Джордж Герберт Мид (1863-1931) родился в штате Массачусетс. После окончания Гарвардского университета и стажировки в Германии он стано­вится профессором Чикагского университета и преподает в нем вплоть до 1931 г. При жизни был малоизвестен, поскольку не опубликовал ни одного крупного научного труда, а свою деятельность ограничил только чтением курсов лекций (пользовавшихся большим успехом у слушателей). Попу­лярность Мида выросла после смерти, когда группа его бывших студентов
и почитателей таланта издала сочинения ученого в четырех томах, основан­ные на лекционных конспектах студентов и авторских рукописях. Главная работа - «Сознание, Я и Общество». Далее, в процессе анализа творчест­ва Мида, мы будем постоянно ссылаться на эту работу и цитировать ее.
Центральным в учении Мида является понятие межиндивидуального взаимодействия (так же как и у Ч. Кули - основателя интеракционизма). С этой категорией тесно связана другая, не менее важная в творчестве Ми­да, - социальный акт. Он рассматривается как диалог между индивидами, как постоянный, непрекращающийся обмен установками и действиями между ними. Социальный акт включает четыре стадии: импульс, восприя­тие, манипуляцию и консуммацию (потребление). Импульс рассматрива­ется как побуждение участника взаимодействия внешней социальной сре­дой к действию, восприятие (перцепция) - как формирование в сознании индивида представления об объекте будущего действия, манипуляция - как процесс взаимодействия субъекта и объекта, консуммация (потребле­ние) - как получение пользы от объекта взаимодействия и ее оценка.

Рассматривая социальный акт как взаимодействие, американский ис­следователь выделяет два его типа - несимволическое и символическое взаимодействие. Первый тип означает непосредственную реакцию людей на действия друг друга. Что касается второго, основного типа взаимодей­ствия - символического, то в ходе его происходит обмен «установками, смыслами и значениями» в различных формах, в первую очередь языко­вой. Последняя может выступать как жестовая, письменная, вербальная форма коммуникации. Рассматривая различные виды жестов, особое внимание Мид уделяет анализу голосового жеста и превращению его в значимый символ взаимодействия. Совокупность и взаимосвязь голосо­вых жестов рассматривается им как речь.

Американский ученый постоянно подчеркивает, что социальный мир человека и; человечества формируется в результате процессов социаль­ных взаимодействий, в которых большую роль играет «символическое окружение». Согласно Миду, общение между людьми осуществляется при помощи особых средств - символов, к которым он относит жест и язык. Символическое окружение человека оказывает на него решающее влияние, поскольку способствует формированию сознания личности и человеческого Я. Жест - это начальный, незавершенный элемент челове­ческого поведения. Жест и реакция на него опосредуется значением, ко­торое как бы «располагается» между жестом и воспринимающим его че-. ловеком. Смысл жеста вызывает (если он понятен) инстинктивную реакцию. Мид пишет: «Жест выражает некое результирующее социаль­ного действия, результирующее, на которое имеется определенный от­клик со стороны вовлеченных в это действие индивидов: таким образом, смысл дается или формулируется 6 терминах отклика»

Но жест не имеет социально закрепленного значения. Зато его имеет язык. Как указывает социолог, «решающее значение языка для развития человеческого сознания заключается в том что этот стимул обладает спо­собностью воздействовать на говорящего индивида так, как он воздейству­ет на другого»

По мере трансляции символов индивид передает партнеру и ряд стиму­лов к поведению. На этой основе межличностное взаимодействие сводится к процессу «перенимания ролей». В результате своеобразного копирования действий социального партнера происходит передача определенной соци­ально значимой информации.

Концепция межиндивидуального взаимодействия Мида включает в себя положение об обусловленности его (взаимодействия) социальными факторами. Характер восприятия индивидом окружающей социальной действительности детерминирован опытом его общения с другими людь­ми и собственной способностью воспринимать мир и себя так, как этот мир видят другие и как это выражено символами (жестами и языком).

По мнению социолога, человеческие действия имеют изначально зна­чимый социальный характер. Объяснить поведение индивида можно лишь в терминах организованного поведения социальной группы; если же действия индивида не рассматривать как единое целое, то объяснить их нельзя.

Мид подробно исследует проблему приспособления действий инди­видов друг к другу в рамках социального процесса. Приспособление, ха­рактеризуемое им как взаимодействие, «происходит посредством комму­никации: посредством жестов на более низких уровнях человеческой эволюции и посредством значимых символов (жестов, обладающих смыслом и являющихся, следовательно, чем-то большим, чем простые заместительные стимулы) на более высоких уровнях человеческой эво­люции». В качестве основного фактора приспособления действий индивидов (рассматриваемого как взаимодействие) у ученого выступает смысл, который «возникает и располагается в пространстве отношений между жестом данного человеческого организма и последую­щим поведением этого организма, возвещенным другому человеческому организму посредством этого жеста»; Отклик же одного орга­низма на жест другого в любом данном социальном действии и будет смыслом этого жеста.

Согласно взглядам Мида, совокупность процессов взаимодействия со­здает общество и социального индивида. Происхождение Я целиком со­циально, главная его характеристика - способность становиться объек­том для себя самого, следовательно, способность к самосознанию, что отличает его от неодушевленных предметов и живых организмов.

Структура личности в концепции Дж.Г. Мида

Концепция символического интеракционизма в творчестве Мида оказа­лась тесно связанной с его концепцией личности, что неудивительно, поскольку ученого интересовало взаимодействие прежде всего индивидов - «носителей» личностных характеристик. Более того, именно концепция личности легла в основу Символического интеракционизма. Особое место в этой концепции занимал вопрос о структуре личности, рассматривав­шейся им как структура системы «Я».

