Иосиф волоцкий и нил сорский спор. Нил сорский и иосиф волоцкий

Общественное значение монастырей.

Кроме широкой благотворительности, которой монастыри облегчали заботу общества и правительства о бедных, особенно во время общественных бедствий, неурожая и голода, монастыри имели громадное общественное значение и в других отношениях. Им правительство было обязано колонизацией многих незаселенных, пустынных пространств нашего отечества. Еще важнее было значение монастырей для общества в просветительном отношении. Они были центрами и рассадниками христианской веры. Все знаменитые миссионеры этого времени предварительно подготовлялись к своим подвигам в стенах обителей. Инородческий север обязан своим просвещением христианской верой исключительно монастырям, возникшим в том крае. Духовное просвещение и церковная письменность преимущественно сосредоточивались в монастырях и отсюда распространялись в народе. В монастырях хранилось книжное сокровище; тут были и лучшие учителя. Громадное влияние монастырей на общественную жизнь видно и из того, что идеалом благочестивого человека в народном сознании остался по-прежнему идеал монаха, и монастырь считался местом преимущественно святой жизни. Приходившие в монастырь миряне под влиянием рассказов и наставлений подвижников сами проникались монашеским духом, усваивали себе аскетические взгляды на мир и даже переносили в жизнь некоторые монастырские обычаи и правила.

Вторая половина XV в. и первая половина XVI в. представляются мрачной эпохой очень глубокого упадка русской общественной жизни. Грамотность отсутствовала почти повсеместно. Внешность, форма преобладала над содержанием как в вопросах теории, так в вопросах практики и морали. Этот упадок не пощадил и центров религиозно-духовной жизни, какими были монастыри. По многим причинам – духовным, социальным и политическим - монастырское население разрослось к этому времени чрезвычайно. К концу этого периода число монастырей возросло до 400. Огромные монастырские землевладения, превращавшие монастыри в обширные сельскохозяйственные и торговые предприятия, заставляли монахов заниматься чисто светской деятельностью в ущерб духовной работе, молитве. Необходимость реформировать религиозную и в первую очередь монастырскую жизнь стала очевидной.

Подлинные поборники реформы выдвинулись в самой же монастырской среде. Это были Нил Сорский и Иосиф Волоцкий, люди крупнейшего размаха, жившие в одно и то же время. Все в них было различно: характер, направление их религиозности, поведение, методы действия – все, кроме преследовавшейся ими цели. Если Нил стремился реформировать Церковь изнутри, покорить мир преобразованием и воспитанием нового человека, то Иосиф хотел достичь того же результата путями внешнего действия и общественного служения. Они были противниками, но их обоих уже при жизни почитали святыми и обоих Церковь канонизировала.

Преподобный Нил Сорский из рода бояр Майковых (1433-1508 гг.) был постриженик Кириллова монастыря. Недовольный жизнью монахов этого монастыря, он отправился искать высшего идеала иноческой жизни на восток. Посетил монастыри константинопольские и афонские. Строгость жизни афонских монастырей особенно пленила подвижника. Познакомившись с устройством скитской жизни практически и теоретически по аскетическим творениям восточных подвижников, Нил, по возвращении домой, в 15 верстах от Кириллова монастыря в лесу, в самом глухом и пустынном месте, на реке Соре построил себе келью, послужившую основанием Сорской пустыни. Обитель преподобного Нила отличалась скитским устройством: в ней совмещены были условия отшельнического и общежительного строя монастырей. Она, таким образом, занимала среднее положение между тем и другим строем. В отличие от общежительных монастырей, в которых богатые имения ослабляли монашескую жизнь, отличительную черту Нилова скита составляла полная нестяжательность. Все необходимое для жизни иноки должны были приобретать собственными трудами. Только в случае болезни и крайней нужды позволялось принимать милостыню, ни под каким предлогом не допускался выход монахов из скита, а равно и вход женщинам в скит. Не должны были владеть землями с крестьянами, приобретение вотчин и каких-либо дорогих вещей совершенно воспрещено; даже в церкви не позволялось иметь украшений из серебра и золота. Благотворительность же они считали долгом мирян, а не отшельников. Но устав преподобного Нила или «предание о жительстве скитском» только отчасти касался внешних порядков или монастырской дисциплины. Для них истинное служение Богу состояло не во внешнем церковном благолепии, но в чистоте сердца, смирении и свободе от земных забот. Они учили, что монахи, должны были подавать пример высокой христианской жизни. Главное внимание в нем обращено на внутреннее, духовное совершенствование иноков, на умное или мысленное делание или, что то же, внутреннее подвижничество. «Умная молитва, - говорит преподобный, - выше телесной, телесное делание - лист, а внутреннее, умное - плод. Кто молится только устами, об уме же не брежет, тот молится воздуху, ибо Бог внимает уму». Наставление об этом умном деланииборьбе с недостатками, противодействующими духовному совершенствованию, составляет главное содержание устава Нила Сорского. Устав преподобного являлся дополнением к уставам общежительных монастырей, в которых внешняя, обрядовая сторона брала верх над внутренним смыслом иноческой жизни и вместе с ними составляли как бы один устав, обнимавший собой обе стороны подвижничества - внешнюю и внутреннюю. Жизнь в обители Нила отличалась такой строгостью, что при жизни его нашлось только 12 человек, которые в состоянии были подвизаться в ней. Обету нестяжательности обитель преподобного Нила осталась верна и после смерти своего основателя. В 1569 г. Иван Грозный, посетив скит, повелел вместо деревянной построить каменную церковь, но преподобный в сонном видении запретил ему это делать.

