Как стать тайной монахиней в миру. Как быть монахом в миру
Как происходил тайный постриг в 1920–1950 годы? Почему в монашеских общинах были одни женщины? Где жили и на что существовали монахи в первые десятилетия советской власти? Правмир побывал на лекции Алексея Беглова, кандидата исторических наук, автора книг о церковном подполье в России XX века.
Ликвидация
До 40-х годов мы не находим специальных документов, которые бы описывали и нормировали жизнь монашествующих в СССР. Главным документом, под действие которого попадали монашеские общины, был Ленинский декрет об отделении Церкви от государства от января 1918 года. Согласно ему, все религиозные объединения страны были лишены статуса юридического лица, а их имущество было национализировано.
Большевики, советская власть, воспринимали монашествующих и монастыри как - выражаясь современным языком - «хозяйствующие субъекты». После издания декрета они юридически прекращали свое существование на территории тогда еще РСФСР.
Первый натиск по закрытию обителей осуществлялся в ходе Гражданской войны. По разным данным, до конца войны было закрыто от шестисот до семисот монастырей. «Ликвидировано» - как тогда говорили. Имелась в виду не только физическая ликвидация, что часто и происходило, но и ликвидация этих организаций, как хозяйственных субъектов.
Понятно, что монашествующие пытались выживать и сопротивляться. Очень многие из этих общин прошли промежуточную стадию, когда они существовали в виде коммун. Впрочем, власть не собиралась давать им много времени для такого полулегального существования. В течение 20-х годов монастыри были закрыты и в качестве кооперативов, коммун и так далее. Наиболее крупные из них закрывались уже в первой половине 20-х годов. Мелкие, отдаленные и менее значимые ликвидировали позже - до 1927–1928 года. Вероятнее всего, к 1929 году монастырей на территории РСФСР и СССР не осталось.
Новая жизнь
К 1917 году в Российской империи было около ста тысяч монашествующих вместе с послушниками, трудниками и послушницами. Ликвидация монастырей не означала, что все они вдруг исчезли - например, ушли в мир, женились, вышли замуж, поступили на светскую работу и стали обычными советскими людьми.
С закрытием обители монашествующие расходились по городам, селам, небольшим городам, где пытались продолжать свою монашескую жизнь. Женщины, как правило, селились небольшими общинками. Мужчины, монахи - многие из них были в сане - прибивались к каким-то крупным соборам и приходским церквам, где было необходимо совершение богослужения.
Одновременно появился и другой тип монашества - возникший с нуля и сформировавшийся из тех людей, кто не был монахом до революции, но принял постриг уже в условиях гонений, преследований. И, к примеру, общины Высоко-Петровского монастыря за единичными исключениями все состояли из таких новых монахов.
Нужно сказать, что Москва не была пионером в этом новом монашестве. Пионером был Питер, где документированное существование монашеских общин, созданных «с нуля», фиксируется уже 1922 годом. В это время - в разгар одной из первых массированных кампаний наступления на Церковь - в Питере создаются как минимум две монашеские общины, состоявшие из людей, которые стремились к духовной жизни, постригу и приняли постриг уже в советское время. Одна община находилась на Конюшенной улице в Петрограде, другая в Старом Петергофе, в пригороде. Таким образом, уже в 1922 году мы фиксируем первые случаи нелегального монашества.
Что представлял собой московский Петровский монастырь к этому моменту, к 1921–1922 годам? И почему именно в этом месте возник импульс нового монашеского движения?
К северу от столицы по Ярославской железной дороге, на станции «Арсаки» существовала Северо-Смоленская мужская Зосимова пустынь. Это был крупный и известный центр духовной жизни предреволюционной поры. А некоторые современники тогда даже говорили о том, что первенство Оптиной пустыни, такого яркого светоча духовной жизни середины 19-го столетия, перешло в этот период к Зосимовой пустыни.
И именно из Зосимовой пустыни в Петровский монастырь пришли основные руководители будущей подпольной монашеской общины. Основателем Зосимовой пустыни - а точнее, возродителем там монашеской жизни, потому что пустынь существовала, но монастыря там не было достаточно долго - стал игумен Герман (Гомзин). Он был духовным руководителем людям, которые позже перешли в Петровский монастырь.
Один из этих перешедших - будущий архимандрит Игнатий, и он станет руководителем самой крупной монашеской общины, сформировавшейся на базе закрытого Петровского монастыря. Другой - его друг, отец Никита (Курочкин). Третий - отец Митрофан (Тихонов), из старшего поколения, и он тоже будет в Петровском монастыре. Периодически здесь будет появляться и отец Иннокентий (Орешкин).
Братия Зосимовой пустыни была небольшая, но монастырь был дружный, трудовой. Он был полностью на самообеспечении, и в нем действовал общежительный устав. Это, когда у монахов нет никакого имущества, но все дается из монастырского, из трудов самой братии.
Отец Герман, основатель пустыни, скончался весной 1923-го года. За четыре года до этого пустынь стала сельскохозяйственной артелью и таким образом пыталась выжить. Но понятно, что дни ее были уже сочтены. После смерти отца Германа в пустынь пришла комиссия, монахов стали выселять, и к осени все насельники уже покинули ее.
Часть из них переселилась в Сергиев Посад, некоторые - в другие городки вокруг Москвы, некоторых приютили действующие монастыри. Но другая часть поехала в Москву, и так или иначе все они оказались со временем в Петровском монастыре - служащими священниками его храмов.
В период перед революцией Петровский монастырь не блистал какими-то крупными духовными фигурами и не был серьезным центром духовной жизни. В 1918 году монастырь был уже закрыт и в качестве монастыря ликвидирован. Вероятно, в 1920–1921 году там даже не было действующих церквей. Есть сведения, что в эти годы в Сергиевском храме находилась медицинская библиотека, которая позже выехала - в храме ей было неудобно. Не было монашеской жизни. Остались лишь некоторые представители братии.
В это же время в бывших кельях сделали общежитие рабочих-передовиков. Нарышкинские палаты превратили в коммунальные квартиры. Есть замечательные воспоминания о Петровском монастыре иностранного гостя, и он говорит: «Монахи приходят в церковь и прихожане приходят в церковь мимо детей, играющих в красных коммунистических косынках, которые поют свои песни и скачут по лестнице, не обращая внимание на службу».
Возникновение прихода, а потом и монашеских общин в Петровском монастыре связано с настоятелем прихода епископом Варфоломеем (Ремовым). Он был пострижеником Зосимовой пустыни и духовным сыном старца Германа, ее основателя.
Владыка Варфоломей стал наместником Высоко-Петровского монастыря в начале 20-х годов. И после того, как закрыли Зосимову пустынь в 1923 году, он приглашает всех «зосимовцев», которые оказались в Москве, войти в его приход в Петровском монастыре.
С самого начала он серьезно перестраивает церковную жизнь. Он вводит богослужения по образцу Зосимовой пустыни - монастырское строгое богослужение. Он продолжает и поощряет внимательное и вдумчивое духовное окормление прихожан пришедшими монашествующими отцами. Все это делает Петровский монастырь под управлением владыки Варфоломея центром притяжения самых разных групп москвичей.
Попытки оценить численно приход Петровского монастыря в этот период, дают нам цифру в 2–3 тысячи постоянных прихожан. Это было достаточно крупной общиной того периода для Москвы. Отец Митрофан (Тихонов) - второе лицо Зосимовой пустыни после кончины отца Германа - приходит в Петровский монастырь и практически постоянно, за исключением ссылки на три года в определенный период, служит здесь. Но наиболее активная и значимая фигура среди духовных руководителей общины этого периода - это отец Агафон, архимандрит Игнатий (Лебедев) - духовное чадо игумена Германа и помощник владыки Варфоломея по управлению монастырем, его наместник.
К концу 20-х годов вокруг каждого отца формируется своя тайная монашеская община. До момента их кончины - последний из отцов скончался уже в конце 50-х годов - мы можем говорить о существовании комплекса общин под неким единым руководством. После этого они распались на отдельные группы по 2–3 человека - хотя, несомненно, поддерживали связи и встречались.
