Рузвельт президент годы правления. Франклин Рузвельт: краткая биография

Французский мыслитель, социалист-утопист.

Получил домашнее образование под руководством Д"Аламбера

В юности приказал лакею будить себя не иначе, как следующими словами: «Вставайте, граф, Вам предстоит совершать великие дела».

Ввёл в оборот фразу, которая стала одним из символов социализма: «От каждого по способностям, каждому - по его труду».

В 1820 году написал работу: Организатор / L’Organisateur где указал, что если Франция вдруг потеряет 3000 своих выдающихся физиков, химиков, физиологов, художников, а также наиболее способных техников, банкиров, негоциантов, фабрикантов, сельских хозяев, ремесленников, то «…нация сделается телом без души… И ей нужно будет по крайней мере целое поколение, чтобы вознаградить свои потери».

«В эпоху революции Сен-Симон горячо отдался демократии: в одном собрании он сложил титул графа и объявил: «Нет более сеньоров, господа!» Хорошо понял Сен-Симон и другую сторону революции. Масса имуществ старых владетелей, - короля, духовенства, дворянства, была выброшена на рынок. Демократический граф вместе с интернациональным аферистом и иллюминатом, саксонским аристократом на прусской службе в Париже и Лондоне, графом Редерном, пустился в скупку и продажу конфискованных национальных имуществ и нажил быстро крупное состояние. Он чуть не погиб в страшную эпоху террора; целый год просидел он в тюрьме, но богатства вернулись к нему.
Его дом стал теперь одним из первых салонов республики: учёные, банкиры, артисты, техники встречались у радушного мецената; новые планы и афёры сменяли друг друга, сорилась куча денег, ажиотаж совершался с грансеньоровским легкомыслием, но в то же время граф был филантроп, он отыскивал даровитых юношей на чердаках, медиков и техников, и щедро помогал им. Его постоянно окружали ученики новосозданной в эпоху революции Политехнической школы, эта своеобразная, как бы социальная секта в новой Франции, в которой культ точных наук соединился с горячим направлением к общественной реформе. Сен-Симон умел воодушевлять и собирать около себя предприимчивых, стремящихся вперед людей; он бросал кругом множество счастливых идей, сам пускался в сотни дел. Среди бешеной жажды жизни у него работала упорная мысль, что богатство - великий социальный фактор, что ему лично оно нужно для широких общественных проектов, для научных опытов, для общеполезных изобретений, которые поведут к благоденствию масс. Однажды он созывает близких ему капиталистов и доказывает им необходимость возродить мораль; с этою целью должно учредить гигантский банк, доходы с которого пойдут на исполнение полезных для человечества сооружений.
Лет через 10 эта гениально беспутная жизнь кончилась: Сен-Симон совершенно разорился. Последние 20 лет его жизни (1825) прошли в борьбе с нищетой: он просил подаяния у старых клиентов своих, которых когда-то по-царски кормил. Он вынужден был спасаться от голода пером. Но теперь, 45 лет от роду, он и начал только писать свои замечательные книжки, полные сумасшествия и глубины, шарлатанства и истинно пророческого духа. И опять в них сказался беспечный и капризный барин XVIII века: ничего систематического, короткие брошюры, бессвязные статьи, полные повторений и в то же время неожиданностей, всё это спешно, как придётся, брошенное на бумагу. Опять сыплются проекты без конца. Тут есть и план всесветной научной академии, и программа всеевропейского замирения с одной парламентской конституцией для всей Европы, есть катехизис промышленников и контуры «Нового христианства»; проект, как принудить англичан уважать свободу флотов на морях, быстро превращающийся в трактат о всемирном тяготении; есть какие угодно советы для правительств, для учёных и артистов, есть предполагаемые манифесты для папы, ордонансы для короля и т.п.
Всё это - какие-то генеральные, властные решения мировых, научных и социальных вопросов, откровения и открытия, «окончательные» определения будущих путей философии или будущих линий общественного развития.
Опять - призыв к союзу науки и богатства; опять около странного фантазёра собираются горячие начинающие таланты и искатели: будущий историк Тьерри , который объявил себя восторженно приёмным сыном Сен-Симона, философ Конт , оба последовательно бывшие его секретарями. Опять около него какие-то охваченные мистикой банкиры, вроде верного его апостола, Оленда Родрига, португальского еврея, из той группы возрождающегося иудейства, которая под впечатлением Французской революции, освободившей народность эту от векового угнетения, бросилась на учение о предстоящей великой эмансипации всего человечества.
Всё это - какие-то самопроизвольно возникающие кружки энтузиастов, которые точно видят и чуют друг друга в толпе. Сен-Симон сближается с Руже де Лилем , композитором «Марсельезы», и увлекается идеей социального воспитания масс посредством музыки.
Полная превратностей, горькая и интересная приключениями, жизнь его слагается у него в целую теорию: чтобы быть истинным мыслителем, надо всё испробовать, жить как можно оригинальнее, пробежать все общественные слои, стать лично во всевозможные положения, создать себе такие отношения, которых никогда, ещё не существовало. Смесь цинизма и благородства, страстной убеждённости и фокусничества в натуре Сен-Симона удивительно подходила к теории «экспериментальной» жизни; нищий прожектер, в глазах которого даже революция остановилась на полдороге, вдруг вспоминал свой древний род, трактовал Бурбонов как мелких дворян и видел но ночам своего предка Карла Великого, который говорил ему: «Мой сын, твои успехи, в качестве философа, сравняются с моими военными и государственными подвигами!» Ему рисовались воздушные замки торжества индустрии, он мечтал о великой учёной лаборатории, как Кондорсе, где он сам будет диктатором. А остались от него обрывки, рассеянные мысли, которые трудно читать.
«Я пишу, - заявляет он, - потому, что у меня есть новые идеи. Я выражаю их в том виде, как они сложились в моем уме. Предоставляю профессиональным писателям шлифовать их. Я пишу, как дворянин, как потомок графа Вермандуа, как наследник пэра, герцога Сен-Симона. Всё, что было сделано и сказано великого, сделали и сказали дворяне: Коперник, Галилей, Бэкон, Декарт, Ньютон и Лейбниц были дворяне. Наполеон также стал бы выражать в письменной форме те проекты, которые он теперь выполняет на деле, если бы случайно не очистился для него трон». Знаний у Сен-Симона было немного; большая часть фактов схватывалась на лету, со слуха; стройной философии у него невозможно искать. Но не в этом была его сила: это был авантюрист мысли и изобретатель идей; он был великий направитель людей и, как человек необыкновенной чуткости к новому, человек счастливой откровенности, он дал толчок крупным научным, социальным, техническим движениям».

