(1937-2004) — филолог-модернист, сподвижник , член его секты. В сочинениях С.А. нашли свое выражение антихудожественные тенденции декадентства и .

Окончил классическое отделение филологического факультета МГУ (1961) и аспирантуру при нем (1966). Доктор филологических наук (1977), чл.-корр. АН СССР (1987), академик РАЕН. Работал в изд-ве “Мысль” (1965), Институте искусствознания (1965-71), с 1971 – в ИМЛИ (с 1969; зав. отделом античных литератур в 1981-92), преподавал на историческом факультете МГУ (1969-71), на философском факультете МГУ (с 1989) и в Венском университете. В 1990-е годы тесно сотрудничал с РГГУ.

Принимает Православие в 1973 г. Самозванный переводчик библейских текстов. Был гл. редактором энциклопедии “Христианство” в 3 тт. Член попечительского совета (секта о. Г. Кочеткова).

Сергей Аверинцев и отец Георгий Кочетков

В 1996 г. принимал участие в международной экуменической встрече “Люди и религии” в Риме, в ходе которой участвовал в совместной молитве с католиками, протестантами, магометанами, иудаистами, буддистами, синтоистами и др.

Доктор церковных наук (Рим, 1992), академик Европейской академии (1991), Всемирной академии культуры (1992), академик Папской академии общественных наук (1994), член Международного общества о. Павла Флоренского.

Народный депутат Верховного совета СССР от АН СССР (1989-92).

Лауреат премии Ленинского комсомола (1968) (за кандидатскую диссертацию “Плутарх и античная биография: К вопросу о месте классика жанра в истории жанра”), Государственная премия СССР (1990).

С.А. – лауреат премии “Триумф” (1992), учрежденной Б.А.Березовским и Бадри Патаркацишвили и их печально известной фирмой Логоваз.

Член СП СССР (1985), Русского ПЕН-центра (1995), председатель Русского библейского общества (с 1990), международного Мандельштамовского общества (с 1991), президент Ассоциации культурологов. Член редколлегий “Большой Российской энциклопедии” (с 1996), журналов: “Наше наследие”, “Новый мир”, “Вестник РХД”, “Родина”, католического журнала “Символ”, “Альфа и Омега”.

Аверинцев, Сергей Сергеевич. Воззрения

В программной работе “К уяснению смысла надписи над конхой центральной апсиды Софии Киевской” (1972 г.) С.А. предлагает свое понимание символа, которое является производным от символистского (русский “Серебряный век”).

Символ видится С.А. внеисторическим и даже антиисторическим. С.А. именует символ предельно широким понятием , что означает, что символ необъясним и в своем бытовании, и в своем значении.

Символ у С.А. проходит сквозь историю не только от древности к современности, но и в обратном направлении, фундаментальным образом изменяясь по своему содержанию и по форме. И несмотря на это хаотическое движение символов и смыслов внутри и вне истории, символ – и в этом выражается антифилологизм С.А. – принимается ученым за один и тот же символ. В области же мировоззренческой символ свободно размещается С.А. то в мире дольнем, то в горнем, то в промежуточном и посредующем – “софийном”.

Символ в таком смысле неизвестен ни одной науке, зато был известен эпохе романтизма, а позднее – декадентства и символизма. Например, романтики утверждали, что символ, внутренне бесконечно наполненный смыслом, существует одновременно и эквивалентно в разных онтологических и временных планах – в искусстве и в науке, в древности и современности (Nicholas Halmi. The Genealogy of the Romantic Symbol. 2007).

Заметно, что С.А. отдает предпочтение облаку не до конца выявленных значений символа, игнорируя смысловое ядро. Он считает это собственно “премудростью”, к которой стремились древние:

За понятным смыслом явственно присутствовала некая “премудрость”, некая смысловая перспектива, просвечивание иных значений, которые совсем не нужно было логически выяснять для того, чтобы прочувствовать факт их существования. Обладает ли человек этим невыясненным имплицированным смыслом символа? На этот вопрос можно с равным основанием дать как положительный, так и отрицательный ответ: такова диалектика символических импликаций. Но средневековье видело только позитивную сторону этой диалектики (отсюда, между прочим, роль, которую оно приписывало вере, т. е. приятию некоторого невыясненного и до конца невыяснимого мыслительного содержания).

Несмотря на признаваемую им полную неясность символа, С.А. видит прямо один символ в Божией Матери и, например, – богине Афине. Основанием служат совершенно произвольно выделенные “свойства” Афины: Мы можем констатировать в мифологическом образе богини мудрости четыре взаимосвязанных и переливающихся друг в друга свойства: 1) девственность, 2) материнство, 3) любовь к устроенным, “благозаконным” городам людей и 4) готовность заступиться за эти города перед гневающимся верховным богом и тем спасти их, оправдывая свое наименование “Градохранительницы”.

С.А. не доказывает – и не может доказать – ни тождества, ни сходства древнегреческой Афины и Божией Матери, ни исторической преемственности между ними, ни даже того, что это символы в каком-либо определенном смысле.

У С.А. мы встречаемся с антифилософским и адогматическим пониманием символа как хранилища необъяснимых и несовместимых друг с другом свойств: девственности и материнства. Несмотря на это С.А. сообщает о каком-то “переливании” свойство одно в другое. Если он таким образом пытался понять тайну Рождения Христа от Девы Марии, то это попытка заведомо обреченная на провал. Дева Мария – не символ, и тайна Боговоплощения находит объяснение в Промысле Божием и в таинственном наитии Духа Святаго, а не в перечислении или переливании значений внутри “символа”.

Мало заботит С.А. научность и, главное, допустимость для христианина тех приемов, с помощью которых можно в Божией Матери выделить “свойства”. Не говоря уже о том, что, например, материнство ни в каком отношении нельзя считать “свойством”.

С.А. усматривает степени сходства в символе: О s e kina (“присутствии” Бога) - теологической категории, более или менее эквивалентной “Премудрости”,- Талмуд говорит: “Когда все пребывают в единомыслии, они получают s e kina” . Что такое “более или менее эквивалентной”? Это все равно: более или менее?

