Ю. Фучик

Тренинги

Биография

Юлиус Фучик родился 23 февраля 1903 года в Праге , столице Чехии , находившейся тогда в составе Австро-Венгрии . Имя Юлиус получил в честь своего дяди, композитора Юлиуса Фучика . Родители были чешскими патриотами. Юлиус воспитывался на примерах Яна Гуса , Карела Гавличека-Боровского . Учился на философском факультете Пражского университета вопреки воле отца, который хотел видеть сына инженером. С 1921 года - член компартии Чехословакии и с 1920-х годов один из редакторов печатных органов компартии Чехословакии - газеты «Руде право » («Rudé právo»), журнала «Творба » («Tvorba»). Был видным критиком. Вместе с Максом Бродом и Иваном Ольбрахтом поддержал роман Ярослава Гашека , не находившего первоначально поддержки у чешской общественности, как правой так и левой . Дружил с крупнейшими чешскими поэтами ХХ века Витезславом Незвалом , будущим нобелевским лауреатом Ярославом Сейфертом , лидером чешского авангарда Карелом Тейге , а также с поэтом Константином Библом , прозаиком и журналистом Карелом Конрадом , словацким поэтом и политическим деятелем Ладиславом Новомеским . Был знаком с Иваном Ольбрахтом, советским политическим и государственным деятелем Д. Ф. Жилуновичем, он же белорусский писатель Тишка Гартный.

Любопытные факты

У Фучика был роман с чешской журналисткой и переводчицей, подругой Франца Кафки , Миленой Есенской . Милена была близка с коммунистами, участвовала в «Творбе». На её квартире останавливался лидер КПЧ Клемент Готвальд . Однако она не принимала коммунистических взглядов и предложила Юлиусу выпустить сатирический номер «Творбы», где были бы нарушены все партийные установки, и в частности социал-демократия была бы названа «братской партией».
Гимназическое сочинение Фучик посвятил Томашу Масарику - основателю Чехословакии, которого во времена коммунистического режима называли «буржуазным националистом».
В детстве Юлиус выступал в спектаклях «Маленький лорд Фаунтлерой », «Принцесса долларов ». В театре он услышал о Сараевском покушении .
В юности будущий известный чешский диссидент Милан Кундера написал о Юлиусе Фучике хвалебную поэму. Впоследстви Кундера высказывался о герое своей юности отрицательно.

Образ Фучика и последующие поколения

В период существования советского блока имя Фучика было окружено культом и превращено в идеологический символ, в Чехословакии знакомство с его жизнью и книгой стало обязательным для школьников, но после падения социализма он утратил популярность и даже официально развенчивался (так, станция пражского метро «Фучикова» была переименована в «Надражи Голешовице »).

Память

День казни Фучика - 8 сентября - был избран для празднования Дня солидарности журналистов .
Его именем были названы улицы во многих городах Советского Союза, например, в Москве , в Ленинграде (ныне Санкт-Петербург) , в Горьком (ныне Нижний Новгород) , в Свердловске (ныне Екатеринбург) , в столице Киргизии Фрунзе (ныне Бишкек), в столице Таджикистана Душанбе , в столице Узбекистана Ташкенте (где Фучик жил в 1930-е годы), Алма-Ате (Казахстан), Мелитополе (Украина), Казани (Республика Татарстан), в городе Измаил (Украина), в Киеве (Соломенский район; Украина), в Ереване (Армения), Туле , Иркутске , Тюмени , Новокузнецке , Чебоксарах , Днепре (Украина , в 2015 году переименована в улицу Ивана Акинфиева), Запорожье (Украина), Ужгороде (Украина), Пятигорске , Таганроге , подмосковной Балашихе , Ростове-на-Дону , Орске (Оренбургская область), Шахтах , Нальчике , посёлке Ленинском Красноармейского района Самарской области (бывший Самаро-Марьевский зерносовхоз), Павловске (Воронежская область), посёлке городского типа Рамонь (Воронежская область), в Минске (улица на юго-востоке города в Заводском районе, в частном секторе в микрорайоне Северный посёлок; Беларусь).
В Ташкенте также был музей Юлиуса Фучика, а в Бишкеке его именем назван парк в западной части города. Однако, вскоре после обретения Узбекистаном независимости и в связи со сменой государственной идеологии улица его имени в Ташкенте была переименована.
В Первоуральске установлен памятник Юлиусу Фучику.
В 1970-е годы у парка «Стромовка» в Праге был установлен памятник Ю. Фучику, однако в 1989 году - демонтирован и затем содержался в запасниках Художественной галереи Праги. Благодаря усилиям Общества памяти Юлиуса Фучика и многих других лиц, 22 февраля 2013 года памятник был возвращен. Только теперь он установлен недалеко от могил красноармейцев на Ольшанском кладбище в Праге .
Его имя носил лихтеровоз Советского Дунайского пароходства «Юлиус Фучик».
В 1930 х гг., Юлиус Фучик посещал СССР, в некоторых местах где он останавливался установлены мемориальные доски. Памятная доска установлена в Нижнем Новгороде в 1985 году, на стене дома проспект Молодежный, 22.
В 1980 году о детстве писателя кинорежиссёр Ота Ковал снял художественный фильм «Юлик».

Телевидение и кино

«Дорогой бессмертия » - фильм-спектакль по книге Юлиуса Фучика «Слово перед казнью», в основу положен спектакль Ленинградского театра имени Ленинского комсомола . Режиссёры - Андрей Чигинский и Георгий Товстоногов . Роль Юлиуса Фучика исполняет Иннокентий Смоктуновский . Премьера на телевидении - 1957 год .

