Издалека было видно, что это бомж. Шёл он нетвёрдой, какой-то вихляющейся походкой: то ли уже с утра был пьян, то ли болели ноги. Чёрные густые всклокоченные волосы, многодневная щетина, грязная одежда - всё говорило о его неустроенности и бесприютности.

Я сидела в машине и ожидала мужа, который понёс на пятый этаж продукты моей матери. А потом мы должны были ехать дальше по своим делам.

Бомж приближался, обвешанный какими-то потёртыми сумками и грязными пакетами и вдруг, поравнявшись с машиной, неожиданно наклонился и, просунув голову в открытое окно, сказал:

Дай хлебца!

Меня резануло это слово - «хлебца»: так не скажет тот, кто притворяется или попрошайничает без нужды. Он был голоден. Но, когда всклокоченная, с запутавшимися травинками в волосах голова его приблизилась ко мне, когда он произнёс «дай хлебца!», я растерялась: у меня в машине не было ничего съестного...

Нету хлебца, - сказала я, а сама лихорадочно стала думать, что же ему дать. «Денег дать? - промелькнула мысль. - Но у меня нет мелких, только 50 рублей, не давать же бомжу 50 рублей, это уже слишком!» (Вот в такие неожиданные моменты и проявляется суть человеческая - как будто можно человека накормить меньшей суммой! Как щедры мы на 5, 10 рублей и как горды бываем тогда своей щедростью!) Ни слова не сказав больше, он отошёл от машины и побрёл дальше своей странной вихляющейся походкой, а я смотрела на него в зеркало заднего вида и соображала:

«Развернуть машину, догнать его, дать ему 50 рублей, пусть купит себе поесть! Но как я обращусь к нему: мужчина, гражданин? Что скажу? Может, это просто пьяница, зачем я так волнуюсь, подумаешь! Всё равно пропьёт!»
А в ушах звучали его слова: «Дай хлебца!»

Человек всё удалялся, и вот его уже не видно за поворотом. А я так и не тронулась с места. Вышел муж, и мы поехали дальше. Я всё смотрела по сторонам, надеялась увидеть вихляющую походку и лохматую шевелюру.

Прошло несколько дней, и совесть моя не то чтобы успокоилась, а была погребена под сотней текущих дел и проблем. А ещё через некоторое время я получила письмо из Белоруссии от моей одноклассницы. Среди прочих новостей была и такая: «Умер твой двоюродный брат Саша, умер страшно...»

И вот я мысленно в городке моего детства. Наш деревянный дом, крепкая дубовая лестница на чердак - там у нас, детей, свой «дом», там решаются все проблемы, рассказываются секреты, там мы играем в разные настольные игры. Чердак весь наполнен и пропитан нашими детскими тайнами.

Саша не был мне братом - моя тётушка Мария вышла замуж за вдовца с ребёнком. Когда Сашина мать умерла, ему было 4 года. Потом в семье родились общие дети: девочки Лариса и Таня.

Тётушка Мария была классической мачехой, именно такой, какими их описывают в сказках: она обожала своих дочерей и люто ненавидела Сашу. Он ей мешал, лишал покоя и душевного равновесия. К несчастью, Саша страдал энурезом, и это ещё больше усугубляло его положение. Конечно, тогда мы такого слова не знали, но зато часто наблюдали такую сцену: тётушка Мария тычет Саше в лицо мокрой простынёй или хлещет его ею по голове - при всех девчонках, чтобы ему было стыдно. А он и не плачет даже, ему действительно стыдно, и на лице его виноватая улыбка, и не улыбка даже, а подобие её, просто оскал. Потом это как-то постепенно прошло.

Мы росли, учились в разных школах, но виделись часто и были дружны. Саша был незлобив, умел поддерживать игру, хранить тайну, не портил никакой компании. Он очень любил своих сестёр, а вот мачеха не могла дождаться того часа, когда избавится от него.

После окончания 8 класса его отправили учиться в приборостроительный техникум в Днепропетровск, подальше от дома. Стоит отметить, что наш городок находился в 100 км от Бреста, где были учебные заведения на любой вкус: от ПТУ до вузов. Потом следы его затерялись: после окончания техникума его направили на работу в Киев, потом была армия, потом он женился... А потом я и вовсе потеряла его из поля зрения - дороги наши разошлись.