В сочинениях С.А. раскрывается перспектива не историко-филологическая, а мифическая, и он соответственно сталкивается с главной проблемой мифологического сознания: тождества и различия и преемственности сущностей “богов”. Невозможно доказать никакими способами, что Юпитер, или Перун – это Зевс (см. изложение истории римской религии у Штаерман. Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.:Наука, 1987), а с другой стороны, это не нуждается в доказательстве, поскольку такие “боги” и не имеют самостоятельного существования, и поэтому их можно соединять и разъединять как угодно.

С.А. настаивает на своем праве усматривать “богов”, свойства и символы по своему произволу и продлевать их существование сколь угодно вглубь веков и обратно.

Акцентируемая С.А. “таинственность” символа делает его незаметным для неангажированного наблюдателя, но зато неуничтожимым: Может ли до конца исчезнуть из состава не прерывающегося потока традиции то, что однажды в него вошло? Допустим, что так. Но как это доказать в рамках филологии? А вот как: Мы знаем, что христианство преемственно по отношению к Ветхому Завету, и мы знаем, что оно пришло на Русь в греческих мыслительных и словесных формах . Последнего мы как раз не знаем, а знаем обратное: что Священное Писание изложено не в греческих мыслительных формах. Что касается греческих словесных форм, то утверждение С.А. прямо противоречит истории Христианства в славянском мире, поскольку свв. Кирилл и Мефодий перевели Писание на славянский язык, и, следовательно в славянских словесных формах Христианство пришло и на Русь.

С.А. поясняет свое ложное утверждение: Речь идет не о языковых, а именно о словесных формах [что это значит? язык можно отличать от речи, но не от слова же!– Ред.], ибо хотя сам греческий язык на славянской почве должен был с самого начала уступить свое место в литургии и проповеди автохтонному, он оказался источником бесконечного количества так называемых словообразовательных калек для передачи отсутствовавших в последнем философских и богословских понятий. Поэтому сквозь церковно-славянский язык постоянно просвечивает специфически греческое ощущение слова . Перед нами яркий пример антифилологии, поскольку, как известно любому студенту-филологу, греческие кальки и заимствования в русском языке суть факты русского языка, а не греческого. С.А. наивно утверждает, что таких заимствований бесконечное количество , тогда как и число источников для первых пяти веков славянской письменности не бесконечно, а весьма ограничено.

Иными словами, С.А. не способен определить ни форму бытования символа, ни тем более доказать преемство между разными символами.

У С.А. мы встречаем даже андрогина, прославленного : Византийская мистика любила описывать Христа как целокупность всех не только мужественных, но и женственных совершенств человеческой природы, как преодоление расколотости ветхого Адама на мужское и женское .

О нем

Основные труды

К уяснению смысла надписи над конхой центральной апсиды Софии Киевской (1972)

Плутарх и античная биография (1973)

Поэтика ранневизантийской литературы (1977)

Проблемы литературной теории в Византии и латинском средневековье (1986)

От берегов Босфора до берегов Евфрата (1987)

Попытки объясниться (1988)

Риторика и истоки европейской литературной традиции (1996)

Поэты (1996)

София-Логос. Словарь (2000) издательство “Дух i лiтера”

“Скворешниц вольных гражданин…”. Вячеслав Иванов: путь поэта между мирами (2001)

Стихи духовные (2001) издательство “Дух i лiтера”

Источники

Словарь “Новая Россия: мир литературы” (“Знамя”)

Константинопольский собор. июль 1352 года//еп. Порфирий (Успенский). Восток Христианский. Афон/под ред. П.А.Сырку. СПб.,1892. Часть 3. Отд. 2. С. 262-263

св. Григорий Палама. Физические, богословские, нравственные, практические и очищающие от заразы Варлаама главы//еп. Порфирий (Успенский). Первое путешествие в Афонские монастыри и скиты в 1845 году. Киев,1877. Часть 1. Отд. 1. С. 255

У. Блейк. Бракосочетание рая и ада. пер. А. Сергеева // Поэзия английского романтизма. М.: Художественная литература, 1975

Штаерман. Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.: Наука, 1987

Kepnes, S. The Text as Thou: Martin Buber’s Dialogical Hermeneutics and Narrative Theology, Bloomington, IN: Indiana University Press, 1992

Виноградов В.В. Слово и значение как предмет историко-лексикологического исследования // История слов. Отв. ред. чл.-корр. РАН Н.Ю. Шведова. М.: Толк, 1994

Винокур Г.О. «Борис Годунов» Пушкина//Собрание трудов. Т. 2. М.: «Лабиринт», 1999

Routledge Encyclopedia of Philosophy, Version 1.0, London: Routledge

Martin Priestman. Romantic Atheism. Poetry and Freethought, 1780-1830. Cambridge University Press, 2004

Nicholas Halmi. The Genealogy of the Romantic Symbol. Oxford University Press, 2007

Сергей Сергеевич Аверинцев (10 декабря 1937, Москва — 21 февраля 2004, Вена) — российский филолог, специалист по позднеантичной и раннехристианской эпохам, поэзии серебряного века. Переводчик, лектор, член Союза писателей СССР (1985), русского ПЕН-центра (1995), председатель Российкого библейского общества (с 1990), международного Мандельштамовского общества (с 1991), президент Ассоциации культурологов.

Родился 10 декабря 1937 г. в Москве. Сын биолога Сергея Васильевича Аверинцева (1875—1957). Окончил кафедру классической филологии Филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова (1961). В 1967 г. защитил кандидатскую диссертацию по филологии («Плутарх и античная биография»; науч. рук. — С. И. Радциг), в 1979 г. — докторскую («Поэтика ранневизантийской литературы»).

Работал редактором в издательстве «Мысль» (1965—1966), младшим научным сотрудником в Институте искусствознания (1966—1969).

В 1969 — 1991 старший научный сотрудник, затем — ведущий научный сотрудник Института мировой литературы им. М. Горького АН СССР; в 1981—1991 гг. возглавлял в Институте сектор истории античной литературы.

В 1991 — 1997 профессор кафедры истории и теории культуры Философского факультета.

В 1991 — 2004 заведующий Отделом христианской культуры Института мировой культуры МГУ.

В 1992 — 1994 главный научный сотрудник Института высших гуманитарных исследований им. Е. М. Мелетинского РГГУ.

