2.02.2011
Протоиерей Михаил Правдолюбов
К 8-летию со дня кончины архимандрита Иоанна (Крестьянкина)

Свои воспоминания об отце Иоанне (Крестьянкине) я не записывал очень долго. Мне казалось - все пишут. Напишут всё, что только можно! Но когда я прочитал то, что было написано действительно очень многими, захотелось написать и мне, тем более что многие годы на исповеди я приводил людям мнения отца Иоанна по самым разным вопросам.

Я работал на протяжении всего Великого поста 2005 года, к Пасхе закончил и отправил в Печоры. Отец Иоанн прочитал эти заметки и одобрил их. Он ничего не велел убирать, ничего не сказал против, и теперь эти заметки для меня самого очень и очень дороги. Ведь отец Иоанн сам их читал, он со всем согласился! Не сказал, что я что-нибудь написал от себя. А Татьяна Смирнова, после того как они прочитали в Печорах мое «творение», позвонила в Москву и сказала: «Нам очень понравилось! Хорошо! Но почему же так мало?» - «Да у меня почти двадцать страниц - это совсем немало», - подумал я, но потом, также мысленно, с Татьяной Сергеевной согласился: действительно, об отце Иоанне можно писать и писать! Но, к сожалению, того, что еще можно и нужно о нем написать, прочитать он не сможет.

Так что эти воспоминания, как бы они написаны ни были, ценны уже тем, что их читал и одобрил сам архимандрит Иоанн (Крестьянкин).

* * *

Мои родители, протоиерей Анатолий и Ольга Михайловна Правдолюбовы, всегда были очень близки к отцу Иоанну (Крестьянкину). Когда отец Иоанн служил в селе Троица-Пеленица (Ясаково) Рязанской епархии, мой папа в те же годы служил в городе Спасск-Рязанский. Эти приходы были ближайшими друг к другу и мои родители часто виделись с отцом Иоанном. Уже тогда они относились к нему как к старцу, хотя разница в возрасте моего папы и отца Иоанна была всего четыре года. Особенно близкими отношения поддерживались у них в то время, когда отец Иоанн служил на последнем своем приходе Рязанской епархии - в Никольском храме города Касимова. Это время хорошо запомнили и мы, дети, тогда уже достаточно взрослые. Запомнились продолжительные богослужения отца Иоанна - всенощные бдения с литией, акафистами и очень продолжительными проповедями.

Недолгим было служение отца Иоанна в Касимове, но запомнилось оно как очень большой и значительный период нашей жизни. Объяснить я это могу тем, что для самого отца Иоанна каждый день был очень важен, потому и окружающими время воспринималось иначе. В тот достаточно небольшой период времени вместилось множество событий: богослужения, проповеди, поездки отца Иоанна, после которых он обязательно устраивал встречи, на которые собирал близких себе людей: моих родителей со всеми детьми, моего дядю - протоиерея Владимира Правдолюбова с семьей, и эти беседы затягивались до самой глубокой ночи. Для детей это были очень важные встречи: мы были свидетелями бесед священнослужителей, обсуждения их пастырских проблем, вопросов богослужения.

На одной из таких встреч отец Иоанн как-то заговорил о монашестве. Он обращался при этом к моим тетям - Вере Сергеевне и Софии Сергеевне, как бы наталкивая их на мысль о принятии ими монашеского пострига. Отец Иоанн до поступления в Псково-Печерский монастырь не был монахом, и Вера Сергеевна подумала: «А сам-то отец Иоанн какой? “Серенький?” Ведь не монах же он!». Вдруг отец Иоанн повернулся к Вере Сергеевне и сказал с улыбкой: «Серенький я, серенький! Ну и вы оставайтесь пока серенькими».

Отец Иоанн иногда мог тонко и пошутить. Однажды после всенощного бдения он очень долго, часа полтора, говорил проповедь. Закончив, подошел к певчим и спросил: «Никто из окна не упал?» Моя тетя, София Сергеевна, тут же ответила: «А что, уже полночь?» Отцу Иоанну ее ответ очень понравился.

В Касимове отец Иоанн начал совершать таинство елеосвящения для всех желающих. Раньше такого никогда не было, считалось, что собороваться можно только в тяжелой болезни. Отец Иоанн, соглашаясь с таким отношением к соборованию, долго убеждал моего папу, протоиерея Анатолия, и дядю, протоиерея Владимира, что время наступило такое, что совершенно здоровым считать себя вряд ли кто может - у каждого есть какие-то свои болезни. Поэтому один раз в год можно собороваться всем, и надо заранее объявлять в храме о совершении таинства соборования, чтобы собирались в назначенное время все желающие. Протоиерей Анатолий и протоиерей Владимир согласились с отцом Иоанном, но впервые такое соборование провели все-таки не в храме, а в доме моей бабушки - Лидии Дмитриевны. Это произошло в феврале 1967 года.

Собрались вместе две семьи: отца Анатолия и отца Владимира. Были здесь и дети, и пожилые люди. Таинство совершали отец Иоанн, мой папа и дядя. Они всех по очереди помазывали елеем, священники помазывали друг друга. Через некоторое время таинство елеосвящения совершили в Никольском храме и затем стали совершать его ежегодно. Не знаю, как происходило это в других местах, но такая традиция постепенно установилась повсеместно.

О том, как часто можно причащаться, отец Иоанн говорил, что один раз в месяц можно причащаться всем. Только некоторым он благословлял причащаться один раз в две недели. Чтобы он благословлял причащаться более одного раза в две недели, я не слышал.

Об исповеди отец Иоанн говорил, что в наше время вполне допустима исповедь как подробная, так и краткая. Во время поста, когда желающих исповедоваться и причаститься святых Христовых Таин бывает великое множество, для подробной исповеди просто нет времени. Когда есть время, нужно исповедоваться подробно, а когда времени для этого не хватает, ничего страшного нет в том, что исповедь совершается кратко.

Из Касимова отец Иоанн уехал на второй день праздника Сретения Господня, 16 февраля 1967 года, но связь с ним у нас не прекратилась. Отец Иоанн поступил в Псково-Печерский монастырь уже монахом - постриг он принял от Глинского старца схиархимандрита Серафима (Романцова; прославлен в лике святых в 2010 г.). Я впервые увидел отца Иоанна в монашеской мантии и клобуке, когда приехал к нему в монастырь. Мы, дети отца Анатолия Правдолюбова, очень часто стали посещать Печоры, чтобы получить благословение отца Иоанна, услышать его наставления, помолиться на монастырских службах.

Город Печоры расположен в таких широтах, что весной и в начале лета здесь стоят настоящие белые ночи, а в зимнее время - постоянный мрак. Где-то часам к десяти дня становилось светло, а в четыре часа - уже сумерки. Так что утром идешь на службу в монастырь в темноте, а к вечерней службе - почти во мраке ночи. Паломников в монастыре с поступлением сюда отца Иоанна стало особенно много. Когда мы приезжали в обитель в летнее время, то обязательно встречали кого-нибудь из знакомых - из Рязанской области или из Москвы. Зимой паломников было значительно меньше, поэтому мне особенно нравилось приезжать в Печоры в зимнее время.

Поезд из Москвы прибывал на станцию Печоры-Псковские очень рано - около пяти часов утра. Первый автобус, отвозивший людей в город, уже стоял у здания вокзала и отправлялся, когда поезд еще стоял на станции. После московской жизни люди попадали как бы в другой мир: тишина, белый снег, мороз, тротуары посыпаны песком, а не солью, как в Москве. Подходили к монастырю, огромные ворота которого были еще закрыты. Все молчали, говорить никому не хотелось, ждали, когда монах-привратник откроет ворота. Высоко над воротами висела большая икона Успения Божией Матери, а перед ней всегда горела красная лампада. Наконец, монастырские ворота приоткрывались и паломники по одному входили на территорию монастыря. Войдя, совершали крестное знамение, кланялись и проходили через каменную арку надвратного Никольского храма туда, откуда начинался Кровавый спуск к древней пещерной церкви Успения Божией Матери, где вот-вот должен был начаться братский молебен. Во мраке раннего утра были видны фигуры монахов, спешивших к началу молебна.

В Успенском храме в это время всегда было темно, только горели лампады, даже свечей на подсвечниках почти не было. В монастыре так было принято, чтобы и братский молебен, и полунощница, совершаемая сразу же после молебна, совершались при естественном освещении лампад. Главным во время молебна было чтение Евангелия - зачало 43-е от Матфея: «Рече Господь Своим учеником: вся Мне предана суть Отцем Моим…» . Особенно проникновенно и значительно звучали слова: «Возмите иго Мое на себе, и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим. Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть» . А в полунощнице, конечно же, самым значительным было песнопение «Се Жених грядет в полунощи…». Также в полной темноте монахи вставали стройными рядами перед иконой Успения Божией Матери, главной святыней монастыря, и пели неторопливо и просто: «Се Жених грядет в полунощи, и блажен раб, егоже обрящет бдяща: недостоин же паки, егоже обрящет унывающа…». Казалось, что монахи более размышляют над словами этого прекрасного песнопения, чем поют. Отец Иоанн никогда не пропускал братского молебна, и голос его всегда можно было различить в этом простом хоре монастырской братии.

После полунощницы отец Иоанн проходил в алтарь и вставал около жертвенника - он вынимал частички из просфоры за множество людей, каких он знал и кто просил его помолиться. Делал он это строго до Херувимской песни, перед которой отходил от жертвенника и больше уже частичек не вынимал. Однажды он поделился своими чувствами, какие испытывал во время своей молитвы за людей - живых и умерших. Он говорил: «Люди как будто идут мимо меня, чем ближе к Херувимской песни, тем скорее они хотят пройти. Торопят друг друга и как бы подталкивают в плечо, чтобы я успел их помянуть…».

Для нас стало потребностью ездить в Печоры, а наши родители только приветствовали стремление своих детей попасть в монастырь и желание на каждый важный жизненный шаг получать благословение отца Иоанна.

На службу в армии отец Иоанн благословил меня образом преподобного Сергия Радонежского. Получил я также его благословение на поступление в семинарию. Благословляя, отец Иоанн сказал: «Поступай в семинарию, а затем и в духовную академию». Когда я уже работал над кандидатским сочинением, отец Иоанн благословил меня иконой апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Тема сочинения была очень сложной - богословской, христологической, и, благословляя меня иконой святого Иоанна Богослова, отец Иоанн как бы давал понять, что я справлюсь с этой работой.

Когда же пришло время женитьбы, мы с моей будущей женой Любовью Дмитриевной прежде всего поехали к отцу Иоанну, потому что решили соединить свои жизни только в том случае, если будет на то его благословение.

Мы пришли к отцу Иоанну и рассказали ему о своем намерении. Отец Иоанн сказал нам на это: «Сегодня после вечернего богослужения в Успенской церкви будет совершаться монашеский постриг. Приходите, помолитесь, а потом уже будем решать, что вам делать - постриг принимать или в брак вступать».

Можно представить, с какими чувствами мы ушли от отца Иоанна. Целые сутки мы не знали, каков будет его ответ, а вечером того дня, как и сказал нам отец Иоанн, молились в Успенском храме. Во мраке, почти в темноте совершался монашеский постриг. Горели свечи и лампадки, монахи тихо пели «Объятия Отча…», постригаемый в белой длинной одежде полз по каменному полу храма, иеромонахи и архимандриты, среди которых был и отец Иоанн, прикрывали его своими мантиями. Было торжественно и печально. После пострига мы пошли в тот дом, где остановились, и только вечером следующего дня снова были у отца Иоанна.

Ни о чем не спрашивая, он благословил нас на брак иконами Нерукотворного образа Спасителя и Божией Матери «Иерусалимская». При этом мы получили от него неоценимые наставления. Отец Иоанн говорил нам о браке как о таинстве и сказал такие слова, которые запомнились на всю жизнь. «Семья - это домашняя церковь, - говорил отец Иоанн. - У вас всегда перед мысленным взором должна быть такая картина: икона Спасителя, брачное ложе и детская колыбель. Брак - это таинство. А какое чудо - рождение детей! “Господи, Ты видел, как ткалась моя плоть!”» - процитировал он один из псалмов в русском переводе.

Говорил отец Иоанн и о том, что в христианском браке любовь никогда не исчезает, она, напротив, с годами становится только больше, и чем дольше живут супруги вместе, тем больше и больше любят друг друга.

Получил я благословение отца Иоанна и на принятие диаконского сана. В то время я был иподиаконом Святейшего Патриарха Пимена. Благословив, отец Иоанн сказал: «Будь в послушании у Святейшего Патриарха: как он скажет, пусть так и будет». Ждал я достаточно продолжительное время… Наконец, однажды, после всенощного бдения в Елоховском соборе, когда уже задернули завесу, услышал, что Святейший Патриарх Пимен подзывает меня со своего патриаршего места с правой стороны престола и говорит: «Завтра я тебя буду рукополагать». И вот в воскресный день 5-й седмицы Великого поста, в день памяти преподобной Марии Египетской, 1 апреля 1979 года, Святейший Патриарх Пимен рукоположил меня во диакона и назначил в храм святых апостолов Петра и Павла в Лефортове .

Когда я рассказал об этом отцу Иоанну, он вспомнил годы своего заключения. «В 1950 году я сидел в Лефортовской тюрьме, - сказал он. - И все, кто был со мной в камере, слышали звон Петропавловского храма. Он находится близко от тюрьмы, и мы всегда знали о важных моментах службы и особенно усердно молились в это время».

Теперь, когда я приезжал в Псково-Печерский монастырь уже в сане, то обязательно служил вместе с монахами. Когда я получил двойной орарь, монахи приносили мне из ризницы широкий архидиаконский орарь со словами, вышитыми на нем: «Свят, Свят, Свят…». Приходилось мне служить и с отцом Иоанном. Это было большим утешением. А однажды я служил с отцом Иоанном на приходе - в селе Юшково.

Это был Ильин день - храмовый праздник прихода. Храм с домиками около него был более похож на скит, чем на приходскую церковь. Здесь служил отец Паисий, монах. Жили при храме и несколько стареньких монахинь. Отец Паисий всегда приглашал отца Иоанна послужить у него в этот день, и много лет отец Иоанн принимал это приглашение. Юшково находится километрах в пятнадцати-двадцати от Печор, и поэтому, приехав утром на поезде из Москвы, я успел добраться до этого храма еще до начала службы. Когда отец Иоанн увидел меня в алтаре, то очень удивился и спросил: «Как ты здесь оказался?» - «Приехал специально, чтобы вместе с вами помолиться», - ответил я. - «Будешь служить?» - спросил отец Иоанн. - «Если вы благословите - буду». - «Обязательно служи!» - сказал о. Иоанн.

