– В эфире программа «Верую! Из жизни знаменитых современников». Хочу представить вам народного артиста России Дмитрия Певцова. Это громкое имя в мире театра и кино. Дмитрий, этот год для Вас юбилейный – Вам исполняется 50 лет, мы вас поздравляем с этой датой.

– Спасибо.

– Расскажите, пожалуйста, как Вы расставляете приоритеты в жизни?

– Главное, наверное, – обретение душевного покоя, радости, равновесия душевного, чтобы с этим равновесием существовать в семье. Для меня самое главное – семья, а потом уже все остальные подвиги – профессия, музыка и тому подобное.

– Человек устает к 50 годам?

– Ну, не знаю (смеется), у меня нет ощущения, что мне 50.

– Как говорят англичане, все мы в молодости революционеры, а в зрелые годы становимся консерваторами. Эту истину можно к Вашей жизни отнести?

– Это разговор о внешних проявлениях человеческих. Когда приходит понимание, зачем ты живешь, когда внутренняя жизнь находит истинные опоры, то и поступаешь соответственно, и личность меняется. Конечно, в молодости многого хочется, много сил, очень непосредственная реакция на все и полное непонимание положения себя в этом мире. И, конечно, эгоцентризм, нормальный эгоизм человеческий и желание получить все и вся немедленно и в большом количестве.

– Какова Ваша точка опоры сейчас?

– Я пытаюсь опереться на Православие, на Иисуса Христа, на веру, на то, что Иисус Христос есть любовь.

– Существует мнение, в том числе и мнение старцев, что в наш век, после безбожного периода, люди приходят к вере через какие-то большие скорби – не всегда, но чаще всего. В Вашем случае как все произошло? Ваш приход к вере, к Церкви случился после смерти Вашего старшего сына?

– Да. Я испытал то, что никогда прежде не испытывал. После такого надо не то чтобы понять, за что или в результате чего все произошло, но надо попытаться найти способ выжить и не разрушиться. Ведь подобного рода потери чреваты тем, что человек может озлобиться, а вопросы «за что?» и «где же справедливость?» ни к чему хорошему не приведут. Я понимаю, что нужно смириться, а как смириться, кто мне в этом поможет? Это, очевидно, то, что привело меня к Церкви.

– Церковь – лечебница духовная, когда мы причащаемся, то говорим: исцели меня от… Чувствовали ли Вы это лекарство, реальную помощь?

– Да, я это чувствую. Мне по жизни приходится сталкиваться с большим количеством людей – на сцене, много поездок, выступлений. Очень сложно при этом графике остановиться, глубоко, искренне и благоговейно помолиться и обрести покой и радость. В храме это получается гораздо быстрее. А когда исповедуешься, причастишься… Такие удивительные, светлые минуты, их хочется продлить, с ними живешь еще какое-то время, пытаешься не упустить ощущение покоя, счастья и того, что ты не один в своих проблемах.

– Вы нередко говорите о вере, о Христе в интервью прессе. Вы не боитесь в своей театральной среде, где принято нарушать устои, оригинальничать, стать белой вороной?

– Мне глубоко безразлично, что обо мне думают. Это моя жизнь, и жить надо, в какой-то момент я понял, не перед людьми, а перед Богом. Иногда я сожалею, что у меня вот такая профессия, а иногда, наоборот, есть возможность на сцене совершенно искренне и от всего сердца помолиться. Это мало у кого есть, а у меня есть такие спектакли, такие роли, где я могу не только выплакать свое горе, но и обрести радость.

– Какую роль Вы бы не хотели сыграть никогда?

– Сейчас я понимаю, что не стал бы ничего играть бесовского, ничего, что бы ни несло в конечном итоге свет, любовь, добро. Если раньше я мог пойти на какие-то эксперименты, то сейчас изменилось мое отношение к этому.

(Продолжение следует)

Борис Корчевников: «Православие - опыт, переживаемый сердцем»

Борис, вы не боитесь открыто говорить о своей вере? Наверное, не все из вашего старого окружения приняли вас таким православным, поняли ваше новое, христианское мировоззрение?
- Не боюсь. Но вместе с тем понимаю, что еще очень плохо умею выражать то, что ощущаю на самом деле. Если меня не приняли - это хороший урок. Значит, я стал не тем православным, не тем христианином. Познавая Бога, мы, вместе с тем, узнаем бесконечную радость, обретаем новые смыслы своего существования и вся наша жизнь озаряется светом. Этот свет мы должны нести всем остальным людям. Если другие не замечают этого - значит, проблема в нас. Всякое непонимание для меня сигнализировало о том, что я переходил на какое-то «умственное» православие и опыт христианской жизни - бесконечной радости и жертвы - я в этот момент не проживал. Совсем недавно я понял, что лучший способ говорить о своей вере - это… жить. Жить так, как положено этой верой - настолько, насколько хватает сил.

