Подлинное творчество — из ничего. Сексуальные отношения в блудном сожительстве и в браке отличаются не по форме, а по тому, что у людей в головах

Предпринимательство

Школа Видео Библиотека Проповеди Тайна ап.Иоанна Поэзия Фото Публицистика Дискуссии Библия История Фотокниги Апостасия Свидетельства Иконы Стихи о.Олега Вопросы Жития святых Книга отзывов Исповедь Статистика Карта сайта Молитвы Слово батюшки Новомученики Контакты

Согласно православному учению, "все существующее - из Блага" , то есть "зло не есть сущее". "Зло является ослаблением или недостатком блага". "Зло не существует... Зла, как такового, нигде нет... И даже демоны обретают бытие из Блага, и это бытие благо". "Кроме же того, что худо в демонах? Безрассудный гнев, безумная похотливость, неудержное воображение. Но эти свойства, хотя и присущи демонам, [тем не менее] не повсюду и не во всем сами по себе худы. Ибо для некоторых живых существ не обладание ими, но отъятие их является утратой жизни и, следовательно, злом...". "Зло же в них [демонах] является плодом отпадения от природных их добродетелей... и ослаблением присущих им ангелоподобных совершенств".

Итак, живые существа делятся на разряды, которые не подлежат наказанию за то, что они - эти разряды, а не более высокие. "И звезда от звезды разнится в славе" (1 Кор. 15:41), и ангелы имеют свою иерархию и не наказываются за это, но наделяются любовью Божией, или сиянием Божества, в разной степени. Более того, любовь Божия и выражается в этом порядке, так как тот же Бог, Который именуется Любовью, именуется и Праведностью, "потому что воздает всем существам по достоинству надлежащую меру, красоту, благопорядочность, устройство, всякое распределение и расположение".

Где же тот порог, который отделяет блаженство праведных от наказания грешников? Он, как мы видим, не в разрядах. Не будь суда, грешники и не должны были бы наказываться за свои недостатки, то есть за принадлежность к более низкому, по сравнению с праведными, ряду: "благость Божия окажется немощной, потому что не спасает всех, если не сопровождается судом".

Если же судит Бог, то судит не за принадлежность к тому или другому разряду, ибо в этом случае суду и наказанию подвергнутся все, кроме Самого Бога, включая и высшие чины ангельские, так как "если судящий Бог вместе с этим не благ для того, чтобы оказывать милость тем, кому следует, а осуждать тех, кого следует, то Он окажется несправедливым и немудрым судией".

Следовательно, по суду наказывается самоволие. Св. Дионисий Ареопагит пишет: "Сознательно согрешающими Писание называет тех, кто слишком слаб в надлежащем познании и исполнении добра... Однако, кто-нибудь может сказать: слабость не должна быть наказуема, но, наоборот, требует снисхождения. Это возражение было бы правильно, если бы человеку не дана была мощь. Но так как мощь, согласно Писанию, происходит из Блага, Которое наделяет соответственным образом всех непосредственно, то не следует одобрять извращения, преступления, удаления или отпадения от каждому свойственных добродетелей, дарованных Благом".

Но как раз сознательное отпадение от свойственных добродетелей не ставится др. Каломиросом ни во что. Исключив понятие "суда", он делает виновником страдания грешников само состояние.

Автор ставит страдание в зависимость от разряда, к которому принадлежит существо, а так как каждая степень сущностей является более низкой по сравнению с предыдущей и так - до Самого Бога, то они и должны все сожигаться тем огнем, который др. Каломирос называет "любовью". Если границу провести между какими-либо линиями совершенств, поставив вверху рай, а внизу ад, то либо Бог - не праведный судия, так как если может спасти то, что вверху, почему не спасает то, что внизу; если тех карает, то должен карать и этих, создав неправедный ад.

Учение, отвергающее суд в прямом юридическом смысле, будет приближаться к представлению о границе между линиями совершенств, следовательно, к представлению о двух началах. Одно благое, простирающее свою власть до определенной степени совершенства; другое же - злое - ниже этой границы. Получается манихейство, против которого успешно боролся нелюбимый др. Каломиросом блж. Августин и которым отдает учение самого др. Каломироса.

Никакое вообще состояние, как было показано, никакое "несовершенство" не является удалением от любящего Бога. Удалением же от Него, то есть от любви Божией, является именно то, что подвержено суду; если бы не было суда, то не было бы удаления от Бога. Не было бы Самого Бога Истины и Правды. Таким образом, наказание грешников возможно лишь потому, что есть суд Правды и Истины. Неправда подвергается суду Правды.

Итак, мы видим, что понятие "суд" здесь равно только самому себе, и невозможно заменить его другим понятием или приписать ему "не-юридический" смысл. Во всех подобных случаях мы имеем дело с заменой праведного суда Божия неким неправедным судом, то есть чуждым истинной любви Божией удалением от этой любви и страданием за недостатком степеней совершенства. Блаженство же праведных будет означать в подобном контексте некое освоение инертной стихии, называемой "любовью", причем это освоение является иллюзией в головах создателей подобных теорий, так как никакое приближение к Богу и любви Божией невозможно без милости и милосердия Бога, а следовательно, суда.

И далее: "Долженствовало человека примирить с Творцом, ибо иначе и не было бы возможным освободить его от того рабства. Следовательно, была нужда в Жертве, примиряющей нас с Высочайшим Отцом и освящающей осквернившихся общением с лукавым. Значит, была нужда в Жертве, очищающей и чистой, но также была нужда и в Священнике, и то - чистом и безгрешном".

В этом Искупление. Поэтому всякий, поступающийся христианским долгом, нарушающий верность Истине, идущий на компромисс с ложью и не раскаивающийся в этом, ставит себя вне спасительного Креста Христова и делает для себя бесполезным очищение от других грехов путем покаяния. Таково сергианство - Христианство лишенное "юридизма".

Др. Каломирос цитирует св. Симеона Нового Богослова: "В будущей жизни христианина не испытывают: отрекся ли он от целого мiра во имя Христовой любви, или раздал он свои богатства нищим, постился ли, бодрствовал или молился, или плакал и сокрушался о своих грехах, или совершал добрые дела при жизни, но его внимательно испытывают в его сходстве со Христом, как делает сын со своим отцом". Не что-либо иное, а именно соответствие Истине будет предметом испытания на суде.

В наших представлениях о Боге любовь неотделима от правды, а, следовательно, суда и справедливости.

В Писании и святоотеческом Предании Бог прославляется за справедливость, и милость, согласно Богооткровенному слову Божию, неотделима от праведного суда, и потому милость и суд составляют неотъемлемое свойство Сущности и Бытия Божия. Потому "всякий не делающий правды не есть от Бога, равно и не любящий брата своего" (1 Ин. 3:10). О том же учит и св. Иоанн Златоуст: "если есть Бог, как и действительно есть, то следует, что Он и справедлив; ибо если Он несправедлив, то и не Бог; а если справедлив, то каждому воздает по заслугам".

