Что значит мама анархия. Анархия – мать порядка: кем был на самом деле батька Махно? Анархия – мать порядка

Всякий индивид чувствует себя сжатой пружиной, мечтающей освободиться от внешних ограничений. Фрейд зафиксировал это в учении о подсознании, которое воспринимает любую культуру как гнетующую власть и пытается взбунтоваться против нее при первой возможности. На фоне этого мнения Фрейда совершенно по-особому звучат слова известного русского анархиста начала ХХ века Алексея Борового, писавшего, что анархизм рождается вместе с человеком и живет в каждом из нас . Любое левацкое учение, «подыгрывающее» человеческому чувству стесненности, играющее на стороне фрейдовского «принципа удовольствия» против «принципа реальности», всегда будет обладать обаянием, которое почувствует каждый — даже идейный противник. Однако эта крайне выгодная для политического течения способность апеллировать к глубинным потребностям личности еще не гарантирует конструктивности в социальном измерении, а значит, не гарантирует успешности на «политическом рынке».

Но в последние двести лет — и чем далее, тем острее — человеческая свобода стала восприниматься не только как политическое право человека, не только как его связанное с подсознанием «глубинное чувство», но и как творческая сила, способная играть беспрецедентную созидательную роль в общественном хозяйстве. Было обнаружено, что «разнузданность страстей», «снятие оков с желаний» ведет не только к греху, но и к повышению производительности, что обществу выгодна и свободная инициатива предпринимателя, и творческая свобода интеллектуалов, и политическая свобода в условиях демократии, и даже оперативная свобода партизана во время войны .

Таким образом, левая мысль, работающая на освобождение угнетенной обществом личности ради нее самой, парадоксальным образом соединилась с социоцентрическим либерализмом, ищущим не столько освобождения человека, сколько роста комфорта и благосостояния общества. Это «соединение» не воплотилось в союз политических «брендов» — несмотря на общее почтение к идее свободы личности, альянсы анархистов с либералами представляют собой скорее экзотическое явление. И тем не менее, это соединение произошло в жизни: выяснилось, что меры «освобождения» личности могут способствовать интенсификации общественного производства.

Фактически мы видим единое движение за освобождение ресурсов личности, происходящее с двух разных сторон и во имя двух совершенно разных целей: «левая» компонента эмансипации ставила цель освобождения как такового, преодоления сил принуждения, в то время как «правая» компонента желала сделать освобожденные, раскрепощенные личности более совершенным элементом общественного механизма, то есть речь идет о том, чтобы еще более эффективно запрячь «освобожденную личность» в общественное тягло — запрячь более тонко, изощренно и на новом витке развития, может быть даже запрячь с ее добровольного согласия, как запрягают энтузиастов, — но все же запрячь.

В собственно идейной сфере взаимодействие двух компонент «освободительного движения» было довольно прихотливым.

В сфере экономики два «изоморфных», но движущихся параллельными курсами течения не узнали друг в друге потенциальных союзников и воспринимали друг друга скорее как врагов: социализм и анархизм с одной стороны и движения за свободный рынок с другой никогда не находили друг для друга доброго слова.

В сфере политики взаимодействие «левого» и «правого» типа освобождения было более сложным и диалектичным: в зависимости от того, кто был врагом в данном случае, левые постоянно колебались от проповеди демократии и самоуправления к разочарованию в них и разоблачению демократии как системы, узурпируемой олигархией.

И только в искусстве и науке движение за свободу личности с самого начала обосновывало свою необходимость возможностью улучшить качество выполняемой интеллектуалами работы, свобода истолковывалась как путь к повышению уровня произведений искусства и научных достижений — поэтому движение за интеллектуальную свободу довольно легко образовывало амальгамы с экономическим либерализмом, особенно в последнее время, когда организация креативного труда стала объектом самых смелых экспериментов в сфере менеджмента.

Между тем, именно в экономической сфере, где понятие «левого» обычно ассоциировалось с антикапитализмом, развитие рынка дало в последнее время дополнительные аргументы в пользу того, что за мечтами об освобождении стоят какие-то реальные перспективы.

Очень характерно, что классик анархизма Петр Кропоткин в одной из своих книг в качестве примера предприятия, существующего без всякого принуждения, лишь на основе добровольной организации, приводил биржу. При этом Кропоткин вряд ли симпатизировал бирже как чисто буржуазному учреждению, но ее способность обходиться без государственного вмешательства казалась ему в данном случае важнее. Позднее, уже вне всякой связи с Кропоткиным, критики упрекали неолибералов в том, что они идеалом экономики видят финансовый рынок. И это обвинение тоже было совершенно правильным, поскольку финансовый рынок, будучи чисто виртуальным, предельно интенсивным, информационно прозрачным, представлял собой действительно идеал рынка как свободного взаимодействия большого количества участников. Все возможности рыночной самоорганизации присутствуют на финансовом рынке в наибольшей степени — и поэтому врагу капитализма Кропоткину, когда он искал пример самоорганизации, не случайно бросилась в глаза именно фондовая биржа. Осталось только признать, что именно рынок выявляет конструктивные возможности самоорганизации.

Если экономический либерализм демонстрирует, что свободное взаимодействие равноправных личностей в конце концов приводит к формированию рынка, то левые течения показывают, что в основе креативного и динамичного развития рыночной системы лежат ресурсы освобожденного индивидуума.

Индивид и коллектив

Фундаментальной интенцией анархистских программ с XIX века до сегодняшнего дня является вера не столько в индивида (о чем анархисты неустанно пишут в своих манифестах и декларациях), сколько в следующую после индивида ступень общественной организации: первичный, сравнительно небольшой коллектив. Вера в небольшие коллективы предстает в анархистских программах то как акцент на муниципальном самоуправлении, на «автономных общинах» — когда речь идет о политической организации общества, то как акцент на крестьянскую общину — когда речь идет о владении землей и аграрном устройстве, то как акцент на коллективных, кооперативных предприятиях — когда речь идет об экономике. «Община» в широком смысле слова должна доминировать везде — и в политике, и в экономике, и в сфере собственности.

Наименее проблемной частью данного идейного комплекса является вопрос о развитии самоуправления. Идея эта для анархизма чрезвычайно важна. По словам А. В. Шубина, «анархистская идея ставит самоуправление в центр своих социальных построений» . Среди крупных теоретиков современного анархизма своим интересом именно к идее самоуправления известен американский анархист, социолог и философ Мюррей Букчин, теорию которого называют «либертарным муниципализмом»; он пропагандирует активное участие людей в низовом, муниципальном самоуправлении, ратует за создание «групп народного самоуправления», которые противопоставляются бюрократии и профессиональным политикам .

Однако у этой идеи практически нет противников в современном мире — развитое самоуправление считается неотъемлемой чертой всякого цивилизованного государства, и развитие самоуправления всеми воспринимается как позитивная тенденция. Если во времена зарождения классического анархизма идея политического устройства государства как федерации автономных общин, воспринималась как оппозиционная, то теперь она вполне соответствует духу многих, если не большинства демократических конституций. Поэтому неудивительно, что глава российского Бакунинского фонда С. Г. Корнилов, анализируя политические взгляды Бакунина на общинность, самоуправление и зависимость чиновников и судей от населения, приходит к выводу, что по существу это система местного и регионального самоуправления, которая зафиксирована в действующей российской Конституции . Еще в большей степени, это относится к политическим системам децентрализованных федеративных государств, таких как США.

Идея общинности проблемна в другом смысле: одновременное сосуществование в анархистских воззрениях акцентов и на индивидуума, и на общины и прочие самоуправляемые коллективы, порождает внутреннее противоречие анархизма, которое было сравнительно незаметным потому, что и индивидуум, и община противопоставлялись масштабным иерархическим аппаратам индустриальной эпохи. Впрочем, нельзя сказать, что совсем незаметным, — так, например, П. В. Рябов пишет, что анархизм издавна «раздирало» противоречие между коммунизмом и индивидуализмом . В сущности, это частный случай преследующего левое движение противоречия между свободой с одной стороны и равенством и братством — с другой.

Об этих старых проблемах анархизма не было бы смысла говорить, но любопытно, что, без всякой связи с тем, как сами анархисты пытаются разрешить это противоречие, развитие сетевого общества демонстрирует нам один из возможных вариантов его преодоления. В рамках развитых сетевых отношений индивид может быть участником большого числа коллективов. Когда человек является членом сразу многих коллективов, пропадает монопольное право одного коллектива на данного индивида. Идентичность самого индивида уже не зависит от принадлежности именно к этой общине. Параллельное вхождение в разные коллективы дает возможность в любой момент выйти из данной общности и найти себе новую общность, что исключает чрезмерную зависимость индивида от коллектива. Но в то же время вхождение индивида во временные коллективы не позволяют его называть атомизированным в полном смысле слова, и в рамках этих временных коллективов индивид может развивать свои «сети доверия» (также временные) и принимать участие в самых разнообразных коллективных действиях. Эти временные коллективы можно было бы сопоставить с «временными автономными зонами» — данный термин ввел известный современный анархист Хаким Бей. Термин означает неформальные общности, благодаря которым люди ускользают из «сетей отчуждения» для восстановления человеческих отношений и на базе которых даже может возникнуть особый сектор экономики — экономики неформальных, теневых, бартерных отношений .