Виппер Р.Ю. , Общественные учения и исторические теории XVIII и XIX вв. в связи с общественным движением на Западе, М., «Государственная публичная историческая библиотека России», 2007 г., с. 183-186.

По мнению экономиста Фридриха фон Хайека , именно с деятельности Анри Сен-Симона и его последователей начинает существование «инженерный» взгляд на общество, в соответствии с которым предполагается, что человечество в состоянии в рамках первоначального рационального плана сознательно направлять собственную эволюцию...

В 1926 году В.В. Вересаев процититировал высказывапние Анри Сен-Симона , к сожалению, не указав

Анри́ Сен-Симо́н (Клод Анри де Рувруа, граф де Сен-Симон, фр. Claude Henri de Rouvroy, Comte de Saint-Simon , 17.10.1760, Париж - 19.05.1825, Париж) - французский философ , социолог , известный социальный реформатор, основатель школы утопического социализма . Главные произведения Сен-Симона: «Письма женевского жителя к своим современникам» (1802 г.), «Катехизис индустриалов» (1823 г.), «Новое христианство» (1825 г.).

Биография

Представитель знатного дворянского рода, родственник герцога Сен-Симона . В его воспитании принимал участие д"Аламбер .

Тринадцати лет от роду он имел смелость сказать своему глубоко верующему отцу Бальтазару Анри де Рувруа де Сен-Симону маркизу Сандрикур (1721-1783), что не желает говеть и причащаться, за что тот запер его в тюрьме Сен-Лазар. Весьма рано идея о славе как наиболее достойной побудительной причине человеческих действий вошла в его мировоззрение.

Анри Сен-Симон примыкает к отряду, посланному французским правительством на помощь североамериканским колониям, восставшим против Англии; пять лет участвует в борьбе и, наконец, попадает в плен к англичанам. Освобожденный по окончании войны, он едет в Мексику и предлагает испанскому правительству проект соединения Атлантического и Великого океанов посредством канала. Принятый холодно, он возвращается на родину, где получает место коменданта крепости в Меце и под руководством Г. Монжа изучает математические науки.

Вскоре он выходит в отставку, отправляется в Голландию и старается убедить правительство составить французско-голландский колониальный союз против Англии, но, не преуспев в этом, едет в Испанию с проектом канала, который должен был соединить Мадрид с морем. Вспыхнувшая во Франции революция заставила его вернуться на родину, но, по его собственным словам, он не хотел деятельно вмешиваться в революционное движение, потому что глубоко был убежден в недолговечности старого порядка.

В 1790 году он недолго был мэром в округе, где находилось его имение. В том же году он высказался за уничтожение дворянских титулов и привилегий (в эпоху Реставрации он продолжал, однако, носить титул графа). В то же время Сен-Симон занимался скупкой национальных имуществ и приобрел этим путём довольно значительную сумму. Свои спекуляции он впоследствии объяснял стремлением «содействовать прогрессу просвещения и улучшению участи человечества» путём «основания научной школы усовершенствования и организации большого промышленного заведения». Во время террора Сен-Симон был посажен в тюрьму, откуда вышел лишь после 9 термидора .

В 1797 году Сен-Симон намеревался «проложить новый физико-математический путь человеческому пониманию, заставив науку сделать общий шаг вперед и предоставив инициативу этого дела французской школе». С этой целью он в сорокалетнем возрасте принимается за изучение естественных наук, желая «констатировать их современное состояние и выяснить историческую последовательность, в какой происходили научные открытия»; знакомится с профессорами политехнической, потом медицинской школы, чтобы определить «действие, производимое научными занятиями на тех, кто им предается»; старается превратить свой дом в центр научной и артистической жизни, для чего и женится (в 1801 г.) на дочери одного умершего приятеля.

