Современник Цицерона , Тит Лукреций Кар (99-55 до Р. Х.), человек знатного рода, задумал изложить в форме поэмы сухую, непоэтическую философию Эпикура , на языке, еще мало приспособленном к выражению абстрактных понятий. Задача была очень трудная. Но чем неблагодарнее поэма, на обработку которой употребил свое дарование Лукреций, тем большего удивления заслуживает мастерство, с каким он, отчетливо излагая систему, построенную на силлогизмах, сумел удовлетворить требованиям поэзии, одинаково интересовать и абстрактное мышление и фантазию. Цель поэмы «О природе вещей » (De natura rerum) состоит в том, чтобы через ознакомление людей с учением Эпикура освободить их от религиозных преданий и предрассудков, избавить от боязни смерти и посмертного возмездия, разрушить всякое религиозное суеверие, разъяснить истинное происхождение настоящего устройства вселенной, сущность природы, и тем возвести людей к благородным, мужественным чувствам и к личной свободе. Эту задачу Тит Лукреций Кар исполняет с энтузиазмом, с пламенным красноречием, оживляет абстрактные мысли картинными описаниями.

Тит Лукреций Кар

Итак, в изложение отвлеченного учения о природе, он вносит нравственную тенденцию. Лукреций объясняет происхождение и будущее разрушение нынешнего устройства вселенной действием механических сил, как учил Эпикур. Тит Лукреций Кар говорит, что устройство вселенной произведено случайным сочетанием атомов вечной материи, что боги не заботятся о природе и людях.

Боги по своей природе должны наслаждаться бессмертною жизнью в блаженном спокойствии, далекие от наших дел и забот; довлеющие сами себе, они не нуждаются в нас; наши заслуги и наши желания не действуют на них». (Лукреций Кар «О природе вещей», песнь Ι).

Лукреций Кар и об этом, как и о многом другом, думал подобно другому римскому поэту, Эннию, который говорил: «Конечно, есть боги небожители; но я думаю, что они не заботятся об участи людей».

По мнению Лукреция, душа, подобно телу, снова распадается по смерти на элементы, из которых составилась.

«Душа – часть человека, она занимает в теле определенное место, как глаз или уши или другие органы чувств; и как рука, глаз или нос, отделенные от тела, не могут чувствовать, не могут и продолжать свое существование, скоро исчезают, истлев, так и душа не может существовать отдельно от тела человека, с которым соединена. (Лукреций Кар «О природе вещей», песнь III).

В поэме «О природе вещей» Лукреций Кар резко опровергает учение стоиков о божественном промысле и о бессмертии души; он хочет освободить человека от стеснительной боязни, внушить ему, что он должен надеяться лишь на самого себя, что сила воли – единственный источник душевного спокойствия и счастья, что смерть, вечный отдых от волнений надежды и страха, лучше жизни, что нет страданий после смерти, что человек страдает только, пока жив, пока страсти мучат его сердце; что человек должен стремиться к уравновешению своих влечений, что душевное спокойствие дается только твердостью воли, благородством чувств, что счастлив только человек, умеющий пренебрегать обманчивыми, мнимыми благами и возвышаться сердцем, нас случайностями жизни. – Мысли и язык Тита Лукреция Кара энергичны, сила чувства часто дает величественность его изложению мыслей, оживляемому прекрасными описаниями и, где надобно, иронией. Некоторые из его описаний показывают силу творческой фантазии, например описание чумы в Афинах по Фукидиду , находящееся в VI песне поэмы «О природе вещей». Но есть у Лукреция устарелые выражения, слог, его лишен изящества, стих лишен благозвучия. Гекзаметр поэмы «О природе вещей» движется мощно, но тяжело.

Философия Лукреция Кара

В философии Тита Лукреция Кара совершается новый шаг в развитии эпикуреизма. Нам неизвестны обстоятельства жизни этого философа-поэта, но можно составить представление о времени появления его поэмы из письма Цицерона, датируемого февралем 54 г. до н. э. Возможно, что Лукреций родился в 95 г. и покончил самоубийством на 44-м году жизни, т. е. в 51 г. Есть основания считать датами его жизни 99–55 гг. до н. э. Во всяком случае, это первая половина I в. Но там, где молчит или скупо цедит отдельные фразы о Лукреции история, во весь голос говорит его поэма «О природе вещей». Это настоящая энциклопедия эпикуреизма. В шести книгах этой философской поэмы излагаются основания физики Эпикура в сравнении с учениями философов прошлого («О природе вещей», кн. I и II), учение о душе и ее свойствах (кн. III), учение о богах, о происхождении знания и физиология человека (кн. IV). Объяснение землетрясений и вулканической деятельности, описание климатических явлений, рек и горячих источников сменяются в VI кн. описанием болезней и рассказом об ужасах эпидемии 430 г. до н. э. в Афинах. Красной нитью проходит через всю поэму антирелигиозная и этическая проблематика, выходы к которой содержат чуть ли не все научные вопросы, рассматриваемые в поэме.

Тщетно было бы стремиться изложить богатое содержание поэмы Тита Лукреция Кара «О природе вещей» – ее нужно читать как философский трактат и как талантливейшее поэтическое произведение. Формально говоря, в ней излагается учение Эпикура, и философское ее значение с этой точки зрения как будто бы исчерпывается – хотя и этого уже немало! – воспроизведением той аргументации, которая характерна для атомизма, а иной раз известна нам только из этого источника. По существу же поэма гораздо богаче. «Механическая» картина мира Демокрита и Эпикура заменяется у Лукреция эстетически насыщенной, эмоционально окрашенной, художественной картиной живой природы – «природы вещей» . Демокриту и Эпикуру достаточно было для объяснения природы двух факторов – атомов с присущими им свойствами и пустоты, в которой они движутся. Лукреция влечет скорее живая, рождающая, творческая природа-фюсис ранних греческих мыслителей.

Отсюда склонность философии Лукреция Кара не к техноморфным «механическим» аналогиям вроде «сортировки» Анаксагора и Демокрита , а к аналогиям биоморфным – «рождение» и «рост». Отсюда и терминология – у Лукреция нет латинского термина для обозначения греческого понятия «атом» – «неделимый». (Латинская калька для термина «атом» – individuum. Его вводит в своих изложениях эпикуреизма Цицерон, им пользуются многие римские мыслители. Но как далеко это слово в его современном, укоренившемся значении от античного «атома»!) Свои «первоначала» или «первичные тела», Лукреций именует «семенами», возвращаясь, в терминологическом отношении, к Анаксагору. Рассмотрим, как изменяется в связи с этим ведущий принцип атомизма. Лукреций формулирует его так: «Никакая вещь не возникает из ничего неким божественным образом» (Лукреций «О природе вещей», I, 251). Анализ обоснования этого тезиса позволяет заключить, что здесь содержится богатое и расчлененное учение. Во-первых, философия Лукреция понимает этот принцип как выражение детерминизма: ничто не возникает без причины. Во-вторых, как выражение субстанциализма: вещь может возникнуть только из других вещей, в конечном счете из «первичных тел», атомарной материи. В-третьих, как отражение биоморфного процесса: возникновение вещей не механическое соединение частиц, но рождение, аналогичное биологическому явлению, носящему то же название и иллюстрируемое примерами такого рода. Наконец, принцип ex nihilo nihil («из ничего ничего не происходит») представляет собою радикальное отрицание божественного вмешательства в дела природы.

Тит Лукреций Кар в своей философии и атомы понимает отлично от Демокрита и Эпикура. Конечно, и для него это «предел раздробления» (redditia finis), но в то же время – очень сильная идеализация. Как считает мыслитель, элементарная частица материи

Совсем неделима на части;
Будучи меньше всего по природе своей; и отдельно,
Самостоятельно быть не могла никогда и не сможет,
Ибо другого она единая первая доля,
Вслед за которой еще подобные ей, по порядку,
Сомкнутым строем сплетясь, образуют телесную сущность
(Лукреций «О природе вещей», I, 601–606).

А значит, атом – только абстрактный предел делимости, некоторое, говоря современным языком, «идеальное тело». Тело же реальное всегда часть более обширного целого, «творящей природы вещей», даже «рождающей материи» (genitalis... materies, «О природе вещей», I, 626–627).

Лукреций не поясняет, какие же свойства материи обусловливают ее производящую способность. В рассматриваемом месте он перечисляет такие ее свойства, как различные сочетания, вес, движения, толчки, «из чего созидаются вещи» (1,634). Это и есть свойства эпикуровых атомов, вполне достаточные, согласно учителю, для объяснения возникающих из атомов вещей. Ученик же постоянно подчеркивает именно творческую, производящую природу материи, говорит о том точно определенном материале (certa materias), из которого рождаются вещи. Можно сказать, что, согласно философии Лукреция, этот материал содержит в себе, как содержит семя, начало и принцип формирования вещи, если хотите, ее «генетический код». Естественно, выразить эту мысль в понятиях классического атомизма невозможно, и Лукреций Кар постоянно ищет способы ее выражения. На помощь ему приходит поэзия.

В поэме «О природе вещей» немало мест, в которых творящая природа как будто бы олицетворяется в мифологических образах Венеры , Матери богов, Великой Материи; Тит Лукреций Кар живописует порождающий все живое брак Матери-Земли и Отца-Эфира, любовные объятия Венеры и Марса и т. д. Однако нельзя видеть здесь возрождение мифологии. Во-первых, лишь около 15% текста поэмы содержат отсылки к мифологическим существам, причем в большинстве случаев в явно антирелигиозном контексте. Во-вторых, Лукреций подчеркивает, что он услаждает читателя «Муз обаянием» для того, чтобы сделать доходчивее «темный предмет», подобно тому, как врач дает, дитяти горькое питье, предварительно смазав края сосуда медом (см.: «О природе вещей», IV, 8–22). Наконец, в мифологических образах философии Лукреция явно просматривается их аллегоричность. Очевидно аллегорическое звучание образа Великой Матери: люди дают Земле это имя, видя, что она рождает и растит плоды, которыми питаются люди и звери (II, 590–600), аллегоричны ее изображения.

Если же кто пожелает иль море Нептуном,
Или Церерою хлеб, иль Вакхово предпочитает
Имя напрасно к вину применять вместо нужного слова,
То уж уступим ему, и пускай вся земная окружность
Матерью будет богов для него, если только при этом
Он, в самом деле, души не пятнает религией гнусной
(Лукреций «О природе вещей» II, 655–659, 680).

Абсолютное преобладание аллегорических толкований богов традиционной мифологии свидетельствует о том, что философия Лукреция продолжает распространенную в эллинистической науке и искусстве интерпретацию религии, и овладев поэтической техникой эпоса, как бы изнутри выявляет несостоятельность традиционной мифологии (такова, в общем, установка такого эллинистического поэта, как Каллимах). Однако если в литературе мы часто встречаемся с попыткой поставить на место старого мифа новый, неклассический, то Тит Лукреций Кар создает не новую мифологию, а натурфилософию, «физику» в смысле первых философов. Именно натурфилософский подход преобладает у Лукреция. Если в системе Эпикура, насколько мы можем судить, натурфилософский материал занимает явно подчиненное место, то у его римского продолжателя физика самостоятельна и интересы философа сосредоточены на построении рациональной картины мира. Осмысленное созерцание окружающего мира – «открытых» вещей с их качествами и признаками и вещей «скрытых», выводимых мыслью, – приводит философа на просветительские позиции; просвещение означает полную перестройку человеческого сознания и самосознания. Изгнать из души суеверия и страхи, порожденные религией, должна «природа сама своим видом и внутренним строем» – трижды повторяет философ Лукреций («О природе вещей», I, 148; II, 61; VI, 41).

Видоизменяя основные установки «механического» атомизма в соответствии со своим стремлением постичь природу в духе биоморфного понимания материи, философия Лукреция прослеживает с этой точки зрения традиционную атомистическую проблематику. Мы описывали уже трактовку им принципа «из ничего ничего не возникает». Тит Лукреций Кар дает далее подробное обоснование атомистической структуры материи. Он развертывает двоякого рода аргументацию: сначала он показывает, что вещи состоят из невидимых частиц, – ветер, вода, запахи, звуки и т. д. свидетельствуют, что такие тельца существуют:

Капля за каплей долбит, упадая, скалу; искривленный
Плуга железный сошник незаметно стирается в почве;
И мостовую дорог, мощенною камнями, видим
Стертой носами толпы; и правые руки у статуй
Бронзовых возле ворот городских постепенно худеют
От припадания к ним проходящего мимо народа
(Лукреций «О природе вещей», I, 313–318).

Затем доказывается неделимость мельчайших частиц логической аргументацией от противного. Так, он повторяет аргументацию Зенона Элейского : если тела делимы до бесконечности и для деления нет предела, то «чем отличишь ты тогда наименьшую вещь от вселенной?» (I 619), – но выводом является не неделимость «бытия» вообще, а существование предела делимости.

По-эпикурейски доказывает философия Лукреция существование пустоты, выводя ее из движения, делимости сложных тел, различной плотности вещества. Движение тел он связывает с тяжестью и подразделяет на прямолинейное движение и движение, порождаемое столкновением. Признается и спонтанное отклонение атомов, связываемое к тому же с творческой силой материи. В то же время философия Лукреций развивает более последовательный детерминизм, возвращаясь к Демокриту, но на иной, опять-таки биоморфной основе, исходя из представления, что в природе «точно назначено, где чему быть и где развиваться» (III, 787; V, 731). Формула эта не подразумевает, однако, никакого внеприродного «разумного» фактора.

Лукреций возвращается к Демокриту и в понимании общества. Совершенно аналогично демокритову описанию общественного развития рисуется им картина прогресса человеческого общества в пятой книге поэмы (V, 926 – 1457). Но и здесь изменение – если не содержания, то пафоса. Тот факт, что Лукреций живет в эпоху социально-политических кризисов, разражавшихся один за другим в преддверии Римской империи , наложил свой отпечаток и на поэму. Хотя в ней практически нет конкретных социально-политических установок и размышлений, мыслитель реагирует на эти кризисы, раскрывая противоречивость общественного развития. Она сказывается в том, что за прогресс в производстве и культуре люди платят изнурительным трудом, социальным и имущественным неравенством, войнами и убийством себе подобных, пороками и преступлениями, суевериями и страхом перед богами и смертью. Страх, невежество и порожденная ими религия оказываются у него основными характеристиками человеческого существования. Единственная надежда здесь – на философию, на учение Эпикура, которое только и способно от всего этого избавить.