Др. Каломирос думает опровергнуть это христианское представление ссылкой на св. Исаака Сирина: "как может человек называть Бога справедливым?.. Где же тогда Божие правосудие, раз в то время, как мы были грешниками, Христос умер за нас?". Но ведь никто, кажется, не говорил, что Бог только справедлив и не милостив?

Что же касается мысли св. Исаака Сирина, то преподобный говорит: не следует считать Бога немилосердным судией. Из чего не вытекает, что Его вообще нельзя считать Судией - как раз наоборот. И если Бог устранил от рода человеческого Свое праведное воздаяние, то Он не устранил его от Своего Сына Единородного, принесшего Себя в Жертву за грехи наши. Об этом замечательно говорит св. Амвросий Оптинский: "...когда говорят о милости Божией люди, то о правосудии Его забывают, а, между тем, Бог не только милостив, но и правосуден. Подумайте только: Сына Своего Единородного, возлюбленного Сына Своего на Крестную смерть от руки твари во исполнение правосудия отдал! Ведь тайне этой преславной и предивной не только земнородные дивятся, но и все воинство небесное постичь глубины этого правосудия и соединенной с ним любви и милости не может".

Др. Каломирос приводит мысли Святых отцов, утверждающие, что человек согрешил только через преслушание, и не делает из этого выводов о суде. Суд и любовь противополагаются друг другу, в результате чего извращается понятие о любви Божией. Наш автор не замечает, что, не будь соединения суда и любви Божией, не существовало бы и страдания грешников от любви (как думает он), а точнее, - от внутренней неправды. И когда св. Исаак Сирин говорит, что "те, кто страдают в аду, страдают от сжигающей их любви", то имеет ввиду именно то самое, что мы называем правдой, так как любовь, продолжает Святой отец, "есть плод от древа познания добра и зла". Вкусив от древа познания, человек на опыте понял, что есть Правда. Поступив неправедно, человек "приобрел" сознание отверженности от Бога, в противовес свойственному ему сознанию близости к Богу.

И самих страданий не существовало бы, так как по любви без правды Бог мог бы лишить души и тела грешников жизни, то есть восприятия всего. Но души бессмертны, так как душа есть жизнь, а жизнь не может умереть. Суждение же, то есть суд, о том, что жизнь не может умереть, произнесено Богом, и без этого суда жизни бы не существовало. Поэтому, хотя души не бессмертны по природе, но все же бессмертны, так как созданы Богом для жизни в Боге.

Если бы грешники в аду мучились ненавистью к Богу, то наши молитвы о них не облегчали бы их мучения, но усугубляли, так как мы взываем к любви Божией. А если, скажут, мучение умаляется, потому что Бог Своей любовью умаляет их ненависть, то все равно учение др. Каломироса рушится, так как согласно этому учению, чем более возрастает любовь Божия, тем более должна возрастать ненависть. Таким образом, никуда не уйти от заключения, что учение др. Каломироса - это учение о преследовании грешников Божественной любовью. А если так, то мы, подобно индуистам, должны почитать в Едином Боге "бога любви" и "бога ужаса".

Если грешники мучатся ненавистью в аду, то слова Господа, обращенные к старцу Силуану: "держи ум во аде и не отчаивайся", будут повелением держать ум в ненависти к Богу. (О прелести "старца" Силуана см. - прим. ред.)

Следует упомянуть о чувстве богооставленности, которое испытывали некоторые святые и которое было испытано Самим Спасителем перед Крестной смертью и схождением во ад. Подобное чувство св. Симеон Новый Богослов сравнивает с огнем, но этот огонь, понятно, не имеет ничего общего с огнем ненависти.

Но др. Каломирос противоречит и самому себе. Дело в том, что в начале статьи он излагает несколько другое учение о ненависти к Богу. По его мнению, люди отвращаются в наши времена от Бога главным образом не по причине греха и злой воли (так как, видите ли, "грех всегда существовал"!), а по причине дезинформации со стороны богословия, которое якобы рисует Бога не любящим, "не всемогущим исцелителем, пришедшим спасти [людей] от болезни и смерти, но скорее всего жестоким судией и мстительным инквизитором", "прокурором, вечным преследователем". "Кто же может любить мучителя?" "Даже те, которые всеми силами стараются спастись от Божьего гнева, не могут на самом деле Его любить. Они лишь любят самих себя, стараясь избежать Божией мести и достичь вечного блаженства, угождая этому страшному и крайне опасному творцу".

В этой клевете на истинных христиан, ищущих спасения, др. Каломирос, пожалуй, более всего разоблачает себя, как человека не понимающего Христианства. О духовном судится духовно, вера есть явление мистическое и даруется свыше, а потому понять Христианство значит стать христианином. Посторонний взгляд, какой бы осведомленностью о христианском учении не был бы подкрепляем, всегда видит карикатуру на это учение, а не само учение, и так или иначе желает эту карикатуру критиковать. Паскаль писал, например, что неверующие, критикуя Христианство, критикуют вместо него деизм, но "они этим ничего не возразят против христианской религии, сущность которой состоит в таине Искупления". Называл христиан эгоистами и Владимир Соловьев. По этому поводу Константин Леонтьев писал: "...Да, эгоисты, но так нужно!"

Сравнивая начало статьи с ее концом, находим очевидную нелепость: если при жизни люди ненавидят Бога, так как имеют о Нем ложные представления (а не наоборот, как учит Христианство: любят грех, и поэтому имеют о Боге ложные представления), то они не будут ненавидеть Истинного Бога, Которого узнают после смерти. Ведь, понятно, что после Страшного суда рассеются ложные представления, внушаемые богословием.

И все же безусловно есть такие люди, которые ненавидят Бога именно за то, что Он карает, мешает им нарушать закон Божий, мешает жить греховно. Они отвращаются от христианского учения и ненавидят также и самих носителей этого учения, так как такой человек, говорят они, "в тягость нам, и противится делам нашим, укоряет нас в грехах против закона, и поносит нас за грехи нашего воспитания" (Прем. Сол. 2:12). Эти люди ищут такого "бога", который бы не был карающим Судией и потому они по своим прихотям избирают себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвращают слух и обращаются к басням (2 Тим. 4:3-4).

И когда они умирают не раскаявшись, то встречаются с Истиной, Которая в данном случае выражается именно в том, что они получают по заслугам, вопреки их надежде. Здесь ненависти конец, так как возможности согрешать больше не представляется. Так Иуда ненавидел Господа только до поры, а по совершении преступления стал мучиться огнем совести. Но злая воля остается неизменной.

Св. Марк Эфесский пишет: "Воля может изменяться в отношении зла до тех пор, пока душа соединена с телом, но после того как произойдет разрешение ее от тела, она будет найдена в том, чего желала, и в этом останется пребывающей неизменно и согласно этому расположению получает или награду, или кару".

О причине же, производящей злую волю, блж. Августин советует не доискиваться.

Если бы Бог ввел грешников в райские обители, то злая воля победила бы, так как нашла бы наконец такого "бога", который не карает за грехи. Грешные души содержатся во аде по любви Божией, так как хотя бы таким образом воспринимают Истину. Только в этом смысле можно сказать, что грешники мучаются любовью. В противном случае Бог не был бы Истиной в их глазах, они победили бы Истину по воле Самой Истины, что абсурдно, так как в таком случае не было бы и Бога, ибо "истина есть бытие: поэтому отрицание истины равнозначно отрицанию бытия. Если же истина есть бытие и отрицание ее является отвержением бытия, то Бог не может отвергнуться бытия".