Совсем другой тип в монашестве представляет преподобный Иосиф Волоцкий (1440 – 1515 гг.) , в миру Иван Санин. Семи лет он был отдан в Крестовоздвиженский Волоколамский монастырь; 20 лет постригся в иноки в обители преподобного Пафнутия Боровского и после 17-летних подвигов здесь заслужил всеобщее внимание и выбран игуменом ее. По недовольству на братию за ее несогласие подчиниться строгому общежительному уставу он оставил монастырь и долго путешествовал по монастырям северного края, отыскивая свой идеал монашеской жизни; наконец, в 1479 г. основал свой монастырь, которым и управлял в течение 37 лет. В противоположность преподобному Нилу Иосиф был сторонником общежительного строя в монашестве; его монастырь был устроен по правилам самого строгого общежития. Его устав, или «Духовная грамота» занимается подробнейшим определением внешних порядков и монастырской дисциплины. Иосифляне, придававшие первенствующее значение благоговейному выполнению всех церковных обрядов и широкой благотворительности, выделяли те монастыри, где деятельность иноков сводилась к выполнению устава и где накапливались значительные материальные средства, необходимые для помощи нуждающимся людям. Подобное истолкование сущности христианства оправдывало в глазах иосифлян обладание монастырями обширных земельных владений, населенных крестьянами, которые своим тяжелым трудом обеспечивали не только благолепие служб и соблюдение всех правил благочестия, но и дела милосердия. В строгом исполнении всех внешних требований устава преподобный Иосиф видел главное средство поддержать монастырскую нравственность. Между тем как преподобный Нил старался развить в своих последователях внутреннее благочестивое настроение, не стесняя их жизни подробными дисциплинарными требованиями, преподобный Иосиф стремился к той же цели через воспитание воли своих иноков посредством исполнения всех требований монастырского устава и строгих наказаний за его нарушение. В строгом исполнении монастырского устава он сам подавал внушительный пример. Монастырь Иосифа Волоцкого получил громадное церковное значение. Он сделался рассадником высших церковных должностей. Значение монастыря много зависело от личных качеств его основателя. Это был человек в высшей степени начитанный; по свидетельству современников, он редко справлялся с книгой, когда говорил от Писания. Богатые способности путем одного чтения книг помогли ему приобрести обширные богословские сведения. Это же чтение развило в нем и ту великую ревность по вере и церкви, которая составляла отличительную черту в его характере. Строгая жизнь, решительный характер и обширные сведения сделали его имя известным повсюду. Он принимал сильное участие во всех важных вопросах своего времени, и его голос был уважаем князьями, епископами и митрополитами. Его сторонники составляли особенную партию, получившую у современников название иосифлян. Эта партия резко расходилась во взглядах на многие вопросы церковной жизни с последователями Нила Сорского, что послужило поводом к сильной полемике между сторонниками этих двух направлений.

Различия во взглядах Иосифа и Нила на смысл иночества и на характер монастырской жизни, различия в их аскетических воззрениях наиболее ярко выразились при обсуждении двух мировоззренческих вопросов, которые особенно волновали московское общество в начале XVI в.

Первый вопрос затрагивал основы христианского учения; второй был скорее вопросом практическим и касался отношений между Церковью и государством в Московской Руси.

Ереси и еретики, пытавшиеся извратить учение православной Церкви, были очень редким явлением в Древней Руси. Церковь в ее внутренней миссии боролась лишь с суевериями, остатками язычества и уродливыми формами внешнего благочестия. Еретические движения не потрясали древнерусского христианства.

Определенную роль в истории сыграла, правда, ересь стригольников, возникшая в Новгороде в XIV в. Лишь по полемическим сочинениям, направленным против этой ереси, можно составить некоторое общее представление об этом религиозном движении. В конце XV в., опять-таки в Новгороде, появилось новое еретическое движение, известное под названием «ереси жидовствующих», поскольку в нем принимало участие несколько евреев.

Это движение приобрело сравнительно широкое распространение в Новгороде и в Москве. Мы не станем подробно распространяться о нем - для нас важнее разница в отношении к ереси со стороны Иосифа и Нила. В главном своем сочинении, «Просветителе», Иосиф очень резко выступает против жидовствующих, спорит с ними и с их религиозными взглядами, поэтому «Просветитель» является очень важным источником по этому вопросу. В других сочинениях, в некоторых посланиях Иосиф предлагает практические меры против еретиков. Будучи сторонником суровых мер, Иосиф допускает даже смертную казнь. Такие взгляды Иосифа натолкнулись на очень сильную оппозицию со стороны нестяжателей из окружения Нила Сорского. Иосиф в полемике против жидовствующих, отстаивая необходимость жестких мер, опирался главным образом на Ветхий Завет, а нестяжатели, возражая ему, исходили из духа Нового Завета. Они решительно восставали против применения смертной казни христианами; еретики - это грешники, которых, если они не отрекутся от своих заблуждений, следует отлучить от общения с другими христианами и запереть в монастыри, чтобы там чрез поучение они пришли к познанию истины. Хотя на Соборе 1504 г. практически победила точка зрения Иосифа и Церковь осудила некоторых еретиков на смерть, все же это различие во взглядах остается очень характерным для двух направлений в монашестве, которые мы рассматриваем.

Другим вопросом, по которому обнаружились расхождения в религиозных воззрениях этих двух направлений, был вопрос о монастырских владениях.

Рост монастырских богатств в Московской Руси приобретал все больший размах. Монастыри, возникшие в XIII–XIV вв., постепенно выросли в экономические колонии русского Центра и Севера. Они занимались сельским хозяйством и ремеслами; на монастырских землях жили крестьяне, которые либо работали на монастырь, либо платили оброк. Различные привилегии на земельные владения, полученные монастырями от князей и великих князей, умножали их благосостояние. Монастыри и сами покупали уже распаханные земли и получали имения по дарственным или по завещаниям от князей, бояр, купцов и других лиц; кроме того, монастырские владения росли за счет вкладов, которые вносили поступавшие в монастырь состоятельные люди. Сосредоточение значительной части пригодной для сельского хозяйства земли в руках Церкви наталкивало правительство на мысль вернуть себе земли, потерянные для государственных целей.

В церковной иерархии и в монашеской среде сложились два мнения по вопросу о монастырских владениях: одно - иосифлянское, другое - нестяжательское. У нестяжателей, или заволжских старцев, которые отрицали права Церкви и монастырей на земельные владения, были и некоторые предшественники среди русского епископата и монашества.

На Соборе 1503 г. московское правительство пыталось опереться на партию нестяжателей и мирно разрешить вопрос о монастырских владениях. Точку зрения противников монастырских владений на Соборе представляли Нил Сорский и Паисий Ярославов. Нил Сорский уже в своих сочинениях не раз решительно высказывался против монастырских владений и личной собственности монашествующих. Но когда на Соборе епископы и другие духовные лица должны были принять решение по этому вопросу и Нил Сорский выразил свое пожелание, «чтобы у монастырей сел не было, а жили бы чернецы по пустыням, а кормили бы ся рукоделием», то, хотя Нила и поддержал старец Паисий Ярославов, это предложение не нашло сочувствия у большинства присутствовавших на Соборе, и всего менее у игумена Волоколамского монастыря Иосифа Волоцкого.

