Б. «Начала философии

История философии знает множество определений философии и ее предмета – образных и метафорических, общих и частных. Они отражают многообразие ее истолкований и представлений о сфере ее интересов, свойственное великим творцам философии. Интересно проанализировать этимологию слова «философия», понять его изначальное буквальное значение. Древнегреческое слово «φιλοσοφία» восходит к двум другим словам – «φιλειν (любить)» и «σοφία (мудрость)». Таким образом, этимологически «философия» – это любовь к мудрости, любомудрие, а философ – это тот, кто любит мудрость (φιλει το σοφόν). По свидетельству Диогена Лаэртского, свое имя философия получила от древнегреческого философа и математика Пифагора (ок. 570 – ок. 497 гг. до н.э.): «Философию философией (любомудрием), а себя философом впервые стал называть Пифагор … мудрецом же, по его словам, может быть только бог, а не человек. Ибо преждевременно было бы философию называть «мудростью», а упражняющегося в ней – «мудрецом», как если бы он изострил уже свой дух до предела; а философ – это просто тот, кто испытывает влечение к мудрости». При этом следует обратить внимание на тот интересный факт, что если понятие мудрости и слово, его обозначающее, встречается в литературных источниках всех древних народов, то понятие философии встречается только в литературе древнегреческой, а в языках других народов древнего мира оно отсутствует. У древних греков слово «философия» означало стремление к мудрости, к знанию, к пониманию сущности вещей. Именно в Древней Греции, где в период VIII-V вв. до н.э. и зародилась философия как специфическая форма духовной деятельности, сформировалось исторически первое, иногда называемое «староантичным», понимание философии и ее предмета. Оно связано с отделением совокупного, тогда еще нерасчлененного и неразделенного на составные части, научного знания о мире от ненаучных мифологических представлений. Слово «философия» было в это время синонимом научного знания в целом.

Такой подход можно обнаружить, например, в трудах величайшего философа и ученого Древней Греции Аристотеля (384-322 гг. до н.э.), разделявшего философию на теоретическую (включавшую метафизику (первую философию), физику, математику), практическую (включавшую этику, политику, экономику), творческую (включавшую поэтику, риторику, искусства). Представляет интерес понимание Аристотелем первой философии и ее предмета, в качестве которого древнегреческий философ называет первые причины и сущее как таковое: «Есть некоторая наука, исследующая сущее как таковое... Эта наука не тождественна ни одной из так называемых частных наук, ибо ни одна из других наук не исследует общую природу сущего как такового…». Физику как умозрительное знание о природе Аристотель называет второй философией, что еще раз доказывает ее отнесение в сферу философского знания. Таким образом, философия у Аристотеля (и, в первую очередь, первая философия) понимается достаточно широко, будучи направленной на познание сущего, на выявление его важнейших аспектов, сторон, структуры. Первая философия, по мнению древнегреческого философа, дает начала и принципы прочим научным дисциплинам. Вот, например, как он трактует соотношение предметов математики и философии: «И вообще может возникнуть сомнение, какая же наука должна исследовать материю математических предметов. Это и не учение о природе…, и не наука, рассматривающая доказательство и познание. Стало быть, остается только одно: что этим занимается предлежащая нам философия…. Хотя математика на свой лад и пользуется общими положениями, но начала математики должна исследовать философия». Это аристотелевское представление о философии было широко распространенным и далеко вышло за временные рамки античности.

Так, например, французский философ XVII века Рене Декарт также следует еще аристотелевской традиции, рассматривая вопрос о сущности философии: «Прежде всего, я хотел бы выяснить, что такое философия, начав с обычного, а именно с того, что слово «философия» обозначает понятие мудрость и что под мудростью понимается не только благоразумие в делах, но также и совершенное знание всего, что может познать человек; это же знание, которое направляет нашу жизнь, служит сохранению здоровья, а также открытиям во всех искусствах. А чтобы оно стало таковым, оно необходимо должно быть выведено из первых причин так, чтобы тот, кто старается овладеть им (а это и значит, собственно, философствовать), начинал с исследования этих первых причин, именуемых первоначалами». Декарт понимает философию как основу знания, которая разрабатывает начала другим наукам: «…должно серьезно отдаться подлинной философии, первой частью которой является метафизика, где содержатся начала познания; среди них – объяснение главных атрибутов Бога, нематериальности нашей души, а равно и всех остальных ясных и простых понятий, какими мы обладаем. Вторая часть – физика; в ней, после того как найдены истинные начала материальных вещей, рассматривается главным образом, как образован весь Универсум; затем, особо, какова природа Земли и всех остальных тел, находящихся около Земли… Далее должно… исследовать природу растений, животных, а особенно человека… Таким образом, вся философия подобна дереву, корни которого – метафизика, ствол – физика, а ветви, исходящие из этого ствола, - все прочие науки, сводящиеся к трём главным: медицине, механике и этике. Последнюю я считаю высочайшей и совершеннейшей наукой, которая предполагает полное знание других наук и является последней ступенью к высшей мудрости». Взгляд на философию как на достаточно широкую сферу знаний о мире, понимание метафизики и физики в этой формуле восприняты из аристотелевской традиции, а значительная роль, отводимая конкретно-научным дисциплинам, безусловно, определена Новым временем и заметным в этот период прогрессом естественных наук, приобретающих все большую практическую значимость. В связи с этим, Декарт говорит о пользе философии, которая раскрывается в ее плодах: «Подобно тому, как плоды собирают не со ствола дерева, а только с концов его ветвей, так и особая полезность философии зависит от тех ее частей, которые могут быть изучены только под конец».

Аналогичный подход возможно обнаружить у Ф.Бэкона(1561-1626), Т.Гоббса (1588-1679), И.Ньютона (1643-1727). Вот, к примеру, как выражал его Томас Гоббс: «Истинная мудрость есть не что иное, как познание истины в любом предмете. Поскольку же она вытекает из памяти о вещах благодаря определенным и точным наименованиям, она представляет собой результат не внезапного мощного прорыва души, а подлинного разума, то есть философии. Именно через нее открывается путь от созерцания отдельных предметов к общим понятиям. И эта философия делится на столько же ветвей, сколько существует родов вещей, которые могут быть доступными человеческому разуму… Наука, изучающая формы, называется геометрией, наука о движении – физикой, наука о естественном праве называется философией морали, тогда как вся наука в целом называется философией».

В «староантичном» представлении о соотношении философии и частных наук был заложен исток, импульс для дальнейшего самоопределения философии, постепенно приведший к формированию так называемого традиционного понимания.

<...> Прежде всего я хотел бы выяснить, что такое философия, сделав почин с наиболее обычного, с того, например, что слово «философия» обозначает занятие мудростью и что под мудростью понимается не только благоразумие в делах, но также и совершенное знание всего того, что может познать человек; это же знание, которое направляет самую жизнь, служит сохранению здоровья, а также открытиям во всех науках. А чтобы философия стала такой, она необходимо должна быть выведена из первых причин так, чтобы тот, кто старается овладеть ею (что и значит, собственно, философствовать), начинал с исследования этих первых причин, именуемых началами. Для этих начал существует два требования. Во-первых, они должны быть столь ясны и самоочевидны, чтобы при внимательном рассмотрении человеческий ум не мог усомниться в их истинности; во-вторых, познание всего остального должно зависеть от них так, что хотя начала и могли бы быть познаны помимо познания, прочих вещей, однако, обратно, эти последние не могли бы быть познаны без знания начал. При этом необходимо понять, что здесь познание вещей из начал, от которых они зависят, выводится таким образом, что во всем ряду выводов нет ничего, что не было бы совершенно ясным. Вполне мудр в действительности один бог, ибо ему свойственно совершенное знание всего; но и люди могут быть названы более или менее мудрыми сообразно тому, как много или как мало они знают истин о важнейших предметах. <...>

Философия (поскольку она распространяется на все доступное для человеческого познания) одна только отличает нас от дикарей и варваров и <...> каждый народ тем более гражданственен и образован, чем лучше в нем философствуют; поэтому нет для государства большего блага, как иметь истинных философов. <...> Действительно, те, кто проводит жизнь без изучения философии, совершенно сомкнули глаза и не заботятся открыть их; между тем удовольствие, которое мы получаем при созерцании вещей, видимых нашему глазу, отнюдь не сравнимо с тем удовольствием, какое доставляет нам познание того, что мы находим с помощью философии. К тому же для наших нравов и для жизненного уклада эта наука более необходима, чем пользование глазами для направления наших шагов. Неразумные животные, которые должны заботиться только о своем теле, непрерывно и заняты лишь поисками пищи для него; для человека же, главною частью которого является ум, на первом месте должна стоять забота о снискании его истинной пищи - мудрости. <...> Нет такого самого последнего человека, который был бы так привязан к объектам чувств, что когда-нибудь не обратился бы от них к чему-то лучшему, хотя бы часто и не знал, в чем последнее состоит. Те, к кому судьба наиболее благосклонна, кто в избытке обладает здоровьем, почетом и богатством, не более других свободны от такого желания; я даже убежден, что они сильнее прочих тоскуют по благам более значительным и совершенным, чем те, какими они обладают. А такое высшее благо, как показывает даже и помимо света веры один природный разум, есть не что иное, как познание истины по ее первопричинам, то есть мудрость; занятие последнею и есть философия. Так как все это вполне верно, то нетрудно в том убедиться, лишь бы правильно все было выведено. Но поскольку этому убеждению противоречит опыт, показывающий, что люди, более всего занимающиеся философией, часто менее мудры и не столь правильно пользуются своим рассудком, как те, кто никогда не посвящал себя этому занятию, я желал бы здесь кратко изложить, из чего состоят те науки, которыми мы теперь обладаем, и какой ступени мудрости эти науки достигают. Первая ступень содержит только те понятия, которые благодаря собственному свету настолько ясны, что могут быть приобретены и без размышления. Вторая ступень охватывает все то, что дает нам чувственный опыт. Третья - то, чему учит общение с другими людьми. Сюда можно присоединить, на четвертом месте, чтение книг, конечно не всех, но преимущественно тех, которые написаны людьми, способными наделить нас хорошими наставлениями; это как бы вид общения с их творцами. Вся мудрость, какою обычно обладают, приобретена, на мой взгляд, этими четырьмя способами. Я не включаю сюда божественное откровение, ибо оно не постепенно, а разом поднимает нас до безошибочной веры. Однако во все времена бывали великие люди, пытавшиеся присоединять пятую ступень мудрости, гораздо более возвышенную и верную, чем предыдущие четыре; по-видимому, они делали это исключительно так, что отыскивали первые причины и истинные начала, из которых выводили объяснения всего доступного для познания. И те, кто старался об этом, получили имя философов по преимуществу.

Никому, однако, насколько я знаю, не удалось счастливое разрешение этой задачи. <...> Всего меньше учившиеся тому, что до сей поры обыкновенно обозначали именем философии, наиболее способны постичь подлинную философию.