В следующем году он развелся с нею и искал руки мадам де Сталь , которая казалась ему единственной женщиной, способною содействовать его научному плану. Он ездил для этого в имение мадам де Сталь на берегу Женевского озера , но не имел успеха. Совершив путешествие по Германии и Англии (1802) и истратив на это последние свои средства, Сен-Симон вернулся во Францию и принужден был взять место переписчика в ломбарде, дававшее ему 1000 франков в год за ежедневный девятичасовой труд, пока один его знакомый, Диар, не предложил ему жить на его средства, дабы иметь возможность продолжать научные занятия.

В 1810 году Диар умер, и Сен-Симон вновь стал страшно бедствовать, прося помощи у богатых людей. Не всегда имея средства для печатания своих трудов, он собственноручно переписывал их в нескольких десятках экземпляров и рассылал разным учёным или высокопоставленным лицам («Mémoire sur la science de l’homme» , «Mémoire sur la gravitation universelle» ). Тем не менее он издаёт немало брошюр, выступает со статьями в прессе.

В 1820 года после убийства герцога беррийского Шарля-Фердинанда , Сен-Симон был привлечен к суду как моральный сообщник в преступлении. Присяжные оправдали его, и он вскоре написал брошюру «О Бурбонах и Стюартах», где, проводя параллель между этими двумя династиями, предсказывал Бурбонам судьбу Стюартов.

Постепенно Сен-Симон всё более и более начинает приходить к мысли, что права промышленников налагают на них и известные обязанности по отношению к пролетариату. Новое направление не понравилось его богатым покровителям, и он, лишившись их поддержки, скоро снова очутился в крайней нужде, заставившей его посягнуть на свою жизнь (). Рана оказалась несмертельной: Сен-Симон лишился только одного глаза. В его пользу была открыта подписка, и собранные суммы позволили ему продолжать его писательскую деятельность.

Мысли и идеи

Ранние взгляды Сен-Симона

Во время своего пребывания в Женеве Сен-Симон издал первое своё сочинение: «Письма женевского жителя к своим современникам» (1802). Он требует здесь неограниченного господства искусства и науки, которые призваны организовать общество. Воинственный тип человечества должен исчезнуть и замениться научным: «прочь, Александры, уступите место ученикам Архимеда».

Вообще, всем своим учением об обществе Сен-Симон связал своё имя с первой стадией эволюции позитивизма , а взгляды, высказанные им в последние годы относительно рабочего класса, сделали его родоначальником социализма .

Сен-Симон и коммунистическая идеология

Публикация сочинений в русском переводе

• Сен-Симон А. Собрание сочинений. М ., Л. , 1923.
• Сен-Симон А. Избранные сочинения. Т. 1-2 М., Л., 1948.

Напишите отзыв о статье "Сен-Симон, Анри"

Примечания

Литература

• Аникин А. В. Глава восемнадцатая. Прекрасный мир утопистов: Сен-Симон и Фурье // Юность науки: Жизнь и идеи мыслителей-экономистов до Маркса. - 2-е изд. - М .: Политиздат , 1975. - С. 341-350. - 384 с. - 50 000 экз.
• Блауг М. Сен-Симон, Клод Анри де Рувруа // 100 великих экономистов до Кейнса = Great Economists before Keynes: An introduction to the lives & works of one hundred great economists of the past. - СПб. : Экономикус, 2008. - С. 269-271. - 352 с. - (Библиотека «Экономической школы», вып. 42). - 1 500 экз. - ISBN 978-5-903816-01-9 .
• Васильевский М. Г. // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
• Волгин В. П. . - М .: Наука, 1976. - 420 с.
• Волгин В. П. . - М .: Изд-во АН СССР, 1961. - 158 с.
• Волгин В. П. . - М .: Изд-во АН СССР, 1960. - 184 с.
• Вольский Ст. Сен-Симон - 1935 год. - 312 с. (Жизнь замечательных людей).
• Гладышев А. В . // Французский ежегодник 2001: Annuaire d’etudes françaises. Чудинов А. В. (Ред.) 2001. - С. 266-279.
• Гладышев А. В. // Французский ежегодник 2009. М., 2009. - С. 139-173.
• Застенкер Н. Е. // История социалистических учений. - М .: Изд-во АН СССР , 1962. - С. 208-227. - 472 с.
• / Со вступит. статьей и комментариями В. П. Волгина . - М .: Изд-во АН СССР, 1961. - 608 с. - (Предшественники научного социализма).
• Кучеренко Г. С. . - М .: Наука, 1975. - 358 с.
• Сен-Симон Клод Анри де Рувруа / Застенкер Н. Е. // Сафлор - Соан. - М . : Советская энциклопедия, 1976. - (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969-1978, т. 23).
• Туган-Барановский М. И. Сен-Симон и сен-симонисты // . - СПб. : Изд. журнала «Мир божий», 1903. - С. 110-133. - X, 434 с.
• Щеглов, «История социальных систем» (т. I, стр. 369-372).
• Altmann S. L., Ortiz E. L. (eds.) . - Providence (Rhode Island): American Mathematical Society, 2005. - ISBN 0-8218-3860-1 .
• Hubbard. S.-Simon, sa vie et ses travaux (1857).
• Osama W. Abi-Mershed Apostles of Modernity: Saint-Simonians and the Civilizing Mission in Algeria. - Palo Alto: Stanford University Press, 2010. - xii + 328 p. - ISBN 0-804-76909-5 .
• P. Weisengrün . Die Social wissensch. Ideen St.-Simons.