В то время как Нил исходил из чисто аскетических воззрений, которые к тому же основывались на канонических правилах Восточной Церкви, Иосиф руководствовался больше церковно-практическими соображениями. Главной задачей монастыря является забота о подготовке церковной иерархии. Эту задачу монастырь может решать лишь в том случае, если в нем созданы для братии (Иосиф подразумевает общежительный монастырь) такие условия жизни, когда монахи освобождены от забот о хлебе насущном, когда они могут целиком посвятить себя подготовке к будущему служению в рядах церковной иерархии - как епископы, настоятели монастырей и т. д. «Аще у монастырей сел не будет,- формулирует на Соборе 1503 г. свою точку зрения Иосиф,- како честному и благородному человеку постричися?» Взгляды Иосифа нашли на Соборе поддержку у епископов и одержали верх: земли остались во владении монастырей.

Расхождения во взглядах по этому вопросу между главными представителями обеих партий доказывают, насколько противоположными были их аскетические воззрения в целом. Для Нила Сорского главное - внутреннее совершенствование инока в атмосфере подлинной аскезы; воспитанные в этом духе поколения монахов, если им придется совершать свое служение в миру, будут стремиться к чисто христианским целям. Иосиф Волоцкий видел в монастырской аскезе прежде всего средство для подготовки монахов к исполнению церковно-административных задач. Он говорил о необходимости тесной связи церковных и государственных дел; Нил, напротив, требовал их разделения и совершенной независимости друг от друга. Монастыри, по мысли Иосифа, должны нивелировать личность инока; поэтому он сказал однажды, что личное мнение - мать всех страстей, что мнение - это второе грехопадение. Нил же защищал человеческую личность, отстаивал внутреннюю свободу подвижника в его духовном делании.

Победа Иосифа имела эпохальное значение. Его приверженцы набирали силы, в особенности со 2-й четверти XVI в.,- краткий промежуток, связанный с митрополитом Иоасафом (1539–1541), который сочувствовал нестяжателям, не имел особого значения для судеб Церкви, и вскоре иосифляне превратились в самую влиятельную, правящую группу в Русской Церкви.

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Василий Осипович Ключевский
Нил Сорский и Иосиф Волоцкий

Преподобный Нил Сорский

Вопрос о монастырских вотчинах . Монастырское землевладение было вдвойне неосторожной жертвой, принесенной набожным обществом недостаточно ясно понятой идее иночества: оно мешало нравственному благоустроению самих монастырей и в то же время нарушало равновесие экономических сил государства. Раньше почувствовалась внутренняя нравственная его опасность. Уже в XIV в. стригольники восставали против вкладов по душе и всяких приносов в церкви и монастыри за умерших. Но то были еретики. Скоро сам глава русской иерархии выразил сомнение, подобает ли монастырям владеть селами. Один игумен спрашивал митрополита Киприана, что ему делать с селом, которое князь дал в его монастырь. «Святые отцы, – отвечал митрополит, – не предали инокам владеть людьми и селами; когда чернецы будут владеть селами и обяжутся мирскими попечениями, чем они будут отличаться от мирян?» Но Киприан останавливается перед прямым выводом из своих положений и идет на сделку. Он предлагает село принять, но заведовать им не монаху, а мирянину, который привозил бы оттуда в монастырь все готовое, жито и другие припасы. И преподобный Кирилл Белозерский был против владения селами и отклонял предлагаемые земельные вклады, но вынужден был уступить настояниям вкладчиков и ропоту братии, и монастырь уже при нем начал приобретать вотчины.

Но сомнение, раз возникнув, повело к тому, что колеблющиеся мнения обособились в два резко различных взгляда, которые, встретившись, возбудили шумный вопрос, волновавший русское общество почти до конца XVI в. и оставивший яркие следы в литературе и законодательстве того времени. В поднявшемся споре обозначились два направления монашества, исходившие из одного источника – из мысли о необходимости преобразовать существующие монастыри. Общежитие прививалось в них очень туго; даже в тех из них, которые считались общежительными, общее житие разрушалось примесью особного . Одни хотели в корне преобразовать все монастыри на основе нестяжательности , освободив их от вотчин. Другие надеялись исправить монастырскую жизнь восстановлением строгого общежития, которое примирило бы монастырское землевладение с монашеским отречением от всякой собственности. Первое направление проводил преподобный Нил Сорский, второе – преподобный Иосиф Волоцкий.

Нил Сорский . Постриженик Кириллова монастыря, Нил долго жил на Афоне, наблюдал тамошние и цареградские скиты и, вернувшись в отечество, на реке Соре в Белозерском краю основал первый скит в России.

Скитское жительство – средняя форма подвижничества между общежитием и уединенным отшельничеством. Скит похож и на особняк своим тесным составом из двух-трех келий, редко больше, и на общежитие тем, что у братии пища, одежда, работы – все общее. Но существенная особенность скитского жития – в его духе и направлении. Нил был строгий пустынножитель; но он понимал пустынное житие глубже, чем понимали его в древнерусских монастырях. Правила скитского жития, извлеченные из хорошо изученных им творений древних восточных подвижников и из наблюдений над современными греческими скитами, он изложил в своем скитском уставе. По этому уставу подвижничество – не дисциплинарная выдержка инока предписаниями о внешнем поведении, не физическая борьба с плотью, не изнурение ее всякими лишениями, постом до голода, сверхсильным телесным трудом и бесчисленными молитвенными поклонами. «Кто молится только устами, а об уме небрежет, тот молится воздуху: Бог уму внимает». Скитский подвиг – это умное, или мысленное, делание, сосредоточенная внутренняя работа духа над самим собой, состоящая в том, чтобы «умом блюсти сердце» от помыслов и страстей, извне навеваемых или возникающих из неупорядоченной природы человеческой. Лучшее оружие в борьбе с ними – мысленная, духовная молитва и безмолвие, постоянное наблюдение за своим умом. Этой борьбой достигается такое воспитание ума и сердца, силой которого случайные, мимолетные порывы верующей души складываются в устойчивое настроение, делающее ее непреступной для житейских тревог и соблазнов. Истинное соблюдение заповедей, по уставу Нила, не в том только, чтобы делом не нарушать их, но в том, чтобы и в уме не помышлять о возможности их нарушения. Так достигается высшее духовное состояние, та, по выражению устава, «неизреченная радость», когда умолкает язык, даже молитва отлетает от уст и ум, кормчий чувств, теряет власть над собой, направляемый «силою иною», как пленник; тогда «не молитвой молится ум, но превыше молитвы бывает»; это состояние – предчувствие вечного блаженства, и, когда ум сподобится почувствовать это, он забывает и себя, и всех, здесь, на земле, сущих. Таково скитское «умное делание» по уставу Нила.