«Репортаж с петлёй на шее » (1961) - фильм Ярослава Балика по мотивам одноимённой книги Фучика.

«Буквы из ящика радиста » (1966) - мультфильм по сказке Ю. Фучика и Б. Силовой. Режиссёры В. Пекарь и В. Попов .

Издания на русском языке.

Ю. Фучик. Избранное в 2-х кн. М.: Политиздат, 1983.
Ю. Фучик. Репортаж с петлёй на шее. - М.: Правда, 1947 (Б-ка "Огонёк")
Ю. Фучик. Слово перед казнью. - М.: Гослитиздат, 1947 (Роман-газета)
Ю. Фучик. Слово перед казнью. - М.: Изд. иностр. лит., 1947
Ю. Фучик. Избранные очерки и статьи. - М.: Изд. иностр. лит., 1950
Ю. Фучик. Избранное. - М.: Изд. иностр. лит., 1952
Ю. Фучик. Избранное. - М.: Гослитиздат, 1955
Ю. Фучик. Избранное. - М.: Правда, 1956
Ю. Фучик. О театре и литературе. - Л.-М.: Искусство, 1964
Ю. Фучик. Избранное. - М.: Молодая гвардия, 1973
Ю. Фучик. Репортаж с петлёй на шее. Пер. с чеш. В. Андриянов, З. Грабица. Люди из «Репортажа». - М.: Молодая гвардия, 1981, 1982. 2-е изд., доп. - 1991.
Ю. Фучик. Избранное. - М.: Правда, 1980, 1982.
Ю. Фучик. Мы - зёрна в земле. - М.: Московский рабочий, 1981
Ю. Фучик. О Средней Азии. Пер. с чеш., сост. и предисл. О. Малевича. - Ташкент: Гослитиздат УзССР, 1960, 260 с.

Напишите отзыв о статье "Фучик, Юлиус"

Литература.

См. также

Международный день солидарности журналистов - отмечается в день казни Фучика.

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Фучик, Юлиус

M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.

Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.

Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.

110 лет назад родился Юлиус Фучик, чехословацкий журналист, оппозиционер и автор знаменитого "Репортажа с петлей на шее", тайно написанного в пражской тюрьме Панкрац. Откровения автора были признаны лучшим образцом социалистического реализма в чешской литературе. Книга стала практическим пособием для участников антифашистского сопротивления.

Юлиус Фучик родился 23 февраля 1903 года в Праге. После окончания философского факультета Пражского университета вступил в члены партии и стал активно разрабатывать концепцию социалистического реализма. В 20-е годы Фучик занял пост редактора основных печатных изданий коммунистической партии — газеты "Руде право" ("Rude pravo"), журнала "Творба" ("Tvorba") и начал активно заниматься журналисткой деятельностью.

Перспектива дать людям возможность узнать что-то новое вовлекала молодого репортера в различные авантюры. Его способность живо и четко передавать факты, раскрывала пред ним огромные возможности, так в первой половине 30-х годов молодой журналист был командирован в СССР.

Основной целью его поездки было желание воочию увидеть страну Советов и рассказать соотечественникам об успехах и достижениях их коллег, которые в 1925 году недалеко от города Фрунзе основали собственный кооператив. Выезжая из родной Чехии, Фучик не подозревал, что его путешествие затянется почти на 2 года, а по возвращению, кроме насыщенных колоритных очерков, он привезет море впечатлений и свою знаменитую книгу "В стране, где наше завтра является уже вчерашним днем".

Следующая поездка Юлиуса состоялась в 1934 году. На этот раз его путь лежал в Баварию, где писатель столкнулся с оборотной стороной массовых политических движений, следствием которой был фашизм. Вернувшись на родину, Фучик очень эмоционально отреагировал на увиденное и в своей очередной статье призвал народ к борьбе с худшей разновидностью империализма. За что, как смутьяна, его чуть было не арестовали и он бежал в Россию, где прожил до 1936 года.

Возвратившись из страны Советов, Юлиус перебрался в деревню и женился на своей давней возлюбленной Аугусте Кодеричевой. Но семейное счастье продлилось не долго. В 1939 Чехия была оккупирована фашистской Германией и Фучику со своими единомышленниками пришлось уйти в подполье. Боясь за жизнь семьи, журналист — опозиционер оставил жену и родителей, а сам вместе с сопротивлением, решил перебраться в город, чтобы быть ближе к народу.

Из-под пера подпольщиков регулярно выходили антифашистские очерки. Юлиус Фучик и его коллеги всеми силами пытались поддерживать боевой дух соотечественников, призывая их бороться с тиранами и диктаторами Третьего Рейха.

Гестапо, прекрасно понимая всю угрозу, исходившую от активистов сопротивления, внедрило в подпольную организацию информатора, который помог задержать верхушку оппозиции. Фучик и еще шестеро его сообщников были направлены в тюрьму Панкрац в Праге, где содержали в основном политических преступников. Именно там Юлиус задумался о своем последнем репортаже "с петлей на шее", который вылился в автобиографичную книгу, излагающую факты и подробности жизни борцов за свободу.

Найти бумагу и карандаш в стенах тюрьмы было невозможно, поэтому идея показать миру свое творение чуть не потерпела фиаско. Помог арестанту конвоир, который оказался чешским патриотом. Каждый день, рано утром, он приносил в камеру лист бумаги и грифель, а поздно вечером забирал исписанную страницу и уносил ее на пределы Панкраца.