В 1997 — 2004 профессор Института славистики Венского университета.

Член-корреспондент АН СССР (1987), действительный член РАН (2003); лауреат Ленинской премии (1968), Государственных премий СССР (1990) и РФ (1996).

В 1989 — 1991 депутат Верховного Совета СССР, разрабатывал закон о свободе совести.

Скончался 21 февраля 2004 в Вене. Согласно завещанию, похоронен в Москве на Даниловском кладбище.

Произведения

Совмещая пристальный интерес к тексту с универсальной эрудицией и литературно-критической аналитичностью, исследовал различные пласты европейской, в том числе христианской, культуры — от античности до современности, сделав ряд оригинальных историко-литературных и теоретических открытий (статьи «Филология» в "Краткой литературной энциклопедии", т. 7, М., 1972; «Новый Завет», «Теизм», «Теократия», «Христианство», «Эсхатология» и мн. др. в "Философской энциклопедии", тт. 4, 5, М., 1967, 1970; «Архетипы», «Христианство» и др. в энциклопедии «Мифы народов мира», М., 1987—1988; монография «Поэтика ранневизантийской литературы», 1977, защищена в качестве докторской диссертации; многочисленные статьи, посвящённые греческой, латинской и ближневосточной словесности и эстетике); переводы древних (в том числе византийских, латинских и сирийских) и современных авторов (в основном с немецкого языка — Ф. Гёльдерлина, Г. Гессе, Г. Тракля), статьи в энциклопедиях и научных изданиях об О. Шпенглере, Ж. Маритене, К. Г. Юнге и Й. Хейзинге, главы в коллективных трудах «История Византии», «История всемирной литературы» и др., концептуальные статьи-обзоры «На перекрёстке литературных традиций», 1973.

В острой полемике «неославянофилов» и "неозападников" отвергал крайности обеих позиций, выдвигая, в своеобразном наследовании учению Августина Блаженного, тезис о будущем христианстве как нравственном сопротивлении меньшинства.

• Плутарх и античная биография. К вопросу о месте классика жанра в истории жанра. М.: Наука, 1973. 278 с.
• Поэтика ранневизантийской литературы. М.: Наука, 1977. 320 с.
• От берегов Босфора до берегов Евфрата. М.: Наука, 1987. 480 с.
• Поэты. М.: Языки русской культуры, 1996. 364 с.
• Риторика и истоки европейской литературной традиции. М.: Языки русской культуры, 1996. 447 с.
• София-Логос. Киев: Дух и Литера, 2000. 912 с.
• «Скворешниц вольных гражданин…». Вячеслав Иванов: путь поэта между мирами. СПб.: Алетейя, 2001. 176 с.
• Образ Античности. СПб.: Азбука-классика, 2004. 480 с.
• Другой Рим. СПб.: Амфора, 2005. 368 с.
• Связь времён. Киев: Дух и Литера, 2005. 448 с.

Сочинения

• Аверинцев С. Бахтин и русское отношение к смеху
• Аверинцев С. Риторика и истоки европейской культурной традиции.
• Аверинцев С. Миссионер для племени интеллигентов.
• Аверинцев С. Судьбы европейской культурной традиции в эпоху перехода от Античности к Средневековью.
• Аверинцев С. Истоки и развитие раннехристианской литературы.
• Перевод избранных псалмов
• Цветики милые братца Франциска
• Шестопсалмие
• Сочинения С. Аверинцева С. в библиотеке Гумер
• Аверинцев С. Византийский культурный тип и православная духовность
• Аверинцев С. Золото в системе символов ранневизантийской культуры
• Аверинцев С. Авторство и авторитет
• Аверинцев С. Символ
• Аверинцев С. К истолкованию символики мифа о Эдипе
• Аверинцев С. Два рождения европейского рационализма
• Аверинцев C. Бахтин, смех, христианская культура
• Аверинцев С.С. Добрый Плутарх рассказывает о героях, или счастливый брак биографического жанра и моральной философии // Плутарх. Сравнительные жизнеописания в двух томах. — М., 1994. Т. I, CC.637 — 653.

Переводы

• Тимей (Платон) — Перевод С.Аверинцева. В кн.: Платон. Собр. соч. в 4-х томах. Том 3. М.: "Мысль", 1994

Сергей Аверинцев родился 10 декабря 1937 года в Москве. Он был поздним ребенком в профессорской семье биологов.

В 1961 году окончил классическое отделение филологического факультета МГУ. Здесь же в 1967 году защитил кандидатскую диссертацию по теме «Плутарх и античная биография: к вопросу о месте классика жанра в истории жанра» (за которую был отмечен премией Ленинского комсомола в 1968 году).

В 1965-1971 гг. работал в Институте истории искусств в Козицком переулке. В этот период написал такие работы как «Культурология Иоганна Хёйзинги» (1969), серию блестящих и новаторских статей для четвертого и пятого томов «Философской энциклопедии» (1967 и 1970).

В 1971-1991 гг. С. С. Аверинцев работал в Институте мировой литературы АН СССР, где в течение ряда лет заведовал отделом античной литературы. В этот период были написаны монографии «Поэтика ранневизантийской литературы» (1977, переиздана в 1997) и «Проблемы литературной теории в Византии и латинском средневековье» (1986), главы в коллективных трудах по история Византии, «Истории всемирной литературы», большое количество концептуальных статей.

В 1981 году книга «Поэтика ранневизантийской литературы» была защищена в качестве докторской диссертации, однако выход на Западе в том же году сборника статей «Религия и литература» никак не прибавил ученому любви начальства.

В это же 20-летие обозначился глубокий исследовательский интерес Аверинцева к русской поэзии, отразившийся в серии статей и подготовке изданий (1978), (1985) и (1985).

Концом 1980-х датируется и начало систематических занятий творчеством , также воплотившееся в знаковое издание - «черный» худлитовский двухтомник (1990).

В 1985 году С. С. Аверинцев был принят в Союз писателей СССР.

На волне горбачевской перестройки и гласности С. С. Аверинцев был избран членом-корреспондентом АН СССР (РАН) по Отделению литературы и языка (23 декабря 1987).