Святой Иосиф Волоцкий.

С древней иконы, хранящейся в храме Волоколамского монастыря, основанного преподобным

Перед смертью (1508) Нил завещал ученикам бросить труп его в ров и похоронить «со всяким бесчестием», прибавив, что он изо всех сил старался не удостоиться никакой чести и славы ни при жизни, ни по смерти. Древнерусская агиография исполнила его завет, не составила ни жития его, ни церковной ему службы, хотя Церковь причислила его к лику преподобных. Вы поймете, что в тогдашнем русском обществе, особенно в монашестве, направление преподобного Нила не могло стать сильным и широким движением. Оно могло собрать вокруг пустынника тесный кружок единомысленных учеников-друзей, влить живительную струю в литературные течения века, не изменив их русла, бросить несколько светлых идей, способных осветить всю бедноту русской духовной жизни, но слишком для нее непривычных. Нил Сорский и в Белозерской пустыни остался афонским созерцательным скитником, подвизавшимся на «умной, мысленной», но чуждой почве.

Страница из собственноручной рукописи святого Иосифа Волоцкого, хранящейся в ризнице Волоколамского монастыря

Иосиф Волоцкий . Зато вполне туземная, родная почва была под ногами его противника преподобного Иосифа. Современники оставили нам достаточно черт для определения этой совершенно реальной, вполне положительной личности. Ученик и племянник его Досифей, в своем надгробном слове Иосифу, изображает его с портретной точностью и детальностью, хотя несколько приподнятым тоном и изысканным языком. Проходя суровую школу иночества в монастыре Пафнутия Боровского, Иосиф возвышался над всеми его учениками, совмещая в себе, как никто в обители, разнообразные качества духовные и телесные, остроту и гибкость ума соединяя с основательностью, имел плавный и чистый выговор, приятный голос, пел и читал в церкви, как голосистый соловей, так что приводил слушателей в умиление: никто нигде не читал и не пел, как он. Святое Писание знал он наизусть, в беседах оно было у него все на языке, и в монастырских работах он был искуснее всех в обители. Он был среднего роста и красив лицом, округлой и не слишком большой бородой, темно-русыми, потом поседевшими волосами, был весел и приветлив в обращении, сострадателен к слабым. Церковное и келейное правило, молитвы и земные поклоны совершал он в положенное время, отдавая остальные часы монастырским службам и ручным работам. В пище и питии соблюдал меру, ел раз в день, иногда через день, и повсюду разносилась слава его добродетельного жития и добрых качеств, коими он был исполнен.

Видно, что это был человек порядка и дисциплины, с сильным чутьем действительности и людских отношений, невысоким мнением о людях и великой верой в силу устава и навыка, лучше понимавший нужды и слабости людей, чем возвышенные качества и стремления души человеческой. Он мог покорять себе людей, выправлять и вразумлять их, обращаясь к их здравому смыслу.

В одном из житий его, написанных современниками, читаем, что силой его слова смягчались одичалые нравы у многих сановников, часто с ним беседовавших, и они начинали жить лучше: «Вся же тогда Волоцкая страна к доброй жизни прелагашеся». Там же рассказано, как Иосиф убеждал господ в выгоде снисходительного отношения их к своим крестьянам. Обременительная барщина разорит хлебопашца, а обнищавший хлебопашец – плохой работник и плательщик. Для уплаты оброка он продаст свой скот: на чем же он будет пахать? Его участок запустеет, станет бездоходным, и разорение крестьянина падет на самого господина. Все умные сельскохозяйственные соображения – и ни слова о нравственных побуждениях, человеколюбии. При таком обращении с людьми и делами Иосиф, по его признанию, не имевший ничего своего при поселении в волоколамском лесу, мог оставить после себя один из самых богатых монастырей в тогдашней России.

Если ко всему этому прибавим непреклонную волю и физическую неутомимость, получим довольно полный образ игумена – хозяина и администратора, – тип, под который подходило с большей или меньшей удачей большинство основателей древнерусских общежительных монастырей. При устроении монастыря, когда у него еще не было мельницы, хлеб мололи ручными жерновами. Этим делом после заутрени усердно занимался сам Иосиф. Один пришлый монах, раз застав игумена за такой неприличной его сану работой, воскликнул: «Что ты делаешь, отче! пусти меня», – и стал на его место. На другой день он опять нашел Иосифа за жерновами и опять заместил его. Так повторялось много дней. Наконец, монах покинул обитель со словами: «Не перемолоть мне этого игумена».

Собор 1503 г . На церковном соборе 1503 г. оба борца встретились и столкнулись. Скитское миросозерцание Нила все сполна было против монастырского землевладения. Его возмущали, как он писал, эти монахи, кружащиеся ради стяжаний; по их вине жизнь монашеская, некогда превожделенная, стала «мерзостной». Проходу нет от этих лжемонахов в городах и весях; домовладельцы смущаются и негодуют, видя, как бесстыдно эти «прошаки» толкутся у их дверей. Нил и стал умолять великого князя, чтобы у монастырей сел не было, а жили бы чернецы по пустыням и кормились бы своим рукоделием. Великий князь поставил этот вопрос на Соборе.

Нил и стоявшие за него белозерские пустынники говорили об истинном смысле и назначении иночества. Иосиф ссылался на примеры из истории Восточной и Русской церквей и при этом высказал такой ряд практических соображений: «Если у монастырей сел не будет, то как честному и благородному человеку постричься, а если не будет доброродных старцев, откуда взять людей на митрополию, в архиепископы, епископы и на другие церковные властные места? Итак, если не будет честных и благородных старцев, то и вера поколеблется». Этот силлогизм впервые высказывался при обсуждении церковно-практического вопроса. Церковные авторитеты не ставили монастырям задачи быть питомниками и рассадниками высших церковных иерархов и не признавали непременным оплотом веры иерархию родовитого происхождения, как это было в Польше. Первое положение Иосиф заимствовал из практики Русской церкви, в которой высшие иерархи обыкновенно выходили из монастырей; второе положение было личной мечтой или личным предрассудком Иосифа, предок которого, выходец из Литвы, сделался волоколамским дворянином-вотчинником.

