Либеральный фашизм от муссолини до обамы читать. Джон Голдберг

Михаил Эйми

Либерал-фашизм. Попытка определения.

В последнее время довольно часто стало встречаться странное сочетание, которое невольно режет слух своей абсурдностью. Этот оксюморон "либерал-фашизм" действительно весьма экстравагантно звучит, учитывая совершенно противоположное смысловое наполнение составляющих слов. Но, слова не появляются просто так, из ниоткуда, чтобы быть пустыми формами, никак не привязанными к тому, что называется "означаемое". Слова рождаются как слепки с мира, наполненного вполне определенными и конкретными смыслами, пусть и понятными только сколь угодно узкому кругу лиц. Предельный случай - это, понятно, ряд психических отклонений, когда слова понятны только одному говорящему, но и для него они имеют очень четкий смысл, пусть и только в момент говорения. Так вот, уж коль скоро в наш язык входит такой кадавр как либерал-фашизм, стоит присмотреться к нему пристальней и попытаться понять, что он может отражать и какой смыл заключать в себе. Для того необходимо обратиться к составляющим его частям. Итак, либерализм. Полагаю, не стоит вдаваться в историю происхождения термина, тем более, что либерализм индепендентов и либерализм, декларируемый современным западным обществом имеют между собой достаточно мало схожих черт. Главным для нас тут является то, что либеральная идеология делает упор и разрабатывает поле действия личности, как единичности, как уникальной, замкнутой на себе структуры, имеющей дело с миром, как совокупностью явлений и оценивающей все события и составляющие мира исключительно с позиции пользы и выгоды для себя. Народ, Государство, в данном случае не принимаются в расчет как базовые ценности, занимая производное место. Предполагается, что частный и практический интерес автономной личности в конечном итоге работает на общее благо, создавая единый, слаженный государственный механизм, в котором учтены интересы большинства. Протестантская этика и стремление к обладанию благами суть основа этой идеологии. Политическим институтом, обслуживающим интересы этой модели государственного устройства является демократия. Опять-таки довольно странный выверт, учитывая то, что демократическая форма правления возникла и получила свое идеологическое и практическое оформление, как известно, в городах-государствах древней Греции, и, в частности, в Афинах. Известное возражение на отвлеченные разговоры о демократии состоит в том, что демос - это отнюдь не все люди, а лишь свободнорожденные мужчины, имеющие право голоса. Женщины, дети, рабы, понятное дело, никаким образом не входили в это число. Кроме того, желающих принять активное участие в жизни города (собственно, политиков) не могло быть более 1000 человек, так как иначе они были бы просто не в состоянии услышать мнение друг дуга. Эти возражения в современном мире отнюдь не могут всерьез поколебать здание демократии, так как современное общество не имеет таких четких страт, как античное. В данном случае более корректно было бы применить античное же различие между политиком и идиотом, то есть, между человеком, желающим принимать активное участие в политической жизни общества, и не желающим такого. Относительно же количества желающих высказаться человек, то дело тут не просто в цифре 1000, а в скорости распространения информации в заданном поле. Чем она выше, тем, соответственно, большее число людей может быть включено в демократические процедуры. Для функционирования либеральной матрицы наиболее подходящей оказалась модель демократии в форме парламентаризма. Таким образом, к плюсам либерально-демократического устройства общества можно отнести действительное выражение интересов большинства людей, активно занимающихся собственным делом и не стремящихся заботиться об остальном мире, если это не сулит определенной и весьма конкретной выгоды. При большинстве таких людей посредством либерализма создается жизнеспособное и устойчивое государство, способное быстро адаптироваться практически к любым изменениям мира. Кроме того, учититывая изначальный эгоизм граждан такого государства и предполагая, что они не глупые люди и не будут действовать во вред себе, можно понять, что внутренне устройство такокго общества тоже будет достточно сбалансированным и надежным, поскольку любые элементы, вносящие элемент хаоса в такой мир, немедленно блокируются максимально приемлемым способом и как можно незамтнее и тише, дабы ни кого не тревожить. Среди минусов главным, на мой взгляд, является то, что человек такого общества, будучи изначально экзистенциально подключен к миру исключительно своих интересов и ценностей, утрачивает полную картину мира в его всеобщности. Все связи мира выстраиваются исключительно на "экономическом" стержне, на который выборочно нанизываются элементы этого самого мира. Это ведет в конечном итоге к утрате символической составляющей жизни и той самой смерти бога, о которой говорил Ницше. Таков, вкратце, обзор либеральной модели. Его очевидная неполнота оправдывается тем, что для прояснения поставленного вопроса нам этого будет вполне достаточно. Для более подробного анализа следует обратиться непосредственно к тексту Вебера "Протестантская этика и дух капитализма", из которого я, как, полагаю, многие поняли, взял некоторые основные тезисы. Теперь обратимся к фашизму. Ясно, что в этом случае мы имеем дело с неким совершенно противоположным либеральной идее явлением, основанным на подчинении личности интересам Государства или Народа. Опять-таки, не вдаваясь в подробную историю движения, все же следует четко различать нацизм и фашизм. Идеология фашизма основывается единственным образом на главенстве общинного государственного духа, когда как нацизм признает государство исключительно как порождение нации и национальный вопрос является доминирующим. Кроме того, в нацизме очень сильны мистические элементы "чистоты крови" и привязка к ним моральных качеств человека. Фашизм гораздо прагматичнее в этом отношении и не связывает четко вопрос нации и государства. Если основываться на этих постулатах, то чисто фашистское государство так же имеет право на существование, как и либеральное. Стоит обраться к истории, чтобы увидеть, что практически все государства, особенно имперского типа реализовывали ту или иную модель фашизма. И все утопии, от Платона до Вераса, предлагают фашистское, по-сути, устройство общества. По странной иронии, классический оплот демократии Афины устами своего лучшего гражданина Сократа признали главенство именно такого способа государственного устройства: "Нельзя отступать, уклоняться или бросать свое место в строю. И на войне, и на суде, и повсюду надо исполнять то, что велит Государство и Отечество, или же стараться вразумить их, в чем состоит справедливость. Учинять же насилие над матерью или над отцом, а тем паче над Отечеством - нечестиво" (Критон 51с). И по той же иронии, первый философ, утверждавший идеи уникальности человека и личностного