Лукреций – решительно антирелигиозный философ. Предмет его осуждения, осмеяния, уничтожающего сарказма, прямых издевательств – существующая религия и традиционная мифология, «гнусная религия» эпохи. Ее главный порок в том, что религия, рождаясь из невежества и страха и претендуя быть гарантом нравственного поведения, сама рождает нечестивые и преступные деяния, вроде принесения Ифигении в жертву «для ниспосланья судам счастливого выхода в море» (I, 100). Мифы объясняются в философии Лукреция аллегорически – или чисто физически (например, миф о Фаэтоне («О природе вещей», V, 396–410) выражает один из моментов соперничества природных стихий, когда побеждает огонь), или социальными факторами – так, «Титий у нас – это тот, кто лежит, пораженный любовью; птицы терзают его – то мучительно гложет тревога»; Цербер , фурии и Тартар ,– отражение земных пыток и темниц, которых преступнику удалось избежать на земле (см.: «О природе вещей», III, 984–1023).

Сложнее вопрос об атеизме Лукреция. Для римлян и греков атеизм означал неверие в богов народной религии, а тем более в богов, установленных государством. С этой точки зрения Лукреций, несомненно, атеист. Однако он склонен, вслед за Эпикуром, признать существование внемировых богов, абсолютно блаженных и потому абсолютно бездейственных существ, природа которых

Настолько тонка и от чувства
Нашего столь далека, что едва ли умом постижима
(Лукреций «О природе вещей», V, 148–149).

Боги философии Лукреция лишены всех функций богов как религиозных объектов: они не творцы и не устроители мира; они не осуществляют провидение и промысел; они не умилостивляются молитвами и не воспринимают благодарность, не могут наказывать людей за злодеяния или вознаграждать за добродетель. Поэтому тщетно и бессмысленно поклонение богам, бессмысленно традиционное благочестие:

Нет, благочестье не в том, что пред всеми с покрытой главою
Ты к изваяньям идешь и ко всем алтарям припадаешь...
Но в созерцаньи всего при полном спокойствии духа
(Лукреций «О природе вещей», V, 1198–1203).

Поэтому боги Лукреция еще более иррелевантны миру, чем эпикуровы, и мы с полным основанием можем говорить о нем как об атеисте.

В этике Лукреций следует Эпикуру. Но этика римского философа более натуралистична и детерминистична, чем эпикурово учение о нравственности. Вожделение-отрада – так можно перевести латинское voluptas – это универсальный принцип детерминации поведения всякого живого существа, не зависимый от осознания его человеком. Поэтому и в нравственном отношении человек философии Лукреция – дитя живой и творческой природы, средоточие ее сил и способностей. Поскольку душа человеческая смертна, – Лукреций в своей философии отличается от греческих атомистов тем, что делит душу, в согласии с латинской традицией, на «душу» (anima) и дух, или разум (animus),– жизнь ограничивается нынешним земным существованием. Но и здесь вожделения, служащие целью жизни, ограничиваются разумом: мы видим, что нашей телесной природе достаточно немногого,

И потому, так как нет от сокровищ для нашего тела
Проку нисколько, равно как от праздности или от власти,
То остается считать и душе это все бесполезным
(Лукреций «О природе вещей», II, 20).

А следовательно, вожделение не должно идти дальше естественных потребностей. Несмотря на все это, эпикуреизм Лукреция, как и этическая концепция Эпикура , осуждался официальной «нравственностью» религиозных учений различного рода.

(ок. 99-55 до н. э.)

ru.wikipedia.org

Биография

На заре зарождения римской философской терминологии Лукреций в своём основном труде - философской поэме «О природе вещей» (лат. De rerum natura) - облёк своё учение в стройную поэтическую форму. Следуя теории эпикуреизма, Лукреций Кар постулировал свободу воли человека, отсутствие влияния богов на жизнь людей (не отвергая, однако, само существование богов). Он считал, что целью жизни человека должна быть атараксия, аргументированно отвергал боязнь смерти, саму смерть и потустороннюю жизнь: по его мнению, материя вечна и бесконечна, а после смерти человека его тело обретает иные формы существования. Развивал учение об атомизме, широко пропагандировал идеи физики Эпикура, попутно касаясь вопросов космологии и этики.

Для философов-материалистов более позднего времени именно Тит Лукреций Кар является главным пропагандистом и доксографом учения Эпикура. Его философия дала мощнейший толчок развитию материализма в античности и в XVII-XVIII веках. Среди ярких последователей Эпикура и Лукреция - Пьер Гассенди.

По имени Тита Лукреция Кара названо карианство - современное рационалистическое мировоззренческое течение, основанное на принципах неопозитивизма и постмодернизма.

Тексты и переводы

Латинские тексты
- В серии «Loeb classical library» поэма издана под № 181.
- В серии «Collection Bude» поэма издана в 2 книгах.

Русские переводы:

О природе вещей. / Пер. А. Клеванова. М., 1876. XXII, 191 стр.
- О природе вещей. / Пер. размером подлинника И. Рачинского. М., Скорпион. 1904. XVI, 231 стр. (переиздания 1913 и 1933 годов)
- О природе вещей. / Пер. Ф. А. Петровского, вступ. ст. В. Ф. Асмуса. М.-Л.: Academia. 1936. 285 стр. 5300 экз. (неоднократно переиздавался)
- Тит Лукреций Кар. О природе вещей. / Пер. Ф. А. Петровского, вступ. ст. Т. В. Васильевой. [С приложением фрагментов сочинения Гераклита, поэм Парменида и Эмпедокла, писем Эпикура]. (Серия «Библиотека античной литературы. Рим»). М., Худож. лит. 1983. 384 стр.

Биография

Лукреций, Тит Лукреций Кар (I в. до н. э.), знаменитый римский поэт и философ-материалист. Самые ранние биографические данные о нём относятся к IV в. н. э., но не могут считаться достоверными. До нас дошла его философская поэма "О природе вещей", представляющая собой дидактический эпос, излагающий физику Эпикура. Эта поэма - единственный литературный памятник античности, дошедший до нас полностью.

Она состоит из шести книг. В книгах первой и второй излагается атомистическая теория мироздания и отвергается всякое вмешательство богов в мирские дела. Книга третья посвящена проблемам души, её материальности и смертности, её связи с бренным телом. Книга четвёртая повествует о теле человека и о его чувственных восприятиях как основе знаний. В книге пятой рассматривается космогония и история развития человеческого рода. Здесь же сообщаются сведения о происхождении языка, приручении огня, об образовании семьи как о важнейших этапах пути человечества от варварства и дикости к цивилизации и культуре. И наконец, шестая книга освещает проблемы происхождения религии.

Поэма "О природе вещей" написана стихами, что делало её популярной среди множества читателей, и, быть может, именно последнее обстоятельство способствовало тому, чтобы она дошла до наших дней.

Лукреций стремился освободить людей от предрассудков, от фанатичной веры в богов, от страха страданий и смерти и убедить в могуществе знания и превосходстве философии.

Избрав для своего философского сочинения стихотворную форму, он оживил и сделал более убедительным учение Эпикура. Материалисты XVII- XVIII вв. черпали атомистические идеи древних главным образом у Лукреция.

Биография

Год издания: 1996

Персоналии. Лукреций: философия в стихах

"Эта странная смесь материализма и свободной воли, блаженных богов и безбожного мира..."
Вил Дюрант. "Цезарь и Христос"

"...Хотел я представить
Это ученье тебе в сладкозвучных стихах пиэрийских,
Как бы приправив его поэзии сладостным медом"

Тит Лукреций Кар. "О природе вещей"

Несмотря на то, что о философии предостаточно говорилось в первой главе этой книжки "Очерков...", начинать вторую опять приходится с нее же. И потому что первый великий римский поэт был, безусловно, прежде всего философом, и потому что той же системы, что и Лукреций, придерживались многие другие римские литераторы, в том числе и знаменитый Цицерон.

Вы помните о том, что греческая культура и философия была едва ли не полностью воспринята римлянами, а такие течения последней, как стоицизм и эпикурейство стали, можно сказать, национальным выражением римской сущности. Конечно, скорее во внешних проявлениях, нежели по духу. Именно поэтому Лукреций, лучший выразитель эпикуреизма в поэзии, очень скоро был почти забыт и возрожден лишь гуманистами эпохи Ренессанса.

Но прежде вспомним о том, чему же учил Эпикур.

"Душа есть состоящее из тонких частиц тело, рассеянное по всему организму, очень похожее на ветер с какой-то примесью теплоты... Бог - существо бессмертное и блаженное... Боги существуют: познание их - факт очевидный. Но они не таковы, какими их представляет себе толпа... Нечестив не тот, кто устраняет богов толпы, но тот, кто применяет к богам представления толпы: ибо высказывания толпы о богах являются не естественными понятиями, но лживыми домыслами, согласно которым дурным людям боги посылают величайший вред, а хорошим - пользу. Именно люди, все время близко соприкасаясь со своими собственными добродетелями, к подобным себе относятся хорошо, а на все, что не таково, смотрят, как на чужое.

Смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения. Поэтому правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает смертность жизни усладительной... потому что отнимает жажду бессмертия. Люди толпы то избегают смерти, как величайшего из зол, то жаждут ее, как отдохновения от зол жизни. А мудрец не уклоняется от жизни, но и не боится не-жизни, потому что жизнь ему не мешает, а не-жизнь не представляется каким-нибудь злом. Как пищу он выбирает вовсе не более обильную, но самую приятную, так и временем он наслаждается не самым долгим, но самым приятным.

Здоровье тела и безмятежность души... есть цель счастливой жизни; ведь ради этого мы все делаем, - именно, чтобы не иметь ни страданий, ни тревог. Мы имеем надобность в удовольствии тогда, когда страдаем от отсутствия удовольствия; а когда не страдаем, то уже не нуждаемся в удовольствии. Поэтому-то мы и называем удовольствие началом и концом счастливой жизни. Когда мы говорим, что удовольствие есть конечная цель, то мы разумеем не удовольствия распутников и не удовольствия, заключающиеся в чувственном наслаждении, но мы разумеем свободу от телесных страданий и от душевных тревог.

Величайшее благо есть благоразумие. Поэтому благоразумие дороже даже философии. От благоразумия произошли все остальные добродетели; оно учит, что нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо". (Цит. по книге: Человек: Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. Древний мир - эпоха Просвещения. М.: Политиздат, 1991. С. 123 - 128.)

Процитируем теперь английского мыслителя уже нашего столетия Бертрана Рассела. Анализируя западную мысль, он пишет о философии Эпикура: "То была философия болезненного человека, предназначенная для того, чтобы соответствовать миру, в котором рискованное счастье стало вряд ли возможным. Ешьте мало - из боязни несварения; пейте мало - из боязни похмелья; сторонитесь политики и любви и всех действий, связанных с сильными страстями; не ставьте свою судьбу на карту, вступая в брак и рождая детей; в интеллектуальной жизни учитесь больше созерцать удовольствия, чем страдание... А главное - живите так, чтобы избегать страха.

Он утверждал, что два величайших источника страха - это религия и боязнь смерти, связанные между собой, поскольку религия поддерживала тот взгляд, что мертвые несчастны. (Вспомните, как уныл загробный мир - царство мрачного Аида в древнегреческой мифологии - В.Р.) Поэтому он искал метафизику, которая доказала бы, что боги не вмешиваются в людские дела и что душа погибает вместе с телом.

Эпикурейцы практически ничего не внесли в развитие естественных наук. Они сыграли полезную роль своим протестом против растущей приверженности язычников более позднего периода к магии, астрологии и прорицаниям, но они оставались, как их основатель, догматичными, ограниченными и не имели подлинного интереса ни к чему, кроме личного, индивидуального счастья" (Рассел Б. История западной философии: В 2 т. М.: Миф, 1993. Т. 1. С. 264 - 266.) .

В общем-то, эпикурейство, несмотря на свой девиз "Живи незаметно!", как и всякая философия, отнюдь не было лишено честолюбивого желания быть замеченным, но скорее всего осталось бы известным лишь узкому кругу специалистов, если бы не поэтический гений Лукреция.

Центром эпикуреизма в Италии был полугреческий город Кампания, где благодаря школе Сирона здесь, а также литературной деятельности греческого поэта и философа Филодема в Риме, с мыслями Эпикура познакомились многие римские литераторы, в том числе и Вергилий с Горацием. Но подлинную популярность, более того, славу в веках эпикурейству принес ТИТ ЛУКРЕЦИЙ КАР (ок. 98 - 55 гг. до н.э.) своей дидактической (Литературный энциклопедический словарь (М.: Сов. энциклопедия, 1987, с. 98) определяет дидактическую литературу как "поучительную... излагающую философские, религиозные, моральные и научные знания, идеи в форме художественного произведения" и относит к ней произведения Гесиода "Труды и дни", Лукреция "О природе вещей", "Поучения Владимира Мономаха", "Домострой" и другие произведения.) поэмой "De rerum natura" ("О природе вещей").

К сожалению, о самом Лукреции мы знаем только из его поэмы, т.е. никаких биографических сведений о нем не сохранилось, кроме разве что малодостоверного сообщения христианского писателя Иеронима, согласно которому Лукреций страдал периодическими припадками безумия, вызванными неким любовным напитком, и кончил жизнь самоубийством.

Сама поэма его не была окончательно завершена автором и издана после его смерти Цицероном около 54 г. до н.э. Лукреций несомненно ставил перед собой задачу популяризации философии Эпикура, поскольку стихотворная форма для эпикурейства - вещь, по словам крупного советского филолога И.М. Тронского, неожиданная. Да и второй эпиграф к этому очерку, представляющий собой цитату из поэмы Лукреция, кажется, вполне подтверждает данное умозаключение. К тому же, вы могли обратить внимание и на сухой логический стиль самого Эпикура в приведенных выше цитатах из его трудов. Сухой-то он сухой, да, видно, имеет нечто, заставившее гениального поэта обрести в нем источник высокого вдохновения и создать самую великую философскую поэму в истории литературы!

Лукреций идет не только за Эпикуром. В поэзии он следует за Эннием, для выражения мыслей и чувств избирает гекзаметр и создает яркопоэтический, звучный и глобальный гимн познанию с позиций материализма, но не забывая и о божественном происхождении вдохновения.

Эпос (а поэма Лукреция безусловно - эпос) начинается с молитвы богине любви Венере:

Рода Энеева мать, людей и бессмертных услада,
О благая Венера! Под небом скользящих созвездий
Жизнью ты наполняешь и все судоносное море,
И плодородье земли; тобою все сущие твари
Жить начинают и свет, родившися, солнечный видят.
Ветры, богиня, бегут пред тобою; с твоим приближеньем
Тучи уходят с небес, земля-искусница пышный
Стелет цветочный ковер, улыбаются волны морские,
И небосвода лазурь сияет разлившимся светом,
Ибо одна ты в руках своих держишь кормило природы,
И ничего без тебя на божественный свет не родится,
Радости нет без тебя никакой и прелести в мире.
Будь же пособницей мне при создании этой поэмы...
Даруй поэтому ты словам моим вечную прелесть,
Сделав тем временем так, чтоб жестокие распри и войны
И на земле, и в морях повсюду замолкли и стихли.