При изучении природы различных умов я заметил, что едва ли существуют настолько глупые и тупые люди, которые не были бы способны ни усваивать хороших мнений, ни подниматься до высших знаний, если только их направлять по должному пути. Это можно доказать следующим образом: если начала ясны и из них ничего не выводится иначе как при посредстве очевиднейших рассуждений, то никто не лишен разума настолько, чтобы не понять тех следствий, которые отсюда вытекают.

Нужно заняться логикой, но не той, какую изучают в школах: последняя, собственно говоря, есть лишь некоторого рода диалектика, которая учит только средствам передавать другим уже известное нам и даже учит говорить, не рассуждая о многом, чего мы не знаем; тем самым она скорее извращает, чем улучшает здравый смысл. Нет, сказанное относится к той логике, которая учит надлежащему управлению разумом для приобретения познания еще не известных нам истин; так как эта логика особенно зависит от подготовки, то, чтобы ввести в употребление присущие ей правила, полезно долго практиковаться в более легких вопросах, как, например, в вопросах математики. После того как будет приобретен известный навык в правильном разрешении этих вопросов, должно серьезно отдаться подлинной философии, первою частью которой является метафизика, где содержатся начала познания; среди них имеется объяснение главных атрибутов бога, нематериальности нашей души, равно и всех остальных ясных и простых понятий, какими мы обладаем. Вторая часть - физика; в ней, после того как найдены истинные начала материальных вещей, рассматривается, как образован весь мир вообще; затем, особо, какова природа земли и всех остальных тел, находящихся около земли, как, например, воздуха, воды, огня, магнита и иных минералов. Далее, должно по отдельности исследовать природу растений, животных, а особенно человека, чтобы удобнее было обратиться к открытию прочих полезных для него истин. Вся философия подобна как бы дереву, корни которого - метафизика, ствол - физика, а ветви, исходящие от этого ствола, - все прочие науки, сводящиеся к трем главным: медицине, механике и этике. Под последнею я разумею высочайшую и совершен­нейшую науку о нравах; она предполагает полное знание других наук и есть последняя ступень к высшей мудрости. Подобно тому как плоды собирают не с корней и не со ствола дерева, а только с концов его ветвей, так и особая полезность философии зависит от тех ее частей, которые могут быть изучены только под конец.

<...> Я скажу здесь, какие, по моему мнению, плоды могут быть собраны с моих «Начал». Первый из них - удовольствие, испытываемое от нахождения здесь многих до сих пор неизвестных истин; ведь хотя истины часто не столь сильно действуют на наше воображение, как ошибки и выдумки, ибо истина кажется менее изумительной и более простой, однако радость, приносимая ею, длительнее и основательнее. Второй плод - это то, что усвоение данных «Начал» понемногу приучит нас правильнее судить обо всем встречающемся и таким образом стать более рассудительными - результат, прямо противоположный тому, какой производит общераспространенная философия; легко ведь подметить на так называемых педантах, что она делает их менее восприимчивыми к доводам разума, чем они были бы, если бы никогда ее не изучали. Третий плод - в том, что истины, содер­жащиеся в «Началах», будучи наиболее очевидными и достоверными, устраняют всякое основание для споров, располагая тем самым умы к кротости и согласию; совершенно обратное вызывают школьные контраверсии, так как они мало-помалу делают изучающих все более педантичными и упрямыми и тем самым становятся, быть может, первыми причинами ересей и разногласий, которых так много в наше время. Последний и главный плод этих «Начал» состоит в том, что, разрабатывая их, можно открыть великое множество истин, которых я там не излагал, и, таким образом, переходя постепенно от одной к другой, со временем прийти к полному познанию всей философии и к высшей степени мудрости. Ибо, как видим по всем наукам, хотя вначале они грубы и несовершенны, однако, благодаря тому что содержат в себе нечто истинное, удостоверяемое результатами опыта, они постепенно совершенствуются; точно так же и в философии, раз мы имеем истинные начала, не может статься, чтобы при проведении их мы не напали бы когда-нибудь на другие истины. Нельзя лучше доказать ложность аристотелевых принципов, чем отметив, что в течение многих веков, когда им следовали, не было возможности продвинуться вперед в познании вещей. <...>

Я знаю, что может пройти много веков, прежде чем из этих начал будут выведены все истины, какие оттуда можно извлечь, так как истины, какие должны быть найдены, в значительной мере зависят от отдельных опытов; последние же никогда не совершаются случайно, но должны быть изыскиваемы проницательными людьми с тщательностью и издержками. <...>

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

ОБ ОСНОВАХ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ

1. О том, что для разыскания истины, необходимо раз в жизни, насколько это возможно, поставить все под сомнение. Так как мы были детьми, раньше чем стать взрослыми, и составили относительно предметов, представлявшихся нашим чувствам, разные суждения, как правильные, так и неправильные, прежде чем достигли полного обладания нашим разумом, то некоторые опрометчивые суждения отвращают нас от истинного познания и владеют нами настолько, что освободиться от них мы, по-видимому, можем не иначе, как решившись хотя бы раз в жизни усомниться во всем том, по поводу чего обнаружим малейшие подозрения в недостоверности. <...>

3. О том, что для руководства нашими поступками мы не должны следовать такому сомнению. <..> Я не предлагаю пользоваться методом сомнения вообще, а лишь тогда, когда мы задаемся целью созерцания истины. Ибо несомненно, что для руководства в жизни мы часто вынуждены следовать взглядам, которые лишь вероятны, по той причине, что случай совершать поступки почти всегда проходит прежде, чем мы можем разрешить все сомнения. И если по поводу одного и того же предмета встречается несколько взглядов, то хотя бы мы и не усматривали большей правдоподобности в одном из них, но, если дело не терпит отлагательства, разум все же требует, чтобы мы избрали один из них и чтобы, избрав его, и в дальнейшем следовали ему, как если бы считали его вполне достоверным.

4. Почему можно усомниться в истинности чувственных вещей. <...> Мы по опыту знаем, сколь часто нас обманывали чувства, и, следовательно, неосмотрительно было бы чересчур полагаться на то, что нас обмануло хотя бы один раз. Кроме того, мы почти всегда испытываем во сне видения, при которых нам кажется, будто мы живо чувствуем и ясно воображаем множество вещей, между тем как эти вещи нигде больше и не имеются. Поэтому, решившись однажды усомниться во всем, не находишь более признака, по которому можно было бы судить, являются ли более ложными мысли, приходящие в сновидении, по сравнению со всеми остальными.

5. Почему можно сомневаться также и в математических доказательствах. Станем сомневаться и во всем остальном, что прежде полагали за самое достоверное; даже в математических доказательствах и их обоснованиях, хотя сами по себе они достаточно ясны, ведь ошибаются же некоторые люди, рассуждая о таких вещах. Главное же усомнимся потому, что слышали о существовании бога, создавшего нас и могущего творить все, что ему угодно, и мы не знаем, не захотел ли он создать нас такими, чтобы мы всегда ошибались даже в том, что нам кажется самым достоверным. Ибо, допустив, чтобы мы иногда ошибались, как уже было отмечено, почему бы ему не допустить, чтобы мы ошибались постоянно? Если же мы предположим, что обязаны сущест­вованием не всемогущему богу, а либо самим себе, либо чему-нибудь другому, то, чем менее могущественным признаем мы виновника нашего существования, тем более будет вероятно, что мы так несовершенны, что постоянно ошибаемся. <...>

7. О том, что нельзя сомневаться не существуя и что это есть первое достоверное познание, какое возможно приобрести. Отбросив, таким образом, все то, в чем так или иначе мы можем сомневаться, и даже предполагая все это ложным, мы легко допустим, что нет ни бога, ни неба, ни земли и что даже у нас самих нет тела, но мы все-таки не можем предположить, что мы не существуем, в то время как сомневаемся в истинности всех этих вещей. Столь нелепо полагать несуществующим то, что мыслит, в то время, пока оно мыслит, что, невзирая на самые крайние предположения, мы не можем не верить, что заключение я мыслю, следовательно, я существую истинно и что оно поэтому есть первое и вернейшее из всех заключений, представляющееся тому, кто методически располагает свои мысли.

8. О том, что таким путем познается различие между душой и телом. Мне кажется, что это лучший путь, какой мы можем избрать для познания природы души и ее отличия от тела. Ибо, исследуя, что такое мы, предполагающие теперь, что вне нашего мышления нет ничего подлинно сущест­вующего, мы очевидно сознаем, что для того, чтобы существовать, нам не требуется ни протяжение, ни фигура, ни нахождение в каком-либо месте, ни что-либо такое, что можно приписать телу, но что мы существуем только потому, что мы мыслим. Следовательно, наше понятие о нашей Душе или нашей мысли предшествует тому, которое мы имеем о теле, и понятие это достовернее, так как мы еще сомневаемся в том, имеются ли в мире тела, но с несомненностью знаем, что мыслим.

9. Что такое мышление. Под словом «мышление» я разумею все то, что происходит в нас таким образом, что мы воспринимаем его непосредственно сами собою; и поэтому не только понимать, желать, воображать, но также чувствовать означает здесь то же самое, что мыслить. Ибо ведь если я скажу «я вижу» или «я иду» и сделаю отсюда вывод, что «я существую», и буду разуметь действия, совершаемые моими глазами или ногами, то заключение не будет настолько непогрешимым, чтобы я не имел основания в нем сомневаться, так как я могу думать, что вижу или хожу, хотя бы я не открывал глаз и не трогался с места, как бывает подчас во сне и как могло бы быть, даже если бы я вовсе не имел тела. Если же я подразумеваю только действие моей мысли или моего чувства, иначе говоря, мое внутреннее сознание, в силу которого мне кажется, будто я вижу или хожу, то заключение настолько правильно, что я в нем не могу сомневаться, ибо оно относится к душе, которая одна лишь способна чувствовать и мыслить каким бы то ни было образом.