- Какие качества цените в людях больше всего?
- Если можно так выразиться - настоящесть. Отсутсвие маски. В актерском мастерстве, как ни странно, истинным актером будет считаться не тот, кто сумеет что-то хорошо изобразить, «одеть маску», а, напротив, будет предельно искренен, правдив. Это такая максимальная оголенность. Один из последователей Константина Сергеевича Станиславского - Михаил Чехов — говорил, что в каждом человеке есть так называемое «высшее я». Доберитесь до своего «высшего я» и поймете, как оно относится к тому, что вы сейчас играете. Он давал это определение в лекции для американских актеров, далеких от религии. Людям верующим не нужно объяснять, что «высшее я» - это тот «сокровенный сердца человек», о котором говорится в Евангелии. Он находится внутри нас и все мы до него усиленно пытаемся добраться. Иногда нам в большей или меньшей степени это удается: в молитве или в храме. У всех это по-разному происходит. Чехов дает определение этого «высшего я» как зоны внутри нас, где нет зла, ненависти, зависти, а только любовь, доброта, сострадание. Я думаю, это и есть образ Божий внутри нас, ведь каждый человек - икона Бога. Поэтому мне импонируют люди, у которых нет никакой внешней маски. Искренность - это состояние, когда ты все-таки добрался до своего «внутреннего человека», того человека, который тебе никогда не соврет. Наверное, в этом своем качестве люди максимально близки к Богу.

- Ваше жизненное кредо?
- Их несколько. Одно время мне хотелось сформулировать его словами Толстого «Делай что должен и будь что будет», потом - Бертольда Брехта: «Кто борется - может потерять, кто не борется - уже потерял». Сейчас я что-то очень важное нахожу для себя в словах преподобного Амвросия Оптинского: «Если хочешь быть легко и до Бога близко, держи сердце высоко, а голову низко», и еще - «Где просто - там ангелов со сто, а где мудрено - там ни одного». Без простоты невозможно жить по-христиански. Ведь что такое наша «сложность»? Эта такая углубленная мысль о себе, извечная направленность на себя. Во время съемок телесериала «Кадетство», находясь в Суворовском училище на протяжении трех лет, на глазах друг у друга, научаешься той необходимой простоте, которая начинает высвечивать в тебе твой собственный эгоизм, зачастую надуманную «сложность». Там друг о друге думают больше, чем о себе и своем. Мне как-то один батюшка сказал: «Да Вы попроще к себе относитесь, попроще…». А ведь действительно так.

Удивительный парадокс: вас узнают на улицах, просят сфотографироваться вместе, дать автограф, а вы говорите о простоте. Неужели для вас не существует проблемы «звездной болезни»?
- Актерская профессия, которая всегда считалась греховной (древних актеров, как известно, хоронили за оградой кладбища), как никакая другая может приблизить к Богу, избавить от тщеславия и эгоизма. Можно сказать, это профессия антиэгоизма: надо забыть себя, раствориться в персонаже и в партнере - а это, по-моему, и есть терминология любви. Получается, что любовь здесь - часть ремесла, технология. Забывшись в другом, перестаешь себя контролировать, это и есть, наверное, предел свободы - свободы от себя самого. А что это такое? Избавление от собственной «самости», которой присущи не очень красивые вещи, которые каждый из нас знает.

- Чувствуете ли вы себя миссионером, когда играете на сцене?
- Помню, в первые месяцы моей церковной жизни так и было: я хотел «обратить» в православие весь мир, не замечая в этом колоссальной гордыни. Со временем я понял, что изменение нужно произвести, в первую очередь, в себе. Истина чаще открывается нам в молчании, в уединении. Когда я не беру на себя миссионерскую работу, а сосредотачиваюсь на внутренней работе, то вторгаюсь в зоны значительно более глубокие, духовные. Думаю, если свою жизнь полностью подчинить миссионерству, в чем-то не до конца прочувствованному, ничего кроме гордости не останется.

