Роберт Оуэн.

Роберт Оуэн (гг.) - представитель утопического социализма в Англии. Его социальная утопия отри­цала всякую частную собственность В 20 лет Оуэн директор прядильни в Манчестере, в 1800г. - владелец фаб­рики в Нью-Ленарке. Пишет ряд работ - социалистических проектов «с целью спасти человечество»: «Об образо­вании человеческого характера» (1814), «Доклад графству Нью-Ленарк» (1820), «Замечания о влиянии промыш­ленной системы» (1815), «Изложение рациональной системы общества» (1830), «Книга о новом нравственном ми­ре» (1840). Резко критиковал капитализм, его противоречивость и хаотичность, отмечая «троицу зол»: частная собственность, религия и брак на основе собственности Он считал, что человечество не разрешит своих про­блем, пока имущество не станет общественной собственностью. Но - мирным путем, без классовой борьбы В от­личие от французских единомышленников его программа отличалась скрупулезностью и практицизмом Ха­рактерная особенность - опора на трудовую теорию стоимости Д. Рикардо. Он предложил уничтожить день­ги и ввести эквивалент трудовых затрат - «рабочие деньги» Организовал «Базар справедливого обмена», ко­торый быстро обанкротился (ходовой товар быстро разобрали с целью перепродажи, а базар затоварился неходо­вым товаром) Предложил капиталистам продать средства производства профсоюзам. Критиковал теорию народонаселения Т. Мальтуса и искренне верил в приход социализма путем принятия разумных законов и просвеще­ния населения. Ячейка будущего общества - кооперативная община, основа богатства - обязательный труд для всех - от каждого по способностям - каждому по труду Для уничтожения противоположности между го­родом и деревней - труд в общине необходимо чередовать Он создал кооперации в США «Новая гармония», в Англии «Арбистон» и «Мизеруэлл», которые или распались или стали коллективными капиталистическими пред­приятиями. Ф. Энгельс подчеркивал, что «теоретический социализм никогда не забудет, что стоит на плечах Сен-Симона, Фурье и Оуэна».

РОБЕРТ ОУЭН И РАННИЙ АНГЛИЙСКИЙ СОЦИАЛИЗМ

«В гостиной был маленький, тщедушный старичок, се­дой как лунь, с необычайно добродушным лицом, с чистым, светлым, кротким взглядом,- с тем глубоким детским взглядом, который остается у людей до глубокой старости, как отсвет великой доброты.

Дочери хозяйки дома бросились к седому дедушке; видно было, что они приятели.

Я остановился в дверях сада.

- Вот кстати как нельзя больше,- сказала их мать, протягивая старику руку,- сегодня у меня есть чем вас угостить. Позвольте вам представить нашего русского друга. Я думаю,- прибавила она, обращаясь ко мне,- вам приятно будет познакомиться с одним из ваших патриар­ хов.

- Robert Owen,- сказал, добродушно улыбаясь, ста­рик,-очень, очень рад.

Я сжал его руку с чувством сыновнего уважения; если б я был моложе, я бы стал, может, на колени и про­сил бы старика возложить на меня руки...

- Я жду великого от вашей родины,- сказал мне Оуэн,- у вас поле чище, у вас попы не так сильны, пред­рассудки не так закоснели... а сил-то... а сил-то!»

Так рассказывает о своей встрече с Оуэном в 1852 г., когда последнему было за восемьдесят. После характеристики Оуэна, данной основоположниками марк­сизма (особенно Ф. Энгельсом в «Анти-Дюринге»), эта глава из «Былого и дум», может быть, лучшее, что о нем написано. Характерно, что Маркс, говоря о Сен-Симоне, Фурье и Оуэне, употребил то же слово «патриархи», которое встречается у Герцена.

Разумеется, взгляд Герцена, который сам проповедовал утопический крестьянский социализм, был существенно иной. Но и для Маркса и для Герцена Оуэн был одним из патриархов социализма.

Человек большого сердца

Роберт Оуэн родился в 1771 г. в ма­леньком городке Ньютаун (Уэльс) в семье мелкого лавочника, потом почтмейстера. В семь лет учитель местной школы уже ис­пользовал его как помощника, но еще через два года школьное образование Оуэна навсегда закончилось. С 40 шиллингами в кармане отправился он искать счастья в больших городах. Он служил учеником и приказчиком в мануфактурных магазинах Стэмфорда, Лондона и Манче­стера. Книги удавалось читать только урывками. Подобно Фурье, Оуэн не получил систематического образования, но зато был свободен от многих предрассудков и догм офици­альной учености.

Манчестер был в это время центром промышленной ре­волюции, особенно бурно развивалось здесь хлопчато­бумажное производство. Для энергичного и дельного юноши, каким был Оуэн, скоро представилась возможность выйти в люди. Сначала он, взяв у брата взаймы деньги, от­крыл с одним компаньоном небольшую мастерскую, изго­товлявшую прядильные машины, которые в то время быст­ро внедрялись в промышленность. Потом завел собствен­ное крохотное прядильное предприятие, где работал сам с двумя-тремя рабочими. В 20 лет стал управляющим, а за­тем и совладельцем большой текстильной фабрики.

Будучи по делам фирмы в Шотландии, Оуэн познако­мился с дочерью богатого фабриканта Дэвида Дейла, хо­зяина текстильной фабрики в поселке Ныо-Ланарк, близ Глазго. Брак с мисс Дэйл привел в 1799 г. к переселению Оуэна в Нью-Ланарк, где он стал совладельцем (вместе с несколькими манчестерскими капиталистами) и управля­ющим бывшей фабрики своего тестя. Как пишет Оуэн в своей автобиографии , он уже давно задумал свой промыш­ленный и социальный эксперимент и прибыл в Нью-Ланарк с твердым планом. Энгельс говорит: «И тут выступил в качестве реформатора двадцатидевятилетний фабрикант, человек с детски чистым благородным характером и в то же время прирожденный руководитель, каких немного».

Оуэн не посягал в то время ни на частную собствен­ность, ни на капиталистическую фабричную систему. Но он поставил своей задачей доказать и доказал, что чудовищ­ное наемное рабство и угнетение рабочих вовсе не явля­ются необходимым условием эффективного производства и высокой рентабельности. Он только создал для рабочих элементарные человеческие условия труда и жизни, и от­дача, как в виде повышения производительности труда, так и в виде социального оздоровления, оказалась разительной.