Анархист Джон Зерзан, апологет свободных отношений в гипотетическом первобытном обществе, также делает особый акцент на нестабильности существовавших в нем структур: по словам Зерзана, мы должны стремиться к свободному обществу, в котором наиболее близкими к муниципальному управлению структурами являются «спонтанные, мобильные сборы и праздники, возникающие и меняющие форму по малейшей прихоти…»

С другой стороны, лондонский публицист, бывший сотрудник Би-би-си Александр Кустарев, критикуя анархизм, пишет, что гармонизация индивидов и коллектива возможна «только в сугубо добровольных», то есть в «самых неустойчивых коллективах» , но перспективы сетевой экономики убирают негативные коннотации у слова «неустойчивый»: сетевая экономика обещает устойчивый поток возникающих и исчезающих неустойчивых (и добровольных) коллективов, теоретически могущих стать доминирующей формой организации. Впрочем, и сам Кустарев понимает это и в другом месте пишет, что анархизм становится актуальнее, поскольку новые технологии коммуникации создают новые экстерриториальные общности, формы «нетерриториальной совместности», которые ослабляют иерархическое государство как территориальную совместность. По словам Кустарева, «нетерриториальные общности — школа и опытное поле анархизма, поскольку именно они добровольны по определению, и в них собираются люди либо равного статуса, либо готовые ради общения оставить свои статусные амбиции...»

Радикальная нестабильность, изменчивость сетевых структур может быть истолкована как одна из возможностей избавить индивида от порабощающей власти структуры, не лишая общество той конструктивной роли, которую в ее жизни играет организация.

Горизонтальная несвобода

Возрастающая актуальность анархизма создает опасность и для него самого — поскольку он спускается из идеальной сферы на уровень грубой реальности, начиная демонстрировать свою изнанку и побочные эффекты. Становится ясным, что анархизм, угадав многие реальные тенденции нашего ближайшего будущего, на самом деле вовсе не является теорией освобождения.

Ставя вопрос об освобождении личности, анархизм делал акцент на ее подавлении по линии вертикальных, иерархических связей. Исторически этот акцент был оправдан, но он маскировал тот факт, что совокупность неиерархических, горизонтальных, сетевых связей может быть столь же угнетающей, фрустрирующей, подавляющей силой, фактически лишающей индивида свободы самореализации. В случае с рынком этот факт абсолютно очевиден: хотя на идеальном рынке нет иерархии, зависимость от рыночной конъюнктуры для производителя может быть жестче и мучительней тирании.

Но и вне зависимости от рынка совокупность обязательств перед другими людьми по линии «горизонтальных связей» в любой достаточно интенсивной коллективности может оказаться для индивида тяжелым бременем, которым он будет не в силах управлять. Совокупность партнеров всегда может оказаться силой, от которой ты зависишь.

Поэтому нельзя согласиться с П. В. Рябовым, заявляющим, что «лишь децентрализованное общество, построенное <…> „по сетевому принципу”, может быть прочным и человечным…» . Актуальность анархической программы состоит в том, что децентрализованное сетевое устройство, по видимому, действительно является реалистичной перспективой человечества. Но насколько «человечной» может быть гигантская сеть, пусть даже воздерживающаяся от полицейского принуждения по отношению к своим членам, но невообразимо превосходящая каждого из них по масштабам, — об этом мы можем судить по тому, насколько «человечен» мировой рынок или насколько «человечен» Интернет — хотя они децентрализованы и построены по сетевому принципу.

Тем более это относится к такому важному элементу анархистских программ, как община и малые коллективы. Современный российский сторонник либертарного социализма Михаил Магид, вспоминая о том, что, скажем, в античном полисе община контролировала потребление и роскошь, говорит прямо: «...Анархизм — это общество, где человек безусловно зависит от отношений с окружающими людьми, от их мнений» .

Классики анархизма придавали большое значение общине во многом по причине необходимости указать на политическую форму, которая была реальной и которую можно было бы противопоставить государству. На фоне европейских монархий XIX века община представлялась иноприродным образованием — она противопоставлялась государству как демократия авторитаризму и как маломасштабность крупномасштабности. Однако противопоставление не давало увидеть, что община сама по себе в своем развитии вполне способна стать формой отчуждения, противостоящей индивиду и узурпирующей его права. Четкой границы между общиной и государством не существует, община может стать государством при достаточном развитии, и между двумя этими полюсами имеется бесконечное количество переходных форм. Маркс в «Критике гегелевской философии права» говорил, что община есть незавершенная бюрократия, а бюрократия есть завершенная община. Наличие проблемы осознается и в анархистских кругах, примером чего может служить острая критика, которой анархист Джон Зерзан подверг идею «либертарного муниципализма» Мюррея Букчина . По словам Зерзана, тезис о том, что муниципалитеты могут вытеснять государства, и нелогичен, и неанархичен, и исторически несостоятелен, поскольку в основе демократичных городских общин, наиболее известных в истории, было принуждение и неравенство.

А. Кустарев, перу которого принадлежит самый подробный и обстоятельный из существующих на русском языке обзоров соотношения анархистских программ с современными реалиями, отмечает, что анархисты, сконцентрировавшись на критике государства как «главной агентуры господства», забыли, что «на самом деле община могла быть (и была) репрессивным институтом в не меньшей степени, чем государство» .

Важная для анархистских теорий способность людей к самоорганизации есть, возможно, та же самая способность, из которой порождается их «потенциал» быть порабощенными и оказываться подчиненным элементом в иерархии.

Прямым путем

Необходимо обсудить еще такие важные пункты анархистских программ как прямая демократия (непосредственное принятие политических решений населением без посредничества выборных представителей) и прямое действие (непосредственное осуществление населением функций управления и реализации политических прав).

Идея прямой демократии в настоящее время и вне зависимости от анархизма набирает все большую популярность, ее возможности обсуждают все, кто думает о будущем политических систем. Разумеется, анархисты, для которых прямая демократия интересна прежде всего как система, подрывающая существующие государственные структуры, вносят свой вклад в эти обсуждения. Так, некий современный автор, пишущий под псевдонимом Равашоль, говорит, что прямая демократия может представлять собой систему информационного обмена между обсуждающими различные проблемы небольшими коллективами и это взаимодействие будет подобно взаимодействию нейронов в мозге, где такой коллектив будет выполнять роль отдельного нейрона .

Что же касается теории прямого действия, то она является важнейшим вызовом современному обществу в учениях анархистов.

Если одни пункты анархистских программ — такие, как децентрализация, самоуправление, замена вертикальных связей на горизонтальные — сегодня представляются явственно перспективными, если другие пункты — такие, как общинность — кажутся сегодня архаичными и обладающими актуальностью только при серьезной реинтерпретации, то о теории прямого действия нельзя сказать ни того, ни другого. Это не очевидно реалистичная программа, но и не явная утопия. Это, скорее, возможность, которой отдельное сообщество и все человечество могло бы воспользоваться, если бы свернуло в соответствующем направлении на неком «перекрестке», если бы нашлись воля и силы взяться за проведение соответствующих реформ. Но если ни силы, ни воли не найдется, столь же реальной представляется альтернативная возможность — развитие политических систем будет осуществляться в сторону уменьшения прямого действия, через передачу реализации политических прав граждан на «аутсорсинг» все новым специализированным институтам.

Демократия не может полноценно функционировать, если достаточное количество граждан не проявляет высокий уровень политической активности, не интересуется политическими вопросами, не вовлечено в политическую жизнь с помощью доступных им каналов: через участие в выборах и митингах, через членство в политических организациях, через активную коммуникацию с политическими представителями, через работу в качестве активистов в институтах гражданского общества и через многие другие варьирующиеся от страны к стране формы. Идея прямого действия в принципе является экстраполяцией этой установки на гражданскую активность. Многие политические функции могли бы осуществляться за счет совместных активных действий многих граждан, не нуждающихся в том, чтобы их заменяли представители и аутсорсеры. Но очевидно, что максимизация гражданской активности вовсе не соответствует человеческой натуре, во всяком случае, натуре большинства. Люди стремятся к покою, люди хотят комфорта, люди стремятся уйти от забот, ради комфорта и спокойствия они готовы поступиться своими политическими свободами. Стефан Цвейг, рассуждая о диктатуре Кальвина в Женеве, говорит, что диктатуры возникают в тяжелые времена, когда народы хотят, чтобы их избавили от мыслительной работы. Навыки и склонность заниматься общественными делами вырабатываются с трудом в течение длительного времени, и, как мы видим, у многих народов и групп населения они не вырабатываются вообще, или вырабатываются в недостаточной степени, или вырабатываются, но затем деградируют.

Это особенно актуально для России, поскольку, кажется, в истории мало найдется стран (во всяком случае, стран, сопоставимых по уровню экономического развития), в которых бы так глубоко, как в России, и на столь длительный исторический период были подорваны основы любого самоуправления — как муниципального, так и элементарного сельского, не говоря уже о более эфемерных сообществах (вроде общественных организаций и кооперативов). В итоге, у людей исчезли и навыки, и привычка просто как-то заниматься общественными делами, не делегируя эти дела царю и богу (точнее — царю и року). Это не пассивность вообще, но крайняя пассивность в отношении любых дел, относимых к публичным .

Тот, кому приходит в голову заняться хоть каким-то, пусть даже самым малым общественным делом (начиная с уборки лестничной клетки), сталкивается с отсутствием каких-либо алгоритмов подключения к решению этого вопроса. Сбор денег на оплату консьержа превращается в мучительное мероприятие, которое оказывается возможным лишь изредка, когда находится энтузиаст с энергией, превышающий средний уровень.

Политическая программа, которая, вопреки общим трендам нашей индустриальной цивилизации, делает ставку не на профессионализацию и специализацию, а на универсального индивида, мягко говоря, сильно рискует. Нельзя сказать, что она обречена на провал, но, в отличие от некоторых других пунктов анархической программы, в данном случае не видно, что человечество «естественным образом» движется в сторону анархизации. Нет явного роста доли прямого действия в политической жизни. Есть лишь некоторые соображения, исходя из которых можно говорить о некоторой ненулевой вероятности возникновения тренда на «прямое действие». Во-первых, идея прямого действия, в отличие от других анархических идей, не противоречит существующим цивилизационным реалиям — рост прямого действия вполне мыслим при капиталистической рыночной экономике, при существующих в развитых странах демократических конституциях. Во-вторых, если действительно на планете наблюдается тренд на демократизацию политических систем , то идея прямого действия может быть рассмотрена как радикальная экстраполяция этого тренда.