- Ваше обретение веры шло «от головы» или «от сердца»?
- От головы точно не было. Конечно, можно в чем-то логически убедиться, что-то себе умственно доказать, но тогда это, как любая умственная конструкция, живущая до определенного срока, очень быстро рассыплется. Православие для меня - опыт, переживаемый исключительно сердцем, самой моей сутью. Трудно его сформулировать словами, трудно выразить, потому что слова только сужают смысл.

- Какое место в Евангелии кажется вам особенно близким? Есть ли фраза, особенно поразившая вас?
- Я стараюсь читать Евангелие регулярно. В разные периоды жизни разные фразы Евангелия звучат для меня как самые главные. В этом смысл каждодневного чтения: прочитанное тобой вчера может быть понято тобой сегодня, прочитанное сегодня, в чем-то туманное, неясное - откроется завтра. Смысл каждой отдельной фразы проявится для тебя тогда, когда ты, возможно, будешь переживать нечто подобное в своей собственной жизни. У меня было так, что некоторые фразы меня просто «сражали», я долго думал над ними. Последние несколько месяцев меня, например, «держит» притча о талантах. На нас лежит чувство ответственности перед Богом и людьми, и когда-то придется эти таланты возвращать.

Беседовала Анастасия ШОХИНА
Фото Алексея КОЗОРИЗА

Бог несправедлив совсем, Он любит

Журнал «Прихожанин» встретился с известным телеведущим, Борисом Корчевниковым. В начале 90-х на проповедях в столичных храмах часто можно было услышать слова людей духовных о вреде телевидения. Время меняется, меняется, кажется, и телевидение. Уже хотя бы тем, что ведущий популярного ток-шоу «Прямой эфир» так говорит о своей вере.

- Борис, мы знаем, что Вы - верующий человек. Чувствуете ли Вы себя прихожанином какого-либо храма? Что это означает для Вас?

В своем храме чувствую себя, как цветок в своем горшке. Всякая пересадка - не всегда приятна. Это важно - прирасти к какому-нибудь приходу: обостряется чувство храма, не только как Божиего, но и твоего собственного дома. И вот тогда у Вас с Богом уже есть и это общее. Кроме этого, на своем приходе, у тебя есть возможность, которая в остальном мире дается сложнее - испытать чувство братского единения со многими людьми.

- Ваша вера помогает ли Вам в жизни, работе, или, наоборот, быть христианином трудно, особенно в профессиональной деятельности?

Без веры жить легче. Помните Достоевского: «Если Бога нет, то все позволено». Но тут одна проблема - это как бы и не жизнь. Это пребывание во сне, в иллюзии, в вечном побеге от реальности. Это страх посмотреть в глаза всей сложности жизни, страх быть честным до конца с собой и с другими людьми, страх посмотреть в себя самого. Это вечное, чаще трусливое, блуждание по верхушкам. Такое блуждание неизбежно кончается либо колоссальными кризисами, либо все же приходом к вере - потому что человек религиозное существо и обманывать себя долго не может. И тогда ты начинаешь жить, пусть сложнее, но насыщеннее, интереснее, глубже, осмысленнее. С понимаем смысла каждого дела и слова.

- Часть людей считают, что Церковь сегодня занимает в жизни общества слишком много места, а часть уверены в том, что она по-прежнему гонима. Последние утверждают, например, что предмет «Основы православной культуры» неохотно вводят в школах; священники испытывают затруднения с окормлением заключенных и солдат; православные гимназии получают финансирование от государства по нормативу, который в 1,5-2 раза ниже, чем норматив, установленный для государственных школ; аборты по-прежнему финансируются из кармана налогоплательщиков, среди которых много христиан. Как Вы думаете, какое место сегодня занимает Церковь в жизни наших сограждан?

Сама дискуссия говорит, что большое. Но знаете, здесь нам ничего не видно. Только Богу видно. Проблема социологии здесь в том, что исследовать реальное влияние Церкви на общество можно лишь по внутреннему миру конкретного человека - Церковь не работает с массами, а всегда обращается к каждому человеку лично.

- Как Вам кажется, говоря о жизни Церкви с неверующей или нехристианской аудиторией, о чем нужно рассказывать в первую очередь?

Не знаю. Жить бы попробовать по-христиански. И это, может быть, увидят.