Только! Но надо представить себе, сколько труда, на­стойчивости, убежденности и мужества потребовало это от Оуэна и его немногих помощников! Рабочий день в Нью-Ланарке был сокращен до 10 с половиной часов (против 13-14 часов на других фабриках), заработная плата вы­плачивалась также в период вынужденной остановки пред­приятия по причине кризиса. Были введены пенсии для престарелых, организованы кассы взаимопомощи . Оуэн строил сносные жилища для рабочих и сдавал их за льгот­ную плату. Была организована добросовестная розничная торговля но сниженным, хотя и рентабельным, ценам.

Особенно много сделал Оуэн для детей, облегчив их труд на фабрике, создав школу, куда принимали малышей с двухлетнего возраста. Эта школа явилась прообразом бу­дущих детских садов. Такая забота о детях соответство­вала главному принципу, который Оуэн взял у философов XVIII в.: человек таков, каким его делает среда; чтобы сделать человека лучше, надо изменить среду, в которой он вырастает.

Оуэну приходилось вести постоянную борьбу со свои­ми компаньонами, которые возмущались этими, с их точки зрения, нелепыми идеями и еще более нелепыми затрата­ми и требовали, чтобы вся прибыль распределялась по па­ям. В 1813 г. ему удалось подыскать новых компаньонов, в числе которых было несколько богатых квакеров и фило­соф Дж. Бентам. Они согласились получать твердый до­ход в размере 5% на капитал, а в остальном предоставили Оуэну полную свободу действий. К этому времени имя Оуэна было широко известно, а Нью-Ланарк стал привле­кать толпы посетителей. Оуэн завел знакомства и нашел покровителей в самых высоких лондонских сферах: его мирная благотворительная деятельность еще мало кого беспокоила, а многим казалась неплохим способом разре­шения острых социальных проблем. Первая книга Оуэна «Новый взгляд на общество, или Опыт о принципах обра­зования человеческого характера» (1813 г.) была встре­чена благожелательно, поскольку ее идеи мало выходили за пределы осторожного реформаторства, особенно в сфере воспитания.

Но филантропия все менее удовлетворяла Оуэна. Он видел, что даже при известных успехах она бессильна раз­решить коренные экономические и социальные вопросы капиталистической фабричной системы. Впоследствии он писал: «В немногие годы я сделал для этого населения все, что допускала фабричная система. И хотя бедный рабочий люд был доволен и, сравнивая свою фабрику с другими фабричными предприятиями, а себя с другими рабочими, живущими при старой системе, считал, что с ним обраща­ются гораздо лучше, чем с другими, и больше о нем забо­тятся, и был вполне удовлетворен, однако, я понимал, что его существование жалко в сравнении с тем, что можно было бы создать для всего человечества при огромных средствах, находящихся в распоряжении правительств».

Непосредственным толчком для превращения Оуэна из капиталиста-благотворителя в проповедника коммунизма послужили дискуссии 1815-1817 гг., связанные с ухуд­шением экономического положения Англии, ростом безра­ботицы и бедности. Оуэн представил правительственному комитету свой план облегчения этих трудностей путем соз­дания для бедняков кооперативных поселков, где они тру­дились бы сообща, без капиталистов-нанимателей. Идеи Оуэна натолкнулись на непонимание и раздражение. То­гда Оуэн обратился прямо к широкой публике. В несколь­ких речах, произнесенных в Лондоне в августе 1817 г. при значительном стечении народа, он впервые изложил свой план. После этого он продолжал развивать и углублять его. Чем дальше, тем больше перерастал скромный проект, связанный с конкретной проблемой, во всеобъемлющую си­стему переустройства общества на коммунистических на­чалах. Это переустройство Оуэн мыслил через трудовые кооперативные общины, несколько напоминающие фалан­ги Фурье, но основанные на последовательно коммунисти­ческих началах. Он обрушился с критикой на три опоры старого общества, которые стояли на пути этой мирной революции: на частную собственность, религию и сущест­вующую форму семьи. Наиболее полно свои идеи Оуэн высказал в «Докладе графству Ланарк о плане облегчения общественных бедствий», опубликованном в 1821 г.

Выступление против основ буржуазного общества по­требовало от Оуэна большого гражданского мужества. Он знал, что вызовет ярость могущественных сил и интересов, но это не остановило его. С беззаветной верой в правоту своего дела он вступил на путь, с которого не сходил до конца дней. В 1817 -1824 гг. Оуэн объехал сею Британию, побывал за границей, произнес множество речей, написал массу статей и листовок, неустанно проповедуя свои идеи. До странности наивный при всем своем трезвом реализме, он верил, что власть имущие и богйтые должны быстро по­нять благодетельность его плана для общества. В эти и последующие годы Оуэн без конца предлагал его прави­тельству Англии и американским президентам, парижским банкирам и русскому парю Александру I.

Все усилия Оуэна были напрасны, хотя находились влиятельные люди, сочувствующие в той или иной мере его планам. В 1819 г. был даже создан комитет по сбору средств для его эксперимента; в состав комитета наряду с герцогом Кентом входил, в частности, Давид Рикардо. Однако собрать удалось лишь малую долю необходимых денег, и затея провалилась.

Разочаровавшись в английском «образованном обще­стве», не имея связи с рабочим движением тех лет, утра­тив даже свое влияние в Нью-Ланарке, Оуэн с сыновьями уехал в Америку. Он купил участок земли и основал в 1825 г. общину «Новая гармония», устав которой основы­вался на принципах уравнительного коммунизма. Практи­ческий склад ума и опыт помогли ему избежать многих ошибок, которые делали организаторы других подобных общин. Тем не менее это предприятие, поглотив 40 тыс. фунтов стерлингов - почти все состояние Оуэна, окончи­лось провалом. В 1829 г. он вернулся на родину. Выделив некоторые средства своим детям (их было семеро), Оуэн в дальнейшем вел очень скромный образ жизни.

К этому времени ему было около 60 лет. Для многих это стало бы концом активной деятельности, уходом на покой. Оуэн, напротив, совершил в 30-х годах то, что ока­залось не по силам другим утопическим социалистам: на­шел свое место в массовом рабочем движении.