Не приходится удивляться, что в глазах многих современных анархистов важнейшей проблемой современного общества, важнейшим «врагом» анархизма на современном этапе является именно атомизация населения, неспособность людей на непосредственную самоорганизацию, о чем многие современные сторонники анархизма пишут буквально в алармистских тонах. Так, В. В. Дамье говорит, что дальнейшая «десолидаризация» общества может привести к социальной агонии и дедемократизации государства, так что требуется, как выражается Мюррей Букчин, «восстановление общества» .

Заключение

Анархизм был прежде всего индивидуалистической реакцией на индустриальную эпоху с ее мощными системами принуждения, разросшимся бюрократическим аппаратом и безличным гигантизмом в экономике. Пока индустриальная эпоха была в разгаре, анархизм казался бесплодным утопизмом, но когда на горизонте стали вырисовываться контуры постиндустриальной эпохи, оказалось, что анархизм всегда был не так уж и далек от реальности. Здесь мы сталкиваемся с еще не до конца осознанной диалектикой социальной эволюции. Анархизм часто сознательно или бессознательно противопоставлял (и продолжает противопоставлять) индустриальным структурам реалии доиндустриального общества — например, первобытные и крестьянские общины, индивидуальное ремесленничество, цеха и гильдии. Само по себе это не выглядело реалистично, однако сегодня мы видим, что у доиндустриальных социальных форм существуют отдаленные аналоги в постиндустриальных отношениях: сетевая экономика тяготеет к малым коллективам, во многих (хотя далеко не во всех) отраслях имеется столь дорогая для Кропоткина и Прудона тенденция к разукрупнению и децентрализации производства (символом чего являются 3D-принтеры), появляются условия для процветания индивидуальных работников, что выглядит аналогом успеха ремесленников доиндустраильных эпох.

Кропоткин выступал против производства продукции для анонимного, безличного рынка и призывал вернуться к системе, когда производитель работает для известных ему покупателей — но это является важнейшей тенденцией всего современного маркетинга, написавшего на своих знаменах лозунг «кастомизации», то есть адаптации продукции к индивидуальным требованиям потребителя.

Разумеется, никакого возврата к средневековому ремеслу и крестьянским общинам не происходит, мы можем говорить только об аналогиях (порою — отдаленных), и в то же время создается впечатление, что некоторые критикуемые анархистами черты индустриализма — такие, как иерархизм, гигантизм, безличность — были во многом временным «помрачением», охватившим мировую экономику на исторически не очень долгий срок, так что теперь явственно просматривается тенденция ухода этого «помрачения » из многих секторов экономики и политики.

Правда, пока эта тенденция находится в самом зачатке, но, тем не менее, когда Мюррей Букчин пишет, что капитализм нужно заменить экологическим сообществом, базирующимся на неиерархических отношениях, децентрализованных общинах, экотехнологиях вроде солнечной энергии, органическом сельском хозяйстве и индустрии , его фантазии не производят впечатление радикального «погрома» современной цивилизации, они соответствуют тем тенденциям, которые обсуждают все, кто озабочен будущим, от Эрнста Шумахера с его «Малое — это прекрасно» до Жака Фреско с его «Проектом „Венера”». Более того — некоторые из этих тенденций (например, альтернативная энергетика) поддерживаются правительствами вполне капиталистических государств, равно как и частным бизнесом.

Общим местом становится мысль о том, что развитие техники создает предпосылки для анархизации. Так, по мнению некоторых авторов, анархизация общества может способствовать появлению альтернативных источников энергии, делающих энергетически независимыми отдельные домохозяйства . Появление 3D-принтеров порождает надежды, что в будущем отдельная семья будет производителем нужных ей товаров, так что отпадет необходимость в крупных промышленных предприятиях. По мнению многих, развитие телекоммуникаций создает идеальную техническую среду для прямой демократии. Можно также вспомнить введенный Тимоти Мэйем термин «криптоанархия», означающий отношения, которые должны воцариться в Интернете после распространения технологий шифрования, исключающих возможности получать информацию о совершаемых в сети сделках и узнавать имена их участников.

Восход эпохи сетевых отношений с характерным для нее доминированием временных структур, рост глобализации, кризис национального государства, проявляющаяся в самых разных формах тенденция к индивидуализации — все это можно одновременно истолковать и как безнадежное устаревание анархистских программ (делающих ставку на постоянные коллективы), и как их неожиданную актуализацию на новом витке.

Существует легенда, что на священнике, крестившем Нестора Махно, от свечей загорелось одеяние. По народному поверью это означало, что родился разбойник, каких свет не видывал.

Легенды и тяжбы

Отец, Иван Махно, записал дату рождения сына годом позже, что в будущем уберегло Нестора от смертной казни. С раннего детства Нестор и четверо его братьев остались на попечении матери. Это было тяжёлое, голодное время. Нестор начал работать сызмальства, гонял на молотьбе волов у богатых хуторян, подрабатывал выпасом скота. В 16 лет устроился чернорабочим на гуляйпольский чугунолитейный завод, где вступил в театральный кружок.

Анархия. Начала

Осенью 1906 года Нестор Махно вступил в группу анархистов. Промышляли сорвиголовы грабежами, несколько раз задерживались, но откупались и брались за старое. С грабежей ячейка анархистов перешла к убийствам и хотя Махно в них не участвовал – его поймали и уже готовы были повесить на виселице, но из-за малолетнего возраста заменили смертную казнь каторгой. Отцовская дальновидность продлила сыну жизнь.

Его университеты

Школа каторги заменила Нестору университет. Он шёл по политической статье и всеми правдами и неправдами добился того, чтобы отбывать каторжный срок вместе с политическими. В бутырской тюрьме была хорошая библиотека, да и новые знакомцы были людьми образованными – теорию анархизма будущий «батька» закрепил именно в застенках. По его словам, в тюрьме он прочитал всех русских писателей, начиная с Сумарокова и заканчивая Львом Шестовым. Несмотря на пристрастие к литературе, нрав Нестора не слишком изменился. Он был из тех, кого люди режимные (а такие тюрьмы и строят) не любят так, что кушать не могут – поэтому большую часть срока Махно отбывал в кандалах.

Ячейка сказала: «Надо»

По возвращении Нестора домой он женился на Насте Васецкой, с которой переписывался, пока был в застенках. Однако вернувшегося Нестора ждала не только Настя, но и товарищи анархисты, которым хотелось не только теории анархизма, но и практического его освоения. Нужен им был только лидер. Таким лидером и оказался уже возмужавший и набравший «политический вес» Нестор Махно. Долгим первый брак Махно не был. Родившийся сын Нестора и Насти умер в младенчестве, а боевые товарищи Махно жаждали видеть «повидавшего жизнь» Нестора в своих рядах, а не в хате у печки. По одной из версий, именно друзья Махно «поспособствовали» отъезду Насти из Гуляйполя. Нестор переживал, а потом ушёл с головой в дела ячейки.

Руководитель-анархист

Махно занял целых пять руководящих должностей сразу. С теорией анархизма это сочеталось слабо, точнее не сочеталось никак, но Нестор объяснял своё рвение к порядку и даже диктатуре тем, что анархию нужно подготовить, так, с кондачка идеального анархистского государства не сотворить. Он ездил на съезды делегатов, работал в коммуне и понемногу разочаровывался в революции. Он видел, что на месте раскулаченных «буржуйских» хозяйств процветает разруха и беспредел, видел, что к свободе люди пока не готовы.

Батька

Оккупация Украины немцами и австро-венграми в результате «позорного» «Брестского мира» возмутила Махно. Он доехал до самого Ленина, Сведлова и Кропоткина, но правды в них не нашёл. «Нет партий, — сокрушался тремя годами позже батька, — а есть кучки шарлатанов, которые во имя личных выгод и острых ощущений… уничтожают трудовой народ». По фальшивым документам Махно вернулся в Гуляйполе. Его хату сожгли, двух братьев замучили и расстреляли австро-венгры. В сентябре 1918 года Махно дал первый бой. Махно совершал дерзкие сокрушительные атаки на имения и хутора немцев, убивал немцев и офицеров армии номинального правителя Украины гетмана Скоропадского. Кровь лилась рекой, но отряды Махно пользовались поддержкой местного населения, простой люд Нестор не трогал. Он был практически неуловим. Ядро отряда составляла небольшая мобильная группа, для крупных операций Махно собирал добровольцев, которые по окончании «дела» расходились по хатам, а Нестор исчезал – до следующего раза.

Гуляйполе — Париж

После падения правительства Скоропадского, на смену гетманщине пришла петлюровщина. Гуляйполю удавалось сохранять независимость и от Петлюры, и от большевиков. Жилось махновцам вольготно, но и об «общественной нагрузке» Махно не забывал: в Гуляйполе восстанавливались коммуны, строились школы, культпросвет давал спектакли. Большевикам этот «анклав свободы» не нравился, но не признавать силы Махно большевики не могли. Силы анархистов были использованы против белогвардейцев и Махно серьёзно помог Красным, сдерживая Деникина, но он по-прежнему был опасен «диктатуре пролетариата» своей вольностью. В итоге, было принято решение о полном уничтожении махновцев. Махновца Каретникова вызвали к Фрунзе и расстреляли, а части махновцев попали в окружение Красных в Крыму. Из бойцов, пробивших заслон сил красноармейцев, к батьке вернулось не больше половины. Дни Махно были сочтены, но ему удалось пробиться к Днестру, 28 августа 1921 года он ушёл оттуда в Бессарабию. Последние годы жизни Нестор Махно прожил в Париже, активно занимался пропагандой идей анархизма, издавал брошюры. Похоронен на знаменитом кладбище Пер-Лашез. Его вдова и дочь во время войны попали сначала в концлагерь, затем в подвалы ГПУ. После смерти Сталина обе они поселились в Джамбуле. Такая вот «вольница».