- Вас ведь впечатлили очереди к Поясу Пресвятой Богородицы? Как по-Вашему, можно ли после этого события говорить, что Церковь и вера на сегодняшний день объединяющая сила в народе?

Очередь - это так, лишь верхний росточек - видимый признак этой силы. Но обращают внимание на него люди, которые вне Церкви, и на них это производит впечатление. Но сила Церкви, конечно, не в этом, не в массах, а в том, что можно пережить лишь только будучи в ней: она обладает колоссальной созидательной энергией жизни. Церковь создала весь христианский мир только на этой энергии, ни одна религия мира, кроме христианства, не была способна на это. Все самые прорывные открытия планеты - в науках и культуре - это все открытия христианской цивилизации - открытия, которые совершались людьми, движимыми Духом. Последние полвека в мире нет ни одного великого научного открытия. Потому что в мире не остается христианских стран. Мобильники и ай-пэды - это все плоды прежних научных открытий. Россия, пусть медленно, но снова становится христианской страной - мы выстрадали это право, эту судьбу и эту миссию. Выстрадали всем кровавым ХХ веком. Западный мир слабеет именно потому, что теряет подпитку этой энергией жизни и Духа. Россия крепнет потому, что обретает ее. Эта сила, конечно, объединяющая и мобилизующая всю нацию. Но приписывать её на свой счет - глупо. Эта сила - Христос. И особенность этой силы, что она «в немощи совершается». Другими словами, мы сильные - смирением. Но тут вообще ключ к русскому характеру, тут-то нас и не понимает протестантский и пост-христианский мир. И никогда не понимал. И боялся. И будет бояться и не понимать, видимо, всегда.

- Святые говорят, что жизнь ежедневно ставит нас перед выбором между добром и злом. Иногда мы отдаем себе в этом отчет, а иногда действуем по накатанной. Часто ли Вы чувствуете необходимость такого выбора?

Да, каждый день. Но это и делает христианскую жизнь максимально наполненной - ты вдруг понимаешь, что ни одно слово, ни полслова не могут быть напрасными. В мире нет ничего, что не несло бы какой-то окраски, нет ничего нейтрального. «Кто не собирает со Мной, тот расточает». И этот закон действует во всем - если не идешь к Богу, то отдаляешься от Него. А путь к Богу - это в том числе и необходимость делать всякое дело как «дело Божие» - для Него. И возможно, даже готовность в каждый момент жизни предстать пред Богом - умереть. Насколько интереснее и полнее становится тогда жизнь. Но это, конечно, выбор. Выбор каждую минуту жизни. Выбор мысли, слова, дела, оценки, внутреннего движения души. Именно поэтому Церковь и подарила миру свободу. Ведь если человек несвободен, то он лишен возможности выбора: быть с Богом или быть без Бога. В несвободе - любой выбор - неполон. Потому что Господу нужно наше сердце, свободный приход к Нему - по Любви, а не по принуждению. Мы живем в пору неслыханных свобод и выбора. Но тем сложнее его делать, тем легче выбрать доступное - грех, грязь. Тем горячее эта борьба все время, но тем и насыщеннее и осмысленнее жизнь.

- Есть ли примеры из жизни святых, которые вдохновляют и поддерживают Вас?

Очень многих. Более всего - новомучеников ХХ века, святых Царственных страстотерпцев, святой Великой княгини Елизаветы… Это почти наши современники. Их всего лишь вчера за веру распинали на Царских вратах, кидали живыми в шахты, топили в сточных ямах и зимних прорубях, сажали на кол. Их глотки заливали оловом. Это было вчера, это было почти с нами. И если мы почему-то еще и живем, если почему-то еще и есть на земле Россия и наша Церковь, то только ценой жертвы этих людей. Еще мне очень близок святой Серафим Вырицкий - он всю жизнь хотел в монастырь, а Господь держал его в миру, чтобы он жил предпринимателем, семьянином, чтобы свидетельствовал о Христе делами в элитарной среде. И утолил его тоску по монашеству только в революцию, когда монашество стало равнозначно мученичеству. А дальше - жизнь старца Серафима, сохраненная Богом для других через всю первую жуткую половину века. Там всё - чудо. И такое близкое нам.

- Очень трудно понять самому и объяснять человеку неверующему проблему отсутствия «справедливости» на земле. Человеческая справедливость не всегда совпадает со справедливостью вечной. И порой «несправедливые» жизненные ситуации, лишь на наш человеческий взгляд, таковы. Это может быть и болезнь, и смерть. Приходится ли Вам говорить об этом в обычной жизни с людьми, приходилось ли доносить это до зрителей Вашей передачи?