В этом существовании грешников, согласно учению св. Максима Исповедника, есть некоторое облегчение:

"Три восстановления знала Церковь,- говорит он,- одно - индивидуального человека, согласно понятию добродетели, в которое он восстанавливается, исполнив в отношении себя требования добродетели; второе же - восстановление всего естества в нетление и бессмертие в воскресении; третье же, чем весьма злоупотребил в своих сочинениях Григорий Нисский, - восстановление душевных сил, подпавших под власть греховности, в то состояние, в котором они были сотворены. Ибо как в воскресении все естество долженствует в то время восприять обетованное нетление плоти, так и совратившиеся силы души, влагающие в нее память порока, должны устраниться в долгом течении веков, так что, пройдя все века и не находя покоя, душа должна будет придти к Богу, не имущему конца; и таким образом, не получив участия в благах, она должна будет воспринять силы и восстановиться в древнее состояние [безгрешности] и явить, что она не была подлинным творцом греха".

Итак, даже восстановление душевных сил в древнее состояние безгрешности не избавляет грешников от пребывания в аду.

Настолько далеко учение др. Каломироса от учения Церкви. Он ошибается также и в трактовке слов "огненная река", полагая, что "рай и ад являются тем же самым Божиим Потоком, огнем любви... рай для одних является адом для других".

Святые отцы под "огненной рекой" подразумевали огонь вещественный. Так, например, св. Симеон Новый Богослов пишет: "Земля... разорвется на многие части, не терпя носить на своих плечах неблагодарных и жестоковыйных и преслушающих Меня... тогда раскроется от оснований своих земля и выйдет не по-малу, но внезапно огонь, и покроет всю землю, и она станет вся огненной рекой".

По словам св. Василия Великого, "обитель ада есть какое-то место в земной внутренности, отовсюду застененное и не светлое... Ибо ад не животное и не сила, по баснословию язычников поставленная над умершими".

Св. Марк Эфесский обобщил все учение об огне, рае, аде, состоянии душ после смерти до и после Страшного суда - обобщил в целях опровержения латинского учения о чистилище. До всеобщего воскресения души грешников не могут мучиться огнем, так как нематериальны. Они мучаются сознанием отвержения от Бога и ожиданием будущих мук. После соединения с телами они будут мучиться мрачной жгучей частью огня, так как огонь разделится на светлую часть, которая будет доставлять блаженство телам праведников, и на лишенную света, но жгучую часть. Основное же мучение будет заключаться в том, что души будут сознавать отверженность от Бога и то, что они прогневали милостивого Владыку. Но и светлая часть вещественного огня не есть то сияние Божества, которое будет доставлять блаженство душам праведников. Об этом сиянии св. Марк рекомендует не размышлять, так как это непостижимо.

Души до всеобщего воскресения не спят, как предполагает др. Каломирос, но активно существуют, даже общаясь с нами, молясь о нас, помогая нам, и нуждаются в наших о них молитвах. Воскресение же и соединение с телами необходимо, не потому что вне тел души находятся как бы в бесчувственном состоянии, но потому что их блаженство не является еще полным.

Божественная любовь подразумевает снисхождение как умаление Силы Божества, потому что каждому существу уделяется по достоинству и в надлежащую меру. И так все существа могут пользоваться Божественной любовью.

"В чем же заключается это снисхождение?- приводит св. Марк Эфесский слова св. Иоанна Златоуста,- В том, что Бог являет Себя не таким, каков Он в действительности, но Он являет Себя таким образом, чтобы возмог Его видеть тот, кому это дано, соразмеривая с немощью зрящих степень видения".

Однако, в контексте учения др. Каломироса, Божественная любовь выглядит как равно окутывающая всех стихия, к которой необходимо определенное приспособление. Отсутствие приспособления наш автор называет ненавистью к Богу. Так происходит оттого, что автор устраняет понятие о суде и порядке, установленном Самим Богом.

Бог снисходит к нашим слабостям, если мы каемся в них. Поэтому Бог снисходит к любому уровню восприятия. В этом смысле мы не можем сказать, что все получают равно блага Божии, что только от степени нашего восприятия зависит разница в степени этих благ. Не только от этого зависит, но и от снисхождения Божия. Отсюда следует, что не недостаточность в восприятии Блага есть причина отвержения грешников, но суд по причине присутствия в них свойства, подлежащего суду, а именно злой воли.

Правые сердцем извиняются Богом в слабостях, когда каются, так как для них существует спасение Крестом Христовым. Смертные грехи, совершение которых свидетельствует либо о непричастности к Истине, либо о прекращении такой причастности, прощаются только при оставлении этих грехов.

Если же все дело в рядах, то не нужна Жертва умилостивления. А если мы все же и в этом случае желаем оставить место для Христа, то место это будет следующее: Он как бы облегчает возможность к самоусовершенствованию путем повышения мистического ряда. Собственно это пелагианская ересь, отвергнутая Карфагенским собором, правила которого относительно пелагианской ереси сформулированы блж. Августином. В частности, в этих правилах говорится: "Аще кто речет, яко та же благодать Божия, яже о Иисусе Христе Господе нашем, вспомоществует нам к тому токмо, чтобы не согрешати, поелику ею открывается и является нам познание грехов, да знаем, чего должно искати, и от чего уклонятися, но что ею не подается нам любовь и сила к деланию того, что мы познали должным творити: таковый да будет анафема. ...аще кто речет, яко благодать оправдания нам дана ради того, дабы возможное к исполнению по свободному произволению удобнее исполняли мы чрез благодать, так как бы и не прияв благодати Божией, мы, хотя с неудобством, однако могли и без нее исполнить Божественные заповеди: таковый да будет анафема. Ибо о плодах заповедей не рек Господь: "без Мене неудобно можете творити", но рек: "без Мене не можете творити ничесоже"(Ин. 15:5)".

Для язычников самосознание - то же что для нас Христос, и Истиной становится сам человек.

От того в язычестве самосознание легко перетекает в групповое самосознание, что нарушивший завет не имеет опоры в себе. Падший человек легко изменяется и изменяет себе. У христиан наоборот, Церковь есть такое объединение личностей в Высшей Божественной Личности, при котором личность не растворяется в Боге.

Поэтому язычеством будет подмена Церкви - коллективом и подчинение личности законам коллектива, а не Истине и долгу, которым мы объединены в Христовой Церкви. Так и митр. Сергий (Страгородский) от имени Церкви вынуждал к подчинению его Декларации, содержащей в себе отречение от Истины.

Равнодушие к Истине свидетельствует о пребывании души вне спасительного Креста Христова.

О спасении "сострадательной любовью"

Учению др. Каломироса о первородном грехе, соответствует учение о Искуплении "сострадательной любовью".