Тётушка рассказывала, что звонила его жена, жаловалась, что пьёт.

Да он такой урод с детства, - отвечала ей тётушка, - ещё в Днепропетровске пристрастился.

Неужели она искренне не понимала того, что именно она отправила 14-летнего мальчика подальше от дома, от родных, от хоть какого-то присмотра?

Вспоминаю детство. Он мог часами сидеть в углу комнаты, ожидая, когда я закончу играть скучные гаммы, этюды. Я знала, чего он ждёт: как только я закрою крышку пианино, он с виноватой улыбкой попросит: «Сыграй Полонез Огинского, а?» Обязательно вот это «а» в конце, оно меня всегда бороло.

Господи, - деланно возмущаюсь я, - снова «Полонез» Огинского! Когда ты уже продвинешься дальше?
- Сыграй, а? - повторял он.

А я уже и так снова открывала крышку пианино, но меня начинало заносить: я уже была захвалена и перехвалена педагогом и воображала себя настоящей пианисткой - добивалась изящной вязи ноктюрнов и мазурок Шопена, а тут снова и снова Полонез Огинского, уже основательно мне надоевший.

Ну, ладно, последний раз! - снисходительно соглашалась я.

Через много лет, перейдя уже на последний курс университета, я видела его в последний раз (тогда я ещё и не знала, что в последний). Он приехал на несколько дней из Киева, где работал и жил с семьёй, был сильно выпившим и всё с той же виноватой детской улыбкой попросил:

Сыграй Полонез Огинского, а?

А когда я играла, он плакал, но эти слёзы тогда меня совсем не тронули, слёзы пьяного мужчины...

Я думаю сейчас: чему только нас не учили в жизни! Интегралам, устройству доменных печей. Мы заучивали километровые формулы органических веществ. Мы, девочки, наряду с мальчиками изучали на уроках труда слесарное дело, составляли электрические цепи, чинили утюги...

Но никто не учил нас любви. Простой любви, апостольской: «да любите друг друга»! Мало того, само слово «любовь» связывалось тогда с чем-то взрослым, постыдным...

А я? Научила ли я сама кого-нибудь вот этому: любите друг друга?

Одноклассница пишет: «Незадолго до смерти Саши я случайно столкнулась с ним на улице, мы поравнялись и встретились с ним глазами: он меня узнал, но не остановился... Вид его был удручающим: грязный, в туфлях на босу ногу. Чёрные густые всклокоченные волосы, многодневная щетина, затравленный взгляд. Шёл он какой-то вихляющейся нетвёрдой походкой - то ли пьян, то ли болен... В руках какие-то грязные авоськи...»

Он вернулся в родной город, где его никто не ждал: там уже не было не только тех, кто его любил, но и тех, кто его ненавидел... Одинокий, никому не нужный, он замёрз на скамейке в сквере... Ему было 57 лет.

Господи, спаси нас от равнодушия!
Господи, научи нас любви!

Валентина Акишина, Краснодарский край

На «Курсере» - одном из самых успешных проектов по массовому онлайн-обучению - свои курсы выкладывают 108 университетов со всего мира. С недавнего времени Россию на этой платформе представляют Высшая школа экономики, МФТИ и СПбГУ. Из каких этапов состоит создание онлайн-курса и как сделать его привлекательным для международной аудитории? T&P поговорили об этом с авторами и кураторами российских курсов.

Тарас Пустовой

руководитель Лаборатории инновационных образовательных технологий МФТИ

Евгения Кулик

руководитель Центра развития образовательной среды НИУ ВШЭ

С чего все начинается

Евгения Кулик: «Coursera не дает возможности любому желающему выложить свой курс: платформа работает не с отдельными людьми, а с университетами. Платформа очень тщательно отбирает партнеров: университет, с которым она планирует заключить договор, должны порекомендовать уже участвующие в проекте вузы. Качество курсов отслеживается командой Coursera, но в основном его гарантирует сам университет».

Участие Coursera

Степень участия Coursera зависит от того, насколько сами вузы этого хотят. Платформа лишь задает структуру, которой должны придерживаться все участники.