В то время как на Украине скромными мероприятиями отметили 120-летие со дня рождения одного из вождей русского анархизма, Нестора Махно, в серединной части России вспомнили о его жене - матушке Галине. В музее Управления ФСИН по Республике Мордовия в экспозиции выставлено лагерное дело Галины Кузьменко, которая отбывала тут наказание полвека назад

Пожелтевшие страницы с лохматыми краями, записи стальными перьями, на каждом углу листа оттиск печати «совершенно секретно», фотографии, которые напоминают рисунки с кладбищенского надгробия. Надо всем тень батьки Махно - символа русской лихости и удачи, символа презрения к своей и чужой жизни. Открывается дело жены знаменитого атамана квитанцией: «Всего подшито 53 страницы. Заполняется при сдаче дела в архив». Биографы, во всех подробностях описавшие деятельность Нестора Махно, не оставили белых пятен и в жизни его жены. И только ее пребывание в лагере и обстоятельства освобождения по понятным причинам не были доступны их взору.

В конце января 1946 года в тюремный поселок Потьма прибыл новый этап. Среди осужденных находилась женщина 47 лет. Седые волосы, две горькие складки у губ и прищуренные надменные глаза свидетельствовали о драматических событиях в ее прошлой жизни. Но появление Галины Кузьменко в мордовских лагерях ажиотажа не вызвало. Здесь и не таких особ видали. А когда-то о ее знаменитом муже слагали легенды. Героический атаман наводил ужас на весь Юг России. В историю же Нестор Махно вошел больше созданием слова «махновец», которым обычно награждают неряшливого и пестро одетого человека...

Галину Кузьменко арестовали в Европе, куда она сбежала с Нестором Ивановичем после Гражданской войны. Среди осужденных женщин не выделялась. Тихая, незаметная. Носила очки, которые очень берегла. Говорила певучим голосом. И только иногда в минуту крайней усталости от нее могли услышать имя какой-то Маруськи. Поминала ее зэчка недобрыми словами. Но в тесном бараке, где у каждой осужденной свои беды, никто к этому бормотанию не прислушивался. А исповедоваться о прошлой жизни Галине было ни к чему. Сколько она лично перестреляла из пулемета белых офицеров и красных командиров! Лучше не говорить об этом бабам, попавшим в лагерь за украденное мыло, неосторожное слово или спекуляцию... По сравнению с ними она была в свое время царицей. И если бы не принципы Нестора, то ездила бы сейчас по Елисейским Полям на роскошном «роллс-ройсе», а не слушала звон рельса, зовущий к работе в мордовском лесу. И зачем она связалась с анархистом, который довел ее до лагерной баланды? Тем, чем начинал ее муж, она теперь заканчивала свою жизнь.

Помучившись с таким мужем, первая супруга сбежала, а Махно арестовали и приговорили к каторге. Освобожденный амнистией Временного правительства, в 1917 году Нестор приехал на родную Екатеринославщину, где его ждала подруга по переписке, Анастасия Васецкая. Она и стала второй женой Махно, который превратился в знаменитого атамана. Постоянные разъезды, нападения на поезда, ранения кончаются для него потерей Анастасии. Новую подругу Нестора его соратники уважительно называют атаманшей Марусей, а своего предводителя величают батькой. В тот момент, когда даже эмиссары новой, советской власти вынуждены заключить с Махно договор и признать его славу и влияние, в жизни Махно появляется она. Новая женщина, его личный секретарь, а затем, как оказалось, последняя жена - Галина Кузьменко, учительница русского языка по образованию, называвшая себя дочерью железнодорожного служащего, но на самом деле - царского жандарма.

Первая встреча Нестора Махно и Галины Кузьменко не предвещала создания семьи. Атаман заглянул в одну из школьных библиотек и, желая блеснуть эрудицией перед молодой учительницей и боевыми товарищами из своего эскорта, попросил книгу какого-то мудреного автора. Галина отказалась выдать на руки редкую книгу, которая запросто могла бы пойти на папиросы. На угрозы Махно револьвером будущая невеста швырнула книгу под ноги такому читателю. Нестор ушел, хлопнув дверью, но красивую учительницу не забыл. В следующую встречу он показал себя галантным кавалером девушке, которая тоже оценила преимущества жены знаменитого на всю Россию и Украину атамана. Эту красивую брюнетку часто видели верхом, в атаке, за пулеметом. Когда один из махновцев изнасиловал женщину, Галина собственноручно расстреляла негодяя. И так она поступала часто. Галина все дальше и дальше отодвигает свою предшественницу - Марусю Никифорову - от Махно. И в итоге побеждает. Маруся уходит, осыпая соперницу проклятиями, которые та так часто потом вспоминала в лагере на лесоповале.

Но и помимо этого было что вспомнить в часы горьких раздумий. Муж ввел Галину в состав главного судебно-карательного органа махновщины, ей поручили вести подробный дневник, в котором детально описывались рейды махновских отрядов, грабежи и казни. Свое передвижение по захваченной территории Нестор Иванович обставлял поистине царскими почестями - насколько хватало воображения. На пустую железнодорожную платформу в середине поезда ставили изящное княжеское ландо, украшенное золоченой резьбой. Проносясь мимо станций, супруги развлекались стрельбой из револьверов по людям, собравшимся посмотреть на атамана и его «матушку». Но через полтора года такой веселой жизни ландо сменила телега, а от большой армии осталось только сорок преданных людей. Сам Махно мучился ранением в ногу и туберкулезом. И если бы не преданность жены, выходившей его, то закончил бы батька свои дни в Бутырке, как многие его соратники.

В августе 1921 года Махно с женой и небольшим отрядом спасается от красных в Румынии. Затем супруги бегут в Варшаву и попадают в тюрьму по обвинению в подготовке заговора по отделению Галиции. Здесь, в неволе, Галина родила единственную дочь, Елену. В Париже, где они оказываются после оправдательного приговора польского суда, Галина впервые выражает сожаление о ее не оправдавшихся расчетах на те богатства, которые Нестор Махно захватил во время многочисленных боевых рейдов. Об этих сокровищах ходили легенды. Но оказалось, атаман, в отличие от своих сподвижников, не вывез за границу ни рубля! Семье Махно пришлось перебиваться случайными заработками. Знаменитый атаман был признателен даже за место рабочего на киностудии. Но и там долго продержаться не смог из-за плохого здоровья. Он часами гулял по парижским улицам, не спеша возвращаться домой, где его ждала раздраженная и недовольная Галина. Она уже давно перестала смотреть с восторгом и обожанием на своего кумира. Когда они познакомились, Махно поклонялись 3 млн украинских крестьян, в его распоряжении была армия до 25 тыс. человек. Галина тогда и представить не могла, что через годы ей придется жить в бедности и обивать пороги в поисках грубой работы. И все потому, что ее муж оказался настоящим анархистом, ничего не скопил, не спрятал.

Стоя в очереди за лагерной баландой, Галина часто вспоминала голодную жизнь в Париже. В ту пору у парижанок вошли в моду тапочки из разноцветных веревок. Махно плел их на квартирке, которую они снимали. Там же Махно писал свои воспоминания. Но больше всего Нестор переживал из-за дочери, которую был вынужден отдать на воспитание в другую семью: украинского языка девочка не знала вовсе, а русский быстро забыла. Галина уже тогда задумывалась над последствиями своей семейной жизни с Нестором Махно, опасалась вечного клейма жены «бандита и анархиста». Она развелась с мужем незадолго до его смерти в 1934 году, но новой семьи завести не смогла. Никто не желал связываться с дамой, которой приписывались расстрелы русских дворян. Дневники Галины попали в руки красных, и они раструбили о ее «подвигах» на весь мир. Единственным человеком, который был расположен к ней, оказался тоже соратником Махно - анархист Волин... До начала Второй мировой войны все шло еще благополучно, но после взятия Парижа германским вермахтом немцы вывезли дочь Галины в Берлин на работы. Мать нашла возможность поехать за Еленой в Берлин и даже снять там квартиру. Из этой квартиры их и увели летом 1945 года русские солдаты на допрос, который кончился арестом и отправкой в Киев. В мордовский лагерь Галина Кузьменко прибыла с приговором, который лишал ее свободы на 8 лет за участие в анархистской банде и вступление в брак с Нестором Махно. Ее дочь получила 5 лет ссылки.

В лагере Галина шила тапочки, клеила коробки, ходила на уборку территории, работала на швейной фабрике контролером в закройном цехе. В свое время Нестор Махно вызвал у Галины чувство сострадания тем, что показал у себя на ногах следы каторжных оков, которые получил при царском режиме. Теперь она лично могла познать все «прелести» тюремной жизни. Но сначала лагерь все-таки проявил интерес к Галине. Некоторые сотрудники Дубравлага специально приходили, чтобы посмотреть на жену Махно, которую видели в суперпопулярном тогда фильме «Александр Пархоменко». Подругу батьки там играла кинокрасотка Цесарская. Однако между высокой сутулой женщиной в ватнике и блистательной дамой на экране не находили ничего общего.