10. О том, что имеются понятия, настолько ясные сами по себе, что, определяя их по школьным правилам, их можно лишь затемнить и что они не приобретаются путем изучения, а рождаются вместе с нами. <...> Я заметил, что философы, пытаясь объяснять по правилам их логики вещи сами по себе ясные, лишь затемняют дело. Сказав, что положение я мыслю, следовательно, я существую является первым и наиболее достоверным, представляющимся всякому, кто методически располагает свои мысли, я не отрицал тем самым надобности знать еще до этого, что такое мышление, достоверность, существование, не отрицал, что для того, чтобы мыслить, надо существовать, и тому подобное. <...>

11. О том, что мы яснее можем познать нашу душу, чем наше тело. <...> Мы тем лучше познаем вещь, или субстанцию, чем больше отмечаем в ней свойств. А мы, конечно, относительно нашей души отмечаем их много больше, чем относительно чего-либо иного, тем более что нет ничего, побуждающего нас познать что-либо, что еще с большей достоверностью не приводило бы нас к познанию нашей мысли. <...>

13. В каком смысле можно сказать, что, не зная бога, нельзя иметь достоверного познания ни о чем. Но когда душа, познав сама себя и продолжая еще сомневаться во всем остальном, осмотрительно стремится распространить свое познание все дальше, то прежде всего она находит в себе идеи о некоторых вещах; пока она их просто созерцает, не утверждая и не отрицая существования вне себя чего-либо подобного этим идеям, ошибиться она не может. Она встречает также некоторые общие понятия и создает из них различные доказательства, столь убедительные для нее, что, занимаясь ими, она не может сомневаться в их истинности. Так, например, душа имеет в себе идеи чисел и фигур, имеет также среди общих понятий и то, что «если к равным величинам прибавить равные, то получаемые при этом итоги будут равны между собой», она имеет еще и другие столь же очевидные понятия, благодаря которым легко доказать, что сумма трех углов треугольника равна двум прямым, и т.д. Пока душа видит эти понятия и порядок, каким она выводит подобные заключения, она вполне убеждена в их истинности; так как душа не может на них постоянно сосредоточиваться, то, когда она вспоминает о каком-либо заключении, не заботясь о пути, каким оно может быть выведено, и притом полагает, что творец мог бы создать ее такой, чтобы ей свойственно было ошибаться во всем, что ей кажется вполне очевидным, она ясно видит, что по праву сомневается в истинности всего того, чего не видит отчетливо, и считает невозможным иметь какое-либо достоверное знание прежде, чем познает того, кто ее создал.

14. О том, что существование бога доказуемо одним тем, что необходимость бытия, или существования, заключена в понятии, какое мы имеем о нем. Далее, когда душа, рассматривая различные идеи и понятия, существующие в ней, обнаруживает среди них идею о существе всеведущем, всемогущем и высшего совершенства, то потому, что она видит в этой идее, она легко заключает о существовании бога, который есть это всесовершенное существо; ибо, хотя она и имеет отчетливое представление о некоторых других вещах, она не замечает в них ничего, что убеждало бы ее в существовании их предмета, тогда как в этой идее она видит существование не только возможное, как в остальных, но и совершенно необходимое и вечное. Например, воспринимая в идее треугольника как нечто необходимо в ней заключающееся то, что три угла его равны двум прямым, душа вполне убеждается, что треугольник имеет три угла, равные двум прямым; подобным же образом из одного того, что в идее существа высочайшего совершенства содержится необходимое и вечное бытие, она должна заключить, что такое существо высочайшего совершенства есть, или существует.

15. О том, что в понятиях, какие мы имеем о прочих вещах, заключается не необходимость бытия, а лишь его возможность. В истинности этого заключения душа убедится еще больше, если заметит, что у нее нет идеи, или понятия, о какой-либо иной вещи, относительно которой она столь же совершенно могла бы отметить необходимое существование. По одному этому она поймет, что идея существа высочайшего совершенства не возникла в ней путем фикции, подобно представлению о некой химере, но, что, наоборот, в ней запечатлена незыблемая и истинная природа, которая должна существовать с необходимостью, так как не может быть постигнута иначе, чем как необходимо существующая.

18. <...> Находя в себе идею бога, или всесовершенного существа, мы вправе допытываться, по какой именно причине имеем ее. Но, внимательно рассмотрев, сколь безмерны представленные в ней совершенства, мы вынуждены признать, что она не могла быть вложена в нас иначе, чем всесовершенным существом, то есть никем иным, как богом, подлинно сущим или существующим, ибо при естественном свете очевидно не только то, что ничто не может произойти из ничего, но и то, что более совершенное не может быть следствием и модусом менее совершенного, а также потому, что при том же свете мы видим, что в нас не могла бы существовать идея или образ какой-либо вещи, первообраза которой не существовало бы в нас самих или вне нас, первообраза, действительно содержащего все изображенные в нашей идее совершенства. А так как мы знаем, что нам присущи многие недостатки и что мы не обладаем высшими совершенствами, идею которых имеем, то отсюда мы должны заключить, что совершенства эти находятся в чем-то от нас отличном и действительно всесовершенном, которое есть бог, или что по меньшей мере они в нем некогда были, а из того, что эти совершенства бесконечны, следует, что они и ныне там существуют. <...>

20. О том, что не мы первопричина нас самих, а бог и что, следовательно, бог есть. <...> Т ак как относительно искусно сделанной машины мы достаточно знаем, каким образом мы получили о ней понятие, а относительно, нашей идеи о боге мы не можем припомнить, когда она была сообщена нам богом, - по той причине, что она в нас была всегда, - то поэтому мы должны рассмотреть и этот вопрос, должны разыскать, кто творец нашей души или мысли, включающей идею о бесконечных совершенствах, присущих богу. Ибо очевидно, что нечто, знающее более совершенное, чем оно само, не само создало свое бытие, так как оно при этом придало бы себе самому все те совершенства, сознание о которых оно имеет, и поэтому оно не могло произойти ни от кого, кто не имел бы этих совершенств, то есть не был бы богом.

21. <...> Легко понять, что нет в нас никакой силы, посредством которой мы сами могли бы существовать или хотя бы на мгновение сохранить себя, и что тот, кто обладает такой мощью (puissance), что дает нам существовать вне его и сохраняет нас, тем более сохранит самого себя; вернее, он вовсе не нуждается в сохранении кем бы то ни было; словом, он есть бог.

22. Познав указанным здесь способом существование бога, можно познать все его атрибуты, поскольку они познаваемы одним естественным светом. <...> Он вечен, всеведущ, всемогущ, источник всякого блага и истины, творец всех вещей, имеет, наконец, в себе все то, в чем мы можем признать что-либо бесконечно совершенное или не ограниченное каким-либо несовершенством.

23. Бог не телесен, не познает подобно нам посредством чувств, он не создал греха. <...> У бога чувств нет <...> он разумеет и волит, хотя не так, как мы, то есть посредством актов, известным образом раздельных. Он разумеет, волит и совершает все, то есть все действительные вещи, постоянно одним и тем же простейшим актом. Он не волит греховного зла, так как оно есть ничто.

24. Познав существование бога и, переходя к познанию сотворенного им, мы должны помнить, что наш разум конечен, а могущество божье бесконечно. <...>

25. <...> В неизмеримой природе бога <...> и в созданных им вещах существует многое, превосходящее меру нашего понимания.

26. О том, что не следует пытаться постичь бесконечное и что надлежит лишь полагать неопределенно большим (indefini ) все, чему мы не находим границ. <...> Мы никогда не станем вступать в споры о бесконечном, тем более что нелепо было бы нам, существам конечным, пытаться определить что-либо относительно бесконечного и полагать ему границы, стараясь постичь его. Вот почему мы не сочтем нужным отвечать тому, кто спрашивает, бесконечна ли половина бесконечной линии или бесконечное число четное или нечетное и т.п. О подобных затруднениях, по-видимому, не следует размышлять никому, кроме тех, кто считает свой ум бесконечным. Мы же относительно того, чему в известном смысле не видим пределов, границ, не станем утверждать, что эти границы бесконечны, но будем лишь считать их неопределенно большими. Так, не будучи в состоянии вообразить столь обширного протяжения, чтобы в то же самое время не мыслить возможности еще большего, мы скажем, что размеры возможных вещей неопределенно большие. А так как никакое тело нельзя разделить на столь малые части, чтобы каждая из них не могла быть разделена на еще мельчайшие, то мы станем полагать, что количество делимо на части, число которых неопределенно большое. И так как невозможно представить столько звезд, чтобы бог не мог создать их еще больше, то их число мы предположим неопределенно большим. То же относится и ко всему остальному.

27. О различии между неопределенно большим и бесконечным. Все <...> мы скорее назовем неопределенно большим, а не бесконечным или беспредельным, чтобы название «бесконечный» сохранить для одного бога, столь же потому, что в нем одном мы не видим никаких пределов его совершенствам, сколь и потому, что знаем твердо, что их и не может быть. Что же касается остальных вещей, то мы знаем, что они несовершенны, ибо, хотя мы и отмечаем в них подчас свойства, кажущиеся нам беспредельными, мы не можем не знать, что это проистекает из недостаточности нашего разума, а не из их природы.

29. Бог не есть причина наших заблуждений. Первый из атрибутов бога, подлежащий здесь нашему обсуждению, состоит в том, что он - высшая истина и источник всякого света, поэтому явно нелепо, чтобы он нас обманывал, то есть был прямой причиной заблуждений, которым мы подвержены и которые испытываем на самих себе. <...>

30. <...> Способность познания, данная нам богом и называемая естественным светом, никогда не касается какого-либо предмета, который не был бы истинным в том, в чем она его касается, то есть в том, что она постигает ясно и отчетливо. <...> Этим соображением легко устраняются и остальные приведенные прежде причины для сомнения; не должны более подлежать подозрению и матема­тические истины, обладающие особенной очевидностью. Если же при помощи чувств мы воспримем что-либо - будь то в состоянии бодрствования или сна - ясно и отчетливо и отделим это от того, что воспринимается смутно и неясно, то легко познаем, что должно принимать за истинное в какой угодно вещи. <...>

32. О тот, что у нас лишь два вида мыслей, а именно восприятие разумом и действие воли. Без сомнения, все виды мыслительной деятельности, отмечаемые нами у себя, могут быть отнесены к двум основным: один из них состоит в восприятии разумом, другой - в определении волей. Итак, чувствовать, воображать, даже постигать чисто интеллектуальные вещи - все это лишь различные виды восприятия, тогда как желать, испытывать отвращение, утверждать, отрицать, сомневаться - различные виды воления. <...>

34. Наряду с рассудком для суждения требуется и воля. Признаю, что мы ни о чем не можем судить без участия нашего рассудка, ибо нет оснований полагать, чтобы наша воля определялась тем, чего наш рассудок никоим образом не воспринимает. Но так как совершенно необходима воля, чтобы мы дали наше согласие на то, чего мы никак не восприняли, и так как для вынесения суждения, как такового, нет необходимости в том, чтобы мы имели полное и совершенное познание, то мы часто соглашаемся со многим таким, что познали вовсе не ясно, а смутно.