Это был замечательный день! Перед началом литургии отец Иоанн служил молебен с акафистом пророку Илии и водоосвящением, около него был народ, все пели. После литургии - крестный ход с окроплением народа и храма. Как будто отец Иоанн снова оказался на приходе. Он разговаривал с людьми - к нему подходили целыми группами и семьями. И все это на природе, среди зелени травы и деревьев. Светило солнце и было очень тепло - лето в самом разгаре! После того, как закончилась служба и крестный ход, отец Иоанн пошел окроплять прихрамовые постройки. «Пойдемте, окропим святой водой хижину Марии», - сказал он о маленьком домике одной из монахинь, к которому и направился. И правда, этот маленький домик похож был более на хижину, чем на дом. У всех на лицах были радостные улыбки, а монахиня Мария была просто счастлива от того, что отец Иоанн пришел к ней в дом и окропляет святой водой ее жилище.

Потом была трапеза в доме отца Паисия. И снова - общение с людьми и очень интересные разговоры. Один из священников спросил отца Иоанна, можно ли считать Чернобыльскую катастрофу апокалипсической и не является ли Чернобыль той самой «травой полынь», о которой говорится в Апокалипсисе? «Я бы не стал так прямо называть эту аварию на атомной станции прямым исполнением Апокалипсиса, - отвечал отец Иоанн. - Нужно очень осторожно относиться к толкованию Апокалипсиса, и не случайно Церковь не принимает очень многих его толкований. Есть толкование Апокалипсиса святого Андрея Кесарийского - вот это толкование Церковью принимается, его можно читать. Остальные - очень сомнительные!» Говорил также отец Иоанн о том, что очень нехорошо, когда церковные книги и иконы продаются в обычных магазинах рядом с самым разнообразным товаром. «Этого не должно быть!» - сказал он. Говорил также, что у каждого человека должна быть тесная связь со своим ангелом-хранителем. Одним словом, темы разговора были самые разнообразные, но, к сожалению, беседа оказалась непродолжительной - отец Иоанн должен был ехать в монастырь.

Под горкой, на которой стоял храм, отца Иоанна ждала машина - «Волга», которую отец Паисий заранее для него вызвал. Все мы спустились с горки к этой машине, а отец Иоанн, подойдя к молодому водителю, дал ему конфетку. «Нет, я не буду», - ответил тот. Отец Иоанн воскликнул: «Какое воздержание!» Рядом с «Волгой» оказалась еще одна машина - «Нива», и священник, который на ней приехал, потянул отца Иоанна к этой машине, упрашивая его поехать вместе с ним. «А где ваш спутник, высокий молодой мужчина?» - поинтересовался отец Иоанн, потому что все видели этого священника в храме во время службы, окруженного целой группой своих прихожан. «А вот он!» - ответил батюшка и открыл багажник своей «Нивы». В нем оказался скрюченный буквально в два раза мужчина лет тридцати ростом под два метра. Батюшка затолкал его туда для того, чтобы освободить место для отца Иоанна. «Как вам не совестно?! Что вы делаете? Как можно так издеваться над человеком?!» - сурово сказал отец Иоанн. - Не поеду я с вами!» А мне велел садиться на заднее сиденье «Волги», сам сел рядом со мной, и так мы ехали до самого монастыря, продолжая беседу.

На следующий день этот священник, увидев меня в монастыре, сказал: «Как я тебе завидую: ты ехал вместе с отцом Иоанном!»

Где-то в середине восьмидесятых годов началась первая смута о номерах. Тогда это были не ИНН, а новые пенсионные документы. Нужно было заполнять какие-то анкеты, в которые требовалось вписать определенный номер, в каждой анкете свой. Начали говорить о печати антихриста и о недопустимости заполнения таких анкет. Меня постоянно спрашивали, как к этому относиться. Я считал, что ничего особенного в этом нет, но хотелось узнать мнение отца Иоанна. В одну из своих поездок в Печоры я подробно изложил отцу Иоанну все то, что смущает людей. Отец Иоанн мне лично отвечал так. Никаких номеров бояться не нужно. Цифры - всюду: на часах стоят цифры, на документах, на страницах книг, где их только нет! Так что же теперь их бояться? Бояться нужно не цифр, чисел и номеров, а нужно бояться греха, который мы совершаем, особенно соблазнов последнего времени. Если мы с легкостью поддаемся этим соблазнам, если с легкостью грешим, то дух антихристов действует в нас, незаметно для нас самих печать антихриста, которую так все боятся, может уже на нас стоять!

Когда же появилось смущение об ИНН, я спросил также и об этом. Отец Иоанн ответил мне, дескать все, что было сказано им о пенсионных документах, следует отнести и к ИНН: никаких номеров бояться не нужно!

В московском храме святых апостолов Петра и Павла я служил достаточно долго - целых 11 лет. Стал уже протодиаконом, служил с двойным орарем, а желание было служить в иерейском сане. Несколько раз я просил у отца Иоанна благословения на то, чтобы подать прошение в Патриархию с просьбой о рукоположении, но он отвечал: «Время еще не пришло, еще рано». Когда же меня стали звать в Рязанскую епархию, я поехал за благословением перейти в эту епархию. Но отец Иоанн ответил: «Ни в коем случае! Оставайся на месте! Будешь ты священником. Когда время придет, все произойдет само собой, безо всякого твоего прошения! А сейчас никуда не стремись, это будет крест напрошенный, свой - не от Бога, а от себя. За 12 лет я был на шести приходах - Летово, Некрасовка, Борец, Касимов… но сам никогда никуда не стремился, меня всегда переводили с разными формулировками: для улучшения церковной жизни, в связи с церковной необходимостью… Сам - никогда! Так и ты - никуда не стремись, все будет в свое время. А впрочем, - прибавил отец Иоанн, видя мое желание перейти в другую епархию, - можешь поступать как знаешь». - «Нет, отец Иоанн, что вы, - ответил я, - без вашего благословения я ничего предпринимать не буду». Видно было, что отец Иоанн одобряет мое настроение.

Прошло еще несколько лет и произошло то, о чем говорил отец Иоанн. В 1990 году, незадолго до нашего храмового праздника - памяти первоверховных апостолов Петра и Павла - я неожиданно получил указ Святейшего Патриарха Алексия II, в котором говорилось, что по моем рукоположении во иерея я назначаюсь в храм Воскресения Христова в Сокольниках. И вот в самый день памяти апостолов Петра и Павла Святейший Патриарх приехал в наш храм, совершил торжественное богослужение, за которым и рукоположил меня во иерея. После литургии Святейший сказал: «Это моя первая иерейская хиротония в Москве». Действительно, после своей интронизации 10 июня 1990 года Святейший Патриарх еще никого не рукополагал.

Сразу же я стал служить на новом месте в Сокольниках, а при первой же возможности поехал к отцу Иоанну. Я рассказал ему все, что со мной произошло, а отец Иоанн, поздравляя меня с рукоположением во иерея, только одобрительно кивал головой. Свое отношение ко всему, о чем я рассказывал, он выразил всего в нескольких словах. Когда мы с ним пришли на службу в Успенскую церковь, то стоявшему рядом со мной в алтаре священнику отец Иоанн сказал: «У отца Михаила все по воле Божией совершается. Его ангел-хранитель за руку ведет».

К тому времени уже несколько лет как не было в живых моих родителей, и в те годы, приезжая к отцу Иоанну, я всегда испытывал к нему сыновние чувства. Тем более теперь, когда я приехал к нему с известием о таком великом и радостном событии, как священническая хиротония, я особенно сильно почувствовал, что приехал как к своему отцу.

Встречи наши с отцом Иоанном проходили обычно в его келье. В назначенное время мы приходили к нему, и первое, что он делал, это вставал перед иконами и читал молитвы: «Царю Небесный», «Егда снизшед, языки слия, разделяше языки Вышний, егда же огненные языки раздаяше, в соединение вся призва; и согласно славим Всесвятаго Духа», «Не умолчим никогда, Богородице, силы Твоя глаголати, недостойнии…», и мы всегда понимали, что это не просто беседы, а общение, в котором услышим такие наставления, которые должны исполнить, что ответы на наши вопросы, которые мы зададим отцу Иоанну, будут проявлением воли Божией в нашей жизни. Не каждому выпадает такое счастье, когда можно приехать к старцу, задать вопрос, получить конкретный ответ (например, о женитьбе) и быть уверенным в том, что этот ответ и есть воля Божия о тебе.

После молитвы отец Иоанн садился на небольшой диванчик, мне обычно велел сесть рядом с ним по левую от него сторону, старший наш сын, Сережа, садился по правую, а маленький еще Ваня устраивался на небольшой скамеечке у его ног. Любовь Дмитриевна всегда была рядом с младшим сыном - перед отцом Иоанном. И сколько бы времени ни прошло после нашей последней встречи, отец Иоанн всегда нас встречал так, будто виделись мы совсем недавно. А однажды отец Иоанн сказал, после того, как мы не были у него достаточно долго: «Старые друзья встречаются - я очень рад!». Так мы и беседовали: рассказывали о себе, задавали вопросы. Отец Иоанн всегда живо всем интересовался: кто где учится, кто что делает?

Рассказывал он и о себе, говорил иногда, как нелегко ему бывает. «Я шестьдесят лет у себя отбрасываю, а шесть оставляю», - как-то сказал он нам.

Говорил он и о том, как важно священнику на приходе относиться ко всем одинаково и не допускать каких-то особенных чувств к тому или иному человеку. «Чувства зарождаются в голове, - говорил он, - опускаются в сердце и начинают его терзать».

Когда пришло время нашему старшему сыну определяться, как строить свою жизнь, отец Иоанн спросил у него: «Ты хочешь продолжать дело своих отцов?» - «Да, хочу!» - горячо ответил он. - «Священство - это призвание», - сказал отец Иоанн, и это было как благословение нашему Сереже на всю жизнь.

В то время, когда мы ждали ребенка, отец Иоанн сказал нам: «У вас будет мальчик. Назовите его Иоанном». Действительно, на свет появился мальчик, и назвали мы его Иоанном в честь отца Иоанна. Мы решили, что покровителем его будет апостол и евангелист Иоанн Богослов, и день ангела его пусть будет вместе с отцом Иоанном - 13 июля, в Собор двенадцати апостолов.

Задавал я вопрос отцу Иоанну и о духовничестве: как относиться к той проблеме, которая возникает очень остро на многих приходах повсеместно, - к проблеме, когда многие священники считают себя вправе удерживать около себя прихожан и запрещают идти на исповедь к другому священнику.

Отец Иоанн ответил на это так. «Очень важно, чтобы все, что составляет человека, а это - разум, воля, совесть, духовная свобода, чтобы ничего из этого не было нарушено. А если нарушается - начинается болезнь. Как в Евангелии сказано: Христос исцелял слепых, глухих, хромых, прокаженных… (отец Иоанн помолчал, посмотрел мне прямо в глаза) и бесныя. Да, это тоже болезнь, духовная болезнь. А начало болезни выражается в том, что человек лишается собственной воли, сам подчиняет ее воле другого человека. И тогда совесть почти ничего не в состоянии говорить человеку, она заглушена в результате подмены собственной ответственности перед Богом ответственностью кого-то другого».

«Что такое духовничество? - продолжал отец Иоанн. - Это когда духовно опытный старец брал себе духовных чад числом не более двенадцати. И это было такое духовничество, когда старец буквально со своих рук кормил своих детей, а в случае смерти передавал их другому. Вот это действительно духовничество! А у нас на приходах такого быть не может. Здесь должна быть полная свобода! Причины перехода от одного священника к другому могут быть самые разные. Даже то, что у одного священника времени меньше, а у другого больше - это также может быть причиной перехода к другому священнику: зачем же я буду отнимать время у страшно загруженного батюшки, лучше пойду к тому, кто более свободен. И можно, совершенно не смущаясь, идти к менее загруженному священнику. Или, к примеру, священника переводят. Зачем всем его прихожанам ехать за ним на другой приход? Они должны оставаться на месте и идти к тому священнику, кто будет служить у них - в той церкви, которая находится рядом с домом и является приходом этих людей. Я так и говорил всегда своим прихожанам в тех случаях, когда меня переводили: “Оставайтесь на месте, никуда не рвитесь, у вас теперь другой батюшка. Это меня переводят, а не вас!”. А то ведь как получается: на исповеди что-то говоришь, а тебе в ответ: “А вот мой духовник мне благословил то-то делать”. Какой духовник? Где он, этот духовник? Оказывается, где-нибудь далеко-далеко есть батюшка - чей-то духовник. Ну зачем это? Зачем какие-то непонятные сложности? Ну и говоришь в таких случаях: “Делай, что хочешь!” А бывает и так: приходят к батюшке люди и говорят: “Батюшка, мы к тебе последний раз пришли, мы от тебя уходим”. - “Ну и с Богом, идите!”, - отвечает он им. Вот это правильно, так и должно быть!»

«Разделение на приходы существовало всегда, как, я помню, это было в Орле, где я бывал в детстве, - продолжал говорить отец Иоанн. - Но это разделение прежде всего было территориальным. Весь Орел был поделен на определенные районы, которые прикреплялись каждый к своему храму. Одни улицы относились к одному храму, другие - к другому. Весь город был поделен и священники не должны были исполнять требы не в своем районе. Панихиды, причащение, отпевание, крестины… - каждая улица знала свой храм. Но молились все там, где хотели. Даже было так: перед каким-нибудь праздником священник объявлял с амвона, что завтра, например, такой-то праздник и мы все будем молиться в таком-то храме - в том, где престол. И все шли туда. Разделение на приходы должно быть, но все мы составляем единое целое - Церковь и все мы возносим молитвы к Богу как единое целое».

«Вслед за Святейшим Патриархом Пименом, - как-то говорил отец Иоанн, - скажу, что у нас в Церкви должен сохраняться в богослужении славянский язык, старый стиль, а с католиками можно только чай пить».

В конце восьмидесятых годов отец Иоанн говорил о нашем времени как о времени бескровного мученичества. «Вы - бескровные мученики, - говорил он. - А дальше будет еще труднее. Ваше время тяжелее нашего, и вам можно только посочувствовать. Но мужайтесь и не бойтесь! Сейчас везде смущение, смятение и неразбериха, а будет еще хуже: перестройка, перестрелка, перекличка. Наступит время тяжелого духовного голода, хотя на столе все будет».

Провожал нас отец Иоанн также всегда с молитвой. Мы все вставали, молились, отец Иоанн брал кисточку и помазывал всех елеем от разных святых мест, потом кропил каждого святой водой, давал отпить немного из маленькой серебряной кандии, которая у него всегда была в келье именно для этих целей, а затем выливал немного святой воды на грудь. Потом каждого благословлял, и мы уходили от отца Иоанна с новыми духовными силами.