отношения к миру, умер, фактически, защищая идеи фашизма. Имперский опыт показывает, что существовать как единое образование, не раскалываясь на куски, такое государство может только в том случае, когда интересы его граждан подчинены единой идее данного государства. И в конечном итоге все империи разваливались, когда региональные элиты выходили из этого общего государственного идеологического пространства. Плюсом такого устройства общества является то, что позволяет существовать государству довольно длительное время, успешно сопротивляясь ударам извне, благодаря единству его граждан в служении одной идее. Граждане такого государства чувствуют свою сопричастность ко всем событиям, как дурным, так и великим, которые происходят с их Родиной. О минусах этой модели можно и не писать, так как они и без того прекрасно известны и прописаны массой авторов, лучшим из которых, пожалуй, является Оруэлл со своим "1984". Все это описаны, понятное дело, скорее некие идеи, лежащие в основе либеральной и фашистской модели общества. На практике же реальные государства предлагают тот или иной вариант синтеза, так как в чистом виде, в дистиллированной реализации любой модели государство существовать не может. Вообще же, вся эта диалектика прекрасным образом прописана у Гегеля в "Феноменологии духа" (Мир отчужденного от себя духа/ Образованность и ее царство действительности). Теперь посмотрим, что можно сказать о либерал-фашизме. Исходя из того, что было написано выше, либерал-фашизм должен сочетать в себе права и свободы личности с интересами государства. В принципе, это было бы идеальное устройство общества, если бы удалось взять и соединить лучшие особенности двух парадигм. Но, из того, что можно увидеть, на свет появляется гибрид, взявший отнюдь не самые лучшие части своих родителей, хотя, современной либеральной общественностью декларируется именно это идеальное государство. Они говорят о личности человека и ее правах, которые необходимо соблюдать всегда и везде при любых условиях. Но о чем идет речь на самом деле? На мой взгляд, происходит подмена, которую и сами "либералы", при всей их показной рафинированности образованности и противопоставлении себя "быдлу" не замечают, а если и чувствуют, то гонят прочь от себя эти крамольные мысли. Дело в том, что реальный человек, вот этот конкретный, со своими проблемами, мечтами, мыслями о близких людях, со своими страхами и своими радостями, пусть маленькими, но своими и дорогими ему, этот человек отметается и приноситься в жертву Личности. Отныне только Личность - абстрактное понятие, не имеющие отношения к реальному человеку, имеет значение. Только ее права и свободы есть смысл защищать, и ради этого частные права и свободы подминаются, перемалываются и отбрасываются в сторону, как нечто ненужное и совершенно не имеющее значения. В этой модели либеральна парадигма, со своим четко выработанным аппаратом защиты индивидуума принимается на службу либерал-фашизму. И то, что служило интересам конкретного человека, в данном случае не имеет значения сословие и жизненные устремления этого человека, становится на защиту абстрактного имени "Личность", и из-за этой подмены настоящие живые личности перемалываются, как не соответствующие безликой категории именно ввиду своей индивидуальности и личностности. Нечто похожее можно обнаружить и в фашистской модели общественно устройства, где Государство является той инстанцией, через которую люди понимают себя и идентифицируют. Можно тут привести в пример и коммунистическую идею, тоже близкую к фашистской, только на месте Государства и Народа, там стоит Класс и его интересы. Государство, Народ, и уж тем более Класс тоже примеры безликих абстрактных категорий, но их координальное отличие от Личности состоит в том, что через них, и благодаря им, люди собираются в одно целое, жизнеспособное образование - Страну. Эти абстракции, будучи определенными интенсивными символическими полями, через подключение к ним, то есть через принятие человеком данной символической разметки мира, способны дать этому человеку огромные возможности, так как включают его в особый, свой и живой мир, где действуют единомышленники, и все вместе делают общее дело, увеличивая добро в мире (Понятно, что все всегда действуют только во благо, в том числе инквизиторы или Гитлер. Злодеи, стремящиеся исключительно к злу очень редки и встречаются главным образом в трагедиях Шекспира). Личность же, будучи не просто абстракцией, но и еще абсолютно замкнутой на себе абстракцией, не предлагает таких возможностей, какие предоставляются людям, выбравшим Государство или Класс. "Личность" либерал-фашизма - это предельно пустое, противоречивое в себе поле, поскольку требует объединения людей, не предоставляя при этом никакого основания, и не позволяющее на его основе создать хоть сколько-нибудь жизнеспособное государство. По сути, эта Личность предстает чем-то вроде монады Лейбница, которые замкнуты сами на себя, "не имеют окон", и самодостаточны. Наивысшей первичной монадой является, согласно Лебницу, Бог. В либерал-фашизме же Личность, как этакий двойник Бога, предстает скорее дьяволом, уж простите за такую мутно-теологическую аналогию. Либерал-фашистская идеология направлена на саморазрушение без какого-либо созидания. Остается открытым вопрос о людях, которые поднимают знамя этой идеологии. Я лично считаю, что большинство из них просто честные либералы, искренне желающие торжества и процветания этой протестантской идее, но в силу разных причин, не замечающих скатывание в яму либерал-фашизма, яму, которая поглотит их в первую очередь. Есть небольшое количество просто ненавистников и откровенных врагов России, считающих нашу страну воплощением Зла, и чем скорее она исчезнет с лица планеты, тем лучше будет для всех ее жителей, но они скорее относятся к той же группе честных либералов, только шагнувших гораздо дальше по пути либерал-фашизма и чувствующих его гораздо отчетливее. Это о подобных людях писал Достоевский в "Бесах": "они первые были бы страшно несчастливы, если бы Россия как-нибудь вдруг перестроилась, хотя бы даже на их лад, и как-нибудь вдруг стала безмерно богата и счастлива. Некого было бы им тогда ненавидеть, не на кого плевать, не над чем издеваться! Тут одна только животная, бесконечная ненависть к России, в организм въевшаяся...". Я говорю о России, так как именно у нас радикальные либералы подспудно и не отдавая себе отчета, строят тело новой тоталитарной идеологии. Мне, честно говоря, сложно представить человека, который бы искренне хотел реального воплощения либерал-фашистской идеи, поскольку в ней исчезает сам человек, и не просто растворяет себя в Государстве или Народе, а исчезает тотально, весь, исчезает в никуда. И уж коли в последнее время все говорят об угрозе фашизма (при этом почему-то настойчиво путая его с нацизмом), то самая большая опасность исходит от зарождающейся идеологии либерал-фашизма, как самой бездушной и самой бесчеловечной.