Когда сбиты ориентиры - человек становится «слепым вождем слепых». Распутываться здесь очень сложно. Иногда я чувствую неправильность в жизни героев, в истории, о которой рассказываем. Эта неправильность - так очевидно - в нарушении законов жизни, установленных Богом. Но видеть мало, надо обладать даром указать на главный узелок проблемы и суметь его распутать. А это уже дар Духа - у меня его нет. Это может священник или человек, который много молится, знает Бога лучше, чем я. И слышит Его, живет все время в той пронзительной ясности мысли и видения мира, какое дается в Боге. Любой человек - верующий или неверующий - может это ощутить в Церкви, но и потерять очень скоро. А жить в этом все время - счастье.

- Профессия журналиста-телевизионщика сложна, как представляется, прежде всего, необходимостью делать много дел одновременно, общаться со многими людьми... Стараетесь ли Вы при этом сохранять внутренний мир? Хотите ли, чтобы люди видели в Вас христианина?

Стараюсь, но это не в моих силах. Только молитва. Но и ее я оставляю. Раньше я старался причаститься хотя бы раза два-три в неделю. С началом «Прямого эфира» - я еле успеваю подготовиться к Причастию в воскресенье. И принимаю Его иногда, не «остыв» от суеты и ритма всей недели. Но я верю, что Господь знал, что так будет, приводя меня в эту работу - Он и дает мне много-много сил, если я даю ему хоть немного своего времени. Это тоже к слову о справедливости Бога - Он не справедлив совсем - Он любит.

- Были ли Вы свидетелем того, как неверующий человек стал верующим? Расскажите пожалуйста об этом?

Увидеть такое - самое большое чудо. Господь не каждого сподобляет - чтобы не зазнались и не приняли это на счет своих заслуг. К вере приводит Бог - это вообще закрытая от других интимная часть жизни каждого человека - его личные отношения с Богом.

- Запланированы ли проекты Вашей программы, которые были бы непосредственно связаны с Церковью или рассказом о ней?

А любая тема - вполне церковная. Потому что территория Церкви - это весь мир и каждое человеческое сердце.

Беседовали Иван Коваленко, Екатерина Орлова

О фильме Бориса Корчевникова «Не верю» сказано уже так много, что, собственно, даже совестно к этому что-то добавлять. Работу Бориса ожидаемо похвалили одни и так же ожидаемо раскритиковали другие. В Интернете фильм поднял волну споров не столько по поводу самого его сюжета (и уж тем более не по поводу того, что на самом деле хотел сказать автор), а на тему того, существует ли вообще информационная кампания против Церкви и не виновата ли сама РПЦ в негативном отношении к ней части общества.

Так, уральский блогер Олег Дядьков считает, что в его регионе никакой информационной войны нет. По его словам, «есть определенные факты, которые вызывают общественное недовольство, но они спровоцированы самой епархией».

«Корчевников уверяет, что в церкви не бывает грехов и мерзостей, которые вызывают отвращение у всех искренне нравственных людей?», - возмущается другой блогер. - «Верить в то, что всё плохое специально делается кем-то извне - лучший способ самооправдания!».

Мне, как человеку, на протяжении уже почти восьми лет изнутри знающему церковную среду, хочется ответить возмущённому пользователю: успокойтесь, бывает. «Грехи и мерзости», как утверждает автор поста, в Церкви встречаются, пусть и не так часто, как об этом принято думать. Более того, добавлю от себя, что они «режут» намного сильнее, чем зло, встречаемое в светской среде. Видеть подлость, прикрываемую святынями, намного больнее, чем просто подлость, хотя бы потому, что в случае такого прикрытия она выглядит особенным кощунством. О проблеме «воцерковления греха» говорили уже многие достаточно видные священники многих епархий, а о роковой подмене веры идеологией со всеми вытекающими из неё последствиями я сама уже писала не раз.