Тарас Пустовой: У Coursera есть внутренний курс для преподавателей, к которому допускается выделенный вузом менеджер. Там даются рекомендации и рассказывается о том, как примерно должен выглядеть курс. В дальнейшем Coursera без необходимости не вмешивается в процесс. Она всегда готова помочь, если на платформе что-то не работает, но не занимается созданием контента. То, каким будет курс, зависит скорее от преподавателя.

Евгения Кулик: Можно вступить в сообщество преподавателей и методистов платформы, где открыт доступ к богатой коллекции методических материалов. Кроме этого, есть англоязычные форумы, на которых активно обсуждаются различные аспекты разработки курса - они доступны пользователям, у которых есть статус преподавателя.

Алла Лапидус: Курсера оставляет довольно большой простор для творчества. Вам не скажут, должен ли преподаватель в кадре сидеть или стоять, на сколько пикселей должна быть картинка и как лучше делать слайды. Но что касается структуры, здесь более или менее все определено. У курса должно быть описание, вступительный ролик, поясняющий содержание, программа недельных лекций, которые в свою очередь должны быть разбиты на видеофрагменты по 8–12 минут. Весь процесс обучения, как советует Coursera, не должен занимать больше 10–12 недель, потому что иначе участники заскучают и бросят занятия. Кроме того, нельзя обойтись без заданий на каждую неделю. Тексты лекций и методических материалов должны быть доступны слушателям.

О команде

Онлайн-курсы создаются силами не одного преподавателя, а целой команды людей, у каждого сотрудника - своя функция. Обычно эта команда формирует особую образовательную лабораторию, где результаты каждого этапа сводятся в цельный курс.

Евгения Кулик: Мы понимаем, что имидж университета на международном ресурсе связан прежде всего с личностью профессора, а также с той дисциплиной, которую университет предлагает студентам всего мира. За концепцию курса полностью отвечает преподаватель. Сотрудники нашего центра помогают ему выбрать наилучшие методические приемы, подходы к тому, как организовать проверку знаний или оформить видео. Но окончательное решение - за преподавателем.

Тарас Пустовой: Задача нашей лаборатории - снять с преподавателей максимум тех проблем, которые они могли бы не решать: технические вопросы, набор конспектов, организация видеосъемки, контроль сроков и синхронизация всех участников. За каждым курсом закреплен куратор, который следит за выполнением этой черновой работы. А преподаватели занимаются только наукой и педагогикой. И кроме этого, когда начинается курс и нужно общаться на форуме, преподаватели отвечают на самые сложные вопросы, а на остальные - работающие с нами студенты (у кого уже есть хотя бы три курса физтеха) и аспиранты.

Алла Лапидус: У нас только формируется подразделение, которое будет заниматься онлайн-образованием и созданием роликов для Курсеры. Но уже сейчас очевидно, кто, помимо преподавателей и куратора, должен в него входить. Обязательно нужно, чтобы был специалист по презентациям, slide-maker. Речь идет не просто о человеке, который хорошо знает PowerPoint и умеет пользоваться программами по визуализации, - он должен быть еще и художником. Мы, ученые, конечно, умеем делать слайды, но это совершенно не тот уровень. Например, чтобы создать хорошую анимацию «Движение ДНК в электрофорезе», наша сотрудница потратила целый рабочий день. А если бы за дело взялся профессионал, мы бы сэкономили время, и результат, возможно, был бы даже лучше. Необходимо иметь в команде человека, которому можно рассказать о своих идеях, a он смог бы их качественно визуализировать. А еще хотелось бы выработать собственный стиль университета. Кроме slide-maker’a, нужны оператор, режиссер и программист. Записывать материал, конечно, можно по-разному. Но современные программы позволяют делать интерактивные лекции, когда преподаватель взаимодействует с тем, что происходит на экране: может выделять самое важное, помечать места пауз, дорисовывать что-то для большей наглядности. Просто говорящая голова в сочетании со слайдами - это скучно.

Запись видео

В отличие от записи обычных лекций, где главная задача оператора - правильно выставить кадр, а затем стать незаметным, чтобы не мешать преподавателю, создание роликов для Coursera - это целый постановочный процесс.

