Самый таинственный пленум.

Текст научной статьи на тему «ДОКУМЕНТЫ ИЮНЬСКОГО 1937 Г. ПЛЕНУМА ЦК ВКП(Б)»

Документы Июньского 1937 г. пленума ЦК ВКП(б)

Публикация и комментарии Владимира Осиповича Пятницкого

(Санкт-Петербург)

1937 г. подходил к своей середине. Страна молча и покорно переживала бушующий террор. Счет репрессированным шел уже на сотни тысяч. Убиты Киров и Серго Орджоникидзе. Спился Куйбышев. Казнены лучшие командные кадры Красной армии. Брошены за решетку Каменев, Зиновьев, Бухарин и Рыков. Истреблена лучшая часть партии, ее интеллектуальные силы, ее ленинская гвардия. В стране насаждался культ личности Сталина, укреплялся режим личной власти диктатора. Одновременно происходило резкое возрастание роли НКВД в государственном механизме СССР, и руководитель НКВД Ежов становился вторым человеком в партии и государстве и получал в свои руки практически неограниченные полномочия.

С другой стороны, растет и внутреннее сопротивление тех, кто сохранил совесть и честь, тех, кто не променял принципы и идеалы большевизма на чечевичную похлебку привилегий и льгот. Эти остатки ленинской гвардии в силу своих возможностей пытались сплотиться и сопротивляться. Затормозить маховик произвола и репрессий, кровавой лавиной расползающихся по стране, - вот их цель. В этой накаленной, взрывоопасной обстановке и проходила подготовка к Июньскому пленуму ЦК.

Сталинские опричники готовили расправу над деятелями «право-троцкистского» блока. Главное, что они хотели от пленума, - это продление чрезвычайных полномочий своему карательному аппарату - НКВД. На пленуме собирались открыто выступать против террора, а значит, против Сталина, - остатки ленинской гвардии. Все это происходило в обстановке строгой секретности, скрытой от большинства партийцев, не говоря уже о беспартийных.

Только в конце июня 1937 г. центральная газета партии «Правда» сообщила о состоявшемся пленуме ЦК ВКП(б). Газета сообщала, что Июньский пленум рассмотрел проект положения о выборах в Верховный совет СССР и одобрил его. Далее пленум рассмотрел вопросы об улучшении семян зерновых культур, введении правильных севооборотов и о мерах улучшения работы МТС (Правда. 1937. 30 июня).

Долгое время в отечественной историографии работа этого пленума трактовалась именно так. А что же происходило на этом пленуме на самом деле? Об это рассказывает протокол № 10 заседания пленума, «подлинник», подписанный самим генеральным секретарем ЦК ВКП(б) Сталиным, обнаружен в так называемой «Особой папке», хранившийся в его секретариате и, конечно же, глубоко засекреченный.

Я привожу его в первозданном виде, так как в средствах массовой информации он не приводился и большинству моих соотечественников он не известен.

ПРОТОКОЛ №10

Присутствовали:

Члены ЦК ВКП(б): Андреев, Бадаев, Бауман, Берия, Бубнов, Варейкис, Ворошилов, Евдокимов, Ежов, Жданов, Зеленский, Иванов, Икрамов, Л. Каганович, М. Каганович, Косарев, С. Косиор, Кржижановский, Криницкий, Крупская, Лебедь, Литвинов, Межлаук, Микоян, Мирзоян, Молотов, Николаева, Носов, Постышев, Пятницкий, Рухимович, Рындин, Сталин, Стецкий, Хатаевич, Хрущев, Чернов, Чубарь, Чувырин, Эйхе, Яковлев.

Кандидаты в члены ЦК ВКП(б): Багиров, Буденный, Булганин, Булин, Бройдо, Быкин, Вайнберг, Гикало, Гринько, Грядинский, Демченко, Егоров, Еремин, Завенягин, Затонский, Исаев, Калыгина, Каминский, Кульков, Лепа, Лозовский, Любченко, Марков, Мехлис, Михайлов, Пахомов, Позерн, Поскребышев, Прамнек, Розенгольц, Саркисов, Семенов, Серебровский, Смородин, Стриев-ский, Угаров, Филатов, Шварц, Юркин.

Члены Ревизионной комиссии: Адорадский, Алексеев, Владимирский, Попов, Реденс, Хлоплянкин, Янсон.

Члены бюро Комиссии партийного контроля: Акулов, Петере, Ярославский.

Члены бюро Комиссии советского контроля: Беленький, Землячка.

От 23.06.37 года

П. 1 О тт. Алексееве П., Любимове, Сулимове, Курицине, Мусабекове, Осинском и Сидельникове.

От 25.06.37 года

ЦК ВКП(б) выражает политическое недоверие членам ЦК ВКП(б): Алексееву, Любимову, Сулимову и кандидатам в члены ЦК ВКП(б): Курицину, Муса-бекову, Осинскому и Сидельникову и постановляет: исключить из членов ЦК ВКП(б) Алексеева, Любимова и Сулимова, из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) Курицина, Мусабекова, Осинского и Сидельникова.

От 25.06.37 года

П. 2. Об Антипове, Балицком, Жукове, Кнорине, Лаврентьеве, Лобове, Ра-зумове, Румянцеве, Шеболдаеве, Благонравове, Вегере, Голодеде, Калмановиче, Комарове, Кубяке, Михайлове В., Полянском, Попове Н.Н., Уншлхите, Арон-штаме, Крутове.

За измену партии и Родине и активную контрреволюционную деятельность исключить из состава членов ЦК ВКП(б) и из партии: Антипова, Балиц-кого, Жукова, Кнорина, Лаврентьева, Лобова, Разумова, Румянцева, Шеболдае-ва.

Из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и из партии: Благонравова, Вегера, Голодеда, Калмановича, Комарова, Кубяка, Михайлова В., Полянского, Попова Н.Н. и Уншлихта.

Из состава Контрольной Ревизионной комиссии: Аронтштама и Крутова.

Передать дела перечисленных выше лиц в Наркомвнудел.

От 26.06.37 года

П. 3. О. Каминском.

Исключить Каминского, как не заслуживающего доверия, из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и из партии.

От 27.06.37 года

П. 4. О новом избирательном законе (Яковлев).

От 28.06.37 года

П. 5. Об улучшении семян зерновых культур (Яковлев).

От 29.06.37 года

П. 6. О введении правильных севооборотов (Чернов).

П. 7. О мерах улучшения работы МТС (Чернов).

П. 8. О курсах подготовки руководящих партийных кадров (Жданов).

П. 9. О Кодацком, Чудове, Павлуновском и Струппе.

Исключить Чудова и Кодацкого из состава членов ЦК ВКП(б) и из партии и Павлуновского и Струппе из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и из партии ввиду поступивших неопровержимых данных о причастности их к контрреволюционной группировке.

Опросом членов ЦК ВКП(б) от 31.03 - 01.04.37 года

1. О Ягоде.

Утвердить следующее предложение Политбюро ЦК ВКП(б):

Ввиду обнаружения антигосударственных и уголовных преступлений Наркома связи Ягоды, совершенных в бытность его Наркомом внутренних дел, считать необходимым исключение его из партии и ЦК и санкционировать его арест.

Опросом членов и кандидатов в члены ЦКВКП(б) от 17-19.05.37 года

2. О Кабакове.

Утвердить следующее предложение Политбюро ЦК ВКП(б):

На основании имеющихся материалов, в которых член ЦК ВКП(б) Кабаков обвиняется в принадлежности к контрреволюционному центру правых, исключить Кабакова из состава ЦК ВКП(б) и из партии с передачей его дела в Наркомвнудел.

3. Об Орахелашвили и Элиаве.

На основании имеющихся материалов, в которых член Контрольной Ревизионной комиссии ЦК ВКП(б) Орахелашвили и кандидат в члены ЦК ВКП(б) Элиава обвиняются в том, что они знали о контрреволюционной работе Грузинского Троцкистского Центра, но скрыли это от ЦК, исключить Орахелашвили из состава Контрольной Ревизионной комиссии ЦК ВКП(б) и из партии и исключить Элиава из кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и из партии с высылкой обоих из Москвы.

От 20-22.05.37 года

4. Об Уханове.

Утвердить следующее предложение Политбюро ЦК ВКП(б) :

Ввиду того, что по показаниям ряда арестованных участников антисоветской организации правых (Ягода, Смирнов А.П., Прокофьев, Карахан, Гибер и др.) член ЦК ВКП(б) Уханов изобличен как активный член контрреволюционного заговора против Советской власти - исключить Уханова из состава членов ЦК ВКП(б) и из партии и передать его дело органам НКВД.

От 25-26.05.37 года

5. О Тухачевском и Рудзутаке.

На основании данных, изобличающих члена ЦК ВКП(б) Рудзутака и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Тухачевского в участии в антисоветском Троцкист-ско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии, исключить из партии Рудзутака и Тухачевского и передать их дела в Наркомвнудел.

От 30.05. - 01.06.37 года

6. О Якире и Уборевиче.

Утвердить следующее предложение Политбюро ЦК ВКП(б):

Ввиду поступивших в ЦК ВКП(б) данных, изобличающих члена ЦК ВКП(б) Якира и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Уборевича в участии в военно-фашистском Троцкистско-правом заговоре и в шпионской деятельности в пользу Германии, Японии и Польши, исключить их из рядов ЦК ВКП(б) и передать их дела в Наркомвнудел.