В эти годы бурно росли производственные и потреби­тельские кооперативы, объединявшие ремесленников, а отчасти и фабричных рабочих. Оуэн скоро оказался во гла­ве кооперативного движения в Англии. В 1832 г. он орга­низовал Биржу справедливого обмена труда. Биржа при­нимала товары (как от кооперативов, так и от других продавцов) по оценке, основанной на затратах труда, и про­давала другие товары на «трудовые деньги». В конце кон­цов биржа обанкротилась, и Оуэну пришлось из своих средств покрывать убытки. Оуэн стоит у истоков и дру­гого движения рабочего класса, которому было суждено большое будущее,- профсоюзного. В 1833-1834 гг. он руководил попыткой создания первого всеобщего национального профессионального союза, который объединял до полумиллиона членов. Организационная слабость, недо­статок средств, сопротивление хозяев, имевших поддержку правительства,- все это привело союз к распаду. Замеча­тельные начинания Оуэна были роковым образом обрече­ны на неудачу, но ни одно из них не пропало даром.

Разногласия между Оуэном и другими лидерами рабо­чего движения шли по двум линиям. С одной стороны, для многих из них, осторожных и настроенных делячески, был неприемлем подход к кооперации и профсоюзам как к сту­пенькам антикапиталистического преобразования обще­ства. С другой стороны, Оуэн отрицал классовую борьбу и политические действия, что уже не удовлетворяло тех лю­дей, которые вскоре образовали костяк чартистского дви­жения. С этим крупнейшим движением рабочего класса 30-х и 40-х годов Оуэн никогда не мог найти общего языка.

Оуэн не был легким человеком в личном общении. Аб­солютная убежденность в своей правоте делала его нередко упрямым и нетерпимым. За 30 лет в Нью-Ланарке и в «Новой гармонии» он привык руководить, а не сотрудни­чать. Он стал мало восприимчив к новым идеям. Обаяние гуманистического энтузиазма в сочетании с деловитостью, которое так отличало Оуэна в молодости и в зрелые годы и привлекало к нему людей, отчасти уступило место на­вязчивому однообразию речей и мыслей. Сохранив до смерти большую ясность ума, он не избежал старческих странностей. В последние годы жизни Оуэн увлекся спири­тизмом, стал склонен к мистике. Но он сохранил обаяние доброты, которое отметил Герцен. Всю жизнь он очень любил детей. Взгляды Оуэна на воспитание сохраняют зна­чение и в наше время.

После 1834 г. Оуэн не играл большой роли в общест­венной жизни, хотя продолжал много писать, издавал журналы, участвовал в организации еще одной общины и неутомимо проповедовал свои взгляды. Его последователи образовали узкую секту, нередко выступавшую с довольно реакционных позиций.

Осенью 1858 г. Оуэн, имея от роду 87 лет, поехал в Ли­верпуль и на трибуне митинга почувствовал себя плохо. Отлежавшись в течение нескольких дней, он вдруг решил отправиться в свой родной город Ньютаун, где не был с детства. Там он и умер в ноябре 1858 г.

Оуэн и политическая экономия

Отношение Оуэна к политической экономии иное, чем у Сен-Симона и особенно у Фурье. Он не только не отвергает эту науку, но, напротив, утверждает, что его план покоится на ее принципах, имея в виду труды Смита и Рикардо. Энгельс пишет: «Весь оуэновский коммунизм, поскольку он вступает в экономи­ческую полемику, опирается на Рикардо». Оуэн был пер­вым, кто сделал из принципов классической школы анти­капиталистические выводы.

Впрочем, из буржуазной классической политэкономии Оуэн брал лишь то, что было ему нужно для его системы, игнорируя и даже прямо отвергая многое другое. Эконо­мических вопросов он касается в своих сочинениях походя, не занимаясь ими специально. Основные его экономиче­ские мысли содержатся в «Докладе графству Ланарк». Оуэн был практик и свои экономические идеи пытался осу­ществить в жизни: сначала в Нью-Ланарке, затем в Аме­рике и, наконец, в кооперативном движении и на Бирже справедливого обмена труда.

В основе взглядов Оуэна лежит трудовая теория стои­мости Рикардо: труд есть создатель и мерило стоимости; обмен товаров должен осуществляться по труду. Но в от­личие от Рикардо он считает, что фактически при капита­лизме обмен не совершается по труду. По его мнению, об­мен по труду предполагает, что рабочий получает полную стоимость произведенного им товара. В действительности этого нет и в помине.

Но для объяснения нарушения «справедливого» зако­на стоимости Оуэн обращается к идеям, которые напоми­нают чуть ли не Буагильбера: во всем виноваты деньги, это искусственное мерило стоимости, вытеснившее мерило естественное - труд.

Политическая экономия Оуэна нормативна в самой предельной степени: все эти соображения нужны ему толь­ко для обоснования предлагаемой им меры - введения трудовой единицы в качестве мерила ценности, обмена товаров на основе этого мерила, отказа от употребления де­нег. Это, по мнению Оуэна, разрешит самые трудные про­блемы общества. Рабочий будет получать справедливое вознаграждение за свой труд. Поскольку вознаграждение, получаемое трудящимися, будет соответствовать истинной стоимости товаров, станут невозможны перепроизводство и кризисы. Такая реформа выгодна отнюдь не только од­ним рабочим, в ней заинтересованы также землевладельцы и капиталисты: «...только труд, правильно вознаграждае­мый, дает возможность извлекать прибыль из продажи сельскохозяйственных и промышленных продуктов».

Каким именно образом деньги превращают «справед­ливый» обмен в сплошной обман? Чем в конечном счете определяются цены, если товары обмениваются не по ко­личеству труда, заключенного в каждом из них? Откуда возьмутся доходы капиталиста и землевладельца, если рабочий будет получать всю стоимость создаваемого его трудом продукта? Такие вопросы Оуэну можно задавать бесконечно, и даже приближения к ответу мы у него не найдем.

Экономические взгляды Оуэна были бы, очевидно, ни­сколько не выше мелкобуржуазных иллюзий об устране­нии зол капитализма путем реформы одной лишь сферы обращения, особенно путем устранения денег, если бы они не были у него неразрывно связаны с его планом радикаль­ного преобразования общества, включая производственные отношения. Оказывается, справедливый обмен по трудо­вой стоимости требует ликвидации капиталистической системы! Лишь в будущем обществе без частной собственности рабочий будет отдавать свой труд «по полной стои­мости». В таком случае отпадает и вопрос о капиталистах и землевладельцах. Они выиграют от переустройства об­щества не как капиталисты и землевладельцы, а как люди. Конечно, исторический характер товарного производ­ства и закона стоимости для Оуэна совершенно неясен. Для него это столь же вечные и естественные явления, как для Рикардо. Но Рикардо делал отсюда вывод о вечности и естественности капитализма, а Оуэн - прямо противо­положный вывод: о его «временности» и «противоестест­венности». Для Оуэна неприемлем и исторический песси­мизм рикардианства, который он не без основания связы­вал с влиянием Мальтуса и его теории народонаселения. Оуэн выступал против этой теории. Приводя данные о фак­тическом и потенциальном росте производства, в частности сельскохозяйственного, он заявлял, что не природа вино­вата в бедности людей, а общественное устройство.