Любовь отца Иоанна к Богу и ко всем людям в некоторой степени передавалась и нам. Поэтому мы всегда так стремимся в Печоры - чтобы получить от отца Иоанна его благодатную, молитвенную помощь и благословение.

————————————————————————————

Когда я служил диаконом, отец Иоанн был однажды в нашем Петропавловском храме. Он приехал на сороковой день по кончине своего двоюродного брата, похороненного на Введенском (Немецком) кладбище, расположенном рядом с храмом, чтобы отслужить на его могиле панихиду. В храм отец Иоанн пришел на раннюю литургию. Его сразу же окружил народ, и отец Иоанн с большим трудом продвигался к главной святыне нашего храма - Почаевской иконе Божией Матери. В это время я уже произносил мирную ектению. На втором антифоне я подошел к отцу Иоанну, чтобы помочь ему подойти к иконе. Но он, посмотрев на меня очень сурово, сказал: «Что ты делаешь? Ты же служишь! Как ты мог отойти от престола?!» Я вернулся в алтарь и с тех пор уже никогда не забывал наставления, которое получил от отца Иоанна: во время литургии от престола отходить нельзя.

Отец Иоанн как-то говорил мне, что любимая его икона Божией Матери - это икона «Взыскание погибших». Отец Иоанн жил в Москве на Сивцевом Вражке и любил ходить в храм Воскресения словущего, что на Успенском Вражке (Брюсов переулок, 15/2; в советское время - улица Неждановой), где находилась эта чтимая икона.

Еще рассказывал мне отец Иоанн о том, как тяжело было ездить ему через всю Москву на трамваях от Сивцевого Вражка в Измайлово, в храм Рождества Христова, где он начал свое священническое служение. «Пока доберешься до храма, уже устанешь», - вспоминал он.

А однажды, когда я приехал в измайловский храм Рождества Христова, его настоятель, наш благочинный, протоиерей Леонид Ролдугин говорит мне: «Иди сюда, что я тебе сейчас покажу!». Он завел меня в алтарь, подвел к жертвеннику и, сняв икону Божией Матери «Иерусалимская», висевшую над ним, подал мне: «Посмотри, что написано на обратной стороне иконы». Я перевернул икону и увидел в нижней ее части небольшую серебряную табличку, на которой было выгравировано: «Московскому храму Рождества Христова, что в Измайлове, колыбели моего священнического служения, от архимандрита Иоанна Крестьянкина. 12/25.10.1998 г.». С тех пор, когда я бываю в этом храме, то прошу отца Леонида: «Можно приложиться к иконе Божией Матери отца Иоанна (Крестьянкина)?»

В роду протоиерея Сергия Правдолюбова одиннадцать святых. Все они прославлены в сонме новомучеников и исповедников Российских. Прадед отца Сергия, священномученик Анатолий Правдолюбов, был расстрелян в 1937 году. Дед, священноисповедник Сергий Правдолюбов, испытан лагерем особого назначения на Соловках. Братья деда - священномученик Николай и мученик Владимир Правдолюбовы - тоже расстреляны, как и дед по матери, священномученик Михаил Дмитрев (1937). И если Русская Церковь сильна молитвами своих святых, то отец Сергий ощущает это самым непосредственным образом. Слушая отца Сергия, понимаешь: родство со святыми учит не чувству собственной необыкновенности, нет, напротив: смирению, сознанию собственного недостоинства... и еще - радости. Радости от того, что и ты, недостойный, принадлежишь к Церкви, породившей стольких святых. И это, может быть, главный урок, извлекаемый из встречи с протоиереем Сергием Правдолюбовым.

Протоиерей Сергий Правдолюбов родился в 1950 году в городе Спасске Рязанской области в семье священника Анатолия Правдолюбова. После школы учился в Гнесинском музыкально-педагогическом училище, служил в армии. Затем поступил в 3 класс Духовной семинарии. В 1974-1978 годах учился в Московской Духовной Академии, защитил кандидатскую диссертацию по библеистике, служил иподиаконом у Патриарха Пимена. С 1978 по 1989 год служил диаконом и протодиаконом в Никольском храме в Хамовниках. В 1989 году защитил магистерскую диссертацию по византийской гимнографии, получил степень магистра богословия. 13 августа 1989 года рукоположен во иерея, служил в Никольской Церкви села Ржавки в Зеленограде. С ноября 1990 года - настоятель храма Живоначальной Троицы в Троицком-Голенищеве. Профессор Московской Духовной Академии и Свято-Тихоновского Богословского университета. Член Синодальной богослужебной комиссии, член Союза писателей России.

Отец Сергий, Вы выросли в семье священника, более того, в священническом роду - означает ли это, что Вас и Ваших братьев с детства готовили к принятию священного сана?

Отец очень хотел, чтобы мы были священниками. И молился об этом перед Престолом на каждой Литургии. В самый ответственный ее момент, когда совершал поклон перед только освященными Святыми Дарами, он шептал: «Прошу, чтоб мои дети были священниками». По молитвам отца это и получилось - все мы, четверо братьев, стали священниками. Двое младших уже митрофорные протоиереи: Феодор и Серафим.

Отец очень мудро поступал: он не навязывал нам ничего, не требовал от нас знания Закона Божиего, Библии - чтоб не отбить нам охоту к этой теме. Но зато в нашем детстве было главное, то, без чего жить нельзя: участие в богослужении. Мы ходили в школу, конечно, и в обычную, и в музыкальную, и у нас не так много времени оставалось на храм, но мы бывали в храме каждую субботу, каждое воскресенье, а когда начинался пост, начиналась первая седмица поста, а потом и Страстная седмица и Пасхальная - мы были только в храме. И была полнота жизни такая, что переживаемые богослужения действовали лучше всяких воспитательных средств. У отца был настоящий литургический талант, он воспринял это от своих предков и от тех святых людей, которых он видел на Соловках, которые и там служили Литургию. Таких литургических дарований, какое было у моего отца, я мало встречал в жизни, очень мало. И его богослужение в храме - это было лучшее воспитание.

- А мама? Что она Вам дала?

Молились вечером и утром мы, конечно, с мамой. Моя мама - дочь священномученика Михаила Дмитрева, служившего в Селищах Касимовского района Рязанской области и расстрелянного в 37-м году в Рязани. Она была очень живая, горячая душой и очень любила мучеников; когда рассказывала, как арестовывали ее отца, - неудержимо плакала. Эти слезы - они на меня воздействовали больше всего. И я с детства полюбил мучеников за их героические страдания, за смерть, за свидетельство о Боге. И поэтому всю жизнь остаюсь именно вот таким, «мучениколюбцем», мама заронила это в меня.

Отца Михаила, деда своего, я всегда ощущал органично. Я понимал и чувствовал его как личность. Остался его дом в Селищах, мы туда ходили из Касимова иногда в гости пешком - семь километров. Видели всю эту обстановку, дом, храм, в котором он служил. У нас не было преград, которые мешали бы понять этого человека как личность.

Другое дело - дед по отцовской линии, священноисповедник Сергий Правдолюбов. Я его почти не застал, я родился 1 ноября, а 18 декабря дедушка Сергий умер. Он успел послать телеграмму: «Благодарю Вас за Сергея!» Я в честь него и назван.

Я всю жизнь стараюсь его понять - кто он такой, как он молился, как он служил, и это для меня очень долгий и тяжелый труд - понять деда. По словам моего отца, дед был таким мощным стержнем, столпом, который держал своей молитвой и своей силой всех окружающих людей, и в лагере на Соловках, и потом, в обычной жизни. Он не был жестким и волевым человеком по природе, но он видел, как люди колеблются, как им трудно, страшно - и потому так строго держал себя всегда и был той самой опорой, на которой все утверждались духом, молитвой. Я читал его и творения, и некоторые проповеди, и следственное дело его прочитал, а оно очень хорошо помогает понять, кто такой отец Сергий. Но все равно преграда есть между нами, я чувствую эту преграду - потому что он высокого уровня человек.

Ваш отец протоиерей Анатолий Правдолюбов был в заключении в Соловецком лагере особого назначения вместе со своим отцом (Вашим дедом) и дядей с 1935 по 1937 год, и затем в Медвежьегорсклаге с 1938 по 1940 год. Он рассказывал о людях, с которыми вместе был на Соловках? Чем стали для него годы заключения? Вы чувствовали это, когда росли рядом с ним?

К собственному страданию отец относился очень спокойно. Молча, терпеливо нес крест, который Бог ему дал. Мучениками считал других. Рассказывал о женщине из нашего Касимова, она была старостой в Казанском монастыре, Вера Николаевна Самсонова, она умерла там, на Соловках за две недели до освобождения: «Вот она сподоблена, она - мученица». Она прославлена в сонме новомучеников теперь. Но по отношению к нам, детям, как мне кажется сейчас, он немного скорбел, потому что видел, что мы недопонимаем всю силу и всю тяжесть того подвига, который понесли эти люди. Отец говорил нам с тоской: «А вы помните, как было в Древней Церкви? Стать мучеником, умереть за веру - это было счастье, такого человека все почитали. А если человек остался жив после мучений - это был такой авторитет, его все спрашивали, как поступать в жизни, что делать, и эти исповедники даже злоупотребляли иногда своим авторитетом и превышали свою власть исповедничества». Когда святой - близкий тебе человек, ты можешь просто в упор не видеть, что он святой. Племянница отца Михаила Дмитрева как-то сказала: «Как? Дядя Миша святой? Да что вы мне говорите? Он - дядя Миша!» Это так удивительно и это так замечательно.

Икона «Собор семи мучеников Маккавеевских ХХ века». Происходящих из села Маккавеева Рязанской области новомучеников - семь, как и ветхозаветных мучеников Маккавейских. Первый ряд слева направо: священномученик Александр Туберовский, профессор МДА, магистр богословия; над ним священноисповедник Александр Орлов, соловецкий узник, духовник святой блаженной Матроны Анемнясевской. Второй слева в нижнем ряду - священномученик Михаил Дмитрев. Над ним - мученик Владимир Правдолюбов. Далее в нижнем ряду - священномученик Анатолий Правдолюбов и священноисповедник Сергий Правдолюбов. Над последним - его брат, священномученик Николай Правдолюбов

- Оба Ваших деда - святые... Должно же у Вас быть какое-то особое чувство - что Вы их внук.

До прославления отца Михаила у меня было такое нехорошее чувство: вот, я его внук, и это как бы авторитетно для меня. А когда совершилось прославление, я поехал в храм, в котором отец Михаил служил, мы с моими братьями совершили Божественную литургию, и я, обратившись к народу, объявил: священномученик Михаил, настоятель вашего храма, к которому ходили ваши отцы и деды, прославлен во святых, и теперь это ваш святой, который знает всех вас и всех, которые были тогда еще маленькими детьми, за всех вас молится. И люди это так восприняли! И получился, знаете, какой интересный духовный эффект: они все ему дети, потому что духовные дети ближе, чем родные внуки. Я почувствовал сразу собственное отдаление. Он - святой, они его духовные дети или дети детей, а внук - это дальний родственник, то есть нечем хвалиться! Какой-то внук!

Я помню одного молодого человека в Рязани, он после прославления своего деда встал на колени посреди храма и спрашивает: «Как мне теперь жить, как мне теперь жить? Он же святой! Как мне теперь жить?». Я ему говорю: «Как хочешь, так и живи. Только чтобы не было потом стыдно перед дедом».

Если мой дед святой - что это дает лично мне, какие преимущества? Если я грешу, если я в Бога не верю или мало верю, если мало молюсь, что он может сделать? Он может обо мне походатайствовать, но не больше! Здесь нет прямой связи: если он - святой, то мы все спаслись. Далеко не так!

- Батюшка, кто стал для Вас ориентиром в выборе пути, в священническом служении?

Отец! В первую очередь, конечно, отец. А потом - отец Иоанн Крестьянкин. Милостью Божией он был назначен в город Касимов настоятелем, это случилось в 1966 году, когда мне было шестнадцать лет. И он целый год служил, и мы были вокруг него! И вся жизнь наша прошла вокруг него! По всем жизненным вопросам вся наша семья ездила за благословением к отцу Иоанну. И это такая милость Божия, которую вообще трудно себе представить! Мой отец его чтил с таким благоговением, как к святителю Николаю относился к отцу Иоанну. Папа лучше нас понимал, кто такой отец Иоанн Крестьянкин, потому что прошел через лагерь, как и отец Иоанн. Они ведь были почти ровесники. Это отношение моего отца к отцу Иоанну очень большую давало силу, очень большую духовную поддержку и, конечно, ориентир.

Но что касается выбора... Я практически не выбирал. Куда меня влекло, туда я и шел. Если бы меня завлекло в какое-то другое дело, а не в священство, я бы туда пошел и даже отца бы не послушал. Я искал то место, где я могу получить наиболее полное приближение к Богу и реализацию всех своих возможных сил. Я узнавал, где самая суть. Где я найду суть, тем я и буду заниматься. Нашел бы в музыке, стал бы музыкантом. Но я не нашел в музыке, я нашел потолок в музыке, четкий, ощутимый потолок. В поэзии то же самое, и в философии то же самое, еще до семинарии я много прочитал философских трудов и никакого ответа и удовлетворения не находил. И только в священстве, только в богослужении, только в молитве, опытным путем нашел ответ.

- Но музыке Вы все-таки отдали должное...

Это шло от отца. Его дарование и любовь к музыке не реализовались, он поступал в музыкальное училище в Москве, но как сын священника не был принят, а вскоре после этого его забрали в лагерь на Соловки. Но он любил слушать музыку часами, мог играть на фисгармонии, на пианино, на виолончели, без устали импровизировать. Он много сил положил на гармонизацию знаменного распева, который он считал приемлемым для современного богослужения, но не в классическом, монотонном и унисонном пении, а в более привычной гармонизации. И этот труд он всю жизнь совершал, у него несколько томов нот хранилось. Мы все занимались музыкой. У нас образовался семейный струнный квартет, по четвергам мы обязаны были собираться и играть. Мы играем на горке, катаемся на санках, на лыжах, мама выходит: «Ребята, вам квартет пора уже играть! Отец ждет!» Так не хотелось! Но зато какое мы удовольствие получали от этого музицирования! Мы же пели в Церкви на клиросе, и в музыкальной школе учились, и дома играли квартет. Лучшее музыкальное воспитание трудно себе представить. В доме очень много было пластинок, музыку классическую слушали с большим удовольствием. Кстати, во время постов нам запрещалось слушать музыку. Поэтому, мы первым делом, только разговевшись, сразу с братьями бежали к своим пластинкам. Очень Шаляпина любили, и из «Бориса Годунова» сцены очень мощные, и симфонии.