(Перевод Ф.А. Петровского)

И Венера даровала стихам поэта вечную прелесть, как даровали боги ее немногим другим, как даровал Господь Пушкину способность "глаголом жечь сердца людей".

Кстати, уже в этих первых строках поэмы можно увидеть и некий "исходный пункт", или цель произведения - исправление пороков общества, что характерно прежде всего для писателей-материалистов, или, как потом их станут называть, реалистов: "Даруй... словам моим вечную прелесть, сделав тем временем так, чтоб жестокие распри и войны... стихли". Причиной же распрей и войн являются честолюбие, алчность и похоть. Причина же этих причин - страх смерти, необузданная жажда жизни, религия, внушающая страх перед богами и загробным мучением, словом, все то, что отвергал учитель Лукреция - Эпикур. Главной мыслью поэмы становится, таким образом, мысль о том, что для того, чтобы изгнать пороки, надо победить в себе религиозный страх и убедить читателя в том, что мир не управляется богами, но развивается по собственным материалистическим законам.

Великолепными стихами Лукреций в шести частях поэмы излагает эпикурейское учение: об атомах (кн. 1), об образовании сложных тел (кн. 2), о строении души (кн. 3), о чувственном восприятии (кн. 4), о развитии мира и человеческого общества (кн. 5), о явлениях природы (кн. 6). Далее наш рассказ о поэме Лукреция основывается на статье М.Л. Гаспарова "Греческая и римская литература I в. до н.э.". (История всемирной литературы: В 9 т. М.: Наука, 1983. Т. 1. Стр. 449 - 451)

Итак, в первой части поэмы Лукреций убеждает нас в том, что смерть - не уничтожение, но перераспределение материи в Космосе; во второй - в том, что все живущее смертно, Вселенная же есть не что иное, как бесконечное множество рождающихся и гибнущих миров; третья трактует о том, что человеческая душа не менее материальна, чем тело, и значит, тоже смертна, смерть же представляет собой избавление от страданий; четвертая - о том, что человек постигает мир собственными вполне материальными органами чувств, а также о том, как эти чувства проявляются в мире; пятая - весьма пессимистично рассказывает о бренности жизни в ее непрестанном движении к бесплодной старости; шестая - собственно о земной природе.

Заканчивается поэма потрясающим описанием моровой язвы в Афинах как подлинным торжеством смерти на земле, подчеркивая одну из главных идей Эпикура: только постигнув всеобщее разрушение, человек может отрешиться от мрачных мыслей о личной смерти, а значит, и от необузданной жажды жизни, и обрести покой мудрости.

Этого рода болезнь и дыханье горячее смерти
В кладбище некогда все обратили Кекроповы земли,
Жителей город лишив и пустынными улицы сделав...
Прежде всего голова гореть начинала от жара,
И воспалялись глаза, принимая багровый оттенок;
Следом за этим гортань, чернея глубоко, сочилась
Кровью, и голоса путь зажимали преградою язвы;
Мысли глашатай - язык затекал изверженной кровью,
Слабый от боли, в движеньи тяжелый, шершавый на ощупь.
Дальше, когда, сквозь гортань накопляясь в груди, проникала
Сила болезни затем и в самое сердце больного,
То, расшатавшись, тогда колебалися жизни устои.
Вместе с дыханием рот испускал отвратительный запах,
Тот же, какой издает, загнивая, смердящая падаль,
Силы духовные тут ослаблялись, и тело томилось,
Ослабевая совсем у самого смерти порога.
И безысходной тоской нестерпимые эти страданья
Сопровождались всегда, сочетаясь с мучительным стоном,
Часто и ночью и днем непрерывные схватки икоты
Мышцы и члены больных постоянно сводили и, корча,
Их, истомленных уже, донимали, вконец изнуряя.
Точно ожогами, все покрывалось тело при этом
Язвами, как при священном огне, обнимающем члены;
Внутренность вся между тем до мозга костей распалялась,
Весь распалялся живот, пламенея, как горн раскаленный.
Даже и легкая ткань, и одежды тончайшие были
Людям несносны; они лишь прохлады и ветра искали.
В волны холодные рек бросались иные нагими,
Чтобы водой освежить свое воспаленное тело.
Многие вниз головой низвергались в глубины колодцев,
К ним припадая и рты разинув, над ними склонялись:
В воду кидаться влекла неуемная, жгучая жажда;
Даже и дождь проливной представлялся им жалкой росою,
И передышки болезнь не давала совсем. В изнуреньи
Люди лежали...

Прервем цитату. Далее следуют еще несколько страниц описания страшного мора, пригодных одновременно и для медицинской истории болезни и в качестве эталона для изображения подлинно стихийного бедствия в мировой литературе. Да по сути так оно и есть: Лукреций, кажется, первым дал эту великую художественную картину катастрофы, ада на земле. За ним последуют и Боккаччо, и Дефо, и Пушкин, и многие-многие другие.

Обожествляя своего учителя ("Богом он был... воистину богом!"), Лукреций однако кое в чем принципиально отходит от учения Эпикура. А именно - переносит центр тяжести с этики на физику, т.е. в отличие от Эпикура, для которого учение о мироздании было лишь средством к достижению спокойствия души, сосредоточивает наше внимание именно на картине мироздания.

Вот это наглядное, живописное изображение Космоса и человека и является самой сильной стороной творчества Лукреция. Послушаем еще раз М.Л. Гаспарова:

"В выборе примеров Лукреций изобретателен и разнообразен: говоря о движении атомов в пустоте, он напоминает, как толкутся пылинки в солнечном луче; говоря о сродстве атомов по форме, напоминает, как тянется корова к теленку, когда тот у нее отнят для заклания; объясняя, как при вечном движении атомов сохраняют покой составляемые ими тела, он приводит в пример дальний вид на толпящееся стадо или строящееся войско:

Даже и то ведь, что мы способны увидеть, скрывает
Часто движенья свои на далеком от нас расстоянье:
Часто по склону холма густорунные овцы пасутся,
Медленно идя туда, куда их на пастбище тучном
Свежая манит трава, сверкая алмазной росою;
Сытые прыгают там и резвятся, бодаясь, ягнята,
Все это издали нам представляется слившимся вместе,
Будто бы белым пятном неподвижным на фоне зеленом...

Дидактический жанр и проповеднический пафос определяют стиль поэмы: ораторский, патетический (т.е. возвышенный, приподнятый - В.Р.), все время рассчитанный на собеседника (поэма посвящена Гаю Меммию, молодому политику и покровителю поэтической школы неотериков, о ней будет рассказано в главке о Катулле. - В.Р.), которого автор то убеждает, то вызывает на спор, с постоянными повторениями, с громоздкими периодами по схеме "так как - следовательно", со смелыми словесными образами ("пламя сверкает взметающимися цветами", "солнечный свет засевает поля"... и т.п.). Лукреций... играет всеми возможными средствами латинской речи, широко пользуется плеоназмами ("жидкая влага воды..."), синонимикой (для основного понятия "атом" он употребляет в общей сложности 54 выражения), словотворчеством (более сотни его слов не встречается больше нигде у латинских писателей...)".
(Указ. соч. С. 450 - 451)

Величайший поэт-философ, Лукреций вместе с Цицероном и Катуллом как бы олицетворяет тот качественный скачок латинской литературы, благодаря которому она и смогла впервые завоевать первенство в своей долгой борьбе с литературой греческой. И Гораций, и Вергилий, собственно, самые звездные имена латинской поэзии, многое переняли именно у Лукреция, хотя и не называли его в числе своих учителей. Но так ведь часто бывает: мыслима ли русская поэзия без Пушкина, а кто из поэтов, кроме разве Лермонтова и Блока, назвал его своим учителем?

Что же касается влияния Лукреция на русскую литературу, или правильнее будет сказать, отношения к нему русских писателей, то высоко ценили его прежде всего представители нашей материалистической философии - Ломоносов, Радищев и особенно Герцен. Значительно же большей популярностью и у читателей и у поэтов пользовался в России первый великий римский лирик - Гай Валерий Катулл.

Тит Лукреций Кар

Перевезенцев С. В.

Римский поэт и философ Тит Лукреций Кар (ок. 99–55 гг. до н.э.) жил в трудное и суровое время - в период диктатуры Суллы, борьбы Суллы с Марием, восстания рабов под руководством Спартака. Но о самом философе нам известно очень мало. Неизвестно ни место его рождения, ни социальное происхождение, ни положение в обществе. Мы знаем, что Лукреций - это его родовое имя, Тит - имя собственное, а Кар - прозвище. Известно также, что Лукреций покончил жизнь самоубийством, бросившись на меч.

Но сохранилось, практически в полном объеме, главное сочинение Лукреция - поэма “О природе вещей”. Интересно, что об этой поэме в Европе ничего не знали в течение многих веков. Ее первое издание состоялось лишь в 1473 году. Поэма состоит из шести книг и представляет собой рассказ автора некоему собеседнику - Меммию, к которому автор иногда обращается по имени. Одна из заслуг Лукреция состоит в том, что он ввел в философский оборот слово “материя” (лат. materies) по аналогии от латинского слова mater - “мать”.

Лукреций - оригинальный толкователь атомистического материализма Эпикура. Как и Эпикур, он стремился создать философию, которая дала бы человеку трудно достижимую невозмутимость и безмятежность существования.

Поэтому, как и Эпикур, Лукреций был сторонником атомистического материализма, признавая, что все в мире состоит из атомов. Атомы - это первоначала. Ничто не родится из ничего, все вещи возникают из атомов, которые вечны. Все миры возникают из движения потока бесчисленных, невидимых и неосязаемых атомов. Причина движения атомов и всего мироздания - естественная необходимость.

Помимо того, что из атомов состоят тела, из них же состоят и души. В отличие от атомов, образующих тело, атомы души более мелкие. Круглые, гладкие и подвижные. Сцепление атомов существует лишь до того, пока существует связь атомов тела. Со смертью человека разлетаются, рассеиваются также и атомы души.

Популяризируя Эпикура, Лукреций утверждает существования множественности миров, а также то, что боги неспособны влиять на человеческую жизнь. Лукреций не отрицает полностью существования богов, но отводит им пустые промежутки между мирами, где боги ведут блаженное существование. Они не могут ни помогать, ни вредить, ни угрожать, ни манить людей обещаниями своего покровительства, ибо природа возникла не в результате творения богов и управляется не ими, а необходимостью.

Повторяет Лукреций и этическое учение Эпикура. Он утверждает, что величайшими врагами человеческого счастья являются страх перед смертью и страх перед богами, и оба эти страха властвуют над человеком. С точки зрения атомиста Лукреция, эти страхи необоснованны. Боги, как утверждает Лукреций, не играют ведущей роли в жизни человека и не влияют на нее.

Смерти не стоит бояться потому, что душа человека умирает одновременно с телом и не переселяется в некий загробный и страшный мир, которого тоже нет. Следовательно, после смерти человек не будет испытывать ни телесных, ни душевных мук, у него не будет никакой тоски и никакого стремления к благам. Лукреций также понимает, что людей мучает сознание того, что их не будет в будущем. Но он возражает - нас ведь мало волнует, что нас не было в прошлом, так почему же мы должны волноваться о том, что на не будем в будущем? Ведь мы не будем знать никакой печали в будущем, как не знали ее и в прошлом. И вообще, по мнению Лукреция, смерть - это такое же естественное явление природы, как и жизнь.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/

Тит Лукреций Кар - третий после Демокрита и Эпикура великий представитель античного, древнегреческоримского атомизма, атомистического материализма - вершины античной философии. Будучи третьим (не считая других, второстепенных атомистов), Лукреций неоригинален. Тем не менее, его труд - философская латиноязычная поэма «О природе вещей» - величайший документ материалистической философии всех времен и народов. Она состоит из 6 книг, в ней 7415 строк - дактилических гекзаметров (напомним, что в «Илиаде» 15 693 строк»),

Мы почти ничего не знаем о Лукреции как человеке. Спустя почти 500 лет после Лукреция, в конце IV или вначале V в. н. э., христианский теолог Евсевий Иероним (ок. 340-419/420 гг.) в своей «Хронологии» писал о 95 г. до н. э., что в этом году «родился поэт Лукреций... Он кончил самоубийством в свои сорок четыре года» (Sarton G. A History of Science and Culture in the Last Three Centuries B. C. New York, 1959, P. 263). Таким образом, пределы жизни философа определяются 95 - 51 гг. до н. э. Однако согласно биографу Вергилия Донату получается, что Лукреций умер в 55 г. до н. э. и отсюда общепринятыми годами жизни Лукреция считаются 99-55 до н. э. Иероним говорит о Лукреции как авторе нескольких книг. Он связывает Лукреция с Цицероном и утверждает, что Цицерон исправлял книги Лукреция, что маловероятно, так как если говорить о форме, то Цицерон писал латинской прозой, а Лукреций - латинскими стихами, а если говорить о содержании, то мировоззрение Лукреция в корне отличается от мировоззрения Цицерона, так что Цицерону исправлять там было нечего, он мог только все там перечеркнуть. Но верно, что Цицерон читал это великое произведение. Сам Цицерон пишет об этом в письме к своему брату Квинту.

Иероним пустил о Лукреции сплетню, аналогичную сплетне другого христианского теолога Тертуллиана о другом великом материалисте древности. Тертуллиан утверждал, что Демокрит ослепил себя, так как не мог видеть женщин без вожделения, а это мешало его научным занятиям. Иероним же утверждает, что Лукреций сошел с ума от любовного зелья. В самом деле, в Риме тогда были распространены любовные приворотные средства, которые бывали опасными ядами, способными если не убить человека, то повредить его рассудок. ЭТИ зелья даже запрещались при Сулле в 81 г. до н. э. особым государственным законом. Употребление такого зелья и приписывает теолог философу-материалисту. Но как тогда «сумасшедший» мог написать «несколько книг»? Иероним объясняет это тем, что Лукреций бывал сумасшедшим периодами и свои книги написал «между приступами душевной болезни». Что касается самоубийства Лукреция, то в те времена в Риме самоубийства были в порядке вещей. Ни морально, ни религиозно они не осуждались.

Кое-какой намек на личность Лукреция дает тот факт, что его поэма посвящена реальному лицу - сыну зятя Суллы Меммию, к которому неоднократно обращается по ходу им Возможно, что Лукреций принадлежал к высшим гам римского общества времен Суллы.

Филодем. Как философ-эпикуреец, Лукреций не был одинок и в Риме, и в Италии вообще. Он не одиноко стоящая вершина, а высшая вершина в хребте. Поэма Лукреция - кульминация эпикурейской традиции, что пришла в Рим и в Италию во II в. до н. э.- вместе со всей греческой философией. Первым известным нам эпикурейцем в Риме был Кай Амафигний. Он писал на латинском языке как урожденный римлянин.