Сами вы фашисты!

Дж. Голдберг.Либеральный фашизм. Перевод с английского: Дж. Голдберг. - М.: Рид Групп (Серия “Политическое животное”), 2012.

Книга Джоны Голдберга “Либеральный фашизм” появилась в 2008 году, в разгар президентской предвыборной кампании в США. Теперь эта книга переведена у нас, и мы можем оценить ее, хотя бы в небольшой степени абстрагируясь от контекста политической борьбы, в котором она увидела свет.

Когда левые и либералы обвиняют правых да и прочих своих оппонентов в тайной приверженности фашизму, это совсем неудивительно и даже привычно. Также левые могут упрекать либералов в скрытом фашизме, находя многочисленные намеки на фашизм в современном глобализме, неолиберализме и т.д. Но когда консерватор начинает уличать в таком же тайном фашизме левых и либералов - это что-то относительно новое и непривычное. Именно этим и занимается в своей книге американский консерватор Джона Голдберг.

Аргументация Голдберга во многом сводится к тому, что фашизм - в не меньшей степени, если не в большей, левое движение, чем правое. Он вырос преимущественно из левой и либеральной политической философии. Голдберг находит многочисленные свидетельства в пользу сходства фашистов и современных им прогрессивистов и либералов. Американский консерватор сопоставляет идеи и практики фашистов и прогрессивистов по принципу “найди десять отличий” и находит их лишь в оттенках и степени завершенности практических действий, предпринятых теми и другими. Так, прогрессивисты, правившие Америкой во времена Вудро Вильсона, “были настоящими “социальными дарвинистами” в современном смысле этого термина, хотя сами они так называли своих врагов. Они верили в евгенику. Они были империалистами. Они были убеждены, что посредством планирования рождаемости и давления на население государство может создать чистую расу, общество новых людей. Они не скрывали своего враждебного отношения к индивидуализму и гордились этим. Религия была политическим инструментом, а политика была самой настоящей религией. Прогрессивисты считали традиционную систему конституционных сдержек и противовесов устаревшей и препятствующей прогрессу, поскольку такие древние институты ограничивали их собственные амбиции. Догматическая привязанность к конституции, демократической практике и устаревшим законам тормозила прогресс в понимании как фашистов, так и погрессивистов. Более того, фашисты и прогрессивисты превозносили одних и тех же героев и цитировали тех же самых философов”.

Голдберг также приводит многисленные примеры симпатий либералов и левых к фашизму. Так, например, мы узнаем, что Б. Шоу в разное время боготворил Сталина, Муссолини и Гитлера, что Г. Уэллс писал почти откровенно фашистские книги и вообще хотел “видеть либеральных фашистов, просвещенных нацистов”, которым одним под силу установить новый мировой порядок и разрешить многочисленные проблемы, тяготящие европейские общества, что во времена Рузвельта сходство его курса с фашистским вызывало отнюдь не только порицание, но, скорее, одобрение среди соратников, и т.д. и т.п.

Мы сказали - “интеллектуальную историю”, но историю чего? Так называемого “фашистского момента” - ключевого понятия в рассуждениях Голдберга. Голдберг пишет его интеллектуальную и практическую историю в Европе и в США. Среди этих моментов, не считая привычных фашистской Италии и Германии, обнаруживаются и Французская революция, и вильсоновский прогрессивизм, и “Новый курс” Рузвельта, и культурная революция 1960-х, и т.д., вплоть до мягкого фашизма Кеннеди, Джонсона, Билла и Хиллари Клинтон и, конечно, Обамы.

Так что же такое “фашистский момент”? Его можно определить как конгломерат идей и практик, среди которых наиболее характерны следующие. Прежде всего это упор на полезный миф в сорелевском духе. Идея может быть ненаучной и вообще далекой от истины, но если она полезна, она обладает творческой силой и меняет историю. Для фашистского момента характерен прагматизм, в свете которого истинно то, что работает. Далее следует отметить склонность не к теоретизированию, построению четкой программы и идеологии, а к динамике, действию ради действия и оценке политиков, исходя из их намерений и благих пожеланий. Особенно важен этатизм, вера в государство, в его способность решить все проблемы и в то, что государство тебя любит. Не последнее место занимают вождизм и культ личности. Большое значение имеет война как средство мобилизации общества для решения каких-либо задач. Если войны нет, то необходим ее “моральный эквивалент”, провоцирование кризисов, которые можно решить напряжением всех сил (например, война с наркотиками, за чистоту окружающей среды и т.д.) Понятно, что ряд этих признаков Голдберг с легкостью находит не только у правых, но и у левых, особенно у “новых левых”.

Надо отметить, что у подобного рода анализа нетрудно обнаружить обширную интеллектуальную историю, некоторые элементы которой неочевидны, но имеют исключительное значение. Так, например, уже давно радикальные сторонники капитализма и свободного рынка вроде Фридриха Хайека и Айн Рэнд ставили на одну доску левых и фашистов за их этатизм и тому подобные грехи. В связи с этим вспоминается, конечно, и концепция тоталитаризма Ханны Арендт. Но трудно отделаться от впечатления, что больше всего в данном направлении сделали мыслители, чьи воззрения легли в основу взглядов как “новых левых”, так и современных левых и либералов. Еще Т. Адорно и др. исследовали американское общество на предмет поиска в нем потенциально фашистских индивидов, которые не объявляют себя фашистами и не принадлежат к известным фашистским организациям, но охотно приняли бы фашизм, если ему удалось превратиться в достаточно сильное и уважаемое движение. Философы франкфуртской школы и все те, на кого они оказали влияние, описывали западное общество как пронизанное репрессивными практиками, подавляющими волю человека и его способность к самореализации. Со времен 60-х они убедили множество западных интеллектуалов, что западное общество пронизано скрытым фашизмом.