В начале 1990-х гг. его избирают президентом Ассоциации культурологов и Библейского общества (1990-1991), а в январе 1991 года - председателем международного Мандельштамовского общества.

В декабре 1991 года Аверинцев перешел в МГУ, где заведовал отделением Института истории мировой культуры и преподавал на философском факультете.

В 1990-е годы тесно сотрудничал с РГГУ, в частности, с Институтом высших гуманитарных исследований и по линии Мандельштамовского общества, бессменным председателем которого он являлся. Это было время активнейших занятий Аверинцева исторической поэтикой и русской поэзией (В. Иванов, О. Мандельштам, - в сопоставлении с Гёте). Одна за другой выходят многочисленные статьи и книги ученого - «Риторика и истоки европейской литературной традиции» (1996),«Поэты» (1996), «София-Логос» (1999; 2001), «От слова к смыслу» (2001), «Скворешниц вольный гражданин» и мн. др.

Начиная с декабря 1994 года, работу в Москве Сергей Аверинцев совмещал с профессурой в Институте славистики Венского университета.

Сводную библиографию С. С. Аверинцева еще предстоит составить, но ее самая приблизительная оценка указывает как минимум на 650 наименований. Основные направления его научных исследований - история позднеантичной, раннехристианской, византийской, европейской и русской культур и литератур, история богословской и философской мысли, христианская традиция в европейской мысли и литературе, новозаветная литература на фоне позднеантичной культуры, патристика, средневековая христианская гимнография и агиография, византийская литература и философия, схоластика, историческая поэтика, немецкая литература романтизма (К. Брентано) и неоромантизма (Г. Тракль, Г. Гессе).

С. С. Аверинцев - автор многочисленных переводов древних (с древнегреческого, латинского, древнееврейского и сирийского языков) и современных авторов (с немецкого, французского и польского языков). Особо выделим его переводы трех евангелистов, а также Каллимаха, Платона, Плутарха, Гёльдерлина, Гессе, Тракля и Бенна.

Начиная с 1980-х годов, С. С. Аверинцев писал и собственные духовные стихи, ориентирующиеся на европейский фольклор и поэзию («Стихи духовные», 2001), а в последние годы - шуточные и иронические стихи.

Научная и общественная деятельность

В разное время С. С. Аверинцев принимал активное участие в общественной и научной деятельности:

• являлся членом попечительских советов АО «Общественное российское телевидение» (с 1994) и Свято-Филаретовского православно-христианского института;
• входил в состав редколлегий или общественных советов издательства «Большая Российская энциклопедия» (с 1996), а также многочисленных периодических изданий - «Альфа и Омега» (с 1994), «Вестник древней истории», «Вестник Русского христианского движения», «Знамя», «Иностранная литература», «Литературная Газета» (1990-1997), «Наше наследие», «Независимая газета», «Новая Европа», «Новый мир» (с 1996), «Православная община»,«Родина», «Символ» (Париж), «Человек», «Arbor mundi. Мировое древо» и др.;
• являлся членом Европейской академии (Academia Europaea, 1991), Всемирной академии культуры (Academie universelle des cultures, 1992), Папской академии общественных наук (1992), Национальной академии Украины (2000), почетным доктором Scientiarum Ecclesiasticarum Папского Восточного института в Риме (1992), Киево-Могилянской Академии в Киеве (1998), Софийского университета (1998) и Европейского университета в Минске (2000), членом Международного общества о. Павла Флоренского.

Премии

Сергей Аверинцев является Лауреатом премии Ленинского комсомола (1968), Государственной премии СССР (1990), премии «Триумф» (1992), Государственной премии Российской Федерации (1996), премии журнала «Новый Мир» (1999), а также международной премии имени Леопольда Лукаса (1995), присуждаемой Тюбингенским университетом за усилия, направленные на сближение народов и культур, и премии «За диалог между культурными вселенными», присужденной в 2001 Фондом Джованни Аньелли (Турин) за заслуги в утверждении ценностей демократии и правового государства в современной России.

Сергей Аверинцев охотно и часто читал лекции и выступал с докладами во многих российских и зарубежных аудиториях.

В конце мая 2003 Сергей Сергеевич был избран действительным членом Российской академии наук, но этой новости фактически не узнал. 3 мая, в Риме, где он был на конференции «Италия и Петербург», с ним случился обширный инфаркт, и он впал в кому.

Последние девять месяцев - балансируя на границе жизни и смерти - он провел в больницах Рима, Инсбрука и Вены (в январе его перевели из больницы домой). Состояние оставалось относительно стабильным, что давало призрачную, но надежду. Все это время, как и во все времена, с ним рядом была жена, Наталья Петровна, мужественно и подвижнически - и в то же время «с легкой душой» - переносившая все нравственные и физические тяготы ухода за тяжело больным мужем.

В эфире радиостанции «Град Петров» прошла встреча с вдовой академика Сергея Сергеевича Аверинцева – филолога, крупнейшего специалиста по позднеантичной и раннехристианской эпохам, поэзии Серебряного века.

Боже, слова отбегают
от утлого жилья человека,
к чувству нашему плотскому
неразгаданно безучастны;
отбившись от руки, блуждают,
как псы одичалые, воют:
лучше им к Тебе возвратиться,
к Твоей приникнуть святыне.
Ты видишь, мы стоим пред Тобою,
последние меж песнопевцев…

С.С.Аверинцев

А.Крупинин: Здравствуйте, уважаемые радиослушатели! В эфире радио «Град Петров» Александр Крупинин. Сегодня у нас в гостях Наталья Петровна Аверинцева, жена Сергея Сергеевича Аверинцева. Добрый день, Наталья Петровна!

Н.П.Аверинцева: Добрый день!

Н.П.Аверинцева: Мы оба учились на филологическом факультете Московского университета на отделении классической филологии. Он учился курсом старше меня. На этом отделении всегда было очень немного студентов. На курсе Сергея Сергеевича их было 8 человек, включая двух албанцев, на моем курсе изначально было 5 человек, уже к концу первого семестра осталось 3 человека, а к концу 3 курса я осталась одна. Поэтому, естественно, мы все были между собой знакомы. Он был председателем студенческого научного общества и предложил этому обществу издавать газету. Все согласились с энтузиазмом, но когда дело дошло до выпуска, его помощники как-то рассеялись, а я предложила что-то перепечатывать. Печатать я до сих пор умею только одним пальцем, но все же это было лучше, чем ничего. На этом мы и познакомились ближе.