Вы были иподиаконом у Патриарха Пимена, потом, долгое время, диаконом на приходе в Хамовниках... А почему Вас так долго не рукополагали во иереи?

Мне никто не объяснял, почему. Это было так тоскливо, мучительно, очень мучительно... Я дважды хотел уехать из Москвы, куда-нибудь подальше, и там рукоположиться в священники, но отец Иоанн запретил мне уезжать: «Терпи». Ларчик открывался крайне просто: все мои ближайшие родственники были государственные преступники, это такой букет, с которым в Москве не рукополагали. Проверялась вся родословная. Понимаете, какая ужасающая вещь: я все эти годы не был рукоположен не по какому-то другому поводу, а из-за мучеников...

Но так замечательно, что Вы - доцент МДА, магистр богословия, профессор и завкафедрой ПСТГУ - стали настоятелем храма в ТроицеГоленищево, который был древней Патриаршей резиденцией, где подвизался святитель Киприан, и что Вы тоже человек науки...

То, что меня поставили настоятелем в Троице-Голенищево - это тоже чудо, одно из многих в моей жизни. Вы правильно сказали, у меня всегда была такая жажда учиться, невероятная жажда, я мог три ночи не спать - книги читать, не отрываясь. Когда человека невозможно остановить, это есть то, что ему надо. Меня нельзя было остановить, я очень хотел учиться. То, что я так долго был диаконом, сослужило добрую службу. Диакон свободнее, чем священник, у него больше свободного времени. Он после службы может бежать к рукописям, в Румянцевскую библиотеку, в Центральный Государственный Архив древних актов. И этого научного пыла на десять лет у меня хватило, чтобы написать вторую диссертацию и ее защитить. Выбрать между богослужением и научной деятельностью я не мог. Стоило мне позаниматься восемь часов подряд, у меня начинался протест. Чтобы я как книжный червь сидел столько с книгами и больше ничем не занимался? Не хочу, никогда больше не пойду в эту библиотеку! А потом снова надо, снова туда бегу. Заниматься только одной наукой - это не жизнь, это ужасно. Только служить?.. Нет - хочется чего-то еще, и наука требует своего. Брат моего деда Владимир , мученик, он же Киевскую Духовную Академию закончил, и дедушка Сергий тоже. У Владимира был замечательный писательский дар, он издавал книги, писал и научные работы, преподавал, значит, и у меня какие-то гены есть. Когда занимаешься многим, получаешь удовлетворение. Надо быть просто Богу благодарным за то, что, во-первых, я хотел получить академическое образование - получил, хотел защитить диссертацию - защитил, хотел преподавать - напреподавался, преподавал много лет и в Академии, и в институте, преподавал литургику, византийскую гимнографию, русское литургическое творчество, святоотеческие чтения, практическое руководство для пастырей, каноническое право... У меня были такие открытия научные, что я прямо подпрыгивал в метро от радости: «Ой, как хорошо, что преподобный Андрей Критский сам писал ирмосы, а не кто-то другой после него, как некоторые ученые думали!» Люди пугались - человек больной. А это просто открытие.

В своих проповедях, статьях, трудах Вы очень большое внимание уделяете духовной жизни, подлинной молитве, «горячему, неравнодушному к Богу сердцу». Как сердце в себе возгревать?

Это такой процесс, он или есть, или его нет. А как его возгревать? Один священномученик с Соловков написал своим детям прекрасные слова: «Дети мои! Прошу вас! Ходите перед Богом!». Это из Библии - Енох был праведным и ходил перед Богом. Бог его взял на небо живым. Больше, после этого уже ничего не скажешь. Все этим словом сказано, так писал священномученик. Ходить перед Богом, в присутствии Бога, не забывать Его, молиться Ему, иметь с Ним общение, скорбеть о своих грехах - жить перед Богом! А что еще другое? По-другому не может быть. Или я обманываю людей, или я хочу для себя личного комфорта, удобства и прочего в этой жизни - и для меня это важнее всего, или надо поступать, как ты говоришь! Ты читаешь Евангелие - ты должен это выполнять, по-другому никак. Это традиция всех русских людей, всех без исключения, одних больше, других меньше.

Я хочу сказать, что человек должен додумать все до конца, додумать! У меня были хорошие преподаватели в духовной Академии и семинарии, которые мне очень много дали, и книги, которые мне удалось прочесть, они учили додумывать до конца, буквально насквозь пробивать до логического завершения, и на этом не останавливаться! По-другому быть не может. Или ты тогда будешь обманщик, или ты будешь лентяй, или, вообще, зачем ты живешь?

Я не вижу здесь какой-то трудности. Это обычно. Я очень боялся отвратить от Церкви своих детей, насильно заставляя их делать часто совершенно непомерные вещи.

- В своих выступлениях и публикациях Вы поднимаете очень серьезные вопросы церковной жизни. Насколько трудно в наше время отстаивать истину?

Во все времена истину было отстаивать трудно. Уверяю вас, в любые времена! Возьмите любую эпоху, любого святого, любого человека. Отец Сергий, дед мой, был великолепным оратором, который мог такие диспуты устраивать и так убеждать людей в православной вере, беседуя с безбожниками! Это у него получалось совершенно блестяще! И у отца Анатолия тоже был прекрасный проповеднический дар. У меня намного скромнее, и ничего не сделаешь. Однако Бог даровал мне, совсем не по моему желанию, защищать православную веру! Это не я сам захотел! Это настолько важно и необходимо для Церкви сейчас! Я полюбил наш Никео-Цареградский Символ веры , я понял ценность каждого слова, до слез! Когда веры у людей не хватает, тогда они и начинают веру искажать - какой это ужас! Спасительный якорь для нас - Символ веры ! Это такое оружие, поразительное! Бог даровал мне поучаствовать в маленькой степени (кто я такой! я ничтожно малый человек), но, тем не менее, в защите Православия - это святое, это настолько высоко! Настолько, что никто не может пожелать выше того, чтобы защитить Господа Иисуса Христа и Пресвятую Богородицу в правильном почитании. Ты ощущаешь, что ты не зря жил - это надо было! Дедушка мой диспутировал с неверующими, отец выступал против бывшего профессора Ленинградской Духовной Академии Александра Осипова, который отрекся от Христа. А я, грешный, вошел в их труд, я тоже продолжил дело защиты Православия не по своей инициативе, а по благословению священноначалия. Господи, слава Тебе! Чего же можно большего желать!

- У Вас два сына, близнецы: Вы молились за них, чтобы они стали священниками?

А как же! Без конца, неотрывно! Сейчас воспитать детей очень трудно, а без молитвы - просто невозможно. Владимир уже диакон, Анатолий старше его на 10 минут, он тоже должен рукоположиться.

- Расскажите, как проходило обретение мощей, прославление Ваших родных?

Любовь к мученикам, она меня подвигнула проявить колоссальную энергию! Преодолеть все препятствия! И в общей сложности я прочел шесть или семь томов следственных дел, связанных непосредственно с моими родными: отцом , дедом , братом деда и прадедом , дедом по маминой линии. Несмотря на препоны, я сумел сохранить те места следственных дел, которые имеют отношение к «активным церковникам», как называли этих людей в те годы. Что может быть лучше для прославления - активный церковник! Мне удалось милостью Божией всех людей, включенных в эти дела, всех, каких было возможно, представить к прославлению. Всего 32 человека. Моих родственников было всего 11 человек, а всех рязанских святых - 32. То есть я выкопал из каждого дела все возможное для прославления.

И еще хочу сказать о своем большом впечатлении. Я люблю дедов, почитаю их, да, они - мои родные - пострадали. Но когда я стал читать про простых людей!.. Это было в Погосте Рязанской области около Касимова. Простая женщина, крестьянка, может быть, даже колхозница. Ее арестовали только за то, что, когда забирали священников, она сказала: «А батюшки ни в чем не виноваты, зачем вы их арестовываете?» Ее сразу взяли и с батюшками вместе в «воронок» - раз! Вы понимаете, эта женщина, посидев день-два, могла бы сказать: «Я неосторожно сказала, я не такая верующая, я отказываюсь от этого, я в Бога не верю, крест снимаю, отпустите меня, я - советский человек, колхозница». И ее бы отпустили. Но она пошла до смерти, до конца. Ее расстреляли вместе с батюшками, она сейчас прославленная святая: Фекла Макушева. Стойкость, вера, мужество этих простых крестьян восхищают больше, чем традиционная священническая. Священники, они просто обязаны быть стойкими и верными Христу даже до смерти.

Пришли арестовывать плотника в Клетинскую верфь, где строят баржи. Средь бела дня - арестовывать мужика, который был мощным, сильным, владел топором. Звали его Петр Гришин. Как себя повел этот человек, по свидетельству очевидцев, я это сравниваю только с апостолами! Ему сказали: «Тебя вызывают». Он взял спокойно топор - стук! - в бревно его вонзил, как делают плотники, когда уходят на перекур, и пошел спокойно. «Оставил сети, оставил лодку, оставил отца»... и семейных своих (ср.: Мф. 4, 22; Мк. 1, 18, 20; Лк. 5, 11) - его позвал Господь! На страдание он пошел. Вот! Некоторые батюшки так не могут, а он смог! Простой плотник! Вот это меня восхищает!

Устюхина Александра, святая мученица, староста церковная. Громаднейший собор в Гусь-Железном находится. Приехала комиссия закрывать храм, вызывают ее - старосту: давайте ключи. Она: «Ни за что!» И - выпрыгнула в окно и убежала в лес! Они постояли-постояли и уехали. Потом приехали и арестовали ее на три месяца за самоуправство, потому что она ключи так и не отдала. Три месяца в городской тюрьме просидела. Потом ее обратно вернули, а в 37-м году взяли и расстреляли. Надо икону написать - эта староста Александра Устюхина должна изображаться в одеянии мученическом, в одной руке крест, а в другой большие ключи от храма, а за ней соборище огромный!

- Вы ведь составляете службы, тропари новомученикам...

Я являюсь членом Синодальной богослужебной комиссии. Недавно издана Минея общая, в которой службы всем чинам новомучеников, мы этим занимались почти пять лет, эта книга - результат наших трудов. Всем новомученикам уже написаны общие службы - у них другая специфика, чем у древних мучеников. После моего преподавания мне предложили участвовать в этой комиссии, и отец Иоанн Крестьянкин еще был жив, и он благословил! Это последнее благословение перед его смертью, поэтому я им очень дорожу.

- Как Вы смогли составить житие блаженной Матроны Анемнясевской? О ней ведь почти никто ничего не знал.

Я его не составлял. Житие Матроны Анемнясевской составил брат моего деда, Владимир Анатольевич, он за это и был арестован. Написанное им житие Матроны было положено во второй том его уголовного дела как вещественное доказательство. И мне его отдали, я не просил. Как будто бы из рук самой Матроны! И, конечно, я был должен довести этот труд до конца. Я перепечатал житие на компьютере. Вместе с художником, он в Храме Христа Спасителя трудился, выбрали иконографию и написали образ. Составили службу, акафист написала наша прихожанка, и общими усилиями в 1999 году в городе Касимове произошло прославление местной святой . Она умерла в Москве, будучи заключенной Бутырской тюрьмы, в больнице, там был дом хроников. Есть твердое предание, что кто-то ее выпросил или выкупил за деньги, и чуть ли не на Даниловском кладбище ее похоронили. Там же, где и Матрона Московская была похоронена. Искать захоронение, чтоб обрести мощи?.. Я не раз присутствовал при обретении мощей. Вы знаете, когда человек лежит в земле, это настолько правильно, от Бога! «Земля, и в землю отыдеши». А когда тебя вынимают, это уже сфера действия людей. В земле гораздо спокойней лежать.

- Но мощи Вашего деда, священноисповедника Сергия Правдолюбова, все же обретены - как это произошло?

После прославления отца Сергия мы обратились с письмом к Святейшему Патриарху Алексию II, предварительно взяв благословение у митрополита Воронежского и Липецкого Мефодия - в его епархию входил тогда город Лебедянь, где дед был похоронен, и у митрополита Рязанского Симона. Патриарх, видя, что два митрополита благословили, дал благословение нам поднимать мощи. Составили комиссию, назначили день, археолога церковного взяли, пригласили Сергея Алексеевича Беляева, который поднимал мощи многих святых, в том числе и Патриарха Тихона. Помолились, благословились и начали трудиться. Это была тяжелая, физически мощная работа, трудились молодые люди, мои сыновья Анатолий и Владимир, тогда еще студенты, мой племянник, отца Феодора сын, Леша, отец Михаил, муж моей дочки Анны, и еще было много студентов, и люди в возрасте, и батюшки были, молились, читали Евангелие целый день. Потом обрели, зажгли свечи, смотрим: внизу лежит воин, мученик - как на фреске. Мы не успели его поднять в один день, уже темно стало. Мы всю ночь молились, свечи жгли, по очереди там дежурили и на рассвете решили закончить. Конечно, все были переутомлены, не спали, но был такой духовный подъем, что не стали работу откладывать. И около семи утра снова полезли внутрь раскопа и стали поднимать. Подложили туда лист железа, чтобы не потерять, не рассыпать, стали медленно подводить, и когда уже почти полностью подвели - удивительная вещь - на горе, в соборе, расстояние почти километр, на колокольне ударили в колокол. Это совпадение просто поразительное - мы стали поднимать, и колокольный трезвон! Мы вложили святые мощи в гробницу, внесли в храм, отслужили краткий молебен, потом стали готовить к перевозке. И вот тут-то надо было выспаться, пускай бы в храме эта гробница постояла, а мы бы поспали, но такой был подъем! Мы ехали весь день, потом на закате - небо пылало, багровое было, яркое, прямо как мученическое. А в машине было так тесно, нельзя было никого посадить, только святые мощи. И я понял, что засыпаю, что сейчас рассыплю все и сам разобьюсь. Тогда я в полный голос стал служить молебен и так с молитвой ехал! Надо было проехать 400 км, ехали долго, уже стемнело. Мы договорились, чтобы нас встречали в селе Маккавееве у Касимова, чтобы там готовить святые мощи к прославлению. Ехать оставалось мало, мы созвонились, говорим: «Мы подъезжаем, готовьте храм!» Интересно, что отец Сергий в этом селе родился, и мы привезли сюда его мощи. Мы подъезжаем в темноте к храму, никто в колокола звонить не стал, потому что было уже поздно, люди бы встревожились, но я въехал на улицу и стал переключать фары - дальний свет, ближний, аварийный, в общем, иллюминацию устроил, чтобы люди понимали, что мощи везут! Подъезжаем, там нас встречают батюшки, народ стоит, стали мощи выносить. Это было ровно десять лет назад. И случилось такое чудо! Когда открыли заднюю дверцу машины, волна пошла благоухания, и весь храм, когда внесли мощи,- там такой храм громадный деревянный - наполнился ароматом! А потом благоухание прекратилось. Это очень похоже на прославление преподобного Серафима Саровского, там тоже был такой аромат. А потом я наткнулся случайно на «Повесть временных лет», обретение мощей преподобного Феодосия Печерского, я был поражен, так похоже - в момент подъема тоже ударило «било монастырское». Тысяча лет прошла, и в начале Руси, и сейчас - удивительно похоже! То есть такая связь святых людей! Преемство идет от XII до XXI века, это поразительно, церковное единство!