И все-таки жена Махно казалось опасной. Согласно заключению от 13 апреля 1948 года, составленному комиссией из заместителя начальника Дубравлага МВД подполковника Чебана, представителя МГБ СССР подполковника Никольского и прокурора лагеря младшего советника юстиции Гулякова, которые, рассмотрев личное дело и материалы на заключенную Кузьменко, осужденную 16 августа 1946 года Особым совещанием сроком на 8 лет за то, что она являлась женой Нестора Махно и одновременно участницей анархистской банды в 1919-1921 годах в борьбе против Советской власти, установили, что, находясь в лагере, Кузьменко проводит антисоветскую агитацию среди заключенных, пытается устанавливать связи с волей. На основании совокупности просмотренных материалов и руководствуясь специальными приказами МВД, МГБ и Генпрокуратуры СССР, комиссия предлагала заключенную Кузьменко Галину Андреевну как социально опасную по своим антисоветским связям и вражеской деятельности перевести из общего исправительно-трудового лагеря в особый лагерь под номером 10.

До прибытия туда осужденных женщин там раньше жили мужчины. Начальство решило их куда-то перевести. Когда этап, в котором была Кузьменко, вводили в зону, мужчин выводили. Кто-то из них уже знал о жене Махно. «Анархия - мать порядка!» - кричали ей и махали руками. Эта зона была больше предыдущей. В каждом бараке помещалось человек двести. Более здоровые девушки ходили за зону - чинить железную дорогу, рубить лес для топки печей. Посещать чужие бараки запрещалось, обедать ходили строем, каждая бригада в определенное время. Возле бараков висели корыта с водой для умывания. В этой обстановке жена Махно, должно быть, не раз недобрым словом вспомнила ошибки своей молодости. Через год после перевода в особый лагерь Галина Кузьменко добивается справки об инвалидности и освобождения от работ по причине гипертонической болезни. Большую часть времени Галина предпочитала оставаться в одиночестве, живя только ожиданием писем от дочери. Та жила в городе Джамбуле, в казахских степях. В письмах дочь часто жаловалась на свое бедственное положение. Писатель Сергей Семанов, исследователь жизни и деятельности Нестора Махно, в книге «Под черным знаменем» цитирует письмо Елены матери, подчеркивая, что Елена Нестеровна «русский знала совсем плохо, а грамматические и всякие иные ошибки ее, недавней парижанки, дают дополнительный оттенок к ее образу и несчастной судьбе».

В письмах за 1950 год Елена описывает свою работу в качестве буфетчицы, посудомойки в железнодорожном ресторане, домработницы, свинарки. А также пишет о болезни, которая закончилась распродажей последних вещей. В одну из зим она голодала так сильно, что лазила по паровозам на станции и выпрашивала у машинистов уголь для продажи. Раздетая и босая, она мечтала устроиться работать официанткой, но из-за отсутствия хорошей одежды ее взяли только посудомойкой. «В каждой отрасли можно продвинуться, но не мне с моей фамилией и происхождением», - жаловалась она матери и приводила новые подробности своего тяжелого существования. Найти средство помочь своей единственной дочери Галина Кузьменко не могла, но и молча ронять слезы над письмами было не в характере жены свирепого батьки Махно. Предпринятые ею действия больше походили на лихой кавалерийский набег.

После одного из жалостных писем дочери в лагерном деле Галины Кузьменко появилась запись о том, что 13 февраля 1952 года из мордовских лагерей отправился закрытый пакет в ЦК КПСС на имя И.В. Сталина от заключенной Кузьменко Г.А. с приложением справки по личному делу и с припиской: «О результатах просим сообщить нам для объявления заключенному». Судя по контрольной печати, поступило оно в Общий отдел ЦК КПСС 19 февраля 1952 года. Наверное, это письмо было, по мнению Галины Кузьменко, единственной возможностью повлиять на улучшение материального положения своей дочери в далеком Джамбуле. Помня о роли своего мужа в Гражданской войне и его значении в разгроме белогвардейских частей, жена Нестора Махно ни слова не говорит о своих обидах и своей невиновности, а наоборот, обвиняет. Жена Махно писала Сталину: «14 августа 1945 года я была арестована в Берлине, месяц спустя была арестована и моя дочь Елена Нестеровна Михненко 1922 года рождения. Комната, в которой мы с дочерью жили, находилась в части Берлина, называемой русскими Александр Пляс. На Линиен-штрассе номер 58-59 мы снимали комнату в квартире Макса Шольце. Ключ от комнаты был взят лицом из следственной части. В ноябре 1945 года я в сопровождении одного офицера НКВД, одного штатского писаря и одного конвоира была привезена на квартиру Шольце с целью переписать уцелевшие, как подчеркнул офицер, наши вещи. Здесь офицер обнаружил, что у него нет ключа от комнаты. Тогда он оставил меня с конвоиром у Шольце на квартире, а сам отправился отыскивать ключи. Вернулся он не скоро, без ключей, злой и раздраженный, и принялся взламывать дверь. Разбив дверь, мы все в сопровождении жены Шольце вошли в комнату. При быстром и поверхностном осмотре я обнаружила отсутствие целого ряда лучших вещей: недоставало золотых вещей, часов на руку и браслетов, трех дамских пальто и целого ряда других вещей. На мой вопрос - куда же девались недостающие здесь наши с дочерью вещи, хозяйка Ольга Шольце ответила: почти каждый вечер приходили с ключом офицеры с Клайне-Александринен улицы со своими дамами, проводили несколько часов в вашей комнате и уходили всегда с пакетами (на Клайне-Александринен помещалось тогда арестное помещение, я там и находилась в первый месяц ареста). Слышавший это офицер, перебивая хозяйку, прикрикнул на меня, чтобы поскорее просматривала оставшиеся вещи, так как было много потеряно времени и ему некогда со мною возиться. Под злобные крики этого офицера под мою диктовку кое-как наспех был составлен краткий неточный список вещей. Записывалось примерно так: в шкафу 25 штук одежды, пять чемоданов полных одежды, пять картонных коробок полных... Так перечень наших с дочерью вещей был составлен в трех экземплярах и подписан присутствующими здесь офицером, писарем, квартирною хозяйкою и мною. Небольшой шкаф за отсутствием ключей не был открыт, и его содержимое не попало в список. Один экземпляр этого документа вручен квартирной хозяйке Ольге Шольце с поручением хранить оставшиеся вещи, другой предназначался для приложения к моему личному делу, а третий должен был остаться у следственных властей. К 1 января 1946 года мы с дочерью были доставлены в Киевскую тюрьму, а в августе 1946 года нам было зачитано постановление ОСО о том, что я осуждена на 8 лет ИТЛ, а дочь на 5 лет вольной высылки без поражения в правах и конфискации. Много раз с тех пор в разное время я обращалась к разным начальствующим лицам по поводу наших с дочерью вещей, на что в конечном результате из МГБ получила сообщение о том, что в настоящее время у Шольце никаких вещей больше нет, кем и когда они унесены, за давностью времени установить невозможно. Такой ответ меня не удовлетворяет. Дочь моя, не будучи практичной, не обратилась вовремя к высшим следственным органам с просьбой о выдаче ей необходимых носильных вещей и других предметов первой необходимости, принадлежавших ей и мне и оставшихся в Берлине, и выехала в чем была. В данный момент срок высылки моей дочери закончился. Подорванное здоровье дочери крайне нуждается в восстановлении. Считаю, что поскольку нас осудили без конфискации имущества и тем самым не лишили права иметь принадлежащие нам вещи, не отданные нам в свое время (по чьей вине трудно установить), то дочь имеет право получить наши вещи теперь. Поэтому обращаюсь к Вам, Иосиф Виссарионович, с просьбой распорядиться о том, чтобы все наши с дочерью вещи были бы, наконец, в скорейшем времени возвращены или возмещены деньгами. Ожидаю мудрого и справедливого ответа. Список наших вещей при сем прилагаю».

Можно только представить, как уговаривали в лагере Галину Кузьменко не отправлять такое письмо на имя Сталина, но и нарушить права жены Махно тоже побоялись.

За время нахождения в лагере и под влиянием горьких писем дочери о голодной жизни Галина Кузьменко вспомнила все пропавшее вплоть до золотых брошек и колье, шпилек и коробок с булавками. Немалое место в перечне пропавших вещей заняли предметы женского белья: рейтузы, панталоны, чулки, тапочки. Конечно, только бедственное положение единственной дочери заставило Галину Кузьменко развязать войну за возвращение отнятых вещей и обратиться с таким письмом к Сталину, повторив хрестоматийную сцену из пушкинской «Капитанской дочки», где преданный слуга Савельич просит Емельяна Пугачева возместить своему барину ущерб, нанесенный тому молодцами самозванца. Неизвестно, делилась ли Галина Кузьменко с соседками по бараку своим планом, попал ли на стол к Сталину перечень женского белья, расхищенного советскими офицерами в Берлине, но даже сейчас, спустя полвека, этот поступок вызывает и смех, и слезы. «Что ж, анархия - мать порядка!» - отвечала она с иронией на вопросы администрации по поводу своего письма. С таким обитателем лагеря, конечно, надо было что-то делать.

Немедленно составляется очередное медицинское заключение на жену Махно. Врачи записывают жалобы на головную боль, на общую слабость, на головокружение, на раздражительность, на боль в суставах. Из перенесенных заболеваний отмечают: скарлатину, воспаление почек, сухой плеврит, ревматизм, дважды зафиксировано кровоизлияние в мозг. И вот диагноз: гипертоническая болезнь, постоянное расстройство мозгового кровообращения. Заключение комиссии: является стойким инвалидом, материально обеспечить себя не может. Постороннего ухода не требует.