Ссылки

• - статья в Новой философской энциклопедии

Отрывок, характеризующий Сен-Симон, Анри

Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.

– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п"отивники отказались от п"ими"ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т"и начинать сходиться.
– Г…"аз! Два! Т"и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак"ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.

Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника, да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.

Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.

Так Маркс и Энгельс окрестили взгляды ранних социалистических мыслителей. Однако все ли ранние социалисты были такими уж утопистами? Или, может быть, в их теориях есть то, что актуально и сегодня? Я придерживаюсь последней точки зрения и считаю, что даже сегодня в учениях представителей раннего социализма можно найти то, что могло бы взять себе на вооружение современное левое движение; то, чего нет, например, в марксизме; то, что помогло бы в создании системы, в которой были бы свобода, социальная справедливость и экономическая эффективность, гармонические отношения между людьми и между человеком и природой.

"Во все времена были люди, мечтавшие о лучшей жизни для человечества и верившие в ее возможность на земле. К действительности своего времени эти люди относились обычно критически. Нередко им приходилось бороться с этой действительностью, и они становились героями и мучениками. Выступая против современного им общества, они анализировали и критиковали социально-экономический строй этого общества. Предлагая переустройство общества, эти люди пытались обрисовать и обосновать более справедливый и гуманный строй. Их идеи выходят за пределы политической экономии, но они играют важную роль и в этой науке.

Социалистические и коммунистические идеи развивались во многих произведениях XVI—XVIII вв., разных по своим научным и литературным достоинствам и по своей судьбе. Но это была лишь предыстория утопического социализма. Свой классический период он переживает в первой половине XIX в.

От графа до нищего

“Я происхожу от Карла Великого, Отец мой назывался графом Рувруа де Сен-Симон, я являюсь ближайшим родственником герцога де Сен-Симона”. В этих строках можно было бы видеть только дворянскую спесь, если бы мы не знали, что за человек был Сен-Симон . Ими он начинает автобиографический отрывок, написанный в 1808 г., когда бывший граф, ныне гражданин, Сен-Симон, жил на средства своего слуги. Жизнь этого замечательного человека так же исполнена сложностей и противоречий, как и его учение. В ней есть большое богатство и нищета, военные подвиги и тюрьма, восторг благодетеля человечества и попытка самоубийства, предательство друзей и твердая вера учеников.

Клод Анри Сен-Симон де Рувруа родился в Париже в 1760 г. и вырос в наследственном замке на севере Франции (ныне департамент Сомма). Он получил хорошее домашнее образование. Свободолюбие и твердость характера рано проявились в юном аристократе. В 13 лет он отказался от первого причастия, заявив, что не верит в таинства религии и не собирается лицемерить. Скоро в нем обнаружилась еще одна черта, немало удивлявшая родных: убеждение в своем высоком общественном призвании. Существует рассказ о том, что 15-летний Сен-Симон приказал своему слуге ежедневно будить его словами: “Вставайте, граф, вас ждут великие дела”.

Но до великих дел еще далеко, а пока Сен-Симон, как это принято в их роду, поступает на военную службу и около трех лет ведет скучную гарнизонную жизнь. Избавление от нее для молодого офицера приходит тогда, когда он отправляется в Америку добровольцем в составе французского экспедиционного корпуса, посланного в помощь восставшим американским колониям против Англии. Позже Сен-Симон с гордостью писал, что он служил под начальством Вашингтона. Он показал себя храбрецом и был награжден орденом только что возникших Соединенных Штатов.

Во время морского путешествия Сен-Симон был захвачен англичанами в плен и отправлен на Ямайку, где пробыл до заключения мира в 1783 г. Во Францию он вернулся героем и скоро получил под командование полк. Блестящая карьера открывалась перед молодым графом Сен-Симоном. Но эта праздная жизнь скоро наскучила ему. Путешествие в Голландию, а затем в Испанию выявляет новое лицо Сен-Симона — лицо искателя приключений и прожектера. Создается впечатление, что его неуемная энергия и изобретательный ум, еще не найдя подлинного назначения, ищут себе выхода в этом прожектерстве. В Голландии он готовит военно-морскую экспедицию для отвоевания у англичан Индии. В Испании составляет проект большого канала для соединения Мадрида с морем и организует не без успеха кампанию почтово-пассажирских перевозок.

Воспитанный на идеях энциклопедистов и на опыте американской революции, Сен-Симон с энтузиазмом принял события 1789 г. Около двух лет Сен-Симон довольно активно участвует в революции, однако только “на местном уровне”: он живет в маленьком городке вблизи от бывшего родового поместья. О потере поместья он не сожалеет, а от графского титула и древнего имени официально отказывается и принимает имя гражданина Бонома (bonhomme — простак, мужик).

В 1791 г. в жизни гражданина Бонома происходит резкий и на первый взгляд опять-таки странный поворот. Он уезжает в Париж и вступает на поприще земельных спекуляций, которые в этот период приняли огромные масштабы в связи с распродажей собственности, конфискованной государством у дворян и церкви. В партнеры себе он выбирает знакомого ему еще по Испании немецкого дипломата барона Редерна. Успех превосходит все ожидания. К 1794 г. Сен-Симон уже очень богат, но здесь на его голову опускается карающая десница якобинской революции. Контрреволюционный термидорианский переворот спасает узника от гильотины. Проведя около года в тюрьме, он выходит на свободу, и вновь пускается в спекуляции, теперь уже безопасные. В 1796 г. совместное богатство Сен-Симона и Редерна оценивается в 4 млн. франков.