Маскировка
Итак, как возникают эти общины? Они возникают путем естественного притяжения прихожан к духовникам, которые появились в Москве и, вероятно, составляли существенный контраст с приходским духовенством по глубине подхода к человеку, по своей опытности и по самоотверженности, с которой они исповедовали приходящих к ним. У них были сотни людей-исповедников. И постепенно среди этих новых духовных чад вокруг каждого из этих отцов образовался костяк, который был ориентирован на монашество.
Уже во второй половине 20-х годов происходит серия тайных постригов - мы знаем это по воспоминаниям духовных детей отца Игнатия (Лебедева). Сложилась такая ситуация: мужчины очень быстро выходили на открытое служение, принимали сан - потому что Церкви нужны были священники и епископы - и первыми попадали под волну репрессий. Поэтому уже в 40-е годы практически все монашеские общины Петровского монастыря становятся исключительно женскими.
Как жили эти женщины, тайно принявшие постриг? Они не носили монашеской одежды. Есть письмо-инструкция отца Игнатия к матери Ксении, одной из монахинь, о том, как ей следует себя вести. Отец Игнатий проводит тщательную идею бытовой маскировки и, так сказать, интеграции в окружающую среду. Он говорит: «В Церкви не надевайте черный платок, апостольник даже на праздник дома не надевать, монашеским именем не называться даже на исповеди, полностью слиться со всеми прихожанками».
Спорным вопросом для монашествующих оставалась работа. Одно дело, когда ты трудишься в монастыре ради братии, где у тебя общежительный устав. И совсем другое дело, когда ты - среди враждебного окружения. Здесь для отца Игнатия и для всех отцов Петровского монастыря ключевой была внутренняя установка. Любую работу они учили воспринимать как монастырское послушание. Даже если ты трудишься в советском учреждении, на фабрике - все равно это послушание, которое ты исполняешь ради Бога.
Вероятно, именно из-за такого подхода тайные монашеские общины Петровского монастыря обладали существенной степенью живучести. Мать Игнатия (Пузик) была очень крупным педиатром, работала в институте туберкулеза академии медицинских наук. Вместе с ней, в ее же институте работало большое количество ее же сестер - лаборантами, различными научными сотрудниками и так далее.
На фотографиях тех лет видны разные поколения подвижников Петровского монастыря. Эти поколения выделял сам отец Игнатий. Он говорил, что в 20-е годы к нему были большие потоки, а в 30-е годы была еще одна волна уже очень молодых девушек по 16–18 лет - не только у него, но и у всех отцов. Отец Игнатий называл их поколение «маленьких». Так сложилась разновозрастная такая структура Петровских общин. Старшие, уже впитавшие определенный духовный опыт, руководили младшими, в то время как практически все отцы уже были репрессированы.
И вот - возвращаясь к работе. В письмах отца Игнатия своим духовным дочерям есть и ограничения по работе. Мать Ксения спрашивает его: «Где мне работать?». И он говорит: «Если есть швейная артель - поступи. Если не примут - едь в другую! Работай, потому что это необходимо, монах должен работать. Но если это фабрика - поступать не надо!»
Мотив фабрики и завода в Петровских общинах фигурирует часто в негативном смысле. Кое-кто из монахинь работал на фабрике, но он считал это не полезным для хранения внутреннего мира монашествующих - в данном случае женщин и молодых девушек. И он просил мать Игнатию за монахинь: «Подбери для нее лабораторную работу. Фабрика опасна для нее, она слишком симпатичная». Его логика ясна - на фабрике царит грубая обстановка, к девушке будут приставать, а это не нужно.
Скит в Печатниковом переулке
Жизнь монашеских общин строилась не только вокруг Церкви, но и в некоторых других местах, где члены общины собирались, молились, и где совершались постриги (в церквах постриги не совершались).
Для монашеской общины отца Игнатия таким местом был так называемый скит Знамения Божьей Матери. Он располагался по адресу: Печатников переулок, дом 3. Сейчас этого дома уже нет, его снесли в 2007 году, а на его месте построили элитный жилой комплекс.
Первой по этому адресу поселилась монахиня Евфросинья - изначально монахиня Рождественского монастыря, а позже - прихожанка отца Игнатия в Петровском монастыре. После закрытия Рождественского монастыря она просто перешла через Рождественский бульвар - вероятно, в этом доме у нее был знакомый - поднялась на чердак и поселилась здесь. Ей помогли сделать выгородку - крошечную, метров 10, и очень низкую. Высота потолка была не больше метра восьмидесяти. И это стала квартира № 26. И хотя в доме было официально 25 квартир, все знали, что есть эта 26-я квартира - туда приходили письма, и даже люди были там прописаны какое-то время.
Попадали туда так: сначала шли по широкой лестнице, потом она делала поворот, квартиры оставались ниже, и потом вверх поворачивала узенькая лестница. На ее второй ступеньке и был вход в скит. Как говорил сам отец Игнатий: «Сначала поднимаешься по широкой лестнице - это мир. Потом входишь на узкую лестницу - и это монашество».
Владелицами общинной территории этой монашеской общины были мать Евфросинья и мать Ксения. Потом мать Евфросинью выслали, и больше она в Москву не возвращалась. Жить было трудно - отопления не было, топили от печурки, окно было слишком большим и продувало, воду носили с нижнего этажа.
Что происходило в скиту? Встречались - если не ежедневно, то несколько раз в неделю. Читали мирянским чином вечернюю службу, но во время этой службы не просто сидели, а шили. Шили - потому что мать Евфроснья, регент левого хора Петровского монастыря, должна была быть прикреплена к трудовой точке. Она состояла членом артели портных. В противном случае ее приписали бы к тунеядцам. Но поскольку она была ежедневно занята на службах и не могла шить сама, то ее заказы выполняла вся ее община. Работа здесь была ради братства. Они шьют, а один читает службу.
В скиту обсуждали самые разные вопросы. Когда отец Игнатий в 35-м году был арестован и находился в заключении, письма его читались здесь, посылки ему собирались здесь. Скит был местом средоточия общинной жизни. И такие квартирки были у других монашеских групп.
Петровскими отцами было установлено: каждый член общины вносил определенный взнос от зарплаты в кассу монашеской общины. Это был реальный вклад - чтобы человек чувствовал, что трудится на своей работе ради братии. Взносы каждого определялись индивидуально. Например, в 40-е годы мать Игнатия вспоминала, что ее текущая зарплата оставлялась ей и сестре Марии, которая жила вместе с ней. А все, что было сверх основной зарплаты, а у нее было много чего - различные патенты и так далее - все это шло на общину. Это была достаточно существенная сумма. Взносы отправлялись на поддержание высланных и на помощь нуждающимся.
Репрессии
Первый удар Петровские общины перенесли где-то в начале 30-х годов. Тогда против части прихожан и тайных монахов было заведено дело о функционировании тайной духовной академии под эгидой Петровского монастыря. Это было дело 1931 года, и тогда часть отцов получили сроки в лагерях.
Вторая и наиболее фатальная волна репрессий для общин случилась в 1935 году. Нажим стал осуществляться еще годом раньше. В частности, в 1934 году под давлением властей должен был прекратить служить отец Игнатий (Лебедев). Для него это означало фактически домашний арест. Ему запрещали выходить и принимать на дому, но он все-таки принимал, что потом ему было инкриминировано.
21 февраля 1935года прошли аресты, был арестован владыка Варфоломей, еще несколько человек. Через несколько недель арестовали отца Игнатия. Кто-то успел уехать из Москвы и избежать арестов, но большому количеству монашествующих и прихожан это сделать не удалось. Дело Петровского монастыря было объемным. Из него в отдельное производство выделили дело владыки Варфоломея и вели его до лета 1935 года, после чего владыка Варфоломей был расстрелян по обвинению в шпионаже и террористических намерениях против советского руководства.