Похоже, Голдберг и сам принимает все это за аксиому. Он всего лишь пошел чуть дальше - туда, куда левые обычно не заходят. Как говорил классик, жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Почему, если общество пронизано фашизмом, для левых и либералов должно быть сделано исключение? Если в истории Запада время от времени проявляется “фашистский момент”, то он касается всех, не только консерваторов (это Голдберг тоже признает!), но и левых. Словом, Голдберг, если так можно выразиться, вслед за своими леволиберальными оппонентами “размазал” фашизм по обществу, но мазки у него получились еще более широкие.

Разумеется, Голдберг нередко передергивает, и поэтому его легко обвинить в конъюнктурности, в том, что книга написана на злобу дня, чтобы свалить Хиллари Клинтон, как это делают Константин Аршин и Александр Павлов: “Таким вот образом весь 400-страничный талмуд Голдберга на поверку оказался не более чем агиткой “консервативного фашиста”, призванной не дать Хиллари Клинтон победить на выборах”. (“ОХОТА НА ВЕДЬМ” ОТ ДЖОНЫ ГОЛДБЕРГА Константин Аршин, Александр Павлов - http://www.intelros.ru/pdf/Rus_journal_12_2008/22.pdf) Тем не менее, значение книги Голдберга в другом. Нередко приходится слышать о либеральных корнях фашизма, о том, что фашизм - такое же порождение европейской культуры, как и многое другое. Книга Голдберга как раз и показывает, что фашизм как явление европейской и американской политической культуры не был чем-то преходящим и случайным, что он зародился в том же идейном и культурном бульоне, что и ряд идеологий и утопий, а также лозунгов и практик, к которым мы относимся с гораздо большим одобрением или хотя бы не с таким порицанием. Небезынтересны последние главы книги, в которых Голдберг утверждает и иллюстрирует это примерами, что ряд данных лозунгов и практик, которые мы теперь привычно относим к левому и либеральному спектру, был характерен и для фашизма: современные либералы и левые ведут “войны за культуру”, содействуют упадку традиционных христианских церквей и проповедуют языческие культы, сводят все зло к порокам определенной расы (“белый мужчина - это еврей либерального фашизма”), оправдывают сожжение книг, разрушают традиционную семью. У современных левых либералов обнаруживается расизм, только развернутый в другую сторону. Разделяемая левыми и либералами мультикультуралистская парадигма, придающая главное значение не универсальным, а культурным и расовым критериям при оценке человека, также, с точки зрения Голдберга, является типично фашистской. Левых, либералов и нацистов роднит общее представление о том, что с некоторых пор цивилизация пошла по какому-то ошибочному пути. В частности, поэтому взятие на вооружение левыми и либералами лозунгов защиты окружающей среды - тоже нацистское наследие: “Природоохранное движение предшествовало нацизму и использовалось для расширения базы его поддержки. Нацисты среди первых сделали борьбу с загрязнением воздуха, создание заповедников и экологически рационального лесного хозяйства центральными пунктами своей политической платформы”. Кроме того, вегетарианство, общественное здоровье и права животных, с точки зрения Голдберга, были “просто разными гранями одержимости органическим порядком, господствовавшим в немецко-фашистском сознании того времени и характерным для сегодняшнего либерально-фашистского сознания”. В то время как сегодняшние американцы одержимы всем “натуральным”, в свое время Гиммлер “надеялся перевести СС полностью на натуральные продукты питания и намеревался осуществить такой переход для всей Германии после войны”.

Словом, бульон идей и практик, в котором зародился когда-то фашизм, все еще кипит, а “фашистский момент” никуда не исчез и, похоже, исчезнуть не может. Поэтому, считает Голдберг, “не требуется особого мужества и ума для того, чтобы указывать на то, что вам не нравится и не считается популярным, и кричать: “Фашизм!”. Настоящее мужество требуется для того, чтобы заглянуть внутрь себя, посмотреть на свои убеждения и спросить себя, не может ли что-нибудь из того, что вам нравится, привести к фашизму или иной разновидности тоталитаризма под другим именем”.

Конечно, поскольку книга была написана в запале политической борьбы, ее легко воспринять как ответ, брошенный “напросившимся” на него либералам и левым: “Сами вы фашисты!”. Но правильнее дух книги отражает название последней главы: “Новая эра: все мы теперь фашисты”.

В новой публицистической серии "Политическое животное" вышла в русском переводе нашумевшая на Западе вообще и в Америке в особенности книга Ионы Голдберга "Либеральный фашизм. История левых сил от Муссолини до Обамы", являющаяся не просто историей фашизма как политико-социального феномена, но исследующая неразрывную связь между "классическим фашизмом" и современным либерализмом, правящим на Западе.

Несколько замечаний об именах и названиях. Хотя перевод этой книги в целом вполне адекватный, остается за гранью здравого смысла, почему имя автора пишется как "Джона Голдберг" вместо "Иона Голдберг" (Jonah Goldberg) и склоняется как некое вымышленное женское имя – "книга Джоны Голдберга".

Чем библейское имя Иона не угодило издателям сказать трудно, но однако же и перевод оригинального подзаголовка оставляет желать лучшего: The Secret History of the AMERICAN LEFT from MUSSOLINI to the POLITICS OF CHANGE.

Это важный момент. Автор рассматривает понятие "либерального фашизма" применительно именно к американским "левым", которые – в американском понимании – это т.н. "либералы" и соответственно Демократическая партия. Впрочем, по мнению автора, и американские правые в своем стремлении облагодетельствовать народ США (в частности, Джордж Буш-младший!) зачастую уходят настолько "вправо", что оказываются "слева", то есть в радужном плену "доброго фашизма" (или "просвещенного фашизма").

И то сказать – слово "фашизм" и для русского, и для европейского, и для американского уха звучит резковато. Фашизм со времен Второй мировой войны – синоним вселенского зла, черта с рогами, самого утробного антисемитизма. Между тем, "классический фашизм" Муссолини – это нечто совершенно иное, содержащее в себе настолько привлекательные для современников черты государственной религии, что его мировая популярность могла конкурировать только с популярностью "идей коммунизма".

Собственно, коммунизм и фашизм – близнецы-братья, рожденные Просвещением и Великой Французской революцией. Автор немало внимания уделяет генезису фашизма, поскольку без этого невозможно понять, в каком виде он процветает и поныне в качестве торжествующего над консерватизмом неолиберализма.