Мид выделяет в системе «Я» две подсистемы: «I» и «Me». «Me» - это свойственная данному индивиду совокупность установок «других», цен­ностей и норм сообщества; это то, как индивиды видят себя глазами дру­гих индивидов и как они усваивают эти обобщенные представления о се­бе. «I», наоборот, имеет автономный, самоценный характер, означает представление Индивидом самого себя, так сказать, «самопредставление» и выступает как его самость. Он является источником спонтанного, не­предсказуемого поведения, отражает специфику реакций индивида на со­циальные стимулы. «I» тождествен социальному процессу, как бы «сли­вается» с ним. По сути дела, Мид стремился к отождествлению «I» не только с социальным процессом, но и с автономностью и свободой чело­века, его возможностями ^перспективами выбирать и переструкту­рировать социальные роли. Реагируя отклоняющимся от ожиданий обра­зом, «I» вносит в структуру взаимодействий изменения, которые, суммируясь, меняют содержание социального процесса, не давая ему пре­вращаться в жесткий социальный порядок.

Позиция социолога в отношении структуры личности свидетельству­ет о признании им, по существу, ее двойственной природы, связанной, с одной стороны, с характеристикой самости личности (внутреннего стержня, не связанного с чьими-либо мнениями и оценками), с другой - выявлением и.восприятием представлений о себе со стороны иных лю­дей. Уже в такой трактовке личности заложено понимание источников социального взаимодействия, сосредоточенных в ее природе и структуре.

Рассматривая взгляды американского социолога на соотношение «I» и «Me», мы использовали понятие «перспектива». Оно занимает в твор­честве исследователя проблемы личности весьма значимое место. Пер­спектива рассматривается им не столько для показа ожидаемого в буду­щем результата действия, сколько для выявления особого отношения каждого индивида к его социальной среде, которая выступает для него как «обобщенный другой» - еще одно важное понятие, введенное в ши­рокий научный оборот американским исследователем.

В целом ряде социальных взаимодействий коммуникация их участни­ков возможна и достижима именно потому, что они разделяют общую перспективу и берут на себя исполнение роли «обобщенного другого». В этом понятии отражается и обобщается мнение группы (конкретной со­циальной среды) относительно общего объекта взаимодействия, «Имен­но в форме обобщенного другого, - пишет Мид,- социальный процесс влияет на поведение вовлеченных в него и поддерживающих его индивидов, т.е. сообщество осуществляет контроль над поведением своих инди­видуальных членов, ибо как раз в этой форме социальный процесс (сооб­щество) проникает в качестве определяющего фактора в мышление инди­вида».

При этом нельзя не отметить то обстоятельство, что, рассматривая «обобщенного другого» как социальную среду участника взаимодействия, ученый выделяет специально понятие «значимого другого» как доминанту «обобщенного другого». Это понятие сыграло важную роль в социологии, стимулировав в дальнейшем разработку проблемы референтной группы» трактуемой как реальная или воображаемая социальная группа, выступаю­щая для индивида в качестве эталона, с которым он сопоставляет свое со­циальное положение, поведение и установки.

Взгляды Дж.Г. Мида на процесс становления личности

Характеризуя концепцию личности Мида, лежащую в основе парадигмы символического интеракционизма, нельзя не коснуться его взглядов на процесс становления личности (самости в его терминологии), которому он уделял много внимания в своем творчестве. Американский ученый выделяет две основные стадии в этом процессе, рассматриваемом им на материалах исследования детей. «На первой из этих стадий, - пишет Мид, - самость индивида конституируется просто организацией отдель­ных установок других индивидов по отношению к нему самому и друг к другу в рамках специфических социальных действий, в которых он вмет­ете с ними участвует. Лишь на второй стадии процесса полного развития Самости она конституируется организацией не только этих отдельных установок, но также и социальных установок обобщенного другого иди социальной группы» к которой он принадлежит, или как некоего целого»

Обе стадии связаны с изучением и характеристикой игры как основ­ной формы деятельности индивидов детского возраста. На первой игра(play) сопряжена с выполнением ролей, не принадлежащих самому ребенку. Это роли родителей и других родственников, докторов, продавцов и т.д. Дети играют их в процессе «общения» с самими собой (ребенок на­значает себе от имени доктотора лечение и тут же принимает его, от имени продавца продает себе товары и приобретает их и т.д.). При этом в каче­стве важного участника процесса взаимодействия выступают куклы, ко­торые могут заменять, в зависимости от ситуации, либо самого ребенка» либо его «визави» по игре. Идет процесс формирования, социализации личности ребенка.

Вторая стадия этого процесса также связана с игрой, но уже иной (game), характеризующейся наличием состязания, соревнования с други­ми (как правило, сверстниками). В таких играх дети видят себя не только (и даже не столько) собственными глазами, но и глазами других участииков состязаний. Это вызывает необходимость реагировать на их установ­ки и действия, а также выполняемые ими роли. Ребенок, таким образом, вступает в организованное сообщество, где принципы символического взаимодействия и коммуникации становятся определяющими социаль­ное поведение. «Коренное различие между соревнованием и игрой, -^ ука­зывает социолог, - состоит в том, что в первом ребенку необходимо иметь установку всех других вовлеченных в это соревнование индивидов. Установки других игроков, усваиваемые участником соревнования, орга­низуются в своего рода единство, и эта организация как раз и контроли­рует отклик данного индивида» [Азия. 1996. С. 226].

В целом, по Миду, поведение человека обусловлено структурой его лич­ности, его социальной ролью и восприятием установок «обобщенного дру­гого». Вместе с тем, говоря об ограниченности взглядов американского уче­ного, нужно отметить, что его анализ межиндивидуального общения зачастую сводится лишь к формальной стороне, без характеристики пред­метной деятельности индивидов и других факторов социального взаимо­действия.