Отец Игнатий получил пять лет лагерей. И хотя как инвалид - у него была тяжелая форма болезни Паркинсона - он имел право на досрочное освобождение, но власти категорически этому препятствовали. В частности, в его деле есть заключение прокурора, где написано, что он имитирует юродство своей болезнью и таким образом привлекает к себе верующих. Соответственно, любые его жалобы на болезненное состояние - а он в конце срока уже не мог себя сам обслуживать и еле передвигался, хотя голова оставалась абсолютно ясной - все его просьбы о сокращении срока, о переводе на поселение были отклонены. Он умер в 1938 году под Алатырем в Чувашии.
Настоящее
В 2007 году перед сносом дома в Печатниковом переулке нам удалось попасть на чердак - туда, где был тайный скит. Когда дом еще был жилой, туда не пускали, но перед самым сносом мы с коллегой пришли в ЖЭК и попросили людей, владеющих автогеном, открыть эту заваренную дверь. И нам открыли.
Мы увидели помещение, каким его оставили монахини, уходя в 1969 году. Мы увидели заложенное окно, из которого они некогда смотрели. И еще мы увидели след на стене. Это был след на месте, где когда-то стоял киот…
Меня мучает один вопрос. Я, женатый человек, имею троих детей, дочь от первого брака, двух сыновей от второго брака и четырёх крестных, итого семь. Часто попадаю в ситуацию, что согрешаю по несколько раз одним и тем же грехом, хоть и каюсь в них, но всё равно происходит мое грехопадение вновь и вновь. И причину я вижу в том, что мне не хватает «хлыста», епитимии или ещё чего-нибудь, что могло бы меня сдерживать, в словах, делах, чтении духовных книг, в мыслях и т.д. Мечта, стать священником или диаконом, чтобы служить Богу и людям, не сбылась, т.к. вижу в этом Промысел Божий, и во втором браке я так же вижу руку и Промысел Божий. Одним словом, не достоин, и должен исправиться сам. Но и сам, без помощи Божьей, я, не могу исправиться. Вопрос: можно ли стать монахом в миру, пусть даже и женатым? Чтобы жить в строгости, чтобы всё время пребывать в послушании со страхом Божьим,смерт чувствовать ответственность и иметь память смертную? Конечно, в этом случае не жить с женой как с женщиной и не спать с ней даже рядом, но жить как мирянин, ходить на работу и в то же время иметь послушание какое-нибудь. Простым мирянином я себя не вижу. Меня всегда тянуло быть монахом в миру, быть тайным монахом. Так как это сдерживало бы от многих искушений в жизни. Вы спросите: а что тебе мешает и без монашества, жить мирянином и не искушаться? Я отвечу: не могу, так как не чувствую строгости и ответственности и неотвратимости наказания. Понимаете? Без кнута — не будет пряника. Думаете, я, мазохист или фанатик? НЕТ!!! Просто в этом я вижу свое спасение. И да, я, помню, что должен приехать, как обещал, но пока нет возможности, так как я один пока в семье работающий и мы живём на одну мою, маленькую, зарплату и пока долг не погашу, приехать на беседу с о. Алексием, не могу (Александр).
На вопрос нашего читателя отвечает наместник Троицкого Селенгинского монастыря игумен Алексий (Ермолаев):
— В наше время доперестроечная практика тайного пострига в монашество прекращена. Когда Церковь находилась в гонениях, монастыри были закрыты, был смысл тайных постригов. В настоящее время их нет.
Ваше желание послужить Богу, нереализованное в возможности священнического служения, могло бы иметь место, если бы Вы жили в монастыре и были монахом, но так как у Вас есть семья и обязательства перед ней, то в монастырь Вы, конечно, идти не можете. Но монах не может, даже при тайном постриге, жить в окружении своей семьи, обязанностями перед ее членами и одновременно не принадлежать этому миру, ибо главное, что есть у монаха – это уход от мира и служение одному Богу. Даже сохранение девства, то есть отсутствие интимных отношений с супругой, не сможет обеспечить вашей оторванности от служения миру сему с имеющими в нем обязанностями.
Более того, принятие монашеского пострига с его обетами, который Вы рассматриваете как некий стимул, который послужит Вам как укрепляющая сила в духовной жизни, не сможет, по моему мнению, по-настоящему и надолго в этой жизни укрепить.
Необходимо идти другим путем – путем внимательного чтения Иисусовой молитвы, которая служит настоящим подспорьем в духовной жизни любого христианина. Читать ее, эту молитву, надо со вниманием к каждому слову, чуть нарастяг, с маленькими паузами между словами, имея покаянное чувство за свои премногие грехи. Но грехи эти образно вспоминать не надо, а нужно только помнить, что у Вас их много. При этой молитве вообще ничего не воображать и не вспоминать – образно (т.е. в виде каких-то предметов, лиц людей, даже икон и т.д.). Кроме Иисусовой молитвы никаких мыслей в сознание не допускать, ибо они, как бы ни были духовны с виду, — в большей степени они от лукавого.
При молитве ничего не представляйте и не воображайте ни снаружи, ни внутри: ни света, никаких явлений и видений, ни светящихся икон, ни изменяющих выражения ликов икон, ни явлений ангелов или святых, никаких голосов от Господа, Божией Матери или святых. Все э тог будет прелесть или страшное дьявольское обольщение. Просто молиться, желательно зараз около пятидесяти Иисусовых молитв, читаемых за 15-20 минут с полным вниманием. А в остальное время пытаться непрестанно очень тихо проговаривать слова этой молитвы – «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго» . Она исцеляет, преображает, дарует оставление грехов и спасает. Молитесь, и это будет для Вас тайное монашество.
Человек, который по-настоящему читает Иисусову молитву, прорывается к Богу словно через чащу. Архимандрит Софроний (Сахаров), ученик прп. Силуана Афонского, говорил, что такому человеку даруется укрепляющая и воодушевляющая благодать и что он становится чуть-чуть духовнее.
Отец Серафим Роуз описывал три типа монашества, как он назвал,
«три типа монашеской ситуации».
Первая ситуация
Это уже устроенный старый монастырь. Это то, что принято подразумевать под словами «уйти в монахи». Уйти в монахи - для многих это значит, уйти в монастырь. И отец Серафим пишет о том, что духовный плод в таком монастыре достигается за счет страданий, связанных с пребыванием в таком месте, а также за счет непрерывной связи с прошлым. Такой монастырь как бы тянет нитку из прошлого, люди к ней приобщаются, за счет этого получается духовный плод, и плюс страдания, связанные с пребыванием в таком монастыре.
Здесь отец Серафим говорит о монастырях в традиции Зарубежной Церкви. В августе этого года, всего месяц назад, игумения Александра из РПЦЗ(А) делала доклад о монастырях Зарубежной Церкви . Она бывала во всех исторических монастырях РПЦЗ. Она описывает четыре женских монастыря Зарубежной Церкви и главный мужской монастырь РПЦЗ Джорданвиль. В ее докладе тщательно рассматривается распорядок жизни и богослужений в таких монастырях, но во всем докладе нигде не упоминается, хотя бы даже кратко, главное делание монаха - Иисусова молитва. Может быть, у нее свой взгляд, конечно, но и от других очевидцев, бывавших в этих монастырях, я тоже слышала, что там основные усилия направлены на прием паломников и на поддержание старинных зданий. Обычно у этих монастырей довольно большая недвижимость, которую трудно поддерживать, монахи ради этого трудятся, и об Иисусовой молитве в монастырях Зарубежной Церкви мне не доводилось слышать.
Хотя есть немножко другой монастырь, другой по духу, он находится в Бостоне. В США есть даже несколько таких монастырей в дружественной нам Церкви, где совсем другое отношение к Иисусовой молитве, но они все англоговорящие, немножко в другой, греческой, традиции, но такие монастыри есть.
Второй тип «монашеской ситуации»,
о котором пишет отец Серафим, возникает, когда какой-то человек начинает подвизаться сам, согласно своему пониманию примеров великих подвижников прошлого. Отец Серафим поясняет, что это самый опасный из всех открытых сегодня монашеских путей. И это понятно, почему. Отец Серафим приводит много причин того, почему это опасно, и объясняет, какими качествами должен обладать человек - почти невозможным сочетанием качеств - чтобы так выживать. И, кроме того, такое отшельничество в России - это еще и физически опасный путь. Если в Америке, где жил отец Серафим, можно огородить территорию, написать «частная территория», и она будет достаточно хорошо охраняться, то в России всё это гораздо опаснее.