Закончился этот поход на Москву жены Махно в июне 1952 года. Ответ Галина Кузьменко получает казенный, но исчерпывающий. Из него видно, что проверку произвели. Министерство государственной безопасности сообщило начальнику спецотдела Управления Дубравного лагеря МВД, что «просим довести до заключенной Кузьменко сведения о том, что у немки Шольце Ольги, проживающей по адресу город Берлин Линиен-штрассе 58-59, в настоящее время никаких вещей, принадлежащих Кузьменко, не имеется за исключением мебели. По объяснению немки Шольце, в квартире Кузьменко после ее ареста было обнаружено имущество, приобретенное Кузьменко. Это имущество было описано, а спустя некоторое время изъято. Установить, какое имущество Кузьменко находилось на квартире Шольце, кто производил его опись и изъятие, за давностью времени не представляется возможным».

Помочь своей дочери у Галины Кузьменко не получилось. Но и бесследно для жены Махно такой поступок не прошел. После возвращения с лечения из центральной лагерной больницы она вдруг при очередной проверке узнает, что срок ее заключения заканчивается не 15 августа 1953-го, как было определено ранее, а в январе 1954 года. В то время как ее соседки при подобной ошибке или несправедливости молчат и плачут, жена Махно садится и пишет заявление: «Я арестована в городе Берлине 15 августа 1945 года. Сидела в Берлине в разных арестных помещениях и в пересыльном лагере. В ночь на 1 января 1946 года была под конвоем привезена в Киев и посажена в тюрьму на ул. Короленко. В августе месяце 1946 года мне было зачитано постановление ОСО о том, что я осуждена на 8 лет ИТЛ, считая срок со дня ареста. Точно помню, что мне зачитали, что концом срока будет 15 августа 1953 года, на всех проверках до сих пор моих бумаг и моего дела концом моего срока считалась эта дата».

Откуда и как вкралась такая страшная ошибка, Галина Кузьменко понять не может и в многочисленных обращениях просит ее исправить. В том, что это ошибка, у нее нет сомнений. Ее уверенность подтверждается даже ответом из Москвы: «Сообщаем, что осужденной Особым совещанием при МВД 1946 года Кузьменко начало срока наказания следует исчислять согласно решению Особого совещания с 15 августа 1945 года, то есть с момента ее задержания». Это ее победа, которой она с гордостью делится с соседками по бараку, а те, должно быть, шипят на нее: «Анархистка!» Галина отвечает им своей шуткой: «Анархия - мать порядка!» Напрасно обрадованная полученным сообщением Галина Кузьменко считает дни. В назначенный срок никто не объявил ей заветных слов о свободе. У многих соседок по бараку срок кончился три года назад, а их не освобождали. Вместе с женой Махно в одном лагере находились жена Якира (репрессированный советский маршал), работала бригадиром; жена генерала Власова (перешел на сторону гитлеровской Германии), работала швеей. Жаловаться дальше Галина посчитала ненужным из опасения накликать беду на себя и свою дочь, положение которой в Джамбуле она так и не смогла поправить. Последний год Галина Кузьменко борется за разрешение уйти под опеку своей дочери. Он уже слышала, что освобожденных лиц без гражданства (каким она и была на момент ареста) по состоянию здоровья оставляют в местном доме инвалидов на пожизненное содержание. Поэтому она пишет письмо начальнику Спецчасти Дубравлага: «Сим довожу до Вашего сведения, что у меня есть дочь Елена Нестеровна Михненко 1922 года рождения, проживающая в городе Джамбуле Казахской СССР, которая могла бы взять меня на иждивение по окончании мною срока».

Следом за этим документом в лагерном деле идет письмо начальнику УМГБ Джамбульской области города Джамбула от 11 марта 1953 года: «Из Дубравлага МВД подлежит освобождению по отбытии срока наказания заключенная Кузьменко Галина Андреевна. В соответствии с распоряжением МГБ СССР Кузьменко может быть освобождена только по получении от ее дочери Михненко Елены Нестеровны заявления о том, что она согласна взять под опеку на иждивение освобождающуюся Кузьменко. Просим дать указание вызвать гражданку Михненко, проживающую по адресу Джамбул, ул. Малая Карабакирская, дом 43, и при ее согласии получить от нее заявление по прилагаемой форме, заверенное печатью местных органов власти и ее подписью, и выслать нам. Срок предоставления материала в 9-е управление МГБ СССР истекает 20 марта 53 года, а потому просим высылку этого заявления не задерживать».

Заявление, в котором Елена соглашается взять мать под опеку, приходит быстро. Но без разрешения Москвы лагерное начальство все равно не решается выпустить жену Махно на свободу. Ее выходка с письмом Сталину, легенды о ее боевом прошлом с батькой Махно пугают администрацию. Решает вопрос присланное заключение, которое составил инспектор 5-го отделения Отдела П МВД СССР подполковник Волков.

«Рассмотрев поступившие из Управления Дубравного лагеря МВД материалы с заключением лагеря и прокуратуры о передаче под опеку родственникам Кузьменко, уроженки г. Киева, из семьи жандарма царской охранки, со средним образованием, нашел, что она была осуждена на 8 лет ИТЛ за участие в анархической банде в борьбе против советской власти и брак с Махно, после разгрома контрреволюции Кузьменко вместе с Махно сбежала за границу. По решению центральной комиссии МВД, МГБ и Прокуратуры СССР Кузьменко отнесена в категорию особо опасных государственных преступников и содержится в особом лагере МВД. В соответствии с указом ПВ СССР от 21 февраля 1948 года подлежит высылке на поселение, но так как она медкомиссией признана стойким инвалидом не могущей себя обеспечить средствами существования, а дочь Михненко Елена Нестеровна, проживающая в городе Джамбуле, изъявила согласие взять ее под свою опеку, полагал бы Кузьменко по отбытии срока наказания в ссылку не направлять, а передать под опеку дочери и надзор органов МВД».

Только после этого начальнику УМВД Джамбульской области подполковнику Джандильдинову в город Джамбул было направлено учетное дело на Кузьменко вместе с заключением из Москвы и просьбой проследить за своевременным ее прибытием и взятием под надзор органов МВД. А вскоре в далеком Джамбуле получили и новый документ: «Сообщаем, что освобожденная из Дубравлага 7 мая 1954 года Кузьменко Галина Андреевна выбыла в город Джамбул, при освобождении выдана справка, паспорт при освобождении не выдавался».

Галина Кузьменко пересидела свой срок на 9 месяцев. «Сама себе не верила», - писала она в своих воспоминаниях. На вокзале в Джамбуле, куда пришла встречать ее дочь, они прошли мимо друг друга. За 8 лет разлуки жена и дочь легендарного атамана неузнаваемо изменились.

Но лагерное дело на этом не заканчивается. Сразу после прибытия Галины Кузьменко в Джамбул оттуда приходит запрос на подтверждение сообщаемых Кузьменко о себе сведений и просьба указать ее гражданство. По документам она лицо без гражданства, вид на жительство в Берлине, выданный еще гитлеровскими властями, только пугает чиновников. В Джамбуле с трудом верят своим глазам: перед ними супруга самого батьки Махно, кровожадного персонажа многих фильмов и книг. Их уже тогда появилось немало.

«Компрометирующими ее материалами мы не располагаем», - отвечают в Джамбул, и инспектор, ведущий лагерное дело одной из самых интригующих женщин XX века, подшивает последнюю бумагу: «При освобождении Галина Кузьменко расписалась, что принадлежащие ей вещи и деньги при освобождении получила сполна, претензий к администрации не имеет». Можно только представить, с каким чувством жена Махно подписывала этот документ, который полностью и окончательно лишал ее всех прав на расхищенное в Берлине добро. Было ли оно куплено на заработанные деньги или все-таки на припрятанные драгоценности, накопленные во время расцвета махновской вольницы, - неизвестно. Неровная линия букв выдает дрожание руки, но может, это была радость от освобождения, а не клокочущее негодование?

Скончалась Галина Андреевна 23 марта 1978 года в Джамбуле на руках у дочери, которая в 1992 году получила справку о посмертной реабилитации матери. Перед смертью Галина Андреевна часто рассматривала копию перечня расхищенных в Берлине вещей, наверное, с таким же чувством, с каким полководцы рассматривают карты с завоеванными, но утраченными территориями. Никогда больше она не имела возможности надеть золотую брошь, шелковые чулки и меховую накидку, как это делали киноактрисы, воссоздающие ее образ в кинолентах. Всматриваясь в лицо Галины Кузьменко на лагерной фотографии, невольно думаешь: что же так привлекло свирепого и беспощадного вождя русского анархизма батьки Махно в этой женщине? И только прочтя перипетии ее лагерной жизни, понимаешь. Упрямая воля к свободной жизни икакая-то удивительная любовь к порядку.

Ровно восемьдесят лет назад, в июле 1934 года, в Париже скончался от туберкулеза в возрасте 46 лет Нестор Иванович Михненко, в прошлом батька Махно, предводитель крестьянской повстанческой армии Украины в 1918-1921 годах, кавалер одного из первых орденов Боевого Красного Знамени.

Сколько себя помню, столько и видел в советском кино разных лет образ Махно. Кинематографисты явно любили этого героя Гражданской войны, как бы разбавляя им скуку официальной, часто сводящей скулы истории противостояния самых разных сил. Малорослый истерик и садист с длинными волосами, в каком-то опереточном зипуне неизменно вызывал у зрителей смех, а то и отвращение. Однако кинопропагандисты не ограничивались лишь карикатурным изображением Махно, а откровенно лгали. Так, в пронзительном "Служили два товарища" 1968-го Красная армия героически форсирует Сиваш и, взяв Крым, победоносно заканчивает войну.

На деле же все было не так, совсем не так. "Гнилое море" преодолели с боями как раз партизаны, Повстанческая армия Махно. Но если бы историческое вранье касалось бы только этих эпизодов...