Позднее в Южную Италию перебрался Филодем - ученик афинского эпикурейца Зенона из Сидона, которого Цицерон назвал «корифеем эпикуреизма». В эти времена афинский «Сад» продолжал существовать, и дал ответвление в южноиталийском городе Геркулануме. Школа Филодема в Геркулануме существовала более двух веков, и она погибла вместе с Геркуланумом, когда утром 24 августа 79 г. н. э. началось катастрофическое извержение Везувия. Лава залила Помпеи, ни не дошла до Геркуланума. Однако извержение вулкана вызвало проливной дождь, и на следующий день с вулкана хлынула огромная волна горячей грязи, достигавшая высоты в 20 м. Эта грязь залила город и похоронила его на многие века. Только в середине XVIII в. начались раскопки Геркуланума. Они продолжаются и ныне. Толстый слой вулканической грязи оказался абсолютно герметичным. Поэтому в нем сохранились скелеты людей, их украшения, предметы из дерева, лоскутки одежды, остатки пищи и, что для нас главное, папирусы, содержащие сочинения Эпикура и Филодема, а также другие тексты. Геркуланские папирусы издавались в Неаполе в одиннадцати томах в течение 58 лет (1793-1855).

Филодем - автор частично сохранившихся сочинений «О святости» (или «О богах») и «О знаках и обозначаемом ими» (или «Об индукции»). В первом сочинении Филодем отрицает учение о божественном промысле и показывает, что это ложное учение пагубно для человеческого общества, так как связывает людям руки и надевает им на глаза шоры. Во втором своем труде Филодем предвосхищает основные положении индуктивной логики философа нового времени, основателя опытных наук английского философа-материалиста Френсиса Бэкона (1561 – 1626), развивая индуктивный метод познания – метод сходств. Возможно, что Филодем был учителем Лукреция.

К. Маркс о Лукреции. Поэма Лукреция «О природе вещей» - не только научное, но и художественное произведение. Ранний Карл Маркс высоко оценивает эту ношу и со стороны ее содержания, и со стороны ее

формы. Маркс по манере письма, по художественному стилю противопоставляет Лукреция и более позднего по времени жизни Плутарха. Согласно мнению К. Маркса, Плутарх прикрывает свое мелкое «я» снегом и льдом морали, он подобен зимней природе, прикрывающей своё унижение снегом и льдом. Лукреций же - «свежий, смелый, поэтический властитель мира», он подобен весенней природе, которая «весной обнажается и, как бы сознавая свою победу», открывает взору всю свою прелесть.

В самом деле, Лукреций, как и Цицерон, тщательно заботился о форме изложения своей философии. Лукреций надеется, что «обаяние Муз», «ясный стих», «сладкозвучные стихи», «сладостный мед поэзии» помогут приковать умы и внимание слушателей и читателей к содержанию его учения, нелегкого для понимания, Лукреций осознает себя в качестве популяризатора, говоря о себе: «Излагаю туманный предмет совершенно ясным стихом» (I, 933-934) (Здесь и далее цитируется по изданию: Лукреций К. О природе вещей. М., 1983 (с указанием номера «книги» и номера строки или строк в «книге»)).

Лукреций даже думает, что поэтическая форма изложения может побороть ту ненависть, которую его учение вызывает у толпы вследствие своей суровости: «Учение наше непосвященным всегда представляется слишком суровым» и «ненавистно оно толпе» (I, 843 - 844). В чём же суровость учения Лукреция? И почему вызывает ненависть?

Лукреций сам объясняет это так, Он говорит о себе: «Учу я великому знанью, стараясь дух человека извлечь из тесных тенет суеверий». Таково высшее призвание Лукреция, его долг, его предназначение. Об этом он говорит неоднократно. Вышеприведенные строки из книги первой буквально повторяются в книге четвертой поэмы. Призвание Лукреция в высшей степени гуманно, ведь суеверия порождают в душах людей страх, поэтому Лукреций видит свою задачу и в том, чтобы «изгнать страх из души и потемки рассеять» (I, 146). Казалось бы, люди должны быть благодарны поэту. Но нет. Учение Лукреция не ласкает им ухо. Оно слишком правдиво и ясно, а ведь «дивятся глупцы и встречают с любовным почтеньем Все, что находят они в изреченьях запутанных скрытым. Истинным то признают, что приятно ласкает нам ухо».

Лукреций не догматичен и не скептичен. Он не догматичен потому, что стремится доказывать каждый свой тезис. Если верно, что философия- мировоззрение, которое, по крайней мере, стремится к тому, чтобы говорить на языке понятий, связывая их в логически стройную систему и доказывая свои тезисы, то творение Тита Лукреция Кара вполне отвечает этим требованиям. Лукреций не скептичен потому, что убежден в истинности своего «великого учения», которое он прямо называет «достоверным».

При этом Лукреций убежден также в том, что, для того чтобы изгнать из душ людей страх, достаточно показать природу такой, какова она есть на самом деле, этот страх изгонит сама «природа своим видом и своим внутренним строем» (II, 61). Поэтому К. Маркс и говорит, что у Лукреция природа обнажается и открывает взору всю свою прелесть.

Отношение к религии. Лукреций совершенно ясно и отчетливо представляет себе своего главного врага в своем святом деле освобождения людей от суеверий и связанных с ними неоправданных страхов. Все мировоззрение Лукреция сознательно направлено против религиозного мировоззрения. Лукреций полностью отвергает религию. Она оплот суеверий, а тем самым и многих бед. Под тягостным гнетом религии жизнь людей на земле влачится безобразно. Осуждая религию, Лукреций называет ее «гнусной» (II, 680). Он знаком с мыслью о том, что без религии, без страха перед всё знающими богами люди начнут творить преступления друг против друга. Напомним, что в Древней Греции софист Критий так думал: хотя богов нет, однако тот, кто их выдумал и ввёл связанную с ними религию, сделал хорошее дело, люди боятся богов – этих вечных свидетелей, от которых ничего нельзя скрыть, и совершают преступлений меньше, чем, если бы не было религии и страха перед богами и сверхъестественным возмездием. Лукреций не согласен с такой концепцией. Обращаясь к своему адресату, Лукреций говорит, критикуя религию: «Тут одного я боюсь, чтобы как нибудь ты не подумал, Что приобщаешься мной к нечестивым ученьям, вступая на преступлений стезю» (I, 80 – 82). И Лукреций возражает: отвергая тягостный гнев гнусной религии, мы вовсе не толкаем людей на путь преступлений. На этот путь толкает людей именно религия, именно «религия больше И нечестивых сама и преступных деяний рождала». Лукреций напоминает о том, как именно религиозные суеверия (а Лукреций не различает религию и суеверия, как часто делают, никакой истинной религии нет, всякая религия – клубок суеверий) заставили Агамемнона зарезать свою дочь, которой выпала участь «Гнусно рукою отца быть убитой, как жертве печальной, Для ниспослания судам счастливого выхода в море» .

Лукреций говорит об ужасающих вещаниях пророков с их бесчисленными нелепыми бреднями, которые нарушают устои жизни и отравляют людей страхом, изгоняя из их душ безмятежность. Активность этих пророков такова, что человеку трудно удержаться на правильных позициях в своём мировоззрении; обращаясь к своему адресату, Лукреций предупреждает его, что он под воздействием этих вещаний будет готов ежечасно отпасть от Лукреция, отказаться от истины… И это так и было! Истинное в своих основах мировоззрение Лукреция, Эпикура, Демокрита было задавлено в Римской империи гнетом религиозных суеверий и вырождающейся в мистицизм философии, что привело к мировоззренческой победе христианства, которое наложило на души людей «религии тягостный гнет» ещё на тысячелетия.

Лукреций стремится построить мировоззрение, исходящее только из самой природы, из её законов. У него есть понятие закона природы. Всё, что происходит, происходит по законам природы. Всё происходит «без помощи свыше» (I, 158), ничто не творится «по божественной воле» (I,150). Тщетно обращаться за помощью к богам и к оракулам. Вовсе «не по воле богов» некоторые женщины, например, бесплодны. И здесь боги не помогут. Мир вовсе не создан богами для людей.

Лукреций, опровергая ходячее учение о творении мира богом (как это было, например; у Платона, который учил о том, что космос сотворен умом-демиургом), высказывает такой довод: «...не для нас и отнюдь не божественной волею создан Весь существующий мир:

столь много в нем всяких пороков» (II, 180-181). Мир несовершенен, природа существует сама по себе, в мире ничто прямо не приспособлено к человеку, человек – часть мира, а не его цель и хозяин, он целиком подчинен законам природы и не "может их превзойти... Вот почему учение Лукреция казалось толпе суровым, разрушающим иллюзии людей на избранность среди прочих природных явлений. У Платона ум-демиург, он же бог, творит космос из вечного материала, из материи. Это не творение мира богом из ничего. Эта догма, спустя три века будет принята христианским мировоззрением, Лукреций как бы предвидит эту догму и спорит с ней решительно заявляя: «Из ничего не творится ничто по божественной воле» (I, 150).

Боги или бог не творят мир. И они миром и не управляют. Здесь Лукреций использует свое учение о бесконечности мира, Вселенной. Такой необъятной Вселенной боги управлять не могут. Лукреций пишет об этом очень выразительно: «Кто бы сумел управлять необъятной Вселенной, кто твердо Бездны тугие бразды удержал бы рукою искусной, Кто бы размеренно вел небеса и огнями эфира Был в состоянье везде согревать плодоносные земли Иль одновременно быть повсюду во всякое время, Чтобы и тучами тьму наводить, и чтоб ясное небо Грома ударами бить, и чтоб молнии метать, и свои же Храмы порой разносить, и, в пустынях сокрывшись, оттуда Стрелы свирепо пускать, и, минуя нередко виновных, Часто людей поражать, не достойных того и невинных?» (II, 1095-1104). На этот риторический вопрос, не требуется ответа. Правда, религиозное теологическое мировоззрение учит о том, что бог всемогущ, вездесущ, всеведущ... Он все может. Но, скажет Лукреций, у такого бога или у таких богов слишком много дел и забот. А богам это не пристало. Лукреций дает свой образ богов.

Боги. Парадоксально, но факт, что, отвергая религию, Лукреций признает существование богов. Здесь, как и во многом другом, он идет по стопам Эпикура. Эпикур освобождает богов от всяких забот о людях, о мире. Природа не нуждается в богах. Она сама все создает собственной волей по своим законам. Боги живут безмятежно и ясно в спокойном мире (см. I, 1093-1094). Лукреций утверждает, что «все боги должны по природе своей непременно Жизнью бессмертной всегда наслаждаться в полнейшем покое, Чуждые наших забот и от них далеко отстранившись. Всем обладают они и ни в чем не нуждаются нашем; Благодеяния им ни к чему, да и гнев неизвестен» (II, 646-651). Боги Эпикура-Лукреция, сосланные ими в «междумирья»,- идеализированные образы эпикурейско-лукрециевских мудрых людей, это воплощение той самой безмятежности и неозабоченности, которые считаются Эпикуром и Лукрецием идеальным состоянием человеческого духа, душевного внутреннего настроя человека, но не всякого, а мудрого, который стремится приблизиться к идеалу, отчужденному и опредмеченному в образах эпикурейских богов.

Безмятежным богам Лукреций противопоставляет обыденного, человека, обыденных людей. Они тоже ищут жизненный путь, но, ища его, тяжко заблуждаются. Они вечно в заботах. Они состязаются в дарованиях, спорят о своем происхождении, трудятся все дни и ночи напролет, чтобы достичь великой мощи и сделаться владыками мира. Их краткая жизнь протекает в опасностях и в потемках. Тот, кто знает, что на самом деле требует человека природа, смотрит на этих людей так же, как тот, кто наблюдает с прочного берега бурю на море и кораблекрушение, или как тот, кто, сам находясь вне опасности, наблюдает за сражением. «Сладко, когда на просторах морских разыграются ветры, С твердой земли наблюдать за бедою, постигшей другого, Не потому, что для нас будут чьи-либо муки приятны, Но потому, что себя вне опасности чувствовать сладко» (II, 1-4). «Сладко смотреть на войска на поле сраженья в жестокой Битве, когда самому не грозит никакая опасность».

«Но ничего нет отраднее, чем занимать безмятежно

Светлые выси, умом мудрецов укрепленные прочно:

Можешь оттуда взирать на людей ты и видеть повсюду,

Как они бродят и путь, заблуждаясь, жизненный ищут».

«О вы, ничтожные мысли людей! О чувства слепые!

В скольких опасностях жизнь, в каких протекает потемках

Этого века ничтожнейший срок! Неужели не видно, _

Что об одном лишь природа вопит и что требует только,

Чтобы не ведало тело страданий, а мысль наслаждалась

Чувством приятным вдали от сознанья заботы и страха?».

Таков идеал Лукреция. Этот идеал он и выражает в образах богов. Эти боги не нуждаются в людях, в их поклонении им, в культе, а значит, и в религии, и в жрецах, и в оракулах, которые якобы угадывают их волю, тогда как у них нет никакой воли по отношению к людям, ибо они им безразличны, нет нужды и в пророках, которые предсказывают намерения богов, у которых нет никаких намерений по отношению к человеческой истории,

Главная ценность. Главная ценность, которой обладают люди,- их разум. В разуме истинная сила человека. Без разума жизнь человека проходит в потемках и в страхе. Только разум может разогнать суеверия, страх перед смертью, боязнь и заботы, которые не устрашаются ни звоном доспехов, ни грозным оружием, которые не робеют ни перед золотом, ни перед властью, но, напротив, «пребываю? всегда средь царей и властителей смело» (П, 50). Человеку необходим прежде всего здравый смысл, иначе не на что будет опереться в познании природы; все обосновать и доказать нельзя, да и не надо. Надо ли доказывать, что существуют тела? О существовании тел говорит здравый смысл. Достаточно здравого смысла, чтобы признать очевидное: существование тел, Но одного здравого смысла мало, ибо в мире существует много неочевидного, к познанию которого надо идти путем рассуждения. Поэтому необходимо и острое суждение. Обращаясь к своему адресату, Лукреций говорит: «...перестань, лишь одной новизны устрашаясь, Наше ученье умом отвергать, а сначала сужденьем Острым исследуй его и взвесь; и, коль, прав окажусь я, Сдайся, а если неправ, то восстань и его опровергни» (II, 1040-1044). Лукреций не требует, чтобы его учение принималось на веру. Он призывает к научной дискуссии, он готов встретить опровержение своего учения, но не волевое, не авторитарное, а научное, опирающееся на острое суждение.