35. Воля обширнее разума - отсюда и проистекают наши заблуждения. Восприятие рассудком распространяется только на то немногое, что ему представляется, поэтому познание рассудком всегда весьма ограниченно. Воля же в известном смысле может показаться беспредельной, ибо мы никогда не встретим ничего, что могло бы быть объектом воли кого-либо иного, даже безмерной воли бога, на что не могла бы простираться и наша воля. Вследствие этого нашу волю мы распространяем обычно за пределы ясно и четко воспринимаемого нами, а раз мы так поступаем, то неудивительно, что нам случается ошибаться. <...>

39. Свобода нашей воли постигается без доказательств, одним нашим внутренним опытом. <...> То, что мы обладаем свободой воли и что последняя по своему выбору может со многим соглашаться или не соглашаться, ясно настолько, что должно рассматриваться как одно из первых и наиболее общих врожденных нам понятий. <...>

40. Мы знаем также вполне достоверно, что бог все предустановил. Однако, ввиду того что познанное нами с тех пор о боге убеждает нас в столь великом его могуществе, что преступно было бы полагать, будто когда-либо мы могли бы совершить нечто им заранее не предустановленное, мы легко можем запутаться в больших затруднениях, если станем пытаться согласовать божье предустановление со свободой нашего выбора и постараемся понять, иначе говоря, охватить и как бы ограничить нашим разумением всю обширность свободы нашей воли, равно как и порядок вечного провидения.

41. Каким образом можно согласовать свободу нашей воли с божественным предопределением. Напротив, мы легко избегнем заблуждений в том случае, если отметим, что наш дух конечен, божественное же всемогущество, согласно которому бог все, что существует или может существовать, не только знает, но и видит и предустановляет, бесконечно. Поэтому нашего разума достаточно, чтобы ясно и отчетливо понять, что всемогущество это существует в боге; однако его недостаточно для постижения обширности такого всемогущества настолько, чтобы мы могли понять, каким образом бог оставляет человеческие действия совершенно свободными и недетерминированными. С другой стороны, в свободе и безразличии внутри нас мы уверены настолько, что для нас нет ничего более ясного; таким образом, всемогущество бога не должно нам препятствовать в это верить.

45. Что такое ясное и отчетливое восприятие. <...> Ясным я называю такое восприятие, которое очевидно и имеется налицо для внимательного ума, подобно тому как мы говорим, что ясно видим предметы, имеющиеся налицо и с достаточной силой действующие, когда глаза наши расположены их видеть. Отчетливым же я называю восприятие, которое настолько отлично от всего остального, что содержит только ясно представляющееся тому, кто надлежащим образом его рассматривает.

46. Оно может быть ясным, не будучи отчетливым, но не наоборот. <...>

47. <...> В раннем возрасте душа человека столь погружена в тело, что, хотя воспринимает многое ясно, ничего никогда не воспринимает отчетливо; но так как тем не менее она о многих представ­ляющихся ей вещах судит, то вследствие этого наша память заполнена множеством предрассудков, от которых большинство людей и впоследствии не старается освободиться, хотя несомненно, что иначе их нельзя хорошо рассмотреть. <...>

48. Все, о чем мы имеем какое-либо понятие, рассматривается как вещь или как истина; перечисление вещей. Все, что подлежит нашему восприятию, я делю на два разряда: в первый входят вещи, имеющие некое существование, во второй - истины, которые вне нашего мышления - ничто. Касательно вещей мы имеем прежде всего некоторые общие понятия, относящиеся ко всем им, а именно понятия, какие мы имеем о субстанции, длительности, порядке, числе, и, пожалуй, еще некоторые другие. Далее, мы имеем понятия более частные, служащие для различения их. Главнейшее же различие, какое я замечаю между всеми сотворенными вещами, состоит в том, что одни вещи -интеллектуальные, иначе говоря, субстанции мыслящие, или свойства, относящиеся к такого рода субстанциям, другие вещи - материальные, то есть тела или свойства, присущие телам. Восприятие, воление и все виды как восприятия, так и воления относятся к мыслящей субстанции; к телам относятся величина, то есть протяжение в длину, ширину и глубину, фигура, движение, расположение и делимость частей и прочие свойства. Но мы испытываем в себе и нечто иное, чего нельзя отнести к одному только духу или лишь телу и что <...> происходит от тесного внутреннего союза между ними, таковы голод, жажда и т.п., а равным образом движения или страсти души, не исключительно зависящие от мышления, как, например, побуждения к гневу, радости, печали, любви и т.д., наконец, все чувствования, как, например, света, цветов, звуков, запахов, вкусов, тепла, твердости и прочих, подпадающих лишь под чувство осязания.

49. Истины подобным образом перечислить нельзя, в чем, впрочем, и нет надобности. До сих пор я перечислял все то, что мы знаем в качестве вещей; остается сказать о том, что мы знаем как истины. Так, например, когда мы мыслим, что из ничего не может произойти ничто, мы не думаем, что это положение есть существующая вещь или свойство какой-либо вещи, - мы принимаем его за некоторую вечную истину, пребывающую в нашей душе и называемую общим понятием, или аксиомой. Подобным же образом говорят, что невозможно, чтобы одно и то же одновременно и было и не было, что сделанное не может не быть не сделанным, что тот, кто мыслит, не может не быть или не существовать, пока мыслит, и бесчисленное множество подобных положений. Их так много, что перечислить их было бы затруднительно. Но в этом нет и надобности, потому что, когда представится случай думать о них, мы не сможем их не знать, а также потому, что мы не ослеплены предрассудками.

50. Боги истины могут быть ясно восприняты, но вследствие предрассудков не все на это способны.

51. О том, что такое субстанция, и что название это не может быть приписано в одинаковом смысле богу и творениям. <...> Разумея субстанцию, мы можем разуметь лишь вещь, которая существует так, что не нуждается для своего существования ни в чем, кроме самой себя. Тут может представиться неясность в объяснении выражения «нуждаться лишь в себе самой». Ибо таков, собственно говоря, один только бог, и нет ничего сотворенного, что могло бы просуществовать хотя бы мгновение, не будучи поддерживаемо и хранимо его могуществом. Поэтому справедливо говорят в школах, что название субстанции не однозначно подходит к богу и к творениям, то есть что нет такого значения этого слова, которое мы отчетливо бы постигали и которое обнимало бы и его и их. Но ввиду того что среди сотворенных вещей некоторые по природе своей не могут существовать без некоторых других, мы их отличаем от тех, которые нуждаются лишь в обычном содействии бога, и называем последние субстанциями, а первые - качествами или атрибутами этих субстанций. <...>

53. Всякая субстанция имеет преимущественный атрибут: для души - мысль, подобно тому как для тела - протяжение. Хотя любой атрибут достаточен для познания субстанции, однако у каждой субстанции есть преимущественное, составляющее ее сущность и природу свойство, от которого зависят все остальные. Именно, протяжение в длину, ширину и глубину составляет природу субстанции, ибо все то, что может быть приписано телу, предполагает протяжение и есть только некоторый модус протяженной вещи; подобно этому все свойства, которые мы находим в мыслящей вещи, суть только разные модусы мышления. Так, например, фигура может мыслиться только в протяженной вещи, движение - только в протяженном пространстве, воображение же, чувство, желание настолько зависят от мыслящей вещи, что мы не можем их без нее постичь. И наоборот, протяжение может быть понимаемо без фигуры и без движения, а мыслящая вещь - без воображения и без чувств; так и в остальном.

54. Каким образом нам доступны раздельные мысли о субстанции мыслящей, о телесной и о боге. Итак, мы легко можем образовать два ясных и отчетливых понятия, или две идеи: одну - о сотворенной мыслящей субстанции, другую - о субстанции протяженной, если, конечно, тщательно различим все атрибуты мышления от атрибутов протяжения. Мы можем также иметь ясную и отчетливую идею о несотворенной субстанции, мыслящей и независимой, то есть идею о боге, лишь бы мы не предполагали, что эта идея выражает все, что есть в нем, и не примышляли бы что-либо к ней, а считались лишь с тем, что действительно содержится в отчетливом понятии о нем и что мы воспринимаем как принадлежащее к природе всесовершенного существа. <...>

57. О том, что имеются атрибуты, присущие вещам, которым они приписываются, и атрибуты, зависящие от нашего мышления. <...> Одни качества или атрибуты даны в самих вещах, другие же -только в нашем мышлении. Так, время, которое мы отличаем от длительности, взятой вообще, и называем числом движения, есть лишь известный способ, каким мы эту длительность мыслим, ибо мы не предполагаем в вещах движущихся иного рода длительности, чем в неподвижных. <...>

58. Числа и универсалии зависят от нашего мышления. Так же и число, рассматриваемое вообще, а не в отношении к каким-либо сотворенным вещам, подобно всем прочим общим понятиям, известным под названием универсалий, не существует вне нашего мышления.

59. Каковы универсалии. Универсалии образуются в силу только того, что мы пользуемся одним и тем же понятием, чтобы мыслить о нескольких отдельных вещах, сходных между собой. И тогда, когда мы обнимаем одним названием вещи, обозначаемые этим понятием, название также универсально.

68. <...> Чтобы отличить ясное в наших чувствах от неясного, нужно прежде всего отметить, что боль, цвет и прочие ощущения ясно и отчетливо воспринимаются, лишь будучи рассматриваемы как мысли; если же мы принимаем цвет, боль и пр. за вещи, существующие вне нашего духа, мы никаким способом не можем понять, что за вещь этот цвет и эта боль. Если кто-нибудь утверждает, что он видит в данном теле цвет или чувствует в каком-либо своем члене боль, то это совершенно подобно тому, как если бы он сказал, что видит или чувствует нечто, но совершенно не знает природы этого нечто, то есть не имеет отчетливого знания того, что он видит и чувствует. Ибо, хотя при недостаточном внимании к своим мыслям он может легко поверить, что имеет о том некоторое знание, так как полагает, будто цвет, который он, как ему кажется, видит в предмете, имеет сходство с тем чувством, какое он испытывает в себе, тем не менее если он начнет размышлять о том, что ему представляется в виде цвета или боли как нечто существующее в окрашенном теле или в пораженной части тела, то он, несомненно, найдет, что вовсе не имеет об этом познания.