Как причина первородного греха - в нарушении заповеди (нарушении правды Божией), так и спасение - в Крестной Жертве Спасителя (удовлетворении Правды Божией). Как там само по себе вкушение без нарушения заповеди не могло бы нанести ущерба, так и здесь сама по себе сострадательная любовь ничем не могла бы помочь людям, если бы не привела к Крестной Жертве Спасителя. Никакой любви и не могло бы существовать вне истины.

Учение о "спасении сострадательной любовью" есть учение о любви как о стихии действия, а не о Боге-Любви, Боге-Истине. Само понятие "восстановления Правды Божией" подразумевает, что сознание Крестной Жертвы не может быть отнесено только к Самому Богочеловеку, как если бы Он Сам в Своих видах и для Себя приносил жертву, но Крестная Жертва должна быть отнесена к Богу-Троице. Поэтому в полном смысле Крестная Жертва есть жертва приносимая Богу.

Учение о "спасении сострадательной любовью" является подменой Богочеловечества человекобожием, как и показал митр. Сергий, продемонстрировав сострадательную любовь, но поправ истину и отправив под расстрел, в тюрьмы и ссылки тысячи христиан не согласившихся на попрание истины.

Итак, всякое действие тогда только не будет представляться нам стихией, когда будет укладываться как бы в раму Креста, в раму Истины, и поэтому первое место в домостроительстве Божием мы отдаем Кресту. Вне преодоления преслушания, вне примирения с Богом в Крестной Жертве стихией окажется любое, самое высокое и таинственное действие.

Правила 126 и 127, Карфагенского поместного собора//Каноны или книга правил. Монреаль:Братство прп. Иова Почаевского,1974. С. 183

Цитаты взяты из книги прот. Бориса Молчанова. Антихрист. Джорданвилль,1960.

Священник Стефан Домусчи продолжает размышлять над темой многодетности, основываясь на Священном Писании, Предании, Социальной Концепции РПЦ и своем личном опыте.

Читаю последнее время ЖЖ и не знаю, куда бежать от своей бедности. От бедности опыта в первую очередь.

О чем только люди не пишут! То про проблемы воцерковления, то про духовников всяких младостарчествующих, то как постами и службами поначалу надрывались и все здоровье попортили. Причем, и пишут, и читают все это зачастую люди, когда-то к вере пришедшие, т.е. имеющие опыт пути, набитых шишек и чудесных открытий. Кто-то через митрополита Антония Сурожского , кто-то через Игнатия Брянчанинова , но так или иначе, в Церковь они пришли, и у них есть опыт иной жизни. Духовник… Духовники… А я на вопрос при поступлении в Духовную Академию «Есть ли у тебя духовник?» ответил, что при необходимости все вопросы решаю с отцом. И не было ни ужасов, ни радостей воцерковления. Я не надрывался постами, не рыдал от самоуничижения, читая «николи же сотвори благое пред Тобою»… Картина мира не переворачивалась с ног на голову… Все как-то естественно и с детства…

И вот я сижу и думаю: что я вообще в жизни видел? Крики «попенок» в спину и споры до хрипоты с неверующими одноклассниками - это бывало, но ведь это какой-то совсем особенный опыт, который сегодняшних православных, с их сложностями воцерковления мало интересует. Сознательная вера просыпалась настолько постепенно, что сказать о каком-то особом времени пробуждения просто невозможно. За 10 лет священства я, конечно, много с кем пообщался, много чего почитал, чтобы понимать, о чем пишут другие, но своего опыта воцерковления уже не получить. Это и плохо и хорошо, смотря как оценивать.
И вот сижу я почитываю разное и удивляюсь: «Ах поди ж ты, и такое бывает!?» Но недавно я удивился не тому, чему привык удивляться. Вещь, которую я воспринял как самоочевидную, всколыхнула православную общественность, все вдруг начали спорить и выяснять, как же на самом деле-то? Это я про шумиху вокруг статей отца Павел Великанов , конечно же. И если по вопросу сложностей воцерковления у меня мало опыта, и я редко спорю, то в этом вопросе, он как раз есть, причем не книжный, и не надуманный, не лубочный.

Священническая традиция

Мой прадед прослужил более 60 лет, у него было 6 детей, дед прослужил 55 и у него было 8, а у отца, прослужившего 30 лет, нас трое. Многие знают, что трое недавно стало и у меня. Есть родственники у которых много, есть и те, у кого один… И вот среди всего этого многообразия, ни разу, ни в одной из этих семей, не говорилось, сколько кому надо родить, и тем более количество детей не выдавалось за меру или признак православности. Супруги - взрослые люди, сознательные христиане, они сами решали какое количество детей они потянут, смогут прокормить и воспитать. Конечно, многодетные семьи прадеда и деда всегда воспринимались как замечательный идеал, но и в них не было какой-то идеологии многодетности, все понимали, что у каждого свои силы, как физические, так и психологические… да и обстоятельства могут складываться по-разному. Можешь быть многодетным - будь многодетным, не можешь - не будь. Это то, что я знаю из опыта.
Вы можете посмотреть на десятки, если не сотни священнических семей, которые имеют одного-двух-трех… И то, что разумный подход к количеству детей, принимающий во внимание здоровье супругов, их психологические силы и т.д. - это нормальная и именно традиционная практика очевидно еще из того, что об этом же нам говорит социальная концепция русской Церкви. Нравится это кому-то или нет, но это так. Черным по белому.

Но это о традиции. Мы, как христиане должны традицию проверять богословием и Преданием. Что же нам скажет Предание?

Многодетность и Предание Церкви

Многодетный брак - это норма всех традиционных патриархальных обществ. Здесь нет ничего, ни специфически ветхозаветного, ни христианского. Заповедь плодиться и размножаться была дана человечеству еще до грехопадения, до того, как Еве было сказано, что рожать теперь она будет в муках. Уже в жизни ветхозаветного Израиля многодетность и вообще чадородие воспринималось как особенно важное не столько в свете райской заповеди, сколько в свете ожидаемого рождения Мессии.

В Новом Завете деторождение перестало быть основной целью брака. Оно замечательный плод супружества, но основная цель - любовь по образу Христа и Церкви. «Двое во едину плоть» - это именно о супругах, а не о детях и их количестве. Поэтому, очевидно, что, говоря о чадородии, апостол имеет ввиду не многочадие, а собственно деторождение. Свт. Иоанн Златоуст , прямо писал, что чадородие вторично в браке. Да и что говорить о традиции, если апостол Павел советует быть «как он» - безбрачным. Каким чадородием спаслась, например, Мария Магдалина

Совершенно очевидно, что никакого богословия многодетности в Предании нет. Неслучайно защитники многодетности в основном ссылаются на социологию, на традиции предков и почти ничего не говорят о богословии. Есть богословие брака, частью которого является чадородие, но здесь ничего не говорится о количестве. Если уж говорить о норме семейной жизни, то нормальность семьи должна оцениваться по климату, который в ней существует, по взаимоотношениям между родителями, по отношениям родителей и детей. Это так, потому что любовь - то, что зависит от самих людей… Оценивать же нормальность семьи по критериям, которые от людей не зависят, это очень и очень жестоко, если не сказать хуже. Это все равно, что сказать: нормальный человек - белый, или нормальный человек - худой. Кроме того, говорить так, это отрицать трагедии многих и многих людей, которые не имеют детей не по своей воле… Нормальная семья - та, в которой достигаются цели брака, взаимное спасение в любви и верности.