А.Крупинин: Все мы знаем Сергея Сергеевича Аверинцева как выдающегося ученого, филолога, историка. Интересно узнать, какой он был человек? Как, например, он ухаживал за Вами?

Н.П.Аверинцева: Он рассказывал мне что-нибудь или читал стихи. Я жила в общежитии, поэтому к себе приглашать его я не могла, я приходила к нему в гости, или мы встречались на кафедре в университете. Несколько раз были в театре в студенческие годы. Он поступил в университет в 1956 году, а я – в 1957.

А.Крупинин: Каковы были вкусы Сергея Сергеевича, что он любил?

Н.П.Аверинцева: Любил книги, активно не любил кино и не очень любил театр. Театральных спектаклей он видел очень немного, а фильмов не больше 5-6: 2 фильма Бергмана, 2 или 3 фильма Тарковского и немой фильм «Жанна Д’Арк», который произвел на него самое сильное впечатление.

А.Крупинин: А художественную литературу он любил читать?

Н.П.Аверинцева: Да, в основном, стихи. Он говорил, что не любит читать прозу, потому что в каждом романе слишком много героев и, как говорится в стихотворении Кузьмина, запомнить, кто Арман, и кто Далай, и чья Лиза дочка, выше его сил. Но, естественно, он читал классическую русскую прозу: и Толстого, и Достоевского, и Тургенева, и Лескова. Он любил классическую русскую литературу.

А.Крупинин: А из поэзии?

Н.П.Аверинцева: Конечно, любил Пушкина и Лермонтова. Он любил Жуковского, Мандельштама, Вячеслава Иванова. Он еще с детства очень любил Тютчева, читал его еще ребенком 7 лет, когда еще не все понимал, но читал с большим восторгом и запоминал стихи наизусть. Он очень любил Фета, любил Ахматову.

А.Крупинин: А как он относился к современному искусству?

Н.П.Аверинцева: Из современных поэтов он ценил Ольгу Седакову и Бахыта Кенжеева.

А.Крупинин: А из западных?

Н.П.Аверинцева: Очень любил немецкую литературу. Из французской литературы XX века – Клоделя, Пеги. В юности он очень любил Флобера. До 14 лет, когда он решил, что будет заниматься древними языками, он очень любил французскую литературу и искусство XVIII века. Читал в русских переводах, хотя французскому языку его учили с ранних лет. К ним приходила пожилая дама, которая зарабатывала себе на жизнь тем, что обучала детей языкам. Это было в советской Москве. Она была дочь дипломата и оказалась во время революции в Китае, потом с великими трудами она оттуда выбиралась, добралась до Москвы и, хотя ее никуда не выслали, на работу она никуда поступить не могла и работала частным образом. Она в основном преподавала Сереже английский, но и французский тоже, поэтому оба этих языка он знал с детства. Немецкому он выучился в университете.

А.Крупинин: Он же из профессорской семьи?

Н.П.Аверинцева: Да, его отец был профессор-биолог, но он очень любил музыку, литературу и архитектуру, водил маленького Сережу Аверинцева по Москве и показывал ему разные красивые здания, и покупал ему много книг по искусству. Поэтому Сергей Сергеевич с детства довольно хорошо знал европейское искусство.

А.Буров: Как-то в частной беседе Сергей Сергеевич рассказывал о своем дедушке, который был еще крепостным в начале своей жизни и потом работал железнодорожником. А вот папа выбился из разночинцев в профессора, и он характеризовал его такой фразой: «Человек, дорвавшийся до культуры». Его отец много путешествовал, участвовал в Англо-Бурской войне.

Н.П.Аверинцева: Да, его отец был студентом II курса, когда началась эта война, и, можно сказать, убежал, потому что его бы официально не отпустили. Воевал, конечно, на стороне буров, очень быстро разочаровался и ушел, пройдя довольно значительную часть Африки, не знаю, как и на чем он добирался. Успел многое повидать. Потом он вернулся и окончил Петербургский университет. После этого совершенствовался, заканчивая образование в Хайдельберге. Мы недавно получили копию его диплома. Потом он был приглашен в Африку на какую-то биологическую станцию, но по дороге на палубе корабля он сломал ногу, так и не доехав до места своего назначения. Он остался на биологической станции где-то в Северной Африке. Потом работал на биологической станции в Неаполе, много работал в Архангельске.

А.Крупинин: Это было еще до революции 1917 г.?

Н.П.Аверинцева: Да, он родился в 1875 г.

А.Крупинин: То есть Сергей Сергеевич был поздним ребенком?

Н.П.Аверинцева: Его отцу было 62 года, когда он родился.

А.Буров: Очень важна эта связь: отец был человеком XIX века. Любовь к Тютчеву, как мне кажется, привил Сергею Сергеевичу как раз отец, потому что он знал наизусть почти всего Тютчева. Более того, он знал лично многих деятелей «серебряного века».

Н.П.Аверинцева: Да, он учился вместе с Сергеем Маковским. По взглядам они, кажется, не были особенно близки, но учились вместе и были знакомы. В гимназии он учил латынь и читал Сергею Сергеевичу Горация, когда тот еще латыни не знал. Потом был издан томик в не очень хорошем переводе Семенова-Тянь-Шаньского с параллельным латинским текстом. Когда Сергей Сергеевич был еще ребенком, отец читал ему по-латыни и объяснял, какое слово какому соответствует. В каких-то его некрологах я читала, что он еще до поступления в университет знал латинский и греческий языки. Латинский язык преподавали в последних классах школы, где он учился. Это был эксперимент, он проводился в Москве в то время. Этому эксперименту бешено сопротивлялись ученики и родители учеников, недоумевая, зачем бедным детям, и без того перегруженным, изучать какой-то латинский язык, который никому и ни на что не нужен. Но для Сергея Сергеевича это было большой радостью.

А.Крупинин: В то время была идея возвращения к классицизму, и в этом смысле ему тоже повезло. А музыкальные пристрастия?