Коммунизм Оуэна

Маркс и Энгельс отличали утопию Оуэна от других утопий той эпохи, подчеркивая ее коммунистический характер. У Маркса читаем: «В рикардовский период политической экономии перед нами выступают вместе с тем и противники [буржу­азной политической экономии] - коммунизм (Оуэн) и со­циализм (Фурье, Сен-Симон)...» У Энгельса: «Переход к коммунизму был поворотным пунктом в жизни Оуэна». Как мы видели, системы Сен-Симона и Фурье не были до конца социалистическими. В их будущем обществе ос­тавалась частная собственность с теми или иными ограни­чениями, оставались и капиталисты, в той или иной форме распоряжающиеся средствами производства и получаю­щие доход от капитала. Система Оуэна не только носит последовательно-социалистический характер, но и рисует вторую, высшую фазу коммунизма, где полностью ликви­дирована частная собственность и даже всякие классовые различия, существует обязательность труда для всех и, на основе роста производительных сил, распределение по по­требностям. Оуэнова утопия совершенно лишена религи­озной и мистической окраски, ее отличает известный реа­лизм, порой даже деловой практицизм. От этого система Оуэна не становится, конечно, менее утопичной. Как Сен-Симон и Фурье, он не видел действительных путей, кото­рые ведут в коммунистическое общество.

Важно другое. Пример Оуэна показывает, что идеалы
коммунизма вырастают из реальных условий более разви­того общества, каким была Англия начала XIX в. Оуэн свободен от многих мелкобуржуазных иллюзий француз­ских социалистов. У него нет сомнения в эксплуататор­ской сущности класса капиталистов и в необходимости
полной ликвидации частнокапиталистической собственно­сти. Основываясь на фабричной системе, он гораздо яснее видел конкретные пути такого роста производительности труда, который позволил бы создать действительное изо­билие и ввести распределение по потребностям. Ком­мунизм Оуэна резко и выгодно отличается от периодиче­ски появляющихся и, к сожалению, не потерявших акту­альности в наше время проектов грубого, аскетически уравнительного, «казарменного» коммунизма. Он мечтал
об обществе, где одновременно с огромным ростом произ­водства и богатства будет гармонично развиваться и сам человек, где неизмеримо возрастет ценность человеческой личности. Оуэн одним из первых показал, что, вопреки клевете наемников буржуазии, коммунизм и гуманизм не взаимоисключающие понятия. Наоборот, подлинный гуманизм расцветает в подлинно коммунистическом об­ществе.

Ячейкой коммунистического общества у Оуэна являет­ся небольшая кооперативная община с желательным чис­лом членов от 800 до 1200. Частная собственность и клас­сы в общинах полностью отсутствуют. Единственное раз­личие, которое может создавать известное неравенство и в труде и в распределении,- это «различие в возрасте и опытности». Механизм распределения Оуэн почти не опи­сывает, делая (опять-таки подобно Фурье) несколько не­ясных замечаний об обмене продуктами по труду внутри общины и ограничиваясь указанием, что при изобилии «каждому можно будет разрешать свободное получение из общих складов всего ему потребного».

Много внимания Оуэн уделяет формированию нового человека, причем изменение психологии он связывает прежде всего с материальными факторами - ростом бо­гатства и удовлетворения потребностей. Как следствие того и другого, «всякое стремление к индивидуальному на­коплению должно исчезнуть. Индивидуальное накопление богатств будет представляться людям столь же нера­зумным, как накопление воды в условиях, когда этой необходимой жидкости имеется больше, чем ее можно по­требить».

Выходя за пределы общины, Оуэн пытается обрисовать общество, объединяющее большое количество таких ячеек. Между ними существует значительное разделение труда, а взаимный обмен осуществляется на основе трудовой сто­имости. Для целей этого обмена какой-то союз общин бу­дет выпускать особые трудовые бумажные деньги под обеспечение товарами на складах. В представлении Оуэна это новое общество должно было в течение какого-то вре­мени сосуществовать со «старым обществом» и его государством, платить последнему налоги и продавать этому обществу товары на обычные деньги.

Оуэн обходил важнейший вопрос о том, каким образом, от кого получат общины исходные средства производства, в том числе землю. Его иногда можно понять в том наив­ном смысле, что средства производства будут безвозмездно переданы общинам государством или разумными капиталистами. Но в другом месте он более реалистично говорит, что членам общины придется «оплачивай проценты на капитал, потребный для того, чтобы дать им работу». Вы­ходит, от капиталистов общинам избавиться не удастся. В лучшем случае общины могут сохранить при себе предпринимательский доход, поскольку сами будут управлять производством, но ссудный процент - отдай!

Система Оуэна утопична и потому полна противоречий и непоследовательностей. Общая причина этого нам из­вестна: незрелость классовых отношений исключала для утопистов возможность разработать действительный путь переустройства общества. Для этого надо было понимать историческую роль рабочего класса, понимать необходи­мость и закономерность социалистической революции. Та­кое понимание было объективно невозможно для Оуэна, как и для других утопистов.

Но без их ошибок, как и без их достижений был бы невозможен тот прогресс в общественной науке, который уже при жизни Оуэна привел к возникновению марксизма.

Роберт Оуэн

Введение

"Мой собственный жизненный опыт и размышления привели меня к убеждению, что человеческая природа в основе своей является доброй, и ее можно обучить, воспитать и начиная с рождения поставить в такое положение, что, в конечном счете (т. е. как только наиболее значительные ошибки и искажения настоящей лживой и безнравственной системы будут преодолены и искоренены), она целиком должна стать внутренне единой, доброй, мудрой, богатой и счастливой. И я почувствовал, что для достижения этого славного результата можно не задумываясь ни на минуту пожертвовать собственным характером, счастьем и жизнью. И моим решением было преодолеть все препятствия и достигнуть успеха в этой попытке или умереть".