Писателю Василию Голованову Нестор Махно, похоже, куда интереснее, чем любая другая личность в Гражданской войне. Еще в 1997-м выпустив книгу "Тачанки с юга", он возвращается в своему герою и пишет основательного "Нестора Махно" для молодогвардейской "Жизни замечательных людей". Пристально разглядывает батьку и его армию в сонме фигур, фронтов, армий, банд и коммун, но четко держит дистанцию между собой и персонажами тех лет, как бы они ни были ему любопытны. Едва наметив, например, образ Михаила Фрунзе, имевшего прямое отношение к действиям армии Махно, лишь констатирует недовольство комфронтом в Кремле. Но отнюдь не развивает перспективную тему, не идет проторенным путем к истории, быть может, насильственной смерти Фрунзе на хирургическом столе в 1925 году. Ведь книга-то - о Махно.

С другой стороны, Голованов изо всех сил стремится, чтобы мы, читатели, подготовленные или не очень, осязали реалии времени, а не просто поверили автору и источникам. Ну невозможно в наши дни понять мотивацию тогдашних поступков и преступлений, не представляя, какой мелочью казалась одним смерть десятков, сотен, тысяч людей перед лицом близкого "светлого будущего", какой мрак поселился в душах других в лихую годину. С полей сражений писатель переносит нас в столичные кабинеты и издательства, анализирует, чем дышат, к примеру, в 1920-м Есенин и его антипод Маяковский, цитирует стихи и письма Цветаевой, вспоминает моральное и телесное угасание Блока. Словом, полностью погружает читателя в эпоху с ее представлениями о добре и зле, преступлении и наказании. На сам собой возникающий вопрос, убивал ли и грабил столь любезный автору Махно, отвечает: убивал и грабил. Но не больше, чем петлюровцы, немцы, оккупировавшие Украину, красные или банды других батек. Ибо ни те, ни другие, ни третьи просто не имели налаженного снабжения, а нравы, отношение к частной собственности, к бессудным казням известно, какие были.

Подобно опытному историку, Голованов соскребает с писаной хроники войны вообще и махновщины в частности наносы, состоящие из наветов, заблуждений, откровенной лжи. И объясняет, какими политическими, идеологическими и военными обстоятельствами продиктованы как безудержная похвала Махно - союзника красных, так и площадная ругань в адрес Махно-нейтрала или противника большевиков. И очень наглядно показывает, чем для такого, как он, участника Гражданской войны 1920 год отличался от 1918-го, что чрезвычайно важно для понимания не только причин братоубийственного побоища, но и всей советской истории.

Сказать, что батька-революционер, бунтарь, анархист, значит, не сказать ничего. Каким-то звериным чутьем Махно понял, что в ходе войны решался уже не один лишь чрезвычайно важный для него крестьянский вопрос, проблема частного владения землей, свободного обращения селянина с произведенным товаром, подчинения властям и тому подобного.

В подмене большевиками лозунга "Вся власть Советам" диктатом единственной партии он увидел все более крепнувшую Систему - Голованов пишет это слово с прописной буквы, - стремящуюся подавить все и всех, уничтожить инакомыслие и его носителей. Систему, постоянно лгущую себе самой, народу, окружающему Россию миру. Систему, обложившую от имени власти крестьянство в России и Украине губительной для людей продразверсткой. Иначе говоря, лишавшей их шансов на собственное пропитание, обрекавшей порой на мучительную голодную смерть. Романтические представления 1918 года, юноши с горящим взором уходили в прошлое. Трагическое будущее страны, уже заканчивающей Гражданскую, виделось Махно все отчетливее.

В книге ни слова о реакции Махно, уже живущего в Париже, на вести из СССР о ликвидации кулака как класса и коллективизации. Но можно предположить, что, хотя и с горькой улыбкой, он отдал должное своему предвиденью. А все дальнейшее, происходившее в нашей стране после 1934 года, когда экс-батька скончался, и вовсе укрепили бы его в мысли, что все он делал правильно.

Лично я не в силах вычленить из суммы представлений Махно об идеальном обществе анархические мотивы. И вообще не слишком понимаю, какую роль они реально играли в его решениях. В эпилоге книги Голованов замечает, что батька "не мог поверить, что махновщина и большевизм принципиально нестыкуемы, ибо первая, хоть и в упрощенном виде, представляет анархистский принцип спонтанной самоорганизации общества, а другой воплощает принципы тоталитаризма и, следовательно, беспрекословного подчинения масс вождям, всех государственных структур - партии, а партии - идее". Простите за длинную цитату, но разве, создав огромную армию, пусть и добровольческую, отдавая единоличные приказы и карая за грехи, например за антисемитизм, смертью, не воплощал сам Махно "принципы тоталитаризма"? Впрочем, полемизировать с автором не моя задача. Как, впрочем, и пересказывать "своими словами" блестяще написанную книгу.

Мать порядка

Что поразило из кропотливо процеженной Головановым фактографии жизни и борьбы Махно? Сверхциничное отношение к нему лично и к крестьянской армии со стороны большевиков, прежде всего их верхушки. В 1919-м батька - союзник красных, перед которыми поставлена задача взять Ростов. Ленин иезуитски рекомендует быть с партизанами дипломатичными, но "временно, пока не взят Ростов". Махно не получает обещанных оружия, обмундирования, полевых кухонь, перевязочных средств.

В мае, когда уже в разгаре мятеж Григорьева, а белая конница Деникина рвется к Москве, Совет рабоче-крестьянской обороны Украины собирается с повесткой "Махновщина и ее ликвидация", хотя именно 35 тысяч махновцев и держат фронт.

Поразительно, но в пору честного сотрудничества Махно с красными его постоянно, нередко и в партийной печати, подозревают в измене, неподчинении, тон шельмованию явно задают командарм Ворошилов, посетивший Украину Троцкий и не покидавший Москву Ленин. Батьку как будто подталкивают к предательству.

1919 год. Махно, повторюсь, пока еще союзник красных. Но вот несколько весьма красноречивых цитат из официальных документов того времени.

Ленин: "Мы оказываемся втянутыми в новую форму войны, в новый вид ее, который можно объединить одним словом: бандитизм... Эта мелкобуржуазная революция, несомненно, более опасна, чем Деникин, Юденич и Колчак вместе взятые".

Яков Яковлев, видный деятель украинского ЦК партии: "Ликвидировать все банды и те повстанческие организации, которые сегодня бьют Деникина и которые завтра будут гораздо опаснее для нас. Никакого чувства благодарности по отношению к ним быть не может".

Командарм Иероним Уборевич: "Принять все меры к разоружению населения и уничтожению банд Махно".

Достали. Но только в феврале 1920 года на митинге в селе Святодуховка Махно призывает к беспощадной борьбе с большевиками.

Увы, мы мало знаем о Гражданской войне. И потому, вероятно, поражает "крестьянская" программа генерала Петра Врангеля, сменившего в апреле 1920-го на посту главнокомандующего генерала Антона Деникина. Оказывается, белые оставляли после себя не только повешенных на столбах - "Вы звери, господа?", но и готовились, вырвавшись из Крыма, что-то предложить населению. Причем отнюдь не в виде брошенной кости, а в форме радикальных реформ.

Принятый пакет законов: декларация по национальному вопросу, законы о земле, волостных земствах и сельских общинах, пишет Голованов, сделал бы честь любому режиму, вступившему на путь реформаторства. Когда до Врангеля дошел помещичий ропот на этот счет, он заявил: "Я сам помещик, и у меня первого придется делить землю". Но реформы запоздали, к тому же и у селян в целом, и тех из них, кто склонялся в хозяйственном смысле к махновщине, особого доверия к Добрармии уже не было. Да и что-то глубоко барское сквозило в общем-то дельной и вполне реализуемой затее.

Октябрь 1920 года. То ли потому, что Махно действительно не мог поверить, что махновщина и большевизм принципиально нестыкуемы, то ли по каким-то неизвестным до сих пор причинам, но батькина армия снова заключила соглашение с большевиками. И очень помогла им справиться с вырвавшимися из Крыма белыми и вновь загнать их на полуостров. Поразительно, но ровно в тот день, 3 ноября, когда это произошло, Ленин в публичном выступлении помянул махновщину в числе "разнообразных форм контрреволюции" среди юденичей, колчаков, петлюр. Махно, залечивавший моральные и физические раны в родовой вотчине Гуляй-Поле, вроде бы не знал о высочайшей оценке.

Решающую роль в последовавшем за этим разгромом Врангеля и окончании войны сыграл корпус соратника батьки Семена Каретникова. К слову, о дисциплине в махновских войсках, в которой категорически отказывала партизанам красная верхушка. Каретников, возражавший против союза с большевиками, неизменно выполнял приказы по Южфронту. И двинул часть своих бойцов в десять вечера 7 ноября форсировать Сиваш, а других на двух сотнях тачанках - кромсать обороняющихся на полуострове белых. Справедливости ради - вместе с красными отрядами. Которые, опять-таки к слову, весьма неохотно преследовали объявленных вне закона махновцев спустя считаные недели после крымского триумфа. Боевое братство перевесило воинский долг, обязывавший красноармейцев физически уничтожать бывших однополчан.

Гуляй-Европа

С декабря 1920 года по август 1921-го редеющая армия Махно металась по всей восточной Украине и примыкающей к ней части России. Металась, как казалось, бессистемно, но ловко уклоняясь от наседавших красных войск. Войск, чью "живую силу" составляла уже молодежь, ничего не знавшая о легендарном крестьянском вожде, а вооружение - бронепоезда, броневики и авиация.

На измотанных, потерявших всякую цель, кроме спасения, партизан натравили местное население, порой небезвозмездно. Единственной надеждой Махно оставалось ожидание бунта украинских крестьян и донского казачества против большевистского угнетения. Но нет, люди устали от многолетней войны и будто бы смирились с тяжестью новой власти. Случается, обреченные махновцы лютуют, срывают гнев и отчаяние на пленных, а то и на таких же селянах, как они сами.