Работа Голдберга на удивление беспристрастна. Хотя в Америке он известен как яркий полемист. Он пишет именно "феноменологию фашизма", а не памфлет в его осуждение или оправдание. Самое удивительное, что немало восторженных откликов на эту книгу исходит из стана… "левых"! Мол, спасибо автору, что "указал на опасности" и "уклоны" нашего горячо любимого либерализма. Что ж, как известно, "борьба с уклонами" - одно из любимых занятий тоталитарной системы.

"Фашизм – это религия государства. Он предполагает органическое единство политического пространства и нуждается в национальном лидере, поддерживающем волю народа. Тоталитарность фашизма состоит в политизации всего и убежденности в том, что любые действия государства оправданы для достижения общего блага. Он берет на себя ответственность за все аспекты жизни, включая здоровье и благосостояние всех членов общества, и стремится навязать им единство мышления и действия либо силой, либо посредством регулирования и социального давления.

Все, в том числе экономика и религия, должно соответствовать его целям. Любые конкурирующие воззрения определяются как враждебные. Я исхожу из того, что современный американский либерализм воплощает в себе все эти аспекты фашизма".

И еще для примера главы этой книги как "этапы большого пути":

Муссолини: отец фашизма
- Адольф Гитлер: человек из стана левых
- Вудро Вильсон и рождение либерального фашизма
- Фашистский "Новый курс" Франклина Рузвельта
- 1960-е годы: фашизм выходит на улицы
- От "мифа Кеннеди" к мечте Джонсона: либеральный фашизм и культ государства
- Либеральный расизм: призрак фашистской евгеники
- Экономика либерального фашизма
- Дивная новая деревня: Хиллари Клинтон и смысл либерального фашизма
- Новая эра: все мы теперь фашисты
Послесловие к последнему изданию: "Барак Обама и давно знакомые изменения".

Адреса магазинов Polaris
ТЦ Origo (Стацияс лаукумс 2, тел. 7073909)
ТЦ Damme (Курземес проспектс 1a, тел. 20017489)
ТЦ Domina, магазин-кофейня (Иерикю 3, 20017488)
ТЦ Mols (Краста 46, t.67030337)
Дом Москвы (Марияс 7)
ул. Гертрудес 7
ул. Дзирнаву 102
ТЦ Alfa (Бривибас гатве 372)
ТЦ Dole (Маскавас 357, 2-й этаж)
ТЦ Talava (Сахарова 21)

Под таким названием во многих странах мира недавно вышла книга известного американского публициста Джона Голдберга . В ней рассказывается о том, как Запад оказался в плену идей либерального фашизма, кем он финансируется и какие последствия это может оказать на все мировое сообщество.

По своей сути либеральный фашизм - это смыкание мирового олигархата с наиболее агрессивным нацизмом и фашизмом, которые являются инструментами для достижения нужных целей и результатов на мировой арене. Все прикрывается вымышленным предлогом защиты либеральных ценностей.

Отцом основателем либерального фашизма был всем хорошо известный Бенито Муссолини , который включил в свою концепцию элементы демократии, корпоративизма, экспансионизма и антикоммунизма. Либеральный фашизм или "демократия для элиты" до сих пор содержат в себе настолько привлекательные для современников черты государственной религии, обличенные в красивые формулировки, что его мировая популярность долгое время конкурировала только с популярностью "идей коммунизма", а в настоящее время находится вообще вне всякой конкуренции.

После Второй мировой войны идеи либерального фашизма получили широкую популярность в американском обществе. Либералы и фашисты одинаково признают, что люди между собой не равны - одни из них лучше других. Все детерминировано наследственностью и естественным отбором. Отсюда приверженность либералов к различным идеям наследования интеллекта, врождённых компонентов преступности, и другим теориям, которые акцентируют внимание на “биологическом”, а не социальном.

Большинство населения нашей планеты до сих пор пребывают в полном неведении того, что среди мировой элиты как пожар распространяются анти человеческие суждения и взгляды, которые связаны с маниакальной верой в то, что человечество превратилось в раковую опухоль, которая быстро разрушает нашу планету. Только часть населения или "золотой миллиард", по мнению мировой элиты, должны остаться жить на нашей планете, так как ресурсов все равно на всех не хватит. Остальные шесть с половиной миллиардов должны быть сокращены. А этот "золотой миллиард" в будущем должен быть разделен на социальные касты. Именно так в дальнейшем видят миропорядок "сильные мира сего".

Вот некоторые взгляды мировой элиты на современное общество :

- Билл Гейтс , основатель «Майкрософт»: В мире сейчас более 7 миллиардов человек. Численность населения стремительно растет. Нам сейчас надо очень хорошо поработать над новыми вакцинами, медико-санитарной отраслью, репродуктивным здоровьем населения, чтобы существенно снизить его численность.

- Принц Филипп , герцог Эдинбургский: Я хотел бы перевоплотится для того, чтобы вернуться на землю вирусом-убийцей и сократить человеческую популяцию.

- Дэйв Форман , соучредитель организации «Земля прежде всего!»: Моя главная цель - сократить численность населения до 100 миллионов на нашей планете.

- Тед Тёрнер , Основатель «Си-Эн-Эн»: Всё население Земли необходимо сократить на 95 % от нынешнего уровня. Это было бы идеально.

- Дэвид Рокфеллер , американский миллиардер: Рост численности населения на все наши планетарные экосистемы становится ужасающим..

- Джон Холдрен , советник по науке президента США Барака Обамы: Необходимо начинать программу по стерилизации женщин, так как это дешевле и эффективнее, чем стерилизация мужчин.

- Анатолий Чубайс : Что вы волнуетесь за этих людей? Ну вымрет у нас 30 миллионов. Значит они не вписались в рынок. Не думайте об этом. Новые вырастут.

- Чарльз Неннер , главный аналитик одной из самых влиятельных в мире финансовых компаний Goldman Sachs: Мировая война - это наиболее простой способ избавиться от накопленных системных ошибок и возможность создания необходимых условий строительства «с чистого листа» новой мировой системы.