Но на этом карьера преуспевающего спекулянта обрывается. В Париж возвращается барон Редерн, благоразумно скрывшийся за границу во время террора, и предъявляет свои права на все их совместное состояние, поскольку операции велись от его имени. Это странное соединение дьявольской ловкости и детского простодушия в Сен-Симоне непостижимо! После долгих споров он вынужден удовлетвориться отступным в 150 тыс. франков, которые дает ему Редерн.

Сен-Симон, который успел побывать воином и авантюристом, патриотом и спекулянтом, превращается в усердного школяра. Увлеченный большими успехами естественных наук, он с обычным для него жаром и энергией берется за их изучение. Остаток своего богатства он использует на содержание гостеприимного дома, где принимает крупнейших ученых Парижа. В течение нескольких лет Сен-Симон путешествует по Европе. Примерно к 1805 г. окончательно выясняется, что от его денег ничего не осталось, и он оказывается на грани бедности.

Позже, обозревая свою жизнь, Сен-Симон был склонен изображать свои взлеты и падения как серию сознательных опытов, которые он проделал, готовясь к своей истинной деятельности социального реформатора. Это, конечно, иллюзия. Его жизнь была закономерным, обусловленным эпохой и ее событиями проявлением личности Сен-Симона, замечательно оригинальной и талантливой, но и крайне противоречивой. Уже в то время за ним утвердилась репутация человека странного и экстравагантного. Часто посредственность принимается обществом за норму, а талант кажется экстравагантным, а порой и подозрительным.

Печать большой оригинальности лежит и на первом печатном произведении Сен-Симона - “Письмах женевского обитателя к современникам” (1803 г.). Это уже утопический план переустройства общества, хотя изложенный в зачаточной, туманной форме. Две вещи замечательны в этом небольшом сочинении. Во-первых, Сен-Симон изобразил французскую революцию как классовую борьбу между тремя главными классами — дворянством, буржуазией и неимущими (пролетариатом). Энгельс назвал это “в высшей степени гениальным открытием”. Во-вторых, он прозорливо очертил роль науки в преобразовании общества. Об ученых Сен-Симон писал: “Взгляните на историю прогресса человеческого разума, и вы увидите, что почти всеми образцовыми произведениями его мы обязаны людям, стоявшим особняком и нередко подвергавшимся, преследованиям. Когда их делали академиками, они почти всегда засыпали в своих креслах, а если и писали, то лишь с трепетом и только для того, чтобы высказать какую-нибудь маловажную истину”. С другой стороны, он говорил о препятствиях на пути подлинной науки: “Почти всегда занятия, которым они (ученые.— А. А.) принуждены отдаваться, чтобы добыть себе пропитание, уже в самом начале их деятельности отвлекают их от важнейших идей. Как часто им недоставало опытов или необходимых для развития их взглядов путешествий! Сколько раз они были лишены необходимых сотрудников, чтобы дать своей работе весь размах, на который они были способны!”. Призывая ученых выступить против сил косности и занять в переустроенном обществе место руководителей, автор восклицает: “Математики! Ведь вы находитесь во главе, начинайте!”

Этих цитат достаточно и для того, чтобы представить литературный стиль Сен-Симона — энергичный, патетический, порой экзальтированный. Со страниц его сочинений встает человек беспокойный, мятежный, болеющий за судьбы человечества.

Учитель

Последние 20 лет жизни Сен-Симона наполнены лишениями, борьбой и интенсивным творчеством. Оказавшись без средств, он стал искать любой заработок и одно время работал переписчиком бумаг в ломбарде. В 1805 г. он случайно встретил Диара, своего бывшего слугу, который в свое время, служа у Сен-Симона, сумел приобрести некоторое состояние. Два года Сен-Симон жил у Диара и до смерти последнего в 1810 г. пользовался его помощью. История Дон-Кихота и Санчо Пансы повторилась в этой своеобразной паре! На деньги Диара Сен-Симон выпустил в 1808 г. свою вторую работу — “Введение к научным трудам XIX века”. Это и несколько других сочинений он печатал малым тиражом и рассылал видным ученым и политическим деятелям, прося критики и помощи в дальнейшей работе. Но это был глас вопиющего в пустыне.

В 1810-1812 гг. Сен-Симон дошел до предела нужды. Он писал, что продал все свое имущество, вплоть до одежды, что кормится он одним хлебом и водой и не имеет топлива и свечей. Однако, чем труднее ему приходилось, тем упорнее он работал. Именно в эти годы окончательно формируются его взгляды на общество, которые он изложил в ряде зрелых работ, опубликованных начиная с 1814 г. Живет он случайными подачками благотворителей, гордо заявляя, что, не краснея, может просить помощи у кого угодно, ибо эта помощь нужна ему для трудов, единственная цель которых — общественное благо.

Внимание публики было привлечено к Сен-Симону его брошюрой о послевоенном устройстве Европы. В этой брошюре Сен-Симон впервые говорит свою любимую и знаменитую фразу: “Золотой век человечества не позади нас, а впереди”. Обоснование этого тезиса, разработка путей к “золотому веку” — таково содержание дальнейшей деятельности Сен-Симона.