Но есть еще одна вещь, которой не было во времена отца Серафима, которая одновременно и благо, и зло. Это современные средства связи. Если такой подвижник действительно старается не пользоваться Интернетом, то он выбирает описанный отцом Серафимом второй тип со всеми опасностями. Если же он пользуется Интернетом, то тогда он приближается к третьему типу, потому что у него появляются какие-то единомудренные люди, с которыми он может общаться, и тогда получается то, что отец Серафим назвал третьим типом «монашеской ситуации».
Третий тип «монашеской ситуации»
возникает тогда, когда группа из нескольких человек начинает подвизаться, поддерживая друг друга. Этот случай для истинного православия в России очень частый. Здесь есть приходы, они либо квартирного типа, либо храмы (но храмов довольно мало удалось ИПЦ удержать), в этих общинах есть люди, старающиеся жить по-монашески, они обычно держатся вместе, и позже кто-то из них получает постриг. Таким образом, при приходе получается небольшая монашеская община, обычно городского типа, который нередко называют монашеством в миру.
Проблем здесь много, но четыре лежат на поверхности. Первое - как держать форму, второе - как сохранить некоторую изоляцию от мира, третья проблема женского монашества - как бороться с любоначалием (это обратная сторона проблемы послушания), и четвертая проблема - это коллективная гордость.
1) Как держать форму
Что это за проблема? Поначалу, и даже долгое время, в течение нескольких лет, человек, который старается жить по-монашески, сохраняет некоторое понимание, зачем это нужно. Человек старается подвизаться, а затем со временем, вырабатывается некоторое привыкание к такой жизни, начинают ослабевать усилия, жизнь входит в какое-то свое русло, и первоначальное понимание начинает стираться и забиваться суетой.
Вот здесь очень важно держать форму. Для этого важны пять основных занятий монаха и каждого христианина. Этим занятиям важно научиться еще до пострига, чтобы они стали привычными и чтобы они создавали форму.
Что это за занятия, которые так держат? Перечислю их в произвольном порядке.
а) Псалмопение
Псалмопение - это богослужение. И вот здесь для монашествующих очень важно приучиться к ежедневному богослужению еще до пострига. Хотя бы к минимальному. Оно может совершаться и дома, оно может совершаться без священника (священник на таких монашеских богослужениях даже и не нужен). Это какая-то часть служб суточного круга, минимально это вечерня. Это некоторый костяк, который просто обязательно должен быть, без которого всё размоется.
б) Чтение
Ежедневное чтение святых отцов. Чтение может быть очень маленьким, но внимательным. Во-первых, это чтения аскетические, о том, как менять самого себя, потому что человеку кажется, что он точно знает, что ему надо сделать, чтобы измениться, но святые отцы находят, как это сделать лучше. А другое чтение - это чтение, которое помогает многим, это чтение каких-то живых книг о православии, которые напоминают, ради чего все это нужно, какие-то жития, но не выверенные, а написанные «по горячим следам», где описываются и плюсы, и минусы, и ошибки, где рассказывается, как на самом деле жили люди, которые старались подвизаться. Таким образом, мы просто попадаем в хорошую компанию. Потому что когда человек живет в миру, он неизбежно общается с людьми, и с хорошими людьми, но у них немножко другое устроение. А когда мы видим жизнь святых людей, подвизавшихся и старавшихся раньше, они становятся некоторой нашей компанией, с которой мы общаемся.
в) Размышление
Размышление, прежде всего, о своих грехах. Здесь есть один очень хороший прием. Этому трудно себя заставить, потому что наш внутренний человек не захочет это делать, но если приучиться, то это очень хорошая привычка. Раз в день, или лучше два раза в день, проводить механически «инвентаризацию» грехов за день или за полдня: что я сделал за это время плохого, вот это, это и это. И подумать, как я мог бы в следующий раз, когда я в этой ситуации окажусь, на эти грабли не наступить.
Тут, конечно, лучше не самому думать (и это очень важный момент), нельзя верить собственным представлениям о своих ошибках, а надо с кем-то советоваться. Когда есть хороший и опытный священник, это хорошо, но совсем не обязательно, чтобы это был священник. Достаточно, чтобы был единомудренный человек, с которым это можно было бы обсудить и который может со стороны что-то подсказать. Со стороны иногда видно то, что не видно изнутри. У меня у самого ничего нет, а у ближнего всегда видно не только то, что у него есть, но и как ему исправиться! Но это и на самом деле полезно бывает всё обсудить. Тут, конечно, возникает мысль, что я и сам знаю, но если я сам знаю, а это не помогает, то, значит, я знаю что-то не то.
г) Четвертое занятие - это то, что называется молитвой
Это та самая Иисусова молитва, некоторое особое правило, связанное с Иисусовой молитвой. Это совершенно отдельная тема. Но как она помогает? В отличие от трех предыдущих занятий, которые создают как-бы скелет, она создает ту радость, ради которой все это можно делать. Как сказал один современный деятель Иисусовой молитвы, наш день - это как закопченное стекло, а монашеское правило, Иисусова молитва, это как маленькое окошко, протертое в этом стекле, через которое виден свет.
д) Рукоделие
Это работа. Ее основная цель - чтобы мысли не бродили, это такой якорь для ума, но она нужна и для того, чтобы жить своим трудом. Потому что у монашествующих часто появляется искушение особого рода: мир начинает монахам очень помогать, незаслуженно совершенно. Появляются всякие спонсоры, и тут появляется искушение жить за счет спонсоров, как-то надеяться на них, как-то с ними общаться. Но это большая ловушка, она очень развращает человека. Конечно, лучше, как апостол Павел, который сам делал свои палатки, трудиться и зарабатывать на жизнь самому. И это в катакомбных традициях: катакомбные монахи не гнушались работать на светских работах. Но организовывать свой бизнес для монастыря или для небольшой монашеской общины, пусть даже в миру - что-то делать и продавать - это очень хлопотно, да и небезопасно в России. И проще, когда люди, обладая какими-то навыками, просто тихо работают в своих областях на светских работах.
Это что касается того, как держать форму.
2) Вторая проблема - как сохранять некоторую изоляцию,
или, говоря мирским языком, как не затусовываться. А сейчас существует не только обычное общение с людьми, но и общение в интернете.
Но у различных людей разное психологическое устройство, разная потребность в общении, поэтому каждый человек должен сам для себя придумать какую-то систему, как ему при отсутствии внешних стен монастыря организовать какое-то внутреннее ограждение, какую-то изоляцию, иначе разовьется антисанитария.
3) Как бороться с любоначалием,
со стремлением командовать. Очень большая проблема женского монашества. Эти монахини часто оказываются вовлеченными в приходскую или в епархиальную деятельность, или в общецерковную деятельность. Тут очень трудно удержаться, чтобы не начать начальствовать, особенно если ты по должности начальник (тем более, надо сдерживаться сильнее), и тут приемов может быть несколько.
Одно очень хорошее правило, о котором надо помнить, можно сформулировать как «не высовываться». А еще нужно просто помнить о самой такой опасности покомандовать. И с радостью встречать случаи, которые позволяют немножко смирить себя. Радоваться каждому такому неприятному случаю, а к ним можно отнести и необходимость какой-то работы, и притеснения от властей. И, опять же, здесь нужно разработать для себя какую-то схему, как поставить правильные заслонки своему стремлению покомандовать. Желательно разработать не самостоятельно, а в совете с кем-то, кто видит это со стороны.
4) Следующая опасность - это коллективная гордость
Это не только у монашествующих, но это и вообще для ИПЦ очень опасная вещь. Сам я грешный, но зато к какой хорошей организации я принадлежу!.. О коллективной гордости отдельно пишет отец Серафим как раз применительно к той группе людей, которые организовали свою монашескую общину фактически на пустом месте. Он говорит, что «видимость «правильности» может производить духовное самодовольство и пренебрежительное отношение к тем, кто, не будучи членом их группы, - не столь «правильны»».