Печать ЦКВКП(б)

Секретарь ЦК И. Сталин

Но имеется и другой документ, освещающий работу пленума и также подписанный Сталиным. Из него следует, что пленум ЦК ВКП(б) проходил с 23 по 29 июня 1937 года. Заседания Пленума с 23 по 26 июня не стенографировались. Это удостоверяет запись Сталина:

«27 июня - 5-й день заседаний. На утреннем заседании председательствует Молотов, на вечернем Любченко. Заслушивается доклад Яковлева о новом избирательном законе - «Положение о выборах в Верховный Совет СССР». В прениях по докладу выступили: Любченко, Булганин, Калинин, Григманов, Стецкий, Грядинский, Исаев, Молотов и Шестаков.

28 июня - 6-й день заседаний. Председательствует Андреев. На утреннем заседании выслушивается доклад Яковлева об улучшении семян зерновых культур. В прениях выступили: Быкин, Хатаевич, Горкин, Чернов, Евдокимов, Демченко, Клейнер. На вечернем заседании - доклад Чернова по «введению правильного севооборота». В прениях выступили: Демченко, Косиор, Долбицин, Михайлов, Горкин, Филатов, Икрамов, Буланов, Криницкий.

29 июня - 7-й день заседания. Председательствует Андреев. Продолжаются прения по докладу Чернова. Выступают: Евдокимов, Ашуров, Варейкис, Юркин, Грядинский, Чернов и Молотов. Заслушивается доклад Чернова о «мерах улучшения работы МТС». В прениях по докладу выступили: Эйхе, Прамнек и Яковлев».

Затем слово берет Сталин. Он сообщает о данных, поступивших на Кодац-кого, Чудова, Павлуновского, и предлагает вывести их из состава ЦК. Пленум голосует «за».

ПЯТНИЦКИЙ ВЛАДИМИР ОСИПОВИЧ - 2009 г.

ПОЖАРОВ АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ - 2009 г.

На этом пленуме рассматривались следующие вопросы:

1. Дело тт. Бухарина и Рыкова.
2. Подготовка партийных организаций к выборам в Верховный Совет СССР по новой избирательной системе и соответствующая перестройка партийно-политической работы.
3. Доклад комиссии Пленума ЦК ВКП(б) по выработке проекта резолюции по делу Бухарина и Рыкова.
4. Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов по народным комиссариатам тяжелой промышленности и путей сообщения.
5. Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов по НКВД.
6. О политическом воспитании партийных кадров и мерах борьбы с троцкистскими и иными двурушниками в парторганизациях.

Публикация и комментарии подготовлены Л. П. Кошелевой, О. В. Наумовым и Л. А. Роговой. Дам синим шрифтом их введение.

«Еще в 1929 г. Бухарин, Рыков, Томский, которые расценивались Сталиным как его потенциальные противники на пути достижения единоличной и безграничной власти в партии и в стране, были заклеймены как лидеры «правого уклона» на объединенном пленуме ЦК и ЦКК, на XVI партийной конференции и ноябрьском пленуме (1929 г.) ЦК. Однако ни «разгром» «правого уклона», ни примененные санкции, ни даже публичное отречение от собственных взглядов не подорвали окончательно авторитет Бухарина, Рыкова, Томского и не убрали их с политической сцены. Они были избраны XVI съездом в ЦК и продолжали работать на ответственных постах, были делегатами XVII съезда и избраны на нем кандидатами в члены ЦК».

Фиксируем: Бухарин, Рыков, Томский имели настолько сильное влияние в партии, что 26 января ‒ 10 февраля 1934 г. на XVII съезде были выбраны кандидатами в члены ЦК будто бы вопреки мнению Сталина. Если это так, то какой из Сталина был тогда диктатор? Неужели кто-то сегодня проводит в министры чиновников вопреки мнению Путина?

«…в августе 1936 г. в ходе суда над Л. Б. Каменевым, Г. Е. Зиновьевым и другими участниками «объединенного троцкистско-зиновьевского центра» были получены показания (незамедлительно опубликованные в печати) о якобы имевшейся связи с бывшими лидерами «правого уклона». Прокурор СССР А. Я. Вышинский 21 августа, действуя по заранее разработанному сценарию, заявил о начале расследования причастности к «террористическим организациям бывших лидеров „правых".
Не выдержав открытого преследования и шельмования, желая спасти семью, М. П. Томский 22 августа покончил жизнь самоубийством, что незамедлительно было истолковано как неоспоримое признание им своей вины («Правда», 23.VIII. 1936)».

Верно: так в этой ситуации самоубийством может покончить только человек, который понял, что раскрыт, а также не желает давать показания на сообщников. Вот приедут за Вами завтра: Вы станете подымать друзей, доказывать свою невиновность или ночью в камере повеситесь? Все-таки 1936 г. - это не «ежовщина» второй половины 1937 г. И поведение Бухарина и Рыкова, которые обратились к партийной общественности - это доказывает: «Они категорически отвергали все обвинения. Не помогла следствию и устроенная очная ставка Бухарина и Рыкова с арестованными по делу «параллельного антисоветского троцкистского центра» Г. Я. Сокольниковым. 10 сентября в газетах было сообщено, что Вышинский вынес постановление о прекращении следствия, так как юридических оснований для привлечения Бухарина и Рыкова к судебной ответственности не обнаружено».

«Последующие события показали, что заявление Вышинского было не более чем тактическим маневром».
Странный маневр: Сталин вместе с Ждановым в Сочи, а попавшим под подозрение Бухарину и Рыкову предоставляют возможность на свободе замести следы. Сталин похоже тоже так понял : «25 сентября 1936 г., находясь с А. А. Ждановым на отдыхе в Сочи, Сталин направил членам Политбюро ЦК телеграмму, в которой указывал на «необходимость» немедленной замены не оправдавшего доверия наркома внутренних дел Г. Г. Ягоды на более энергичного Н. И. Ежова».

«Последовали аресты бывших участников «правого уклона», а уже осужденных по другим процессам из лагерей доставили в Москву и добивались любыми методами от них «нужных» показаний. Сталин не выпускал подготовку расправы из своих рук: Ежов пересылал ему лично протоколы допросов, содержавшие обвинения против Бухарина и Рыкова».
Мне вот интересно: какой дурак будет лично читать показания, если будет знать, что там лишь заведомо «нужные»? Личное чтение показание Сталиным - важное свидетельство в пользу того, что он пытался понять и разобраться!

«Однако и Бухарин и Рыков оставались еще кандидатами в члены ЦК и для привлечения их к уголовной ответственности, по существовавшим правилам, требовалось согласие членов ЦК ВКП(б)».
Сталинская диктатура, ети ее…

«Вопрос о них рассматривался на двух пленумах…
Первый был созван в начале декабря 1936 года. На нем с докладом «Об антисоветских троцкистских и правых организациях» выступил Ежов…В итоге организаторам расправы пришлось ограничиться половинчатым решением: «Считать вопрос о Рыкове и Бухарине не законченным. Продолжить дальнейшую проверку и отложить дело решением до последующего пленума ЦК».
Сталинская диктатурищаааа… И кто же их бедных не боялся прикрывать-то?

«Помимо очных ставок, в которых нередко принимал участие и сам Сталин, обвиняемым, видимо, с целью своеобразного морально-психологического прессинга, своего рода душевной пытки, направлялись протоколы допросов лиц, дававших «нужные» показания на Бухарина и Рыкова».
Опять-таки Сталину надо ЛИЧНО услышать показания Бухарина и Рыкова. А вот предоставление им возможности прочитать показания на них я прошу прокомментировать моих френдов-юристов.

«Бухарин использовал, видимо, последние оставшиеся в его распоряжении средства борьбы. В начале 1937 г. он написал письмо членам Политбюро и Пленума ЦК, в котором, опираясь на полученные протоколы допросов, попытался аргументированно доказать несостоятельность выдвигавшихся против него обвинений. Одновременно, в знак протеста против неприкрытой травли, он объявил голодовку.
В таких условиях и начал свою работу февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б)…»
Хм…а Бухарин-то … надеялся объясниться или получить индульгенцию от БОЛЬШИНСТВА на пленуме, которому возможно нужны были аргументы, чтобы взять Бухарина под защиту. Значит, много репрессировали потом членов этого ЦК? Не то ли это большинство, на которое он явно рассчитывал?

«Особый интерес представляет текст выступлений Бухарина. Зная порядок, согласно которому по окончании работы пленума, как правило, готовится стенографический отчет и рассылается по спискам, он очень тщательно отредактировал свой текст…»
Ну просто загнанная овечка это Бухарин…
«Теснейшим образом с материалами пленума связаны письмо Бухарина в Политбюро ЦК ВКП(б) и его заявление пленуму ЦК. Машинописный текст этих документов был размножен на ротапринте, по решению Политбюро роздан перед началом работы пленума всем его членам и был в центре обсуждения». Опять-таки…Это точно диктатура, а не демократия?

Продолжение следует…

Назначение февральско-мартовского пленума достаточно понятно, и действующие лица его известны: со времени публикации полной стенограммы пленума в 1992-1995 годах и историки, и общественное мнение на редкость единодушны в оценках. Сегодня же стоит вспомнить, как именно он проходил. Стенограмма позволяет воспроизвести атмосферу, поведенческие характеристики, стиль общения политических лидеров — как «подсудимых», так и «массовки».