- Батюшка, какое событие в Вашей жизни стало настоящей радостью для Вас?

Много было!!! Прославление, конечно! Главным образом - прославление сонма новомучеников и исповедников Российских в Храме Христа Спасителя в 2000 году, это было событие совершенно невероятное! А в нашем храме самое сильное событие, которое ни с чем не может сравниться, - это когда мы впервые вошли в поруганный храм - в склад Гостелерадио - освободили престол, веником я его почистил, каменный престол веником, там была грязь - мы зажгли свечу и поставили ее на престол - вот это было событие! Торжество Православия!

Когда рукоположили, это тоже было поразительно... Мне на жизнь жаловаться нельзя! Я родился в 1950 году, сколько лет жил при советской власти, и никто меня не тронул, никто меня никуда не забирал. Трудности были, конечно, но при этом я оставался жив, в тепле, в благополучии.

- А когда было очень трудно? Были такие моменты?

Трудностей было всегда очень много, и даже болезни, было и очень тяжело, но это как-то забывается. Главным образом, вот такие замечательные вещи, которые Бог дал ощутить: прославить святых, мощи обрести, защищать Православие, служить священником, проповедовать, преподавать - а что еще надо? В жизни больше ничего и не надо! Полнота жизни! Общение с Богом, молитва Богу, говорение о святом, о насущном - вот это и составляет очень большую жизненную радость!

Беседовала Анна Афанасьева

Фото из семейного архива протоиерея Сергия Правдолюбова

Журнал «Православие и современность» № 21 (37)

Владимир Анатольевич Правдолюбов, мученик, расстрелян 4 октября 1937 г. Прославлен в 2000 г. Память 21 сентября / 4 октября.

Кровь мучеников - семя Христово
Три века служения вере и Отечеству

В ушедшем ХХ веке Русская Православная Церковь, по слову Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, "пережила беспрецедентные гонения, воздвигнутые богоборцами на веру Христову". Сколько всего священнослужителей и мирян пострадало? Точного ответа на этот вопрос сегодня не даст никто. Гонения на Церковь, начавшиеся уже в 1918 году, достигли своего апогея в 1937-1938 годах. На основании данных правительственной комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, только в 1937 году было арестовано 136900 православных священно- и церковнослужителей, из них расстреляно 85300; в 1938 арестовано 28300, расстреляно 21500…

В августе 2000 года Архиерейский Собор канонизировал 1154 святых мучеников и исповедников российских ХХ века. В сонм новопрославленных святых вошли и представители старинной священнической династии Правдолюбовых, которая уже почти 300 лет служит Церкви Христовой и Отечеству.

Среди канонизированных новопрославленных святых четверо Правдолюбовы - отец и его трое сыновей.

Первый из них - отец, протоиерей Анатолий Авдеевич Правдолюбов, который был арестован чекистами и расстрелян 23 декабря 1937 года в Рязани.

Вторым причислен к лику святых мучеников его старший сын Владимир Анатольевич Правдолюбов, который к моменту гибели отца уже был расстрелян большевиками. Владимир Анатольевич был кандидатом богословия и доцентом Второго Московского Университета. Первый раз его арестовали в 1918 году. После заключения он особо заботился о беспризорных детях, устроил в Москве уникальный детдом, питомцы которого изучали литературу и искусство. В 1925 году Владимира Анатольевича вновь арестовали и отправили на три года в Соловки, а затем выслали на поселение. Далее последовал его очередной арест, заключение в карагандинские лагеря, где он был расстрелян 4 октября 1937 года.

Третий из прославленных святых Правдолюбовых - протоиерей Сергий Анатольевич Правдолюбов, который был арестован в 1935 году и сослан вместе со своим сыном (тогда еще мальчиком, будущим священником) в Соловецкий лагерь на пять лет. В 1944 году протоиерея Сергия вновь лишают храма и ссылают на каменоломни под Малеево. Вернувшись в 1947 году с каторги тяжело больным человеком, он прожил в семье только три года.

Четвертый из прославленных святых - священник Николай Анатольевич Правдолюбов. Отец Николай был сослан на Соловки на пять лет. После освобождения ему было запрещено служить. Однажды к нему пришли верующие и просили начать служить в их храме, так как у них нет священника и власти хотят его закрыть. Отец Николай обратился за благословением к своей матери, Клавдии Андреевне Правдолюбовой (напомним, что к тому моменту были расстреляны ее муж и старший сын). После долгой молитвы Клавдия Андреевна благословила своего сына на служение. Священник Николай Анатольевич Правдолюбов начал служить в храме Елатьмы. Вскоре, 13 августа 1941 года (уже шла война), его арестовали и расстреляли во дворе рязанской тюрьмы.

В настоящее время служат восемь Правдолюбовых, все они священники (протоиереи): Симеон, Сергий, Владимир, Андрей, Михаил, Серафим, Федор, Михаил. Все восемь протоиереев состоят в прямом родстве с канонизированными новопрославленными святыми Правдолюбовыми. По словам протоиерея Сергия Правдолюбова, "династийное священство" было обычным явлением в России. Духовенство представляло целое сословие, священники роднились между собой, и их дети находили своих суженых в той же церковной среде. Постепенно возникали династии, однако их было не много. В Москве были династии Соколовых и Каляды, в Рязани - Смирновых, в Ярославле - Мальцевых, в Липецкой епархии - Кондратюков. "Однако, - говорит протоиерей Сергий Правдолюбов, - как наши предки, так и мы не собираемся сыновей своих "тащить" в священники, поскольку "невольник не богомольник". Однако если Богу угодно, чтобы возможно больше Правдолюбовых продолжало нести крест служения Церкви Христовой - значит, надо его нести и мы будем в этом неколебимы".

24 августа 2000 года, село Селищи, Рязанской области, Касимовского района. Слева направо: прот. Симеон Владимирович Правдолюбов - настоятель храма Вмч. Георгия Победоносца в г. Касимове; Прот. Сергий Анатольевич Правдолюбов - настоятель Троицкого храма в Троице-Голенищеве, г. Москва; Прот. Владимир Сергиевич Правдолюбов - настоятель Никольского храма, г. Касимов; Прот. Андрей Владимирович Правдолюбов - настоятель Успенского храма, г. Касимов; Прот. Михаил Владимирович Правдолюбов - настоятель храма Св. Диомида, с. Перво, Касимовского района; Прот. Серафим Анатольевич Правдолюбов - настоятель храма Святой Троицы в пос. Гусь-Железный, Касимовского района; Прот. Феодор Анатольевич Правдолюбов - настоятель Покровского храма, село Маккавеево (или пос. Сынтул) Касимовского района. Село Маккавеево - это древнее название места, где стоит храм. Прот. Михаил Анатольевич Правдолюбов - клирик храма Воскресения Христова, что в Сокольниках, г. Москва.

Статья подготовлена по материалам газеты "Труд" .

Протоиерей Сергий Анатольевич Правдолюбов родился 13 июня (ст. ст.) 1890 года в селе Маккавеево Рязанской губернии Касимовского уезда. Его отец - протоиерей Анатолий Авдеевич Правдолюбов, мама - Клавдия Андреевна Правдолюбова (урожденная Дмитрева).

Детство его проходило в Рязанской губернии - в селе Маккавееве и городе Касимове, где вскоре после рождения Сергия отец Анатолий стал служить в храме Успения Божией Матери.

Протоиерей Анатолий Авдеевич не только служил в Успенском храме, но был также наблюдателем духовных школ Касимовского уезда, преподавателем Духовного училища и духовных школ города Касимова.

В шестилетнем возрасте, в 1896 году, с младенцем Сергием произошло чудо исцеления. Он перенес в этом году тяжелую болезнь, после которой почти совсем потерял слух. Врачи утверждали, что глухота останется на всю жизнь - она неизлечима. В этом же году, в сентябре, отец Анатолий Авдеевич был в Чернигове на прославлении святителя Феодосия Черниговского - на открытии его мощей. Он привез с собой небольшой плат и елей от мощей Святителя, который возложил на голову больного ребенка. Вот как писал потом в своих воспоминаниях об этом исцелении уже сын Сергия - протоиерей Анатолий Сергиевич Правдолюбов:

Салфеточка, лежавшая на мощах святителя Божия Феодосия, привезена была дедушкой домой вместе с маслом от раки Святителя. Возложена она была им с верою на голову моего оглохшего отца, больного шестилетнего мальчика; масло дедушка ему лил в больные ушки, и он совершенно исцелился и всю жизнь потом прекрасно слышал.

Отец Сергий был от природы очень одаренным человеком, но вместе с тем получил и прекрасное образование. В отрочестве он окончил Касимовское Духовное училище, где преподавал его отец, затем Рязанскую Духовную семинарию и, наконец, Киевскую Императорскую Духовную академию с присуждением ему ученой степени кандидата богословия. Темой его кандидатского сочинения была апологетика - защита православной веры от иноверия.

В 1913 году, еще будучи студентом Духовной академии, Сергий Анатольевич женился на Лидии Дмитриевне Федотьевой, дочери касимовского протоиерея Димитрия Федотьева. Венчались они в небольшом селе Панино Рязанской губернии Спасского уезда, где служили родственники Лидии Дмитриевны Федотьевой.

У отца Сергия и Лидии Дмитриевны родилось семь человек детей: Анатолий (впоследствии протоиерей; 1914−1981), Владимир (1916−1918), Виктор (1919−1943; погиб на фронте), Вера, ныне здравствующая (род. в 1922 г.), Сергий (1925−1943; погиб на фронте), София, ныне здравствующая (род. в 1927 г.) и Владимир, ныне протоиерей (род. в 1931 г.).

В 1915 году, по окончании Духовной Академии, отец Сергий служил в Киеве псаломщиком, а затем был послан в Вятскую епархию, где 26 октября (ст. ст.) того же года был рукоположен епископом Вятским Никандром во священника к Спасской церкви Слободы Кукарка. В 1916 году он стал протоиереем и был переведен настоятелем в Троицкий собор Слободы Кукарка (ныне город Советск, Кировской области) и назначен благочинным первого округа Яранского уезда Вятской епархии, законоучителем девятиклассной женской гимназии, двух мужских средних училищ и председателем педагогического совета гимназии. Отцу Сергию в это время было всего двадцать шесть лет.

Протоиерей Анатолий, сын отца Сергия, в своих воспоминаниях так потом писал о том времени и об отце: «Протоиерей Сергий прекрасно возглавлял и соборный притч, и собор батюшек всего города и округа, когда тот собирался в большие праздники. Отец был знатоком архиерейского служения и всякого другого - и будничного, и праздничного. Он устроил такое благолепие в службе, что всем это тогда понравилось. Наиболее покоряюща была сила его проповеди, природное дарование, отшлифованное высшим образованием. „Благословен Бог, изливаяй благодать Свою на священники Своя..“, „И никтоже сам себе приемлет честь, но званный от Бога, якоже и Аарон“ (Евр.5.4). Эти божественные слова на отце Сергии осуществились».

Но недолго протоиерей Сергий служил в Вятской епархии - в 1923 году он переехал в город Касимов Рязанской епархии, где был назначен настоятелем Троицкого храма.

Касимов - небольшой, но очень красивый древний город, известный с 1152 года. В нем было два монастыря и двенадцать церквей, в каждой из которых был прекрасный набор колоколов. Главный соборный колокол весил 16 тонн и отличался низким бархатным тембром, раздававшимся на многие километры в округе. Как вспоминают современники, звук этого колокола как будто плыл по улицам города, новых ударов было почти не слышно - только мягко возобновляющееся звучание, слышное километров до пятнадцати за городом. Ближайшие к Касимову сельские приходы начинали свой звон по соборному колоколу, а сам город просто звучал множеством колоколов, особенно в пасхальную седмицу, когда каждый прихожанин считал своим долгом подняться на колокольню своего приходского храма и хотя бы несколько раз ударить в колокола. Такое количество колоколов в небольшом городе и такое разнообразие различных звонов поражало всех, кто впервые приезжал в город. Один fрхиерей, посетивший Касимов, с удивлением вспоминал потом эти звоны и говорил: «Потрясеся весь град!»

Но не только своими колоколами славился город Касимов. В каждом из храмов было множество старинных облачений, икон, хоругвей, в каждом храме был свой хор певчих, которыми управляли опытные регенты, проходившие свое обучение в Москве и Петербурге.

Протоиерей Сергий любил свой родной город, и приехал он сюда для служения по просьбе своего отца, который писал ему в Вятскую епархию: «Возвратись в землю отцов; мы стары и горько нам умирать, не видя тебя и внуков, не насладившись общением с тобой и семьей твоей лицом к лицу». И действительно, Касимов был городом предков отца Сергия: в Успенской церкви служил протоиерей Анатолий - его отец, в Казанском монастыре - брат, иерей Николай, в кладбищенской церкви всех Святых - отец его жены, протоиерей Димитрий Федотьев; в окрестных селах служили дяди отца Сергия - протоиерей Михаил, протоиерей Феодор и иерей Александр Дмитревы. Каждую неделю в базарный день, по четвергам, эти многочисленные родственники собирались в город по хозяйственным нуждам, а потом считали своим долгом появиться в доме отца Анатолия Авдеевича Правдолюбова, где вместе пили чай, разговаривали, делились приходскими заботами.

Когда в Касимов приехал отец Сергий, он стал постоянным участником этих встреч. Всем был известен его незаурядный проповеднический дар, и все единодушно просили его каждый раз импровизационно произнести проповедь на тему предстоящего евангельского воскресного чтения. Его внимательно слушали, вносили поправки и дополнения, а потом во всех церквах говорили примерно одно и то же, конечно со своими личными особенностями, которые всегда отличают одного проповедника от другого. Тем более, что у каждого священника, кто слушал тогда отца Сергия, были свои привязанности к определенным источникам. Сам протоиерей Сергий очень любил проповедничество архиепископа Иннокентия Херсонского и святителя Феофана Затворника, протоиерей Анатолий Авдеевич - святителя Димитрия Ростовского, протоиерей Димитрий Федотьев пользовался прежде всего хрестоматиями протоиерея Григория Дьяченко, кто-то любил святителя Тихона Задонского, архиепископа Амвросия Харьковского, протоиерея Родиона Путятина и так далее. Тем не менее, именно отца Сергия ценили как необыкновенного проповедника, оратора, апологета не только собратья - священники, но и прихожане, собиравшиеся послушать его из других храмов города.