Отец Серафим дает совет, как с этим бороться. Он пишет: «Чем меньше такая группа находится в центре общественного внимания, и чем меньше сосредотачивается на своей «правильности» и своих отличиях от более старых институтов, тем больший шанс она имеет сохранить свое духовное здоровье». То есть, такая группа должна по возможности меньше находиться в центре общественного внимания.
Здесь мы плавно перешли к боковому, но животрепещущему вопросу женского монашества, к проблеме внешнего вида,
Проблема одежды
Я говорю здесь не о тех, кто живет в монастырях, а тех, кто живет в миру. Здесь есть два подхода. Кто-то считает, что нужно всегда ходить в рясе, а кто-то считает, что не нужно.
Кто ходил в рясе по улице, тот знает, что это очень сильное привлечение внимания, внимания двух типов. Первое - это пьяницы, у которых сразу возникает большой религиозный порыв, в пьяном виде у них возникает потребность пообщаться на религиозные темы. А второе - это, опять же, незаслуженное очень хорошее внимание со стороны людей. Иногда, наоборот, это агрессия, но чаще это какие-то знаки внимания: место уступают, без очереди пропускают. Нужно ли оно?
Я изучила аргументы в пользу того, чтобы ходить в рясе по улице. Аргументов несколько.
а) первый аргумент,
который чаще всего встречается, был сформулирован одним из присутствующих здесь так: «Назвался груздем - полезай в кузов». Да, монах дает при постриге определенные обеты, но среди них нет обета ходить в средневековой повседневной восточной одежде. Потому что ряса и апостольник - это обычная одежда на Востоке, они сохранились там в качестве повседневной одежды до сего дня.
Но насколько важно ходить в восточной средневековой одежде по улицам? На службе - там свой церемониал, ритуал, а вот в повседневной жизни?
б) второй аргумент:
Один греческий священник в Америке мне рассказывал, подчеркивая, почему важно ходить в рясе, как он стоял где-то на улице, а рядом стояли молодые люди, они его не видели и употребляли какие-то бранные слова. Потом они увидели его, извинились и стали говорить на хорошем английском языке. И вот, это довод в пользу рясы. На самом деле, у православия нет цели научить людей выражаться так, а не сяк, а кто пытался сам научить молодых людей не использовать нецензурную лексику, тот знает, насколько это на самом деле насилие над ними, насколько это для них серьезное принуждение. Но надо ли с помощью рясы превращать православие в какую-то систему ограничений и принуждений?
в) еще одна причина:
я проповедую христианство, когда я хожу в рясе. Мне кажется, что это совершенно не здравая причина. Если человек серьезно думает, что он проповедует христианство своим видом, то это повод стукнуть себя по лбу и как-то более трезво отнестись к себе.
г) четвертая причина:
я не чувствую себя в светской одежде монахом. Как ни смешно это звучит, но, на самом деле, это серьезная причина, потому что в разной одежде человек чувствует себя по-разному. В шортах, говорят, каким-то одним образом, в строгом костюме - какое-то другое устроение. И ряса кому-то помогает сохранить правильное устроение. Так что, может быть, для кого-то это аргумент, я не знаю и не берусь тут судить. Говорят, «форма дух бережет», но тут можно сказать еще, что форма дух не всегда бережет, но иногда подменяет. И, может быть, лучше «меньше маскарада», чтобы, всё-таки, не привлекать внимания к своей собственной монашеской персоне.
Теперь можно поговорить об ориентирах, а не о проблемах. Самый Высокий Ориентир - это понятно какой, я Его выношу за скобки, а что касается земных ориентиров, то нам в России лучше ориентироваться не на монастыри Зарубежной Церкви, а на катакомбное монашество. Они ходили по улице в светском.
В катакомбном монашестве были разные варианты, там не было стремления всех загнать под какой-то единый устав. Они ходили в светском и до сих пор ходят по улицам в светском, в не привлекающей внимания скромной приличной одежде. Не гнушаются работать на светских работах. Далеко не всегда они жили все вместе в каком-то едином месте. Но у них были какие-то свои монашеские правила. И именно катакомбные традиции могут быть для нас ориентиром.
И в заключение, хотелось бы сказать, что самое важное - это не осуждать другие виды монашеской жизни. Когда человек избирает монашество, то, по-моему, это очень здорово, и другие монахи должны радоваться. А если кажется, что стоило бы его организовать как-то не так, а иначе, то, на самом деле, слава Богу, что есть хоть как-то.
Монахи, они ведь все немного как родственники, они должны сорадоваться друг другу - даже если в чем-то они понимают монашескую практику по-разному.
Монашество - это определённый образ жизни, посвящённый всецело Богу. Своеобразное второе крещение, перерождающее и обновляющее душу. Человек при совершении пострига отрекается от мира и облекается в святой ангельский образ. Учитывая последовательность того, как происходит постриг в монахини,можно сказать, что данное священнодействие глубоко символично. Инок даёт пожизненные обеты и взамен получает дар благодати в помощь на борьбу с греховными наклонностями.
Чтобы стать монахиней необходимо пройти длительный период испытательного срока. До предполагаемого пострига условно можно выделить три пути монашеского делания:
Трудником может стать любой верующий христианин, испытывающий потребность и желание поработать в монастыре во Славу Божию при наличии свободного времени. Такие люди не обязательно становятся монахами, могут иметь семью, детей. Возможно и заключение трудового договора с монастырём с получением зарплаты. Трудник, который проживает при монастыре, обязан жить по его уставу, соблюдать принятый распорядок дня, не иметь вредных привычек.
Женщина, желающая стать монахиней, поступая в монастырь, именуется кандидаткой в послушницы. Знакомится с уставом, сама решает подходит ли ей такая жизнь, испытывает свою совесть. Период пребывания определяют настоятельница с духовником и старшими сёстрами. Если по окончанию испытательного срока женщина изъявляет желание остаться в обители и не имеет внешних препятствий, то её зачисляют в послушницы. Пишется прошение на имя правящего архиерея от настоятельницы и самой кандидатки. После благословения епархиального начальства сестру одевают в подрясник и полуапостольник, и она законно становится насельницей обители.
На современном этапе в Русской православной церкви (РПЦ) существуют три типа монашеского пострига:
- рясофор;
- малая схима (мантия);
- великая схима.
Постригаемая в рясофор должна прожить в обители минимум три года. Исключение составляет смертельная болезнь кандидатки, когда настоятельница может ходатайствовать о постриге и раньше положенных трёх лет. Священнодействие производится:
- с чтением специальных молитв;
- пострижением волос крестом;
- переменой или оставлением старого имени;
- отсутствием обетов;
- облачением в рясу и клобук.
Несмотря на то, что обеты не произносятся, само свободное вступление на иноческий путь является обязательством перед Богом чистого жития. Рясофор можно назвать подготовительным этапом монашеского пострига, как обручение в браке. Насельница может называться инокиней, рясофорной монахиней или рясофорной послушницей. В помощь ей преподаётся благодать Божия и заступничество святого, имя которого получено в священнодействии.
Существуют различные практики пострижения в монахини. В некоторых монастырях пропускается рясофор и сразу производят в малую схиму. На святой горе Афон есть случаи, когда верующий принимает великую схиму без предшествующих званий. Каждый человек неповторим, и в православной традиции, несмотря на каноны, любовь к ближнему превыше всего и сохраняется индивидуальный подход к верующему, желающему отдать себя на служение Богу и людям.
Пострижение в малую схиму или мантию собственно и есть начало монашества, так как кандидат даёт обеты Богу, полностью отрекается от мира, получает новое имя, монашеские одежды. Чинопоследование в великую схиму характеризуется значительной торжественностью, длительностью молитв и наставлений игумена. Снова даётся новое имя и к одеждам добавляется великий параман, куколь с аналавом, а монахиня именуется схимницей. Сложилась практика в РПЦ постригать в великую схиму престарелых, тяжелобольных людей.
Таинство может совершать как сам правящий архиерей, так и с его благословения другие высшие чины духовенства (иеромонахи, игумены, архимандриты) либо настоятели монастырей.
Официально церковь не включает монашество в перечень основных семи таинств, но многие святые отцы и современные священники считают его таинством или вторым крещением. Пострижение есть символ послушания и жертва Христу.