Мировая элита для создания единого мирового порядка и контроля за людьми стремится подчинить своему влиянию весь мир. Там где это сразу не получается используются новые современные стратегии и инструменты. Разжигается ненависть и вражда между людьми, поддерживаются радикальные исламистские или фашистские взгляды, создаются и обучаются армии боевиков, экспортируются цветные революции и т.п. Причем это делается под все тем же вымышленным предлогом - защиты либеральных или демократических ценностей.

В настоящее время принято считать, что в Европе фашизм пришел к власти особым путем и что из-за многочисленных национальных и культурных различий между Америкой и Европой здесь (в Америке) его появление было невозможным. Однако это утверждение полностью лишено смысла. Прогрессивизм, а затем и фашизм были международными движениями (с ними связывались большие надежды), которые принимали различные формы в разных странах, но имели общее начало. Многие мыслители, которыми восхищались фашисты и нацисты, пользовались здесь таким же влиянием, как в Италии и Германии, и наоборот. Например, Генри Джордж, радикальный популистский гуру американского реформизма, был более почитаем в Европе, чем в Америке. Его идеи придали форму националистическим экономическим теориям, на которых изначально основывалась нацистская партия. Среди британских социалистов его книга «Прогресс и бедность» произвела сенсацию. Когда зять Маркса приехал в Америку распространять идеи научного социализма, он был настолько очарован Джорджем, что вернулся в Европу, проповедуя учение американского популизма.
С 1890-х годов до Первой мировой войны просто считалось, что сторонники прогрессивного движения в Америке и представители различных социалистических и «новых либеральных» движений Европы боролись за одни и те же идеи. Уильям Аллеи Уайт, знаменитый прогрессивист из штата Канзас, заявил в 1911 году: «Мы были частями одного целого в Соединенных Штатах и Европе. Что-то сплачивало нас в одно социальное и экономическое целое, несмотря на местные политические различия. Стаббс в Канзасе, Жорес в Париже, социал-демократы [т. е. социалисты] в Германии, социалисты в Бель гии, и, пожалуй, я могу сказать, все население Голландии - вес боролись за общее дело» […] Но ни одна страна не повлияла на мышление американцев в большей степени, чем Германия, У. Э. Б. Дюбуа, Чарльз Бирд, Уолтер Вейл, Ричард Илай, Николас Мюррей Батлер и бесчисленное множество других основоположников современного американского либерализма были в числе девяти тысяч американцев, которые учились в немецких университетах в XIX веке. Когда была создана Американская экономическая ассоциация, пять из шести первых ее сотрудников учились в Германии. По меньшей мере двадцать из ее первых 26 президентов также учились в этой стране. В 1906 году профессор Йельского университета опросил 116 ведущих экономистов и социологов Америки; более половины из них учились в Германии по крайней мере год. По их собственному признанию, они чувствовали себя «освобожденными», обучаясь в интеллектуальной среде, где считалось, что знающие люди способны придавать форму обществу подобно глине.

Ни один из европейских государственных деятелей не имел такого влияния на умы и сердца американских прогрессивистов, как Отто фон Бисмарк. «Как бы это ни было неудобно для тех, кого приучили верить в преемственность между Бисмарком и Гитлером, - пишет Эрик Голдман, - Германия Бисмарка была "катализатором американской прогрессивной мысли"». Бисмарковский «социализм сверху вниз», который принес 8-часовой рабочий день, охрану здоровья, социальное страхование и т. п., был «стандартом Тиффани» (серебро самой высокой пробы) для просвещенной социальной политики. «Дайте рабочему человеку право на труд, когда он здоров; обеспечьте ему уход, когда он болен; гарантируйте ему материальную поддержку, когда он состарится», - сказал он в своем знаменитом обращении к Рейхстагу в 1862 году. Бисмарку с его оригинальной моделью «Третьего пути» удалось найти баланс между обоими идеологическими полю сами. «Выбрав свой путь, правительство не должно колебаться. Оно не должно смотреть налево или направо, но идти вперед», - провозгласил он. Предложенная в 1912 году Тедди Рузвельтом платформа Прогрессивной партии была во многом заимствована из прусской модели, За 25 лет до этого политолог Вудро Вильсон писал, что государство всеобщего благосостояния Бисмарка - «замечательная система... наиболее изученная и в наибольшей степени завершенная» из всех известных в этом мире. […] Вильсон почитал Бисмарка так же, как Тедди Рузвельт или любой другой представитель Прогрессивной партии. В колледже он написал восторженное эссе, в котором расточал похвалы этому «гениальному руководителю», сочетавшему «моральную силу Кромвеля и политическую проницательность Ришелье; энциклопедический ум Бёрка... и дипломатические способности Талейрана без его холодности». Далее Вильсон продолжал в том же духе, говоря о присущих железному канцлеру «остроте понимания, ясности суждений и способности быстро принимать решения». В заключение он заявлял с сожалением; «Пруссия не скоро найдет еще одного Бисмарка». […] Наиболее влиятельным мыслителем данного направления и еще большим почитателем Бисмарка был человек, выступавший в роли связующего звена между Рузвельтом и Вильсоном, - Герберт Кроули, автор труда «Обетование американской жизни», основатель и редактор журнала New Republic, а также политический гуру, стоявший у истоков «ново го национализма» Рузвельта. […] Многие в то время считали, что книга Кроули убедила Рузвельта баллотироваться на пост президента еще раз; более вероятно, что эта книга послужила удачным обоснованием его возвращения в политику. […] Кроули был тихим человеком, который вырос в шумной семье. Его мать была одной из первых американских журналисток, ведущих собственную синдицированную колонку, а также убежденной феминисткой. Его отец был успешным журналистом и редактором, получившим от своих друзей прозвище Большой Любитель Предполагать. По словам одного историка, их дом был своего рода «европейским островом в Нью-Йорке». Самой интересной особенностью Кроули-старшего (если можно назвать словами «интересная особенность» его чудаковатость) была его увлеченность Огюстом Контом, французским философом-полу мистиком, который помимо прочего считается создателем слова «социология». Конт утверждал, что человечество проходит в своем развитии три этапа и что на последнем этапе оно отвергнет христианство и заменит его новой «религией человечества», которая соединит религиозную составляющую с наукой и разумом. Результатом станет признание «святыми» таких личностей, как Шекспир, Данте и Фридрих Великий. Конт считал, что эпоха массовой индустриализации и технократии навсегда уведет человеческий разум из области метафизики и положит начало такому времени, когда прагматичные правители смогут улучшить положение всех людей, основываясь на общечеловеческих принципах морали. Он нарек себя верховным жрецом этой атеистической, светской веры, которую он назвал «позитивизмом». Кроули-старший превратил свой дом в Гринич-Виллидж в позитивистский храм, где проводил религиозные церемонии для избранных гостей, которых также пытался обратить в свою веру. В 1869 году молодой Герберт Кроули стал первым и, вероятно, последним американцем, принявшим религию Конта. […]