Н.П.Аверинцева: Он любил старую музыку. Естественно, он любил церковное пение, любил грегорианские хоралы. Он любил барочную музыку Баха, Моцарта, и Вагнера тоже любил. Отец его очень любил Вагнера, и сына тоже научил любить его. В детстве у нас было очень мало возможности слушать Вагнера. Потом, в 1950-60 годах стали появляться пластинки, а в 1970-80-х устраивались музыкальные вечера, где Вагнера слушали в хороших записях

А.Буров: Наталья Петровна, расскажите, как и где вы жили, в каких условиях жил Сергей Сергеевич.

Н.П.Аверинцева: Сергей Сергеевич с самого своего рождения жил в коммуналке в маленьком московском переулке между набережной и Остоженкой. Это Бутиковский переулок, он назван так по имени владельцев маленькой фабрики, которая там стояла. Это был трехэтажный дом, в первых двух этажах были отдельные квартиры, которые прежние владельцы этого дома сдавали, а на третьем этаже была квартира, рассчитанная на троих: хозяина, хозяйку и прислугу. После революции в эту квартиру вселилось невероятное количество народа. Когда я вышла замуж за Сергея Сергеевича, в квартире проживало 23 человека. До войны и сразу после войны там было 45 человек, мне называла свекровь такую цифру.

А.Крупинин: В Петербурге так же было. А сколько в квартире было комнат?

Н.П.Аверинцева: Комнат там было 8. Например, напротив нас жили 2 сестры, одна с ребенком, а другая с мужем. Семья Сергея Сергеевича занимала одну комнату 30 м, которую они перегородили, и в одной части было 20 м, а в другой части – 10 м.

А.Крупинин: Все-таки удивительно, что профессор, заведующий кафедрой жил в коммуналке. Это считалось нормальным?

Н.П.Аверинцева: Не совсем. Он мог приложить некоторую энергию и добиться отдельной квартиры, но он сознательно отказался от этой мысли, потому что иметь отдельную квартиру в те времена было опасно. Кто-нибудь из зависти мог донести, и тогда человек и вся его семья пропадали. Это бывало часто. Даже соседи по коммуналке, желая завладеть комнатой, доносили друг на друга, но все-таки в коммуналке жить было безопаснее.

А.Крупинин: Как Сергей Сергеевич относился к политическим вопросам, ведь он был включен в политическую жизнь?

Н.П.Аверинцева: Сначала казалось, что он видит только свои книги и ничего больше, но оказалось, что он очень хорошо ориентируется в политике. Он был в курсе всех политических событий и имел очень трезвый и разумный взгляд, его прогнозы по большей части сбывались. Народным депутатом он согласился быть после долгих колебаний, это было уже в 1989 году.

А.Крупинин: То есть он не считал себя выше политики, а считал, что это важно?

Н.П.Аверинцева: Да, он считал, что это важно, это жизнь.

А.Крупинин: Как он стал депутатом?

Н.П.Аверинцева: Сначала ему предложили баллотироваться от Академии наук, он отказался. Потом начальство Академии наук запретило тот список, который подали (в том списке был академик Андрей Дмитриевич Сахаров и многие почтенные лица), и выдвинула свой. Тогда был предложен альтернативный список, где был Сахаров. Это сделали в основном младшие научные сотрудники из академических институтов. Они предложили войти туда и Сергею Сергеевичу. Он, поколебавшись, согласился. И этот список прошел, а начальственный список не прошел. Выступить на съезде ему не дали, хотя он подал заявку на выступление, но он опубликовал то, что хотел сказать на съезде, в газете «Советская культура». Потом он принимал активное участие в разработке закона «О свободе совести» в 1990 году. Он серьезно занимался депутатской работой, регулярно ходил на заседания комитета, и там он действительно работал. На общих заседаниях он иногда писал стихи.

А.Буров: Я слышал в связи с депутатской деятельностью Сергея Сергеевича два рассказа: первый о том, что он раздавал депутатам Евангелие, которое тогда появлялось.

Н.П.Аверинцева: Нет, этого не было, это легенды.

А.Буров: Второй рассказ о том, что депутатская работа была для него очень тяжела, многие события и персонажи, связанные с этой деятельностью, ему потом даже снились долгое время, и что это не лучшим образом отразилось на его здоровье, может быть, даже роковым.

Н.П.Аверинцева: Я так не думаю, как говорила на вечере его памяти в Москве Мариэтта Омаровна Чудакова: «Если что отразилось роковым образом на его здоровье, так это борьба с начальством в его институте и с редакторами, которые свирепо редактировали его тексты».

А.Крупинин: Это было еще в советские времена. Его тексты с трудом проходили?

Н.П.Аверинцева: Конечно, ему приходилось бороться буквально за каждую фразу, за каждое слово. Тем не менее, что-то появлялось. Сергей Сергеевич старался найти какой-то компромисс. Что-то ему вычеркивали, что-то ему даже вписывали. К счастью, это было не очень часто, но два или три раза я помню. Один раз совершенно точно ему вставили цитату из какого-то классика марксизма, а в другой раз ему вставили какую-то верноподданническую фразу, которую он сам никогда бы не написал, он ее увидел в уже напечатанном тексте, это было сделано уже после верстки. К этому он относился очень серьезно. Конечно, работа в качестве депутата ему никак не нравилась и была тяжела, тем более слушать как, например, «захлопывают» Сахарова, это было очень большим для него переживанием. Но, к счастью, это было не очень долго.

А.Крупинин: Но это был исторический момент. Наверное, он считал участие в этом важным для себя?

Н.П.Аверинцева: Да, он считал это важным не только для себя, но и для страны. Тогда сидели не отрываясь от телевизоров и от радио.

А.Крупинин: Всегда кажется, что Сергей Сергеевич был человек не от мира сего.

Н.П.Аверинцева: Это очень многим казалось, и мне казалось поначалу, но потом я убедилась в том, что это не так.

А.Крупинин: Когда Вы познакомились с ним, он уже был церковный человек? Как происходило его воцерковление?

Н.П.Аверинцева: Он не был церковным, но был верующим. Он ходил в церковь еще до того, как крестился, очень любил бывать на богослужении, старался каждое воскресение хотя бы ненадолго зайти в конце службы. Родители его не были атеистами, но не были и церковными людьми, в 1937 году это было очень опасно. Он крестился в 1973 году.