Самое настоящее монашество зарождается с пострига в малую схиму или мантию. В отличие от рясофора, данное священнодействие производится более продолжительно и торжественно во время литургии, после малого входа, или во внебогослужебный период. Символично начинается исполнением тропаря из недели о блудном сыне. В это время кандидатка в белой длинной рубахе ползёт на животе из притвора в центр храма, где остаётся лежать лицом вниз с распростёртыми крестом руками, её сопровождают по сторонам две инокини, прикрывающие своими мантиями. Начало пострига напоминает о монашестве как о пути плача и сердечного покаяния. Обращаясь с речью, игумен подаёт знак встать, задаёт вопросы о свободе решения стать монахиней, предупреждает, что её обеты принимает Сам Христос с Божией Матерью, Ангелами и всеми святыми. Далее послушница даёт обеты:
- пребывать в монастыре, в котором принимает постриг или другом, куда могут отправить по послушанию;
- постничества и целомудрия;
- готовности соблюдать монашеские уставы;
- терпеть скорби иноческой жизни;
- безбрачия;
- послушания (настоятелю монастыря и сёстрам);
- бедности (нестяжания).
После этого игумен изрекает поучение о сути монашеской жизни, кладёт книгу на голову постригаемой и молится Богу о наставлении, вразумлении и охранении Благодатью Святого Духа. А также производящий постриг становится сам духовником монахини либо поручает её кому-то из опытных монахинь. Затем послушница должна трижды подать игумену ножницы, намеренно брошенные на пол, подчёркивая добровольность своего выбора. Подстригая крестообразно волосы, инокиня впервые слышит своё новое имя. Обычно даётся имя святого дня или какое-то другое. Кандидатка в монахини заранее не знает, в честь кого её нарекут, советоваться не принято.
Следующим этапом происходит облачение в монашеские одежды со специальными словами. Инокиня, принимая одежду, целует её и руку игумена. Далее вручаются чётки, крест и горящая свеча. Затем читается Апостол (Еф. 6: 10-17), два отрывка из Евангелия (Мф. 10: 37-38, 11: 28-30) о смысле иноческой жизни.
В завершение чина сёстры со свечами в руках трижды обнимаются с новопостриженной, узнают её новое имя, желают спасения в Господе. Потом монахиня остаётся несколько дней в храме, участвуя во всех богослужениях, пребывает в молитве, чтении святоотеческого наследия.
Всё вышесказанное относится к внешней стороне монашества, а гораздо выше стоит внутренняя цель иночества - соединение с Господом через молитву и деятельное покаяние.
В Евангелии есть рассказ о Марфе и Марии (Лук. 10: 38-42): на примере их жизни Господь показывает два пути спасения - мирской и монашеский. Оба благословенны Богом. Спастись можно в миру и погибнуть. Рассмотрев вопрос, как происходит постриг в монахини, нужно заметить, что это одна из дорог, ведущая к Богу. Жизнь инока полна блаженной радости, утешения от Господа, но и скорбей хватает. Главное, каждому человеку найти своё место в этом мире и обрести Бога.
Аза Тахо-Годи: Лосев верил в то, что наша жизнь – только предисловие к настоящей, будущей жизни
13 февраля 2008 г.
Источник: Благословение
В этом году исполнилось 120 лет со дня рождения Алексея Федоровича Лосева – выдающегося русского ученого, религиозного философа, крупнейшего специалиста по античной культуре, "последнего из могикан" плеяды мыслителей начала ХХ века.
Он считал себя учеником Владимира Соловьева, дружил с о.Павлом Флоренским, создал фундаментальные труды по античной философии и подготовил несколько поколений учеников, среди которых были такие выдающиеся фигуры, как Сергей Аверинцев и Виктор Бибихин.
Уже после смерти мыслителя стало известно, что он еще в молодости принял тайный монашеский постриг с именем Андроник. О том, как в советские годы в обычной жизни проявлялась духовная позиция Лосева, мы беседовали с Азой Алибековной Тахо-Годи, которая многие десятилетия провела рядом с ним.
– Сейчас существует множество мифов о том, какова была религиозность Лосева. Широта мнений и вариантов неохватна: есть те, кто считает, что Лосев "интересовался православием" лишь как ученый и эрудит, и те, кто выражает полярное мнение: Лосев был аскетом и подвижником – не только в научном, но во вполне религиозном, мистическом смысле, в лоне Русской Православной Церкви. Скажите, какова же на самом деле была религиозность Алексея Федоровича?
– Сейчас трудно судить об этом. Жизнь была такова, что никто, особенно человек, который работал в "Высшей школе", занимался наукой, открытую религиозность себе позволить не мог. Стоило бы хоть раз заикнуться, – кто-нибудь что-нибудь бы донес, сразу да куда-нибудь да отправили, в места "не столь отдаленные", и точно уж – немедленно последовало бы отчисление.
Подобных случаев среди наших знакомых было немало, когда человека застали в храме – и все. Ведь специальные люди наблюдали, кто ходит в храм! Вот профессор Павел Сергеевич Попов, знакомый Алексей Федоровича еще с юных лет, они вместе учились. Его застали, донесли – вызвали и заставили "каяться": он клялся, что зашел в церковь только из эстетического интереса, посмотреть древнерусскую живопись. Никто, конечно, не поверил, скандал был очень большой, его дальше не пускали, не утверждали заведующим кафедрой, еще всякие неприятности были, но, слава Богу, все остановилось. Потому что женат он был на внучке Льва Николаевича Толстого, а для Толстых тогда никаких законов не существовало.
Так что демонстрировать и обнаруживать свою религиозность в то время было просто смешно и недальновидно.
– А как же тысячи людей, кто не скрывал своей веры и пострадал, а теперь мы почитаем их как новомученников?
– Это совсем другое дело. Я говорю не об исповедании, а о демонстративности. Ее мы позволить себе не могли.
Но когда речь шла об исповедании веры, то Лосев, конечно же, ничего не таил. И не оставлял духовной жизни из страха перед властями. И, подобно многим, поплатился за свою веру – принял, если можно так выразиться, участие в строительстве Беломорканала.
– Вы имеете в виду, что Алексей Федорович был арестован и приговорен по "религиозной" статье?
– Как вы знаете, религиозных статей тогда не было, все подводилось под политические. Любое религиозное собрание громилось как "антисоветское". Так случилось и с Лосевым.
В 1921-1925 годы у него дома собирался кружок близких лиц, и они обсуждали разные богословские, догматические проблемы и то, что было связано с так называемым имяславием.
Но арестовали Лосева в 1929 году, в год "великого перелома", и первоначально – по другому поводу. А потом, в ходе следствия, припомнили, конечно же, все.
Как вы знаете, после публикации в 1927 году "Декларации" митрополита Сергия, в Церкви начались немалые нестроения. Многие увидели в "Декларации" некое "братание" с властью, которая для любого, даже не искушенного в вопросах веры человека, была антихристианской и вовсе – богоборческой. Они перестали поминать митрополита Сергия, как главу Церкви, и многие совсем перестали молиться и причащаться в "советских" храмах.
Выяснение отношений, догматических разногласий и тому подобного затянулось очень надолго. А тогда все это только начиналось и протекало особенно бурно.
Алексей Федорович, многие его друзья и соратники оказались близки именно к "непоминающим" митрополита Сергия.
А когда эта внутрицерковная возня выплыла на поверхность, то естественно, власти отреагировали незамедлительно. Всех, кого смогли найти и притянуть к участию в делах "монархического центра Истинно-Православная Церковь", арестовали, назвав все эти чисто церковные дела монархической и антисоветской пропагандой.
– Период после возвращение Лосева из лагеря до сих пор остается самым "темным" в его личной истории. Говорят, что он принял монашество?
– Не знаю, что там такого темного... Алексей Федорович принял постриг еще до Беломора, в 1929 году, 3 июня, по благословению своего духовного отца, архимандрита Давида (Мухранова).
– Но почему он не остался просто праведником? Ведь монастырей уже не было в принципе, жизнь его, как я понимаю, изменилась мало... Ведь можно было просто жить в миру, но по заповедям. Зачем этот тайный постриг?