Работа над книгой продолжалась около года. Свои последние слова: "Об одном прошу тех, кто переживет это время: не забудьте! Не забудьте ни добрых, ни злых. Терпеливо собирайте свидетельства о тех, кто пал за себя и за вас", Юлиус Фучик написал 9 июня 1943 года, ровно за день до перевода в Берлин. В августе суд приговорил писателя к смерти и 8 сентября этого же года Фучик был казнен.

"Люди, я любил вас. Будьте бдительны! "

Его великое творение, написанное в нацистских застенках, было опубликовано в 1945 году и переведено на 70 языков мира. Фучика признали гением, в его честь называли улицы, станции метро и парки, а в Чехословакии знакомство с его книгой и биографией вошло в школьную программу. Культ журналиста, боровшегося за теории Маркса и Энгельса, процветал несколько лет, пока не пришла "Бархатная революция", ставившая пред собой цель стереть все остатки воспоминаний о коммунизме из сознания граждан. ПриУ новой власти даже были попытки обвинить Юлиуса в сотрудничестве с Гестапо, однако за Фучика заступились его последователи, боровшиеся за его наследие и назвавшие в 1958 году 8 сентября (день смерти Фучика) Международным днем солидарности журналистов.

Однако, ни тяжелая судьба, ни шумиха вокруг подвига Фучика, не спасли его имя от забвения. Дети выросшие на его книгах, устали от преклонения навязанного им социалистическим режимом, а современное общество расценило его действия как патриотическую систему взглядов бунтарей того времени, перенесенную на бумагу. Несмотря на развенчание, Юлиус Фучик был, есть и, несомненно, останется героем своего времени — человеком, который ценой своей жизни подарил народу веру, надежду и уверенность в победе над нацисткой Германией.