Роберт Оуэн, сын седельного мастера и торговца скобяными изделиями, стал одним из самых преуспевающих фабрикантов эпохи Промышленной революции, заслужив репутацию производителя превосходного сукна. Однако свой след в истории он оставил не как успешный и уважаемый предприниматель, а как один из наиболее выдающихся социальных реформаторов эпохи, основатель современного британского социализма и вдохновитель кооперативного и профсоюзного движений.

Роберт Оуэн - оригинальный мыслитель, человек воображения, филантроп, визионер и идеалист, но при этом имевший силы сделать попытку и реализовать свои идеи.

Детство и ученичество

"Я был лучшим бегуном и прыгуном в школе. Я засиживался в библиотеках священников, врачей и юристов_ Обычно за день я прочитывал целый том_ Я читал все биографии философов и великих людей, какие только мог найти".

Роберт Оуэн родился в Нью Тауне (Средний Уэльс) в 1771 г.. Он был шестым ребенком местного седельного мастера и торговца скобяными товарами. Веселый и активный мальчик, он с удовольствием делал все, что присуще детям: играл в футбол, учился танцевать и играть на кларнете. В школе он преуспевал настолько, что уже в семь лет стал "учеником-учителем". Роберт был исключительным ребенком во многих отношениях. До того как ему исполнилось десять лет, он прочитал многое из популярной классики, например, "Путешествия колонистов" и "Робинзон Крузо", а также книги по истории и богословию , как правило, считавшиеся слишком трудные для ребенка.

Закончив школу в возрасте девяти лет и проведя год в качестве подручного в местном галантерейном магазине, Роберт был послан в Лондон к своему старшему брату. Он стал подмастерьем у Джеймса МакГаффода и торговцем тканями у Стэмфорда в Линкольншире. Его хозяин был добрым и великодушным человеком и поощрял Роберта продолжать свое образование. Роберту было хорошо в семье МакГаффода, а характерные для ее членов либеральные взгляды на религию сильно повлияли на мальчика.

Закончив учиться, в 1785 г. Роберт вернулся в Лондон с целью приобретения опыта и получения места подручного в крупном и известном магазине мануфактурных товаров на Лондон Бридж. Это была совсем другая работа с длинным рабочим днем и плохими условиями. Здоровье Роберта стало ослабевать, и через несколько месяцев он нашел новую работу и переехал в Манчестер.

От подручного в магазине до старшего прядильщика на суконной фабрике

"Я не имел ни малейшего представления об этих новых машинах. Я с компетентным видом смотрел на рабочих, хотя я ровно ничего не знал. Однако благодаря зоркому наблюдению за всем, что происходило, я поддерживал порядок и бесперебойность в работе на всей фабрике".

В конце 18 века в текстильной промышленности произошла крупная революция, а Манчестер превратился в центр хлопковой отрасли. Вначале суконное производство было сосредоточено в деревне, но изобретение гидроэнергетических прядильных машин, таких как кольцепрядильная машина Аркрайта, прядильная машина периодического действия Харгрейва и позднее мюль-машина Комптона, привели к появлению суконных фабрик.

В познакомился с Эрнестом Джонсом, молодым инженером, убедившим его в перспективности производства новых прядильных машин. В 1789 г. он одолжил у своего брата 100 фунтов, и кроме него в дело вошли еще два человека. Хотя Джонс и был хорошим инженером, именно Роберт Оуэн стал продвигать дело вперед.

Партнерство продолжалось не долго, и Роберт Оуэн открыл дело по пряже хлопка, наняв для этого всего трех рабочих. Это предприятие было успешным и помогло ему получить место управляющего на крупной фабрике. В возрасте 20 лет он стал управлять фабрикой, основанной на паровой тяге, на которой работало 500 рабочих. Вскоре он овладел искусством хлопкопрядения и приобрел репутацию превосходного мастера в этой области. Его карьера быстро развивалась и, в конечном счете, он стал партнером в Чорлтон Твайст Компани.

Роберт Оуэн в течение 13 лет оставался в Манчестере и стал респектабельным бизнесменом и известной личностью в интеллектуальных кругах. В 1793 г., в возрасте 22 лет, он получил приглашение стать членом Литературного и философского общества Манчестера. Здесь он познакомился с новыми идеями и совершенно другой прослойкой общества. Вскоре он подружился с наиболее известными интеллектуалами, включая д-ра Персиваля, инициатора реформы общественного здравоохранения, поэта Кольриджа и химика Джона Дальтона.

Как активный член Общества, Роберт Оуэн принимал участие в дискуссиях и написал статьи по "усовершенствованию суконной промышленности" , "полезности обучения" , "всеобщему счастью и индустриализации" и "социальному влиянию на веру" . Эти заголовки предполагают, что у него уже формировались идеи относительно социальной реформы, и когда в 1796 г. возникло Манчестерское управление здравоохранения, он выразил желание войти в его комитет как представитель суконной промышленности.

Нью Ленарк

"Моей целью было не просто стать управляющим суконными фабриками, но изменить условия жизни людей, оказывающих вредное влияние на характер всего населения_ Общество было поистине несчастным, а порок и безнравственность выросли до чудовищных размеров".

Многие из потенциальных заказчиков Чорлтон Твайст Компани жили на севере Манчестера, и Роберт Оуэн часто путешествовал на север, вплоть до Глазго, с целью получения заказов. Во время одного из таких путешествий он познакомился с Каролиной Дейл (на которой позднее женился), дочерью Дэвида Дейла, богатого глазговского бизнесмена и владельца крупных суконных фабрик в Нью Ленарке. В 1799 г. Оуэн и его партнеры купили фабрики Нью Ленарка и вскоре после этого он вместе с молодой женой переехал в Нью Ленарк. С самого начала Роберт Оуэн решил модернизировать фабрики и улучшить как трудовые, так и социальные условия для своих рабочих.

В это время на фабрике работало от 1500 до 2000 человек, включая 500 детей. Эти дети были отправлены сюда из приходских работных домов и работали подмастерьями. Владельцы фабрик должны были кормить, одевать, воспитывать своих подмастерьев и предоставлять им жилище, однако мало кто из них хорошо справлялся с этой частью своих обязанностей. В результате дети были маленькими и слабыми, из-за плохих условий они не могли нормально расти, и обычно они оставались неграмотными. Правил безопасности, фактически, не существовало, и многие дети погибали или становились калеками от несчастных случаев на работе.