Под маркой пленума проходило сразу три события. Во-первых, осуждение лидеров «правых» — Николая Бухарина и Алексея Рыкова (нечто вроде показательного судебного процесса с отложенным на год приговором). Во-вторых, мобилизация номенклатуры (с целью выживания) при подготовке к выборам в Советы по новым процедурам после принятия Конституции 1937 года. В-третьих, оценка масштабов «контрреволюционных действий» («вредительства, шпионажа, диверсий») и очерчивание круга внутренних врагов, которые и стали обоснованием массового террора.

«Правое» дело

«Бухаринско-рыковский» вопрос был, по сути, поставлен несколькими месяцами ранее — во время двух первых больших московских процессов: Зиновьева — Каменева (август 1936 года) и Пятакова — Радека (январь 1937 года) — (см. NT , № 3 от 1 февраля 2016 года, № 26-27 от 29 августа 2016 года , № 1 от 23 января 2017 года). В промежутке происходили передопросы арестованных ранее «правоуклонистов», в особенности учеников Бухарина. Михаил Томский*, не дожидаясь развязки, покончил с собой. Ни Бухарина, ни Рыкова это не выручало, скорее наоборот. Вот Бухарин говорит в отчаянии фразу о своем состоянии, близком к самоубийству, и что он слышит в ответ? «Я не могу выстрелить из револьвера, потому что тогда скажут, что я-де самоубился, чтобы навредить партии; а если я умру, как от болезни, то что вы от этого теряете? (Смех. Голоса с мест. Шантаж! Ворошилов. Подлость! Типун тебе на язык. Подло. Ты подумай, что ты говоришь.) Но поймите, что мне тяжело жить. (Сталин. А нам легко?)»**

Все выступавшие нервно обсуждали угрозу, исходящую от демократических выборов, находя группы жаждущих использовать их в «контрреволюционных» интересах

Вот Рыков в своем выступлении говорит о том, что он не знал о связях Томского с террористическими группами, которые могли быть. Реакция из зала следует незамедлительно: «Берия. Что же вы на мертвых ссылаетесь, на живых надо. Шум. Голос с места. Легче на мертвых сваливать».

Линия самозащиты Бухарина состояла в том, что хотя он и допускал ранее отдельные ошибки, но никаких «контрреволюционных» заговоров и организаций не создавал и в них не участвовал. Категоричнее всего он протестовал против обвинения в организации террора: «Я не понимаю, каким образом может быть предъявлено ко мне такое обвинение, мне это абсолютно не понятно, я смотрю на все это как «баран на новые ворота». (Позерн. Не новые ворота — вот в чем дело.) Тебе виднее, может быть не новые ворота, но я все-таки не баран».

Позиция Рыкова была более «уклонистской». Выступая после Бухарина, он уже находился в «обязательном положении» — говорить не только о себе, но и о Бухарине. И начал с осуждения поведения Бухарина, объявившего о своей «голодовке до конца» в канун пленума: «И я лично сомневаюсь в том, искренне или нет написана эта записка в ЦК. Потому что если человек хочет умереть, так зачем заранее писать об этом в ЦК партии? (Общий смех. Голос с места. Это хорошо сказано. Ворошилов. Это значит умереть со звоном. Петровский. Не со звоном, а со скандалом. Голос с места. Самоубийство в рассрочку)».

К чести Рыкова, он отказался признавать своего соратника по «правому» делу преступником. Как и Бухарин, отверг обвинения в свой адрес, особенно в терроризме: «Это коренным образом противоречит всем моим убеждениям и всей моей совести».

Гул одобрения, смех

Выступавшие по «бухаринско-рыковскому делу» не стеснялись в выражениях. Под стать были и реплики из зала. Выступает Иван Кабаков, первый секретарь Уральского обкома (расстрелян в октябре 1937 года). Говорит о том, что Бухарин постоянно «виляет», ссылается на то, что был то в отъезде, то на отдыхе в то время, когда его уличали в тех или иных конспиративных совещаниях или в том, что он игнорировал пленумы ЦК: «Это мировой жулик. (Гул одобрения, смех). Как только острый вопрос, так он в кусты, обязательно куда-нибудь уедет: или в отпуск, или на Памир. (Постышев. Куда-нибудь подальше. Каганович. Чтобы вызвать было труднее. Буденный. В Эксекуль)». Последняя реплика говорит о «широте» географических познаний маршала Буденного, который, видимо, имел в виду озеро Иссык-Куль.

Валериана Осинского связывали с Бухариным многие годы совместной работы в партии, в журналистике (в редакции «Известий»), в Академии наук, куда оба были избраны академиками по партийной квоте. Осинский не скрывал, что его вынудили выступить против Бухарина: «Я вызван, так сказать, на трибуну по инициативе тт. Берия, Постышева и других». Его линия состояла в том, чтобы «держать дистанцию» от Бухарина. Иногда Осинский, выступление которого также непрерывно прерывали ядовитыми репликами, не выдерживал, отвечал достаточно жестко. Однако под давлением зала он закончил свое выступление теми словами, которых от него ждали: «Для привлечения Бухарина и Рыкова к суду имеются все логические и юридические данные».

Итог подвел Сталин: были разногласия по поводу решения — предать суду или не предавать, верх одержало предложение направить дело Бухарина и Рыкова в Наркомвнудел. Сталин и его ближний круг только отсрочили на год время показательного судебного процесса над лидерами «правых» и теми, кого к ним причислили, включая часть из выступавших за самые жесткие меры в отношении Бухарина и Рыкова (Генрих Ягода, Акмаль Икрамов*).

Номенклатурный страх

Политическое уничтожение партийной оппозиции было лишь прологом к следующим двум сюжетным линиям пленума. Секретарь ЦК Андрей Жданов давал разъяснения о программе «демократизации советской и партийной жизни» в связи с предстоявшими выборными кампаниями в советские и партийные органы. Восстановить демократический принцип (всеобщие, прямые, равные выборы при тайном голосовании) предстояло и в партийных рядах, и в советских органах всех уровней. Номенклатуру как корпорацию подстерегали угрозы потенциального неизбрания на обоих фронтах.

Жданов прямо обозначал опасность того, что демократические выборы могут быть (и даже наверняка, по его мнению, будут) использованы враждебными власти силами. Это вылилось в навязчивую идею. Все выступавшие следом нервно обсуждали угрозу, находя группы жаждущих использовать выборность в «контрреволюционных» интересах. Одни называли таковыми священнослужителей и многочисленные круги верующих, другие опасались бежавших из деревни кулаков и вышедших на свободу ранее осужденных. Но еще более аудиторию озадачил своими цифрами лидер коммунистов Западной Сибири Роберт Эйхе. Он привел данные о масштабах исключенных и выбывших из партии по региону с 1926 года: «Если взять исключенных и выбывших из партии, то за 11 лет из партии выбыло и исключено 93 тыс. человек… А в партии у нас сейчас 44 тыс. коммунистов, то есть в два с лишним раза больше людей, которые прошли через партию за эти годы!. Настроения среди этих людей самые разные… У нас в крае есть еще одна особенность — это бывшие кулаки, которых у нас порядочное количество, частично от т. Косиора** и других. (Косиор. Признаем свою ошибку. Веселое оживление в зале)». Эйхе имел в виду ссыльных крестьян, находившихся на спецпоселении в комендатурах края (на тот момент 200 тыс. человек), среди которых имевшие право голосовать составляли около половины, значительная доля крестьян — высланные из Украины. Отсюда — «веселая» реплика Косиора о «признании ошибки» и «веселое оживление в зале», которое уместнее назвать нервным, нездоровым оживлением.

Кругом враги

В любом случае угрозу выборов трудно считать главным поводом или спусковым механизмом в развязывании «большого террора». Эту роль сыграло выдвижение на первый план другой опасности — наличие в стране громадного числа «вредителей, шпионов и диверсантов», «беспощадной борьбе» с которыми были посвящены выступления Молотова, Кагановича и, конечно же, Ежова. Тон, заданный этой «тройкой», был дополнен выступлением Сталина о том, что враги «везде» («Чтобы построить большой железнодорожный мост, для этого требуются тысячи людей. Но чтобы его взорвать, на это достаточно всего несколько человек. Таких примеров можно было бы привести десятки и сотни»). Фактически директивой «выявлять и обезвреживать вредительство, шпионаж и диверсии» повсюду Сталин дал зеленый свет государственному террору, в котором трудно найти логическое основание, как невозможно его обнаружить в тотальной войне «всех против всех».

Жестокая ирония истории — «цвет партии» превратился в расстрельный прах для одних и в прах забвения для других

Неуверенность в том, что возможно уцелеть, распространилась не только среди номенклатуры. Страх лавинооб-разно провоцировал доносы на сослуживцев и соседей, массовое вовлечение низового люда в осуждение «врагов народа» не только из «московского далека», но и во время прошедшей по стране с осени 1937-го до весны 1938 года волны показательных процессов районного уровня, где осуждалась районная номенклатура с некоторой «прибавкой» колхозников, чаще всего с расстрельными приговорами.

Как минимум вот уже два поколения отечественных и зарубежных историков ведут дискуссии о причинах, природе и последствиях «большого террора». При всем разнообразии мнений общепринятые аргументы сводились к наличию нескольких базовых факторов перехода массовых репрессий в террористическую фазу: угроза «большой войны», охранительно-мобилизационный тип режима, личные свойства Сталина. К этому ряд исследователей добавляет резкое ухудшение ситуации в аграрном производстве (неурожай 1936 года и угроза нового голода), постоянно растущий уровень криминализации и маргинализации общества, что создавало и усиливало у сталинского руководства ощущение опасности и угрозы для власти от многомиллионной и при этом трудноуловимой пресловутой «пятой колонны».