Собор согласился с Иосифом и свое заключение представил Ивану III в нескольких докладах, очень учено составленных, с каноническими и историческими справками. Но вот что в этих докладах возбуждает недоумение: на Соборе оспаривали только монастырское землевладение, а великому князю отцы Собора заявили, что они не благоволят отдавать и архиерейские земли, против которых на Соборе никто не говорил. Дело объясняется молчаливой тактикой стороны, восторжествовавшей на Соборе. Иосиф знал, что за Нилом и его нестяжателями стоит сам Иван III, которому были нужны монастырские земли. Эти земли трудно было отстоять: Собор и связал с ними вотчины архиерейские, которых не оспаривали, обобщил вопрос, распространив его на все церковные земли, чтобы затруднить его решение и относительно монастырских вотчин. Иван III молча отступил перед Собором.

Итак, дело о секуляризации монастырских вотчин, поднятое кружком заволжских пустынников по религиозно-нравственным побуждениям, встретило молчаливое оправдание в экономических нуждах государства и разбилось о противодействие высшей церковной иерархии, превратившей его в одиозный вопрос об отнятии у Церкви всех ее недвижимых имуществ.

Литературная полемика . После Собора вопрос о монастырских вотчинах перенесен был с практической почвы на более безопасную, литературную. Загорелась оживленная полемика, длившаяся почти до конца XVI в. Она очень любопытна. В ней столкнулись разнообразные и важные интересы, занимавшие тогдашнее русское общество; высказались наиболее мыслящие умы века; с ней прямо или косвенно связались самые яркие явления русской духовной жизни того времени. Ограничусь ее немногими чертами.

Самыми видными противниками «осифлян», как звали последователей Иосифа, выступили в полемике князь-инок Вассиан Косой и пришелец с Афона Максим Грек. Сочинения Вассиана – обличительные памфлеты. Поборая по своем учителе Ниле Сорском, яркими, нередко правдиво резкими чертами изображает он немонашескую жизнь вотчинных монастырей, хозяйственную суетливость монахов, их угодливость перед сильными и богатыми, корыстолюбие, лихоимство и жестокое обращение со своими крестьянами. В нем говорит не одно негодование пустынника-нестяжателя, но часто и раздражение бывшего боярина из рода князей Патрикеевых против людей и учреждений, опустошавших боярское землевладение. Вассиан клонит свою речь к тем же обвинениям, какие потом прямо высказал единомышленник его, князь Курбский: «Любостяжательные монахи своим сельским хозяйничаньем разорили крестьянские земли, а внушениями о спасительности вкладов по душе сделали воинский чин, служилых землевладельцев хуже калик убогих».

Сочинения Максима Грека против монастырского землевладения свободны от полемических излишеств. Он спокойно разбирает предмет по существу, хотя по местам и не обходится без колких замечаний. Вводя строгое общежитие в своем монастыре, Иосиф надеялся исправить монастырский быт и устранить противоречие между иноческим отречением от собственности и земельными богатствами монастырей более диалектической, чем практической, комбинацией: в общежитии-де все принадлежит монастырю и ничего отдельным монахам. Это все равно, возражает Максим, как если бы кто, вступив в шайку разбойников и награбив с ними богатство, потом, пойманный, стал оправдываться на пытке: я не виноват, потому что се осталось у товарищей, а я у них ничего не взял. Качества истинного монаха никогда не совместятся с отношениями и привычками любостяжательного монашества: такова основная мысль полемики Максима Грека. Литература тогда значила еще меньше для правительственной деятельности, чем стала значить позднее.

При всех полемических усилиях и успехах нестяжателей, московское правительство, после Собора 1503 г., покинуло наступательные планы против монастырских вотчин и ограничилось обороной. Особенно после того, как попытка царя Ивана около 1550 г. воспользоваться ближайшими к Москве землями митрополичьей кафедры для хозяйственного устройства служилых людей встретила решительный отпор со стороны митрополита. Длинный ряд указов и пространные рассуждения на Стоглавом соборе о монастырских непорядках, не решая вопроса по существу, пробовали различные меры с целью остановить дальнейшее земельное обогащение монастырей на счет служилого класса, «чтоб в службе убытка не было и земля бы из службы не выходила»; усиливался и правительственный надзор за монастырскими доходами и расходами. Все отдельные меры завершились приговором церковного собора с участием бояр 15 января 1580 г. Было постановлено: архиереям и монастырям вотчин у служилых людей не покупать, в заклад и по душе не брать и никакими способами своих владений не увеличивать; вотчины, купленные или взятые в заклад у служилых людей архиереями и монастырями до этого приговора, отобрать на государя, который за них заплатит или нет – его воля. Вот все, чего могло или умело добиться от духовенства московское правительство XVI в. в деле о церковных вотчинах.

Вид Иосифо-Волоколамского монастыря в XIX веке

Византистская ментальность Иосифа Волоцкого

Время окончательной расправы над новгородско-московскими реформаторами — это та эпоха в духовной истории России, которую вполне можно назвать эпохой Нила Сорского и Иосифа Волоцкого.

Личность крупного церковно-общественного деятеля Иосифа Волоцкого (1439 — 1515) представляет особый интерес в истории борьбы византизма против евангелизма.

Иосиф, отличавшийся незаурядными организаторскими и лидерскими способностями, сумел основать в Волоцком княжестве новый монастырь и стать его игуменом. Ему хотелось создать образцовую обитель с хорошей организацией повседневной жизни, неустанным трудом, суровыми нравами, долгими службами и строгими постами. И это ему удалось. Он построил обширный комплекс зданий. Главная церковь монастыря была украшена иконами и фресками, выполненными Дионисием, которому помогали племянники Иосифа — Досифей и Вассиан. При монастыре была создана библиотека.

Иосиф был сторонником и проводником идеи строжайшего, непреклонного порядка. Монастырский устав регламентировал все стороны внутренней жизни, вплоть до мелочей. Его соблюдение предполагало со стороны монахов постоянную оглядку на <недреманное око> монастырского начальства, напряжение воли и страх карательных санкций за любое, даже самое малое нарушение установленных правил.