Важно помнить, что Церковь позволяет разводиться при неспособности к супружеским отношениям (наступившей до брака или в результате самокалечения), но не позволяет этого при бесплодии. Потому что новозаветные цели достигаются вне зависимости от количества и вообще наличия детей. Другое дело, что в истории часто ставили знак равенства между неспособностью чадородию и к супружеству, особенно, если речь шла о царских семьях. В таком случае реальной причиной было бесплодие, но маскировали это все равно под «желание жены уйти в монастырь». Все это еще раз показывает, что супружеские отношения и деторождение даже канонически - разные вещи. Иными словами, дети замечательны и многодетность прекрасна, но она не является критерием веры и нравственности.

Планирование семьи и Предание Церкви

Теперь к главному вопросу, о котором собственно идет спор. Имеют ли нравственное право отец и мать как-то контролировать количество детей или они должны жить с мыслью «сколько Бог пошлет, столько пусть и будет»? Я уверен, что этот вопрос сродни любому рассуждению о свободе и ответственности человека и о том, как они соотносятся с волей Божьей. Иными словами, я совершенно не вижу разницы между мужем, который говорит обессилевшей и болеющей жене «ты же Христианка, ты что, Богу не доверяешь?» и человеком, который говорит больному: «Зачем тебе операция, ты что, Богу не доверяешь?». Для большинства православных очевидно, что человек вправе, заботясь о здоровье и надеясь на Бога, не ждать, что болезнь уйдет сама собой. Для меня настолько же очевидно, что надеясь на Бога, человек, как существо сознательное и свободное, может, рассудив по совести, так же разумно подходить к планированию семьи. По совести - значит не из прихоти, а исходя из своего состояния и/или состояния супруги. Тем, кто возмущается планированием семьи, честнее было бы перестать обращаться к врачам, ведь если будет на то воля Божья, выздоровеешь, а не будет, так ничего не попишешь.

В деторождении есть не только естественная составляющая, связанная с функциями организма, но также и составляющая творческая. Например, прп. Анастасий Синаит пишет, что «человек творит и рождает, по благодати Божией, [другого] человека». Он не написал просто «человек рождает другого человека», но написал «рождает и творит». Можно думать, что это так, потому что он видел разницу между естественными процессами, в которых воля не участвует; процесcами, которые зависят только от воли; и процесcами, которые зависят от воли, но совершаются через естество. Это важно, потому что рождение оказывается сознательным и свободным актом, совершающимся в человеке и по воле и по естеству.

Некоторые священники и миряне стали писать о грехе «предохранения». Более того, они пишут, что в супруги, прибегающие к помощи неабортивной контрацепции, должны нести покаянную дисциплину и не должны причащаться. Но ведь в социальной концепции , принятой Архиерейским Собором в 2000 году, прописано, что неабортивная контрацепция является допустимой в случае, если отказ от дальнейшего рождения детей никак не связан с эгоизмом и желанием пожить бездетно в свое удовольствие.

Получается, что Архиерейский собор признал, что иногда можно грешить? Конечно, нет.
Для наглядности стоит разделить ситуацию на два возможных греха:
а) один связан с тем, что предохранение как грех предотвращает деторождение. Грех здесь видят в том, что это противодействие воле Божьей. Однако, как я уже писал прежде, и как об этом прямо говорят Основы соц. концепции , это может быть грехом только в случае эгоистического отказа от детей. И т.д.
б) второй связан с тем, что предохранение как грех приравнивают к маструбации. Однако, дело в том, что грех часто зависит не от самого действия а от того, что у человека при этом в голове. Сексуальные отношения в блудном сожительстве и в браке отличаются не по форме, а по тому, что у людей в головах.

Сексуальные отношения в блудном сожительстве и в браке отличаются не по форме, а по тому, что у людей в головах.

При этом стоит вспомнить, что одно и то же ночное осквернение считается свв. отцами греховным в случае если человек принимал блудные помыслы, и не считается греховным, если совесть человека чиста. В последнем случае оно считается простым проявлением работы организма. Т.е. сам факт истечения семени не является греховным и становится или не становится таковым только из-за присутствия или отсутствия нечистых помыслов. Учитывая же, что супружеское «ложе непорочно», в происходящем нет того греха, с которым его сравнивают.

Однако, кроме Священного Предания, есть еще практика нравственной жизни. О которой тоже следует сказать, чтобы люди видели могли трезво посмотреть на свою свободу и ответственность перед Богом. Чтобы не лукавили, но и не брали на себя лишнего.

Я могу, я все могу - так ли это?

Кто-то может подумать, что обращаясь к этой теме, я оправдываю чью-то лень, призываю людей расслабиться и жить в свое удовольствие. В то время как супругам следовало бы спрашивать себя «а можем ли мы еще?» и если есть чувство, что «можем» - ничего не бояться и рожать.

Вообще, очень важно понять, что в жизни, как религиозной, так и обычной, ориентироваться на чувство «я могу больше» очень опасно. Проблема в том, что совесть греховного человека не идеальна, она может ошибаться как в одну, так и в другую сторону. В первом случае расслабления она называется лукавой, в противоположном - мнительной. Оба случая описаны в литературе, хотя первому всегда уделяют больше внимания.

Проблема в том, что совесть греховного человека не идеальна, она может ошибаться как в одну, так и в другую сторону. В первом случае расслабления она называется лукавой, в противоположном - мнительной.

Представим себе во что превратится жизнь человека, который в религиозной жизни начнет ориентироваться на принцип «я могу больше». Например, он может спросить себя: могу ли я чаще ходить на службы? Могу ли я перед работой забегать в соседний монастырь на раннюю? Могу ли я к обычному правилу добавить акафист? а два? Могу ли я строже поститься? Не трудно догадаться, что с формальной точки зрения ответ почти всегда будет «да». Прибавляем 4 часа на службу вечером и утром и убавляем от домашних забот вечером и от сна утром. То же самое с молитвой. Можно в пост начать есть только хлеб и сырые овощи и т.д. Что из всего этого получится - другой вопрос. Однако, промолившись неделю в усиленном режиме и, подумывая вернуться к обычному правилу, человек с мнительной совестью сразу же почувствует укол «но ведь ты же можешь больше». Если он пойдет у нее на поводу, она продолжит: «Слабак, нежишься в постели по утрам, вместо того, чтобы помолиться? Тешишь плоть послаблениями… и т.д.». Подобные вещи могут вогнать в ужасное уныние, если не в депрессию .

Все это в полной мере может проявиться и в супружестве, в рассуждениях о количестве детей. Рассуждения «мы же можем еще», как замечательно показал о. Павел еще в первом интервью, можно абсолютизировать и нарожать погодков человек 15, Можно спросить жену: «Как же тебе совесть позволяет жить праздно!?» Тут еще стоит вспомнить, что беременная - это «непраздная» и обвинить всех замужних, кто физиологически может быть беременной, но не беременеет в «праздности».