Жизнь Сен-Симона к 60 годам несколько налаживается. У него появляются ученики и продолжатели. С другой стороны, проповедь мирного преобразования общества, обращенная к его естественным просвещенным “вождям” — банкирам, промышленникам, купцам — привлекает внимание некоторых людей среди этого класса. Сен-Симон получает возможность печатать свои сочинения, и они приобретают довольно широкую известность. Богатые последователи обеспечивают ему возможность жить в достатке и напряженно работать. Устроена его личная жизнь: при нем верная мадам Жюлиан — ближайший друг, секретарь, экономка. Свои труды он теперь диктует ей или кому-либо из учеников.

Но и в жизни и в своих сочинениях Сен-Симон остается бунтарем, энтузиастом, человеком порыва и фантазии. Группа банкиров и богачей, давших деньги на издание одного из сочинений Сен-Симона, публично отмежевывается от его идей и заявляет, что он ввел их в заблуждение и обманул доверие. Вскоре после этого Сен-Симон попадает под суд по обвинению в оскорблении королевской фамилии: он напечатал “Притчу”, в которой заявляя, что Франция ничего не потеряет, если вдруг волшебным образом бесследно исчезнут члены королевской фамилии, а заодно все аристократы, высшие чиновники, священники и т. д., но очень много потеряет, если исчезнут лучшие ученые, художники, мастера, ремесленники. Суд присяжных оправдал его, найдя здесь лишь забавный парадокс.

Если это скорее трагикомический эпизод в жизни Сен-Симона, то попытка самоубийства в марте 1823 г.— подлинно трагический. Сен-Симон стрелял себе в голову из пистолета, остался жив, но лишился одного глаза. До конца объяснить любое самоубийство невозможно, и едва ли стоит гадать о причинах поступка Сен-Симона. В прощальном письме близкому другу (где он также просит позаботиться о мадам Жюлиан) Сен-Симон говорит о своем разочаровании в жизни, вызванном слабым интересом людей к его идеям. Однако, едва поправившись после ранения, он вновь с жаром берется за работу и в 1823—1824 гг. издает свой самый законченный и отделанный труд — “Катехизис индустриалов”. В течение 1824 г. Сен-Симон лихорадочно работает над своей последней книгой — “Новое христианство”, стремясь дать будущему “обществу индустриалов” новую религию, берущую от христианства лишь его исходный гуманизм. В мае 1825 г., через несколько недель после выхода в свет “Нового христианства”, Клод Анри Сен-Симон умер.

Сен-симонизм

Автор статьи о Сен-Симоне во французском биографическом словаре писал в 1863 г.: “Сен-Симон не был ни безумцем, ни пророком; это был просто плохо сформированный ум, который в своей дерзости не поднимался над посредственностью. Несмотря на большую шумиху, которую поднимали вокруг его памяти, он уже принадлежит забвению, и он не из тех, которые воскресают из забвения”.

История зло посмеялась над этим самодовольным филистером. После его “приговора” прошло более 100 лет, а имя и идеи Сен-Симона продолжают привлекать внимание и интерес.

Можно сказать, что сен-симонизм прошел в своем развитии четыре стадии. Первая представлена трудами Сен-Симона до 1814—1815 гг. В этот период главные его черты — культ науки и ученых, довольно абстрактный гуманизм. Социально-экономические идеи сен-симонизма существуют лишь в зародыше.

Труды, пропаганда и практическая деятельность учеников в период от смерти Сен-Симона до 1831 г. представляют собой третью стадию сен-симонизма и, в сущности, его расцвет. Сен-симонизм становится подлинно социалистическим учением, поскольку он фактически требует ликвидации частной собственности на средства производства, распределения благ по труду и способностям, общественной организации и планирования производства. Наиболее полно и систематически эти идеи выражены в публичных лекциях, которые в 1828—1829 гг. читали в Париже ближайшие ученики Сен-Симона С. А. Базар , Б. П. Анфантен , Б. О. Родриг. Эти лекции были впоследствии изданы под заглавием “Изложение учения Сен-Симона”. Ведущую роль в социалистическом развитии идей Сен-Симона играл Базар (1791-1832).

Ученики придали взглядам Сен-Симона на классы и собственность более очевидное социалистическое направление . Они уже не рассматривают индустриалов как единый и однородный социальный класс, а говорят, что эксплуатация, которой он подвергается со стороны собственников, всей своей тяжестью ложится на рабочего. Рабочий, пишут они, “эксплуатируется материально, интеллектуально и морально, как некогда эксплуатировался раб”. Капиталисты-предприниматели здесь уже “участвуют в привилегиях эксплуатации”.

Сен-симонисты связывают эксплуатацию с самим институтом частной собственности. В пороках общественной системы, основанной на частной собственности, они видят также главную причину кризисов и анархии производства, присущих капитализму. Правда, эта глубокая мысль не подтверждается каким-либо анализом механизма кризисов, но она является еще одним обоснованием их важнейшего требования — резкого ограничения частной собственности путем отмены права наследования. Единственным наследником должно быть государство, которое будет далее передавать производственные фонды предпринимателям как бы в аренду, по доверенности. Руководители предприятий превратятся тем самым в доверенных лиц общества. Так частная собственность постепенно преобразуется в общественную .