– Если хотите, то тут уже как раз момент "темный" – кто может знать пути сердца человеческого? Лосев хотел бросить все! Бросить науку и вообще удалиться от мирской жизни. Но отец Давид ему сказал: "Ты страсти свои брось, а науку не бросай!" Ведь он прекрасно понимал, какую пользу науке может принести верующий человек, и как он сможет влиять на окружающих. Поэтому Алексей Федорович и вынужден был принять монашество в миру. Разумеется, оно было тайным.
Я вам уже объясняла, почему. Тогда и верили и монашествовали – тайно. Не потому, что в этом был какой-то секрет, и не от страха вновь пострадать за веру. А потому, что иначе невозможно было и душу соблюсти в чистоте, и пользу принести людям.
А так, все эти наши тайно-верующие профессора – сколько они принесли пользы! Ведь они оказывали огромное влияние на молодежь, которая у них училась! Своим примером, своим образом – потому что никаких бесед, естественно, они не проводили и ничего своим ученикам не "внушали".
– Неужели их было так много?? Принято думать, что если кто и хранил веру, – то это были в основном простые люди, крестьяне... или священство.
– Что вы! В ученой среде сколько угодно было тайно-монашествующих, а верующих и того больше! Всех я вам не перечислю, но, к примеру, в Московском Университете, очень многие математики, физики были глубоко верующие люди.
Возьмите Дмитрия Федоровича Егорова – знаменитый математик, президент Московского математического общества, почетный академик Российской Академии Наук. Или Николай Николаевич Бухгольц, профессор, тоже математик... Сергей Павлович Фиников, опять-таки, математик, профессор, алгебраист, я даже еще его помню, потому что он остался жив, а многие погибли в лагерях.
– А как Лосеву удавалось сохранять свою религиозность – без участия в церковной жизни? Ведь, даже если не вдаваться в противоречия "сергиан" и "непоминающих" – просто из личного чисто психологического опыта: долго остаешься наедине с собой в своей вере, и она начинает если не умирать, то словно засыпать.
Или все-таки его вера свелась к науке и эстетике, в конце концов?
– Вы рассуждаете, как те, кто заставил в свое время "каяться" Попова!
Разумеется, что вера Алексей Федоровича всегда оставалась самой что ни есть живой и горячей!
Прежде всего, хочу сказать, что у Лосева была феноменальная память. В том числе – он все богослужение и множество религиозных текстов знал наизусть. И молился постоянно, и в лагере, и потом, просто у себя в кабинете вычитывал литургию, например.
Да и в том самом чисто психологическом аспекте – он не был один на один со своей верой. Он не был вне церковного общения.
Он сохранял связи со своими прежними единомышленниками, с кем вместе был арестован и направлен на Беломорканал, и с их наследниками. Уже при мне – а я познакомилась и стала бывать у Лосевых с 1944 года – к нему приезжали и тут бывали люди, которые были еще при о. Давиде, его духовные чада.. Некоторые из них женщины, монахини – деться им было некуда – и они здесь жили.
Был один замечательный игумен, отец Иоанн Селецкий, которого буквально прятали его надежные келейницы, и он даже попал в эту книгу "За Христа пострадавшие". Его хорошо знал тоже нынешний ректор Свято-Тихоновского Православного Университета протоиерей Владимир Воробьев. Я даже помню, когда отец Владимир был молодым человеком, у него дома мы с Алексеем Федоровичем встречались с отцом Иоанном.
В то время отец Иоанн, можно сказать, был духовником Лосева: кроме этих тайных встреч на дому, он вел с ним духовную переписку, нередко даже исповедовался так – писал исповедь и потом через разных проверенных людей эту записку передавали отцу Иоанну. А через время – ответ от него.
Когда случалась такая возможность, передавали отцу Иоанну материальную помощь – ведь жилось тогда священникам очень туго!
Потом были еще замечательные отец Александр Воронков, который погиб, и его вдова, матушка Вера, она самое активное участие принимала во всех этих делах. Большей частью это шло через жену Лосева Валентину Михайловну. А уж когда ее не стало, через меня.
...Трудно себе это все представить...
– Получается, что Лосев вел такую двойную жизнь: в среде единомышленников он был монахом и активным участником подпольной церковной жизни – а с другой стороны наука, преподавание...
– На самом деле о монашестве Лосева мало кто знал даже из единомышленников. Это с одной стороны. А с другой – он оставался монахом и в своей научной жизни. Ровно настолько же.
Недавно вышла книжка одного ученика Алексея Федоровича, профессора Рачкова, сейчас он уже на пенсии, живет в Тамбове. И очень любопытно: там есть глава, посвященная Лосеву, каким Рачков его запомнил с тех пор, когда учился в МГПИ. Он вспоминал, как студенты удивлялись, когда узнали, что тот профессор, который преподает им самую обыкновенную латынь, оказывается, как говорят, он – философ. Как же может быть философ у нас, в советской стране?? Они были потрясены. Показывали чуть ли не пальцем друг другу: вот этот вот, в черной шапочке, он – философ! И стали к нему приглядываться, к этому философу.
И вот еще одно из его воспоминаний, как сидит Лосев на каком-нибудь большом собрании, как будто подремывает, а рука у него под пиджаком. А потом, когда надо ему выступать, встает и замечательно говорит, лучше всех говорит! Значит, он не дремал?!
Но этот студент, конечно, не знал, что Лосев читает Иисусову молитву, а рукой под пиджаком крестит сердце.
– А это так и было? Я в свое время читал, что это были выдумки...
– О том, что руку Лосев все время держит под пиджаком, говорили многие, но мало кто знал – зачем. А учеников, которые могли бы рассказать о всяких подобных наблюдениях, загадочных для них, было очень много. Вот здесь, дома у Лосевых проводились специальные занятия с аспирантами. И только тут, на этих домашних занятиях вот тут за этим столом занималось в разные времена более 600 аспирантов!
Ведь мне приходилось вести списки, так что все фамилии записывались.
– Этого требовали "органы"?
– Что вы! Совсем наоборот! Дело в том, что Лосева, как весьма подозрительного, постоянно проверяли, зондировали окружение и по всякому проверяли. Не хотелось, чтобы на эти занятия попал бы человек, который потом мог пересказать в этих самых "органах", что слышал. Ведь эти люди, проверяльщики, почти всегда были очень недалекими и малообразованными. Так что любая цитата из древних текстов, которую произнес бы любой участник – тотчас была бы пересказана как какая-нибудь антисоветская и тому подобное.
Вот они, например, переводят стихи с русского на греческий, например, Алексея Константиновича Толстого. Или из "Евгения Онегина" на латинский язык. Это ж одно удовольствие было! С одной стороны. А с другой – это точнейшие научные знания. Потому что занимались, сравнивая древне-индийский санскрит, с греческим, с латинским и с церковно-славянским. Лосев и из Евангелия им давал примеры всевозможные, на разные синтаксические обороты. А они спешно записывали – ведь не знали и не слышали никогда ничего такого! Им и церковно-славянский преподавали едва-едва, даже запрещено было называть его церковно-славянским, он был просто старо-славянский язык. Потому что старались его как можно меньше связывать с религиозным текстом. А как его можно не связывать?
Вот я и старалась следить, чтобы приходили к нам действительные аспиранты, для которых происходящее на Лосевских занятиях было бы вполне понятным. Да и которые не стали бы никуда ничего пересказывать! Вот прямо так по спискам проверяла – что да, это аспирант кафедры общего языкознания, это аспирант кафедры русского языка, а если являлся человек не знакомый, я немедленно его выпроваживала.
А то ведь бывало, звонили сюда на квартиру и спрашивали: а что за семинар у вас там проводится? Можно придти и послушать? Я говорила, что никаких семинаров специальных здесь нет, а проводятся официальные занятия с аспирантами, разрешенные ректоратом, и... пожалуйста, если ректорат вам разрешит, то придете.