В монастыре царили строгие нравы. За трапезой и по вечерам в кельях запрещались разговоры. Ворота были всегда на запоре и посторонним не разрешалось ночевать в стенах монастыря. Нарушители монастырского устава наказывались сухоядением, временным отлучением от причастия, а в особых случаях сажанием на цепь и битьем железом.

Властный игумен разделил всех монахов на три категории. Те, кто принадлежал к низшему разряду, использовались на самой тяжелой, <черной> работе, получали только хлеб, ветхую одежду и лапти. Монахи второго чина имели горячую пищу, носили рясу, а зимой шубу и кожаную обувь. Высший чин, присваиваемый монаху, позволял ему иметь два комплекта одежды, получать рыбное кушанье и калачи.

Те, кто были слабы телом и духом, не выдерживали столь суровых порядков и убегали из монастыря. Но оставшиеся, выдержавшие все испытания, составляли единое соборное целое, демонстрировавшее удивительную стойкость перед любыми испытаниями.

Иосифа отличал особый тип религиозно-социальной ментальности. Этот тип во многом отвечал духу времени, особенностям молодой российской цивилизации, требованиям формирующейся государственности. Не случайно у Иосифа оказалось много сторонников и последователей. <Иосифляне> обладали тем же типом ментальности, что и их лидер.

На первое место среди характерных особенностей религиозно-социального мышления игумена Иосифа следует поставить апелляцию к страху как основному религиозно-психологическому регулятору отношений монаха с Богом, с церковными иерархами и монастырским начальством. Богословское учение Иосифа строилось на представлении о Боге как Царе и Судье, порождающем у людей священный страх.

Иосиф сравнивал царскую власть с властью Бога, а придворную службу — с богослужением. В этих отождествлениях он двигался в русле традиционных византийских канонов, приравнивавших гражданские законы и декреты византийских императоров к постановлениям Соборов. Сознательно исповедуемый византизм в социально-политической сфере заставлял Иосифа окружать божественным ореолом все, что исходит от государя, признавать его право на неограниченную, абсолютную власть.

Царь, которому дано безраздельно властвовать как в государстве, так и в Церкви, обязан выступать радетелем за чистоту христианской веры и гонителем еретиков. Если же государь не проявит должного радения о благе Церкви, то этим он навлечет Божью кару на себя, свой народ и свое государство.

Впоследствии Иван Грозный, опиравшийся на учение Иосифа Волоцкого о монархе как обладателе светской и духовной властью, говорил о призвании царя спасать души подданных.

Эти церковно-политические воззрения Иосифа Волоцкого дали возможность о. Иоанну Кологривову заметить, что <его, а не Петра Великого надо считать основателем <государственного православия> в России> (Иоанн (Кологривов). Очерки по истории русской святости. Брюссель: Жизнь с Богом, 1961. С. 204).

Позиция Иосифа в этих вопросах отвечала запросам времени, требованиям процесса создания централизованного Российского государства, задачам формирования монархической государственности. Поэтому его концепция была востребована как придворными кругами, так и высшим духовенством.

Иосиф обладал склонностью всегда и везде на первый план выдвигать соображения и мотивы практического характера. Он пытался всю систему догматического православия приспособить к практическим нуждам и насущным интересам церковно-политической борьбы. То, что выходило за пределы этих утилитарных требований, мало интересовало его. Эта особенность его социального характера имела своим следствием оттеснение на задний план нравственных принципов. В своих суждениях и оценках он предпочитал моральному критерию принцип практической выгоды.

Борьба с заволжскими старцами

Древняя идея раздвоения единого на противоположности и борьбы между ними, усвоенная Иосифом, придала черно-белую окрашенность его модели социального мира. Он был склонен разделять всех на два противоположных лагеря и сквозь призму этого разделения и противопоставления рассматривать все сущее и должное в монастырской, церковной и государственной сферах. Логическим следствием таких противопоставлений явилось обоснование необходимости непримиримой борьбы со всем тем, что не вписывалось в круг приемлемых для него ценностно-нормативных представлений.

Иосиф считал репрессии правомерным и необходимым средством борьбы со всеми видами инакомыслия. Будучи современником Н. Макиавелли, он независимо от того использовал в своей общественно-политической деятельности многие из тех принципов, которые принесли впоследствии сумрачную славу автору трактата <Государь>. Принцип <цель оправдывает средства> Иосиф активно использовал в борьбе с <жидовствующими> и нестяжателями.

В 1489 г. единомышленник Иосифа, новгородский архиепископ Геннадий обратился с посланием к ростовскому архиепископу. В письме содержалась просьба привлечь к борьбе с ересью <жидовствующих> <заволжских старцев> Нила Сорского и Паисия Ярославова, живших в его епархии и известных своей ученостью. Для этого он предлагал ученым старцам приехать, чтобы обстоятельно побеседовать и обсудить все волнующие вопросы.

Однако, встреча не состоялась. Совершенно очевидно, что Нил и Паисий не сочли для себя возможным встать на сторону Геннадия. Свидетельством того можно считать то обстоятельство, что впоследствии ни Геннадий, ни Иосиф Волоцкий, ни их сторонники ни разу уже больше не обращались к Нилу Сорскому и к его сподвижникам ни за консультациями, ни за какой-либо иной помощью в деле борьбы с <новгородской ересью>. Таким образом практически с самого начала борьбы православной церкви с новой генерацией инакомыслящих христиан пролег отчетливый водораздел между Иосифом Волоцким и Нилом Сорским. Их отношения в данном случае обозначились в виде антитезы.

Главной причиной того, что иосифляне не нашли общего языка с <заволжскими старцами> явилось то, что у тех и других оказались разные воззрения на то, как следует относиться к движению новых богоискателей.

В 1490 г. встревоженные высшие церковные иерархи добились созыва собора, надеясь консолидировать свои усилия и направить их против <еретиков>.

Перед его началом Геннадий направил его участникам послание, в котором предлагал применить инквизиторский метод решения возникшей религиозно-общественной проблемы — сжечь всех еретиков. Однако, акция новгородского архиепископа не имела успеха. Более того, уже во время собора у многих из его участников и в первую очередь у <иосифлян> появились опасения, что собор может утвердить в правах <еретическое> учение и таким образом откроются широкие возможности для религиозно-церковной реформации.