Придавая громадное значение показаниям чувств, Лукреций видит их ограниченность. Эту неполноту чувственного восприятия должна восполнить мысль. Мысль беспредельна. Вселенная не дана в чувственном восприятии, ибо она беспредельна, и она может быть охвачена только беспредельной мыслью; «Ведь, коль лежащему вне, за пределами нашего мира, Нет пространству границ, то стараемся мы доискаться, Что же находится там, куда мысль устремляется наша И улетает наш ум, подымаясь в пареньи свободном» (II, 1044-1047). Вот это свободное парение ума, не порывающее, однако, со здравым смыслом и с чувственной картиной мира, не ходящее в противоречие с чувствами в тех пределах, где они действуют, и является главной ценностью человека.

Но чтобы такое свободное парение было возможным, необходима свобода от сознания заботы и страха. Для такого освобождения надо освобождение от излишних потребностей. Телесной природе нашей достаточно только не страдать. Но от телесных страданий не спасают ни богатства, ни власть, человек одинаково мечется от лихорадочного жара и на узорчатых коврах, и на грубой подстилке. Найти покой Й отдых телу можно и на берегу ручейка, под ветвями высоких деревьев, для этого не требуются хоромы с золотыми изваяниями, ночные пиры, резной потолок золоченный, серебро и злато.

Отношение к философской традиции. Лукреций осознает, что он в своем учении опирается на греческую философскую традицию, что он переводит греческое философское мировоззрение на язык латинской культуры, и это нелегко. Он озабочен терминологическими трудностями, он предупреждает, что «к новым словам прибегать мне нередко придётся При нищете языка и наличии новых понятий» (I, 138-139). Приводя греческий термин, связанный с философией Анаксагора,- «гомеомерия», Лукреций сетует на то, что «нам передать это слово не позволяет язык и наречия нашего скудость» (I, 831-832), но он понимает смысл этого термина, его суть и говорит: «...тем не менее, суть его выразить вовсе не трудно» (I, 833).

Лукреций обходит молчанием взгляды софистов, Сократа, Платона, Аристотеля, стоиков, скептиков. Он принимает во внимание только материалистическую натурфилософскую традицию в греческой философии.

Ему известны учение о том, что начало всего вода, а также учение, что начало всего воздух, а также учение, что начало всего земля, учения дуалистические, которые берут за начало воздух и огонь или воду и землю. Ему известны учение Гераклита о том, что началом всего сущего является огонь, а также учение Эмпедокла о четырех началах: огне, воздухе, воде и земле. Он знает учение Анаксагора о гомеомериях как началах всего. Наконец, он знает учение Эпикура.

Лукреций резко отрицательно относится ко всем вышеназванным учениям, кроме учения Эпикура. Только оно одно истинно.

Лукреций в корне не признает учение Гераклита: «...те, кто считал, что все вещи возникли Лишь из огня, и огонь полагали основою мира, Кажется мне, далеко уклонились от здравого смысла. Их предводителем был Гераклит, завязавший сраженье, По темноте языки знаменитый упреков, но больше Слава его у пустых, чем у строгих искателей правды» (I, 635-640).Возражения Лукреция основательны. Непонятно, как могли бы столь разнообразные вещи образоваться из огня. Они или должны оставаться огнем, что нелепо, или огонь должен менять свою сущность и превращаться в другую сущность, но это равносильно превращению в ничто (утрата своей сущности) и возникновению из ничего (возникновение другой сущности). Это нелепо, а также нелепо «говорить, что вещи - огонь и что истинной вещи. Между вещей ни одной помимо огня не бывает...» (I, 690-691). Такое Лукреций называет «безумьем» (I, 692).

С большим уважением Лукреций говорит об Эмпедокле, причем воспевается Сицилия, однако она ничего более достойного не рожала, чем Эмпедокл, но «все же и он, и все те, о которых мы раньше сказали, Что и ничтожней его и во многом значительно ниже, хоть вдохновенно открыть удавалось им ценного много. Все же, дойдя до начатков вещей, потерпели крушенье...» (I, 734-736, 740). Их главные ошибки состоят в том, что все, они, признавая движение, не допускали пустоту, а также не знали предела делению.

Эти недостатки относятся и к учению Анаксагора. Кроме того, первоначала Анаксагора неустойчивы, они во всем подобны смертным вещам, а, следовательно, и сами смертны. Учение Анаксагора о том, что все существует во всем, Лукреций называет «увертками» и высмеивает: «...тогда и зерно, дробимое камнем тяжелым, Крови следов оставлять должно бы на нем постоянно».

Этим натурфилософам Лукреций противопоставляет Эпикура. Только Эпикур знает истину. Правда, по имени Эпикур назван в поэме Лукреция только один раз, когда говорится, что Эпикур своим дарованием превзошел и затмил всех людей так же, как Солнце затмевает звёзды (см. III, 1042-1043). Но в поэме содержатся и анонимные восхваления Эпикура. Так, в книге первой (66-79) Лукреций говорит об эллине, которого не запугали ни молва о богах, ни молния, ни гром, который то время, когда жизнь людей безобразно влачилась тягостным гнетом религии, обладая духовной решимостью, взломал затвор природы и своей мыслью охватил 5езграничные пространства и объяснил, что может ходить, а что не может, объяснил, какие силы даны вещам и каков их предел,- человек, который попрал ту самую религию, которая попирает людей. В книге третьей восхваляется человек, который постиг сущность нощей, благодаря мысли которого «разбегаются страхи чуши, расступаются стены мира» (III, 16-17), человек, благодаря которому «открылась вся природа везде и доступною сделалась мысли» (III, 29-30). Этот человек, в котором нельзя не узнать Эпикура, вызывает у Лукреция «божественную радость» и даже «священный ужас». Анонимно восхваляется Эпикур и в шестой книге поэмы за то, что он «правдивою речью очистил людям сердца и конец положил... и страсти, и страху...» (VI, 24-25,), доказав, что «род человеческий вовсе напрасно душе волнуется скорбной тревогой».

Главные проблемы. В начале поэмы, после гимна Венере (с этого начинается поэма), Лукреций, обращаясь своему адресату, говорит, что «о сущности высших небес и богов собираюсь Я рассуждать для тебя и вещей объясняю начала» (I, 54-55). К этим проблемам надо добавить проблему души, ведь ужасающие вещания pop оков, их нелепые бредни и угрозы относятся, прежде всего, к загробному существованию людей, именно в этом существовании пророки угрожают им вечной карой. И до тех пор нельзя дать отпор этим суевериям и угрозам, пока неизвестна природа души: «...рождается вместе С телом она или в тех, кто родился, внедряется после, Вместе с нами она погибает, расторгнута смертью, Или же к Орку во тьму и к пустынным озерам исходит, Или в животных иных воплощается вышнею волей...» (I, 112-116). Таковы главные проблемы, стоящие перед Лукрецием. О богах мы уже сказали. Кроме этих проблем Эпикур поднимает массу вопросов, в ряде которых он

делает гениальные догадки. Это, например вопрос о наследственности. Из перечисленных главный вопросов главнейшим является вопрос о началах. Этот вопрос - ключ к разрешению всех остальных проблем, в том числе и к вопросу о том, «в чем состоит души природа и духа» (I, 131).

Главная истина. В основе всего мировоззрения Лукреция лежит закон сохранения бытия, сформулированный еще Парменидом в конце VI в. до н. э. Лукреций говорит об этом законе неоднократно в разном контексте и по разным поводам, он никогда о нем не забывает. Только в книге первой философ повторяет эту истину не менее шести раз: «Из ничего не творится ничто» (I, 150), «Из ничего… ничто не родится» (I, 205), «…природа… в ничто ничего не приводит» (I, 215-2I6), «Невозможно вещам НИ в ничто отходить, ни обратно из ничего вырастать» (I, 875-858),

Материя. Это главная истина раскрывается материалистом как вечность материи: «...вся существует материя вечно».

ЕСЛИ бы не было материи, то каждая погибшая вещь гибла бы целиком и полностью, и мир в целом давно бы погиб. «Но, с истребленьем вещей, материи тел не способна Смерть убивать...» (II, 1002-1003). Ничто не приходит в материю извне и ничто из нее не уходит. «Ни какая внешняя сила не может вторгнуться в материю. Следовательно, никакой дух, никакой демиург, никакой бог не могут обращаться с материей как своим материалом, творя из нее мир, космос. Материя – не материал для нематериальных сил, она не сотворена ими, она существует вечно, она всегда равна самой себе. Все, что происходит в природе, происходит в лоне материи и по законам природы.

Первоначала. Теперь мы переходим к центральному моменту в учении Лукреция, к учению о началах всего сущего. ЭТО одновременно вопрос и о строении материи. Эти начала называются по-разному: родовые тела, семена вещей, изначальные тела, первородные начала, первичные начала, зиждительные тела. Они неделимы, а поэтому должны были бы называться атомами («атомон» - «неделимое»), у Лукреция же латинским термином - калькой. Но Лукреций почти нигде не называет их атомами (в латинском варианте). Неделимость - одно из свойств этих начал, которое у Лукреция не заслоняет другие их свойства, хотя неделимость, пожалуй, - все же их главное свойство.

Но не менее важно и то, что эти начала вечны неизменны. Главная истина Лукреция реализуется у него в учении о вечности и неизменности начал. Они не содержат в себе ничего изменчивого, в противном случае тезис о том, что из ничего ничего не происходит и в ничто никто не уходит, не действовал бы. Закон ранения бытия принимает у Лукреция форму закона вечности и полной неизменности первоначал. Эти начала возникают и не погибают, они переходят друг в друга, они не изменяются, они не распадаются на части, они абсолютно тверды, «крепки, плотны и вески(II, 100). Лукреций убежден, что «должно пребывать всегда нерушимое нечто, Чтобы не сгинуло все совершенно, в ничто обратившись».

Это убеждение Лукреция не соответствует духу и содержанию современной физики, которая не нашла в природе таких вечных и неизменных начал. В фундаменте мира все так же изменчиво, как и на его верхних этажах. В результате мир плывет и проваливается в небытие. Так сказал бы Лукреций, живи он сейчас. Его удовлетворила бы взаимопревращаемость первоначал. Такую взаимопревращаемость он допускал только уровне вещей, состоящих из первоначал.

Лукреций пытается обосновать свой образ первоначал. Они неделимы, иначе в течение вечного времени они бы раздробились настолько, что превратились бы в ничто. Они неделимы также потому, что не содержат в себе пустоты. Они тверды, потому что если бы они были мягки, то нельзя было бы объяснить существование твердых предметов, тогда как существование мягких предметов при твердых началах объяснимо за счет примешанной к твердым началам пустоты. Лукреций говорит, что «построить весь мир мы хотим на бессмертных основах, Чтобы он мог пребывать нерушимым во всем его целом, Ибо иначе в ничто у тебя обратятся (II, 859-864). Начала, далее, невидимы. [ доказывает возможность существования невидимых тел на примере ветра: он невидим, но тем не менее телесен, оказывая телесное воздействие на другие видимые

Критерии телесности. У Лукреция мы находим два главных критерия телесности: по отношению к субъекту и по отношению тел друг к другу. По отношению к субъекту общее свойство всех тел - их ощущаемость, их способность приводить наши чувства в движени, «доступность осязанию». Объективное же свойство тела - его способность «противодействовать и не пускать». Кроме того, указывается еще такое свойство, как способность «давить книзу». Но возникает вопрос: можно ли считать первоначала телами, если они невидимы (вследствие своей малости)?

Конечно, каждое единичное первоначало, каждый отдельный атом вследствие своей малости не может, воздействуя на органы чувств, вызвать то или иное ощущение. Но в достаточном количестве отдельные атомы или изначальные тела способны вызвать такие ощущения, если, конечно, это будет группа атомов одного и того же рода.

Разнородность первоначал. Лукреций подчеркивает, что в природе все различно: «В особь любую вглядись ни по отдельности в каждой породе, Ты убедишься, что все* они разниться будут фигурой. Иначе дети своих матерей узнавать не могли бы, Как и детенышей мать...» (II, 347-349). «Если возьмешь, наконец, ты отдельный хлебные зерна Злаков любых, то и тут не найдешь совершенно похожих Так, чтобы не было в них хоть каких-нибудь мелких отличий» (II, 371-374). «То же различие мы замечаем средь раковин всяких, Лоно пестрящих земли, там, где мягкими волнами море Влагу сосущий песок убивает в изгибе залива» (II, 374-376). Должны так же и «Первоначала вещей - раз они порожденье природы, А не при помощи рук на один образец создавались,- В формах различных летать и несхожими быть по фигурам» (II, 378-379). Итак, первоначала отличаются друг от друга формой и фигурой. Они могут быть крупнее и мельче. Те, которые мельче, обладают большей подвижностью (так масло течет «лениво», возможно, потому, что состоит из более крупных начал, чем вода) и большей степенью проникновений (так свет проходит сквозь рог фонаря, а дождь не проходит, значит, первоначала света мельче, чем первоначала воды, которые со своей стороны мельче, чей первоначала масла). Однако разнородность первоначала вещей не беспредельная. «Первоначала вещей... Лишь до известных границ разнородны, бывают по формам» (II, 479-480), «при свойственных им одинаково малых размерах, не допускают они и значительной разницы в формах», «разнородность фигур у материи также предельна».

Однако внутри своего рода количество первоначал неисчислимо, так что в целом в природе повременно существует бесконечное, неисчислимое беспредельное количество атомов.

Все атомы (будем их так называть для краткости, хотя Лукреций не любит это слово), как разнородные, отличаются друг от друга своими движениями, ударами, тяжестью, сочетаниями, положением, промежутками между собой. Они образуют различные сочетания - вещи.

Пустота. Однако чтобы это было возможно, т. е. чтобы были возможны движения, промежутки, удары и столкновения первоначал, их сочетания, необходима, думает Лукреций, пустота. Ее-то мы не воспринимаем. Поэтому она не тело. Тем не менее, пустота существует. До факта существования пустоты мы доходим умом, исходя из непосредственно нам данного факта движения. Если бы все было сплошь заполнено телами, то движение было бы невозможно. Так же и пористость вещей, когда вода просачивается сквозь камень, и прохождение звуков (а звуки, как и свет, состоят, думаем Лукреций, тоже из первичных тел, что применительно к свету означает, что Лукреций подошел к полуистинной корпускулярной теории света, насчет звука же он полностью ошибался), и прохождение пищи по стволам растений и т. п. явления говорят о существовании пустоты, т. е. пространства, не заполненного телами, чье свойство, как было отмечено выше,- противодействовать и не пускать. О существовании пустоты говорит и то, что у разных тел их веса непропорциональны их объемам, что означает, что более легкое тело содержит в себе больше пустоты. Пустота невесома (I, 363) и уступчива (II, 273), ее общее свойство в отличие от тел в неощущаемости.