Имя этого замечательного писателя-коммуниста связано прежде всего с его «Репортажем с петлей на шее». Однако «Репортаж» стал лишь высшим взлетом, закономерным финалом всегдашней устремленности Фучика-борца к идеалам коммунистического завтра родной страны.
С самого начала путь этот был для писателя путем борьбы, а не замкнутых в себе литературных изощрений, столь модных во времена его юности.
«Я рос во время войны. Для молодых это имело особенное значение. Кому в начале войны было двенадцать лет, тот видел, хотя еще и детскими глазами, события, возникшие в ее конце, но воспринимал их уже с опытом двадцатилетнего. Поэтому я должен был видеть, что мир, в котором люди убивают друг друга, устроен неправильно. Я начал его, как это говорится, критиковать. И книги вместе с театром составляли для меня большую часть мира. Я искал в книгах ответа и понял, что есть такие, которые говорят правду, и такие, которые лгут, а некоторые - вообще немые.
Я полагал, что об этом нужно говорить, чтобы не было ни лживых, ни немых книг. Я считал, что это - мое дело в борьбе за лучшую жизнь. Поэтому я начал писать о книгах и о театре».
И уже первые литературно-критические статьи Фучика зовут к решительной борьбе с реакцией, будят самосознание трудящихся, отстаивают начала реалистического искусства.
Окруженные атмосферой юношеского романтизма, окрыленные верой в благородное, счастливое будущее, эти работы пытались как-то натолкнуть читателя на конкретные способы осуществления мечты.
Образцом и магистральной дорогой нового демократического искусства Фучик справедливо считал искусство СССР: «Москва стала признанным центром современного искусства, изобразительного и театрального, в гораздо большей степени, чем Париж»,- писал он в 1926 г.
Литературный и художественный критик, Фучик выступает и как политический публицист. Когда же реакция закрывает центральный орган компартии Чехословакии «Руде право», он становится редактором литературно-художественного журнала «Творба» («Творчество») и превращает его в политическую трибуну компартии.
Гневным обличием, патетическим призывом насыщает свое творчество Фучик, чтобы заклеймить обывательское равнодушие, покорность судьбе, безразличие к страданиям трудящихся.
Оптимизм, воля к победе и радостное, несмотря ни на что, восприятие жизни отличают все литературные выступления Фучика 20-х - первой половины 30-х годов.
Одной из величайших задач своей жизни Фучик полагал участие в процессе политического воспитания трудящихся. Он стремился донести до них подлинную правду жизни, чтобы активизировать угнетенные массы, пробудить в них желание и волю к сопротивлению.
В испанских событиях Фучик увидел начало новой мировой войны, реальную угрозу фашизма для планеты и обратился ко всем честным людям земли с призывом выступить против агрессии, худшей разновидности империализма.
Предательство европейских союзников и национальной буржуазии повергло в прах независимость Чехословакии. Но борьба продолжалась, и в первых рядах сражающихся, плечом к плечу с коммунистами-подпольщиками стал Фучик. С весны 1941 г. Фучик -член ЦК Чехословацкой компартии, он возглавляет всю подпольную печать.
О последних месяцах Фучика, озаренных яркой вспышкой жизненной и творческой энергии, свидетельствует его «Репортаж с петлей на шее».
Значительная часть написанного Фучиком посвящена Советскому Союзу, знакомому по встречам с нашими людьми и долгим поездкам по стране социализма.
В очерках о родине трудящихся всего мира Фучик восхищается простотой, мужеством, героизмом людей в труде и личных отношениях, порожденными новой для планеты социальной действительностью.
«СССР - путеводная звезда для трудящихся Чехословакии и целого мира!» - так можно было бы охарактеризовать смысл и пафос произведений Фучика о нашей стране. Любовь и доверие к ней завещал писатель своим друзьям-соотечественникам. «В стране, где наше завтра является уже вчерашним днем» (1931)-название первой книги Фучика о Советском Союзе. Высокая идейность коммуниста, ясное понимание диалектической противоречивости мира, большое дарование художника, сопряженное с самыми прогрессивными идейно-эстетическими концепциями творчества - принципами социалистического реализма,- все это заставляет нас говорить о Юлиусе Фучике не только как о герое сопротивления нацизму, бессмертном примере сражающегося гуманиста, но и. как о большом, оригинальном художнике, оставившем свой след в истории человеческой культуры.
В последнем письме родным из Берлина, уже после суда и приговора (31 августа 1943 г.), Фучик писал: «Человек не становится меньше от того, что ему отрубают голову. Я горячо желаю, чтобы после того, как все будет кончено, вы вспоминали обо мне не с грустью, а с такой радостью, с какой я всегда жил».
Первым изданиям книги Фучика предпослано краткое предисловие его жены Густы Фучиковой, из которого читатель узнает, что Юлиус Фучик, видный чешский журналист и член Центрального Комитета КПЧ, был приговорен нацистским судом к смерти; в тюрьме, ожидая приговора и казни, он продолжал писать. 8 сентября 1943 г. в Берлине Юлиус Фучик был казнен.
«Постепенно я собрала тюремные записки Юлиуса Фучика. Исписанные и перенумерованные страницы, которые были спрятаны в разных местах и у разных людей, я привела в порядок и теперь предлагаю вниманию читателей»,- пишет жена героя. Итак, перед нами образец литературного произведения, которое можно назвать мемуарным по его читательскому назначению. Вместе с тем книга не просто размышления и наблюдения писателя над жизнью, не только обобщенный итог прожитого и пережитого, в ней не угасающая, не изжившая себя жизнь дает какие-то советы и делится приобретенным за долгие годы опытом, а бурное горение борца, прерванное в высочайшей точке напряжения битвы, оставляет заветы, передает знамя идей и борьбы за светлое будущее, человечность, справедливое устройство общества.