А.Буров: То есть перед этим он уже читал свои знаменитые лекции в университете и опубликовал знаменитую статью в V томе «Философской энциклопедии» о христианстве, за что отец Виталий Боровой, известный богословский авторитет, предлагал канонизировать Сергея Сергеевича. Он оценивал появление этих статей тогда как апологетический подвиг. Эти глубокие богословские и философские статьи были написаны человеком, который не был тогда крещен, то есть Сергей Сергеевич за много лет до своего крещения уже служил для Церкви.

А.Крупинин: Он так серьезно относился к Крещению, что считал себя не готовым? А где он крестился?

Н.П.Аверинцева: Да, для него это было не началом пути, а его завершением. Мы крестились вместе в Москве на частной квартире. В церкви требовали паспорт, это немедленно оказывалось известным на работе, меня немедленно выгнали бы из университета. В академических институтах еще как-то терпели, что человек ходит в церковь, но если он работал со студентами, значит, он может оказать на них «дурное влияние».

А.Буров: Сергея Сергеевича крестил отец Владимир Тимаков, он служил тогда в храме Николы в Кузнецах. Его сын, отец Валентин Тимаков, сейчас является заместителем председателя издательского отдела. Отец Владимир Тимаков жив, и он хранит книгу, которую подарил ему Сергей Сергеевич. Эта книга – диссертация Сергея Сергеевича «Плутарх и античная биография» с дарственной надписью на латинском языке. Я не так давно встречался с отцом Валентином в Москве, и он рассказывал, что все его детство прошло перед этой книгой.

А.Крупинин: Наталья Петровна, когда Вы поняли, что рядом с Вами находится совершенно выдающийся человек?

Н.П.Аверинцева: Сразу поняла. Еще до того, как мы официально познакомились, я увидела его на кафедре. Помещение кафедры состояло из одной комнаты, где велись занятия и где сидел лаборант. Там стояли книжные шкафы. Когда наступала перемена, студенты имели право входить туда, чтобы обменивать книги, узнавать расписание. Нас тогда еще не отпустил с занятий Александр Николаевич Попов, который преподавал нам греческий, а поскольку звонок уже прозвенел, Сергей Сергеевич уже вошел, чтобы обменять книги. И Александр Николаевич Попов сказал: «Вот этот Сергей Сергеевич Аверинцев – очень ученый муж». Я посмотрела, увидела мальчика и была потрясена тем, что он так о нем сказал. Сергею Сергеевичу было тогда 19 лет.

А.Буров: Это сказал преподаватель, который до революции был директором и владельцем собственной гимназии, где преподавали греческий на уровне гораздо более высоком, чем в советских университетах.

Н.П.Аверинцева: В гимназии греческий преподавался 8 лет, а на кафедре классической филологии – 5 лет.

А.Крупинин: Каково жить рядом с выдающимся человеком? Вы совместно с ним работали?

Н.П.Аверинцева: Очень хорошо жить. Он рассказывал мне о своих будущих сочинениях, потом давал мне их всегда читать и принимал к сведению мою критику. Довольно часто бывало так, что он не соглашался с тем, что я говорила, но и менял то, что он написал, на какой-то третий вариант.

А.Крупинин: Он был человеком с хорошим чувством юмора?

Н.П.Аверинцева: Да, с очень хорошим чувством юмора. Чтобы иметь понятие о его чувстве юмора, лучше всего прочитать его статью о юморе Вячеслава Иванова, потому что их представления о юморе в значительной степени совпадали. Он не любил громкого смеха и говорил, что у него голова болит, когда долго и громко смеется. Он любил тихий юмор, основанный на игре слов. Мы оба любили кошек, и у нас были в употреблении разные словечки, связанные с кошками. Например, по-древнегречески кот – «айлурос», в новогреческом произношении – «елурус», по-русски будет «елур». Был еретический патриарх Тимофей Елур, его прозвали котом. У нас были слова: елуроморфный, елуролепный, елурология, елурософия и так далее. Это один из примеров.

А.Буров: Я вспоминаю, у Сергея Сергеевича было такое характерное выражение: «Нарушать общественные неприличия».

А.Крупинин: Расскажите, как относился Сергей Сергеевич к Петербургу? Бывал ли он здесь?

Н.П.Аверинцева: Очень любил. Первый раз он был здесь, когда в 12 или 14 лет его привезли на консультацию к хирургу. У него не было детского паралича и полиомиелита, о чем иногда пишут, но у него было врожденное искривление позвоночника, из-за чего одна нога была короче другой. Ему предложили операцию, нужно было сделать что-то не очень существенное, но на позвоночнике. Поэтому, во-первых, если операция прошла бы неудачно, он остался бы неподвижным. Кроме того, даже в случае успешной операции, требовался очень длительный реабилитационный период, что в те времена было трудно. И после размышления родители и он сам от операции отказались. На консультацию он ездил в сопровождении друга своих родителей. Петербург ему очень понравился после Москвы. Он плакал, уезжая отсюда, потому что возвращался из стройного и гармоничного Петербурга в московский хаос.

А.Крупинин: То есть это было связано с его любовью к классицизму. Известны его знаменитые лекции, которые он здесь читал.

Н.П.Аверинцева: Лекции устраивала Наталья Юрьевна Сахарова, она тогда возглавляла отделение повышения квалификации при педагогическом институте. Она приглашала его каждый год в течение нескольких лет. Я знаю, что на эти лекции ходили многие студенты Духовных академии и семинарии.

А.Крупинин: Да, отец Ианнуарий рассказывал об этом.

Н.П.Аверинцева: Он с большим удовольствием ездил сюда и с чрезвычайным удовольствием читал эти лекции.

А.Крупинин: Это было связано еще с тем, что в Москве ему не давали читать эти лекции. То есть атмосфера в Петербурге была более свободная в то время?

Н.П.Аверинцева: Я не думаю, что она когда-нибудь была более свободная, но была такая ниша. Как сказала одна немка, часто бывающая в России: «У вас везде стена, но в стене всегда есть дырка». Тут нашлась такая дырка.

А.Крупинин: С 1994 году Вы и Сергей Сергеевич жили за границей.