Причиной тому была позиция Нила Сорского, воспротивившегося замыслу жестокой расправы. Та поддержка, которая была оказана его сторонникам митрополитом Зосимой, привела к тому, что приговор <еретикам> был существенно смягчен.

Нил Сорский, занимающий активную общественно-церковную позицию, требовал от церкви отказа от насилия по отношению к инакомыслящим. Он считал обвинения Иосифа далекими от истинного христианства, поскольку Сын Божий, проливший свою святую кровь на кресте, учил прощать покаявшихся грешников. То время когда суровый закон Ветхого Завета служил мерилом всех человеческих действий, сменилось новым временем благодати. Христос открыл людям Новый Завет любви, не позволяющий брату судить брата, поскольку над всеми один Судья грехов человеческих — Бог.

Нил считал, что раскаявшихся еретиков не следует отторгать от церкви. К покаявшимся не должно проявлять жестокости, они должны быть прощены. Он выступил против тех, кто хотел вынести на соборе постановление о том, чтобы предать всех еретиков смерти через сожжение. В результате было принято решение ограничиться анафемой по отношению к трем священникам-вольнодумцам.

Только спустя 14 лет, когда Нила уже одолели старческие немощи и он не мог принять активного участия в деятельности Собора 1504 г., победила позиция иосифлян и многие "жидовствующие" были приговорены либо к заточению либо к смерти.

Впоследствии, уже в ХХ в. Г. П. Федотову удалось облечь суть отношений между Иосифом Волоцким и Нилом Сорским, а также между сторонниками того и другого в предельно лаконичную и вместе с тем почти исчерпывающую формулу-антитезу, которая заслуживает того, чтобы быть приведенной полностью: <Противоположность между заволжскими <нестяжателями> и <иосифлянами> поистине огромна, как в самом направлении духовной жизни, так и в социальных выводах. Одни исходят из любви, другие из страха — страха Божия, конечно, — одни являют кротость и всепрощение, другие строгость к грешнику. В организации иноческой жизни на одной стороне — почти безвластие, на другой — строгая дисциплина. Духовная жизнь <заволжцев> протекает в отрешенном созерцании и умной молитве, — иосифляне любят обрядовое благочестие и уставную молитву. Заволжцы защищают духовную свободу и заступаются за гонимых еретиков, иосифляне предают их на казнь. Нстяжатели предпочитают трудовую бедность имения и даже милостыне, иосифляне ищут богатства ради социально организованной благотворительности. Заволжцы, при всей бесспорности русской генеалогии их — от преп. Сергия и Кирилла — питаются духовными токами православного Востока, иосифляне проявляют яркий религиозный национализм. Наконец, первые дорожат независимостью от светской власти, последние работают над укреплением самодержавия и добровольно отдают под его попечение и свои монастыри и всю русскую церковь. Начала духовной свободы и мистической жизни противостоят социальной организации и уставному благочестию> (Федотов Г. П. Святые Древней Руси. Париж, 1985. С. 176 — 175).

Эта антитеза фиксирует тот внутренний раскол, который образовался в православии и с которым православная церковь так и не сумела совладать ни в тот решающий момент, когда он только обозначился, ни позже. Именно это раздвоение того, что прежде было единым, стало одной из предпосылок возникновения и существования антитезы византизма и евангелизма.

Существенный оттенок в обозначенной антитезе позиций Иосифа Волоцкого и Нила Сорского усмотрел уже упоминавшийся нами выше о. Иоанн Кологривов. Он отметил, что оппозиция возникла не сразу, что в истории русской христианской духовности был такой период, когда обе олицетворяемые этими личностями тенденции еще не обособились и существовали вместе, соединенные в фигуре Сергия Радонежского (ок. 1314 — 1392), сочетавшего в своей личности черты активного деятеля и созерцателя. После него среди его учеников и последователей, не обладавших религиозной гениальностью, уже не обнаруживался столь органичный и мощный синтез этих двух начал. Более того, в силу социальных, исторических, этнографических и др. причин религиозный активизм и религиозная созерцательность распределились географически каждая по-своему. Сторонников и носителей созерцательного духа оказалась больше на русском севере, а тех, кто тяготел к активной церковно-общественной деятельности гораздо больше было в южных частях Древней Руси. Но вот <наступает день, когда обе тенденции, обе духовные школы, происшедшие от Преп. Сергия, становятся окончательно чуждыми одна другой и сталкиваются в открытой борьбе. Это — конфликт, в котором оказались противопоставленными Преп. Нил Сорский и Преп. Иосиф Волоколамский, конфликт трагический для русского монашества и для всей русской святости: Столкнулись две различные религиозные концепции: идеал общественного воздействия на мир и идеал отказа от мира ради духовного совершенствования, — отказа, доходившего в большинстве случаев до полного и безоговорочного отрицания мира и его потребностей> ((Иоанн (Кологривов). Очерки по истории русской святости. Брюссель: Жизнь с Богом, 1961. С. 194).

Если Г. П. Федотов изобразил противостояние Иосифа Волоцкого и Нила Сорского как статичную, фиксированную оппозицию богословских, этических и социальных воззрений, то о. Иоанн Кологривов представил ее как динамичную антитезу, простершуюся в историческом времени, имеющую свой исток, свою логику развертывания и кульминационный пункт столкновения. Подобный социодинамический подход позволяет предположить, что возникшая антитеза не исчерпывается фигурами Иосифа и Нила и что с их уходом с исторической сцены обе тенденции продолжали существовать и порождать не менее острые и драматичные коллизии в религиозно-духовной, церковно-политической и социоморальной жизни российского общества.

Победа византистского иосифлянства

Фигуры Нила Сорского и Иосифа Волоцкого примечательны тем, что обе они были рождены кризисным состояние религиозно-духовной жизни. По большому счету оба они были устремлены к одной общей цели, оба хотели бы вывести православную Церковь из состояния духовного неблагополучия. Это сближало и объединяло их, несмотря на то, что по всем основным вопросам церковно-общественной жизни они были оппонентами. <Все в них, — писал о. Иоанн (Кологривов), — было различно — характер, направление их религиозности, поведение, методы действия, — все, кроме преследовавшейся ими цели. Если Нил стремился реформировать изнутри, покорить мир преобразованием и воспитанием нового человека, то Иосиф хотел достичь того же результата путями внешнего воздействия и общественного служения. Они были противниками, но их обоих уже при жизни почитали святыми и обоих церковь прославила как святых после их смерти> (Иоанн (Кологривов). Очерки по истории русской святости. Брюссель: Жизнь с Богом, 1961. С. 168).