На исходе августа Махно с женой и горсткой примерно из семидесяти соратников переплывают Днестр и оказываются в Румынии. Но преследование продолжается, уже на дипломатическом уровне.

Советские власти требуют выдачи группы как уголовных преступников, но при этом подчеркивают, что вопрос о Махно является сейчас более принципиальным для нормализации отношений между Румынией и Советами, чем принципиальный спор о Бессарабии. Изумленные столь высокой ценностью для РСФСР уголовника, румыны то ли сами способствуют выезду Махно в Польшу, то ли закрывают глаза на его бегство из страны.

Но и в Польше Махно не находит покоя или готовых к борьбе соратников. Его и здесь преследуют бывшие союзники-большевики, но делают это куда более тонко и с далеко идущими целями. Батька-эмигрант еще сидит в лагере для интернированных, когда в близкий контакт с ним пытается войти некий Красновольский, - как выясняется позже, агент Москвы. Он предлагает Махно просить у Советов помилования и в благодарность возглавить крестьянское восстание в Восточной Галиции, ныне Западной Украине, чтобы отторгнуть ее от Польши. Махно отказывается, но провокатор как бы случайно попадает в руки польских спецслужб, а те находят у задержанного документы с планом восстания и письмом Махно советскому диппредставителю.

Отношение поляков к Советской России однозначное - всего-то два года назад Красная армия была под Варшавой, и дело принимает весьма серьезный оборот. К счастью для Махно, готовили операцию топорно, подписи самого батьки и его жены слишком грубо подделаны. И суд, состоявшийся осенью 1923 года, полностью оправдал обвиняемого.

Переезд в Данциг, тогда вольный город под контролем Германии. Здесь его неуклюже пытались похитить люди, представившиеся работниками советского торгпредства. Снова тюремная камера, обвинение в погромах немецких колонистов на Украине в 1918 году. До суда, впрочем, не дошло, а Махно, чье здоровье подорвано ранами и психологическими перегрузками, перевели из узилища в тюремную больницу. Оттуда он сбежал и с помощью украинских анархистов-эмигрантов и немецкого поклонника нелегально пробрался в Берлин. А из немецкой столицы в апреле 1925 года с паспортом на имя Михненко - в Париж.

В Румынии, Польше и Германии Махно пережил потерю товарищей, кое-кто из которых не просто вернулся в Советы, но и написал про Махно и махновщину то, что требовали в ЧК. Ушла жена, разделившая с ним тяготы фронтовой жизни, но разочарованная эмигрантской. Он, правда, востребован анархистскими кругами, но дружно отторгнут всеми другими политическими движениями.

Ему нет места среди многочисленной белой эмиграции, совершенно чужд Париж. Махно мучает старая рана ноги, нанесенная разрывной пулей, операция не приносит облегчения. Он страшно одинок и часто уходит в запои. Простейший грипп стимулировал чахотку, туберкулез.

В марте Махно попадает в больницу для бедных, летом переживает операцию, в июле - точная дата почему-то не сохранилась, в разных источниках фигурируют 6 и 25 июля - умирает. Хоронят его на кладбище Пер-Лашез под Парижем.

Почему советская власть, столь яростно клеймившая Махно, объявлявшая батьку вне закона и стремившаяся уничтожить физически, все же оставила его в покое? Злопамятная, она выманивала, похищала и убивала многих своих врагов - от Бориса Савинкова и Льва Троцкого до Степана Бандеры. Мне кажется, предприняв несколько плохо подготовленных и потому неудачных акций, Кремль поверил в безвредность былого бунтаря и в то, что память о нем вытравлена из народа. Быть может, режим посчитал выгоднее свести образ одного из важнейших персонажей Гражданской войны к карикатуре, оттенив таким образом роль других героев, истинных и назначенных. И те, и другие или уходили из истории в чекистских подвалах, или занимали в ней строго определенные властью места, но Махно оставался там, куда его определили большевики - в балагане.

В заголовкахэта известная фраза обыгрывалась на разные лады . Так они, пользуясь неведением читателя, с первых строк старались создать у него пренебрежительное отношение к идеям анархистов. Мол, «смотрите, анархизм это что-то невозможное вроде «живого трупа», «холодной жары» и «рабской свободы»». Но давайте разберемся какой же смысл вкладывают в слова «анархия - мать порядка» сами анархисты.

Лозунг этот отсылает к классику анархизма Пьеру Жозефу Прудону (1808-1865). Он одним из первых подробно разработал идеи федерализма, свободного договора и самоуправления, противопоставив их централизации, государственной власти и бюрократии. Так, он предложил «анархический порядок» в противоположность «порядку государственному». Последний, по мнению родоначальника анархизма, основывается на насилии и порождает бедность, преступность и другие социальные проблемы. Тогда, как анархический порядок позволяет реализовать принцип справедливости в политической и экономической сферах, а также достичь гармонии личных и социальных интересов.

При этом, Прудон считал, что анархический способ организации соответствует естественному ходу вещей, который лишь необходимо познать. Первоначально в своем поведении человек руководствуется распоряжениями господина, но неизбежно с ходом истории начинает размышлять над ними. Начав рассуждать об указах, человек становится бунтарем. Далее, с развитием общественной мысли власть уже не сможет навязывать людям свою волю, ведь правильным будет считаться только то, что доказано. А поскольку в развитии знаний может участвовать каждый - каждый может участвовать и в управлении. Так, согласно теории Прудона, в результате свободного от произвола власти мышления человечество придет к федеративному, децентрализованному и самоуправляемому укладу. Отсюда и знаменитая формула — «анархия - мать порядка».

Прудон был одним из первых, но в плоть до наших дней анархисты всегда отстаивали идею о том, что свободный социальный порядок не просто возможен, но и гораздо лучше чем порядок, основанный на власти.

Конечно, со временем достаточно сильно менялась аргументация этого тезиса. Так, Петр Кропоткин (1842-1921), чьи труды - это грандиозный венец классического анархизма, искал исток анархического порядка в законах эволюции. В своих исследованиях он показывал необходимость децентрализации и взаимопомощи для выживания человечества как биологического вида. По его мнению, естественный порядок, продиктованный нам самой природой, нарушен насильственным и искусственным вмешательством власти. Кропоткин верил, что низовая самоорганизация - «народный почин» - способна разрушить государственные и капиталистические структуры и создать вольный строй - анархический коммунизм.

Со временем у анархистов менялось само представление о власти. Помимо развенчания права правителя навязывать народу свою волю, появилась анархическая критика идеологий и «господствующих идей», анонимной власти нормы. Расширялись и сферы, в которых анархисты действовали: к традиционной критике власти в политической и экономической сферах добавилось низвержение мужского господства и власти человека над природой. Однако стержень идей оставался тот же: представление о том, что разрушив властные структуры люди способны создать новый, свободный социальный порядок.

Многие анархисты уже не верят в добрую природу человека и считают, что создание анархического порядка не вытекает автоматически из разрушения существующих иерархий, а является актом осознанной воли. Важно, что это осуществлялось много раз в истории. Самый крупный и известный пример реализации анархического идеала - это некоторые регионы Испании времен гражданской войны 1936-1939 гг. Миллионы людей добровольно объединялись в сельскохозяйственные коммуны, рабочие организовывали самоуправление на своих фабриках, женщины добивались равноправия с мужчинами. Есть множество случаев, когда анархия действительно становилась «матерью порядка»: современные самоуправляемые фабрики в Аргентине и Греции, сквоттерское движение в Европе, революция в Рожаве. Заинтересованного читателя я отсылаю к книгам «Анархия работает » и «Анархия работает: примеры из истории России» , где авторы собрали огромное количество подобных примеров.

Посмотрите хотя бы на деятельность беларуских анархистов - разве она не подтверждает идею о том, что анархия - это порядок? Чего стоит только размеренная деятельность инициативы «Еда вместо бомб «. На протяжении более 10 лет организовывать три раза в неделю питание для всех желающих, согласитесь, это достаточно высокий уровень организованности и ответственности. На недавних митингах и маршах анархисты также проявили себя как одна из самых организованных групп с продуманными и слаженными действиями. Всё это делалось на добровольных началах и принимая решения методом консенсуса. Без каких-либо «главных», лидеров, руководящих или, тем более, принуждающих органов.

Таким образом, фраза «анархия - мать порядка» означает идею о том, что отношения между людьми и организации, предназначенные для удовлетворения всевозможных человеческих потребностей и интересов, могут строится на принципах добровольности, равноправия и взаимопомощи; что люди могут относиться друг к другу уважительно и с пониманием просто потому, что так удобнее всем, а не под угрозой насилия и уголовного преследования. Анархисты верят, что свободный, самоорганизованный и творческий порядок лучше порядка «из-под палки». Те, кто сегодня «у кормушки» неимоверно боятся, что эта идея завладеет умами людей. Поэтому они и пытаются выставить её как невозможную или абсурдную, несмотря на то, что факты говорят об обратном.

В одной из недавних статей государство в лице своей пропагандистски Аллы Веруш спрашивает нас: «Нужен ли нам такой порядок?». Я думаю, что анархисты в Беларуси сейчас вряд ли могут выдвинуть проект какого-то целостного «порядка». Хотя у нас есть некоторые идеи о том, как организовать те или иные сферы жизни, и предложения о том, что можно делать прямо сейчас, мы не из тех, кто претендует на знание готовых рецептов по разрешению всех социальных проблем - оставим этот популизм политикам. Что предлагаем мы - это начать самим действовать в направлении создания действительно здорового и демократического общества. Самим стать создателем своего «порядка».«Марш недармоедов» в Минске 15 марта