Неумолимая статистика свидетельствует: из 73 человек, выступивших на мартовском пленуме, примерно 70% были обречены. Из них 50 были арестованы и затем расстреляны вскоре, начиная с лета 1937-го (часть из них еще до августа 1937 года, то есть до ввода в действие секретного приказа НКВД за № 00447)***. Треть переживших государственный террор, которому эти люди в разной степени поспособствовали, похоронена в пределах Красной площади или на престижных кладбищах Москвы — в отличие от тех, кого после расстрелов кремировали (Коммунарка, Донское кладбище). Жестокая ирония истории — «цвет партии» превратился в расстрельный прах для одних и в прах забвения для других.

* Михаил Томский — крупный советский партийный и профсоюзный деятель, в последние годы жизни работал заведующим Объединенным государственным издательством (ОГИЗ).
** Пунктуация и оформление протоколов здесь и далее сохранены.

* Акмаль Икрамов — член ЦК ВКП(б), секретарь Среднеазиатского бюро ЦК ВКП(б).

** Станислав Косиор — с 1928 по 1938 год генеральный, затем первый секретарь ЦК компартии Украины, один из организаторов коллективизации, высылки кулаков, в том числе его считают ответственным за голодомор в Украине 1932-1933 годов.

*** «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов», 30 июля 1937 года.

Ровно семьдесят лет назад, в конце июня 1937 года, в Москве проходил Июньский пленум ЦК ВКП(б). Нарком внутренних дел Николай Ежов выступил на нем с докладом о раскрытии грандиозного антиправительственного заговора, в котором якобы принимали участие многие высокопоставленные руководители страны. Пленум предоставил НКВД чрезвычайные полномочия, а Политбюро ЦК приняло постановление, официально разрешившее применение к арестованным пыток.

Там же, на пленуме, из состава ЦК разом исключили 31 человека — намного больше, чем за все предшествующие годы борьбы со всевозможными «уклонами» и оппозиционными группировками в партии. Именно тогда, в июне 37-го, сталинские репрессии приобрели массовый характер в буквальном смысле этого слова — счет жертв пошел на сотни и даже тысячи ежедневно, а всего, по самым сдержанным оценкам, в 1937-1938 годах 800 тысяч человек были казнены и еще столько же брошены в тюрьмы и лагеря на «срока огромные».

Но точка отсчета была все-таки поставлена чуть раньше. Хоть президент Путин и сказал давеча, что мы не должны забывать 1937 год, но в этом году почти никто не вспомнил, что недавний праздник, День России, совпал с 70-летием совсем не праздничного события: на рассвете 12 июня 1937 года в Москве был расстрелян маршал Тухачевский и другие высшие военачальники. Они были объявлены виновными в измене Родине, заговоре с целью свержения советского правительства и захвата власти и приговорены к смертной казни. Приговор был приведен в исполнение сразу же после его оглашения.

Это известие прогремело тогда, как гром среди ясного неба. Страна, как это ни страшно звучит, к тому времени уже привыкла к судам и расправам над лидерами оппозиции. Уже был выслан за границу Троцкий, уже были многократно судимы и, в конце концов, расстреляны бывшие вожди большевиков, ближайшие соратники Ленина — Зиновьев и Каменев, уже разделил ту же участь Пятаков, уже томились в тюрьме в ожидании фатального исхода «любимец партии» Бухарин и преемник Ленина на посту председателя Совнаркома Рыков.

Но одно дело – многолетняя внутрипартийная борьба за власть (с летальным исходом для проигравших) между вождями, откровенными политиканами, и совсем другое дело – молниеносная жестокая расправа над людьми, которые еще вчера воспринимались всеми как рыцари без страха и упрека, краса и гордость Красной армии, надежда и опора страны.

Герой гражданской войны, победитель Колчака и Деникина, один из пяти военачальников, которые первыми в 1935 году получили звания маршалов Советского Союза, Михаил Тухачевский имел репутацию самого авторитетного советского военачальника. Еще за месяц до гибели он был первым заместителем наркома обороны СССР, но в профессиональных военных вопросах фактически руководил Красной армией.

В подвале здания военной коллегии Верховного суда СССР, в неказистом доме позади памятника первопечатнику Ивану Федорову, где до недавнего времени размещался московский горвоенкомат, вместе с Тухачевским были расстреляны еще два героя гражданской войны и крупнейших военных авторитета. Это были командующие двумя наиглавнейшими военными округами, Белорусским и Киевским, прикрывавшими западную границу СССР, командармы 1-го ранга (по-нынешнему – генералы армии) Иероним Уборевич и Иона Якир. Вместе с ними погибли еще пять высокопоставленных генералов.

Нет более загадочной страницы в советской истории, чем «дело Тухачевского». Маршал был полностью реабилитирован в 1957 году, но спустя четыре года Хрущев распорядился снова расследовать причины и обстоятельства его ареста и гибели.
В частности, Хрущев хотел проверить версию, которую изложил в своих мемуарах бывший начальник внешней разведки СС Вальтер Шелленберг (тот самый, из «Семнадцати мгновений весны»!): Тухачевского и других генералов уничтожили гитлеровские спецслужбы, чтобы накануне войны ослабить Красную армию. Они якобы сфальсифицировали документы, изобличающие Тухачевского как их тайного агента, и сумели передать их окольными путями, через президента Чехословакии Бенеша, в Москву, Сталину.

По указанию Хрущева была создана специальная комиссия ЦК КПСС, которая проработала три года, но никаких документальных подтверждений этой версии не нашла, хотя Хрущеву и другим советским руководителям очень этого хотелось: тогда можно было бы переложить значительную часть вины за гибель маршала с руководства партии и государства на гитлеровскую разведку.

Так утвердилась каноническая версия: ликвидация Тухачевского и его военного окружения была частью общей «чистки», которую во второй половине 30-х годов провели повсеместно.

Но есть и другая версия: заговор все-таки был. Кстати, именно так решили тогда комментаторы западных средств массовой информации, дипломаты и разведчики, работавшие в Москве – тому есть документальные подтверждения. В версию о том, что казненные генералы были агентами иностранных разведок не поверили, а вот в версию заговора – да. В противном случае не было, да и нет объяснения многим обстоятельствам дела, а главное, тому, что на пороге войны армия была обезглавлена и обескровлена.

Есть каноническая справка о числе жертв репрессий среди высшего комсостава, которую составил генерал-лейтенант Александр Тодорский. Он сам чудом избежал расстрела в 38-м, отсидел 18 лет в ГУЛАГе, а после выхода на свободу посвятил остаток жизни восстановлению правды о репрессиях в РККА:

Из пяти маршалов Советского Союза были уничтожены трое.

Из четырех командармов 1-го ранга – двое.

Из двенадцати командармов 2 ранга – все двенадцать.

Из двух флагманов флота (т.е. адмиралов) 1 ранга – оба.

Из двух флагманов флота 2 ранга – тоже оба.

Из 67 командиров корпусов – 60.

Из 199 командиров дивизий – 136.

Из 397 командиров бригад – 221.

Так был ли заговор?

Был такой знаменитый невозвращенец генерал Александр Орлов. В конце 30-х, во время гражданской войны в Испании он возглавлял там резидентуру советской разведки. Когда его стали отзывать в Москву, он почувствовал, что дома его ждет гибель, и бежал в США, залег на дно на полтора десятилетия, а после смерти Сталина в 1953 году опубликовал в журнале «Лайф», а затем отдельной книгой, записки под названием «Тайная история сталинских преступлений». В ней было вскользь сказано, что в «деле Тухачевского» все не так просто.

Спустя три года, в 1956-м, вскоре после ХХ съезда, как бы в дополнение к этой книге, Орлов напечатал там же, в «Лайфе» статью, в которой изложил сенсационную версию этого дела. Он утверждал, что накануне показательных процессов против лидеров оппозиции, группа чекистов получила задание: хорошо бы найти в архивах, выражаясь современным языком, компромат на большевиков, которым предстояло сесть на скамью подсудимых. В ходе поисков один из них, некто Штейн, наткнулся на документы, из которых неопровержимо следовало: агентом-провокатором царской охранки был сам Сталин. Он поставил в известность о своей находке наркома внутренних дел Украины Балицкого, тот, в свою очередь, — командующего Киевским военным округом Якира и руководителя ЦК республиканской коммунистов Косиора. Вскоре новость дошла и до маршала Тухачевского.

К тому времени происходящее в стране на самом деле вызывало растущее недовольство у многих высших партийных и военных деятелей. Так возник заговор: было решено во время большого совещания комсостава захватить Кремль и арестовать Сталина, шли споры, что делать потом – ликвидировать диктатора на месте или судить партийным судом. Однако информация о подготовке переворота утекла, и Сталин первым нанес удар.

Всё это изложено и в статье Орлова, и отчасти в его книге во множестве деталей, которые я сейчас просто опускаю. Документальных подтверждений их, разумеется, не существует, хотя, как знать, быть может, они спрятаны где-то в зарытых до сих пор архивах. Во всяком случае, по-моему, нет достаточно оснований, чтобы с порога отвергать версию Орлова, как это делают некоторые авторы книг о Тухачевском.

Но разве можно при этом ссылаться на протоколы допросов, на которых – пятна крови? Стенограмму скоропалительного процесса? Выступления на Военном совете накануне суда? Речи на Пленуме ЦК, когда Тухачевский уже был казнен?