Алла Лапидус: Камера накладывает дополнительную ответственность. Тут же стоят люди, которые слушают каждое твое слово. Один говорит: «Надо, чтобы все было очень серьезно», а другому хочется наоборот, чтобы было очень весело. К тому же кажется, что запись не переделать, - забываешь, что есть монтаж, что потом можно подправить, переписать и теперь даже не надо заботиться о пленке. Если в аудитории можно перевести взгляд с одного слушателя на другого, здесь приходится смотреть прямо в камеру - и люди от страха стоят перед ней с каменным лицом, чего быть не должно. Вообще, оказалось, что запись даже маленького фрагмента требует очень много времени. Так, например, запись нашего вступительного видеоролика проходила в знаменитом коридоре СПбГУ. По правилам Coursera, продолжительность ролика не должна превышать 2,5 минут. Я написала текст. Мы выбрали хороший солнечный день и спокойное время для съемки. И тем не менее процесс занял около часа: то свет не так падал, то я споткнулась на каком-то слове, то на заднем фоне вдруг возникла и громко заговорила группка студентов.

Визуализация

Лучшие курсы на Coursera - те, где вовсю используются возможности мультимедиа. Например, интерактивные тесты или мультфильм, объясняющий работу нейронной цепи.

Тарас Пустовой: В рамках Coursera интересное - значит уникальное именно для этого курса. Это может быть, например, виртуальная лабораторная работа, где процесс бы полностью соответствовал законам физики, а не просто какой-то шарик по экрану бегал. На создание такого инструмента для одной недели курса нужно порядка 300 000 рублей и большое количество времени. Мы уже делаем нечто подобное. И более того, я считаю, что такие задачи могут стать точкой кооперации разных вузов.

Евгения Кулик: Я думаю, что трендами в онлайн-обучении в ближайшее время будут геймификация и использование симуляторов. Пока у нас нет таких курсов, но это наверняка было бы интересно.

Алла Лапидус: Мы сделали целый ролик в лаборатории, потому что изучение геномного проекта начинается именно там. Кроме того, в своих курсах мы планируем использовать анимацию и очень лаконичные презентации. Наша задача - сделать курс максимально простым для восприятия и в то же время на высоком уровне.

Задания

Задания для Coursera должны быть понятны людям по всему миру. Вторая проблема - проверить решение у сотни и даже тысячи человек.

Тарас Пустовой: Обычные физтеховские задачи для онлайн-курса нужно адаптировать. Выяснилось, что если просто предложить задания из учебника, то треть участников их поймет двояко. Вот, например, если сказано «Оцените заряд», то тут можно взять одну формулу и оценить заряд по модулю, но кто-то подумает, что речь о заряде знака - и тогда будет пользоваться совершенно другой формулой. Очень много времени преподаватели потратили на то, чтобы переформулировать условия так, чтобы все было однозначно. Проверить же решения у нескольких сотен или даже тысяч участников вручную, конечно, нельзя. Coursera предлагает шаблоны программ, помогающих оценивать задания автоматически, а мы их усовершенствуем в соответствии со своими целями. Но некоторые задания, имеющие несколько вариантов решения, проверять не было возможности. Хотя если речь идет о финальной контрольной работе, которую писали около ста человек, это вполне реально. В любом случае мы собираемся продолжать эксперименты с тем, как сделать проверку наиболее точной.

Алла Лапидус: С третьей лекции слушатели начнут выполнять реальный проект по анализу геномых данных микроорганизмов. Причем это будет групповая работа. Слушатели будут работать с реальными данными и на практике осуществлять то, о чем будет рассказано в лекциях. Мы запланировали три похожих задания - природа генома накладывает свои ограничения и мы подобрали микроорганизмы с разными особенностями геномов.

Проверка выполнения домашних заданий будет проводиться с использованием ресурсов самой платформы Coursera или образовательных платформ Rosalind или Stepic, разработанных в Санкт-Петербурге.