Читая о Герберте Кроули, часто сталкиваешься с такими фразами, как «Кроули не был фашистом, но...». При этом мало кто пытается объяснить, почему он не был фашистом. Большинству, похоже, представляется очевидным, что основатель New Republic не мог быть учеником Муссолини. Тогда как на самом деле в «Обетовании американской жизни» можно найти почти каждый пункт из типового перечня характерных особенностей фашизма. Необходимость мобилизации общества подобно армии? - Да! Призыв к духовному возрождению? -Да! Потребность в «великих» революционных лидерах? - Да! Зависимость от искусственных объединяющих национальных «мифов»? - Да! Презрение к парламентской демократии? - Да! Немарксистский социализм? - Да! Нацио нализм? - Да! Духовное призвание к военной экспансии? - Да! Необходимость превратить политику в религию? Враждебность к индивидуализму? - Да! Да! Да! […]
Идеи Кроули привлекли внимание Уилларда Страйта, инвестиционного банкира из JP Morgan Bank и дипломата, а также его жены, Дороти, которая происходила из семейства Уитни. Страйты были выдающимися филантропами и реформаторами, и они увидели в идеях Кроули средство для преобразования Америки в «прогрессивную демократию» (название еще одной книги Кроу ли). Они согласились поддержать Кроули в его стремлении создать New Republic, журнал, задачей которого являлось «изучение, разработка и применение идей, которые пропагандировались Теодором Рузвельтом в то время, когда он был лидером Прогрессивной партии». В качестве редакторов к Кроули при соединились называвший себя социалистическим националистом Уолтер Вейл и Уолтер Липпман, который впоследствии станет выдающимся ученым.
Подобно Рузвельту, Кроули и его коллеги с нетерпением ожидали новых войн, потому что они считали войну «акушеркой» прогресса. Кроме того, по мнению Кроули, главное значение испано-американской войны состояло в том, что она дала начало прогрессивизму. В Европе войны должны были способствовать национальному объединению, тогда как в Азии они были необходимы для реализации имперских амбиций и давали возможность могущественным государствам немного «выпустить пар». В основу этой концепции Кроули лег ли те составляющие, которые он считал жизненно необходимыми. Индустриализация, экономические потрясения, социальная «дезинтеграция», материалистический упадок и культ денег разрывали Америку на части. По крайней мере так казалось ему и подавляющему большинству сторонников прогрессивизма. Лекарством от «хаотического проявления индивидуализма политической и экономической организации» общества мог послужить процесс «обновления», возглавляемый «святым», героем, который был призван свергнуть отжившую свое доктрину либеральной демократии на благо возрожденной и героической нации. В данном случае черты сходства с традиционной фашистской теорией представляются очевидными.
В оправдание Кроули можно сказать, что такие идеи просто «витали в воз духе» в конце XIX века и являлись типичной реакцией на происходившие в мире социальные, экономические и политические изменения. Более того, это одна из важных составляющих моей точки зрения. Без сомнения, фашизм и прогрессивизм существенно отличались друг от друга, но это в основном связано с культурными различиями между Европой и Америкой и между национальными культурами в целом. (Когда Муссолини пригласил лидера испанской фаланги, испанских фашистов, на первый фашистский съезд, тот категорически отказался. «Фаланга, - настаивал он, - не фашистская, она испанская!»)
Фашизмом в 1920-е годы стала называться одна из форм социально-политического «экспериментирования», Эксперименты были частью глобальной утопической программы «всемирного движения», о которой Джейн Аддамс вела речь на съезде Прогрессивной партии. На Западе назревало духовное пробуждение, когда прогрессивисты всех мастей жаждали видеть человека, выхватывающего бразды правления историей из рук Бога. Наука (или то, что они считали наукой) стала для них новым Писанием, а «экспериментирование» - единственным способом реализации научных идей. Не менее важны ми для прогрессивистов были личности ученых, так как, по их убеждению, только ученые знали, как правильно проводить эксперименты. «Кто возьмет на себя роль пророков и руководителей в справедливом обществе?» - вопрошал Герберт Кроули в 1925 году. По его замечанию, в течение целого поколения либералы были убеждены в том, что «лучшее будущее станет результатом благотворной деятельности специалистов в области социальной инженерии, при званных поставить на службу социальным идеалам все технические ресурсы, которые могут быть открыты благодаря научным исследованиям или созданы». Пятью годами ранее Кроули отметил в New Republic, что сторонникам «научного метода» следует объединиться с «идеологами» Христа, для того чтобы «спланировать и реализовать спасительное преобразование» общества, которое поможет людям «избавиться от необходимости выбора между неспасенным капитализмом и революционным спасением». […]