Однако, мой организм вообще много что может. Вопрос только в целесообразности и цене. В том, для чего я это делаю, какой ценой и какими будут плоды. И вот здесь-то как раз и кроется самая большая сложность. Люди, которые физиологически могут рожать, но не рожают, если они верующие и совестливые, не делают этого не потому что потакают лени… Просто они, во-первых, могут понимать, что их организм не молодеет, не лишается проблем и каждый ребенок дается труднее и труднее… во-вторых, каждому из детей они хотят уделить должное внимание, любовь и заботу…

Но как определить? Где критерии?

Критерии принятия решения

Критериев три.
1. Собственное рассуждение . Да да, именно собственное рассуждение по совести. Никто тебя лучше нее не знает и за тебя не сможет честно определить твои силы и возможности. Только помни, что в Новом Завете важно не количество, а качество.

2. Совет авторитетного человека. Автор книги Притч говорит, что спасение во многом совете. Если тебе не достаточно свидетельства совести, спроси совета. Причем не только духовника, но и врача, родителей и т.д. Может быть ты переоцениваешь свои силы и стоит прислушаться к врачу? Может быть ты думаешь, что сможешь уделять внимание пятерым, но окружающие видят, что и те двое что есть, запущены? Совет со стороны, очень важен.

3. Общепринятая норма . Зная, что совесть немощна, а за советом не набегаешься, церковь многие вещи сделала общепринятыми, чтобы было проще. Ты переживаешь за меру молитвы? На тебе молитвослов и успокойся. Хочешь больше, молись больше, но знай, что норма, которая одобрена Церковью, есть. Тебе тяжело и ты хочешь меньше? Посоветуйся с собой и со священником и делай меньше. Молитвослов - это именно средняя норма. С детьми все сложнее и проще одновременно, т.к. НЕТ некоторой общепринятой и общеобязательной нормы. НЕТ и быть не может. Есть практика, которая показывает, что обычно - это 2-3-4 ребенка, но говорить что это обязательно, нельзя.

Многодетность - это прекрасно. Но при чем тут православие?

Поверьте, я ни в коей мере не нападаю на многодетность. Я очень ценю материнство и почитаю материнский труд, как один из важнейших. Опыт жизни в многодетной семье прекрасен и наши многолюдные и многодетные встречи дают незабываемый опыт радости общения. Это все я понимаю и принимаю. Только не пойму при чем здесь православие?

Источник. Предание.ру

Возраст: 47 лет.

Образование: окончил отделение истории искусства исторического факультета Московского государственного университета.

Работа: служит в церкви Рождества Пресвятой Богородицы в Капотне, преподает в Московском государственном университете и в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете, работает в Общецерковной аспирантуре и докторантуре имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия.

Как я стал священником

Мальчиком, молодым человеком, учащимся художественной школы на Пречистенке я время от времени заглядывал в храм Ильи Обыденного из чисто эстетических, наверное, побуждений. Это были самые застойные годы — 1978-й, 1979-й. Привлекало само пространство, место - другое, необычное. Нельзя, конечно, сказать, что я именно так и пришел к вере, в церковь. Это, скорее, стало первым импульсом. Неизвестно вообще, пришел ли я уже куда-то - может быть, я еще в пути. Одним словом, моя история про то, как не совсем советский ребенок достаточно бессознательно захотел чего-то другого. Наверное, Господу Богу было даже не столько угодно, сколько скорее интересно посмотреть, что из этого конкретного персонажа может выйти, на что он сгодится. Кроме того, были некоторые внешние экзистенциальные обстоятельства: меня не взяли в аспирантуру, я был крайне разочарован, и потому решил пойти совсем по другому пути. Это уже произошло в перестройку, когда все было как-то просто и легко. Раз, два - и я чтец; три,четыре - и я дьякон. Ничего такого особого в этом нет. Все, что связано со священством, с призывом к служению, обычно сильно мифологизировано. В дьяконах я пробыл семь лет, и этот переход от светского к, скажем так, «клерикальному» произошел довольно плавно и неосознанно.

Про отношения с прихожанами

В отношениях священника с прихожанами никаких границ быть не должно. Мне кажется неприличным, когда священник выстраивает какую-то дистанцию. Я сейчас наблюдаю за молодыми батюшками, которые старательно всю эту эстетику выдерживают, и прихожане, в свою очередь, тоже в этом участвуют. Мне как искусствоведу, конечно, понятна сила формы, как она может действовать, как она может покорять. Но следует понимать, что это только внешняя сторона дела. Граница между алтарем и пространством для мирян очень условна и проходит не там, где кажется на первый взгляд. Если вообще проходит. Во всяком случае эта граница незримая, а может быть, и не вербализируемая. Эти переходы, пороги устроены очень непросто и зависят вовсе не от того, кто какое облачение на себя надел и какой порог переступил. Раньше меня, наоборот, смущали совсем простые священники, которые держат себя без всякого напряжения. Мне казалось, что очень важны эти перемены - здесь я такой, а здесь я иной. Но сейчас я понимаю, что священник не должен увлекаться внешним, эстетическим - переодевание в рясу не должно ни отделять его от людей, ни даже выделять среди них.

Про Капотню

Я служу в церкви Рождества Пресвятой Богородицы в Капотне. Место немного печальное. На отшибе. Там очень дурной воздух, плохо пахнет, потому что рядом стоит нефтеперерабатывающий завод. В советское время было еще хуже и гаже. Название-то «Капотня», но хочется сказать «Копотня» - от слова «копоть». Старожилы мне рассказывали - раньше бывали такие выбросы, что сложно было встать утром: по полу первых этажей стелилась какая-то зеленая дымка. Там очень много страшной онкологии. Раньше горел еще и факел, и все это мало отличалось от какого-нибудь Мордора. Говорят, что в советское время Капотня была узлом наркоторговли. Вот там практически все, кто не пьет и не колется, ходят в церковь - и это чудо. Для этих людей приход - это переход. Переход из одного пространства в другое, из одной плоскости в иную. Но им ощущение такого перехода необходимо из-за их печальной участи.

Вот у нас есть одна старушка, ей девяносто шесть лет. Ходит на костылях. У нее трое сыновей было, все трое - алкоголики. Двое из них уже умерли. А раньше все трое ее дружно били. Эта старушка переломана вся собственными детьми. В какой-то момент они устроили ей в квартире пожар, она обгорела, ее со страшными ожогами положили в Склифосовского. Но она выжила и живет. Приходит в храм на своих костылях и там находится в некоторой подлинной реальности. А то, что находится за пределами храма, это для большинства прихожан в Капотне не реальный мир, он ненастоящий, страшный. И обязанность всякого священника - входить в этот страшный мир. И это и есть реальность приходского священника в неблагополучном приходе: быть там, где страшно…

Я уверен, что есть и почти идеальные приходы, которые совершенно объективно представляют собой настоящие оазисы, и что они оставались таковыми и в советское время. Возможно, и в советское время было необходимо это чувство перехода - из обычного места в сакральное. Идешь по улице, полной лозунгов, зашел - и оказался в другом мире, полном образов. Но при этом необходимо помнить, что пространство храма, место совершения литургии, не отделено от окружающего мира. От мира, который действительно лежит во зле, но тем не менее нуждается в спасении. Границы между этими мирами должны быть более чем проницаемы. Место столкновения этих миров - душа всякого верующего человека. Верующего - значит верного. Ведь именно в пространстве души человек встречается с Тем, для Кого никаких пределов, границ и переходов просто не существует. С Тем, Кто добровольно вышел за пределы стен Града Святого и пролил Свою кровь, освятив, казалось бы, самое скверное, что может быть.