69. Величины, фигуры и пр. познаются совершенно иначе, нежели цвет, боль и т.п. Особенно это очевидно, если размышляющий заметит, что он совсем иначе познает в видимом теле величину, фигуру, движение, по крайней мере передвижение с места на место (ибо философы, предполагая некоторые иные движения, отличные от этого, затемнили его истинную природу), расположение частей, длительность, число или прочие свойства, которые, как уже было сказано, ясно восприни­маются во всех телах; совершенно иначе познает в том же самом теле цвет, боль, запах, вкус или что-либо другое, относящееся к чувствам. Ибо хотя мы, видя какое-либо тело, не менее уверены в его существовании, воспринимая в этом случае его цвет, чем воспринимая ограничивающие его очертания, однако несомненно, что мы совсем иначе познаем то его свойство, на основании которого говорим, что тело скорее имеет фигуру, чем то, которое заставляет нас видеть его окрашенным. <...>

71. Первой и основной причиной наших заблуждений являются предубеждения нашего детства. Отсюда мы и получили большую часть наших ошибок, а именно: в раннем возрасте душа наша была столь тесно связана с телом, что особенное внимание уделяла лишь тому, что вызывало в ней некоторые впечатления; она при этом не задавалась вопросом, вызывались ли эти впечатления чем-либо, находящимся вне ее, а только чувствовала. <...> С возрастом же, когда наше тело, произвольно направляясь в ту или иную сторону благодаря устройству своих органов, встречало что-либо приятное и избегало неприятного, душа, тесно связанная с ним, размышляя о встречавшихся вещах, полезных или вредных, отметила прежде всего, что они существуют вне ее, и приписала им не только величины, фигуры, движения и прочие свойства, действительно присущие телам и вполне справедливо воспринимавшиеся ею как вещи или модусы вещей, но также и вкусы, запахи и все остальные понятия такого рода, которые она также замечала. А так как душа находилась еще в такой зависимости от тела, что все остальные вещи рассматривала лишь с точки зрения его пользы, то она и находила в каждом предмете больше или меньше реальности в зависимости от того, казались ли ей впечатления более или менее сильными. Отсюда и произошло, что она стала считать, будто гораздо больше субстанции или телесности заключается в камнях или металлах, чем в воде или воздухе, ибо ощущала в них больше твердости и тяжести; воздух она стала считать за ничто, поскольку не обнаруживала в нем никакого дуновения, или холода, или тепла. <...>

72. Вторая причина та, что мы не можем забыть эти предубеждения. Наконец, в зрелые годы, когда мы вполне владеем нашим разумом, когда душа уже не так подвластна телу и ищет правильного суждения о вещах и познания их природы, хотя мы и замечаем, что весьма многие из прежних наших суждений, составленных в детстве, ложны, тем не менее нам не так легко вполне от них освободиться; однако несомненно, что, если мы упустим из виду их сомнительность, мы всегда будем в опасности впасть в какое-либо ложное предубеждение. Например, с раннего возраста мы представляем себе звезды весьма малыми; хотя доводы астрономии с очевидностью показывают нам, что звезды очень велики, тем не менее предрассудок еще и теперь настолько силен, что нам трудно представлять себе звезды иначе, чем мы представляли их прежде.

73. Третья - наш ум утомляется, внимательно относясь ко всем вещам, о которых мы судгаг. Сверх того наша душа только с известным трудом и напряжением может в течение долгого времени вникать в одну и ту же вещь; всего же труднее ей приходится тогда, когда она занята чисто интеллигибельными вещами, <...> не представляемыми ни чувством, ни воображением, потекли, что, будучи связана с телом, она по своей природе такова, или потому, что в ранние годы мы так привыкли чувствовать и воображать, что приобрели большой навык и большую легкость в упражнении именно этих, а не иных способностей мышления. Отсюда и происходит, что многие не могут поверить, что существует субстанция, если она невообразима, телесна и даже ощущаема. Обычно не принимают во внимание, что вообразить можно только вещи, состоящие в протяжении, движении и фигуре, тогда как мышлению доступно многое иное; поэтому большинство людей убеждено, что не может существовать ничего, что не было бы телом, и что нет даже тела, которое не было бы чувственным. А так как в действительности ни одну вещь в ее сущности мы не воспринимаем при помощи наших чувств, а только посредством нашего разума, когда он вступает в действие, то не следует и удивляться, если большинство людей все воспринимает весьма смутно, так как лишь очень немногие стремятся надлежащим образом управлять им.

74. Четвертая заключается в том, что наши мысли мы связываем со словами, которые их точно не выражают. Наконец, ввиду того, что мы связываем наши понятия с известными словами, чтобы выразить их устно, и припоминаем впоследствии слова легче, нежели вещи, то едва ли мы понимаем когда-нибудь какую-либо вещь настолько отчетливо, чтобы отделить понятие о ней от слов, избранных для ее выражения. Внимание почти всех людей сосредоточивается скорее на словах, чем на вещах, вследствие чего они часто пользуются непонятными для них терминами и не стараются их понять, ибо полагают, что некогда понимали их, или же им кажется, будто они их получили от тех, кто понимал значение этих слов, и тем самым они тоже его узнали. <...>

75. Краткое изложение всего, чему нужно следовать, чтобы правильно философствовать. Итак, чтобы серьезно предаться изучению философии и разысканию всех истин, какие только мы способны постичь, нужно прежде всего освободиться от наших предрассудков и подготовиться к тому, чтобы откинуть все взгляды, принятые нами некогда на веру, пока не подвергнем их новой проверке. Затем должно пересмотреть имеющиеся у нас понятия и признать за истинные только те, которые нашему разумению представятся ясными и отчетливыми. Таким путем мы прежде всего познаем, что существуем, поскольку нам присуще мыслить, а также, что существует бог, от которого мы зависим; по рассмотрении его атрибутов мы можем приступить к разысканию истины о прочих вещах, ибо он есть их первая причина. Наконец, кроме понятий о боге и нашей душе мы найдем в нас самих также знание многих вечно истинных положений, как, например, «из ничего ничто не может произойти» и т.д., найдем также понятие о некоторой телесной природе, то есть протяженной, делимой, движимой и т.д., а равно и понятие о некоторых чувствах, возбуждающих в нас известные расположения, как, например, чувства боли, цвета, вкуса и т.д. Сравнив же то, что мы узнали, рассматривая вещи по порядку, с тем, что думали о них до такого их рассмотрения, мы приобретем навык составлять себе ясные и отчетливые понятия обо всех познаваемых вещах. В этих немногих правилах, как мне кажется, я выразил наиболее общие и основные начала человеческого познания.

76. Божественный авторитет мы должны предпочесть нашим рассуждениям, но из того, что не было сообщено откровением, мы не должны верить ничему, чего не знали бы очевиднейшим образом. Прежде же всего мы должны запечатлеть в нашей памяти как непогрешимое правило, что во все, сообщенное нам богом путем откровения, должно верить, как в более достоверное, чем все остальное, потому что, если бы случайная искра разума внушала нам нечто противное, мы всегда должны быть готовы подчинить свое суждение тому, что исходит от бога. Но что касается истин, о которых богословие нас не наставляет, то тому, кто хочет стать философом, менее всего прилично принимать за истинное нечто такое, в истинности чего он не убедился, и больше доверяться чувствам, то есть необдуманным суждениям своей юности, чем зрелому разуму, которым он в состоянии надлежащим образом управлять.

Декарт Р. Начала философии // Антология мировой философии. - М., 1970. -Т.2. - С.231-255.

разновидностей. Она отвечает на вопросы: Как человек познает окружающий мир? Каковы этапы или ступени познания? Что такое истина в познании? На каких путях она достижима? И др.

Теория научного, особо сложного и ответственного познания нередко называется эпистемологией (греч. “episteme” - “мнение”).

Метафизика - так называются онтология и гносеология вместе взятые. Метафизическими называют вопросы о разуме, душе, космосе, причинности, свободе выбора и т.п.

Логика (греч. “logos” - “слово”, “понятие”, “разумение”) - часть теории познания, а именноучение о мышлении , его общечеловеческих формах и принципах, законах последовательного и доказательного чередования мыслей при точном обсуждении любой проблемы. Логику интересует правильное мышление, процедуры проверки этой самой правильности наших размышлений.

Методология (греч. “metodos” -путь , имеется в виду -исследования , порядок совершения умственных и практических действий) - учение об эффективных приемах работы, принципах рациональной деятельности ученого и профессонала-практика.

Философская антропология - раздел философского знания, специально занятый осмыслением человека. Антропологию как философскую дисциплину следует отличать от антропологии как частной, прежде всего культурологической, науки. В мировой литературе подкультурной антропологией чаще всего понимают изучение быта, традиций, обычаев, способов мышления, особенностей культуры различных народов. Философская антропология отличается от всех других наук, изучающих человека, прежде всего широтой подхода. Философия рассматривает человека как особый род сущего, отличный от всех других существ. В философской антропологии осмысливаются проблемы человеческой природы и человеческого бытия, анализируются категории человеческого существования.

Аксиология (греч. “axia” - “ценность”) - трактуетпонятие ценностей жизни и культуры, процедуры оценки значимых для человека явлений и событий.

Социальная философия - раздел философского знания, изучающий наиболее общие характеристики общественной жизни.

Философия истории - изучает вопросы, связанные со смыслом и целью общественной истории, с ее движущими причинами.

Этика (греч. “ethos” - нрав, обычаи) -учение о морали , т.е. правилах поведения людей, счастье и долге человека, его обязанностях по отношению к обществу, государству, своим ближним и к себе самому.

Эстетика (греч. “aistethicos” - ощущение, чувство) -учение о канонах красоты , формах ее освоения и творчества, прежде всего в искусстве.

Философия религии обосновывает идею Бога и веру в него; анализирует аргументы сторонников и противников религии, пути ее исторического развития и роль в современном обществе.

История философии рассматривает историческое развитие философии. Она изучает философское творчество мыслителей прошлого, а также современных авторов, выделяет эпохи в развитии философии, анализирует связь философских

концепции с культурой и особенностями общества. В задачу истории философии входит также сопоставление различных учений, выявление в них того, что может представлять ценность для современности и будущею. История философии является фундаментальной основой для развития всех отраслей философского знания.

Перечень вопросов для творческого осмысления проблемы

Примечание: данная форма самоконтроля позволяет студенту дать собственные оценки и понимание философских вопросов.

1. С постановки каких проблем начинается философия?

2. Назовите те качества философских знаний, синтез которых делает философию «наукой о мудрости»?

3. Что является предметом философского исследования? Объектом?

4. Как соотносятся философия и наука? В чем специфичность философии как науки?

5. Перечислите и охарактеризуй основные функции философии?

6. Какие аргументы послужили основанием для утверждения материалистического подхода к решению основных проблем философского знания?

7. Раскройте, какие факторы порождают возможность идеализма в качестве одного из главных направлений в философии?

8. Что такое монизм? Дуализм? Плюрализм?

9. Какие, по вашему мнению, обстоятельства сыграли главную роль в постановке вопроса «Познаваем ли мир»?

10. Каков круг проблем онтологии? Гносеологии? Философской антропологии? Аксиологии?

11. Отличите друг от друга понятия «скептицизм» и «агностицизм». Примеры.

12. Какую роль выполняет философия в системе наук?

13. Обоснуйте построение современной картины мира, опираясь на функции философии.

УПРАЖНЕНИЯ И ЗАДАНИЯ к Разделу 1

1. Чем объяснить почти одновременное возникновение философии в территориально разобщенных центрах древней цивилизации: Индии, Китае, Греции?

2. Объясните, каким образом данное высказывание Р. Декарта соответствует содержанию предмета философии? «Вся философия подобна как бы дереву, корни которого – метафизика, ствол – физика, а ветви, исходящие из этого ствола, - все прочие науки, сводящиеся к трем главным: медицине, механике, этике… Подобно тому как плоды собираются не с корней и не со ствола дерева, а с концов его ветвей, так и особая полезность философии зависит от тех его частей, которые могут быть изучены только под конец».