Но даже не это главное. Проблема состоит в том, что история зачастую воспринимается нами как застывшая схема, над которой довлеет наше собственное представление о ней. Так, на протяжении десятилетий нам исподволь внушалось, что сталинские репрессии были абсолютно немотивированными, вызванными исключительно сталинской мнительностью, подозрительностью, властолюбием, желанием держать всех подчиненных в страхе.

Реабилитация жертв сталинских репрессий началась еще тогда, когда мы жили еще в совершенно другой системе координат. Большинство людей еще верили в коммунистические идеалы и не хотели видеть в сталинизме чего-то большего, чем просто «отклонение от ленинских норм». Для тех, кто выжил в лагерях, для родных и близких тех, кто был казнен или погиб в заключении, важно было восстановить доброе имя. А доброе имя предполагало полную лояльность партии, государству, коммунистическим идеалам.

В случае Тухачевского было важно подтвердить его репутацию невинной жертвы, героя революции и гражданской войны, честно и преданно служившего советской власти и незаслуженно оклеветанного.

Полковник Клаус фон Штауффенберг, казненный за то, что 20 июля 1944 года составил заговор против Гитлера и лично подложил под него бомбу, от которой фюрер лишь чудом уцелел, в Германии считается героем. В Советском Союзе человек, действительно замышлявший заговор против Сталина, героем быть не мог. Ведь даже оппозиционеров, отклонившихся от «генеральной линии» — Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова и других – тогда, в 50-е годы, не реабилитировали, это случилось только при Горбачеве. Но даже при Горбачеве версию Орлова о том, что противники Сталина действительно готовились силой отстранить его от власти, никто не решился опубликовать.

Помилуй Бог: обсуждать, даже теоретически, возможность заговора части высшего руководства с целью отстранить лидера от власти! Хотя ровно это произошло и в 1953-м, когда прямо на заседании Президиума ЦК в Кремле высшие военные во главе с маршалом Жуковым, которые сумели пронести с собой личное оружие (металлодетекторов еще не было, а обыскивать маршалов никто не решался), арестовали самого Берию.

Нечто похожее произошло и в 1957 году, когда Маленков, Молотов и Каганович попытались сместить Хрущева, но тот – при поддержке того же Жукова — сумел быстро собрать Пленум ЦК (его членов срочно привезли в Москву со всей страны, в том числе и военными самолетами) и, имея на Пленуме большинство, изгнал из руководства своих противников.

А в 1964 году примерно так же – в жанре дворцового заговора — свергли самого Хрущева. Произошло это, заметьте, всего через несколько месяцев после того, как страна широко и торжественно, вполне в стилистике только что осужденного культа личности, отпраздновала 70-летие Хрущева, а те, кто готовился отстранить его от власти, соревновались в красноречии, превознося заслуги Никиты Сергеевича.

Так что аргумент, что в атмосфере возвеличивания Сталина, оваций, которые ему устраивали делегаты всевозможных съездов, заговор был невозможен, едва ли можно воспринять серьезно. Точно так же нельзя всерьез отнестись к другому, многократно растиражированному аргументу, что якобы во время расстрела Тухачевский кричал: «Да здравствует Сталин!»

Эта история стала известна со слов упомянутого выше генерала Тодорского, а ему это рассказал не кто иной, как Ворошилов, который ненавидел Тухачевского, а тот платил ему тем же.

У Жукова в мемуарах есть известный эпизод, когда на совещании у Ворошилова Тухачевский докладывал о работе, проделанной комиссией по разработке Боевого устава Красной армии. Ворошилов начал предлагать поправки к одному из пунктов.
«Тухачевский, выслушав его, сказал своим обычным, спокойным голосом:

— Товарищ нарком, комиссия не может принять ваших поправок.

— Почему? – спросил Ворошилов.

— Потому что ваши поправки являются некомпетентными, товарищ нарком».

Как после этого должен был вести себя Ворошилов? Ничтожный человек, он не смог не отказать себе в удовольствии после смерти выставить поверженного врага в предельно ложном свете.

Мне кажется, что в действительности Тухачевский не мог испытывать к Сталину и его режиму никаких позитивных чувств. Трудно поверить, чтобы маршал – стратег, дворянин, интеллектуал, любитель музыки, друживший с Шостаковичем, примчавшийся к нему после статьи в «Правде» «Сумбур вместо музыки», когда все понимали, что статья написана или продиктована самим Сталиным, не испытывал бы отвращения по поводу того, что происходит в стране: репрессии, гонения на инакомыслящих, культ личности вождя. Едва ли Тухачевскому нравилось, что переписывается история гражданской войны, одним из главных героев которой еще недавно считался он сам. Теперь же ее главным и единственным героем становился сам Сталин.

Тухачевского в разные годы изображали, бросаясь из крайности в крайность: он был и молодым талантливым полководцем, и кровавым душителем крестьянских восстаний, и жестоким карателем, подавившем мятеж 1921 года в Кронштадте, и поразительно нежным, заботливым отцом, и страстным любовником, перед мужским обаянием которого не могли устоять красивейшие и умнейшие женщины того времени, и несостоявшимся красным Бонапартом.

На самом деле, как это часто бывает в истории, он был и тем, и другим, и всяким – одновременно.

Давайте попробуем представить себе этого человека: крайне смелый, решительный, рисковый (во время первой мировой войны пять раз бежал из германского плена), крайне амбициозный (чтобы попасть служить в элитный гвардейский Семеновский полк, окончил военное училище первым в своем классе), очень интересовавшийся, между прочим, историей Наполеона, человек, абсолютно чуждый коммунистическому доктринерству, мечтающий только об одном: создать новую великую современную русскую армию и привести ее к победе в будущей войне.

Он считался одним из творцов победы Красной армии в гражданской войне. Его именем называли города. В тридцать с небольшим он был начальником штаба РККА. В тридцать пять – командующим Ленинградским округом. В Питере Тухачевский жил во флигеле дворца великого князя Михаила Николаевича, бывшего председателя Государственного совета, на Миллионной, в двух шагах от Зимнего дворца.

Кабинетом Тухачевского был огромный зал в здании генерального штаба, охватывающем Дворцовую площадь, такой красивый, что его до сих пор используют для приема иностранных делегаций, где стоят огромные вазы, привезенные из Парижа после победы над Наполеоном, а окна выходят на Александровский столп. По остроумному замечанию питерского историка Юлии Кантор, недавно опубликовавшей интереснейшую книгу о маршале, сидя в кабинете с таким видом, невозможно не думать об истории страны и о своей роли в ней.

И что, вы скажите, что такой человек не мог хотя бы размышлять о военном перевороте? Не мог обсуждать его с самыми близкими, доверенными людьми – даже если дело дальше обсуждения не пошло?

Сколько раз в истории разных стран, в том числе и России, в критический момент военные пытались взять власть в руки? Кстати, необязательно для себя — для тех политиков, которые, по мнению военных, могли бы наилучшим образом решать задачи, стоящие перед страной.

По справедливому замечанию другого историка, ныне покойного Вадима Роговина, считавшего, что версию Орлова нужно не отвергать с ходу, а серьезно анализировать, генералы могли вовсе не стремиться к установлению в СССР военной диктатуры. Они лишь хотели избавиться от Сталина, а наличие документов, свидетельствовавших о двурушничестве диктатора, было едва ли не идеальным мотивом его свержения, который мог перетянуть на сторону заговорщиков большинство ЦК.

«Конечно, даже если Сталин и был действительно агентом охранки (этот факт, оспариваемый многими серьёзными историками, окончательно не прояснён и в настоящее время), это преступление не шло в сравнение с преступлениями, совершёнными им во время пребывания у власти, — писал Роговин. – Но преступления Сталина-диктатора либо были закреплены официальной санкцией высших партийных органов (например, депортация «кулаков» или репрессии за оппозиционную деятельность), либо осуществлялись в атмосфере строжайшей секретности даже от руководящих партийных деятелей (убийство Кирова, фабрикация фальсифицированных дел и процессов). Деятельность же Сталина в качестве агента-провокатора против собственной партии, с точки зрения тогдашнего партийного менталитета, служила самым убедительным доказательством нелегитимности его правления».

Разумеется, все это только версии. Но знаменитая поговорка «история не знает сослагательного наклонения» к этой ситуации неприменима. В 1937-м случилось то, что случилось – и с маршалом Тухачевским, и с армией, и со всей страной. Но это не означает, что нельзя обсуждать, почему это произошло на самом деле.

Уже через неделю после объявления приговора Тухачевскому и его подельникам, 18 июня 1937 года, с московского аэродрома поднялся в небо самолет с длинными узкими крыльями. Совершив первый в мире беспосадочный перелет через Северный полюс в Америку, 20 июня экипаж АНТ-24 в составе Чкалова, Байдукова и Белякова приземлился в Портленде. Спустя еще пять дней после грандиозного триумфа советской авиации, сообщениями о котором пестрели первые полосы газет всего мира, в атмосфере еще не утратившей ощущения всеобщей приподнятости в Москве начал работу пленум ЦК ВКП(б). Заседания продолжались с 23 по 29 июня. В период борьбы с «культом личности» материалы пленума, хранившиеся в бывшем Центральном партийном архиве, были уничтожены, а для сокрытия этого факта появилась запись: «За 22-26 июня заседания пленума не стенографировались». Участник пленума говорливый Хрущев, надиктовавший четыре тома мемуаров, об июньском пленуме вообще промолчал.