Про молодежь и старушек в храмах

Среди постоянных прихожан храма в Капотне есть молодые люди, но их немного. Молодежью, как считается, нужно специально заниматься, они требуют особого отношения. Есть приходы, где такая работа поставлена. Например, я сейчас преподаю в ПСТГУ. Там в Никольском храме в Кузнецах еще со времен отца Всеволода Шпиллера (настоятель храма с 1951 по 1984 год, очень популярный среди московской интеллигенции. - БГ) уделяется особое внимание работе с молодыми. А как славно наблюдать учащихся Общецерковной аспирантуры, где я тоже преподаю: они и молоды, и просвещены!

Но вообще мне кажется, что проблема отсутствия молодежи в храмах сейчас стоит уже не так остро. Сейчас хуже дела обстоят, наоборот, со старушками. Ведь еще десять лет назад про пожилого человека можно было заранее предположить, что он был крещен в детстве, до начала всех этих советских дел. А сейчас все изменилось, теперь пожилые люди, наоборот, некрещенные, потому что родились в 1930-х годах. С молодыми проще. Они активны. Им просто нужно какое-то дело.

Про совмещение священнослужения и преподавания

Объединение священнослужения и преподавания дает многомерность, то есть понимание того, что мир на самом деле един и не может делиться на разные области. Господь Иисус везде один и тот же. И то, что я, например, не могу в стенах МГУ начинать свою лекцию с молитвы «Царю Небесный», а в стенах ПСТГУ, напротив, должен это делать - все это вопросы исключительно внешнего порядка и уместности. Но и там, и здесь ты все равно, мысленно или вслух, просишь благословения перед лекцией, независимо от того, посвящена ли она иконописанию, Сальвадору Дали, французской критике XIX века или, например, современному католическому литургическому богословию.

Это очень серьезный соблазн - переключаться на разные режимы, регистры: здесь я один, там другой; сегодня в пиджаке на лекции, завтра в рясе на службе. Но таких проблем быть не должно, потому что эти покровы, повторюсь, - только внешняя сторона дела. Общение с Богом, общение с собой и общение с людьми должно быть искренним, прямым и ровным. Человек не должен постоянно менять маски, потому что не должен просто их носить. Нужно выработать единый настрой. Это может показаться кому-то скучным, но на самом деле это, наоборот, интересно - везде быть самим собой. Другое дело, что найти такого себя, единого и приемлемого для разных пространств, очень трудно. Если ты один пытаешься с этим справляться, это совсем тяжело; если Господь, по милости своей, в этом участвует - задача становится не такой трудной. Важно помнить: что бы ты ни делал, это все равно служение. Священник - именно слуга. И прислуживает он не только своему Владыке в лице Господа Иисуса - но идет к Нему через прислуживание старушкам и студентам. Словом, объединение преподавательской деятельности и священнослужения дает очень важный, полезный, обогащающий и обучающий опыт.

Я не могу сказать, что пользуюсь этим опытом как надо. Но так или иначе мне это дано - сначала нужно рассказывать студентам о Хансе Зедльмайре, а потом говорить старушке, что делать с ее вновь севшим на иглу младшим сыном. Главное - везде отдаваться полностью. Не должно быть такого: здесь я немножко священник, а здесь я немножко профессор. Это все единое пространство, и единым его делает присутствие Христа. Он и со студенткой, которая пишет диплом про влияние экзистенциализма на иконологию, и с той бабушкой, которая не знает, где будет сегодня ночевать, потому что внук привел домой собутыльников. И там, и здесь находится место такому свидетелю, соучастнику всего этого в лице священника, хотя он, конечно, не самый главный персонаж.

Про акцию Pussy Riot в контексте современного искусства

Любому артисту требуется соответствующая аудитория. Мне кажется, что эти девушки (если они выступали именно как современные художницы) немного ошиблись с адресатом своего действа. Актуальное искусство, к примеру, в США или в Европе, действительно может шокировать и провоцировать. В прошлом году одна очень милая девочка защищала у нас диплом по современному американскому феминистическому искусству. Я выступал на этой защите оппонентом, и должен сказать, это что-то с чем-то. Я даже, если честно, до сих пор не готов это обсуждать. Но что нужно отметить - художница, о которой шла речь в этом дипломе, проводит свои акции для соответствующей публики, соответствующей аудитории. И то, что, скажем, на улице выглядит хулиганством, в выставочном, перформативном пространстве становится художественной акцией. Словом, то, что произошло в храме Христа Спасителя, было в буквальном смысле неуместно.

Священник и искусствовед - о том, что значит церковь для жителей Капотни, каково одновременно быть священником и светским преподавателем и почему старушек в храмах становится меньше, чем молодых

Александр Борзенко

Возраст: 47 лет.

Образование: окончил отделение истории искусства исторического факультета Московского государственного университета.

Работа: служит в церкви Рождества Пресвятой Богородицы в Капотне, преподает в Московском государственном университете и в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете, работает в Общецерковной аспирантуре и докторантуре имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия.

Как я стал священником

Мальчиком, молодым человеком, учащимся художественной школы на Пречистенке я время от времени заглядывал в храм Ильи Обыденного из чисто эстетических, наверное, побуждений. Это были самые застойные годы - 1978-й, 1979-й. Привлекало само пространство, место - другое, необычное. Нельзя, конечно, сказать, что я именно так и пришел к вере, в церковь. Это, скорее, стало первым импульсом. Неизвестно вообще, пришел ли я уже куда-то - может быть, я еще в пути. Одним словом, моя история про то, как не совсем советский ребенок достаточно бессознательно захотел чего-то другого. Наверное, Господу Богу было даже не столько угодно, сколько скорее интересно посмотреть, что из этого конкретного персонажа может выйти, на что он сгодится. Кроме того, были некоторые внешние экзистенциальные обстоятельства: меня не взяли в аспирантуру, я был крайне разочарован, и потому решил пойти совсем по другому пути. Это уже произошло в перестройку, когда все было как-то просто и легко. Раз, два - и я чтец; три,четыре - и я дьякон. Ничего такого особого в этом нет. Все, что связано со священством, с призывом к служению, обычно сильно мифологизировано. В дьяконах я пробыл семь лет, и этот переход от светского к, скажем так, «клерикальному» произошел довольно плавно и неосознанно.

Про отношения с прихожанами

Про Капотню

Про молодежь и старушек в храмах

Про совмещение священнослужения и преподавания

Про акцию Pussy Riot в контексте современного искусства

Думаю, что проблема поведения клириков в интернете – это часть более общей проблемы публичного поведения христианина и рассматриваться она должна именно в этом контексте.