Двоякость природы. Итак, «составляют природу две вещи: Это, во-первых, тела, во-вторых, же, пустое пространство. Где пребывают они и где двигаться будут различно» (I, 420-421). Нет никакой третьей природы, которая была бы непричастна телу и пустоте. Все остальное или свойства, или явления тел и пустоты. Свойство - то, что невозможно отделить или отнять без разрушения того, чьим свойством это свойство является. Так, вес - свойство камней, теплота - свойство огня, влажность

Свойство воды, общее свойство пустоты - неощущаемость, свойство всех тел - ощущаемость [и опять встает вопрос, как это примирить с положением, что начала вещей сами по себе сверхчувственны: «,..лежит далеко за пределами нашего чувства Вся природа начал» (II, 315-313),- но тем не менее являются телами].

Явление - то, что может приходить и уходить, не разрушая того, явлением чего оно является. Это события, деяния, которые сами до себе не самобытны, их совершают тела в определенных местах, они - явления тела в пространстве, в пустоте: «…у всех без изъятья деяний Ни самобытности нет, ни сущности той, как у тела. И не имеют они никакого сродства с пустотою; Но ты по праву скорей называть их явленьями можешь Тела, а также и места, в котором все происходит».

Время» К числу явлений относится Лукрецием и время. Он думает, что «времени нет самого по себе», время не существует «вне движения тел и покоя» (I, 463). Тем не менее, Лукреций говорит о бесконечности времени, но это бесконечность не какой-то самостоятельной сущности наряду с телами и с пространством, а бесконечность совершающихся в природе процессов, бесконечность движения.

Движение. Источником всех движений, которые происходят в космосе, является движение основных начал: «...тела основные мятутся в вечном движенье всегда» (II, 89-90), Лукреций пытается обосновать этот важнейший тезис о природе вещей. Это перводвижение первоначал философ объясняет тем, что основные тела находятся в бесконечном пространстве, в уступчивой бесконечной пустоте, где нет низа, на котором они могли бы успокоиться: «телам начал основных совершенно Нету покоя нигде, ибо низа-то нет никакого, Где бы, стеченье свое прекратив, они оседали» (I, 992- 994). Обращаясь к своему адресату, философ-поэт говорит: «Дабы ты лучше постиг, что тела основные мятутся В вечном движенье всегда, припомни, что дна никакого Нет у Вселенной нигде, и телам изначальным остаться Негде на месте, раз нет ни конца, ни предела пространству». Таким образом, Лукреций объясняет причину вечного движения основных тел бесконечностью пространства. Если Вселенная бесконечна в пространстве, то «телам изначальным, конечно, Вовсе покоя нигде не дано в пустоте необъятной» (II, 95 - 96).

Но он указывает еще на две причины движения первотел: их вес «первоначала вещей уносятся собственным весом» и толчки. Но толчки, т.е. столкновения первотел, служат скорее причиной изменения направления движения (так сталкиваются к разлетаются биллиардные шары), эти движения вторичны; чтобы сталкиваться, надо уже обладать движением. Поэтому из этих двух причин на первое место выходит движение от веса, которое заслоняет собой и ту форму движения, о которой говорилось выше: такое движение, при котором они «мятутся», т, е. двигаются в разных направлениях, мечутся.

Парадоксом в учении Лукреция является то, что он утверждает, что в пустоте нет никакого низа, однако основные тела обладают свойством давить книзу (это, как мы выше отметили, одно из свойств всякого тела), и их исходное движение происходит «в направлении книзу отвесном».

Это самое исходное движение атомов - то движение, которым они двигались до возникновения миров. Они движимы собственным весом (у Лукреция нет понятия невесомости» а если и есть, то только для пустоты, он не знает того, что вес тела - это, согласно его же терминологии, не свойство, а явление, т. е. он, может быть и не быть, не разрушая своим убытием тела). Двигаясь в пустоте, они движутся с одинаковой скоростью, независимо от своего веса (а первотела отличаются своим весом, ибо, будучи одинаково плотны, они различны по размерам, что неизбежно ведет к разнице в их весах). Это было великой догадкой философа-ученого. Аристотель, не признавая пустоты («природа боится пустоты»), не мог отвлечься от сопротивления среды, а потому думал, а за ним и другие вплоть до Галилея и Торричелли, что более тяжелые тела падают с большей скоростью, чем более легкие. Но у Лукреция совершенно не было понятия ускорения. У него «основные тела» падают с одинаковой скоростью независимо от веса, не увеличивая свою скорость. Это движение завершается с безмерной быстротой (ибо пустота не оказывает сопротивления), скорость движения первотел происходит быстрее, чем Солнца сиянье, т. е. больше скорости света. Лукреций, таким образом, не только подошел к корпускулярной теории света, но и поставил вопрос о соотношении происходящих во Вселенной движений со скоростью света, неправильно допустив движение тел более быстрое, чем скорость света.

Отклонение. Итак, первотела падают «в направлении книзу отвесном» с равными скоростями без ускорения. В таком случае между ними невозможны столкновения. А если так, то невозможны и взаимодействия, а тем самым невозможно образование миров. И Лукреций, вслед за Эпикуром (но у Эпикура в сохранившихся сочинениях этого нет), вводит самый удивительный, пожалуй, момент его мировоззрения - непроизвольное отклонение падающих атомов: «...уносясь в пустоте, в направлении книзу отвесном, Собственным весом тела изначальные в некое время В месте неведомом нам начинают слегка отклоняться» (II, 217-219), или «первичных начал отклонение, И не в положенный срок и на месте дотоль неизвестном» (II, 292-293).

Необходимо подчеркнуть, что это легкое отклонение происходит в неведомое время и в неведомом месте, т. е. оно совершенно произвольно, оно не обусловлено ни какой-либо внешней причиной, ни местом, ни временем.

Физика и этика. С самопроизвольным отклонением атомов Лукреций непосредственно связывает свободу в поведении человека, свободу воли. Отклонение основных тел разрывает роковую цепь причин и следствий, разрушает законы рока, не будь его- люди не могли бы действовать по своему желанию, они были бы только марионетками. Конечно, бывает и так, что люди движутся вследствие внешнего толчка, по принуждению, но далеко не всегда. Начальным толчком может быть собственная воля, которая восстает против принуждения и способна с ним бороться. Свободные покупки людей подобны свободному отклонению атомов: «Как и откуда, скажи, появилась свободная воля,

Что позволяет идти, куда каждого манит желанье, И допускает менять направленье не в месте известном И не в положенный срок, а согласно ума побужденью?».

т. е. в непредписанное нам кем-то время и в непредписанном нам кем-то месте. Итак, «первичных начал отклоненье» служит тому, «чтобы ум не по внутренней только Необходимости все совершал и чтоб вынужден не был Только сносить и терпеть и пред ней (необходимостью.- А. Ч.) побежденный склоняться» (11,289-291). Лукреций Кар умозаключает не только от физики к этике, но и от этики к физике: раз у нас есть свобода, a это факт, то надо в самом фундаменте природы признать самопроизвольное отклонение основных тел. И здесь он апеллирует к основному закону бытия: «...из ничего ведь ничто, как мы видим, не может возникнуть» (II, 287), наша свобода не из ничего, она обусловлена особым видом движения первоначал.

Вещи. Первоначала могут существовать автономно, так они все существуют первоначально, до отклонения, но могут находиться и в связи друг с другом, образуя большие, более или менее устойчивые, скопления-вещи, предметы, тела, те самые тела, о существовании которых говорит нам здравый смысл. Эти вещи преходящи, они возникают и гибнут, но это не означает, что нарушается закон сохранения бытия и что-то возникает из ничего и что-то превращается в небытие, потому что вещи состоят из вечных и неизменных начал, из начал, обладающих бессмертной природой» (I, 236). Начала, образуя многообразные сочетания, образуют и все многообразие вещей: «...всякую вещь образует семян сочетанье» (II, 687), так что «хотя существует и множество общих Первоначал у вещей, тем не менее очень различны Могут они меж собой оставаться во всем своем целом; Так что мы вправе сказать, что различный состав образует Племя людское, хлеба наливные и рощи густые» (II, 695-699). Иначе говоря, «материи все измененья - Встречи, движения, строй, положенье ее и фигуры - Необходимо влекут за собой и в вещах перемены» (II, 1020- IU22). Разные сочетания, встречи, движения, строй, положение разнофигурных и разноформенных первотел образуют небо и землю, потоки и моря, деревья и животных. Рассматривая огонь как тело, т. е. разделяя со всеми древними ошибочное понимание огня, Лукреций как бы принимает мысль Гераклита, что огонь может превращаться в другие предметы, но дает этому свое объяснение, исходя из учения о вещах и телах как системах первотел. Возникшие из огня тела не остаются, в сущности, огнем, как думал Гераклит, просто «тела существуют, которых Встречи, движенья, строй, положения их и фигуры Могут огонь порождать, а меняя порядок, меняют Также природу, и нет ни с огнем у них сходства...» (I, 684-687). Имеет значение, какие первотела войдут с какими в сцепление, в каком они положении, каковы их движения.

Через всю поэму проходят сравнение первоначал буквами, а тещей - со словами.

«Даже и в наших стихах постоянно, как можешь заметить, множество слов состоит из множества букв однородных, Но и стихи, и слова, как ты непременно признаешь, Разнятся между собой и по смыслу, а также по звуку Видишь как буквы сильны лишь одним измененьем порядка, Что же до первоначал, то они еще больше имеют Средств для того, чтоб из них возникли различные вещи» (I, 823 – 829).

Образуя тела, первоначала не слипаются, они всегда разделены пустотой. Правда, между ними могут быть сцепления, но только при их соответствующих формах и фигурах. При столкновении одни первотела отлетают далеко, а другие – на «ничтожные лишь расстояния» (II, 101), «сложностью самых фигур своих спутаны, будучи цепко» (II, 102). Таковы все твердые тела: алмаз, кремень, железо, медь. Напротив, воздух и солнечный свет

состоят из таких частиц, которые не сцеплены между собой, а потому, сталкиваясь, разлетаются на значительные расстояния. Но и будучи сцепленными, первоначала продолжают находиться в движении, они ни

когда не застывают на одном месте, не находятся в покое, только эти движения совершаются «потаенно и скрыто от взора» (II, 128). Лукреций говорит здесь фактически о молекулярном движении, которым наполнено, казалось бы, самое спокойное и холодное тело.

Далее, текучие и жидкие тела состоят из гладких и круглых частичек, а дым, туман и пламя - из острых и разумеется, не сцепленных между собой. Морская вода отличается от пресной воды тем, что в ней к гладким частицам примешаны шершавые. Гладкие и шершавые частицы можно разделить, говорит Лукреций, положительно, таким образом, отвечая на вопрос о возможности опреснения морской воды - важная проблема нашего времени.

Однако возможности сочетания первотел не беспредельны. Иначе возникали бы чудовища, аналогичные бессмысленным сочетаниям букв.

Взаимопревращаемость без развития. В природе происходит постоянный круговорот первотел, в ней ничего не пропадает, но и ничего не возникает из ничего, потому что «природа всегда возрождает одно из другого»(I, 263). Распадаясь на первоначала или изменяя свои состав, когда одни первотела приходят, а другие уходят, или изменяя свои внутренние движения и т.д., тела превращаются в другие качественно от них отличные тела, так что «все возникает одно из другого» (II, 874), например, «в скот переходят ручьи, и листья, тучные пастьбы» (II, 875). В этом смысле «весь мир обновляется вечно» (II, 75), однако «перемен никаких не бывает, А все неизменно» (I, 588).

Это, конечно, метафизическая мысль, исключающая возможность развития, в частности образования новых, дотоле не существующих тел, например новых видов животных, исключающая биологическую, прежде всего, эволюцию. Также не вяжется с этим в общем признаваемый Лукрецием культурный прогресс человечества, когда люди, создавая искусственную среду обитания, создают новые, дотоле не существующие вещи. Лукреций обращает внимание лишь на одну сторону - воспроизводимость во времени все тех же видов живой природы, на наследственность, которую он объясняет неизменностью первоначал, не выделяя здесь, конечно, ибо уровень званий того времени это не позволял, особые, несущие в себе наследственную информацию первоначала- гены. Где уж Лукрецию дойти до этого, если в XX в. люди существование таких первоначал отрицали (в «Словаре иностранных слов» (1950) к слову «миф» в качестве иллюстрации была присовокуплена фраза: «мифическая теория генов»)

Однако Лукреций не знает того, что наследственность не исключает изменчивости, а потому абсолютизирует первое: если бы первоначала изменялись, говорит великий мыслитель, то «не могли б столько раз повторяться в отдельных породах Свойства природные, нрав и быт, и движения предков» (I, 597-598). Но наряду с этим у Лукреция есть гениальная, предваряющая учение Менделя, догадка о том, что первоначала, несущие, как мы бы сейчас сказали, в себе наследственность, реализуются не все сразу в следующем поколении, они могут присутствовать в ближайшем поколении, никак не проявляясь, и проявляться в следующих поколениях, отчего его дети могут быть похожи не на своих родителей, своих дедов и даже на более отдаленных предков. Это, говорит буквально Лукреций, происходит потому, что «отцы в своем собственном теле скрывают множество первоначал в смешении многообразном, из роду в род от отцов к отцам по наследству идущих; так производит детей жеребьевкой Венера, и предков волосы, голос, лицо возрождает она у потомков» (VI, 1220-1224). Эта «жеребьевка Венеры» замечательна! Здесь фактически говорится о том, что в сочетаниях наследственных черт есть элемент случайности, благодаря которому все особи одного и того же вида отличаются друг от друга при общей, конечно, их существенной схожести друг с другом и при отсутствии уродств (которые, конечно, бывают как результат изъянов в наследственном коде). Но это несчастный случай. Лукреций, однако, не доходит до мысли, что «жеребьевка Венеры» может давать такие изменения у потомства, которые приводят к тому, что один вид порождает другой, качественно от него отличный, к идее изменчивости самих видов.

Первичные и вторичные качества. Таких терминов у Лукреция нет, это терминология философии нового времени (Галилей говорил о «первичных качествах», а Локк также и о «вторичных качества»). Но по сути своей проблема первичных и вторичных качеств была поставлена уже Демокритом. Эпикур и Лукреций развивали и детализировали то решение этой проблемы, которое дал ей Демокрит, который думал, что атомам присущи только форма, величина, положение, перемещение в пространстве, т. е. то, что потом стали называть «первичными качествами», но у них нет ни запаха, ни цвета, ни вкуса, т. е. того, что вместе со звуком и осязательностью стали позднее называть «вторичными качествами», однако вторичные качества связаны с первичными причинно: вторичные качества являются следствием первичных, но причиняются они только при воздействия первичных качеств на субъект, на органы чувств субъекта.