Темы:

· Джордж Герберт Мид (1863-1931). Идейная близость Мида к У.Джемсу и Дж.Дьюи-крупнейшим американским прагматистам. Понятие социального "акта"-исходной посылки воссоздания реальности субъектом. Четыре стадии социального акта: импульс, перцепция, манипуляция, консуммация. Соотношение между индивидом как чисто субъективным Я и индивидом как социальным Я.

· Индивидуальные перспективы восприятия социальных объектов и их взаимодействие с субъективным Я. Перспектива и социальный символ. Множественность взаимодействующих «перспектив» Я и их символическое значение. Межиндивидуальные общения как основа социально-психологической концепции Мида. Роль взаимодействия в формировании общества, сознания и личности.

· Два уровня взаимодействия: символическое и несимволическое. Значение индивидуального социального действия. Слой значений и роль обобщенного другого. Подсистемы в структуре Я . "I "-автономное социализированное сознание человека, спонтанность, иррациональность. "Me"-совокупность внешних общественных требований и ожиданий, касающихся индивида. Баланс и дисбаланс между этими двумя подсистемами.

· Процесс формирования Я: стадии социализации. Игра (play) и игра (game).

Литература

Беккер Г., Босков А. Современная социологическая теория. М., 1961.

Блумер Г. Коллективное поведение // Американская социологическая мысль. М., 1994.

Блумер Г. Общество как символическая интеракция // Современная зарубежная социальная психология. Тексты. М., 1984.

Ионии Л.Г. Понимающая социология. М., 1979.

История социологии в Западной Европе и США. М., 1993.

Кон И.С., Шалин Д.Н. Дж.Г.Мид и проблема человеческого Я // Вопросы философии. 1969. № 12.

Мид Дж.Г. Аз и Я // Американская социологическая мысль. М., 1994.

Мид Дж.Г. Интернализированные другие и самость // Американ­ская социологическая мысль. М., 1994.

Мид Дж.Г. От жеста к символу // Американская социологическая мысль. М„ 1994.

Мид Дж.Г. Психология пунитивного правосудия // Американская социологическая мысль. М., 1994.

Очерки по истории теоретической социологии XX века. М., 1994.

Рабочие тетради по теории и истории социологии. М., 1992.

Тернер Дж. Структура социологической теории. М., 1985.

G.H. Mead Mind, Self and Society. Chicago, 1934.

G.H. Mead The Philosophy of the Present. Chicago, 1939.

Мид (Mead) Джордж Герберт (1863-1931) - американский философ, один из ведущих представителей прагматизма. Его идеи, получившие развитие в работах его последователей, легли в основу символического интеракционизма в социологии и социальной психологии. При жизни Мид не публиковал крупных сочинений. Его основные работы - «Философия настоящего» (1932), «Разум, Я и общество» (1934), «Течения мысли в XIX веке» (1936), «Философия акта» (1938) - были подготовлены к печати (на основе его личных набросков, а также стенограмм и записей его лекций) и опубликованы его учениками. Публикуемые фрагменты взяты из книги «Разум, Я и общество» и посвящены важной для Мида теме человеческого Я, его социальной природы и внутренней динамики.

Джордж Герберт МИД

РАЗУМ, Я И ОБЩЕСТВО*

18. «Я» и организм

…В повседневном поведении и опыте мы понимаем, что многое из того, что делает и говорит индивид, он делает и говорит ненамеренно. Мы нередко говорим, что такой индивид сам не свой. Мы удаляемся после беседы, сознавая, что упустили из виду что-то важное, что какие-то части нашего Я не нашли отражения в том, что было сказано. Та доля Я, которая находит выражение в коммуникации, определяется самим социальным опытом. Значительная часть Я, конечно же, не нуждается во внешнем выражении. Нас связывает с разными людьми целый ряд различных взаимоотношений. Для одного человека мы - одни, для другого - другие. Некоторые части Я существуют лишь для самого Я, лишь в его взаимоотношении с самим собой. Мы разделяем себя на множество всевозможных Я по отношению к различным нашим знакомым. С одними из них мы обсуждаем политику, с другими - религию. Существует множество всевозможных Я, отвечающих на все широкое многообразие социальных реакций. Возникновение Я обусловлено социальным процессом; Я не может существовать как Я в отрыве от этого типа опыта.

Как я уже отмечал ранее, множественная личность в известном смысле нормальна. Обычно существует организация целостного Я, соотносящаяся с тем сообществом, к которому мы принадлежим, и с той ситуацией, в которой мы находимся. Общество - живем ли мы с непосредственно присутствующими людьми, людьми, существующими лишь в нашем воображении, или людьми прошлого, - разумеется, является разным для разных индивидов. Обычно в целостном сообществе, к которому мы принадлежим, существует унифицированное Я, однако оно может быть расколото. Для человека психически неуравновешенного или человека, внутри которого наметился разлад, некоторые виды деятельности становятся невозможными, и этот комплекс действий может расщепить целостность Я и создать еще одно Я. В результате этого возникают два обособленных «me », два обособленных «I », два разных Я, и складывается состояние, чреватое распадом личности. Имеется описание одного случая, когда профессор педагогики куда-то пропал, оказался потерянным для сообщества, а позднее был найден в лесозаготовительном лагере на Западе. Он освободился от своей профессии и подался в леса, где, если хотите, в большей степени чувствовал себя как дома. Патологическая сторона этого случая состояла в том, что оказалась забытой и утраченной остальная часть Я. Этот итог содержал в себе избавление от некоторых телесных воспоминаний, которые могли бы дать индивиду идентификацию самого себя. Мы часто чувствуем пробегающие сквозь нас трещины внутреннего разлада. Мы рады были бы забыть какие-то вещи, избавиться от чего-то, к чему привязано наше Я в прошлых переживаниях. Здесь мы имеем ситуацию, в которой могут существовать различные Я, и то, какими Я мы будем, зависит от включенного в данную ситуацию набора социальных реакций. Если нам удается начисто забыть все, что связано с каким-то набором деятельностей, мы, очевидно, освобождаемся от этой части Я. Возьмите, к примеру, человека, находящегося в состоянии нерешительности, займите его беседой, а сами одновременно постарайтесь привлечь его взгляд к чему-то, что вы пишете, так чтобы он осуществлял одновременно две отдельных линии коммуникации, и если вам удастся сделать все надлежащим образом, вы сможете увидеть эти два обособленных течения, не сливающихся друг с другом. Вы будете иметь возможность наблюдать протекание двух совершенно различных наборов действий. Таким образом вы можете вызвать диссоциацию человеческого Я. Это процесс установления двух типов коммуникации, которые разделяют поведение индивида. Для одного индивида существует лишь то, что произносится и слышится, для другого - только то, что он видит написанным. Вы, разумеется, должны отграничивать одно опытное переживание от другого. Когда некоторое событие приводит к эмоциональным расстройствам, могут возникнуть диссоциации. То, что обособляется, продолжает развиваться в собственном направлении.