На большинстве фабрик условия работы были ужасающими. Рабочие вынуждены были проводить долгое время в темных плохо проветриваемых помещениях за очень низкую зарплату. Безнравственность и пьянство были обычным явлением среди рабочих. Только немногие люди, такие как Роберт Оуэн, сознавали, что эти проблемы были прямым результатом нищеты и плохих условий.

Фабрики Нью Ленарка, вероятно, были лучше большинства других фабрик, и, тем не менее, по современным стандартам и там условия были ужасными. Для Роберта Оуэна эти фабрики представляли собой идеальное место для проведения эксперимента социальной реформы. Хотя он действовал из благих побуждений, ему нужно было заслужить доверие своих рабочих. В этом он преуспел после того, как платил им зарплату в течение четырех месяцев, несмотря на остановку работы на фабриках во время эмбарго на экспорт сукна в Америку. Такой поступок привлек к нему преданность и любовь его рабочих.

Социальная реформа в Нью Ленарке

"Мне пришлось начинать с плохих и несовершенных условий, но это были условия, к которым люди за долгое время привыкли и ко многим из которых они были сильно привязаны. Мне пришлось отвечать на возражения своих компаньонов, которые были хорошими коммерсантами и искали хорошей прибыли на вложенный ими капитал".

Роберт Оуэн выдержал в Нью Ленарке трудную борьбу. В начале рабочие с подозрением отнеслись к его новым проектам, а его компаньоны, хотя и сочувствовали ему в его стремлениях, опасались за свои вложения. Несмотря на эти проблемы, он был полон решимости осуществлять свой эксперимент.

Для начала Роберт Оуэн хотел сократить рабочий день с 13 до 10 часов, однако под давлением своих компаньонов был вынуждено увеличить его до 14 часов. Это было серьезным шагом назад, и рабочий день в 12 часов был введен только в 1816 г.. На других направлениях он был более успешен: был введен минимальный возраст в 10 лет для подмастерьев и нанимались только местные дети.

Намерения Роберта Оуэна не ограничивались его фабрикой. Он также хотел улучшить условия жизни своих рабочих. Он начал с улучшения существовавших домов и строительства новых, мощения дорог и введения системы уборки улиц. Все частные магазины были закрыты, а фабричная лавка, открытая Дэвидом Дейлом, была увеличена, а прибыли от ее работы использовались для открытия бесплатной сельской школы.

Не удовлетворяясь улучшением жизненных и трудовых условий рабочих, Роберт Оуэн пытался также повлиять на их моральные устои. Было создано местное правительство и специальная картотека с целью учета пьянства. На фабрике поведение рабочих регистрировалось смотрителями, использовавшими "безмолвные мониторы". У рабочего места каждого рабочего появились цветные метки: черная за плохое поведение, голубая за безразличие, оранжевая - за хорошее и белая - за отличное поведение. Эта система была очень эффективной, и постепенно число оранжевых и белых меток стало увеличиваться.

Школа Нью Ленарка

"Дома бедных рабочих обычно были совсем непригодны для обучения юных детей. Поэтому обращение и общение с детьми были прямо противоположным тому, какое требовалось для хорошо обученных и воспитанных детей".

"За шесть дней трудно создать что-либо
путное. Взять хотя бы наш мир"
Янина Ипохорская

"Создать мир легче, чем понять его"
Анатоль Франс

В любой (хорошей или плохой) религии описывается сотворение мира. Исключение составляют буддизм и даосизм (и то, это скорее философские системы, нежели религии). Они сотворение мира не описывают. Глянем на сотворение мира по христианству.

Сначала ничего не было: ни материи, ни пространства. Был лишь бог. Он долгое "время" (времени вообще-то тоже не было, ибо нечего было измерять) висел на одном месте. Движения не было (не было относительности). В какой-то момент ему это надоело. Почему именно надоело - сиё великая тайна есть. "Вначале он сотворил небо и Землю" . Земля была пуста и безвидна (не имеющая формы) и носился над водой дух божий (Бытие, 1:1-2) . В следующем предложении бог говорит "да будет свет" . И стал свет.

Далее он отделил свет от тьмы и назвал свет днем, а тьму - ночью (Бытие, 1:3-5) . Что он сделал на следующий день? Занялся созданием неба по второму разу! "И сказал бог: да будет твердь посреди воды, и да отделит она воду от воды... И отделил воду, которая под твердью от воды, которая над твердью. И назвал твердь небом " (Бытие, 1:6-8) . Получилось двойное небо. Тут не наука, тут всё круто. По христианству небо твердое, и оно отделяет воду, которая на земле, от той воды, которая наверху. Существовало убеждение, что по ту сторону этой тверди имеется громадный водоем, которому небо служит днищем. Типичные еврейские убеждения древнего времени (нам-то зачем в эту абракадабру верить?). Мало того, небо бог Иегова создал два раза. Если это не бред, то что это тогда такое?

Ту воду, которая была под небом (то есть "твердью") он собрал в одно место. Появилась суша (кстати, о создании воды ничего не говорится). На следующий день он произвел зелень. На четвертый день были созданы "два светила великие: светило большое, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды" . Бог закрепил их на "тверди небесной" (Бытие, 1:14-16) . Есть чему удивиться. Свет был создан в первый день и разделение суток на день и ночь уже было. Солнце и Луна были созданы на четвертый день. Первые три дня их не было. Свет прекрасно существовал без Солнца три дня? Кроме того, день менялся ночью без светила . Мы знаем, что Луна не является светилом. Она отражает свет. Но в библии, которую как бы диктовал сам бог, она названа светилом. Абсурд.

Обратим внимание на то, что Солнце и Луна называются "великими светилами", а звезды упоминаются между прочим. Им отведена ничтожная роль. Ни для кого не является тайной, что Солнце - весьма скромная по размерам (космическим, конечно же) звезда. Есть звезды гораздо больше Солнца. И их миллиарды. Бог якобы повесил Солнце и Луну на "тверди небесной". Но это невозможно. Среднее расстояние от Земли до Солнца 150 миллионов километров. До Луны - 384 тысячи километров. Любой школьник это знает.

КАКУЮ ЖЕ АДЕКВАТНУЮ КАРТИНУ МИРА МОЖЕТ НАМ ПРЕДЛОЖИТЬ БИБЛИЯ, ЕСЛИ С САМОГО НАЧАЛА ОНА ПРЕПОДНОСИТ НАМ ТАКИЕ ГЛУПОСТИ?