Эта мысль была подхвачена всеми, древними атомистами. Согласно Лукрецию, изначальные тела лишены цвета, вкуса, запаха, но, различаясь по формам и фигурам, способны, воздействуя на те или иные органы чувств, вызывать различные ощущения, которые мы ошибочно приписываем самим телам, но на самом деле «у тел основных никакой не бывает окраски» (II, 737), доказательством тому является хотя бы то, что без света нет цвета, а если так, то цвета - не свойства, а явления у (согласно терминологии Лукреция), так что первичные качества можно, пожалуй, сблизить со «свойствами», а вторичные качества - с «явлениями». Конечно, различием форм и фигур первотел легче всего можно объяснить различие в осязании и во вкусе (это чувство наиболее близко к осязанию), поэтому Лукреций, доказывая субъективность вторичных качеств, начинает именно с этого: «…и мед и молочная влага На языке и во рту ощущаются нами приятно; Наоборот же, полынь своей горечью или же дикий Тысячелистник уста кривят нам отвратительным вкусом. Так что легко заключить, что из гладких и круглых частичек То состоит, что давать ощущенье приятное может; Наоборот, то, что нам представляется горьким и терпким, Из крючковатых частиц образуется, тесно сплетенных, А потому пути к нашим чувствам оно раздирает, Проникновеньем своим нанося поранения телу» (П, 398-407). От вкуса Лукреций переходит к звуку и цвету. Он думает, что звук так же порождается в нашем органе слуха, как вкус в языке, что звук состоит из частиц, и он различает «визг от пилы» и звуки кифары, последний состоит из гладких элементов, первый из таких частиц состоять не может. «Не полагай и того, что от сходных семян происходят Краски, которые взор своим цветом прекрасным ласкают. Так же, как те, что нам режут глаза, заставляя слезиться, Или же видом своим возбуждают у нас отвращенье» (II, 418-421). Также зловоние и благовоние вызываются различными по форме частицами, первотелами, элементами. Общий вывод таков: «...все то, что для нас и отрадно, и чувству приятно, Должно в Себе содержать изначальную некую гладкость; наоборот, что для чувств и несносно и кажется жестким, То несомненно в себе заключает шершавое нечто» (II, 422-425), Лукреций, конечно облегчает себе задачу, доказывая объективность вторичных качеств, ставя во главу угла такие явно субъективные критерии, как приятное и неприятное. Необходимо отметить также, что он не только объясняет разность ощущений разностью форм первичных тел, атомов, но и, совершая круг в доказательстве, через различия в ощущениях доказывает различие форм атомов: «...должны далеко не похожие формы Быть у начал, раз они вызывают различные чувства» (II, 442-443).

Необходимо, далее, добавить, что Лукреций не ограничивается объяснением разницы в ощущениях различиями только в формах самих атомов, но придаёт значение и их сочетаниям. Цвет, конечно, субъективен, но он меняется не от субъекту, а от объекта, от сочетания первоначала, завися от того, какие первоначала в какое вступают сочетание и как они взаимно двигаются, поэтому тело может, как бы внезапно менять свою окраску, продолжая оставаться из тех же элементов: «Так, если буря начнет вздымать водяные равнины, Мраморно-белыми тут становятся волны морские», «предмет, представлявшийся черным, Если смешалась его материя и изменился. В ней распорядок начал, и ушло и прибавилось нечто, Может на наших глазах оказаться блестящим и белым».

Лукреций доказывает то, что атомам не могут быть присущи вторичные качества, тем, что вторичные качества изменчивы, и если бы они были присущи самим первоначалам, то те не могли бы быть вечными и неизменными, не могли бы составлять твердый фундамент, прочную основу, на которой разыгрываются многообразные явления, и все превратилось бы ни во что: «Всякий ведь цвет перейти, изменившись, способен во всякий; Но невозможно никак так действовать первоначалам, Ибо должно пребывать всегда нерушимое нечто, Чтобы не сгинуло все совершенно, в ничто обратившись» (II, 749-752).

После сказанного мы можем вернуться к вышепоставленной проблеме - критерием тела является его ощущаемость, но первоначала, «вся природа начал» «лежит далеко за пределами нашего чувства» (II, 312- 313), а ведь это главное: «... при посредстве невидимых тел управляет природа» (I,328). Ответ состоит в том, что отдельные частицы не могут быть восприняты (у Лукреция есть н догадка о «пороге ощущения»), но в больших массах они воспринимаемы, они воспринимаемы как тела - сочетания начал, хотя это восприятие и не похоже на сами начала, не является их адекватным образом.

Проблему вторичных качеств, как мне кажется, удачно решил Аристотель, когда он использовал для этого решения свое нововведение: различение актуального и потенциального. Конечно, без света нет цвета, но и в темноте алая роза является алой в возможности; конечно, когда на алую розу никто не смотрит, т. е. отражаемый ею свет не падает на сетчатку органа зрения, алая роза не алая, но она потенциально алая.

Доказательства существования сверхчувственных тел. Естественно, что, будучи сверхчувственными, первоначала, как и пустота, не могут быть познаны на чувственной ступени познания, но наши чувства дают нам такие сведения о мире, показывают нам такие явления, которые невозможно объяснить, если не домыслить существование сверхчувственных телец. Мы не видим, как высыхает влажное тело, но оно, тем не менее, высыхает; мы не видим запахов, но они есть; мы не видим, как истирается изнутри носимое на пальце кольцо, но оно истирается... Й эти факты и множество с ним сходных говорят, утверждает Лукреций, что в основе всех вещей лежат мельчайшие недоступные нашим чувствам тела, первичные тела, атомы.

Происхождение жизни. В проблеме происхождения жизни, которую и современная наука не может решить, Лукреций занимает принципиально правильные позиции, которые, конечно, имеют общий характер и научно

могли быть раскрыты в I в. до н. э. при тогдашнем уровне физики, химии и биологии. Лукреций не гилозоист. Для него ясно, что сами по себе первоначала не обладают жизнью. Поэтому проблема происхождения

жизни выступает как проблема возникновения живого

из неживого. Поскольку для Лукреция живое - это непременно и чувствующее, проблема происхождения живого из неживого является, с другой стороны, проблемой происхождения чувствующего из бесчувственного.

Это возможно не потому, что первичные тела наделены жизнью и чувством, а благодаря тому, «Как и в порядке, каком сочетаются между собою Первоначала вещей и какие имеют движенья?» (II, 884-885). Обращаясь к своему адресату, философ спрашивает: «Что же такое ещё смущает твой ум и колеблет И заставляет его сомневаться,

что можно началам, Чувства лишенным, рождать существа, одаренные чувством?» (II, 886 888). Здесь важно, «насколько малы те начала, Что порождает собой ощущенья» какой они формы, Также какие у них положенья, движенья, порядок» (II, 894-896). Отстаивая мысль о происхождении живого из неживого, Лукреций проводит аналогию с огнем, в который превращаются сухие поленья при своем разложении в пламени. Он указывает на происхождение птенца из яйца как доказательство своего тезиса о возможности происхождения живого из неживого (яйца). Разделяя общую ошибку о возможности непосредственного зарождения живого из неживого, минуя яйцо, Лукреций на то, что черви якобы непосредственно зарождаются из земли. Доказательством того, что первичные тела не могут обладать жизнью и чувствами, Лукреций считает, как и в случае вторичных качеств, что жизнь преходяща, а чувства изменчивы, поэтому тот, кто утверждает, что «способное к чувству творится Из одаренного им, давая его и началам, Тот вместе с тем признает за началами смертную сущность» (II, 902- 904). Если начала имели бы чувства, то они могли бы смеяться и плакать, могли бы рассуждать о собственных первоначалах, но «если вполне во веем они смертным подобны, Значит, и сами должны состоять из других элементов, Эти - опять из других, и конца ты нигде не положишь» (II, 980-982) - «вздор это все, да и прямо безумье» (II, 985), «без всяких начал смеющихся можно смеяться И разуметь и в ученых словах излагать рассужденья, Не состоя из семян и разумных и красноречивых» (II, 986-988).

Смерть. Смерть противоположна жизни. Смерть не есть переход бытия в небытие, поскольку смерть не имеет силы над первоначалами и над материей как совокупностью этих первоначал. Смерть расторгает лишь сочетания первоначал, в результате чего живое становится неживым, чувствующее - бесчувственным. Но тут же жизнь производит иные сочетания. Смерть и жизнь неразделимы, всему, что сложено из первоначал, положен предел, гибель сложного справедлива и естественна, но также и естественна и жизнь. Конкретно же «то побеждают порой животворные силы природы, То побеждает их смерть. Мешается стон похоронный и жалобным криком детей, впервые увидевших солнце. Не было ночи такой, ни дня не бывало, ни утра, Чтобы не слышался плач младенческий, связанный с воплем, сопровождающим смерть и мрачный обряд погребальный» (II, 575-580).

Душа. Но люди верят, что смерть поражает только тело; душа же, как особая сущность бессмертна, и она или уходит в подземное царство мертвых, или вселяется в другое тело. Выше мы отметили, что это важнейшая проблема для Лукреция, ибо с ней связаны основы опровержения загробной жизни, а следовательно, и религии, которая прежде всего есть система подготовки человека к загробной жизни, система запугивания людей этой самой жизнью, система, которая предлагает людям свои услуги для облегчения этой самой загробной жизни, которая может быть и ужаснейшим длительным, а то и вечным страданием, но может стать и длительным, а то и вечным наслаждением, описание которого, правда, всегда бледнее описания страданий, как это видно в «Божественной комедии» Данте, что объясняется тем, что наша реальная земная и единственная жизнь ближе все же к аду, чем к раю.

Опровержение учения о переселении душ (метемпсихоза). Лукреций делает это очень убедительно. А ведь это вера широко распространена даже в наши дни: В переселение душ в Древней Греции и Риме верили пифагорейцы, а до них - греческие орфики, его развивал Платон, не говоря уже о широком и глубоком распространении этого учения в Индии, где оно известно под названием сансары. Лукреций показывает внутреннюю противоречивость учения. Если душа, обладая, бессмертной природой, вселилась в наше тело, существуя еще до него, то «почему же тогда мы не помним о жизни прошедшей, Не сохраняем следов, совершившихся раньше событий» (III, 672-673). Говорят, что душа забывает о своих прошлых воплощениях, но в таком случае, совершенно правильно замечает философ, «коль духа могла измениться столь сильно способность, Что совершенно о всем миновавшем утратил он память, Это, как думаю я, отличается мало от смерти. И потому

мы должны убедиться, что бывшие души Сгибли, а та,

что теперь существует, теперь и родилась» (III, 674 - 678). Лукреций выдвигает и другой остроумный довод против теории метемпсихоза: «Если ж была бы душа бессмертна и вечно меняла б Тело на тело, то нрав у животных тогда бы мешался: Часто бежали бы прочь, нападенья пугаясь рогатых Ланей, гигантские псы, трепетал бы в воздушных высотах Сокол парящий и вдаль улетал бы, завидя голубку, Ум оставлял бы людей, разумели бы дикие звери» (III, 748-753).

Кроме того, и это главное, душа настолько тесно связана с телом, что непонятно, как она может так проникнуть во все его органы, если будет чем-то, что может приходить в какое-то вместилище и уходить из него.

Строение души. Лукреций смело поднимает одну из труднейших проблем, которая волновала лучшие умы человечества на протяжении веков.

Эту проблему по сложности можно разве сопоставить с социобиологическим вопросом о соотношении в человеке социального и биологического. Мы же говорим здесь о психофизической проблеме, об отношении души и тела.

Лукреций, вслед за Демокритом и Эпикуром, убежден в телесности души, так что отношение души и тела есть отношение двух тел, из которых одно (душа) находится в другом (тело), и это возможно, так как тело состоит из первоначал, разделенных пустотой. В этой пустоте и находится телесная душа. Она состоит из тепла, частиц воздуха, ветра и еще некой четвертой сущности (см. III, 241), о которой Лукреций ничего конкретного не говорит, указывал лишь на то, что благодаря этой четвертой сущности возникают чувства и мысль, более «Никакого ей нету названья, Тоньше ее ничего и подвижнее нету в природе, И элементов ни в чем нет более мелких и гладких; Первая в членах она возбуждает движения чувства. Ибо, из мелких фигур состоя, она движется первой; Следом за нею тепло и ветра незримая сила Движутся, воздух затем, а затем уж и все остальное» (III, 242-248).

Это представление о душе как носительнице чувств и ума (духа) несколько расходится с тем, что говорилось о чувствах во второй книге,- здесь ведь получается, что чувства и ум - не следствие особого сочетания первотел, а присущи особым первотелам, правда, не каждому отдельно, а в их совокупности, и не отдельно от тела, а в связи с телом.

Лукреций доказывает, что душа не может существовать без тела, а живое тело не может сохранить жизнь без души. Душа, дух, ум растут вместе с телом, «после ж, когда расшаталось от старости тело И одряхлели от лет всесильных разбитые члены, Разум хромеет, язык заплетается, ум убывает; Все пропадает тогда и все одновременно гибнет. Следственно, должно совсем и душе, наконец, разлагаться И, распускаясь, как дым, уноситься в воздушные выси, Так как мы видим, она, одновременно, как указал я, С телом рождаясь, растет и под бременем старости никнет» (III, 451-458). Лукреций обращает внимание на то, что состояние тела отражается и на состоянии души, так сказать, эпизодически; например, принимая в тело вино, мы изменяем и состояние души, не только заплетаются ноги, но и ум затуманен: Так же и при болезни тела страдает и дух: «...коль болезнь поражает нам тело, то часто Дух начинает блуждать «высказывать вздорные МЫСЛИ» (III, 463-464). Но Лукреций допускает и некоторую независимость духа от тела, т, е. одного тела от другого тела, а потому может быть так, что «болен наш дух, А тело здорово и бодро» (III, 109). Ведь таким же образом один член может быть болен, а остальные здоровы (иначе наступила бы смерть как болезнь всего тела). Лукреций говорит: «Я утверждаю, что дух,-мы его и умом называем,- Где пребывают у нас и сознанье живое и разум, Есть лишь отдельная часть человека, как руки и ноги Или глаза составляют живого создания части» (III, 94-97). В связи с этим своим тезисом Лукреций подвергает критике понимание души как гармонии частей тела. Если было бы так, то тогда не понятно, как может быть болен дух при здоровом теле. Телесность духа и души доказывает и то, что они движут, а тело, члены тела, могут быть движимы только телом.

Душа, дух, ум. Выше мы употребляли эти термины как синонимы, и это имело свое основание ввиду того, что у Лукреция они неразрывно связаны: «дух и душа состоят меж собою В тесной связи и с собой образуют единую сущность» (III, 137--138), но все-таки между ними есть и различия. Лукреций отождествляет дух разумом или умом и помещает его в середину груди, «часть остальная души, что рассеяна всюду по телу, Движется волей ума и его мановенью подвластна», из чего можно думать, что дух - часть души, ибо есть дух и «часть остальная души».