Единство и структура завершенного Я отражают единство и структуру социального процесса в целом; а каждое из элементарных Я, его образующих, отражает единство и структуру одного из многочисленных аспектов этого процесса, в который индивид оказывается вовлеченным. Другими словами, различные элементарные Я, составляющие завершенное Я, или организующиеся в него, являются различными аспектами структуры завершенного Я, соответствующими различным аспектам структуры социального процесса в целом; таким образом, структура завершенного Я является отражением завершенного социального процесса. Организация и единство социальной группы идентичны организации и единству любого из тех Я, которые возникают в ходе того социального процесса, в который группа вовлечена и который она осуществляет.

Феномен диссоциации личности вызывается распадением целостного, единого Я на составные Я, образующие его и соотносящиеся с различными аспектами того социального процесса, в котором человек принимает участие и внутри которого сложилось его целостное, или единое Я. Этими аспектами являются различные социальные группы, к которым он принадлежит в рамках этого процесса.

«I» и «me».

Мы подробно рассмотрели социальные основания Я и предположили, что Я представляет собой не одну только организацию социальных установок. Теперь мы можем прямо поставить вопрос о природе «I », сознающего социальное «me ». Я не собираюсь подымать здесь метафизический вопрос о том, каким образом человек может быть одновременно «I » и «me »; я ставлю вопрос о том, каково значение этого различия с точки зрения самого поведения. Где в поведении проявляется «I », в отличие от «me »? Если человек определяет свое положение в обществе и чувствует себя обладателем определенной функции и привилегии, все это определяется по отношению к «I », однако «I » не является «me » и не может стать «me ». Мы можем иметь лучшее Я или худшее Я, но, опять-таки, это не «I », противопоставляемое «me », хотя оба они являются Я. Нам нравится одно из них и не нравится другое, но когда мы либо первое, либо второе выносим на суд, они даны для такой оценки уже в качестве «me ». «I » не попадает в сферу внимания; мы разговариваем сами с собой, но не видим самих себя. «I » реагирует на то Я, которое возникает вследствие принятия установок других. Благодаря принятию этих установок мы установили определенное «me », реагируем же мы на него в качестве «I ».

Проще всего подойти к решению этой проблемы с точки зрения памяти. Я беседую с самим собой и помню, что я говорил, а также, быть может, то эмоциональное содержание, которое этому сопутствовало. «I » этого момента времени присутствует в «me » следующего момента. Здесь я, опять-таки, не могу достаточно быстро сбегать туда и обратно, чтобы поймать самого себя. Я становлюсь «me », поскольку помню, что я сказал. «I », между тем, может присутствовать в этой функциональной взаимосвязи. Именно из-за «I » мы говорим, что никогда не осознаем до конца, каковы мы есть на самом деле; именно благодаря ему мы приходим в удивление от собственных действий. Мы узнаем самих себя по мере того, как действуем. Именно благодаря памяти «I » постоянно присутствует в опыте. Мы можем непосредственно возвращаться к некоторым мгновениям нашего опыта, и тогда мы во всем остальном зависим от образов памяти. Таким образом, «I » существует в памяти как представитель Я, каким оно было секунду, минуту или день назад. Оно дано нам как «me », но это «me », которое раньше было «I ». Поэтому, если вы спросите, где именно «I » непосредственно входит в ваш опыт, я отвечу, что оно входит в него как исторический персонаж. «I », представленное в «me », - это то, чем вы были секунду назад. Эту роль должно принять уже другое «me ». Вы не можете схватить непосредственную реакцию «I » в самом процессе. В некотором смысле, именно с «I » мы себя отождествляем. Вхождение его в опыт составляет одну из проблем, связанных с большей частью нашего сознательного опыта; «I » не дано в опыте непосредственно.

«I » - это реакция организма на установки других; «me » - организованный набор установок других, которые он принимает. Установки других образуют организованное «me », а затем организм реагирует на него как «I ». Теперь мне хотелось бы проанализировать эти понятия более подробно.

В разговоре жестами нет ни «I », ни «me »; в этой области жестикуляции целостный акт еще не осуществлен, а только подготавливается. Так вот, поскольку индивид пробуждает в самом себе установки других, возникает организованная группа реакций. И именно благодаря способности принимать установки других, могущие быть организованными, индивид приобретает само-сознание. Принятие всех этих организованных наборов установок дает ему его «me »; это то Я, которое он осознает. В ответ на требование, адресованное ему членами команды, он может бросить мяч какому-то другому члену команды. Это то Я, которое непосредственно существует для него в его сознании. Он обладает их установками, знает, чего они хотят и какими будут последствия любого его акта, и принимает на себя ответственность за ситуацию. Так вот, именно присутствие этих организованных наборов установок конституирует то «me », на которое он как «I » реагирует. Какой же конкретно будет его реакция, не знают, однако, ни он сам, ни кто бы то ни было другой. Возможно, он сыграет блестяще, а может быть, допустит ошибку. Реакция на ситуацию, какой она видится ему в непосредственном опыте, несет в себе неопределенность, и именно ею конституируется «I ».