История знает такие беспокойные творческие завещания, проникнутые и на краю могилы неизбывной верой в человечество; эти последние творения, озаренные ярчайшей вспышкой жизненной силы, нередко становятся символом сердца, сгоревшего за человечество. Как правило, такой подъем духа рождается накалом революционной борьбы против темных сил за передовые идеи современности: истории хорошо известны имена французского математика Эвариста Галуа, русского революционера Кибальчича, наконец, замечательного советского поэта Мусы Джалиля, подобно Фучику, не прекратившего борьбы в фашистских застенках и оставившего нам прекрасные стихи, полные ненависти к гитлеризму и с огромной силой воспевшие радость жизни и прелесть всех чувств, достойных человека.
«Слово перед казнью», произнесенное писателем-коммунистом для тех, кто переживет фашизм, исполнено глубочайшего значения в непрекращающейся борьбе варварства и прогресса, сил империалистической реакции и коммунизма. Автор не имел возможности переписывать, держать несколько корректур, он даже не видел и не мог перечесть зараз всего им написанного. И если какие-то композиционные несовершенства с точки зрения единого впечатления от книги стали следствием создания «Репортажа» в одно дыхание, то отсюда же возникла и подкупающая естественность, искренность книги. Течение рассказа непосредственно и свободно, оно напоминает дневниковые записи хронологическим изложением событий, перемежающихся прямо идущими к делу воспоминаниями.
Разумеется, прежде всего книга Фучика - «свидетельские показания» участника великой борьбы. Все ее восемь глав говорят об истинных событиях, начавшихся 24 апреля 1942 г. Это строго документальное произведение, где все правда и где художественный вымысел уступает место художественному обобщению истинных фактов.
Фучик и сам меньше всего хотел видеть в своей книге только репортаж и частым употреблением этого слова хотел лишь подчеркнуть фактографическую точность своего рассказа.
В книге мы находим и прямое указание автора на типическое значение нарисованных им картин, на обобщающий характер изображаемого: «Мне хотелось бы, чтобы тот, кто прочтет когда-нибудь эти строки, увидел в нарисованном портрете не только дядюшку Скорепу, но и замечательный тип «хаусарбайтера», то есть «служителя из заключенных», сумевшего превратить работу, на которую его поставили угнетатели, в работу для угнетенных».
Фучик хочет успеть поведать «фильм о себе», но картины только что случившегося никак не стеснены рамками биографии азтора-героя - это рассказ о людях его поколения, о, врагах, но, главное, о друзьях, о миллионах честных людей, которые если «палач затянет петлю раньше», «допишут счастливый конец».
Так рассказ о себе становится рассказом о времени.
Любопытство, интерес к внешнему миру не оставляют автора даже в минуты смертной муки и предчувствия неизбежной гибели. В тюрьме, на самом последнем краю борьбы, люди прозрачней, чувства прямее и проще, а мысли, к которым приходит автор, обретают законченность последнего вывода жизни, дружеского завещания тем, кого любил писатель и за кого отдал он жизнь. Наблюдения писателя над самим собой становятся ярчайшим психологическим портретом коммуниста-борца, скромного, мужественного, человечного, сознающего свой долг в борьбе за судьбы мира и выполняющего этот долг до последней смертной минуты.
Поступками героя руководит острое сознание ответственности за товарищей: застигнутый гестаповцами на конспиративной квартире, он не пускает в ход оружия, чтобы уберечь от верной гибели четверых друзей. «Говори. Будь благоразумен!» - внушают истязатели. И Фучик замечает про себя с мужественной иронией: «Оригинальный словарь. Быть благоразумным - значит стать предателем. Я неблагоразумен».
Итак, к черту благоразумие трусов!
Долой расчетливость эгоистов
Позор маленьким себялюбцам, полагающим, что мир вертится только для них! Такова героическая мелодия книги, исполненной веры в человечество.
Фучик проходит сквозь нечеловеческие муки и такую боль, что смерть кажется настоящим избавлением!
И конец уже близок. Все как во сне, тяжелом, болезненном сне. Сыплются удары, потом на тяеня льется вода, потом снова удары и снова: «Отвечай, отвечай, отвечай!» А я все стце никак не могу умереть. Мама, мама, зачем я родился таким сильным?
Нельзя без боли, огромного сочувствия и сердечного трепета читать эти строки. Но и сейчас, когда мир померк, когда он - из одной боли, человек, настоящий человек, пока только способен мыслить, не сломлен и прям:
- У тебя нет сердца,- говорит долговязый эсэсовец. - Ну, все-таки! - говорю я и чувствую внезапную гордость от того, что у меня еще есть достаточно сил, чтобы заступиться за свое сердце.
Умение подшутить над собой, улыбкой вызвать к жизни новые душевные силы в самые тяжкие часы истязаний поддерживают Фучика: «Дворец Петчек. Я думал, что живым в него не попаду... Удар палкой. Другой. Третий... Вести счет? Едва ли мне когда-нибудь понадобится эта статистика».
Через сутки после ареста, в конце главы I - «Двадцать четыре часа», мы расстаемся с героем, брошенным в камеру и напутствуемым охранником: «До утра не доживет». Но - жизнь продолжается.
Фучик постоянно соотносит судьбу свою и народа, видит в борьбе за народ смысл и оправдание своей жизни и своей смерти. Ценности определены навсегда: главное - жизнь и будущее народа, хотя это вовсе не означает хмурого отказа от прекрасного чувства бытия, ханжеского самоуничижения, фальшивого постничества:
Да, солнце будет, будет светить, и люди будут жить в его лучах. Как чудесно сознавать это! И все же хочется знать еще кое-что, неизмеримо менее важное: будет ли оно светить еще и для нас?
Есть боль за рано уходящую жизнь, но нет смертного ужаса расставания с жизнью: все взвешено, стихия борьбы, глубочайшее внутреннее осознание ее неизбежности компенсируют и возможную гибель до срока.
Автор ценит простые радости жизни: хорошую книгу и хорошую встречу, родной город, в котором так приятно гулять летним вечером, добрую беседу с другом и ласку любимой.
В нем и в помине нет пуританского фанатизма: прелесть существования, наслаждение здоровым земным бытием - во имя возможности этого для миллионов идет его борьба.
С каким мужеством, с каким самообладанием, с какой благородной жертвенностью отодвигает Фучик в тень свою собственную неизбежно-трагическую гибель перед борьбой, которую ведут силы демократии и фашизма:
Итак, конец единоборству... Суд, приговор, а затем и казнь... Итак, у меня в запасе четыре, может быть, пять месяцев. За это время может измениться многое...