В эти годы протоиерей Сергий произнес весьма пространный цикл проповедей под названием «Объяснение Божественной литургии». Сохранились очень подробные записи этих проповедей, которые и сейчас поражают глубиной веры отца Сергия, красотой слова и вместе с тем доступностью для каждого слушающего тех высоких богословских истин, которые в них излагаются.

Протоиерею Сергию приходилось принимать участие и в публичных диспутах с атеистами, на которые собиралось множество народа. Сами власти обязывали священнослужителей выступать на таких диспутах, но очень скоро диспуты были запрещены, так как атеисты неизменно терпели сокрушительные поражения.

Немало бед принес также и обновленческий раскол, распространившийся тогда повсеместно. Но в Касимове обновленцы не имели успеха во многом благодаря сплоченности духовенства, постоянной проповеди с церковного амвона, в чем немалую роль сыграла твердость отца Сергия, его убежденность в том, что недопустимо вносить в церковную жизнь те новшества, какие провозглашали последователи обновленчества.

В 1924 году протоиерей Сергий вместе со своим отцом, протоиереем Анатолием Авдеевичем, и братом Владимиром был в Москве на приеме у Святейшего Патриарха Тихона. В знак общения с касимовскими протоиереями Святейший Патриарх Тихон подарил им свой портрет с собственноручной подписью: «Протоиереям Правдолюбовым».

Сложнее было отношение к митрополиту Сергию (Страгородскому), особенно после его Декларации 1927 года. Появились приходы, в которых не поминали имя митрополита Сергия и тем самым фактически отделились от церковного единства. Отец Сергий всегда сохранял верность митрополиту Сергию и убеждал других в том, что отношение к нему, как к главе Русской Церкви, является залогом ее единства, что верность ему сохранит Церковь от полного ее уничтожения.

28 февраля 1928 года протоиерей Сергий был награжден крестом с украшениями «за усердное проповедание Слова Божия», а 4 мая 1934 года указом архиепископа Рязанского и Шацкого Иувеналия (впоследствии канонизированного священномученика) - митрой.

В те годы уже повсеместно установилась атеистическая власть, и начинались годы репрессий. Но Господь хранил отца Сергия. Однажды в тот город Вятской епархии, где он служил, пришел карательный отряд красноармейцев. Многих они расстреляли на месте, а когда подошли к дому отца Сергия в поисках «главного попа», он сам вышел к ним и сказал: «Это я». Ему не поверили. Вид у отца Сергия был очень простой - лысина, маленькая бородка. Красноармейцы ответили ему: «Нет, ты не главный поп, ты - простой поп». Отец Сергий ответил: «Да, я простой священник». Каратели ушли, но отыскали престарелого заштатного протоиерея Алексия и расстреляли его. Отец Сергий всю жизнь молился за убиенного протоиерея Алексия.

Но в другой раз отца Сергия арестовали и продержали под стражей два с половиной месяца. Арестованных водили на работу и называли их «трудовым ополчением», хотя на самом деле это было тюремным заключением.

Однажды группу заключенных вывели в лес и приказали копать траншею. Когда траншея была готова, всех расстреляли и закопали в вырытый ими ров. Очень скоро вывели в лес другую группу людей, в которую входил и отец Сергий. Также приказали копать траншею, и все были уверены, что их расстреляют. Во время работы все молились, чтобы Господь принял их души с миром. Когда все было готово, неожиданно по железнодорожным путям, проходившим невдалеке, подошел состав с совершенно испорченной рыбой. Охранник приказал разгрузить четыре вагона тухлой рыбы и закопать в траншею, после чего все могли быть свободны. Люди, выполняя эту тяжелую работу, радовались и благодарили Бога за спасение.

В конце 1929 года, уже в Касимове, отца Сергия арестовали и заключили в тюрьму. Его приговорили к двум годам заключения, но, по многочисленным просьбам верующих, неожиданно к празднику Пасхи освободили.

Тем не менее, в 1935 году отец Сергий снова был арестован и отправлен на Соловки. Вместе с ним было арестовано более десяти человек, среди которых были его сын Анатолий, двадцатилетний юноша, и двое братьев: иерей Николай (канонизирован 27 декабря 2000 года как священномученик) и Владимир (канонизирован 20 августа 2000 года как мученик). Причиной ареста послужило составление иереем Николаем и Владимиром Анатольевичем жизнеописания всеми почитаемой Матроны Анемнясевской (канонизирована 22 апреля 1999 года как блаженная и исповедница) и двух местночтимых подвижников благочестия - царевича Иакова (XVII век) и Петра Отшельника (современника преподобного Серафима Саровского). Составление таких книг в то время считалось преступлением.

В Соловецком лагере протоиерей Сергий провел долгие пять лет в тяжелейших условиях. Вместе с ним в тюремном заключении томились его сын и брат, иерей Николай. Владимира Анатольевича отправили в Карагандинский лагерь и там расстреляли.

Большой поддержкой на Соловках для Правдолюбовых было знакомство с епископом Аркадием Остальским (канонизирован 20 августа 2000 года как священномученик), с которым у них завязалась глубокая духовная дружба.

Несмотря на условия тюрьмы, у заключенных в те годы были возможности для общения, молитвы и даже богослужения. Сохранился Соловецкий антиминс, а у внука отца Сергия, протоиерея Сергия Правдолюбова, как драгоценная реликвия хранится соловецкая епитрахиль в виде простого полотенца, которую отцу Сергию прислали «с воли».

Сын протоиерея Сергия, протоиерей Анатолий, оставил свои воспоминания о годах заключения на Соловках, среди которых есть рассказы о несомненно чудесных событиях. Так однажды, по молитвам протоиерея Сергия, его сын был спасен от неминуемой гибели.

Соловки, это - архипелаг: несколько островов расположены недалеко друг от друга. Заключенные жили на главном острове, а работали порой на отдаленных островах, добираясь туда на небольших лодках. На работах узников задерживали до глубокой ночи, и тогда им приходилось добираться до главного острова в полной темноте.

И вот, в один из таких дней, произошло следующее. Когда арестанты вышли в пролив, разделяющий острова, поднялся сильный морской ветер, очертания островов совершенно исчезли во мраке, и все люди, находившиеся в лодке, поняли, что погибают: куда грести - непонятно, а ветер быстро сносил лодку в открытое море. Неожиданно все увидели яркий свет, похожий на большой костер, разложенный на главном острове. Налегли на весла, и стоило всем немалых усилий преодолеть ветер, течение пролива и все-таки вывести лодку на этот огонь. Когда подошли к главному острову и вышли на берег, с удивлением обнаружили, что никакого огня на берегу не было. Только стоял у воды один отец Сергий и молился за людей, находившихся в море.

В другой раз протоиерей Сергий предупредил своего брата и сына об искушении от нечистого духа, охватившего всех, находящихся с ними рядом. Как-то в вечернее время, после работы, в тюремном общежитии множество заключенных находились вместе и мирно беседовали, расположившись группами по всему общежитию. Вели общую беседу и Правдолюбовы: отец Сергий, отец Николай и Анатолий. Вдруг отец Сергий сказал им: «Влетел!». «Кто влетел?», - спросил его сын. «Сатана влетел», - ответил отец Сергий. «А почему ты это знаешь?», - продолжал спрашивать Анатолий. «А вот посмотри, слышишь, как около входа люди ругаются?» «Ну и что из того, мало ли, какие у них между собой разногласия?», - продолжал возражать отцу Сергию Анатолий. «Нет, дело не в этом. Сейчас здесь все будут ругаться». И действительно, как бы по кругу страшная брань стала распространяться среди людей по всему помещению. Очень скоро все без исключения люди ругались, проявляя друг к другу непонятную злобу. «Вот видите? Мы сейчас с вами тоже ругались бы, если бы я вас не предупредил», - сказал отец Сергий.

Еще один случай с отцом Сергием говорит о том, что даже демоны иногда вынуждены свидетельствовать о силе Божией, действующей в людях, верных Ему. Был среди заключенных узбек, который любил гадать на небольших косточках, похожих на вишневые: он бросал эти косточки на какую-либо поверхность и смотрел, как они расположатся. По их расположению это узбек предсказывал многое из того, что предстоит пережить тому или иному заключенному. Такие гадания нравились многим, узбека всегда окружала толпа людей, возбужденно обсуждающих то или иное предсказание.

Как-то раз этот человек подошел к отцу Сергию и попросил у него разрешения погадать на него. Отец Сергий ответил: «Закон нашей веры гадать нам запрещает. Я не разрешаю гадание». Узбек отошел от отца Сергия и с лукавым видом сказал окружающим: «А мы все равно погадаем!» Бросил он косточки, посмотрел на них и вдруг побледнел и изменился в лице. С величайшим почтением подошел он к отцу Сергию, склонился перед ним, как-то особенно сложив руки, и сказал: «Разрешите продолжать гадание». «Нет, не разрешаю», - был ответ отца Сергия. Узбек подошел к своим косточкам, положил на них сверху какую-то небольшую палочку и сказал: «Все, не разрешает!» «Да что ты, продолжай: подумаешь, какой-то старик тебе запрещает!», - пытались ободрить его заключенные. «Нет, вы ничего не понимаете! Ему выпало счастье пророка! Это очень редкая вещь, и никто не имеет права гадать на него, если он не разрешает», - ответил узбек и в это вечер вообще прекратил гадания.

В 1940 году отца Сергия освободили, и он вернулся в Касимов. Но многие храмы к тому времени были уже закрыты. Не совершались службы и в Троицкой церкви, где до своего заключения отец Сергий был настоятелем. Священнического места для него не нашлось, и он был вынужден зарабатывать хлеб насущный исполнением треб и замещением штатных священников во время их болезни. А в августе 1942 года его снова отправили в тюрьму на шесть месяцев. Ему ставилось в вину «нарушение правил светомаскировки в военное время», которых он не нарушал, за что его арестовали и без суда и следствия заключили под стражу. Только через полгода отец Сергий был освобожден, а в марте 1943 года стал служить в Никольской церкви города Касимова.

Но недолго пришлось служить ему в Касимове - уже в декабре того же года отец Сергий был мобилизован на трудовой фронт и отправлен ночным сторожем на карьер по добыче белого камня в Малеево. Этот карьер располагался недалеко от Касимова, но, тем не менее, это было ссылкой. Как заметил один из внуков отца Сергия, «каменоломни были всегда местом работы рабов и заключенных». Целых три года отец Сергий провел на каменоломнях, но все это время усердно изучал Добротолюбие, творения Святых отцов, а иногда ему удавалось совершать всенощные бдения, на которых пели такие же ссыльные, как и он, среди которых нашелся даже регент церковного хора.

Здесь же, в каменоломнях, он написал свое Завещание, которое озаглавил: «Моим детям и внукам о том, как проводить посты и готовиться к исповеди и приобщению Святых Христовых Таин». По своему настроению это Завещание очень близко к святоотеческим творениям, а детьми и внуками праведника и исповедника может считать себя каждый христианин, если с любовью воспринимает его наставления. Завещание протоиерея Сергия было дважды опубликовано в Журнале Московской Патриархии: в 12-м номере за 1985 год и 2-м номере за 2003 год.

В 1946 году отец Сергий был освобожден, но в Касимове служить ему запретили. Он стал благочинным и настоятелем Вознесенской церкви города Спасск-Рязанский. Но и здесь он служил недолго: с весны по декабрь 1947 года. Затем его перевели в город Лебедянь, входивший в те годы в Рязанскую епархию, а на его место - благочинным Спасского округа и настоятелем - назначили его родного сына, протоиерея Анатолия, принявшего священнический сан 7 декабря 1947 года. Для отца Сергия было большой радостью увидеть своего старшего сына священником. Когда он уезжал из Спасска, то, обратившись к прихожанам, сказал: «Я уезжаю, но оставляю вам своего сына, который будет для вас лучше меня».

В Лебедяни прошли последние три года жизни протоиерея Сергия. Это были годы трудов и болезней. Его здоровье было подорвано в заключении. Здесь он перенес инфаркт. В шестьдесят лет он выглядел восьмидесятилетним старцем.

18 декабря 1950 года, в канун памяти чтимого им святителя и чудотворца Николая, протоиерей Сергий скончался. Погребен он был в Лебедяни, у южной части алтаря Преображенского храма, в котором служил.

Сын отца Сергия, протоиерей Анатолий Правдолюбов, свидетельствовал о том, что во время отпевания и погребения протоиерея Сергия он, к своему удивлению, не испытывал скорби, обычной в таких случаях, а напротив - тихую радость, похожую на ту, какая у верующих людей бывает на Пасху. Он поделился тем, какие чувства испытывает, со старыми священниками, на что те ему ответили: «Разве ты не знаешь? Так всегда бывает, когда хоронят праведника!»

Определением Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II и Священного Синода 27 декабря 2000 года протоиерей Сергий был прославлен как священноисповедник и причислен к Собору Новомучеников и Исповедников Российских.

По благословению Святейшего Патриарха Алексия II, митрополита Рязанского и Касимовского Симона, митрополита Воронежского и Липецкого Мефодия 4 октября 2001 года было совершено обретение честных мощей священноисповедника Сергия. 5 октября 2001 года его мощи были перенесены из города Лебедяни, который входит теперь в Воронежскую епархию, в Спасскую церковь села Маккавеево Рязанской епархии. Здесь, в этом небольшом селе, где родился священноисповедник Сергий, его честные мощи готовились ко всеобщему почитанию, а 5 февраля 2002 года были торжественно перенесены в Никольскую церковь города Касимова.

Во время визита Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II в Касимов по случаю 850-летнего юбилея города, мощи священноисповедника Сергия находились в главном Вознесенском соборе города, где 1 июля 2002 года Святейший совершил Божественную Литургию.

15 сентября 2002 года, после восстановления и освящения Троицкого храма города Касимова, честные мощи священноисповедника Сергия были перенесены в этот храм для постоянного пребывания. Каждую неделю перед ракой его честных мощей совершается богослужение с чтением акафиста новопрославленному святому.

Память священноисповедника Сергия совершается в день его кончины - 5/18 декабря, а также в Соборе всех Новомучеников и Исповедников Российских, Соборе Рязанских святых и Соборе Касимовских святых.