3. Какое влияние оказывает философия на формирование Вашего самосознания и Вашей жизненной позиции?

4. Какая, на ваш взгляд, функция философии отражена в высказывании Б. Рассела? «...Обстоятельства жизни людей во многом определяют их философию, но и наоборот, их философия во многом определяет эти обстоятельства».

5. «Философствование без системы не может иметь в себе ничего научного; помимо того, что такое философствование само по себе выражает скорее субъективное умонастроение, оно еще и случайно по своему содержанию». Какое значение для осознания сущности философии имеет это высказывание Гегеля? Какую роль играют универсальные законы и принципы в системе философских знаний?

6. Как отразились новейшие научные открытия XX в. на развитии философии? (И. Ньютон, Т. Гоббс, Р. Декарт, Г. Лейбниц, Б. Спиноза, А. Эйнштейн).

7. В чем Вы находите разницу между философствованием и философией?

8. Кого, на Ваш взгляд, можно назвать истинным философом, какие качества для этого необходимы?

9. Не кажется ли Вам удивительным, что среди известных философов практически нет женщин? Чем бы Вы объяснили подобный феномен?

10. Разделяете ли вы позицию Г. Фихте? «...каждый имеющий притязание на общее умственное развитие должен в общих чертах знать, что такое философия; несмотря на то что он сам не участвует в этих исследованиях, он все же должен знать, что она исследует; и, несмотря на то, что он сам не проникает в ее область, он все же должен знать границы, отделяющие эту область от той, па которой находится он сам, чтобы не бояться опасности, угрожающей со стороны совершенно другого и абсолютно чуждого ему мира тому миру, в котором он находится».

РАЗДЕЛ II. ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ

История философии - это отрасль знания, представляющая собой не описание жизни интересных людей, не комментарии их изречений, а является совокупностью системно-рацонализированных концепций рассмотрения и разрешения наиболее актуальных проблем человечества, обеспечивающих преемственность эпох и поколений. Критическое отношение к миру и к самому себе, усиленное сомнением, формировало философию как особый способ освоения мира.

Никакая другая наука так не интересуется своей историей, как философия. Рассмотрение любой современной философской проблемы интересно начинать с первых попыток ее постановки и вариантов решения. Философию называют «квинтэссенцией культуры», так как она в теоретической и систематизированной форме выражает наиболее передовые, значимые идеи того этапа истории, в котором сформировалась.

Вместе с тем, необходимо понимать, что философия – развивающееся знание, оно непрерывно совершенствуется и уточняется. Поэтому история философии представляет собой прочный фундамент, на котором строят новые концепции современные философы.

Лекция3. ФИЛОСОФИЯ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА

1. Особенности философии древнего мира.

2. Становление философского сознания в Древней Индии

- «ведический» период;

- «эпический» период;

Джайнизм.

3. Легенда происхождения буддизма и его истины.

4. Основные направления буддизма.

5. Главные школы китайской философии.

Основная литература

Философия: Учебник для вузов / Под ред. проф. В.Н.Лавриненко, проф. В.П.Ратникова. – М., 2004. С.34-55, 566-568.

Хрусталев Ю.М. Философия. – М., 2005. С. 57-65.

Дополнительная литература

Васильев Л.С. История религий востока. - М., 1999. Краткий очерк истории философии. М. 1981.

Новая философская энциклопедия: в 4 т. – М., 2000-2001. Основы буддийского мировоззрения. – М., 1994.

Ясперс К. Всемирная история философии. – СПб., 2000.

1.Особенности философии древнего мира

Философия древнего мира рождается в классовом обществе, которое неспособно решать новые проблемы традиционными способами. Она ориентирована на формирование того идеала, который позволяет обществу оттолкнуться от сущего иискать себя в должном ; позволяет отдельно взятому человеку выходить за пределы своей природы и проектировать свое желаемое "Я". Философия рождается как сомнение в целесообразности старого мира и как олицетворение его новых форм.

Предпосылкой становления философии явилось развитие языка, письменности; совершенствование способности человека к отвлеченному мышлению и познанию мира. Философия возникает, когда авторитет разума занимает местоавторитета традиции , когда поиски генетического начала мира дополняются поисками субстанции. Поиск субстанции и ее последующее осмысление приводит кдеантропоморфизации идемифологизации мира. Воображение вытесняется мышлением. Однако этот процесс был длительным и сложным. Несмотря на значительные успехи древней цивилизации Вавилонии и Египта, там философия не сложилась из-за отсутствия должного уровня свободы как меры самовыражения .

Восточная философия, как и европейская, прошла длительный исторический путь развития от своих ранних форм к зрелым классическим учениям.

Характерные черты древневосточной философии:

- ей присуще слияние как с обыденным нравственным сознанием, так и с религиозно-мифологическим мировоззрением;

- предпочитает принцип недеяния;

- духовная природа человека еще переплетена с природным содержанием, осознает себя через природные формы (классический образ древневосточной духовности - Сфинкс, чудовище, из звериного туловища которого вырастает человек).

- может быть охарактеризована как протофилософия, характерны пережитки мифологии, практически отсутствует философская терминология и концептуальный характер, но, тем не менее, протофилософия - это первый шаг становления философии и освобождения ее от мифологических архетипов.

2. Становление философского сознания в Древней Индии

Философское наследие Индии включает этапы: ведический (первая половина I тыс. до н.э.),эпический (вторая половина I тыс. до н.э.) иклассический (с первого тыс. н.э. до XVII-XVIII вв.).

Борьба за выживание и освоение новой среды обитания нашла свое отражение в так называемой ведической литературе . Речь идет об обширном наборе текстов, которые составлялись в течение ряда исторических эпох."Веды"

История и регламент определенного этапа жизни народа ариев, когда они еще не разделились на касты, но изолировались от коренного населения. К этим священным текстам могла иметь доступ только мужская часть ариев, ибо веды (знания) изначально были основанием их мировоззрения. Это основание

включало священные тексты гимнов, описание ритуальных действий, исторические зарисовки событий прошлого и различного рода откровения, пророчества.

"Ведический" период подготовил "брахманский" период развития культуры и заложил основания для формирования ее души - философии. В этот период происходят существенные социальные изменения, что нашло свое отражение в законах "Ману". Эти законы обеспечили достаточно жесткий регламент развития общества, определив роль и место каждого человека, его права и обязанности. Кочевые племена ариев превращаются в оседлое общество с развитым земледелием, ремеслом и торговлей. Социальная структура этого общества включала четыреварны (сословия): брахманов (жрецов), кшатриев (военной знати), вайшьев (земледельцев, ремесленников и торговцев) и шудр (аборигенов).

Верховное положение жрецов обусловило перекомпоновка ведической литературы, изменение ее направленности. Выделяются Ригведа (знание гимнов),Брахманы (руководство ведическим ритуалом) иУпанишады (своеобразный комплекс ведической идеологии - мировоззрения).

Уже в Брахманах встречаются высказывания о происхождении и возникновении мира, рассматривается положение о воде как первосубстанции. Но характер этих высказываний свидетельствует, что брахманы продолжают линию мифологии, выступают своеобразным ее правопреемником.

Упанишады несут в себе не только поучения и наставления, но и определенную рационализированность основных понятий. В Упанишадах оформляется философская категория субстанции как начала и завершения всего сущего. В качествепервоосновы бытия выступаетуниверсальный принцип - безличное сущее (Брахман ), отождествляемое сдуховной сущностью каждого человека (атман).

Брахман - это субстанция "бытия мира", это то, из чего все возникает и все возвращается. "Брахман - это бессмертие, Брахман - впереди, Брахман - позади, справа и слева, он простирается вверх и вниз..." Тогда какатман употребляется как субстанция человека, одного из компонентов "бытия в мире". Атман соотносится с Брахманом как субъективный дух соотносится с объективным, абсолютным духом. Будучи носителем субъективного духа, человек обретает индивидуальное, универсальное и космическое бытие. В этом качестве атман - начало, основа и завершение сущего, он тождественен Брахману воплощенному, смертному в отличие от Брахмана абсолютного, истинного и бессмертного.

С учением о соотношении Брахмана и атмана тесно связана концепция круговорота жизни (сансара ) и закона воздаяния (карма ). Круговорот жизни вечен, и все в мире ему подчиняется. Человек не может избавиться от перевоплощения. Причем в последующих воплощениях душа входит в такую телесную оболочку, которую человек заслужил своими поступками в прошлой жизни. Тот, кто совершал добро, кто жил в согласии с моралью, кто воспринимал земную жизнь как тлен и суету, родится в будущей жизни как брахман, кшатрия или вайшья. Тот, чьи действия не разумны, в будущей жизни выступает как член низшей варны. Его ждет не мокша (освобождение), а карма (воздаяние). Тот атман, который осознает свое тождество с Брахманом, освобождается из

бесконечной цепи перерождений и возносится над радостью и скорбью, жизнью и смертью.

Поскольку человек смертный, то и все, что его окружает, имеет преходящий характер . Другими словами "бытие в мире" призрачно, иллюзорно, его познание бессмысленно, ибо оно преходящее. Такая мировоззренческая установка формировала и соответствующее отношение к миру.

В середине I тысячелетия до новой эры углубляется имущественное различие. Приходит в упадок и теряет свое прежнее влияние институт племенной власти. Ведический ритуализм не отвечает требованиям нового времени. Возникает ряд доктрин, выражающих сомнение в идеологии ведического брахманизма и пересматривающих отношение человека к миру, его место в обществе. Среди множества школ и направлений наибольшую известность получили джайнизм ибуддизм .

Джайнистское учение длительное время существовало лишь в устной передаче, обрастая дополнениями и интерпретациями. Согласно джайнизму сущность человека дуалистична. Составляющие ее материальный и духовный компоненты связаны кармой. Соединение тела и души узами кармы приводит к возникновению конкретного индивида. В процессе своей последующей жизнедеятельности этот индивид может контролировать состояние материального компонента своей сущности и управлять им.

Поэтому джайнизм уделяет большое внимание этике. Этика джайнизма

опирается на три принципа: правильное понимание мира и своего места в этом мире; правильная вера и правильная жизнь.Следование принципам этики обеспечивает освобождение души от сансары. Целью является личное спасение. Человек может освободиться только сам. Отсюда индивидуалистический характер этики, ставка на собственные силы. Общественный фактор не принимается во внимание.

По своей природе душа совершенна, а ее возможности безграничны. Ей доступны безграничное знание, безграничная мощь и безграничное счастье, ибо душа наделена сознанием. Но душа склонна отождествлять себя с телом и попадать в зависимость от его желаний и страстей. Посему главная задача индивида освободить свою душу от телесной зависимости. "Освобождение" - основная цель учения джайнизма. Средствами освобождения является правильное понимание и правильная вера в духе джайнизма, а также правильная жизнь: аскеза, непричинение зла живым существам, половое воздержание, отказ от материальных ценностей, погашение страстей и желаний, недеяние. С появлением буддизма влияние джайнизма начало падать, хотя он сохранился и в современной Индии.