На следующие дни (пятый и шестой) бог Иегова создал рыб, птиц, животных, рептилий и прочую тварь (Бытие, 1:20-25) . Наконец, он решил создать человека. "И сказал бог: СОТВОРИМ человека по образу НАШЕМУ и подобию НАШЕМУ , и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по Земле" (Бытие, 1:26) . Здесь бог одновременно сотворил и мужчину и женщину (Бытие, 1:27) . Ни о каком сотворении мужчины из глины, а женщины от его ребра пока речи не идет.

В ту пору бог назывался "элохим". Так величает его древнееврейский текст книги "Бытие ". А теперь немного лингвистики: слово "элохим" - это форма множественного числа . Довольно странно, что библия называет так совершенно одинокого бога. Не менее странно, что этот одинокий бог как будто обращается к кому-то: "сотворим... по образу и подобию нашему". Что это еще за МЫ ? К кому он обращается? Самого себя единственного называет МЫ ? Христианское однобожие уже выглядит нелепо. Отсюда вывод - всё это своровано из древних форм мировоззрений и переиначено древними жидами на свой убогий лад.

Для пропитания бог Иегова дал людям траву и фрукты с овощами, а зверям - всю зелень травную в пищу (Бытие, 1:29-30) . Все, животные, если верить библии, раньше были травоядные. Все давились травой. Львы, крокодилы, змеи, тигры, белые медведи и все живые существа ели одну траву. Представляете? У христиан всё возможно, эти ещё и не в такое могут поверить.

Во 2 -ой главе книги Бытие можно прочесть еще один вариант создания Земли со всеми "наворотами". И он отличается от первого. Порядок создания таков: Земля и небо, растения, мужчина, райский сад, живность, женщина от ребра мужчины. Словом, весь порядок нарушен. Никакой четкой системы. Одна каша. Читаю одну главу о сотворении мира - написано одно. Переворачиваю страницу - написано другое. И ради чего вся эта путаница? Зачем так запутывать читающего? Да чтобы создать в голове христианина кашу, чтобы он сам не мог ничего понять и думал, что поп в церкви знает это лучше и сможет ему всё объяснить.

Первого человека христианский бог сотворил из глины. "И сказал бог: не хорошо человеку быть одному, сотворим (снова обращение непонятно к кому - S.C. ) ему помощника" (Бытие, 2:18) . Из ребра мужчины была сотворена женщина - "помощник". Но для любой женщины унизительно определение, что она помощник. Христианство ставит женщину гораздо ниже мужчины. К этому мы еще вернемся.

С давних времен людей всегда интересовало то обстоятельство, что женщина была сотворена из ребра мужчины. Почему не из глины? Что, больше глины что ли не было? Зачем из ребра? К чему такой странный и сложный способ? Ведь богу пришлось усыплять мужчину, чтобы взять у него ребро, а это место закрыть плотью. Из глины бог мог бы легко создать и женщину, а не заниматься ерундой.

Объяснение этой нелепости пришло из развалин Вавилона. В шумерском мифе у бога воды и мудрости Энки болело ребро (на шумерском языке слово "ребро" произносится как "ти"). Богиню, которая должна была вылечить Энку, звали Нинти, то есть в переводе - "владычица ребра". Речь идет об игре слов. Одновременно слово "ти" означало "животворить, давать жизнь". Нин-ти - "дающая жизнь". Таким образом имя этой богини означало в равной степени и "женщину, дающую жизнь". Именно этот каламбур, возможно, древнейший в истории, был содран евреями в ветхий завет. Нинти евреи подменили Евой, которая у них являлась праматерью человечества, точнее "женщиной, дающей жизнь". Двусмысленность была утрачена, поскольку еврейские слова, означавшие "ребро" и "давать жизнь", были совершенно непохожи.

“Я верю в бога иудеев и христиан, но я отрицаю, что он сотворил мир. Он всего-навсего лишь привёл в относительный порядок некоторую незначительную его часть, и всё, до чего он коснулся, носит на себе печать его грубого и недальновидного ума. Не думаю, чтобы он был вечен и безконечен, ибо нелепо представить себе существо, которое не ограничено ни во времени, ни в пространстве. Я считаю его недалеким, весьма недалеким. Не верю я также и в то, что он единый бог: он очень долгое время и сам в это не верил. Он раньше был политеистом, а потом его гордыня и лесть его обожателей сделали из него монотеиста. В мыслях его мало последовательности; и он вовсе не так могуществен, как это думают. Словом, это скорей суетный и невежественный демиург, а не бог” (Анатоль Франс, “Восстание ангелов”, гл. 10) .