Свои воспоминания об отце Иоанне (Крестьянкине) я не записывал очень долго. Мне казалось – все пишут. Напишут всё, что только можно! Но когда я прочитал то, что было написано действительно очень многими, захотелось написать и мне, тем более что многие годы на исповеди я приводил людям мнения отца Иоанна по самым разным вопросам.

Я работал на протяжении всего Великого поста 2005 года, к Пасхе закончил и отправил в Печоры. Отец Иоанн прочитал эти заметки и одобрил их. Он ничего не велел убирать, ничего не сказал против, и теперь эти заметки для меня самого очень и очень дороги. Ведь отец Иоанн сам их читал, он со всем согласился! Не сказал, что я что-нибудь написал от себя. А Татьяна Смирнова, после того как они прочитали в Печорах мое «творение», позвонила в Москву и сказала: «Нам очень понравилось! Хорошо! Но почему же так мало?» – «Да у меня почти двадцать страниц – это совсем немало», – подумал я, но потом, также мысленно, с Татьяной Сергеевной согласился: действительно, об отце Иоанне можно писать и писать! Но, к сожалению, того, что еще можно и нужно о нем написать, прочитать он не сможет.

Так что эти воспоминания, как бы они написаны ни были, ценны уже тем, что их читал и одобрил сам архимандрит Иоанн (Крестьянкин).

Мои родители, протоиерей Анатолий и Ольга Михайловна Правдолюбовы, всегда были очень близки к отцу Иоанну (Крестьянкину). Когда отец Иоанн служил в селе Троица-Пеленица (Ясаково) Рязанской епархии, мой папа в те же годы служил в городе Спасск-Рязанский. Эти приходы были ближайшими друг к другу и мои родители часто виделись с отцом Иоанном. Уже тогда они относились к нему как к старцу, хотя разница в возрасте моего папы и отца Иоанна была всего четыре года. Особенно близкими отношения поддерживались у них в то время, когда отец Иоанн служил на последнем своем приходе Рязанской епархии – в Никольском храме города Касимова. Это время хорошо запомнили и мы, дети, тогда уже достаточно взрослые. Запомнились продолжительные богослужения отца Иоанна – всенощные бдения с литией, акафистами и очень продолжительными проповедями.

Недолгим было служение отца Иоанна в Касимове, но запомнилось оно как очень большой и значительный период нашей жизни. Объяснить я это могу тем, что для самого отца Иоанна каждый день был очень важен, потому и окружающими время воспринималось иначе. В тот достаточно небольшой период времени вместилось множество событий: богослужения, проповеди, поездки отца Иоанна, после которых он обязательно устраивал встречи, на которые собирал близких себе людей: моих родителей со всеми детьми, моего дядю – протоиерея Владимира Правдолюбова с семьей, и эти беседы затягивались до самой глубокой ночи. Для детей это были очень важные встречи: мы были свидетелями бесед священнослужителей, обсуждения их пастырских проблем, вопросов богослужения.

На одной из таких встреч отец Иоанн как-то заговорил о монашестве. Он обращался при этом к моим тетям – Вере Сергеевне и Софии Сергеевне, как бы наталкивая их на мысль о принятии ими монашеского пострига. Отец Иоанн до поступления в Псково-Печерский монастырь не был монахом, и Вера Сергеевна подумала: «А сам-то отец Иоанн какой? “Серенький?” Ведь не монах же он!». Вдруг отец Иоанн повернулся к Вере Сергеевне и сказал с улыбкой: «Серенький я, серенький! Ну и вы оставайтесь пока серенькими».

Отец Иоанн иногда мог тонко и пошутить. Однажды после всенощного бдения он очень долго, часа полтора, говорил проповедь. Закончив, подошел к певчим и спросил: «Никто из окна не упал?» Моя тетя, София Сергеевна, тут же ответила: «А что, уже полночь?» Отцу Иоанну ее ответ очень понравился.

В Касимове отец Иоанн начал совершать таинство елеосвящения для всех желающих. Раньше такого никогда не было, считалось, что собороваться можно только в тяжелой болезни. Отец Иоанн, соглашаясь с таким отношением к соборованию, долго убеждал моего папу, протоиерея Анатолия, и дядю, протоиерея Владимира, что время наступило такое, что совершенно здоровым считать себя вряд ли кто может – у каждого есть какие-то свои болезни. Поэтому один раз в год можно собороваться всем, и надо заранее объявлять в храме о совершении таинства соборования, чтобы собирались в назначенное время все желающие. Протоиерей Анатолий и протоиерей Владимир согласились с отцом Иоанном, но впервые такое соборование провели все-таки не в храме, а в доме моей бабушки – Лидии Дмитриевны. Это произошло в феврале 1967 года.

Собрались вместе две семьи: отца Анатолия и отца Владимира. Были здесь и дети, и пожилые люди. Таинство совершали отец Иоанн, мой папа и дядя. Они всех по очереди помазывали елеем, священники помазывали друг друга. Через некоторое время таинство елеосвящения совершили в Никольском храме и затем стали совершать его ежегодно. Не знаю, как происходило это в других местах, но такая традиция постепенно установилась повсеместно.

О том, как часто можно причащаться, отец Иоанн говорил, что один раз в месяц можно причащаться всем. Только некоторым он благословлял причащаться один раз в две недели. Чтобы он благословлял причащаться более одного раза в две недели, я не слышал.

Об исповеди отец Иоанн говорил, что в наше время вполне допустима исповедь как подробная, так и краткая. Во время поста, когда желающих исповедоваться и причаститься святых Христовых таин бывает великое множество, для подробной исповеди просто нет времени. Когда есть время, нужно исповедоваться подробно, а когда времени для этого не хватает, ничего страшного нет в том, что исповедь совершается кратко.

Из Касимова отец Иоанн уехал на второй день праздника Сретения Господня, 16 февраля 1967 года, но связь с ним у нас не прекратилась. Отец Иоанн поступил в Псково-Печерский монастырь уже монахом – постриг он принял от Глинского старца схиархимандрита Серафима (Романцова; прославлен в лике святых в 2010 г.). Я впервые увидел отца Иоанна в монашеской мантии и клобуке, когда приехал к нему в монастырь. Мы, дети отца Анатолия Правдолюбова, очень часто стали посещать Печоры, чтобы получить благословение отца Иоанна, услышать его наставления, помолиться на монастырских службах.

Город Печоры расположен в таких широтах, что весной и в начале лета здесь стоят настоящие белые ночи, а в зимнее время – постоянный мрак. Где-то часам к десяти дня становилось светло, а в четыре часа – уже сумерки. Так что утром идешь на службу в монастырь в темноте, а к вечерней службе – почти во мраке ночи. Паломников в монастыре с поступлением сюда отца Иоанна стало особенно много. Когда мы приезжали в обитель в летнее время, то обязательно встречали кого-нибудь из знакомых – из Рязанской области или из Москвы. Зимой паломников было значительно меньше, поэтому мне особенно нравилось приезжать в Печоры в зимнее время.

Поезд из Москвы прибывал на станцию Печоры-Псковские очень рано – около пяти часов утра. Первый автобус, отвозивший людей в город, уже стоял у здания вокзала и отправлялся, когда поезд еще стоял на станции. После московской жизни люди попадали как бы в другой мир: тишина, белый снег, мороз, тротуары посыпаны песком, а не солью, как в Москве. Подходили к монастырю, огромные ворота которого были еще закрыты. Все молчали, говорить никому не хотелось, ждали, когда монах-привратник откроет ворота. Высоко над воротами висела большая икона Успения Божией Матери, а перед ней всегда горела красная лампада. Наконец, монастырские ворота приоткрывались и паломники по одному входили на территорию монастыря. Войдя, совершали крестное знамение, кланялись и проходили через каменную арку надвратного Никольского храма туда, откуда начинался Кровавый спуск к древней пещерной церкви Успения Божией Матери, где вот-вот должен был начаться братский молебен. Во мраке раннего утра были видны фигуры монахов, спешивших к началу молебна.

В Успенском храме в это время всегда было темно, только горели лампады, даже свечей на подсвечниках почти не было. В монастыре так было принято, чтобы и братский молебен, и полунощница, совершаемая сразу же после молебна, совершались при естественном освещении лампад. Главным во время молебна было чтение Евангелия – зачало 43-е от Матфея: «Рече Господь Своим учеником: вся Мне предана суть Отцем Моим…». Особенно проникновенно и значительно звучали слова: «Возмите иго Мое на себе, и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим. Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть». А в полунощнице, конечно же, самым значительным было песнопение «Се Жених грядет в полунощи…». Также в полной темноте монахи вставали стройными рядами перед иконой Успения Божией Матери, главной святыней монастыря, и пели неторопливо и просто: «Се Жених грядет в полунощи, и блажен раб, егоже обрящет бдяща: недостоин же паки, егоже обрящет унывающа…». Казалось, что монахи более размышляют над словами этого прекрасного песнопения, чем поют. Отец Иоанн никогда не пропускал братского молебна, и голос его всегда можно было различить в этом простом хоре монастырской братии.

После полунощницы отец Иоанн проходил в алтарь и вставал около жертвенника – он вынимал частички из просфоры за множество людей, каких он знал и кто просил его помолиться. Делал он это строго до Херувимской песни, перед которой отходил от жертвенника и больше уже частичек не вынимал. Однажды он поделился своими чувствами, какие испытывал во время своей молитвы за людей – живых и умерших. Он говорил: «Люди как будто идут мимо меня, чем ближе к Херувимской песни, тем скорее они хотят пройти. Торопят друг друга и как бы подталкивают в плечо, чтобы я успел их помянуть…».

Для нас стало потребностью ездить в Печоры, а наши родители только приветствовали стремление своих детей попасть в монастырь и желание на каждый важный жизненный шаг получать благословение отца Иоанна.

На службу в армии отец Иоанн благословил меня образом преподобного Сергия Радонежского. Получил я также его благословение на поступление в семинарию. Благословляя, отец Иоанн сказал: «Поступай в семинарию, а затем и в духовную академию». Когда я уже работал над кандидатским сочинением, отец Иоанн благословил меня иконой апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Тема сочинения была очень сложной – богословской, христологической, и, благословляя меня иконой святого Иоанна Богослова, отец Иоанн как бы давал понять, что я справлюсь с этой работой.

Когда же пришло время женитьбы, мы с моей будущей женой Любовью Дмитриевной прежде всего поехали к отцу Иоанну, потому что решили соединить свои жизни только в том случае, если будет на то его благословение.

Мы пришли к отцу Иоанну и рассказали ему о своем намерении. Отец Иоанн сказал нам на это: «Сегодня после вечернего богослужения в Успенской церкви будет совершаться монашеский постриг. Приходите, помолитесь, а потом уже будем решать, что вам делать – постриг принимать или в брак вступать».

Можно представить, с какими чувствами мы ушли от отца Иоанна. Целые сутки мы не знали, каков будет его ответ, а вечером того дня, как и сказал нам отец Иоанн, молились в Успенском храме. Во мраке, почти в темноте совершался монашеский постриг. Горели свечи и лампадки, монахи тихо пели «Объятия Отча…», постригаемый в белой длинной одежде полз по каменному полу храма, иеромонахи и архимандриты, среди которых был и отец Иоанн, прикрывали его своими мантиями. Было торжественно и печально. После пострига мы пошли в тот дом, где остановились, и только вечером следующего дня снова были у отца Иоанна.

Ни о чем не спрашивая, он благословил нас на брак иконами Нерукотворного образа Спасителя и Божией Матери «Иерусалимская». При этом мы получили от него неоценимые наставления. Отец Иоанн говорил нам о браке как о таинстве и сказал такие слова, которые запомнились на всю жизнь. «Семья – это домашняя церковь, – говорил отец Иоанн. – У вас всегда перед мысленным взором должна быть такая картина: икона Спасителя, брачное ложе и детская колыбель. Брак – это таинство. А какое чудо – рождение детей! “Господи, Ты видел, как ткалась моя плоть!”» – процитировал он один из псалмов в русском переводе.

Говорил отец Иоанн и о том, что в христианском браке любовь никогда не исчезает, она, напротив, с годами становится только больше, и чем дольше живут супруги вместе, тем больше и больше любят друг друга.

Получил я благословение отца Иоанна и на принятие диаконского сана. В то время я был иподиаконом Святейшего Патриарха Пимена. Благословив, отец Иоанн сказал: «Будь в послушании у Святейшего Патриарха: как он скажет, пусть так и будет». Ждал я достаточно продолжительное время… Наконец, однажды, после всенощного бдения в Елоховском соборе, когда уже задернули завесу, услышал, что Святейший Патриарх Пимен подзывает меня со своего патриаршего места с правой стороны престола и говорит: «Завтра я тебя буду рукополагать». И вот в воскресный день 5-й седмицы Великого поста, в день памяти преподобной Марии Египетской, 1 апреля 1979 года, Святейший Патриарх Пимен рукоположил меня во диакона и назначил в храм святых апостолов Петра и Павла в Лефортове .

Когда я рассказал об этом отцу Иоанну, он вспомнил годы своего заключения. «В 1950 году я сидел в Лефортовской тюрьме, – сказал он. – И все, кто был со мной в камере, слышали звон Петропавловского храма. Он находится близко от тюрьмы, и мы всегда знали о важных моментах службы и особенно усердно молились в это время».

Теперь, когда я приезжал в Псково-Печерский монастырь уже в сане, то обязательно служил вместе с монахами. Когда я получил двойной орарь, монахи приносили мне из ризницы широкий архидиаконский орарь со словами, вышитыми на нем: «Свят, Свят, Свят…». Приходилось мне служить и с отцом Иоанном. Это было большим утешением. А однажды я служил с отцом Иоанном на приходе – в селе Юшково.

Это был Ильин день – храмовый праздник прихода. Храм с домиками около него был более похож на скит, чем на приходскую церковь. Здесь служил отец Паисий, монах. Жили при храме и несколько стареньких монахинь. Отец Паисий всегда приглашал отца Иоанна послужить у него в этот день, и много лет отец Иоанн принимал это приглашение. Юшково находится километрах в пятнадцати-двадцати от Печор, и поэтому, приехав утром на поезде из Москвы, я успел добраться до этого храма еще до начала службы. Когда отец Иоанн увидел меня в алтаре, то очень удивился и спросил: «Как ты здесь оказался?» – «Приехал специально, чтобы вместе с вами помолиться», – ответил я. – «Будешь служить?» – спросил отец Иоанн. – «Если вы благословите – буду». – «Обязательно служи!» – сказал о. Иоанн.