В поведении индивида «I » проявляется как его действие, отвечающее на данную социальную ситуацию; оно входит в его опыт только после того, как акт уже выполнен. Тогда он его осознает. Он должен был сделать что-то и сделал это. Он исполнил свой долг и может с гордостью любоваться выполненным броском. «Me » возникает для выполнения этой обязанности; именно таким образом оно возникает в его опыте. Он имел в самом себе все установки других, требующие определенной реакции; это было «me » данной ситуации, а его реакция - «I ».

В особенности мне хотелось бы обратить внимание на то, что реакция «I » - нечто более или менее неопределенное. Установки других, которые человек принимает как воздействующие на его поведение, образуют «me », и «me » есть нечто, что уже имеется в наличии, в то время как реакция на него еще не дана. Когда человек присаживается, дабы что-то обдумать, он располагает определенными данными, которые имеются в наличии. Допустим, это социальная ситуация, которую он должен как-то уладить. Он видит себя с точки зрения того или иного индивида, принадлежащего к группе. Эти индивиды, связанные воедино, дают ему определенное Я. Итак, каковы же будут его действия? Он не знает, и никто не знает. Он способен схватить ситуацию в своем опыте, поскольку может принять установки различных вовлеченных в нее индивидов. Благодаря принятию их установок он знает, какие чувства они в связи с ней испытывают. В итоге он говорит: «Я сделал нечто такое, что, по-видимому, принуждает меня к определенному ходу поведения». Возможно, действуя таким образом, он поставит себя в неловкое положение перед другой группой. «I » как реакция на данную ситуацию, в противоположность «me », включенному в принимаемые им установки, отличается неопределенностью. И когда реакция уже произойдет, она проявляется в его опыте преимущественно как образ памяти.

Наше мнимое настоящее как таковое очень мимолетно. Тем не менее мы переживаем в опыте протекающие события; часть процесса протекания событий пребывает в непосредственной данности в нашем опыте, в том числе какая-то часть прошлого и какая-то часть будущего. Мы видим, как происходит падение мяча, и по мере того, как оно происходит, часть мяча сокрыта, а часть - открыта для нас. Помимо того, что нам дано в нашем опыте, мы помним, где мяч был мгновение назад, и предвосхищаем, где он будет. Так же обстоит дело и с нами самими; мы что-то делаем, но когда оглядываемся назад и видим, что мы делаем, мы оперируем образами памяти. Таким образом, «I » реально проявляется в опыте как часть «me ». На основании этого опыта мы проводим различие между индивидом, который что-то делает, и «me », которое ставит перед ним проблему. Реакция входит в его опыт только тогда, когда она уже происходит. Если он говорит, что знает, что будет делать, то даже тут он может ошибиться. Он начинает что-то делать, но случается нечто, мешающее этому. Действие, получаемое в результате, всегда немного отличается от того, которое он мог бы предвидеть. Так обстоит дело даже тогда, когда он просто совершает процесс ходьбы. Само осуществление его ожидаемых шагов помещает его в некоторую ситуацию, в чем-то несколько отличную от ожидаемой, в некотором смысле новую. Это движение в будущее является шагом, совершаемым, так сказать, его эго, или «I ». Это нечто такое, чего не дано в «me ».

Возьмем ситуацию ученого, решающего проблему. Он располагает определенными данными, требующими определенных реакций. Некоторые из этих данных требуют от него применения такого-то и такого-то закона, в то время как другие требуют другого закона. Данные в наличии, со всеми их импликациями. Он знает, что означает такая-то и такая-то деталь, и когда он имеет перед собой эти данные, они предполагают с его стороны определенные реакции; между тем, сейчас они противоречат друг другу. Если он совершает одну реакцию, то не может совершить другую. Он не знает, что ему делать, и никто этого не знает. Действие Я происходит в ответ на эти противоречивые наборы данных, которые существуют в форме проблемы и предъявляют к нему как ученому противоречивые требования. Он вынужден взглянуть на проблему иначе. Это действие «I » представляет собой нечто такое, природу чего мы не можем предсказать заранее.

Следовательно, «I » во взаимоотношении между «I » и «me » есть нечто, так сказать, отвечающее на социальную ситуацию, данную индивиду в опыте. Это ответ индивида на ту установку, которую другие принимают по отношению к нему, когда он принимает некоторую установку по отношению к ним. Так вот, те установки, которые он по отношению к ним принимает, присутствуют в его собственном опыте, но его реакция на них будет содержать элемент новизны. «I » дает ощущение свободы и инициативы. Ситуация дана нам, чтобы мы действовали само-сознательно. Мы сознаем самих себя, сознаем, в какого рода ситуации мы находимся, но то, как в точности мы будем действовать, никогда не попадает в опыт раньше, чем действие будет уже совершено.

Именно это лежит в основании того, что «I » не проявляется в опыте в том же смысле, в каком проявляется «me ». «Me » представляет определенную организацию сообщества здесь, в наших наличных установках, и требует некоторой реакции, происходящая же реакция есть нечто такое, что именно случается. В отношении нее отсутствует всякая определенность. Существует моральная обязательность акта, но не механическая его необходимость. Когда он происходит, только тогда мы обнаруживаем, что собственно было сделано. Изложенное выше, на мой взгляд, дает нам представление о сравнительном положении «I » и «me » в ситуации, а также основания для их разграничения в поведении. Они разделены в процессе, однако составляют пару в том смысле, что оба являются частями единого целого. Они раздельны и вместе с тем едины. Разделение «I » и «me » - не выдумка. Они не идентичны, ибо, как я уже сказал, «I » есть нечто такое, что никогда нельзя полностью рассчитать. «Me » требует определенного рода «I » в той мере, в какой мы соблюдаем обязательства, данные в самом поведении, однако «I » всегда несколько отличается от того, чего требует ситуация. Таким образом, это различие - если хотите, между «I » и «me » - существует всегда. «I » как порождает «me », так и реагирует на него. Взятые вместе, они образуют личность, какой она проявляет себя в социальном опыте. Я, в сущности, представляет собой социальный процесс, происходящий с этими двумя отличными друг от друга фазами. Не обладай оно этими двумя фазами, не могло бы существовать никакой осознанной ответственности, а в опыте не могло бы быть ничего нового.