Евгения Кулик: В массовых открытых онлайн-курсах недоступен только один инструмент - экспертная оценка работы студента преподавателем. Если студентов тысячи, то преподаватель сделать этого не сможет. На Coursera есть два способа проверять знания: тесты и взаимное оценивание студентами друг друга. При этом платформа позволяет очень сложно и тонко настроить систему. Например, можно разным вопросам задать разный вес, разрешить повторное прохождение теста со штрафными баллами или без них, учитывать в качестве итогового результата лучший или последний и т.п. Разработка точной и объективной системы оценивания - показатель профессионализма преподавателя.

Использование онлайн-инструментов предполагает знание технологий обучения, качественные инструменты не делаются по наитию. Например, для создания валидного теста преподавателю необходимо знать основы теории тестирования. То же самое с взаимным оцениванием работ. Если преподаватель разработал и объяснил студентам четкие и логичные критерии, если привел наглядный пример, если каждый студент при этом понял, что и почему считается в эссе «правильным» и «хорошим», а что - нет, то взаимное оценивание будет не только объективным инструментом, но и важным этапом обучения, рефлексии по поводу своих собственных результатов и своего прогресса в курсе.

Мотивация

Coursera, как и другие онлайн-курсы, абсолютно лояльна к своим слушателям, и системы наказаний за пропущенный «урок» этой платформой не предусмотрены. Тем не менее есть участники, которые получают не первый сертификат об окончании курса, а кто-то срывается после первых занятий.

Тарас Пустовой: Сейчас нет каких-то точных данных, как повысить мотивацию учеников. Мне кажется, это всегда зависело от человека. Хотя есть и очевидные принципы. Чтобы слушатели прошли курс до конца, нужно правильно подбирать аудиторию (если человек не знает, что такое квадратное уравнение, трудно с ним что-либо обсуждать), периодически шевелить этих людей и не забывать отвечать на вопросы на форуме - по опыту мы знаем, что участник ждет ответа в течение суток, потом его интерес угасает.

Евгения Кулик: Есть исследования, показывающие, что прохождение полного курса зависит от трех переменных - личности профессора, трудности и длительности обучения. Причем связь с трудностью и длительностью не линейная, как можно было бы предположить. Сейчас в нашем университете начаты исследования, которые, как мы надеемся, помогут выстраивать адаптационные модели обучения студентов в дистанционных курсах. По-моему, это очень интересная и перспективная тема, но пока о результатах говорить преждевременно.

Нас никто не учил радости, и мы не умеем дарить друг другу радость, делиться радостью. Но вот защищаться, пинаться и подкалывать каждый умеет прекрасно и совершенствует это, считая силой и достоинством. Но от кого мы защищаемся? От другого ли? Чаще от самих себя, но боимся признаться себе в этом и ищем виноватых на стороне. Кто угодно, только не мы. Ну, конечно, не мы, это столб, о который мы стукнулись, виноват, что у нас плохое настроение! А мы сами хорошие, добрые, милые… конечно, если нас не трогать!

А если тронуть? Трудно принять себя таким, какой ты есть. Хочется выглядеть лучше, и не только в глазах окружающих, но и в своих - вот ведь в чем штука-то. А сейчас проникнемся священным ужасом к ящику Пандоры, который есть не что иное, как наш ВНУТРЕННИЙ МИР. А заглядывать в этот ящик - ой, как страшно! Лучше его зарыть подальше и забыть о том, что он есть. Это ведь забыть легко, не правда ли, милейшие мои читатели…

И чем же мы занимаемся? Надев тысячу и одну маску, мы боремся за жизнь. А под жизнью чаще всего понимаем… Ну, какие будут предположения? Да, фантазия у вас, дорогие мои!.. Так вот под жизнью чаще всего понимаем возможность безбоязненно пнуть соседа.

И ведь получается! Вернее, кажется, что получается. А на самом деле…

Как удивительно устроена жизнь! Когда читаешь о том, что жизнь - зеркало, что с нами поступают так, как мы сами поступаем или могли бы поступить с другими, или: как мы позволяем с собой поступать - думаешь: «Да, это понятно!» Но почему-то понятно только до тех пор, пока не включается удивительный механизм забывания. А потом ящик Пандоры захлопывается, и все начинается сначала.

Итак, мы двулики и неоднозначны.