Но больше всего воображение Бирда поразила присущая фашизму экономическая система, а именно корпоративизм. По словам Бирда, Муссолини удалось добиться создания «силами государства самой компактной и единой из когда-либо существовавших организации капиталистов и рабочих в виде двух лагерей». […] Прогрессивисты считали, что они участвуют в процессе восхождения к более современному, более «развитому» способу организации общества с изобилием современных машин, современной медициной, современной политикой. Вильсон был таким же пионером этого движения, как и Муссолини, только по-американски. Будучи приверженцем Гегеля (он даже ссылается на него в любовном письме к своей жене), Вильсон считал, что история представляет собой научный, развивающийся процесс. Дарвинизм был прекрасным дополнением к такому мышлению, так как он подтверждал, что «законы» истории находят отражение в нашем природном окружении. «В наши дни, - писал Вильсон в то время, когда он еще был политологом, - всякий раз, когда мы обсуждаем структуру или развитие чего-либо... мы сознательно или бессознательно следуем господину Дарвину».
Вильсон победил на выборах 1912 года, набрав большинство голосов членов коллегии выборщиков, но только 42 процента голосов избирателей. Он сразу же начал преобразовывать Демократическую партию в Прогрессивную, чтобы затем сделать ее движущей силой для преобразования Америки. В январе 1913 года он пообещал «отбирать прогрессивистов и только прогрессивистов» в свое правительство. «Никто, - провозгласил он в своей инаугурационной речи, - не может заблуждаться относительно целей, для достижения которых нация сейчас стремится использовать демократическую партию... Я приглашаю всех честных людей, всех патриотов, всех прогрессивных людей присоединиться ко мне. Я не подведу их, если они будут помогать и поддерживать меня!» Однако в другом месте он предупредил: «Если вы не прогрессивный, то берегитесь»[…] Начало войны в Европе в 1914 году отвлекло Вильсона и страну от внутренних проблем. Оно также оказалось благоприятным для американской экономики; прекратился приток на рынок труда иммигрантов как дешевой рабочей силы и увеличился спрос на экспортируемые товары. […] Несмотря на обещание Вильсона не предпринимать никаких действий, в 1917 году Америка все же вступила в войну. В ретроспективе это вполне можно рассматривать как ошибочное, хоть и неизбежное военное вмешательство. Однако утверждение, согласно которому эта война якобы противоречит интересам Америки, неверно по сути. Вильсон неоднократно с гордостью за являл об этом. «По моему мнению, в том деле, за которое мы сражаемся, нет ни грана эгоизма», - говорил он. Вильсон был покорным слугой Господа, и поэтому эгоизм исключался в принципе.
Даже для нарочито светских прогрессивистов война послужила божественным призывом к оружию. Им не терпелось получить в свои руки рычаги власти и использовать войну для преобразования общества. Во время войны столица была настолько переполнена потенциальными социальными инженерами, что, по замечанию одного из писателей, «Соsmоs Club» был немногим лучше, чем заседание профессорско-преподавательского состава всех университетов». Прогрессивные предприниматели демонстрировали такое же рвение, соглашаясь работать на президента почти задаром, - отсюда выражение «люди [со гласные работать] за доллар в год». Хотя, конечно же, их труд компенсировался иными способами, как мы увидим далее. […]
Некоторые прогрессивисты действительно считали, что Первая мировая война не была благоприятной по существу. Причем среди них были и такие убежденные противники войны, как Роберт Лафоллет (хотя Лафоллет не был пацифистом и поддерживал имевшие место ранее военные авантюры Прогрессивной партии). Однако большинство представителей прогрессивного движения выступали за войну с энтузиазмом и даже фанатично (так же как и очень многие американские социалисты). Но даже тех, кто относился к войне в Европе неоднозначно, привлекали «социальные возможности войны», названные так Джоном Дьюи. Дьюи был штатным философом журнала New Republic в период подготовки к войне и высмеивал тех, кто называл себя пацифистами, за неспособность осознать «мощный стимул для реорганизации, который не сет в себе эта война». В числе социальных групп, признающих социальные преимущества войны, были первые феминистки, которые, по словам американской писательницы и суфражистки Хэрриет Стэнтон Блэтч, с нетерпением ожидали новых экономических выгод для женщин «как обычных и благоприятных следствий войны». Ричард Илай, убежденный сторонник «промышленных армий», также был страстным приверженцем призыва на военную службу: «Если взять мальчиков, болтающихся на улицах и в барах, и занять их строевой подготовкой, мы получим отличный моральный эффект, и на экономике это отразится благоприятно». Вильсон придерживался той же самой точки зрения. «Я сторонник мира, - так начиналось одно из его типичных заявлений, - но все же есть некоторые прекрасные вещи, которые нация получает благодаря военной дисциплине». Гитлер полностью разделял это убеждение. Как он сказал Йозефу Геббельсу, «война... сделала возможным для нас решение целого ряда проблем, которые мы никогда не смогли бы решить в мирное время». […]
Журнал New Republic под руководством Кроули стал источником активной военной пропаганды. В самой первой передовице журнала, написанной Кроу ли, редакция выразила надежду на то, что война «должна дать начало такой политической и экономической системе, которая сможет лучше выполнять свои обязательства внутри страны». Два года спустя Кроули вновь выразил надежду, что вступление Америки в войну обеспечит «состояние подъема, характерное для серьезного приключения». За неделю до вступления Америки в войну Уолтер Липпман (который позже напишет большую часть «Четырнадцати пунктов» Вильсона) пообещал, что военные действия приведут к «самой радикальной переоценке ценностей во всей интеллектуальной истории». Это был прозрачный намек на призыв Ницше к ниспровержению всей традиционной морали. Не случайно Липпман был протеже Уильяма Джеймса, и его призыв к использованию войны для уничтожения старого порядка свидетельствует о том, насколько последователи Ницше и американские прагматики были близ ки в своих выводах, а зачастую и в принципах. Липпман, несомненно, с по зиции прагматизма заявлял о том, что понимание таких идей, как демократия, свобода и равенство, должно быть полностью пересмотрено «так же бесстраш но, как религиозные догмы в XIX веке».

Между тем придерживавшиеся социалистических воззрений редакторы и журналисты, в том числе из самого смелого радикального журнала The Masses, который Вильсон попытался запретить, спешно изъявили желание получать зарплату в Министерстве пропаганды. Такие художники, как Чарльз Дана Гибсон, Джеймс Монтгомери Флэгг и Джозеф Пенелл, и такие писатели, как Бут Таркингтон, Сэмюэл Хопкинс Адаме и Эрнест Пул, стали активны ми сторонниками жаждущего войны режима. Музыканты, комедийные актеры, скульпторы, священники и, конечно же, деятели киноискусства, радостно взялись за дело, с готовностью облачившись в «невидимую военную форму». Айседора Дункан, одна из основоположников движения за сексуальное освобождение, участвовала в патриотических постановках на сцене Меtropoliten Ореrа. Наиболее устойчивым и символическим образом того времени стал плакат Флэгга «I want you («Ты нужен мне»), на котором Дядя Сэм как воплоще ние государства с осуждением показывает пальцем на граждан, не принявших на себя обязательств.

.