* Mead G. H. Mind, Self and Society . Chicago: University of Chicago Press, 1934. P. 141-144, 173-178. Перевод В. Г. Николаева.

Джордж Герберт [тж. Джордж Херберт ; George Herbert ; 3.04.1593, Монтгомери, Уэльс — 1.03.1633, Бемертон, Уилтшир, Англия] — один из представителей т. н. «метафизической поэтической школы» , младший современник У. Шекспира , а также современник и друг Джона Донна .

Жизнь Герберта, в сравнении с жизнью Донна, внешне протекала спокойно: он закончил школу в Вестминстере, затем — колледж св. Троицы в Кембридже, в 1612 г. получил степень бакалавра, в 1616 г. — степень магистра и сан диакона; в 1630 г. стал священником (служил близ Солсбери). Джон Донн , которого считают основателем «метафизической школы» в английской поэзии, был другом семьи Герберта. В частности, религиозный цикл сонетов “La Corona” Донн посвятил матери Герберта Магдалене, а у самого Герберта хранился подарок Донна — перстень с изображением якоря, символа надежды.

В отличие от Донна Герберт не испытал — по крайней мере, в его биографии ничто не говорит об этом — религиозных метаний между католичеством и протестантизмом: Герберт всегда был священником Англиканской церкви. Прихожане называли его «святым мистером Гербертом». Кроме приходского служения, Герберт также очень увлекался музыкой: любил и умел играть на лютне. Эта музыкальность проявилась и в его поэзии.

Перед смертью Герберт завещал издать те немногочисленные стихотворения, которые принадлежали его перу, «если от того будет польза какой-нибудь заблудшей душе; если же нет, пусть [душеприказчик] сожжет их».

Сборник «Храм» вышел вскоре после его смерти и поразил современников поэтическим «усилием веры». Поэма состоит из различных по форме и проблематике стихотворений — из «собранья пестрых глав», на первый взгляд ничем не связанных друг с другом, кроме общей религиозно-нравственной тематики. Эти стихотворения обрамлены двумя поэмами — вводной «Церковное крыльцо» (“The Church Porch” ) и заключительной «Воинствующая Церковь» (“The Church Militant”). В этой поэме Герберт экспериментирует с размерами, рифмами, а также с семантикой, превращая одно стихотворение в развернутую сложную метафору (например, стихотворение «Церковный пол»). В некоторых случаях Герберт использует и графические приемы — пишет «фигурные стихотворения» («Алтарь», «Крылья Пасхи»).

Кроме поэмы «Храм» Герберт также написал отдельные стихотворения. Ранние стихотворения, датируемые 1610-1621 гг., являются посвящениями: два сонета 1610 года Герберт адресует своей матери, стихотворения на латыни 1612 года написаны на смерть принца Генри .

Помимо поэтических творений, Герберту принадлежит прозаическое произведение «Приходской священник» (“A Priest to the Temple, or The Country Parson”), в котором Герберт, будучи не только поэтом, но и священником, собирает и передает читателям свой опыт пастырства и мысли о том, каким должен быть «истинный пастырь» в различных жизненных ситуациях.

В отечественном литературоведении появляются отдельные статьи и целые диссертации, посвященные творчеству Герберта, в которых, как правило, его поэзия осмысливается в контексте английской религиозной поэзии XVII века.

Соч. : / With Life, Critical Dissertation and Explanatory Notes by the Rev. G. Gilfillan. Edinburgh: J. Nichol ; L. : J. Nisbet and Co ; Dublin: W. Robertson, 1853. — 328 p.; The Poetical Works of George Herbert / With Life, Critical Dissertation and Explanatory Notes by the Rev. G. Gilfillan. N. Y. : D. Appleton and Co, Broadway, 1854. — 328 p.; The Poems of George Herbert to Which are Added Selections from His Prose, and Walton’s “Life” / With Prefatory Notice by E. Rhys. L. ; N. Y. : Walter Scott, Ltd, 1885. — 317 p.; The Poems of George Herbert / With an Introduction by A. Waugh. L. : Oxford University Press, 1913. — xxiii, 327 p; Selected Poems of George Herbert with a Few Representative Poems by His Contemporaries / Arranged, with an Introduction, Notes and Glossary by D. Brown. L. : Hutchinson Educational, 1960. — 159 p.; The Poems of George Herbert / With an Introduction by H. Gardner. L. : Oxford University Press, 1961. — xxi; 286 p.; The Works of George Herbert / Ed. with a Commentary by F. E. Hutchinson. Oxford: Clarendon Press (printed by J. Johnson), 1941. — 620 p.; The Country Parson. The Temple / Ed., with an Introduction by J. N. Wall, Jr. Preface by A. M. Allchin. L. : SPCK, 1981. — xxii; 354 p.; в рус. пер. — [Стихотворения] // Европейская поэзия XVII века. М. : Художественная литература, 1977. — 927 с. С. 79-89; Английская лирика первой половины XVII века / Сост., общ. ред. А. Н. Горбунова. М. : Изд-во Московского университета, 1989. — 346 с.