Тем не менее установлено, что заседание началось с сообщения Ежова. Как и на предыдущем пленуме, председатель Комиссии партийного контроля рассказал о фактах беззакония, обнаруженных на Украине и в Белоруссии, в отраслевых наркоматах и в самих органах внутренних дел. И уже в первый день работы пленум исключил из состава ЦК 26 человек. Решение состояло из двух пунктов. В первом выражалось «политическое недоверие» трем членам ЦК (Алексеев, Любимов, Сулимов), а четырех кандидатов (Курицына, Мусабекова, Осинского и Седельникова) исключили без передачи их дел в НКВД.

Вторым пунктом стало утверждение постановлений Политбюро об исключении «за измену партии и Родине...» девяти членов ЦК. В числе лиц, обвиненных в должностных преступлениях, Ежов назвал заместителя председателя СНК Антипова, председателя СНК БССР Голодеда, наркома внутренних дел УССР Балицкого, наркомов местной промышленности Жукова и пищевой – Лобова, зерновых и животноводческих совхозов Калмановича; первых секретарей обкомов: Крымского – Лаврентьева (Картвелишвили), Курского – Шеболдаева, Западного (Смоленского) – Румянцева.

Среди исключенных, дела которых тоже передавались в НКВД, оказались: секретарь ЦИК СССР Уншлихт; председатель Комиссии советского контроля Антипов; председатель Всесоюзного совета по делам коммунального хозяйства при ЦИК Кубяк, бывший начальник Главного управления шоссейных дорог Благонравов, начальник строительства Дворца Советов в Москве В.М. Михайлов, нарком коммунального хозяйства РСФСР Н. Комаров (Собинов) и третий секретарь ЦК КП(б)У Н. Попов. Следует подчеркнуть, что «историки», подобные Рою Медведеву, лгали, будто бы названные чиновники были репрессированы по «политическим» мотивам. Все возбужденные дела прежде всего были связаны с хозяйственными и экономическими преступлениями.

На пленуме Ежов представил информацию и об осуждении группы Тухачевского и его подельников, и о причинах арестов в военных округах. Обсуждение этих «сообщений» заняло четыре дня. И только после продолжительных дебатов по персональным делам своих коллег пленум рассмотрел вопросы сельского хозяйства. Доклады «О ведении правильных севооборотов» и «О мерах улучшения работы машинно-тракторных станций» сделал нарком земледелия М.А. Чернов, «Об улучшении семян зерновых культур» – Я.А. Яковлев.

27 июня тот же Яковлев выступил с основным пленарным докладом о новом избирательном законе. Он подробно остановился на особенностях статьи Конституции, предоставлявшей право «каждой общественной организации и обществу трудящихся... выставлять кандидатов в Верховный Совет СССР...», и указал, что эта статья, внесенная по предложению Сталина, имеет целью «развить, расширить демократию... обеспечивает подлинный демократизм на выборах в Советы». Сделав еще одну ссылку на Сталина, докладчик напомнил об альтернативности предстоявших выборов, означавшей, что не только партия, но и любая общественная организация, любое собрание граждан могли выставить собственных кандидатов. Докладчик подчеркнул, что проект закона предусматривает исключение «всяких попыток исказить результаты голосования и действительную волю трудящихся...». В первую очередь со стороны секретарей райкомов, горкомов, обкомов и крайкомов партии. «Цель, – пояснял докладчик, – обеспечить точное волеизъявление трудящихся. Право, согласно которому избранным считается только кандидат, получивший абсолютное большинство голосов». Второй раздел доклада первого заместителя председателя Комитета партийного контроля при ЦК ВКП(б) был посвящен практике работы Советов всех уровней, от районных и городских до ЦИК СССР. Яковлев критически отметил, что от 70 до 90% всех вопросов Свердловским и Челябинским облисполкомами, Орджоникидзевским и Азово-Черноморским крайисполкомами «были решены опросом».

Дополняя картину разгула формализма, Яковлев указал, что «из 20000 постановлений», принятых Западным крайисполкомом с начала 1936 года, «только 500 рассматривались на заседаниях президиума, а остальные были приняты либо опросом, либо в порядке подписи председателем и секретарем». Критикуя стиль работы «бюрократов, мнящих себя стоящими выше ответственности перед Советами», Яковлев говорил: «Все наши работники должны понять, что нет людей, которые могли бы претендовать на бесконтрольность в работе, что подконтрольность любого работника вытекает из основ советской власти, что только с помощью контроля снизу, дополняющего контроль сверху, можно улучшить работу Советов». Он не ограничился назиданием и назвал фамилии председателей исполкомов, обвиняя их в беззакониях, от которых страдало население, особенно в сельской местности. Речь шла и о тех же партфункционерах: Лаврентьеве, Шеболдаеве, Вегнере, Голодеде и др., уже выведенных из состава ЦК.

Критическую часть выступления докладчик усилил многозначительным выводом: «Само собой разумеется, что практика подмены законов усмотрением той или инойгруппы бюрократов является делом антисоветским. Крестьянин ведь судит о власти не только по тому, каков закон – будь он великолепен. Но если исполнитель извращает его в своей деятельности, крестьянин будет судить о власти в первую очередь на основании действий исполнителя».

Мысли, высказанные Яковлевым, продолжил выступивший в прениях Молотов. Приводя примеры бюрократизма и неспособности «профессиональных революционеров» выполнять должностные обязанности, Молотов назвал главу правительства РСФСР Сулимова и наркома здравоохранения Каминского. Они не справились с решением проблемы материнства: строительством родильных домов, яслей, обеспечением их необходимым оборудованием. Тоже со ссылкой на Сталина он отметил, что в кадровой практике недостаточно использовать «старые оценки»: «имеет дореволюционный партийный стаж», «участвовал в Октябрьской революции, имел заслуги в гражданской войне... неплохо дрался против троцкистов и правых». Вывод председателя СНК был предельно резок: необходимо «на место устаревшего хламья, обюрократившейся или очиновничившейся группы работников выдвигать новых людей... которые твердо, последовательно, разумно, со знанием дела будут проводить политику партии на своем месте».

Установка на демократию и ограничение власти партократов обозначилась еще острее, когда в ходе прений зашла речь о подсчете голосов в момент избирательной кампании. Сталин заметил, что на Западе такой проблемы не существует вследствие многопартийной системы, и бросил весьма прозрачную реплику: «У нас различных партий нет. К счастью или к несчастью, у нас одна партия». Для беспристрастного контроля за выборами он предложил использовать не партийные комитеты, а представителей общественных организаций.

В последний день работы пленума его участники заслушали доклад наркома внутренних дел о результатах следствия по выявлению преступных группировок в аппарате некоторых отраслевых ведомств. Это был третий доклад, сделанный Ежовым с декабрьского пленума 1936 года, свидетельствующий о преступной хозяйственной и финансовой деятельности в органах управления. Обсуждение этого вопроса завершилось 29 июня делом «трех ленинградцев»: председателя Всекопромсовета Чудова, начальника Свердловского областного управления совхозов Струппе и начальника главка легкого машиностроения НКТП Кодацкого. Одновременно из ЦК вывели начальника мобилизационного отдела наркомата тяжелой промышленности Павлуновского.

Эту тему подытожил Сталин: «Я должен сообщить, товарищи, что ввиду поступивших неопровержимых данных, касающихся членов ЦК Кодацкого и Чудова и кандидата в члены ЦК Павлуновского, причастных к преступным действиям заговорщиков, их пришлось арестовать. Соответствующие показания Комарова имеются, они будут розданы вам. Придется этих бывших членов ЦК и одного кандидата в члены ЦК вывести из ЦК.

Андреев (председательствующий на заседании): Есть предложение принять это предложение т. Сталина. Кто за то, чтобы одобрить это предложение? Кто против? Нет. Принято, и порядок дня пленума исчерпан. Объявляю заседание пленума ЦК закрытым».

Весь этот текст зачеркнут в протоколе жирной чертой, а на странице от руки приписано: «Это сообщение сделано т. Сталиным в конце июньского (29 VI 1937 года) Пленума ЦК ВКП(б). Вычеркнуто т. Сталиным, т.к. не должно было войти в стенограмму». То есть стенограмма пленума была, но в тексте постановления пленума, разосланном на места, не говорилось об исключении трех названных Сталиным лиц: Кодацкого, Чудова, Павлуновского, к которым была прибавлена фамилия кандидата в члены ЦК Струппе.

В постановлении пленума говорилось: «За измену партии и Родине и активную контрреволюционную деятельность исключить:

Из состава членов ЦК ВКП(б) и из партии: Антипова, Балицкого, Жукова, Кнорина, Лаврентьева, Лобова, Разумова, Румянцева, Шеболдаева;

Из состава кандидатов: Благонравова, Вегнера, Колмановича, Комарова, Кубяка, Михайлова В., Полонского, Попова П.П., Уншлихта;

Из состава Центрального ревизионного комитета и из партии: Крутова. Передать дело о перечисленных выше лицах в Наркомвнудел». Это были не первые чистки номенклатуры. Еще на февральско-мартовском пленуме ЦК председатель В.М. Молотов сообщил, что с 1936 года по 1 марта 1937 года за экономические, хозяйственные и должностные преступления (приписки, финансовые махинации, хищения, взятки, аварии, пожары и т.д.) к ответственности было привлечено свыше двух с лишним тысяч чиновников. В том числе:

В центральном и местном аппарате наркоматов: тяжелой и оборонной промышленности – 585 человек, в НКПС – 137, внутренней торговли – 82, здравоохранения – 64; в Наркомлесе – 64, местной промышленности – 60, связи – 54. В наркоматах: финансов – 35, Наркомхозе – 38, водного транспорта – 88, совхозов – 35. В Главморпути – 5, внешней торговли – 4, Наркомсобезе – 2. В Академии наук и вузах арестовали 77 человек, редакциях и издательствах – 68, в суде и прокуратуре – 17, в советском аппарате – 65. И то, что эти преступления, наносящие вред государству, назывались контрреволюционными, определялось лишь терминологией Уголовного кодекса.