И бежит надежда вслед за войной. Смерть состязается со смертью. Кто скорее: смерть фашизма или моя смерть? Не передо мной одним встает этот вопрос. Его задают десятки тысяч узников, миллионы солдат, десятки миллионов людей в Европе и во всем мире. У одного надежды больше, у другого - меньше. Но это только кажется. Разлагающийся капитализм заполнил мир ужасами, и эти ужасы угрожают каждому смертельной бедой.
Нигде не выпячивает Фучик своей личности, немногословно и скромно говорит о себе и своей роли в подпольной работе. Может быть, единственная его самохарактеристика в самом конце книги освещена лукавой насмешливостью в собственный адрес и лишена и тени малейшего самолюбования: «И, наконец, я, агитпропщик, журналист, полагающийся на свой нюх, немного фантазер и - для равновесия - скептик».
Утешение героя не в неизбежности смерти; он спокоен, если можно быть спокойным умирая, потому что отдал жизнь великому делу освобождения человечества, пал в сражении, которое - хотелось думать Фучику - будет последним на планете: «И миллионы людей ведут сейчас последний бой за свободу человечества. Тысячи идут в этом бою. Я один из них. Быть одним из воинов последней битвы - это прекрасно».
Если что-нибудь может примирить человека с гибелью, то это сознание величия дела, которому отдана жизнь.
Слова, сказанные автором об одном из товарищей по Пан-крацу, строгие и сильные, могут служить партийной характеристикой Фучика: «Это коммунист, который знает, что нет такого места, где бы он смел не быть членом партии, сложить руки и прекратить свою деятельность».
И еще строки о товарище по ЦК Гонзе Черном, строки о настоящем коммунисте: «Веселый, мужественный, он учил других видеть более отдаленные перспективы, зная, что у него только одна перспектива - смерть».
Как точно, как верно говорят они о жизни и смерти самого Фучика.
Фучик прямо называет причины катастрофы, постигшей Чехословакию,- это «губительная для народа политика чешской буржуазии». И он хорошо знает, что борьба далеко не завершена.
Боль за людей, которые гибнут из-за своего непонимания, излишней доверчивости, неумения извлечь опыт из политической борьбы, не оставляет героя.
Фучик не отделяет себя от народа: его страдания - частица всеобщих мук, его надежды озаряют будущее всего народа. В главе «Мое завещание» он оставляет после себя литературные произведения, которые просит привести в порядок, светлое чувство к старикам родителям, чей закат хотел бы он отогреть, и любовь к отечественной литературе.
А обращаясь к товарищам, которые переживут эту борьбу, вновь повторяет: «Жили мы для радости, за радость шли в бой, за нее умираем. Пусть поэтому печаль никогда не будет связана с нашим именем».
Величайший оптимизм, неизбывная вера в счастье, радостное восприятие жизни и в последние ее мгновения - все это рождает публицистическую страстность прямого обращения к людям. Человек, исполнивший свой долг, не нуждается в жалости: Я любил жизнь и вступил в бой за нее. Я любил вас, люди, и был счастлив, когда вы отвечали мне тем же, и страдал, когда вы меня не понимали. Кого я обидел,- простите, кого порадовал,- не забывайте. Пусть мое имя ни в ком не вызывает печали. Это мой завет вам, отец, мать и сестры, тебе, моя Густа, товарищи, всем, с кем мне было хорошо. Если слезы помогут вам, поплачьте. Но не жалейте. Я жил ради радостной жизни, умираю за нее, и было бы несправедливо поставить на моей могиле ангела грусти. Местами «Репортаж» поднимается до глубочайшего психологического исследования о человеке, самом сокровенном и решающем в нем. Разные типы проходили перед глазами Фучика: гордые и смиренные, слабые и могучие духом, решительные и осторожные. Но в час смертной муки, последнего боя «все второстепенное, наносное, все, что сглаживает, ослабляет, приукрашивает основные черты человека,-отпадало, уносилось предсмертным вихрем. Оставалась только самая суть, самое простое: верный остается верным, предатель предает, обыватель впадает в отчаяние, герой борется до конца. В каждом человеке есть сила и слабость, мужество и страх, твердость и колебание. Здесь оставалось только одно из двух. Или - или. Тот, кто пытался балансировать, выглядел так же противоестественно, как если бы вздумал с кастаньетами и в шляпе с пером плясать на похоронах».
В минуту тяжких испытаний человечество делится на две части: людей и марионеток из трухлявого дерева.
Первые - верны своему долгу человека и патриота, вторые - жалкие ничтожества, поправшие или предавшие все святыни. «Люди и марионетки» - так названы и две большие главы «Репортажа».
После окончания следствия, когда Фучику уже ясно, что он не успеет привести «Репортаж» в «надлежащий вид», он формулирует основную задачу своей книги: «Надо быть лаконичнее. Надо больше говорить о людях, чем о событиях. Люди - это самое важное».
В распоряжении Фучика очень мало материала о героях его рассказа: это слово, поступок, иногда просто взгляд или пожатие руки. По этому немногому характеры не домысливаются, а воссоздаются. В обычных условиях, конечно, вряд ли можно было бы говорить о типах, описания действительно остались бы хроникой событий, талантливым репортажем. Но в тюрьме, когда сердечные движения обнажены, а мотивы откровенно значимы, наблюдается ведь самое существенное, самое основное в людях. И Фучик умеет это основное увидеть и выразить. Мимолетные встречи в тюрьме с людьми, которые завтра или через неделю уйдут из жизни, замученные на допросах, расстрелянные, повешенные, погибшие под топором, встречи с людьми, которым хочется пожагь руку за предсмертные мужество и достоинство.
Имена, имена... Коммунисты и те, кого они вели за собой, оставили след в памяти живых, пройдя через книгу Фучика. И это не печальный мартиролог утрат, а список героев, завещавших живым свое мужество в борьбе за важную правду жизни.
Подлинная человечность, глубокое внимание к людям, понимание единственности каждого, уважение к личности пронизывают всю книгу.
И это понимание ценности индивидуальности есть не что иное, как оборотная сторона истинного коллективизма.
С высоким пафосом, страстной публицистической приподнятостью говорит Фучик о незаметных борцах, отдавших свою жизнь:
Придет день, когда настоящее станет прошедшим, когда будут говорить о великом времени и безымянных героях, творивших историю. Помните; не было безымянных героев. Были люди, у каждого свое имя, свой облик, свои чаяния и надежды, и муки самого незаметного из них были не меньше, чем муки того, чье имя войдет в историю. Пусть же павшие в бою будут близки вам, как друзья, как родина, как вы сами.
Мододой рабочий Карел Малец, «папаша» - шестидесятилетний учитель Иозеф Пешек, заключенные - «коридорные», незнакомые узники, которые улыбкой или сжатым кулаком приветствуют Фучика по дороге на допрос,- все это люди одной армии бойцов, которую не удалось ни сломить, ни деморализовать даже в застенке.
Единство, бодрость духа, уверенность в победе отличают этих людей: «...это смотр сил, которые сейчас проходят через раскаленное горнило, превращаясь не в пепел, а в сталь».
Герои естественны и понятны, они любят семью, тоскуют в разлуке, мечтают о солнечном восходе, испытывают голод, жажду, боль, плачут при расставании и поют от маленьких радостей и больших надежд.
Люди - это скромные супруги Елинеки, трамвайщик Иозеф и служанка Мария, настоящие коммунисты, выстоявшие под пытками гестапо. «Я делала, что велел мне мой рабочий долг, и умру, не изменив ему»,- говорит Мария.
Люди - это муж и жена Высушилы, подпольщики, у которых высшая форма взаимной привязанности выливается в верность долгу, ибо предательство могло бы спасти жизнь, но убило бы чувство, уничтожило радость быть вместе.
История Лиды Плахи, связной ЦК, показывает, как логика борьбы с фашизмом неизбежно приводит честного человека в ряды коммунистической партии.
Наконец - «Колин», Адольф Колинский, чех, выдавший себя за немца, чтобы быть в борьбе там, где всего труднее. Человек долга, друг во вражеском мундире.
И другой: чешский полицейский Ярослав Гора, человек чистой души, на редкость смелый и скромный, спасший несколько жизней.
Маленькая главка-поэма посвящена жене Густе - любимой, другу, товарищу по борьбе. Подпольная работа, основанная на общности идеалов, сблизила, слила воедино видение мира; страстно, поэтично выразил Фучик свою любовь, доверие, чувство огромного счастья: «И всегда одним биением бились наши сердца и одним дыханием дышали мы в часы радости и тревоги, волнения и печали».
Книга - гимн высокому чувству солидарности, единению борющихся, подлинному коллективизму, рожденному коммунистическим мироощущением. Сплоченность борцов сильнее тюремных одиночек.
Братство узников - без него никому не снести бы своего бремени: «Простое рукопожатие или тайком переданная папироса раздвигают прутья клетки, выводят человека из одиночества, которым его хотели сломить».
Комната для подследственных коммунистов № 400- «четырехсотка», полевой штаб, крепящий чувство коллективизма и веру в окончательную победу. «Это был окоп под красным знаменем, и здесь проявлялась солидарность всего народа, борющегося за свое освобождение».
«Репортаж» - это отчет о славно прожитой жизни, о счастье сознавать, что отдана жизнь не зря. Отсюда и основное настроение книги - оптимистическая вера в победу светлых сил, гордость борца за вечную жизнь, а не ужас последнего шага к могиле. Не стоическая готовность умереть, не покорное ожидание завтрашней - неизбежной гибели: борьба и надежда заполняют последние дни узников. Так по-человечески понятно их желание жить, радоваться солнцу, работе, любви. Не упование на провидение, слепую удачу, а надежда на крушение фашизма, которое вернет заключенным свободу, поддерживает их дух и волю к жизни.
Выиграть день, два, три дня жизни - значит сократить расстояние до победы. «Все мы здесь живем этим. Сегодня, месяц назад, год назад мы думали и думаем только о завтрашнем дне, в нем наша надежда. Твоя судьба решена, послезавтра ты будешь казнен... Но мало ли что может случиться завтра! Только бы дожить до завтра, завтра все может перемениться; все кругом неустойчиво и... и кто знает, что может случиться завтра».
Нужно хорошо понять, что здесь не страх смерти рождает беспочвенные чаяния, а глубокая убежденность в неизбежном крахе гитлеризма дает основание надеяться на свое спасение: действительно, нет исторической фатальности смерти, дело только во времени, вполне обозримых сроках!
«Ведь оптимизм должен питаться не ложью, а правдой, ясным предвидением несомненной победы».
И еще одно. Повесть о людях есть и рассказ «коммунистического журналиста» о «смотре боевых сил нового мира», ибо и там, в гестаповской тюрьме, люди не просто с достоинством ожидают гибели и встречают ее, но и борются, изматывая противника, ускоряя крушение фашизма, отдают жизнь, чтобы крепить связь между порабощенным Сегодня и свободным Завтра.
Тюрьма - страшное испытание, это жестокая и бездушная машина, муками, истязаниями превращающая здоровых, сильных, бодрых людей в полуживых калек.
Были и такие, кто заколебался, не выстоял - их узнавали быстро: обостренный смертью взгляд узника читает в сердцах глубже и вернее. Фучик рассказал людям о непростительном малодушии Яна Покорного, руководящего партийного работника, выдавшего на жестком допросе явку и провалившего своего товарища из ЦК. Горькими, суровыми словами клеймит автор предательство своего товарища, не вынесшего пыток и провалившего дело.
В чем причина, главная, решающая? Почему изменил, казалось бы, стойкий борец, не кланявшийся пулям и прошедший концлагерь? И Фучик называет тот жизненный принцип, на котором произрастает предательство: «Он был силен в толпе, среди единомышленников. С ними он был силен, так как думал о них. Изолированный, окруженный насевшими на него врагами, он растерял всю свою силу. Растерял потому, что начал думать только о себе». Трусость, рожденная индивидуализмом,- вот начало предательства.
«Марионетки» - те, кто защищает нацизм. Фучик проводит смотр «политической армии нацизма»: следователям, надзирателям, эсэсовцам.
Это существа разного уровня интеллекта, неодинаковых характеров, пристрастий и целей. Роднит же их шкурническое отношение к жизни: «О национал-социализме они говорят мало и знают о нем не больше. Они борются не за политическую идею, а за самих себя. И при этом каждый на свой лад».
Марионетки живут в атмосфере предательства, допросов, слежки, неуверенности и одиночества. Их немало, и это именно «типы», а не случайные люди, рассказ о них - в большой мере социальный портрет нацизма.