Жизнь христиан в языческой империи всегда привлекала внимание окружающих. Это была не просто данность, это была задача свидетельства всему миру: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Матф.5:16).

Так же и апостол, наставляя христиан, писал, что они должны быть «чадами Божиими непорочными среди строптивого и развращенного рода» (Фил.2:15).

Позже, когда империя стала христианской, христианская нравственность перестала восприниматься как вызов и стала нормой. Однако появилась другая проблема: общий уровень нравственной напряженности жизни понижается. Это очевидно хотя бы из того, что именно в IV веке появляется большое количество канонических норм (это и Апостольские правила, и правила Поместных соборов).

Закрепление какой-то нравственной нормы законодательно зачастую означает, что одного свидетельства совести не хватает и требуется внешнее юридическое вмешательство. Повиновение внешнему закону вместо внутреннего – это уже совсем иной уровень нравственной жизни.

Кстати, большинство правил относятся ко всем христианам и никакого нравственного различия между клириком и мирянином не делают. Есть, конечно, некоторые частные вещи, которые относятся именно к жизни клириков, но их не так много. Общие нравственные нормы для всех одни, нет отдельной нравственности для клириков, а отдельной для мирян.

Другое дело, что в современной ситуации большинство крещеных христиан не считают себя обязанными соответствовать каким бы то ни было христианским нормам. Ценности, которые признаются современным обществом общечеловеческими, принимаются, но обременять себя чем-то большим люди готовы далеко не всегда.

На этом фоне выделяются люди, для которых церковь – не здание или организация как-то связанная с «крестинами-венчанием-отпеванием», но Тело Христово. От этих людей, священник никак особенно по уровню нравственности не отличается, для всех соблюдение заповедей является нормой.

Впрочем, одно отличие все же есть: священник – это публичная фигура. Среди его прихожан могут быть сколь угодно известные люди, но он известен именно тем, что он священник, а значит к нему приковано внимание, по нему судят о христианах.

Мы привыкли, что частная жизнь неприкосновенна. Что деятельность человека – это его личное дело, лишь бы оно не причиняло неудобство другим. Но в Церкви это правило не работает.

Христианам не все равно, что думает или как живет тот или иной христианин именно потому, что он христианин. Еретик может думать, что угодно, но он не должен при этом называть себя христианином. Человек может вести жизнь такую, какую выбирает сам, даже Бог не может грешника насильно сделать праведником.

Но если ты хочешь жить в грехе, не считай себя христианином. В этом смысле жизнь христианина должна быть прозрачна совершенно. Не в том смысле, что у него не должно быть личных дел (их может быть сколько угодно!), а в том, что в ней нет места греху.

Сегодня эта прозрачность реализуется перед одним человеком – духовником, в древности она была публичной, так как существовала практика публичного покаяния.

Можно ли определить основные требования, предъявляемые к клирику и шире к христианину в публичном пространстве?

Когда задумываешься над этим, первое что приходит на ум, это дискуссия славянофилов и западников о возможности создания некоего идеального закона, в котором все было бы учтено. К.С. Аксаков настаивал на том, что только совесть, в отличие от любого внешнего закона, может учитывать все нравственные коллизии, и никакие внешние решения не смогут ее заменить.

И все же, наличие совести в человеке не отменяет некоторых общих положений, которые можно было бы высказать.

Священник Стефан Домусчи

Первое, на что можно было бы обратить внимание – анонимность.

Человек, который не боится назвать имя и показать лицо – не боится отвечать за свои слова и поступки. Это очень дисциплинирует. Человек, выступающий анонимно, может позволить себе выйти за пределы общепринятой морали, он сам все решает.

Возникает соблазн безнаказанности, сплетен, злоречия. Мы, конечно, и в публичной сфере все это сегодня видим, но анонимность особенно к этому располагает.

Второе, забота о немощной совести ближнего. Это одна из самых сложных тем. Еще в самом начале христианской истории апостол Павел сформулировал правило публичного поведения христианина, которое можно перефразировать так: если твое действие, негреховное само по себе, может смутить человека морально слабого, лучше не совершай этого действия, потому что ты можешь стать для него плохим примером.

Ты должен исходить не только из своего желания сказать или сделать нечто, но и из понимания того, что другой человек не знает твоих внутренних мотивов. Постарайся учесть, как на это могут посмотреть люди не твердые в вере, только учащиеся отличать должное от недолжного, позволительное от непозволительного.

Так должен поступать любой христианин, просто к священнику, как публичной персоне это относится в первую очередь.

Впрочем, необходимо уточнить две вещи:

Во-первых, забота о чувствах ближнего не означает внутреннего запрета на обсуждение сложных тем, просто необходимо хорошо подумать с кем и что можно обсуждать. Для обсуждения спорных и сложных тем может быть создана закрытая группа.

В конце концов, если христиане могут собраться и обсудить нечто лично, почему тоже самое они не могут сделать в сети? В любом случае целью этих обсуждений должна быть польза Церкви и ближних.

Во-вторых, бывают ситуации очень неоднозначные, в которых сложно определить, смутит это кого-то или нет. Люди очень разные, всего не предусмотришь. Даже самую невинную историю можно преподнести так, что она покажется возмутительной, главное – правильно расставить акценты, правильно подать.

У меня была однокурсница, которую смущали не просто дорогие машины священников, а то, что они вообще есть. Она считала, что любой священник должен ходить пешком. Я знаю священников, которые цитируют и обсуждают в блоге высказывания светских философов и ученых, порой даже явно враждебных к христианству. Не для того обсуждают, чтобы вместе с ними что-то о вере не то сказать, но чтобы показать, что и от этого чтения может быть польза. Кому-то нравится такая открытость иному взгляду, кого-то смущает.

Особенно часто эти проблемы возникают при столкновении людей разных поколений и культурных традиций. Очень интересна бывает реакция людей, которые встречают священника на лыжне или в спортивном зале. Одни рады, что ему не чужды обычные мирские занятия, другие считают, что он занимается не своим делом.

От этого никуда не деться. А уж если попытаться составить список допустимых и недопустимых профессий, мы утонем в частностях и условиях.

Очевидно, что рационализировать область допустимого и недопустимого крайне сложно. Естественно, не должно быть мата, пошлости, призывов к жестокости и вещей подобных. Видеть такие вещи на странице священника жутко.

Но разве эти нормы не очевидны?! Причем очевидны, опять же, для всех христиан. Неужели человеку, читающему Евангелие, живущему молитвенной и Евхаристической жизнью необходимо напоминать об этом?

Если же речь идет о менее однозначных явлениях, то объяснить их позволительность или непозволительность практически невозможно. Эти проблемы относятся к области хорошего или плохого вкуса, и какого-то внутреннего благородства.

Исходя из этого, публикация того, что не является явно недопустимым, всегда остается на совести человека, от которого она исходит. Проблемы, возникающие в соцсетях, являются частными случаями и должны решаться в частном порядке, как любые другие.

Пастырь, конечно, должен быть совестливым и вдумчивым, должен заботиться о пользе, но он делает это исходя из своего понимания и не может делать этого по шаблону. В конце концов, раз ему доверяют живых людей, доверяют проповедь и исповедь, почему при этом не доверить блог?