Это был замечательный день! Перед началом литургии отец Иоанн служил молебен с акафистом пророку Илии и водоосвящением, около него был народ, все пели. После литургии – крестный ход с окроплением народа и храма. Как будто отец Иоанн снова оказался на приходе. Он разговаривал с людьми – к нему подходили целыми группами и семьями. И все это на природе, среди зелени травы и деревьев. Светило солнце и было очень тепло – лето в самом разгаре! После того, как закончилась служба и крестный ход, отец Иоанн пошел окроплять прихрамовые постройки. «Пойдемте, окропим святой водой хижину Марии», – сказал он о маленьком домике одной из монахинь, к которому и направился. И правда, этот маленький домик похож был более на хижину, чем на дом. У всех на лицах были радостные улыбки, а монахиня Мария была просто счастлива от того, что отец Иоанн пришел к ней в дом и окропляет святой водой ее жилище.

Потом была трапеза в доме отца Паисия. И снова – общение с людьми и очень интересные разговоры. Один из священников спросил отца Иоанна, можно ли считать Чернобыльскую катастрофу апокалипсической и не является ли Чернобыль той самой «травой полынь», о которой говорится в Апокалипсисе? «Я бы не стал так прямо называть эту аварию на атомной станции прямым исполнением Апокалипсиса, – отвечал отец Иоанн. – Нужно очень осторожно относиться к толкованию Апокалипсиса, и не случайно Церковь не принимает очень многих его толкований. Есть толкование Апокалипсиса святого Андрея Кесарийского – вот это толкование Церковью принимается, его можно читать. Остальные – очень сомнительные!» Говорил также отец Иоанн о том, что очень нехорошо, когда церковные книги и иконы продаются в обычных магазинах рядом с самым разнообразным товаром. «Этого не должно быть!» – сказал он. Говорил также, что у каждого человека должна быть тесная связь со своим ангелом-хранителем. Одним словом, темы разговора были самые разнообразные, но, к сожалению, беседа оказалась непродолжительной – отец Иоанн должен был ехать в монастырь.

Под горкой, на которой стоял храм, отца Иоанна ждала машина – «Волга», которую отец Паисий заранее для него вызвал. Все мы спустились с горки к этой машине, а отец Иоанн, подойдя к молодому водителю, дал ему конфетку. «Нет, я не буду», – ответил тот. Отец Иоанн воскликнул: «Какое воздержание!» Рядом с «Волгой» оказалась еще одна машина – «Нива», и священник, который на ней приехал, потянул отца Иоанна к этой машине, упрашивая его поехать вместе с ним. «А где ваш спутник, высокий молодой мужчина?» – поинтересовался отец Иоанн, потому что все видели этого священника в храме во время службы, окруженного целой группой своих прихожан. «А вот он!» – ответил батюшка и открыл багажник своей «Нивы». В нем оказался скрюченный буквально в два раза мужчина лет тридцати ростом под два метра. Батюшка затолкал его туда для того, чтобы освободить место для отца Иоанна. «Как вам не совестно?! Что вы делаете? Как можно так издеваться над человеком?!» – сурово сказал отец Иоанн. – Не поеду я с вами!» А мне велел садиться на заднее сиденье «Волги», сам сел рядом со мной, и так мы ехали до самого монастыря, продолжая беседу.

На следующий день этот священник, увидев меня в монастыре, сказал: «Как я тебе завидую: ты ехал вместе с отцом Иоанном!»

Где-то в середине восьмидесятых годов началась первая смута о номерах. Тогда это были не ИНН, а новые пенсионные документы. Нужно было заполнять какие-то анкеты, в которые требовалось вписать определенный номер, в каждой анкете свой. Начали говорить о печати антихриста и о недопустимости заполнения таких анкет. Меня постоянно спрашивали, как к этому относиться. Я считал, что ничего особенного в этом нет, но хотелось узнать мнение отца Иоанна. В одну из своих поездок в Печоры я подробно изложил отцу Иоанну все то, что смущает людей. Отец Иоанн мне лично отвечал так. Никаких номеров бояться не нужно. Цифры – всюду: на часах стоят цифры, на документах, на страницах книг, где их только нет! Так что же теперь их бояться? Бояться нужно не цифр, чисел и номеров, а нужно бояться греха, который мы совершаем, особенно соблазнов последнего времени. Если мы с легкостью поддаемся этим соблазнам, если с легкостью грешим, то дух антихристов действует в нас, незаметно для нас самих печать антихриста, которую так все боятся, может уже на нас стоять!

Когда же появилось смущение об ИНН, я спросил также и об этом. Отец Иоанн ответил мне, дескать все, что было сказано им о пенсионных документах, следует отнести и к ИНН: никаких номеров бояться не нужно!

В московском храме святых апостолов Петра и Павла я служил достаточно долго – целых 11 лет. Стал уже протодиаконом, служил с двойным орарем, а желание было служить в иерейском сане. Несколько раз я просил у отца Иоанна благословения на то, чтобы подать прошение в Патриархию с просьбой о рукоположении, но он отвечал: «Время еще не пришло, еще рано». Когда же меня стали звать в Рязанскую епархию, я поехал за благословением перейти в эту епархию. Но отец Иоанн ответил: «Ни в коем случае! Оставайся на месте! Будешь ты священником. Когда время придет, все произойдет само собой, безо всякого твоего прошения! А сейчас никуда не стремись, это будет крест напрошенный, свой – не от Бога, а от себя. За 12 лет я был на шести приходах – Летово, Некрасовка, Борец, Касимов… но сам никогда никуда не стремился, меня всегда переводили с разными формулировками: для улучшения церковной жизни, в связи с церковной необходимостью… Сам – никогда! Так и ты – никуда не стремись, все будет в свое время. А впрочем, – прибавил отец Иоанн, видя мое желание перейти в другую епархию, – можешь поступать как знаешь». – «Нет, отец Иоанн, что вы, – ответил я, – без вашего благословения я ничего предпринимать не буду». Видно было, что отец Иоанн одобряет мое настроение.

Прошло еще несколько лет и произошло то, о чем говорил отец Иоанн. В 1990 году, незадолго до нашего храмового праздника – памяти первоверховных апостолов Петра и Павла – я неожиданно получил указ Святейшего Патриарха Алексия II, в котором говорилось, что по моем рукоположении во иерея я назначаюсь в храм Воскресения Христова в Сокольниках. И вот в самый день памяти апостолов Петра и Павла Святейший Патриарх приехал в наш храм, совершил торжественное богослужение, за которым и рукоположил меня во иерея. После литургии Святейший сказал: «Это моя первая иерейская хиротония в Москве». Действительно, после своей интронизации 10 июня 1990 года Святейший Патриарх еще никого не рукополагал.

Сразу же я стал служить на новом месте в Сокольниках, а при первой же возможности поехал к отцу Иоанну. Я рассказал ему все, что со мной произошло, а отец Иоанн, поздравляя меня с рукоположением во иерея, только одобрительно кивал головой. Свое отношение ко всему, о чем я рассказывал, он выразил всего в нескольких словах. Когда мы с ним пришли на службу в Успенскую церковь, то стоявшему рядом со мной в алтаре священнику отец Иоанн сказал: «У отца Михаила все по воле Божией совершается. Его ангел-хранитель за руку ведет».

К тому времени уже несколько лет как не было в живых моих родителей, и в те годы, приезжая к отцу Иоанну, я всегда испытывал к нему сыновние чувства. Тем более теперь, когда я приехал к нему с известием о таком великом и радостном событии, как священническая хиротония, я особенно сильно почувствовал, что приехал как к своему отцу.

Встречи наши с отцом Иоанном проходили обычно в его келье. В назначенное время мы приходили к нему, и первое, что он делал, это вставал перед иконами и читал молитвы: «Царю Небесный», «Егда снизшед, языки слия, разделяше языки Вышний, егда же огненные языки раздаяше, в соединение вся призва; и согласно славим Всесвятаго Духа», «Не умолчим никогда, Богородице, силы Твоя глаголати, недостойнии…», и мы всегда понимали, что это не просто беседы, а общение, в котором услышим такие наставления, которые должны исполнить, что ответы на наши вопросы, которые мы зададим отцу Иоанну, будут проявлением воли Божией в нашей жизни. Не каждому выпадает такое счастье, когда можно приехать к старцу, задать вопрос, получить конкретный ответ (например, о женитьбе) и быть уверенным в том, что этот ответ и есть воля Божия о тебе.

После молитвы отец Иоанн садился на небольшой диванчик, мне обычно велел сесть рядом с ним по левую от него сторону, старший наш сын, Сережа, садился по правую, а маленький еще Ваня устраивался на небольшой скамеечке у его ног. Любовь Дмитриевна всегда была рядом с младшим сыном – перед отцом Иоанном. И сколько бы времени ни прошло после нашей последней встречи, отец Иоанн всегда нас встречал так, будто виделись мы совсем недавно. А однажды отец Иоанн сказал, после того, как мы не были у него достаточно долго: «Старые друзья встречаются – я очень рад!». Так мы и беседовали: рассказывали о себе, задавали вопросы. Отец Иоанн всегда живо всем интересовался: кто где учится, кто что делает?

Рассказывал он и о себе, говорил иногда, как нелегко ему бывает. «Я шестьдесят лет у себя отбрасываю, а шесть оставляю», – как-то сказал он нам.

Говорил он и о том, как важно священнику на приходе относиться ко всем одинаково и не допускать каких-то особенных чувств к тому или иному человеку. «Чувства зарождаются в голове, – говорил он, – опускаются в сердце и начинают его терзать».

Когда пришло время нашему старшему сыну определяться, как строить свою жизнь, отец Иоанн спросил у него: «Ты хочешь продолжать дело своих отцов?» – «Да, хочу!» – горячо ответил он. – «Священство – это призвание», – сказал отец Иоанн, и это было как благословение нашему Сереже на всю жизнь.

В то время, когда мы ждали ребенка, отец Иоанн сказал нам: «У вас будет мальчик. Назовите его Иоанном». Действительно, на свет появился мальчик, и назвали мы его Иоанном в честь отца Иоанна. Мы решили, что покровителем его будет апостол и евангелист Иоанн Богослов, и день ангела его пусть будет вместе с отцом Иоанном – 13 июля, в Собор двенадцати апостолов.

Задавал я вопрос отцу Иоанну и о духовничестве: как относиться к той проблеме, которая возникает очень остро на многих приходах повсеместно, – к проблеме, когда многие священники считают себя вправе удерживать около себя прихожан и запрещают идти на исповедь к другому священнику.

Отец Иоанн ответил на это так. «Очень важно, чтобы все, что составляет человека, а это – разум, воля, совесть, духовная свобода, чтобы ничего из этого не было нарушено. А если нарушается – начинается болезнь. Как в Евангелии сказано: Христос исцелял слепых, глухих, хромых, прокаженных… (отец Иоанн помолчал, посмотрел мне прямо в глаза) и бесныя. Да, это тоже болезнь, духовная болезнь. А начало болезни выражается в том, что человек лишается собственной воли, сам подчиняет ее воле другого человека. И тогда совесть почти ничего не в состоянии говорить человеку, она заглушена в результате подмены собственной ответственности перед Богом ответственностью кого-то другого».

«Что такое духовничество? – продолжал отец Иоанн. – Это когда духовно опытный старец брал себе духовных чад числом не более двенадцати. И это было такое духовничество, когда старец буквально со своих рук кормил своих детей, а в случае смерти передавал их другому. Вот это действительно духовничество! А у нас на приходах такого быть не может. Здесь должна быть полная свобода! Причины перехода от одного священника к другому могут быть самые разные. Даже то, что у одного священника времени меньше, а у другого больше – это также может быть причиной перехода к другому священнику: зачем же я буду отнимать время у страшно загруженного батюшки, лучше пойду к тому, кто более свободен. И можно, совершенно не смущаясь, идти к менее загруженному священнику. Или, к примеру, священника переводят. Зачем всем его прихожанам ехать за ним на другой приход? Они должны оставаться на месте и идти к тому священнику, кто будет служить у них – в той церкви, которая находится рядом с домом и является приходом этих людей. Я так и говорил всегда своим прихожанам в тех случаях, когда меня переводили: “Оставайтесь на месте, никуда не рвитесь, у вас теперь другой батюшка. Это меня переводят, а не вас!”. А то ведь как получается: на исповеди что-то говоришь, а тебе в ответ: “А вот мой духовник мне благословил то-то делать”. Какой духовник? Где он, этот духовник? Оказывается, где-нибудь далеко-далеко есть батюшка – чей-то духовник. Ну зачем это? Зачем какие-то непонятные сложности? Ну и говоришь в таких случаях: “Делай, что хочешь!” А бывает и так: приходят к батюшке люди и говорят: “Батюшка, мы к тебе последний раз пришли, мы от тебя уходим”. – “Ну и с Богом, идите!”, – отвечает он им. Вот это правильно, так и должно быть!»

«Разделение на приходы существовало всегда, как, я помню, это было в Орле, где я бывал в детстве, – продолжал говорить отец Иоанн. – Но это разделение прежде всего было территориальным. Весь Орел был поделен на определенные районы, которые прикреплялись каждый к своему храму. Одни улицы относились к одному храму, другие – к другому. Весь город был поделен и священники не должны были исполнять требы не в своем районе. Панихиды, причащение, отпевание, крестины… – каждая улица знала свой храм. Но молились все там, где хотели. Даже было так: перед каким-нибудь праздником священник объявлял с амвона, что завтра, например, такой-то праздник и мы все будем молиться в таком-то храме – в том, где престол. И все шли туда. Разделение на приходы должно быть, но все мы составляем единое целое – Церковь и все мы возносим молитвы к Богу как единое целое».

«Вслед за Святейшим Патриархом Пименом, – как-то говорил отец Иоанн, – скажу, что у нас в Церкви должен сохраняться в богослужении славянский язык, старый стиль, а с католиками можно только чай пить».

В конце восьмидесятых годов отец Иоанн говорил о нашем времени как о времени бескровного мученичества. «Вы – бескровные мученики, – говорил он. – А дальше будет еще труднее. Ваше время тяжелее нашего, и вам можно только посочувствовать. Но мужайтесь и не бойтесь! Сейчас везде смущение, смятение и неразбериха, а будет еще хуже: перестройка, перестрелка, перекличка. Наступит время тяжелого духовного голода, хотя на столе все будет».

Провожал нас отец Иоанн также всегда с молитвой. Мы все вставали, молились, отец Иоанн брал кисточку и помазывал всех елеем от разных святых мест, потом кропил каждого святой водой, давал отпить немного из маленькой серебряной кандии, которая у него всегда была в келье именно для этих целей, а затем выливал немного святой воды на грудь. Потом каждого благословлял, и мы уходили от отца Иоанна с новыми духовными силами.

Любовь отца Иоанна к Богу и ко всем людям в некоторой степени передавалась и нам. Поэтому мы всегда так стремимся в Печоры – чтобы получить от отца Иоанна его благодатную, молитвенную помощь и благословение.