Но здесь есть одно «но». Обо всех этих «мерзостях», с которыми рано или поздно сталкивается всякий человек, основательно погружающийся в церковную жизнь, человек, лишь поверхностно связанный с Церковью, чаще всего даже не представляет! И происходит это не потому, что РПЦ как-то особенно «скрывает» свои недостатки, а потому, что существует элементарный логический закон: невозможно рассуждать о недостатках того, о ком ты даже не стремишься узнать. Согласитесь, не могут же ваши соседи, пару раз видевшие вас на улице, иметь адекватное представление о том, что на самом деле происходит в вашей семье? Люди, не знающие и, главное, не желающие узнать ни вероучения, ни всего масштаба деятельности Церкви, никогда не погружавшиеся серьёзно в среду верующих, просто физически не могут представлять в истинном масштабе ни достоинств, ни недостатков Церкви.

Именно в это не верит Борис Корчевников: не верит не в то, что у Церкви есть грехи, а в то, что об этих грехах имеют адекватное представление сами «обличающие». Как человек церковный, Борис лучше кого бы то ни было знает о церковных недостатках, и именно поэтому сомневается в достоверности слов внешних «судей». Согласитесь, это вполне резонное сомнение: знающий не верит незнающим. Не верит так же, как специалист не верит дилетанту, как профессиональный аналитик не поверит сплетням и так далее.

Церковный айсберг, видный снаружи лишь своей вершиной, таит под водой как огромное количество добрых дел и самоотверженных тружеников, так и определённую долю карьеристов и даже клеветников (а куда же без них?). А ещё – веру, за которую люди готовы идти на смерть, примеры тех, кто такую смерть принял, стремление к Богу, отхождение от Него, сомнения, обманы и самообманы, искренние заблуждения, ошибки и самооправдания, грех и покаяние в этом грехе, словом, жизнь: разноплановую, динамичную и бесконечно сложную. Эта жизнь может начинаться с благоговения, перерастать в привычку и равнодушие, на ней может вырастать цинизм, который затем снова рушится под напором неожиданно пробудившегося у человека прежнего религиозного чувства. И отследить все её проявления даже у себя самого очень трудно, едва ли возможно – у кого-то другого, и практически невозможно – извне.

Кроме этого, «грех и мерзость» мало увидеть, их ещё нужно по-настоящему осознать. И дело в том, что осознать всю глубину этого греха, весь его ужас внешним обличителям тоже не под силу. Осознать в полной мере всю боль от попытки оправдать подлость святыней может лишь тот, для кого дорога эта святыня. Только в сравнении с подлинным добром можно осознать масштаб зла, только имея эталон, можно адекватно отследить отклонения от этого эталона, только зная суть, можно отсеять второстепенное.

И потому для верующего человека зло внутри церковной ограды – это его личная трагедия и боль, это ощущение и своей причастности к общей болезни, когда, как говорил Достоевский, «каждый за всех виноват». Эта трагедия – своя, а не чужая, она касается самого дорогого в жизни, и потому переносить её тяжело. Верующий человек говорит о церковных недостатках не для превозношения над ними и глумления, а потому, что слишком хорошо понимает – не увиденное не уврачёвано, не уврачёванное продолжает разлагаться дальше. И такому разговору о недостатках, ведущемуся честными и знающими людьми, уже можно верить.

Но что же видят в Церкви её внешние обличители? Чаще всего – поверхностную пену, какие-то разрозненные куски мозаики, порой правдивые, а зачастую и ложные, часть которых выхвачена из других картин, а часть и вовсе дорисована в процессе. Люди готовы хвататься за эти куски, не проверяя их достоверность, часто с надеждой, оправдывая безнравственностью «церковников» собственную безнравственность («раз уж даже они себе такое позволяют, мне тем более можно»). Чужая подлость порой нужна людям, как воздух, чтобы на её фоне поднять свою самооценку. Легко казаться святыми на фоне «скопления подлецов»: ведь если уж те, кто должны являть собой нравственный идеал, «на самом деле» – «жулики и воры», значит, те, кто их обличает, как «более нравственные» люди, сами вправе придумывать себе идеалы и эталоны.

Эти эталоны позволяют им плясать на солее храмов, осквернять иконы, перепечатывать клеветнические материалы и при этом делать всё это абсолютно искренне, считая себя высоконравственными людьми. И, конечно, эти люди вполне искренне обижаются, когда их обвиняют в проплаченности или намеренном искажении фактов. Наверное, их обида во многом справедлива, если не брать во внимание тот факт, что они опять недосмотрели: Корчевников их в проплаченности и не обвинял. Скорее, их следовало бы обвинить в невежестве. А невежество всегда и везде вызывает недоверие.

Ксения Кириллова