Аналогичным образом мы можем рассуждать и тогда, когда предметом сравнений, сопоставлений выступает антитеза византизма и евангелизма, олицетворениями которой были Иосиф Волоцкий и Нил Сорский.

Византизм и евангелизм — два духовных течения, обладающие большой созидательной силой. Но у них различные культуротворческие векторы. Первый имеет государствоцентристскую природу, а для второго определяющую роль играют личный поиск живого Бога. Они направляли и духовно-практическую активность, богоискательские и социальные инициативы Иосифа Волоцкого и Нила Сорского, подчиняли себе их дух, психологию, нравственность и социально-политические воззрения.

Если византизм пользовался в России всеми возможными преимуществами, то евангелизм был не в почете у властей. История распорядилась таким образом, что из всех возможных моделей взаимоотношений между византизмом и евангелизмом утвердилась наименее конструктивная, а именно — антагонистическая — модель. Этому не следует удивляться, поскольку антагонизм — традиционная форма социальных взаимодействий в мире, лежащем во зле. Деструктивная по своей сути, антихристианская от начала до конца, губительная для народов, государств, цивилизаций, культур, она, тем не менее, живуча, как живучи все примитивные формы существования и взаимодействия.

Для иосифлян невозможны были такие отношения с нестяжателями, которые строились бы на началах духовного союза. Главная причина этого заключалась в том, что иосифляне ценили во властных и церковных структурах дух системы и стремились подавить все те проявления личностной активности, которые в эту систему не вписывались. Они отвергали альтернативную позицию русских богоискателей, опирающуюся на индивидуальный религиозный опыт, восходящий к евангельским заповедям. Это неприятие привело к тому, что в Ниле Сорском и его последователях увидели не социальных партнеров, а оппозиционеров, с которыми следовало бороться всеми доступными способами, чтобы в конечном счете их уничтожить.

Социально-духовный опыт евангелизма, который был обнародован Нилом Сорским, не был апологией бегства от жизни. Скиты заволжских старцев, где рождались их неординарные идеи, были чем-то вроде одной из первых опытных лабораторий, где разрабатывались проекты решения тех важных духовно-нравственных и церковно-общественных проблем, с которыми не в состоянии были справиться ни великие князья, ни православные иерархи, сомкнувшиеся на платформе византизма. Повсеместное доминирование сторонников византизма, удерживание ими ключевых позиций в церковной, политической, культурной сферах имело своим следствием то, что религиозно-нравственный потенциал принципов евангельской духовности, разработанных Нилом Сорским, оставался на протяжении длительного времени невостребованным православной Церковью и российским обществом.

Конец ХV и начало ХVI вв. ознаменованы появлением двух великих подвижников, устроителей и законоположников главных родов аскетической жизни в русском монашество - скитского и общежительного. Это были преп. Нил Сорский и преп. Иосиф Волоцкий.

Преп. НИЛ СОРСКИЙ (1433-1508) - основоположник скитского вида аскетической жизни - происходил из боярского рода Майковых и подвизался вначале в Кирилло-Белозерском монастыре. В поисках более строгого монастырского устава преп. Нил долго путешествовал по Востоку, после чего вернулся на родину и поставил на реке Соре свою одинокую келью и часовню, около которых скоро возникла целая обитель с новым еще в России скитским направлением, заимствованным преп. Нилом с Афона и составляющим как бы средину между жизнью монахов общежительских монастырей и жизнью одиноких отшельников. Его подвижническая жизнь собрала вокруг него вскоре многочисленную братию, для которой преп. Нил выработал устав по образцу некоторых Афонских монастырей.

Преп. Нил заповедал братии питаться только своими трудами, милостыню принимать только в Крайней нужде, дорогих вещей не заводить даже в церкви, женщин в скит не пускать, братии не выходить из скита ни под каким предлогом, никаких дарственных вотчин не принимать и вотчинами не владеть. Свои наставления преподал Нил Сорский в письменном послании под заглавием “Преданно ученикам о жительстве скитском”.

Нил Сорский видел сущности аскетизма прежде всего в глубоких явлениях духовной жизни, в “умном делании”, в нравственном совершенствовании человека, в то время как другие обители обращали внимание преимущественно на внешнее поведение инока.

Преп. ИОСИФ ВОЛОЦКИЙ (1440-1515) отличался другим направлением. Проходя некоторое время монастырское послушание в Боровском монастыре, Иосиф Волоцкий оставил его и начал искать монашества по своему идеалу в других монастырях. Невидимому, жизнь в тогдашних обителях не отвечала его настроению, и потому в 1479 г. преп. Иосиф Волоцкий основал свой собственный Волоцкий монастырь, в котором он игуменствовал 37 лет.

Направление монашеской жизни этой обители резко отличалось от взглядов на монашество преп. Нила Сорского. В то время, как преп. Нил смотрел на иночество как на полное отречение от мира, отрицал всякую церковно-административную деятельность монахов, преп. Иосиф считал, что монашество должно стоять во главе всей церковной жизни и должно быть рассадников церковных властей, считал монахов самым совершенным классом верующих.

Таким образом, преп. Нил является представителем созерцательного направления русского монашества, т.е. подвига полного отречения и духовного самосовершенствования, а преп. Иосиф является представителем практического направления в русском монашестве. Иосиф стремился сосредоточить в монастырях все церковное образование, для чего требовалось высокое материальное обеспечение. Иосиф Волоцкий говорил: “Без вотчин но будет в монастырях честных старцев, а не будет честных старцев, кого брать на епископию и на митрополию? Ино в вере будет поколебание”.

Сам преп. Иосиф был внешне сановитый игумен, видной наружности, начитанный и красноречивый, у которого все Писание было “на край языка”, как описывает его житие. Пользовался большим влиянием не только на своих монахов и простых людей, но также и на бояр и самого царя.

Ученики Иосифа составили вскоре сильную партию в монашестве, так называемых иосафлян и вступили с почитателями Нила в замечательную полемику, коснувшуюся вотчин и других живых вопросов жизни этого времени (см. “Ж.М.П.”, 1955, 10.).