В VI веке до н. э. в Северной Индии возникаетбуддизм . Основателем этого учения былСиддхартха Гаутама . Неудовлетворенный жизнью в роскоши, он оставляет свой род, свою семью и уходит в "бездомность". После многих лет аскезы Гаутама постигает правильный образ жизни, исключающий крайности, в том числе и крайности аскезы. Согласно традиции, впоследствии он был названБудда (буквально: Пробужденный, Просветленный). Буддийская доктрина, как и джайнизм, первоначально существовала в устной традиции, передаваемая

легендами. Фигура Сиддхартхи Гаутамы постепенно приобрела божественный характер. Освоив искусство изнурять тело и научившись самосозерцанию, Гаутама (Шакья-Муни) выработал свое учение, которое включалотеорию (догматику), нравственность (аскетику) и практику (созерцание).

1. Центральным пунктом догматики (теории) буддизма являются четыре истины . Жизнь человека неразрывно связана со страданием. Рождение и смерть, болезнь и старость, встреча с неприятным и расставание с приятным, невозможность осуществить желаемое - все это ведет к страданию. Причиной страдания является жажда бытия, желание индивидуального счастья. Способ преодоления страдания состоит в абсолютном отрешении от всего, от всех и от самого себя. Человек должен освободиться от 10 "цепей": от уверенности, что его индивидуальность и душа неизменны; от сомнения, что существует легкий путь освобождения отсансары ; что разные религиозные обряды ведут к спасению; от страсти и желаний; от ненависти; от любви к земной жизни; от желания будущей жизни на небе; от гордыни; от высокомерия; от неведения.

Освобождение от "цепей" и обретение своей кармы (жребия) обеспечивается истинной верой и решимостью; словом и делом, истинной жизнью и стремлением, истинными помыслами и самопознанием. Этот путь достаточно сложный.Восьмеричный путь Будды (его этапы- правильные вера, решимость, речь, поведение, образ жизни, усилие, направление мысли, сосредоточение) включал целостный образ жизни, основанный на единстве знания, добродетельности и поведения и завершаемый нравственным очищением человека в свете истины. При этом отвергается как жизнь чувственного удовольствия, так и жизнь самоистязания, крайней аскезы. Познавший 4 истины и освободившийся от 10 "цепей" может достигнуть нравственного совершенства, состояниянирваны (это покой, прекращение существования: средство спасения Души).

2. Что касается аскетики (нравственности), то вместо жестоких

самоистязаний Шакья-Муни вводит неотъемлемое соблюдение нравственной чистоты: охранять все живое; не причинять зла; уважать чужую собственность; быть целомудренным, правдивым, воздержанным в еде и питье; игнорировать светские удовольствия и развлечения; воздерживаться от украшений, жить в добровольной бедности; освободиться от всего, что приносит боль. Только так можно обрести состояние нирваны как полной невозмутимости

и бесстрашия, свободы от внешнего мира и даже от мыслей об этом мире.

3. Практику Шанья-Муни понимает не как деятельность активного освоения мира, а исключительно как созерцание. Практика (созерцание) предлагает:

Освобождение от земных желаний и сосредоточенности на мысли о слиянии с Брахманом;

Достижение абсолютного покоя и блаженства;

- обретение состояния бесстрастия и безразличия;

- обретение свободы от страдания.

Эффективность практики (созерцания) усиливается теорией (догматикой) и обеспечивается нравственностью (аскетикой). В результате душа наполняется светом, обретает ясновидение и способность к единению с Брах-

Человек в мире повязан эгоистическими помыслами и делами, а посему он подвержен закону Кармы (воздаяния ). Освободиться от действия этого закона, от страданий может только тот, кто в состоянии преодолеть свой эгоизм, кто в своих поступках ориентирован на Брахмана как высшую объективную реальность, задающую канон покоя, воздержания, терпимости, терпения и собранности.

Буддизм отрицает бессмертие души и ее существование. Душа, как и тело,

Следствие взаимодействия постоянно изменчивых элементов бытия - дхарм. Жизнь - бесконечно волнующийся океан, а факты духовно-материального существования человека не имеют оснований.

Авторитет буддизма, его широкое распространение было обусловлено тем, что он был "религией спасения", вселял в души поверивших надежду на то, что страдание можно победить и устранить не в загробном мире, а в этой жизни, если организовать свою жизнь в соответствии с канонами буддизма. Развитые идеи были записаны в Три-питаке (три корзины) и стали каноном для любого последователя буддизма, хотя он и разделен намахаяну - узкий путь спасения ихинаяну - широкий путь спасения.

В III в. буддизм выходит за границы Индии, а в V в. открывается буддийский университет. К VII в. его влияние слабеет, главное воздействие в средневековой Индии приобретает индуизм . Достаточно сильные позиции сохраняла и философия веданты, некая систематизация идей в виде теоретической системы. Все теоретики этого направления занимаются комментированием текстов Упанишад.

Индуизм является синтезом старых божеств ведической Индии, ритуалов брахманских жрецов и местных культов. Из всей плеяды божеств на первый план постепенно выдвигаются Вишну иШива . Определяется новая мифология, как и новая литература (самая известная -Бхагавадгита ). Философское обоснование индуизма заключается в шести системах, в рамках которых возникает еще ряд школ: санкхья, йога, вайшешика, ньяя, миманса, веданта. Современный неоиндуизм развивался такими идеологами и мыслителями как С. Вивекананда, Р. Тагор, М.К. Ганди. Независимо от мировоззренческой направленности все школы обращают свое внимание на онтологические и гносеологические проблемы, хотя в буддизме достаточно нравственно-политических ориентиров.

3. Специфика формирования философии в Древнем Китае

Становление философии в Древнем Китае имело свои социальные корни. Все общественные отношения были подчинены ритуалу, имевшему мировоззренческое значение. Ритуал обеспечивал постоянство неба, порядок земли и поведение народа, ибо ритуал - это "устои неба и земли, верхов и низов". В рамках этого мировоззрения формировалась социальная реальность монархии. Монарх (ван ), как сын неба, отвечал за народ перед Богом, а народ неукоснительно выполнял его волю.

У китайской философии общее происхождение, единый корень - культура Дао , которую различно реставрировали и рассматривали с разных ми-

ровоззренческих позиций. В социальном и теоретическом срезах ее становление включает два периода: родовой и переходный от рода к государству. На этапе родового строя Дао рассматривается как живой символ и живая органическая культура. Древние философские представления раскрывают рождение Дао в космической пустоте (сюй ). Под влиянием вселенско-космических ритмов иньян пустота - вакуум – заворачивается в воронку, происходит вспышка, и в этом огненно-светлом спиральном вихре рождаетсяэмбрион Дао (мировое яйцо),

которое и несет в себе телесно-духовно-идеальную и тео-зоо-антропоморфную сущность. Собственное вращение эмбриона Дао дает ему расширение и дифференциацию. Он делится на пять элементов в виде креста по горизонтали: один элемент в центре, четыре по сторонам света. Пять элементов располагаются

и по вертикали, находясь один над другим и образуя вертикальный столб. Элементы горизонтали и вертикали- зеркальные аналоги друг друга.

Вращаясь в круговой связи, элементы горизонтального креста попеременно заходят в центр, а части вертикального столба пронзают центр и двигаются тудасюда. Зеркальные аналоги встречаются в центре и сливаются в один бинарный элемент.

Спираль Дао разделяет телесно-духовно-идеальную сущность эмбриона Дао

и создает Космос: телесная темная сущность образует Землю, идеальная легкая и светлая поднимается и образует из светящихся облаков, солнца, луны, звезд и созвездий Небо. Духовная сущность веет невидимым ветром посередине. Тео- зоо-антропоморфная сущность разграничивается таким образом: первопредок - Бог помещается на Небе, человек - в центре, вещи - на Земле. В сферическом объеме Дао они сплетают три генетических спирали, где элементы одной свободно превращаются в элементы двух других. Нескончаемая жизненность Дао обеспечивается ритмами инь-ян, космический танец выражает сторону поведения (у), песнопения - словесно-смысловую (гэ).

Поскольку человек занимает центр в спиральной системе Дао, древнекитайские философы называются цзы (Лаоцзы, Кунцзы и т.д.). Философствование принимает ценностную направленность - на гармонию вертикальной составляющей спирали и космоса Дао: все ценности символически сосредоточены на Небе, откуда они работой философского сознания смещаются на Землю. Космос Дао становится Поднебесной. Философ как бы является проводником идеальных ценностей сверху вниз и материальных запросов людей снизу вверх. Человек получает свою духовную определенность, и его философско-реставрационная деятельность заполняется антропологическим содержанием, начинаясь с духовной проблематики.

Концепция "Дао" стала центральной во всей древнекитайской философии. О ней говорят конфунцианцы, монеты, легисты и другие. Для них "Дао" - это стратегический путь развития Китая и основание нравственного поведения человека. Согласно концепции даосизма, "Дао" - это первоначало, основание и завершение всего существующего и происходящего в мире. Это всеобъемлющий закон мироздания. Человек не должен стремиться управлять течением жизни, а обязан естественно войти в этот поток, помня о том, что земля осуществляет законы неба, а небо подчиняется Дао, как подлинному бытию, из которого все на-

1. Объясните, каким образом данное высказывание Р. Декарта соответствует содержанию предмета философии?

«Вся философия подобна как бы дереву, корни которого – метафизика, ствол – физика, а ветви, исходящие от этого ствола – все прочие науки, сводящиеся к трем главным: медицине, механике и этике… Подобно тому, как плоды собирают не с корней и не со ствола дерева, а с концов его ветвей. Так и особая полезность философии зависит от тех ее частей, которые могут быть изучены только под конец».

2. Какое значение для понимания сущности философии имеет это высказывание Г. Гегеля? Как отразились научные открытия на развитии философии? (И. Ньютон, Р. Декарт, А. Эйнштейн).

«Философствование без системы не может иметь в себе ничего научного; помимо того, что такое философствование само по себе выражает скорее субъективное умонастроение, оно еще случайно по своему содержанию».

3. Какое влияние оказывает философия на формирование Вашего самосознания, Вашей жизненной позиции?

4. Ф. Энгельс сформулировал основной вопрос философии: «Великий основной вопрос всей, в особенности новейшей философии есть вопрос об отношении мышления к бытию».

А. Камю писал: «Есть лишь поистине серьезный философский вопрос – вопрос о самоубийстве. Решить, стоит ли жизнь труда быть прожитой, или она этого не стоит, - значит ответить на основополагающий вопрос философии».

Чем объяснить, что именно философия пришла к необходимости постановки основного вопроса?

Можете ли Вы объяснить многообразие представлений об основном вопросе философии?

5. Прочитайте и прокомментируйте отрывок из работы В.С. Соловьева «Исторические дела философии».