Новое слово сен-симонистов состояло также в том, что они стремились найти материальные основы будущего строя в недрах старого общества. Социализм, по их представлениям, должен был возникнуть как закономерный результат развития производительных сил. Такой зародыш будущей планомерной организации производства в интересах общества они видели в капиталистической кредитно-банковой системе. Правда, позже эти глубокие идеи сен-симонистов превратились в “кредитные фантазии” мелкобуржуазного и откровенно буржуазного характера. Но саму идею о том, что социалистическое общество может использовать созданный капитализмом механизм крупных банков для общественного учета, контроля и руководства хозяйством, классики марксизма-ленинизма считали гениальной догадкой.

Как и Сен-Симон, ученики много внимания уделяли роли науки в развитии и преобразовании общества. Ученые и наиболее талантливые предприниматели должны были в будущем взять на себя политическое и экономическое руководство обществом. Политическое руководство постепенно сойдет на нет, поскольку при будущем строе надобность в “управлении людьми” отпадет, а останется только “управление вещами”, т. е. производством. Вместе с тем сен-симонисты резко критиковали положение науки и ученых в тогдашней действительности: “... в обмен за милость чуждая науке власть требует от ученого, приниженного до роли просителя, полного политического и морального рабства... Между ученой корпорацией и корпорацией преподавательской существует полное расхождение; не боясь согрешить против истины, можно сказать, что они говорят на разных языках. Не принимается никаких общих мер к тому, чтобы научный прогресс по мере его достижения переходил непосредственно в область воспитания...”.

В трудах Сен-Симона и его учеников мы не находим специальной трактовки основных категорий политической экономии. Они не анализировали создание и распределение стоимости, закономерности заработной платы, прибыли, земельной ренты. Отчасти они довольствовались принятыми представлениями буржуазной политэкономии той эпохи. Но главное заключалось в том, что их мысль развивалась в принципиально ином направлении и ставила иные задачи. Их заслуга в экономической науке заключается в том, что они выступили против основополагающей догмы буржуазных классиков и “школы Сэя” о естественности и вечности капиталистического строя. Тем самым вопрос о закономерностях хозяйства этого строя переносился в совершенно иную плоскость. Перед политической экономией была поставлена новая задача: показать, как исторически возник и развивался капиталистический способ производства, каковы его противоречия, почему и как он должен уступить место социализму. Сен-симонисты не могли решить эту задачу, но и постановка ее была большим достижением.

Сам Сен-Симон хвалил Сэя за то, что тот очертил предмет политической экономии как особой науки и отделил ее от политики. Ученики, не касаясь этого вопроса, подвергли Сэя и его последователей резкой критике и прямо указали на апологетический характер их учения. Отметив, что эти экономисты не пытаются показать, как возникли современные отношения собственности, сен-симонисты говорят: “Правда, они претендуют на то, что показали, как происходит образование, распределение и потребление богатств, но их мало занимает вопрос о том, всегда ли созданные трудом богатства будут распределяться сообразно происхождению и в значительной своей части потребляться людьми праздными”.

Период, начавшийся в 1831 г., представляет собой четвертую стадию и распад сен-симонизма. Не имея сколько-нибудь прочных позиций в среде рабочего класса, сенсимонисты оказались совершенно растерянными перед лицом первых революционных выступлений французского пролетариата. Еще более отдалила их от рабочего класса и даже от демократической учащейся молодежи религиозная сектантская окраска, которую принял сен-симонизм в эти годы. Анфантен стал “верховным отцом” сен-симонистской церкви, была основана своеобразная религиозная коммуна, введена специальная униформа (застегивающиеся сзади жилеты). Возникли резкие расхождения внутри движения между различными группами последователей Сен-Симона. Споры сосредоточились вокруг вопроса об отношениях полов и положении женщины в коммуне. В ноябре 1831 г. Базар с группой своих сторонников вышел из церкви. Вскоре орлеанистское правительство, пришедшее к власти после Июльской революции 1830 г., организовало против Анфантена и его группы судебный процесс, обвинив их в оскорблении нравственности и в проповеди опасных идей. Анфантен был осужден на один год тюрьмы. Движение распалось организационно, некоторые его члены продолжали разрозненно и безуспешно проповедовать сен-симонизм, некоторые примкнули к другим социалистическим течениям, а иные превратились в добропорядочных буржуа.

Тем не менее влияние сен-симонизма на дальнейшее развитие социалистических идей во Франции, а отчасти и в других странах, было весьма велико. Сила сен-симонистов заключалась в том, что, при всех нелепостях их религии, они имели смелую и последовательную программу борьбы против буржуазного общества.

Прекрасно сказал о них А. И. Герцен: “Поверхностные и неповерхностные люди довольно смеялись над отцом Енфантен (Анфантеном.— А. А.) и над его апостолами; время иного признания наступает для этих предтеч социализма.

Торжественно и поэтически являлись середь мещанского мира эти восторженные юноши с своими неразрезными жилетами, с отращенными бородами. Они возвестили новую веру, им было что сказать и было во имя чего позвать перед свой суд старый порядок вещей, хотевший их судить по кодексу Наполеона и по орлеанской религии”."