Парадокс души. Парадоксом учения Лукреция о душе является то, что душа, будучи телом, не имеет веса, а ведь всякое тело должно иметь вес и «давить книзу». Но здесь Лукрецию никуда не деться, он не может идти против очевидности: вес умершего человека ее менее чем когда он был жив, а ведь он утратил душу, которая, выйдя из тела, тут же рассеивается: «Только лишь дух и душа, покидая его (тело) удалятся, Убыли ты никакой не заметишь во всем его теле,- Видом и весом оно неизменно: все смерть сохраняет, Кроме лишь жизненных чувств у него и горячего жара» (III, 212-215). Выход из этого противоречия Лукреций пытается найти в мысли о чрезвычайной мелкости семян души: «...дух и душа по природе Из исключительно мелках семян состоят несомненно, Ибо они, уходя, ничего не уносят из веса» (III, 228-230), Это, конечно, не решение вопроса: как бы мала ни была душа, она, будучи телом, должна иметь вес, поэтому Лукреций, изменяя своему тезису о том, что душа - часть тела, тело в теле, сравнивает душу с ароматом благовонного масли или с букетом вина, а вот это гораздо ближе к истине, чем вульгарное отелесивание души и духа, ближе к пониманию сознания как свойства.

Опровержение страха смерти. Древних, по-видимому, пугала и смерть как прекращение жизни и смерть как продолжение жизни. Поэтому борьба Лукреция со страхом смерти ведется по двум направлениям: он доказывает, что раз душа смертна, то нет загробного существования и нечего бояться смерти как перехода в какой-то новый неведомый и страшный мир, и он, а это труднее, доказывает, что смерть естественна, и здесь он не столько доказывает, сколько высмеивает тех, кто боится расстаться с жизнью. Кроме того, людей беспокоит, что будет с их телом. Начнем с последнего: «...тому, кто живой представляет себе, что по смерти Тело терзают его и птицы и дикие звери, Жалко себя самого? он себя отделить не способен И отрешиться вполне от простертого трупа: себя он Видит лежащим пред ним и свои придает ему чувства. В негодовании он на то, что смертным родился, Не сознавая того, что при истинной смерти не может Быть никого, кто мот бы, как живой; свою гибель оплакать, Видя себя самого терзаемым или сожженным» (III, 879-887). Такой человек «бессознательно мнит, что не весь он по смерти погибнет» (III, 878).

Такой человек думает, что у него после смерти будут не только телесные, но и душевные муки, «ведь никогда ни твой радостный дом, ни жена дорогая Больше не примут тебя, не сбегутся и милые дети Наперерыв целовать и наполнить отрадою сердце. Не в состоянии ты уже больше способствовать благу И процветанию родных» (III, 894-898). Но такой человек забывает, что после смерти у него не будет никакой тоски и никакого стремления ко всем этим благам.

Здесь Лукреций совершенно игнорирует то, что существует смерть до смерти, что если даже не страшно умереть, то страшно умирать хотя бы даже в своем воображении, предвидя неизбежный конец и расставание со своими близкими и сознавая то, что уже ничем им нельзя будет помочь. Впрочем, Лукреций сам чувствует эту слабость своей позиции и начинает дискредитировать жизнь, изображая ее с негативной стороны: «То, чего у нас нет, представляется нам вожделенным, Но, достигая его, вожделенно мы ищем другого, И неуемной всегда томимся мы жаждою жизни» (III, I082-1083).Однако продолжением жизни нельзя добиться новых утех. Природа говорит такому человеку: «Нет у меня то, что тебе смастерить и придумать Я бы в утеху могла: остается извечно все то же; Даже коль тело твое не успело и члены Не ослабели от лет,- все равно остается все то же, Если тебе пережить суждено поколенья людские Или, если, лучше сказать, даже вовсе избегнешь ты смерти» (III, 944-949). Итак, самая сладкая жизнь не может длиться вечно - наступает скука повторения.

Лукреций знает о том, что людей не только волнует утрата жизненных радостей, но и мучает сознание того, что их не будет в будущем. На это он возражает, напоминая, что ведь нас мало волнует то, что нас не было в прошлом; мы не будем знать никакой печали в будущем, как не знали ее и до своего рождения.

После смерти нам не угрожают будущие исторические катастрофы, войны и т. п., как нам не угрожало все-то, что было до нашей жизни.

Что же кажется страха перед загробным существованием, то Лукреций его опровергает, говоря о смертности души и о том, что никакого загробного существования нет.

Лукреций учитывает и мнение тех, кто думает, что с исчезновением веры в загробное существование исчезнет страх наказаний и возрастет преступность. На это Лукреций решительно отвечает: «Что же до Кербера, Фурий, а также лишенного света Тартара, что изрыгает из пасти ужасно пламя, Этого нет нигде, да и быть, безусловно, не может. Страх наказаний, зато существует при жизни за наши Злые дела по заслугам и кара за преступность» (III, 1011-1015).

Все некогда жившие люди умерли, и малые, и великие. Смерть - естественное явление природы, «Ибо отжившее все вытесняется новым, и вещи Восстанавливаются вновь одни из других непременно, И не уходит никто в преисподней мрачную бездну, Ибо запас вещества поколениям нужен грядущим, Но и они за тобой последуют, жизнь завершивши; И потому-то, как ты, они сгинули раньше и сгинут. Так возникает всегда неизменно одно из другого. В собственность жизнь никому не дается, а только на время...» (III, 964-972). Особенное возмущение вызывает у Лукреция старик, который цепляется за жизнь, на которого природа кричит: «Пренебрегая наличным, о том, чего нет, ты мечтаешь» (III, 957),«брось все то, что годам твоим чуждо, И равнодушно отдай свое место потомкам: так надо» (III, 961 – 962).

Лукреций противопоставляет жизнь и смерть как смертное бессмертному. Бессмертна только смерть, всех ожидает; «вечная смерть», и «в не бытии пребывать суждено одинаково долго Тем, кто конец положил своей жизни, и также Тем, кто скончался уже на месяцы раньше и годы» (III, 1092-1094).

Такова суровая философия Лукреция. Вот почему она была ненавистна толпе. Людям все же трудно смириться с мыслью о своей смерти. Им нужен утешающий их обман, поэтому голос Лукреция остался голосом вопиющего в пустыне, и победили те мировоззрения, которые обещали людям вечную жизнь.

Бесконечность мирозданья. В древние времена преобладала мысль о конечности мира. Так думал Платон. Так думал и Аристотель со своей совершенно не научной и вздорной космологией. Так думали и стоики с их единственным миром. Лукреций остро осознавал, что его мировоззрение резко отличается от ходячих представлений о мире. Поэтому, обращаясь к своему адресату, Лукреций говорит: «В новом обличье предстать пред

тобою должно мирозданье» (II, 1025). Действительно, та картина мира, которую рисует своей мыслью [ «стараемся мы доискаться, Что находится там, куда мысль устремляется наша И улетает наш ум, подымаясь а паренье свободном» (II, 1045-1048)] Лукреций, грандиозна и величественна. Вселенная пространственно беспредельна: «...лежащему вне, за пределами нашего мира, Нету пространства границ» (II, 1044-1045), «повсюду, во всех направленьях С той и с другой стороны, и вверху и внизу у Вселенной Нет предела» (III, 1048-1050), «всюду кругом бесконечно пространство зияет» (II, 1053). Лукреций не просто догматически постулирует бесконечность пространства, но и пытается это обосновать: «Нет никакого конца ни с одной стороны

у Вселенной, Ибо иначе края непременно она бы имела» (I, 958 – 959). А если бы был край, то, оказавшись на этом краю, могли бы мы бросить за этот край копье? Здесь возможны два предположения: копье полетело за

край Вселенной и копью что-то помешало лететь. Оба предположения, думает философ, нелепы, «ни одно не дает тебе выхода, и согласиться должен ты, что без конца распростерто пространство Вселенной»(I, 975 – 976).Копье полетит, но это означает, что оно пущено не с края и так будет всякий раз, так что «для полета всегда беспредельно продлится возможность» (I, 983).

Но в пространственно бесконечной Вселенной должно быть и бесчисленное количество первотел, иначе бы бесконечной и беспредельной Вселенной просто затерялись бы, «материи всей совокупность, расторгнув все связи, Вся унеслась бы тогда, в пустоте необъятной рассеясь» (I, 1017-1018), и она «никогда не могла бы сгуститься и ничего породить, неспособная вместе собраться» (I, 1019-1020), иначе говоря, «раз где-нибудь ты предположишь в телах недостаток, Здесь распахнутся вещам широкие смерти ворота, И через них, уносясь, толпою материя хлынет» (I, 1111 - 1113)

А если материя изобильна и места полно, то, что мешает тому, чтобы помимо нашего мира были и другие миры? Ведь «вещей семена неизменно способна природа Вместе повсюду сбивать, собирая их тем же порядком, Как они сплочены здесь» (II, 1072-1074). К тому же в мире нет ничего единственного в своем роде: и люди, и горные звери, и рыбы не существуют в одном экземпляре. «Следственно, надо признать, что подобным же образом небо, Солнце, луна и земля, и моря, и все прочие вещи Не одиноки» (II, 1084-1086).

Земля. Лукреций думает, что наш мир находится в состоянии упадка и приближается к гибели. Доказательством тому он видит в понижении плодородия земли. Земля выделяется Лукрецием из числа других материальных стихий как то, что содержит в себе наибольшее количество самых разнообразных первоначал, чем объясняется ее плодородие: «...так как многих вещей в ней содержатся первоначала, Может на свет выводить она многое способом разным».

Лукреций описывает религиозный культ земли, распространенный в Италии, связанные с этим культом мифы, но решительно заключает, что «Как ни прекрасны и стройны чудесные эти преданья Правдоподобия в них, однако же, нет никакого».



Введение

Актуальность данной работы обусловлено тем, что в современном обществе значительно возросла роль науки. Наука представляет собой продукт развития мысли древних философов. В 30-х гг. до н.э. новым научным центром становится Рим со своими интересами и своим духовным климатом, ориентированным на практичность и результативность. Закончился период расцвета великой эллинис-тической науки.

Упадок традиционных религиозных представлений, традиционной морали, рост разочарования явились следствием изменения образа жизни, обострения внутренних и внешних противоречий. Поиск новых идеалов шел параллельно с внедрением в Рим греческих политико-философских учений. В Риме не было собственных философских школ, но эллинистические, греческие учения так или иначе приспосабливались, перерабатывались в соответствии с ценностями Римской культуры.

В Древнем Риме было немало талантливых натурфилософов, внесших определенный вклад в прогресс естествознания. Но все же новых идей в этот период было выдвинуто значительно меньше, чем в истории Древней Греции. Этот период связан с именами Тита Лукреция Кара (I в.до н.э.) автора известной поэмы «О природе вещей», Клавдия Птолемея (прибл. 90-168 гг. н.э.), автора труда «Математическая система»

Цель работы: изучить древнеримский период античной натурфилософии.

Тит Лукреций Кар

Тит Лукреций Кар - древнеримский философ, прославился своей философской поэмой «О природе вещей», написанной на латинском языке.

Произведение «О природе вещей» представляет собой по содержанию полную энциклопедию эпикуреизма. Более того, она предлагает наиболее полную картину всей античной атомистики. Художественная форма изложения дает дополнительную аргументацию всем философским положениям Лукреция. Философ исходит из того, что человеку требуется философия, которая давала бы основу спокойного существования. Задача состоит в том, чтобы противостоять врагам человеческого счастья - страху смерти, страху загробного возмездия и страху богов, их вмешательства в жизнь человека. Этим страхам можно противостоять, если человек будет знать свое истинное положение в мире, свою истинную природу, а для этого требуются знание, философия. От страхов можно освободиться в том случае, если человек будет знать, как устроен окружающий мир и сам человек. Но знание природы - не самоцель, оно важно, считает Лукреций, для того, чтобы достичь безмятежного существования. Завершением исследования природы должна стать этика - наука о счастье. В поэме Лукреция наиболее разработанная часть - все-таки учение о природе. Лукреций исходит из того, что ничто не может возникнуть из ничего и ничто не превращается в ничто. Вещи лишь разлагаются на составляющие их элементы. В мире существуют лишь тела и пространство. Тела характеризуют их свойства, которые нельзя отделить от тел. Тела бывают или сложные, или простые. Простые тела - это неразложимые дальше частицы материи. Бесконечной делимости частиц Лукреций не допускает. Хотя Лукреций излагал атомистическую концепцию, он не употреблял слово «атом», а заменял его различными другими названиями: «тельца», «семена» и др. Атомы как первоначала вещей невидимы, непроницаемы, обладают плотностью и тяжестью, различаются фигурой и величиной, местоположением и количеством (в соединениях). Они не обладают свойствами и качествами, которые присущи только телам. Свойства тел зависят от формы атомов, их количества и расположения. Форма атомов разнообразна. В соответствии с учением Эпикура Лукреций различал три вида движения атомов: 1) движение по прямой линии вследствие тяжести; 2) самопроизвольное отклонение; 3) движение от толчка. Спонтанным отклонением атомов Лукреций объяснял и возникновение миров, которое происходит, по мнению Лукреция, без всякого вмешательства богов. «Не для нас, - писал он, - отнюдь не божественной создана волей эта природа вещей» В природе происходит, по мнению Лукреция, бесконечное изменение, постоянное образование и гибель миров. Вселенная бесконечна, как бесконечно пространство. Лукреций полагал, что жизнь возникла путем самозарождения из «первоначал». Организмы в прошлом возникли в определенном порядке, а именно: растения, животные, люди. Лукреций отрицал учение о переселении душ, утверждал неразрывную связь тела и души, духа. Он не признавал страха смерти, считая, что смерть - это избавление от страданий, а страх смерти возникает вследствие незнания людьми законов природы. В учении о познании Лукреций исходит из того, что чувственное восприятие дает нам объективное знание действительности. Ощущения он понимает как образы, которые истекают от предметов. Лукреций, как и Эпикур, считал не только допустимой, но и необходимой множественность объяснений природных явлений. Для каждого явления возможны самые разнообразные объяснения, и каждое объяснение будет вполне приемлемо. Лукреций вслед за Эпикуром повторяет пример в подтверждение этой своей позиции. Можно считать верным и то, что каждый день возникает новое Солнце, и то, что на небе появляется прежнее светило. Одинаково правильно и то, что Луна шаровидна и сияет отраженным от Солнца светом, и то, что Луна сияет собственным светом. Хотя Лукреций верит в познаваемость мира, он полагает, что при современном состоянии науки нельзя утверждать это определенно. В вопросе понимания общества он стремился все объяснить естественными причинами.