Одной из особенностей Большой чистки стало то, что уже после декабрьского пленума ЦК (1936 год) НКВД усилил меры для пресечения экономических преступлений, в первую очередь связанных с хищением, разбазариванием финансовых средств и должностными преступлениями на предприятиях, в наркоматах и учреждениях. Одновременно после февральско-мартовского пленума 1937 года органы госбезопасности взяли под особый контроль и расследование катастроф на железнодорожном транспорте, аварий и взрывов на предприятиях и шахтах, пожаров, порчу государственного и колхозного имущества и продукции.

В соответствии со сложившейся лексической практикой на бытовом уровне такие преступления характеризовались как «вредительство», подразумевающее «тайно проводимый саботаж». Так, статья 58-14 гласила: «Контрреволюционный саботаж, то есть сознательное неисполнение кем-либо определенных обязанностей или умышленное небрежное их исполнение со специальной целью ослабления власти правительства и деятельности государственного аппарата» и «при особо отягчающих обстоятельствах» предусматривала высшую меру социальной защиты.

В целом к этому времени члены ЦК утвердили исключение из своего состава 31 человека. И одним из исключенных из кандидатов в члены ЦК был бывший председатель СНК Белоруссии Голодед. Арестованный НКВД 24 мая, он находился под следствием в самой республике. 25 мая арестовали наркома земледелия БССР поляка Казимира Бенека. Основным обвинением являлся развал в народном хозяйстве БССР, который органы госбезопасности расценили как вредительские.

Позже были проведены аресты и руководителей различных отраслей БССР: начальника «Белторфа» Кузнецова, директора «Белшвейтреста» Карасика, наркома внутренней торговли Гуревича. В Наркомате здравоохранения – Сурта и Бурачевского, в местной промышленности – председателя Госплана БССР Лебовича и работника Госплана Айзенсона. В области сельского хозяйства – секретаря ЦИК БССР Левкова, в области свиноводства – Стрелле, наркома финансов Куделько, руководителя налоговой системы Лехерзага, руководителей Наркомата коммунального хозяйства – Амбражунаса и Вассермана. Так, «вредительство в землеустройстве заключалось и в том, что нарезаемые поля севооборотов в колхозах умышленно отрывались от агрономической части, в результате чего получалось, что нарезаемые поля землеустроителями оставались только на плане, не имея полей севооборота с указанием культур чередования, и фактически колхозы оставались без введенных севооборотов и сеяли по-прежнему где попало».

Еще одним обвинением стало то, что в Белоруссии была осуществлена «принудительная реорганизация десятков колхозов в совхозы» и последним были переданы огромные площади колхозной земли из приусадебных участков, изъятых у колхозников. Около 50 совхозов, созданных на бывших крестьянских землях, оказались нерентабельными; ежегодный убыток от их деятельности составлял 12–13 млн.руб. В результате росло недовольство крестьян, насильно превращенных в сельскохозяйственных рабочих. Причем «для большего ущемления интересов крестьян и создания среди них настроения недовольства организацию совхозов с отрезкой большого количества земель у крестьян проводили под видом изъятия земли у кулачества. Так же были созданы свиноводческие совхозы и совхозы травосеяния».

Но и это было не все. Проверка конского поголовья в БССР, проведенная в 1937 году в связи с требованием военных ведомств о мобилизации лошадей в военное время, показала, что лошади в 36 районах поражены инфекционной анемией. В 1936 году болели 30 тыс. лошадей. Однако в Ветуправлении Наркомата Земледелия «старались не поднимать паники»; рекомендации специалистов на местах не выполнялись: больные лошади работали вместе со здоровыми, и, «исходя из научно обоснованных методик», их не лечили. В системе Главдортранса больные лошади, занятые на строительстве дорог, «развозили» заболевание по всей стране. Только в Климовичском районе к маю 1937 года более чем в 30 колхозах лошади были поражены инфекционной анемией.

Следователи ЭКО провели основательную «чистку» и работников «электрохозяйства» республики. За аварии на электростанциях и связанные с ними перебои в подаче электроэнергии для предприятий на Белгрэсе были арестованы: главный инженер Овчинников, инженер-конструктор, директор, начальник электроцеха и котельного цеха. Аналогичные аресты прошли на Минской ТЭЦ и Гомельской электростанции. Вредительство в промышленности в первую очередь выражалось в «дезорганизации энергетики»: создание диспропорции между потребностями в топливе, прежде всего торфе, и снабжением местным топливом энергетических центров – Белгрэса им. Сталина, электростанций Минска, Гомеля, Могилева, Орши. В связи с этим были арестованы начальник «Белторфа» Кузнецов, главный инженер «Осинторфа» Степанов, инженер Власов. Как участник организации «правых» по ст. 69 (экономическая контрреволюция) УК БССР к 8 годам лагерей был осужден руководитель промгруппы СНК БССР И. Млодек – за то, что «замораживал и неправильно использовал государст венные средства, в результате чего срывался выполнением план торфяной промышленности БССР».

Абсурд в том, что в репрессиях этих и подобных им государственных преступников антисталинисты обвиняют Сталина. Им «правозащитники» собираются ставить памятники! Между тем даже инициатива арестов этой сволочи исходила не из Москвы. Лиц, причастных к хозяйственным и должностным преступлениям, разоблачали сами местные власти. И то, что преступникам вешали «политические» ярлыки, определялось лишь лексикой того времени.

Василия Шаранговича избрали первым секретарем ЦК КП(б) Белоруссии еще в марте 1937 года. Сын крестьянина не был «старым большевиком», но и не относился к новичкам в когорте чиновничьей элиты; уже в 1921 году он занял пост заместителя наркома юстиции Белорусской ССР, с 1923-го – ответственный секретарь Совета профсоюзов республики. Позже находился на профсоюзной и партийной работе в Сибири, в период коллективизации он – второй секретарь ЦК Белоруссии, а с 1934 года был уполномоченным Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) по Казахстану, затем по Харьковской области.

14 июня он послал в Москву шифрограмму: «Арестованные: бывший наркомзем Бенек, бывший Наркомпрос Дьяков, бывший заместитель председателя Госплана Петрович, бывший председатель Мозырского окружного исполкома Дубина, бывший командир корпуса Шах-Назаров, которые сознались в том, что состояли в контрреволюционной, вредительской и шпионской организации, показывают о том, что всю эту организацию в Белоруссии возглавляли Голодед и Червяков. Эти же лица показывают, что Голодед был связан непосредственно с Варшавой и с польским послом в Москве. Шах-Назаров показывает о Голодеде как об одном из руководителей военного заговора в Белоруссии вместе с Уборевичем.

Для меня совершенно ясно, что Голодед является врагом народа, поэтому прошу санкционировать его арест. В связи с показаниями о Червякове, а также учитывая, что на проходящем сейчас съезде Компартии Белоруссии почти каждый выступающий делегат предъявляет к Червякову прямое политическое недоверие и обвинение, считаю, что Червякова нужно снять с поста председателя ЦИКа Белоруссии. Секретарь ЦК КП(б) Белоруссии ШАРАНГОВИЧ».

Сталин не стал вмешиваться в эти республиканские разборки. На шифртелеграмме имеется резолюция: «Шаранговичу. Голодед арестован. Советуем не мешать съезду провалить Червякова. Если съезд решит снятие Червякова с поста председателя ЦИК Белоруссии, мы возражать не станем. Секретарь ЦК Сталин».

Ликвидацию последствий антикрестьянской политики Политбюро поручило Шаранговичу, второму секретарю Денискевичу и наркому земледелия Низовцеву. Однако новые руководители «не только не выполнили задания ЦК ВКП(б), но и не приступили к его выполнению». Вопиющее равнодушие к вопросам сельского хозяйства, пренебрежение интересами людей привели к тому, что в Белоруссии «появились очереди за хлебом». Руководство республики скрыло этот факт от Москвы и не обратилось в ЦК за помощью, поставив республику на грань катастрофы. Ситуация могла повторить хлебные трудности 1933 года на Украине, что являлось прямой дискредитацией советской власти.

Поэтому 27 июля Политбюро рассмотрело вопрос «О руководстве ЦК КП(б) Белоруссии» и, обвинив ее руководство «в левом уклоне», направило в республику Маленкова и Яковлева (Эпштейна). На пленуме ЦК КП(б) республики, состоявшемся 29 июля, Шарангович был отстранен с поста первого секретаря, а временно исполняющим обязанности назначили – до 1 августа – заведующего сельхозотделом ЦК Яковлева. 2 августа ЦК ВКП(б) и СНК ЦИК приняли совместное постановление «Об оказании помощи колхозному крестьянству Белоруссии». В соответствии с ним 32 тысячи га земли возвращались колхозам. Постановление объявляло о «передаче прежним владельцам приусадебных участков, ликвидации 138 совхозов и передаче 230 тысяч га земель и скота – частью колхозам, а частью государству». Одновременно предусматривалось «создание 60 машинно-тракторных станций и обеспечение их 900 гусеничными тракторами».