Н.П.Аверинцева: С конца 1994 года мы жили в Вене, но он сохранил за собой обязанности в Институте мировой культуры при университете. Лекции он регулярно читать не мог, но он писал что-то для этого института. Кроме того, поскольку в Вене семестр начинается с 1 октября, он всегда старался в сентябре быть в Москве, чтобы, например, успеть прочитать вступительную лекцию в Свято-Филаретовском институте и участвовать в конференции, которую этот институт устраивал каждый год. Иногда он читал лекции в Университете. Последнюю лекцию он читал на большом ученом совете в Университете в декабре 2002 года, и уже была договоренность, что он прочитает лекцию в сентябре 2003 года по приглашению ректора. Но не получилось.

А.Крупинин: А с чем был связан ваш переезд?

Н.П.Аверинцева: Его пригласили туда читать лекции. Я помню, мы сидели на кухне, вдруг раздался звонок, он поднял трубку, и его спросили: «А Вы хотели бы читать лекции в Вене?» И он читал почти без перерыва. За эти 10 лет было только 2 семестра, в которые он не читал лекции. Он должен был читать общий курс русской литературы от начала до конца. Он начинал с древнерусской литературы, доводил до Достоевского, а потом с Достоевского до наших дней. Как сказал Михаил Леонович Гаспаров: «От Петрашевского до Петрушевской». Эти лекции нужно было читать по-немецки, потому что они предназначались для всех студентов института славистики, не только для русистов. Еще у него бывали спецкурсы и спецсеминары по договоренности со студентами: либо на немецком языке, либо на русском. Если это были семинары по стихам, а не по прозе, то он обычно настаивал на том, чтобы это было по-русски, потому что разбирать стихи все равно пришлось бы по-русски, поскольку это русские стихи. Но студентам он разрешал делать доклады по-немецки, тогда он по-немецки и комментировал.

А.Крупинин: Он свободно владел немецким? Сколькими языками он владел?

Н.П.Аверинцева: Да, он свободно владел немецким, английским, французским, он писал на этих языках свои статьи. Статьи, которые нужно было писать на иностранных языках, он, как правило, писал сам, исключая итальянский язык, которому он никогда не учился. Он понимал его из латинского и французского, что-то мог сказать, но написать доклад или статью не мог. Однако он настолько хорошо владел итальянским языком, что мог редактировать перевод, сказать, что в этом месте автор не то хотел сказать, в этом месте не совсем правильно употреблено выражение и прочее. Кроме классических языков он знал еще латинский, греческий, древнееврейский, немного сирийский языки, читал по-итальянски, по-испански, по-польски.

А.Крупинин: Как строился быт Сергея Сергеевича?

Н.П.Аверинцева: Он вставал, после завтрака садился работать или шел читать лекции. Потом обедал, после обеда, как правило, отдыхал. Он плохо себя чувствовал, если ему не удавалось отдохнуть после обеда. Потом он снова садился работать. Я старалась, чтобы он не работал после 10 часов вечера, потому что иначе у него бывала бессонница. Но, конечно, иногда приходилось сидеть и до 23 часов, и дольше. Он не был притязателен в быту, никогда ни к чему не придирался, например, что не так устроено что-то в квартире, или не такая приготовлена еда, или что я купила ему не такую рубашку или не такой галстук. В этом отношении с ним было очень легко. Проблема была затащить его в магазин, чтобы примерить на него костюм. Рубашки и галстуки я могла без примерки покупать, но не костюм. Он всегда говорил: «Не надо, у меня уже есть, мне достаточно».

А.Крупинин: А в Вене как строился ваш быт?

Н.П.Аверинцева: Так же, в этом отношении не было никакой разницы. Когда было свободное время, часто в воскресенье (он хранил субботний покой), после службы в храме и после обеда мы шли гулять или слушать музыку.

А.Крупинин: Как он видел место Церкви в государстве? Сейчас эта проблема становится очень важной, и его мнение было бы здесь очень значительно и важно.

Н.П.Аверинцева: В биографии, написанной им самим, об этом говорится: «В настоящих условиях далеко зашедшей секуляризации масс привычные концепты православных наций, католических наций, протестантских наций и т.п. опасны иллюзией о союзе между конфессионализмом и национализмом, губительном для веры». Ближайшее будущее христианства он видит «как судьбу меньшинства, которое должно, отнюдь не выходя из истории, трезво осознать свой статус меньшинства и сохранять способность к мирному сопротивлению всему, что несовместимо с христианской совестью. В этом акте верности должны объединиться все, для кого слово Христово весит больше, чем политическое или моральное давление власти, общества, прессы, объединиться также и поверх конфессиональных барьеров». Позиция Аверинцева и здесь предполагает полемику на две стороны: «против конфессионального изоляционизма, не желающего ничего знать о христианском опыте за пределами своей конфессии, но также против выдаваемого за терпимость индифферентизма, для которого не вера есть мерило прогресса, но, напротив, дух времени есть мерило веры». Это он сам так писал.

А.Крупинин: Он много переводил Священное Писание на русский язык. Как он относился к переводу богослужения на русский язык?

Н.П.Аверинцева: У него было такое мнение, что молитвы, которые читают на Литургии (ектении, Отче наш, чтение Евангелия и Апостол), должны быть непременно по-русски, потому что каждый должен читать молитву сознательно, должен понимать, что он говорит, о чем он молится. Но песнопения можно оставить по-славянски, потому что они очень красивы, и их трудно переводить.

А.Крупинин: Огромное спасибо, Наталья Петровна. Я помню, когда Сергей Сергеевич болел, наши священники во время «Пастырских часов» призывали наших слушателей молиться за его здоровье. На нашем радио очень высоко чтится имя Сергея Сергеевича Аверинцева, часто звучат в эфире его статьи, его работы. Мы очень благодарны Вам, что Вы нашли возможность посетить наше радио.

Н.П.Аверинцева: Спасибо, для меня это тоже большая радость.

А.Крупинин: Также я хочу поблагодарить Александра Бурова, редактора газеты «Кифа», благодаря которому эта встреча стала возможной и который принял участие в нашей передаче.

А.Буров: Спасибо большое.

А.Крупинин: Всего доброго, до новых встреч.