Здесь и рабочие, идейно порвавшие со своим классом, противопоставленные ему, как Коклар и «Мельник»; обманувшиеся сами и предавшие социализм, как Ресслер.
Это солдафон Витан - «Оно», сторожевой пес, ничтожество, физическое и нравственное, облеченное властью и губительно ею пользующееся, нелепый крикливый карлик, «смесь убожества, тупости, муштры и жестокости».
Нацизм защищают двоедушие и бесчувственная жестокость смотрителя тюрьмы, бессмысленный идиотизм невзрачной душонки надзирателя Сметонца.
Врага надо знать, чтобы победить, необходимо понять, кто на той стороне. И Фучик не жалеет красок, чтобы оставить живым наблюдения, которые помогут им добраться до сути фашизма, чтобы полнее и скорее его победить.
Массовые расстрелы арестованных по пустячному поводу, уничтожение людей, ни в чем не виноватых или схваченных просто по ошибке,- так утверждают в Праге «новый порядок»: «Стоит ли тратить время и выяснять личность человека, которого убивают?! К чему это, если задача состоит в том, чтобы уничтожить целый народ?!»
Среди «защитников» гитлеровской империи есть и такие, которые не хотят иметь с нацизмом ничего общего, стараются облегчить существование заключенных, но пока еще далеки от идейной борьбы против гитлеризма.
Это еще не люди, но уже движение к ним от бездушия марионеток. И автор предостерегает человечество от кроличьей бездумности, социальной слепоты, которая разъединяет людей, запутывает в отношениях с друзьями и недругами. Нет и не может быть срединной, «ничейной» позиции в борьбе миров, в столкновении коммунистических идей с фашизмом.
Любое ослабление бдительности в борьбе, всякое кокетство с чуждой идеологией противоестественно и прямой путь к предательству.
И когда Фучик предупреждает людей: «Будьте бдительны!», он прежде всего имеет в виду стойкость классовых, идеологических позиций всех борцов за дело коммунизма. Бдительность для нас - это партийность, бескомпромиссность коммунистических убеждений.
В этом смысле книга Фучика необычайно современна и даже злободневна. Книга написана с такой глубиной, интересом к миру, спокойным достоинством, с таким величием духа, живостью, юмором, что в пору переспросить себя: неужели это строки приговоренного- смертника, прошедшего нечеловеческие муки и стоящего на последней грани своих дней?
Неуемная жажда жизни выливается в берущую за душу образность: «Ночью меня повезут в «империю» судить и... и так далее. От ломтя моей жизни голодное время откусывает последние кусочки... Едва ли у меня еще будет возможность писать».
И последние часы он посвящает «странице истории» - рассказу о том, как боролся подпольный состав ЦК компартии Чехословакии, возрождаясь к новым битвам после провалов и поражений, применяясь к новым условиям и используя новые методы борьбы.
Правила конспирации, технология подпольной работы, сложные условия работы чешских антифашистов в период оккупации хотя и воссоздаются автором попутно, в потоке воспоминаний, тем не менее составляют интересную и значительную часть книги, передают общую атмосферу битвы, в которой истинные факты истории становятся в то же время типическими чертами времени. Это политическое завещание (о его личном мы уже говорили) Фучика: история вчерашней битвы должна помочь сражающимся сегодня.
В рассказе Фучика о себе - факты, никакой приподнятости. Стойкость, мужество, самопожертвование - все это качества, как бы сами собой разумеющиеся для коммуниста-подпольщика.
Ни малейшего намека на рисовку, но и никакого пренебрежения к трудностям и опасностям борьбы, к злобной силе врага. Не лубочная картинка, а зрелище кровопролитного, смертного столкновения двух идей, двух миров - вот основной лейтмотив книги о жизни, которая сильнее смерти.
Значение «Репортажа» как исторического документа особенно велико еще и потому, что о некоторых событиях в жизни партии этого времени мог рассказать только Фучик, т. к. к 1943 году он оставался их последним живым свидетелем.
Однако «Репортаж» - произведение не только исторически-документальное, но и художественное, притом в высшей степени своеобразное, новаторское как по форме, так и по содержанию. По своему характеру «Репортаж» близок к жанру мемуарной литературы (дневник, воспоминания), но целиком не укладывается в его рамки. Традиционный жанр интимного дневника обогащен здесь богатым опытом публицистики. Лирическое повествование о себе, о личном, интимном органически вобрало в себя черты публицистических жанров: насыщенность злободневным политическим материалом, зарисовки конкретных исторических событий и их участников, остроту в постановке политических вопросов, обнаженную тенденциозность. Иначе не могло быть, ибо автором «Репортажа с петлей на шее» является коммунист, для которого общественное неотделимо от личного, а политика глубоко вошла в его интимный мир.
«Репортаж с петлей на шее» - одно из самых сильных произведений антифашистской литературы эпохи второй мировой бойны. Вслед за немецким писателем Вилли Бределем, создавшем в своем романе «Испытание» разоблачающее повествование о Фюльсбютельском концентрационном лагере, Фучик раскрывает самую чудовищную сторону нацистского режима.
Прошли годы. Много книг написано о Юлиусе Фучике. Много человечных, глубоких и искренних слов сказано о нем. Остается нетленным чувство, которое рождает его судьба, к которому взывает его жизнь.
Поэт, публицист, толкователь жизни в ее коммунистическом понимании всегда с нами. В наших рядах он строит, творит, борется. И сейчас как никогда его призыв к единению всех прогрессивных сил планеты остается значимым, актуальным, противостоящим всему, что может толкнуть мир на край гибельной пропасти.
Тема Советского Союза - надежды порабощенной Европы - проходит через весь «Репортаж»; братский народ страны социализма, праздничная Красная площадь, воспоминания о ярчайших днях, проведенных на родине Ленина,- обо всем этом Фучик пишет как о самом отрадном и значительном в жизни целого мира и своей собственной.
«Люди, я любил вас! Будьте бдительны!» - этими словами обращения-призыва завершается замечательная книга, памятник истинного мужества коммуниста, его гуманизма и непоколебимой веры в решающую, окончательную победу демократии над фашизмом, добра над злом, счастья над вековыми страданиями человечества.