Шаранговича арестовали 17 июля, а в марте следующего года он предстал обвиняемым на процессе по делу «Правотроцкистского антисоветского блока». «Вредительской и враждебной в отношении советской власти и белорусского народа» была признана деятельность Денискевича и Низовцева. Но сошлемся на любопытный документ, долгое время скрываемый в секретных архивах. Как уже говорилось, бывшего председателя СНК Белорусской ССР Голодеда арестовали еще в мае. В материалах книги К. Залесского указывается: «В ходе чисток 30.5.1937 арестован, обвинен в участии в право-троцкистском блоке и украинской национал-фашистской организации. Расстрелян. В 1956-м реабилитирован и восстановлен в партии». На самом деле Голодеда не только не расстреляли, но даже не судили. Поэтому его не за что было реабилитировать.

Дело в том, что 29 июня, в день завершения работы пленума, Ежов направил Сталину записку: «По сообщению народного комиссара внутренних дел Белорусской ССР тов. Бермана, 21 июня в 12 час. выбросился из окна пятого этажа здания НКВД БССР в Минске находившийся на допросе арестованный Голодед Н.М. Смерть последовала через 20 минут». В прилагаемой копии приказа по НКВД СССР от 21 июня 1937 года указывалось:

«21 июня с.г. в НКВД Белорусской ССР выбросился из окна и разбился насмерть арестованный, показания которого были чрезвычайно важны для следствия. Самоубийство арестованного произошло благодаря беспечному отношению к делу и преступной халатности, проявленным со стороны оперуполномоченного 3-го отдела УГБ НКВД БССР младшего лейтенанта госбезопасности Рулева и пом. оперуполномоченного 3-го отдела младшего лейтенанта госбезопасности Турбина, а также недостаточного инструктажа этих работников зам. начальника 3-го УГБ НКВД БССР лейтенанта госбезопасности Гипштейна.

ПРИКАЗЫВАЮ: Оперуполномоченного 3-го отдела УГБ НКВД БССР младшего лейтенанта госбезопасности Рулева и пом. оперуполномоченного младшего лейтенанта госбезопасности Турбина арестовать и предать суду. Зам. начальника 3-го отдела лейтенанту госбезопасности Гипштейну объявить строгий выговор. Народному комиссару внутренних дел БССР – комиссару государственной безопасности 3 ранга тов. Берману строжайшим образом расследовать все обстоятельства самоубийства арестованного, в частности, установить, не было ли в этом случае преднамеренных действий со стороны указанных выше работников УГБ... Предупредить всех наркомов внутренних дел союзных республик и начальников УНКВД краев и областей, что при повторении подобных случаев виновные будут привлечены к самой суровой ответственности, независимо от занимаемой должности. Приказ объявить всем работникам ГУГБ НКВД под расписку».

То есть, сообщая во всех официальных публикациях о Голодеде как о «расстрелянном» и реабилитированном партаппаратчике, «реабилитаторы» даже не удосужились установить истину. Но возникает вопрос: а не было ли это самоубийство организовано в Белоруссии заинтересованными лицами для того, чтобы оборвать связи? Впрочем, очиститься от порочащих связей в эти дни спешили многие чиновники. Так, еще 2 июня на имя Молотова поступила записка, автором которой был Иван Межлаук, – брат заместителя председателя СНК Валерия Межлаука, являвшегося с февраля 1937 года наркомом тяжелой промышленности.

Иван Иванович писал: «Председателю СНК Союза т. В. Молотову. Сегодня на заседании Всесоюзного комитета по делам высшей школы во время разбора дела моего заместителя т. Волынского нами установлено следующее: в 1931 году, когда Волынский работал управляющим делами Академии наук, во время одной из частых его встреч на охоте с Бухариным (с которым Волынский сблизился якобы по заданию т. Агранова) Бухарин заявил Волынскому: «Что ты бахвалишься своими чекистами? Имей в виду, что у нас с Рыковым имелась полная договоренность с Ягодой по всем пунктам и лишь в последний момент он нас предал». Тов. Волынский заявил, что о слышанном он тогда же сообщил т. Агранову. Никому более Волынский не говорил об этом ни в 1931 году, ни после разоблачения Ягоды».

Следует сказать, что как во времена Ягоды, так и Ежова вербовка осведомителей из числа аппаратных чиновников являлась обыденным явлением. Такая практика будет запрещена в начале 1938 года с приходом в наркомат Берии. Председатель Комитета по делам высшей школы И.И. Межлаук заключил свою информацию предложением: «...Волынский совершил еще ряд грубых ошибок (потеря бдительности в деле бывшей жены Бухарина – Травиной, исключенной из партии; слепое доверие к троцкисту Белину; потеря бдительности в деле троцкистов Миньковых и др.)... Прошу освободить т. Волынского от работы заместителем ВКВШ. Дело же его поручить расследовать Наркомвнуделу».

Таким образом, те чиновники, которых либералы причисляли к «жертвам» репрессий, сами писали доносы на своих коллег. Но поскольку в первых числах июня ситуация была чрезвычайной и в Москве заседал Военный совет, обсуждавший дело Тухачевского и его подельников, то, пересылая этот документ Сталину, Молотов написал: «За (арест. – К.Р.), Молотов». Как же отреагировал «тиран»? Сталин написал: «т.т. Молотову, Ежову. Волынский, конечно, виновен, но дело не столько в Волынском, сколько в Агранове, который, надо полагать, скрыл от ЦК сообщенное ему Волынским об Ягоде. Нужна проверка этого дела с точки зрения поведения Агранова».

В том, что летом 1937 года, накануне предстоявших выборов в органы законодательной власти, в республиках, краях, областях и городах возникло противостояние различных группировок, не было ничего необычного. За каждой из них стояли силы, претендовавшие на первую роль, и столкновение было неизбежно. Еще на февральско-мартовском пленуме ЦК Сталин указал на царившую в партийном руководстве практику клановости, когда при назначении руководителей партийных организаций они перетягивали за собой большие группы чиновников, с которыми были связаны личными корпоративными и групповыми интересами по прежней деятельности.

Естественно, что засилье «пришельцев» вызывало недовольство местных кадров, претендовавших на свое место под солнцем, и, если появлялась реальная возможность перехватить власть, противоборствующие стороны активно «сливали компромат» на конкурентов. Но разве не такими же способами сегодня ведется борьба за власть во всех «цивилизованных» странах? Когда грязное белье чиновников и даже премьер-министров полощут в потоках информации телеэфира и прессы. Использование компрометирующей информации для дискредитации конкурентов, противников, соперников и оппонентов в ходе политической борьбы является важнейшим элементом политических технологий.

Среди обширной корреспонденции, поступавшей Сталину, было множество писем от «рядовых» членов партии, отражавших существо столкновений на местах. 15 июня в обращении в Особый сектор ЦК ВКП(б) коммуниста Кулякина указывалось: «Я несколько раз писал письма в адрес ЦК, но, очевидно, в г. Днепропетровске не пропускают подобного рода писем... Примерно на протяжении 5 лет секретарем Днепропетровского КП(б)У был Хатаевич М.М. Когда он приехал в Днепропетровск, то привез с собой целый ряд лиц на разные ответственные должности, и в результате все они оказались врагами народа... 1. Тов. Хатаевич привез Красного – оказался враг народа. 2. Привез Лейцера – оказался враг народа. 3. Привез Левитина – оказался враг народа. 4. Легкий, нач. обл. управл. местной промышленности, – враг народа. Хатаевичу было исключительно много сигналов о Легком, но он все время его защищал». Далее шел список, содержавший несколько десятков фамилий работников облисполкома, горкома, прокуратуры, торговли, банка и других чиновников, которых адресат называл «врагами народа».

Сын торговца из Гомеля, Мендель Маркович Хатаевич являлся характерной фигурой для своего времени. Это он в самом начале коллективизации применил практику жесткого раскулачивания, которую уже через месяц Сталин был вынужден остановить знаменитой статьей «Головокружение от успехов». Но к моменту отправления этого письма «партийный барон», окруживший себя челядью из «своих людей», уже не работал в Днепропетровске, с 17 марта он занял пост второго секретаря ЦК Компартии Украины. Поэтому Кулякин продолжал: «Приведу еще несколько фактов:

1) Хатаевич, как только был избран секретарем КП(б)У, сразу перетащил к себе в Киев секретаря Запорожского горкома Струца, который в Запорожье оставил целое кодло троцкистов, а ведь Струц сейчас зав. промышленно-транспортным отделом ЦК КП(б)У. Струц в прошлом работник обкома, надо полагать, какими кадрами Струц будет снабжать промышленность и транспорт. 2) По протекции Хатаевича послан секретарем Павлоградского РК КП(б)У Скрипник, бывший второй секретарь Днепропетровского горкома при Левитине, а потом завкультотдел обкома...». В письме перечислялось более десятка других фамилий, а завершалось оно выводом: «Из всего изложенного я со всей уверенностью должен заявить о том, что тов. Хатаевич не безучастен к предательской работе».

Это письмо не было доносом, но если сегодня президент России реагирует даже на обращения, поступающие ему в Интернете, то и Сталин не мог игнорировать точку зрения, открыто высказанную в письменном заявлении. В резолюции, адресованной первому секретарю обкома Днепропетровской области, указывалось: «Т. Марголин. Прошу обратить внимание на записку Кулякина. Строжайше проверьте лиц, отмеченных в записке. И. Сталин». И, судя по тому, что 9 июля Хатаевича арестуют, проведенная проверка дала основания для возбуждения против него дела.