А кто-то сомневался? Создать мир может каждый - надо просто закрыть глаза и пустить свою фантазию в свободный полет. Что из этого выйдет? Пожалуй, это не имеет значения. Я хочу лишь сказать о том, что созидание - процесс творческий, спонтанный и оттого почти всегда неосознан-ный.
А вот чтобы понять, проникнуть в суть уже созданного, требуются усилия разума. И немалые. Для примера, оглянитесь вокруг. Вокруг вас - мир. Пусть даже в чем-то скучный и ненавистный, но свой, родной, обжитый. Можно ли постичь его суть? Вряд ли. Дело даже не в том, что мы нахо-димся внутри и вовлечены в мировые процессы. Если бы была возможность оказаться вне этого мира, он бы не стал от этого понятней.
А возможно, и нет его - нет никакого смысла. И даже более - нет никакого мира, а есть лишь ил-люзия. Эта идея лишь на первый взгляд кажется дикой - когда создашь в своем воображении па-рочку-другую миров, уже и к этой реальности относишься спокойнее.
И все-таки становится страшновато, когда к тебе внезапно приходит ощущение иллюзорности бы-тия. Чаще всего это случается, когда надолго остаешься один или когда слишком тихо. И ты ощу-щаешь себя не человеком, а центром всей этой вселенской тишины, всего этого пугающего одино-чества. В такие мгновения мир становится призрачным, а за зыбкими иллюзиями чудится Пустота.
А иногда я чувствую себя наблюдателем. Это происходит, когда замыкаешься в себе. Очень странное ощущение - ощущение, что мир проходит мимо. Кажется, что можно протянуть руку, ухватить цветастое полотно и дернуть. И мир сорвется, как старая занавеска с заржавевшей гарди-ны… Кажется, можно однажды ночью выйти из дома и уже не вернуться. Не потому, что с тобой что-то случиться, а потому что ничего не случилось. Просто ты пошел куда-то дальше, сквозь гус-тую темную синь ночного неба, зачерпывая горстями звезды… Это ощущение немного пугает меня, но пугает приятно. И я не удивлюсь, если однажды не вернусь обратно.
А еще есть ощущение, наиболее свойственное людям: что ты «в теме». В смысле, в мире. Пусть ты всего лишь маленькая песчинка, но зато задействованная в глобальных процессах! Не знаю, как у других людей, а у меня эти ощущения порой сильно обостряются. Я ощущаю себя неотъемлемой частью мира. Частью мира природы, скажем так. Возможно, во мне просто просыпается эстет, но я не думаю, что нормальный среднестатистический эстет станет ощущать себя частью осеннего ле-са, звездного неба или там грозы… И тем не менее это чувство единства наполняет меня необык-новенным счастьем, потому что в такие моменты я понимаю какую-то странную, совсем нечело-веческую истину - что все в мире существует просто потому, что существует. Я хороню мысли о жизни, смерти, смысле и т.п. в своей голове, потому что сама мысль становится кощунственным явлением. Жаль, это длится недолго… Счастье уходит, и ты снова - человек, который смотрит во-круг и ни-че-го не понимает.
Обидно.
Забавно.
Наверное, так должно быть. И я не думаю, что ища, надо обязательно находить. Важен сам про-цесс поиска. Есть ли смысл жить в мире, который для тебя - открытая книга, логическая схема причин и следствий, лишенная ореола таинственности? Пф-ф… Зачем знать Вечные Ответы на Вечные Вопросы, если они не приносят радости?
Вот и я думаю, что незачем.
Мне просто нравится поиск, нравится определенный анализ своих ощущений от мира. Нравится верить, что если однажды один мир истощит свои загадки, я смогу создать другой - непонятный и влекущий.

Мир достаточно велик, чтобы удовлетворить нужды любого человека, но слишком мал, чтобы удовлетворить людскую жадность.
М. Ганди

Мир питается крупицами истины и большим количеством лжи.
Р. Роллан

Мир полон людей, проявляющих готовность: одни с готовностью трудятся, другие с готовностью разрешают им это делать.
Р. Фрост

Этот мир представляет собой комедию для тех, кто мыслит, трагедию для тех, кто чувствует.
Г. Уолпол

Издали мир кажется букетом красочных цветов, вблизи же он не более как терновый кустарник.
П. Буаст

Создать мир легче, чем понять его.
А. Франс

Что может быть хуже, чем мир, которым управляют мужчины? Разве что мир, которым управляют женщины.
Н. Астор

Изменчив сей мир,
Его счастье сурово:
Что послано в дар
Все отнимется снова.
Ю. Баласагуни

Нашим потомкам не в чем нас упрекнуть. Правда, мы оставляем им препаскудно устроенный мир, но также и средства для его уничтожения.
Г. Лауб

В мире больше пустого, чем полезного.
Теофраст

Все в мире поставлено с ног на голову. Жизнь следовало бы начинать стариком, обладая всеми преимуществами старости - положением, опытом, богатством, – и кончать ее юношей, который может всем этим так блистательно насладиться. А сейчас мир устроен так, что в юности, когда счету нет удовольствиям, которые получаешь на один-единственный доллар, у вас этого доллара нет. В старости же у вас есть доллар, но уже нет ничего такого, что хотелось бы на него купить.
Марк Твен

Если мы хотим пользоваться миром, приходится сражаться.
Цицерон

Так уж устроено в нашем мире – накопленное вызывает зависть, хорошее порождает нечисть.
Пу Сунлин

У мира - две оси: любовь и голод. Любовь и голод – основа всего человеческого бытия.
А. Франс

Все в мире двойственно, как в духовной, так и в физической сферах. Зло занимает столь же важное место, что и добро, тьма не уступает свету. Тень и материя неразделимы.
Г. Миллер

Все в этом мире уравновешивается. Возможно, у других дела идут лучше, чем у нас, зато их дети намного хуже.
Автор неизвестен

У мира не меньше побед, чем у войны, но куда меньше памятников.
ф. Хаббард

Великим делам приличествует мир.
Клавдий Клавдиан

Всеобщий мир царил бы на земле, если бы не было понятий «мое» и «твое».
Генри Филдинг

Все хотят мира только при условии капитуляции противника.
Леонид Леонидов

Вечный мир воцарится, если заставить победителя оплачивать все расходы.
Эван Эзар

В какой бы части земли ни нарушался мир, это угрожает миру в любой другой стране.
Франклин Рузвельт

В мире мало дружбы – и меньше всего среди равных.
Фрэнсис Бэкон

Война – всегда война. Ей трудно быть иною.
Куда опасней мир, коль он чреват войною.
Фридрих фон Логау

Всеобщий мир так же невозможен, как неподвижность океана.
Пьер Буаст

Всякий договор есть скорее временная передышка, чем настоящий мир.
Жан Жак Руссо

Если бы человек умел довольствоваться тем, что имеет, а не зариться на достояние соседа, он всегда наслаждался бы миром и свободой.
Жан де Лабрюйер

Если война – причина зол, то мир будет их исцелением.
Квинтилиан

Как бы ни было велико желание мира, никогда не следует жертвовать безопасностью и честью.
Фридрих Великий

К добру и миру тянется мудрец,
К войне и распрям тянется глупец.
Рудаки

Кто пытается установить мир, не обсудив причин разногласий, тот скорее обольщает людей сладостной перспективой согласия, чем приводит их к подлинному и справедливому согласию.
Фрэнсис Бэкон

Лучше верный мир, чем расчет на победу.
Тит Ливий

Мир – высшее благо, какого люди желают в этом мире.
Сервантес

Мир между народами должен покоиться на прочном основании любви между людьми.
Махатма Ганди

Мир на земле возможен лишь при каком то гармоническом соотношении души с разумом. Господство же разума приводит к голой технике и к войне.
Михаил Пришвин

Мир невозможно удержать силой. Его можно достичь лишь пониманием.
Альберт Эйнштейн

Мирная жизнь осчастливливает народы и расслабляет людей.
Люк де Клапье де Вовенарг

Мир – это время, когда преступления совершаются только уголовниками.
Вильгельм Швебель