Лит. : Tuve R. A Reading of George Herbert. Chicago: The University of Chicago Press, 1952. — 215 p.; Martz L. L. The Poetry of Meditation: A Study in English Religious Literature of the Seventeenth Century. New Haven: Yale University Press; L. : Oxford University Press, 1954. — xiii, 375 p.; Summers J. H. George Herbert. His Religion and Art . Cambridge, MA: Harvard University Press, 1954. — 248 p.; Charles A. M. A Life of George Herbert. Ithaca ; L. : Cornell University Press, 1977. — 242 p.; Eliot T. S. George Herbert. L. : Longman, Green and Co, 1962. — 36 p.; Grant P. The Transformation of Sin: Studies in Donne, Herbert, Vaughan, and Traherne. Montreal: McGill-Queen’s University Press; L. : University of Massachusetts Press Amherst, 1974. — xiii; 240 p.; Fish S. The Living Temple: George Herbert and Catechizing. Berkeley ; L. A. : University of California Press, 1978. — ix, 201 p.; Todd R. The Passion Poems of George Herbert // From Caxton to Beckett: Essays Presented to W. H. Toppen on the Occasion of his Seventieth Birthday / ed. by J. B. H. Alblas and R. Todd. Amsterdam: Rodopi, 1979. — 133 p. P. 31-59; “Too rich to Clothe the Sunne” : Essays on George Herbert / Ed. by C. J. Summers, Ted-Larry Pebworth. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 1980. — xvi, 260 p.; Harman B. L. Costly Monuments: Representations of the Self in George Herbert’s Poetry. L. : Harvard University Press, 1982. — 225 p.; Strier R. Love Known: Theology and Experience in George Herbert’s Poetry. L. , Chicago: The University of Chicago Press, 1983. — 277 p.; Половинкина О. И. «Любовь» у Дж. Герберта в контексте английской поэзии о любви начала XVII века // Поэтический текст и текст культуры: Международный сборник научных трудов. Владимир: ВГПУ, 2000. С. 3-23; Половинкина О. И. Песнь песней Соломона в «Храме» Дж. Герберта и в «Приуготовительных медитациях» Э. Тейлора // Anglistica: Сб. ст. по культуре и литературе Великобритании. Вып. 8. М. ; Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2000. С. 62-75; Половинкина О. И. Русские переводы Джорджа Герберта (К проблеме восприятия английской метафизической поэзии 17 века) // Национальная специфика произведений зарубежной литературы XIX-XX веков. Литературные связи. Типология. Интертекст: Межвузовский сборник научных трудов. Иваново: ИвГУ, 2002. С. 58-68; Волкова А. Г. «Творец виден через творение»: творчество Джорджа Герберта и францисканская традиция // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2008. № 6. С. 160-165; Волкова А. Г. Иероглифическая поэтика стихотворений Дж. Герберта // Диалог культур: Россия — Запад — Восток: Материалы Международной научно-практической конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. Х Юбилейные кирилло-Мефодиевские чтения». М. ; Ярославль, 2009. С. 156-160; Волкова А. Г. Специфика метафоры в поэзии Джорджа Герберта, Симеона Полоцкого, Кароля Войтылы // Материалы XVI Международной научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». Секция «Филология». М. : МГУ, 2009. С. 601-603; Malcolmson C. George Herbert: A Literary Life. Basingstoke ; N. Y. : Palgrave MacMillan, 2004.

Герберт Джордж (Wells, Herbert George) (1866-1946), английский писатель. Родился 21 сентября 1866 в Бромли, пригороде Лондона. Отец его был лавочником и профессиональным крикетистом, мать экономкой. Образование получил в классической школе Мидхёрст и в Кингз-колледже Лондонского университета.

После ученичества у торговца мануфактурой и работы в аптеке побывал учителем в школе, преподавателем точных наук и помощником у Т. Х. Гексли, в 1893 профессионально занялся журналистикой.

Тот, кто не смотрит вперед, оказывается позади.

Герберт Джордж

На протяжении творческой жизни (с 1895) Уэллс написал ок. 40 романов и многие тома рассказов, более десятка полемических сочинений по философской проблематике и примерно столько же работ о перестройке общества, две всемирные истории, около 30 томов с политическими и социальными прогнозами, более 30 брошюр на темы о Фабианском обществе, вооружении, национализме, всеобщем мире и пр., 3 книги для детей и автобиографию.

Его первой попыткой в художественном роде был роман Машина времени (The Time Machine, 1895) — о путешествии изобретателя в отдаленное будущее.

Затем последовали Остров доктора Моро (The Island of Dr. Moreau, 1896), Человек-невидимка (The Invisible Man, 1897), Война миров (The War of the Worlds, 1898), Первые люди на Луне (The First Men in the Moon, 1901), рассказывавшие, соответственно, о пересадке человеческих органов диким зверям, о невидимости, вторжении марсиан на землю и путешествии на Луну.

Эти романы обеспечили писателю славу самого значительного экспериментатора в жанре научной фантастики и показали его способность сделать правдоподобным самый дерзкий вымысел. Впоследствии в произведениях подобного рода, например в романе Мир освобожденный (The World Set Free, 1914), он сочетал научную достоверность с политическими прогнозами о грядущем всемирном государстве.

Тезис о науке, способной создать всемирное государство, в котором человек сможет разумно пользоваться своими изобретениями, с воодушевлением повторяется во всех книгах Уэллса, однако его оптимизм, до той поры безграничный, сокрушила Вторая мировая война, после чего он дал волю отчаянию и в книге Разум на краю своей натянутой узды (Mind at the End of Its Tether, 1945) предсказал вымирание человечества.