СЕН-СИМOН (Saint-Simon) Клод Анри де Рувруа (1760-1825), франц. социалист-утопист, граф. Гл. соч. С.-С. - ´Письма женевского обитателя´ (1802), ´Введение к научным трудам XIX века´ (1807), ´Очерк науки о человеке´ (1813- 1816), ´Катехизис промышленников´ (1823-24), ´Новое христианство´ (1825). Предложил след. периодизацию истории развития общества: дикость (первобытнообщинный строй), античное общество, феодализм, капитализм и социализм (´индустриализм´). Отыскивая универсальные законы, управляющие природой и обществом, С.-С. стремился создать философскую систему, способную помочь в построении рационального общества.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Сен-Симон, Анри

1760-1825) - французский мыслитель, социолог, автор утопических социальных проектов "Промышленная система", "Новое христианство". Потомок старинного рода французских аристократов, ученик Д’Аламбера, математика и энциклопедиста. Юношей поступает на военную службу, участвует в войне за независимость северо-американских колоний против Великобритании. В 1783 возвращается во Францию и, выйдя в отставку, отправляется в путешествие по Европе. Осенью 1789 прибывает на родину, в Пикардию. С интересом следит за ходом революции, пропагандируя ее лозунги свободы, равенства и братства. Отказывается от своего дворянства и графского титула, называя себя "гражданином Бономом". В период Конвента поддерживает якобинцев, затем становится сторонником Директории и Консульства Наполеона Бонапарта. С 1797 обращается к научным знаниям: слушает лекции в Политехнической и Медицинской школах, посещает с образовательными целями Англию и Германию. Конт некоторое время был его секретарем и соавтором. К концу жизни вокруг С.-С. сплотился небольшой кружок учеников и последователей (Б.П. Анфантен, С.А. Базар, О. Родриг и др.), образовавших затем школу сен-симонизма, которая просуществовала до середины 1830-х. Основные сочинения: "Письма женевского обитателя к современникам" (1802), "Очерк науки о человеке" (1813-1816), "Труд о всемирном тяготении" (1813-1822), "О промышленной системе" (1821), "Катехизис промышленников" (1823-1824), "Новое христианство" (1825).

С.-С., видя, что революция во Франции не достигла цели, что она не построила нового общества, пришел к выводу, что сами революции, порождаясь стихией бедности и стремлением неимущих к равенству и перераспределению богатства, приводят общество в состояние хаоса и анархии. Чтобы избежать подобных потрясений в будущем, будучи рационалистом в духе 19 в., поставил перед собой цель создать и претворить в жизнь научную социальную систему, которая позволит свести "кризисы, которые народы должны испытать на себе и которых не может предотвратить никакая сила в мире, к простым переменам в их правительствах и финансах". Единственный путь к достижению этой цели С.-С. видел в том, что люди должны иметь общество, наиболее выгодное для наибольшей массы и которое способно улучшить положение многочисленного бедного класса. Это заставило С.-С. обратиться к проблемам исторического развития в целом.

Разделяя взгляды французских материалистов и выступая против деизма, С.-С. пришел к выводу, что законы "социальной физики" и, в первую очередь, универсальный характер ньютоновского закона всемирного тяготения распространяются и на общественные явления. Два положения - идея закономерности, объективности развития природы и общества и идея поступательного, прогрессивного развития человечества - составляют сущность философских взглядов С.-С. Главный критерий прогресса - развитие научных знаний, морали, религии, производным от которого является и другой показатель - благосостояние и счастье большинства общества.

Соответственно история, по С.-С., прошла в своем движении от низших общественных форм к высшим три стадии развития: 1) "теологическую" (от первобытного идолопоклонства до политеизма, на котором основывалось рабство); 2) "метафизическую", основанную на монотеизме христианства, приведшего к феодальному строю; 3) "позитивную" - будущий общественный строй, когда единого Бога сменит единый закон притяжения и возникнет научное мировоззрение с его носителями - светскими учеными и "промышленниками". Общество будущего, по С.-С., - это общественный идеал, воплощенный в "промышленной системе", переход к которой является универсальной исторической неизбежностью: "Все народы на земле стремятся к одной цели, она состоит в том, чтобы перейти от правительственного, феодального, военного режима к административному, промышленному и мирному..."

Исторические взгляды С.-С. явились значительным шагом вперед в понимании смысла и движущих сил общественного развития. С.-С. рассматривал историю как смену созидательных и разрушительных периодов, как потом стало принято говорить у сен-симонистов, эпох "органических" и "критических". Первым увидел и понял основу общества в промышленном производстве (индустрии), отвел важнейшую роль в экономической деятельности формам собственности, а также классам, находящимся в определенном отношении к этим формам. С.-С. были высказаны идеи о неизбежности объединительной тенденции в развитии человечества (в первую очередь, Европы) через утверждение всемирной ассоциации народов и стирания национальных границ.

Некоторые мысли С.-С. положили начало ряду конкретных социологических теорий. Например, теория бюрократии имеет теоретические истоки у С.-С., который первым обратил внимание на роль организации и управления в развитии общества; идея особого назначения людей, обладающих знаниями и способностями, необходимыми для достижения общественных целей, заложила основы для теории технократии С.-С., наряду с французскими энциклопедистами, впервые разделил на теоретическом уровне понятия "гражданское общество" и "государство", ввел термины "индустриализация", "индустриальное (промышленное) общество". Идеи С.-С. оказали большое влияние на развитие социалистических учений во Франции, Германии, Италии и России. Идеи С.-С. о роли носителей знания в историческом процессе получили развитие в современных концепциях техно- и экспертократии.

Отличное определение

Неполное определение ↓