«В мире древнем, где челове­ческая личность по преимуществу была подавлена началом природным, материальным, как чуждою внешнею силою, философия освободила чело­веческое сознание от исключительного подчинения этой внешности и дала ему внутреннюю опору, открывши для его созерцания идеальное духовное царство, в мире новом, христианском, где само это духовное царство, само это идеальное начало, принятое под фирмою внешней силы, завладело сознанием и хотело подчинить и подавить его, философия восстала против этой изменившей своему внутреннему характеру духовной силы, сокрушила ее владычество, освободила, выяснила и развила собственное существо человека сначала в его рациональном, потом в его материальном элементе.

И если теперь мы спросим: на чем основывается эта освободительная деятельность философии, то мы найдем ее основание в том существенней­шем и коренном свойстве человеческой души, в силу которого она не останавливается ни в каких границах, не мирится ни с каким извне данным определением, ни с каким внешним ей содержанием, так что все блага и блаженства на земле и на небе не имеют для нее никакой цены, если они не ею самой добыты, не составляют ее собственного внутреннего достояния. И эта неспособность удовлетвориться никаким извне данным содержанием жизни, это стремление к все большей и большей внутренней полноте бытия, эта сила-разрушительница всех чуждых богов,- эта сила уже содержит в возможности то, к чему стремится,- абсолютную полноту и совершенство жизни. Отрицательный процесс сознания есть вместе с тем процесс поло­жительный, и каждый раз как дух человеческий, разбивая какого-нибудь старого кумира, говорит: это не то, чего я хочу,- он уже этим самым дает некоторое определение того, чего хочет, своего истинного содержания.

Эта двойственная сила и этот двойной процесс, разрушительный и творческий, составляя сущность философии, вместе с тем составляет и собственную сущность самого человека, того, чем определяется его досто­инство и преимущество перед остальною природой, так что на вопрос: что делает философия? - мы имеем право ответить: она делает человека вполне человеком. А так как в истинно человеческом бытии равно нуждаются и Бог, и материальная природа,- Бог в силу абсолютной полноты своего существа, требующий другого для ее свободного усвоения, а материальная природа, напротив, вследствие скудости и неопределенности своего бытия, ищущей другого для своего восполнения и определения, - то, следователь­но, философия, осуществляя собственно человеческое начало в человеке, тем самым служит и божественному и материальному началу, вводя и то, и другое в форме свободной человечности.

Так вот, если кто из вас захочет посвятить себя философии, пусть он служит ей смело и с достоинством, не пугаясь ни туманов метафизики, ни даже мистицизма; пусть он не стыдится своего свободного служения и не умаляет его, пусть он знает, что, занимаясь философией, он занимается делом хорошим, делом великим и для всего мира полезным <…>» («Исторические дела философии». – Вопросы философии. − 1988. − № 8. С. 123 -125).

Тест

1. Предметом философии является

1) природа и ее законы;

2) человек и его месть в мире;

3) общественно-исторические процессы;

4) универсальные законы и принципы.

2. Онтология – это философское учение

1) о бытии;

2) о ценностях мира;

3) о происхождении Вселенной;

4) о доказательствах.

3. Материалистическая точка зрения:

1) сознание – свойство высокоорганизованной материи;

2) сознание – свойство всей материи;

3) сознание материально;

4) сознание человека – проявление мирового духа.

4. «Я утверждаю, что никаких вещей нет. Мы просто привыкли говорить о вещах; на самом деле есть только мое мышление, есть только мое «Я» с присущими ему ощущениями. Материальный мир нам лишь кажется, это лишь определенный способ говорить о наших ощущениях» Данное высказывание принадлежит

1) материалисту;

2) объективному идеалисту;

3) дуалисту;

4) субъективному идеалисту

5. О каком историческом типе мировоззрения идет здесь речь: «Это − целостное миропонимание, в котором различные представления увязаны в единую образную картину мира, сочетающую в себе реальность и фантазию, естественное и сверхъестественное, знание и веру, мысль и эмоции»?

1) мифология;

2) религия;

…Прежде всего я хотел бы выяснить, что такое философия, сделав почин с наиболее обычного, с того, например, что слово «философия» обозначает занятие мудростью и что под мудростью понимается не только благоразумие в делах, но также и совершенное знание всего того, что может познать человек; это же знание, которое направляет самую жизнь, служит сохранению здоровья, а также открытиям во всех науках. А чтобы философия стала такой, она необходимо должна быть выведена из первых причин так, чтобы тот, кто старается овладеть ею (что и значит, собственно, философствовать), начинал с исследования этих первых причин, именуемых началами. Для этих начал существует два требования. Во-первых, они должны быть столь ясны и самоочевидны, чтобы при внимательном рассмотрении человеческий ум не мог усомниться в их истинности; во-вторых, познание всего остального должно зависеть от них так, что хотя начала и могли бы быть познаны помимо познания прочих вещей, однако, обратно, эти последние не могли бы быть познаны без знания начал. При этом необходимо понять, что здесь познание вещей из начал, от которых они зависят, выводится таким образом, что во всем ряду выводов нет ничего, что не было бы совершенно ясным….

Затем я предложил бы обсудить полезность этой философии и вместе с тем доказал бы важность убеждения, что философия (поскольку она распространяется на все доступное для человеческого познания) одна только отличает нас от дикарей и варваров и что каждый народ тем более гражданствен и образован, чем лучше в нем философствуют; поэтому нет для государства большего блага, как иметь истинных философов. Сверх того, любому человеку важно не только пользоваться близостью тех, кто предан душою этой науке, но поистине много лучше самим посвящать себя ей же, подобно тому как несомненно предпочтительнее при ходьбе пользоваться собственными глазами и благодаря им получать наслаждение от красок и цвета, нежели закрывать глаза и следовать на поводу у другого; однако и это все же лучше, чем, закрыв глаза, отказываться от всякого постороннего руководительства. Действительно, те, кто проводит жизнь без изучения философии, совершенно сомкнули глаза и не заботятся открыть их; между тем удовольствие, которое мы получаем при созерцании вещей, видимых нашему глазу, отнюдь не сравнимо с тем удовольствием, какое доставляет нам познание того, что мы находим с помощью философии. К тому же для наших нравов и для жизненного уклада эта наука более необходима, чем пользование глазами для направления наших шагов. Неразумные животные, которые должны заботиться только о своем теле, непрерывно и заняты лишь поисками пищи для него; для человека же, главною частью которого является ум, на первом месте должна стоять забота о снискании его истинной пищи - мудрости.

…Высшее благо… есть не что иное, как познание истины по ее первопричинам, то есть мудрость; занятие последнею и есть философия…

… Правота присуща не чувству, а одному лишь разуму, когда он отчетливо воспринимает вещи...

…Начала, какие я предлагаю в этой книге, суть те самые истинные начала, с помощью которых можно достичь высшей ступени мудрости (а в ней и состоит высшее благо человеческой жизни). Два основания достаточны для подтверждения этого: первое, что начала эти весьма ясны, и второе, что из них можно вывести все остальное; кроме этих двух условий никакие иные для начал и не требуются. А что они (начала) вполне ясны, легко показать, во-первых, из того способа, каким эти начала отыскиваются: именно, должно отбросить все то, в чем мне мог бы представиться случай хоть сколько-нибудь усомниться: ибо достоверно, что все, чего нельзя подобным образом отбросить, после того как оно достаточно обсуждалось, и есть самое яснейшее и очевиднейшее изо всего, что доступно человеческому познанию. Итак, должно понять, что для того, кто стал бы сомневаться во всем, невозможно, однако, усомниться, что он сам существует в то время, как сомневается; кто так рассуждает и не может сомневаться в самом себе, хотя сомневается во всем остальном, не представляет собою того, что мы называем нашим телом, а есть то, что мы именуем нашею душою или сознанием. Существование этого сознания я принял за первое начало…

Вся философия подобна как бы дереву, корни которого - метафизика, ствол - физика, а ветви, исходящие от этого ствола,- все прочие науки, сводящиеся к трем главным: медицине, механике и этике. Под последнею я разумею высочайшую и совершеннейшую науку о нравах; она предполагает полное знание других наук и есть последняя ступень к высшей мудрости. Подобно тому как плоды собирают не с корней и не со ствола дерева, а только с концов его ветвей, так и особая полезность философии зависит от тех ее частей, которые могут быть изучены только под конец.

…Я знаю, что может пройти много веков, прежде чем из этих начал будут выведены все истины, какие оттуда можно извлечь, так как истины, какие должны быть найдены, в значительной мере зависят от отдельных опытов… Пожелаю нашим потомкам увидеть счастливое его завершение.

КАНТ И. Логика.

Философия … есть наука о последних целях человеческого разума. Это высокое понятие сообщает философии достоинство, т. е. абсолютную ценность. И действительно, она есть то, что одно только и имеет внутреннюю ценность и впервые придает ценность всем другим знаниям. … философия есть идея совершенной мудрости, указывающей нам последние цели человеческого разума. …Ее можно назвать также наукой о высшей максиме применения нашего разума, поскольку под максимой разумеется внутренний принцип выбора между различными целями.

Ибо и в последнем значении философия есть наука об отношении всякого знания и всякого применения разума к конечной цели человече­ского разума, которой, как высшей, подчинены все другие цели и в которой они должны образовать единство.

Сферу философии в этом всемирно-гражданском значении можно подвести под следующие вопросы:

1. Что я могу знать?

2. Что я должен делать?

3. На что я смею надеяться?

4. Что такое человек?

На первый вопрос отвечает метафизика, на второй - мораль, на третий - религия и на четвертый - антропология. Но в сущности все это можно было бы свести к антропологии, ибо три первых вопроса относятся к последнему.

Итак, философ должен определить:

1) источники человеческого знания,

2) объем возможного и полезного применения всякого знания и, наконец,

3) границы разума.

…Философу требуются главным образом две вещи: 1) культура таланта и умения, чтобы применять их ко всевозможным целям; 2) навык в применении того или другого средства к каким-либо целям. То и другое должно соединяться, ибо без знаний никогда нельзя стать философом, но также и одни знания никогда не создают философов, если целесообразная связь всех знаний и навыков не образует единства и не возникает сознание соответствия этого единства высшим целям человеческого разума.

Вообще нельзя называть философом того, кто не может философствовать. Философствовать же можно научиться лишь благодаря упражнениям и самостоятельному применению разума.

… Кто хочет научиться философствовать, тот все системы философии должен рассматривать лишь как историю применения разума и как объект для упражнения своего философского таланта.

Следовательно, истинный философ как самостоятельный мыслитель должен применять свой разум свободно и оригинально, а не рабски подражательно. Но он не должен также применять свой разум … лишь на то, чтобы сообщить знаниям видимость истины и мудрости. Последнее есть занятие одних софистов и совершенно несовместимо с достоинством философа как знатока и учителя мудрости.