Многие из этих учеников потом писали Алексею Федоровичу, многие стали заниматься проблемами, связанными с верой, с церковным языком, например. Вот почему и говорил тогда отец Давид, что ты науку-то не бросай! Важно было остаться на своем месте, чтобы как-то новому поколению помогать, и потихоньку его обучать. Это было действительно такое очень серьезное научение.
А несколько раз было, что приходили совсем чужие молодые люди, прямо в дверь звонили сюда и спрашивали: а правда Лосев верующий и вообще, как он к этому относится? Я их, конечно, сюда не пускала, но с ними разговаривала и кое-что объясняла.
– А зачем они спрашивали?
– Любопытная была аргументация: если Лосев – верующий, то и мы можем веровать!
– Это когда ж такие люди приходили? Неужели в советские годы?
– Это было начало 80-х. После смерти Сталина много издавали лосевских работ, и когда читает человек с головой и без предубеждения, он же все замечает! Но поскольку прямо нигде ничего не сказано о Боге и тому подобное, то вот и приходили переспросить, уточнить.
А бывали просто поклонники. Знаете, делали ксерокопии "Диалектики мифа" в огромном количестве... Однажды пришел один принес 30 или 40 штук! И говорит: ну хоть одну букву пусть поставит, так сказать, автограф.
– Да, заметно времена изменились, раз стало такое возможно...
– Менялось все, конечно, но не так уж быстро. Вот, например, была традиция такая советская, устраивать научные юбилеи известных ученых. Пышные такие заседания с чествованием. Так вот Лосеву впервые такой юбилей провели, когда ему было 75 лет! Благо он прожил 95.
После этого юбилея даже и в "Правде" стали о нем писать! А "Правду" ведь все читали.
Удивительно ведь, если в "Правде" пишут о каком-то таком удивительном ученом, который говорит, что, оказывается, должно быть дерзание духа у человека.
Люди читают, задумываются...
А корреспондент потом, кстати, монахиней стала, матушка Павла. 24 мая, на Кирилла и Мефодия, когда бывает ежегодная панихида на Ваганьковском кладбище по Лосеву, она всегда приходит.
– Алексей Федорович особо почитал Кирилла и Мефодия?
– В день их памяти он скончался. Ну, и кроме того действительно были разные моменты... Так домовый храм гимназии, где в детстве учился Алексей Федорович, был посвящен Кириллу и Мефодию.
И его последний текст, как бы такое его завещание, последнее, что он мне продиктовал – о Кирилле и Мефодии.
– Аза Алибековна, а правда, что большинство его учеников, которых мы знаем как ученых, Аверинцев, Бибихин, например, и другие – они не знали, что Лосев верующий, глубоко-религиозный человек?
– Частично правда, частично нет.
Вообще удивительно, что такой человек, как Сергей Аверинцев, сомневался и не знал. Как-то в конце 60-х, когда готовилась философская энциклопедия, и Аверинцеву надо было туда сдавать статью, он приходил к Лосеву консультироваться по вопросам православия и католичества. Они очень много говорили – как можно было не знать?? А с Аверинцевым вместе приходил его друг Александр Викторович Михайлов. И он точно и очень хорошо знал мировоззрение Лосева.
Михайлов вообще был замечательный человек, очень скромный. И он продолжал глубоко общаться с Алексеем Федоровичем в дальнейшем. И когда его не стало, то он постоянно у меня бывал здесь. Он был еще профессором Московской Консерватории и тоже эстетику читал, как когда-то и Лосев.
– Аза Алибековна, Вы прожили столько лет близ Алексея Федоровича, и знаете его наверняка глубже всех. Скажите, дома, в семье вы говорили когда-нибудь на серьезные, богословские темы, о спасении души, например?
– Специально – нет, никогда не говорили (смеется). Я и не знаю, зачем бы было говорить. Супруга Алексея Федоровича, Валентина Михайловна, вместе с ним приняла монашество – имена Андроник и Афанасия не случайны, так звали святых супругов, которые каждый пошел в свой монастырь, а потом, в старости объединились и жили вместе.
А со мной? Я тоже в какой-то момент стала у них как член семьи... Мы молились и вместе и порознь. А разговаривала со мной на религиозные темы чаще Валентина Михайловна. Она умела очень хорошо разъяснять труднейшие вещи и любила общаться с человеком.
– Когда читаешь книги Лосева, там все понятно, но все говорится таким "эзоповым языком"! Он в жизни тоже так говорил?
– Ну, книги Лосева очень разные. "Философию имени", например, тяжелая книга. Там даже ни разу слово "Бог" не употребляется – а она вся о Нем. Только надо догадываться и читать внимательно. Так Лосев в предисловии пишет, что на него повлияли старые давние, важные учения об имени – о чем это? Имя Божие!...И так далее.
А вот "История эстетики", вот эта огромная, которую люди по томам читали. Там никакого эзопова языка нет. Ясно, что Лосев, изучая античную культуру, подводит от язычества к христианству. Потому что ведь последние тома, это уже блаженный Августин, Александрийская школа – уже христианство.
Как развивается учение о Божестве? Сначала это политеизм, грубый, потом начинает все утончаться... Учение о вечных идеях – что это такое "вечные идеи"?
– Платонизм.
– Да, а потом неоплатоники, учение о "Едином", Которое все держит в себе, но имени не имеет. Это же замечательно! Значит, ты читаешь и знаешь, да, уже было "единое", учение о едином, но без имени. А без имени ничего невозможно вообще по настоящему. Как же? Должно быть имя! Вот оно-то и появляется, Имя Божие.
Так что тут эзопова языка нет. Очень хорошо это последовательное развитие и отличия античности от христианства выражено в "12 тезисах об античной культуре".
А бывало другое дело, когда надо было продвинуть свою идею. Вот, например, книга о символе. Это знаменитая вещь! Потому что символ все оплевывали, считали, что символисты – это полный упадок и тому подобное. Чтобы ее продвинуть, Лосев доказывал, что символ – всюду. И даже в советской литературе – в хорошей – всегда есть символизм. И даже герб Советского Союза – это и есть символ. А вовсе не аллегория.
То есть он продолжал то, о чем говорил в "Диалектике мифа". Там же прямо идут целые главы о том, что такое миф: что это не аллегория пустая, и не метафора – правда? Не сравнение... и так далее. Он все свои идеи стал здесь продвигать, но чтобы книга пошла, он взял и в предисловии накатал там всего: и академика Митина как он что-то высказывался, и Ленина насчет того, как он критиковал там Плеханова, и так далее. Что вы думаете? Когда ее стали печатать, в издательстве "Искусство", все равно был большой скандал. Все равно с огромным трудом. Вытащили оттуда целый ряд глав, а потом, правда, со скандалом, стали впихивать назад. Сами понимаете, когда сначала вытаскивают, потом впихивают, что получается. Поэтому по-настоящему еще эта книга с огромной библиографией еще не напечатана. А Лосев сам составлял всю символическую библиографию – вот такая вот гора. Уже все готовое, все набранное даже, но не напечатанное.
- Аза Алибековна, а что в центре Лосевского мировоззрения находится?
– Как это?
Ну, "благое", да?
– Благое? Ну что там благое? Не благое, а... Бог. В центре лосевского мировоззрения Воскресение. Мы живы все! Вот в чем дело. В каком это псалме говорится?
Что жив буду, не умру. Вот это и есть. Все живы. И он всегда говорил, наша эта жизнь – есть только предисловие к той. Вот это самое настоящее. И даже он улыбался и говорил: вот, всех увижу! И даже увижу собаку Мальчика, которая была у меня в детстве! Почему-то вот такая у него была идея, что все вот будет, весь родной дом, все родные, все будем вместе! И вот это и есть настоящая жизнь.
Мои стихи. http://www.cultandart.ru/poetry/50737-zhiznju_smert_poprav
Но след твой на песке
Барханов и времён
Пересечен толпою.
Огласкою имён
Присутствия не скроешь.
Песчинка в небесах
На солнечной ладони.
Но терний в волосах
Один и в небе воин.
И тем ценна вовек,
Мой Бог, моя песчинка,
Что век, что человек,
А только половинка.
Но вместе на ветру
С тем, кто распят за нас,
Не бойся, не умру…
Со мною светлый Спас.