В более «литературных» своих произведениях писатель демонстрирует незаурядный талант в изображении характеров и построении фабулы, приправляет повествование юмором, однако порою сюжет вытесняют рассуждения о науке, лекции о всех мыслимых и немыслимых предметах, отклики на злободневные события, так что, по его собственной оценке, лишь некоторые из его сочинений содержат составляющие, гарантирующие им долговечность; в числе таковых Любовь и господин Луишем (Love and Mr. Lewisham, 1900), Киппс (Kipps, 1905), Анн-Вероника (Ann Veronica, 1909), Тоно-Банге (Tono-Bungay, 1909), История господина Полли (The History of Mr. Polly, 1910), Новый Макьявелли (The New Machiavelli, 1911), Взыскуемое великолепие (The Research Magnificent, 1915), Проницательность господина Бритлинга (Mr. Britling Sees It Through, 1916), Джоан и Питер (Joan and Peter, 1918), Мир Уильяма Клиссолда (The World of William Clissold, 1926), — все они в той или иной степени автобиографичны.

Джордж Герберт Мид (1863-1931) родился в штате Массачусетс. После окончания Гарвардского университета и стажировки в Германии он становится профессором Чикагского университета и преподает в нем вплоть до 1931 г. При жизни был малоизвестен, поскольку не опубликовал ни одного крупного научного труда, а свою деятельность ограничил только чтением курсов лекций (пользовавшихся большим успехом у слушателей). Популярность Мида выросла после смерти, когда группа его бывших студентов и почитателей таланта издала сочинения ученого в четырех томах, основанные на лекционных конспектах студентов и авторских рукописях. Главная работа - "Сознание, Я и Общество"*79. Далее, в процессе анализа творчества Мида , мы будем постоянно ссылаться на эту работу и цитировать ее.

*79: {Mead G. Mind, Self and Society. Chicago, 1934.}

Центральным в учении Мида является понятие межиндивидуального взаимодействия (так же как и у Ч. Кули - основателя интеракционизма ). С этой категорией тесно связана другая, не менее важная в творчестве Мида , - социальный акт. Он рассматривается как диалог между индивидами, как постоянный, непрекращающийся обмен установками и действиями между ними. Социальный акт включает четыре стадии: импульс, восприятие, манипуляцию и консуммацию (потребление). Импульс рассматривается как побуждение участника взаимодействия внешней социальной средой к действию, восприятие (перцепция) - как формирование в сознании индивида представления об объекте будущего действия, манипуляция, как процесс взаимодействия субъекта и объекта, консуммация (потребление) - как получение пользы от объекта взаимодействия и ее оценка.

Рассматривая социальный акт как взаимодействие, американский исследователь выделяет два его типа - несимволическое и символическое взаимодействие. Первый тип означает непосредственную реакцию людей на действия друг друга. Что касается второго, основного типа взаимодействия - символического , то в ходе его происходит обмен "установками, смыслами и значениями" в различных формах , в первую очередь языковой. Последняя может выступать как жестовая, письменная, вербальная форма коммуникации . Рассматривая различные виды жестов, особое внимание Мид уделяет анализу голосового жеста и превращению его в значимый символ взаимодействия. Совокупность и взаимосвязь голосовых жестов рассматривается им как речь.

Американский ученый постоянно подчеркивает, что социальный мир человека и человечества формируется в результате процессов социальных взаимодействий, в которых большую роль играет "символическое окружение". Согласно Миду , общение между людьми осуществляется при помощи особых средств - символов, к которым он относит жест и язык. Символическое окружение человека оказывает на него решающее влияние, поскольку способствует формированию сознания личности и человеческого Я. Жест - это начальный, незавершенный элемент человеческого поведения. Жест и реакция на него опосредуется значением, которое как бы "располагается" между жестом и воспринимающим его человеком. Смысл жеста вызывает (если он понятен) инстинктивную реакцию. Мид пишет: "Жест выражает некое результирующее социального действия, результирующее, на которое имеется определенный отклик со стороны вовлеченных в это действие индивидов: таким образом, смысл дается или формулируется в терминах отклика" [От жеста к символу. 1996. С. 221].

Но жест не имеет социально закрепленного значения. Зато его имеет язык. Как указывает социолог, "решающее значение языка для развития человеческого сознания заключается в том, что этот стимул обладает способностью воздействовать на говорящего индивида так, как он воздействует на другого" [Там же. С. 217].

По мере трансляции символов индивид передает партнеру и ряд стимулов к поведению. На этой основе межличностное взаимодействие сводится к процессу "перенимания ролей". В результате своеобразного копирования действий социального партнера происходит передача определенной социально значимой информации.

Концепция межи индивидуального взаимодействия Мида включает в себя положение об обусловленности его (взаимодействия) социальными факторами. Характер восприятия индивидом окружающей социальной действительности детерминирован опытом его общения с другими людьми и собственной способностью воспринимать мир и себя так, как этот мир видят другие и как это выражено символами (жестами и языком).

По мнению социолога, человеческие действия имеют изначально значимый социальный характер. Объяснить поведение индивида можно лишь в терминах организованного поведения социальной группы; если же действия индивида не рассматривать как единое целое, то объяснить их нельзя.

Мид подробно исследует проблему приспособления действий индивидов друг к другу в рамках социального процесса. Приспособление, характеризуемое им как взаимодействие, "происходит посредством коммуникации: посредством жестов на более низких уровнях человеческой эволюции и посредством значимых символов (жестов, обладающих смыслом и являющихся, следовательно, чем-то большим, чем простые заместительные стимулы) на более высоких уровнях человеческой эволюции" [Там же. С. 220]. В качестве основного фактора приспособления действий индивидов (рассматриваемого как взаимодействие) у ученого выступает смысл, который "возникает и располагается в пространстве отношений между жестом данного человеческого организма и последующим поведением этого организма, возвещенным другому человеческому организму посредством этого жеста" [Там же]. Отклик же одного организма на жест другого в любом данном социальном действии и будет смыслом этого жеста.

Согласно взглядам Мида , совокупность процессов взаимодействия создает общество и социального индивида. Происхождение Я целиком социально, главная его характеристика - способность становиться объектом для себя самого, следовательно, способность к самосознанию, что отличает его от неодушевленных предметов и живых организмов.