Давайте сделаем небольшое лирическое отступление к другой книге. А именно «Создаем Пространство радости». Даже немного процитируем: «Пространство радости состоит из наших энергий: энергии нашего движения, наших мыслей, наших чувств. То есть триединство: тело, дух, душа - в этом пространство вкладывают все лучшее, первозданное, вечное, животворящее.

Ослабляет и уменьшает сферу радости - ограничение. Пространство радости от этого превращается в сдутый шарик… Уже не вы живете в нем, а оно боязливо прячется где-то в уголках памяти, в редких светлых и ярких днях в слабом порыве как следует потянуться весенним солнечным утром.

Теперь хорошая новость: есть способы вернуть себе свою сферу радости. Мы будем вновь учиться тому, о чем забыли в процессе нашей жизни. Учиться снова жить, как в детстве. Жить в радости. Учиться возвращать себе состояние счастья! Учиться создавать это состояние счастья и радости в себе и вокруг себя - в том Мире, в котором мы живем. Учиться создавать, строить, творить пространство счастья, радости и любви!» Что к этому можно добавить? То, что без Пространства радости не построить Пространства любви или то что Пространство радости с таким же успехом убивает и отчуждение от себя, неверие себе, и нелюбовь к себе хорошему. Захочется ли вам радоваться рядом с человеком, который не очень-то искренен и в любой момент из красавицы может превратиться в чудовище? Не-ет, вот то-то и оно. А поскольку каждый из нас почти двуликий Янус - выводы делай те сами.

И что же вы так пригорюнились? Ящичек Пандоры открывать еще рано. Так что бояться не нужно. Вообще пока делать ничего не нужно. Просто немного подумать, поразмышлять, разве это не любимое занятие?

Вот и темку я вам подкину соответствующую…

ЛЮБОВЬ И РАДОСТЬ НА СТРАЖЕ СЧАСТЬЯ

Кто-то из великих сказал: красота спасет Мир. И постоянно изобретаются всевозможные способы «спасения» Мира. Просто каждый третий то Чип, то Дейл. И никто как-то не подумал, что спасать его и не нужно. Представьте себе, что вам немного зябко и тоскливо, и одиноко, и, как мы уже говорили, жизнь не удалась… Разве вас нужно спасать? Отнюдь, вам просто нужны любовь и радость. Именно они, эти две прекрасные феи делают страшное смешным, тусклое ярким, обычное прекрасным. И мир спасать не надо. Его нужно всего-навсего наполнить Любовью. Только Любовь может изменить все: и Мир, и всех нас. Любовь к самому себе, Любовь к этому прекрасному Миру, в котором мы живем. Только ЛЮБОВЬ. ГОТОВЫ ли вы любить?

«Поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой» - вот формула Любви. Вот мы и подошли вплотную к вопросу Пространства любви.

Даже не знаю с чего начать. Моя восторженность по этому вопросу тут же насторожит скептиков, а вялый и наукообразный рассказ отпугнет всех остальных. А потому мы сейчас поставим один уникальный эксперимент. Слышу, слышу… Эксперименты на людях запрещены. Но, дорогие мои, вы каждый день экспериментируете над собой так, что всем высшим силам вместе взятым такое просто не под силу. Поэтому один ма-аленький и совершенно безопасный экспериментик никак повредить не может. Разве то немного растормошит ваши спящие эмоции, но именно этого я и добиваюсь всякими обходными путями. По команде: «Подъем!» - душа, к сожалению не просыпается… Итак, эксперимент.

Сядьте поудобнее и вспомните, пожалуйста, когда последний раз предстоящий день вызывал у вас улыбку и жгучий интерес? Ну, ладно не жгучий, просто вы с удовольствием предвкушали новое утро и предстоящую жизнь? Так, подумаем… Может встать, тогда легче будет?.. Идите назад во времени, неделя, месяц, год… М-да… какая длинная, длинная и безрадостная оказывается штука жизнь. А теперь вторая часть опыта, вспомните самый мрачный день и час на прошлой неделе. Ух ты, какая точность! И чем же был наполнен этот ваш выдающийся мрачный день? Страхом, сомнениями, ревностью и завистью, жаждой денег и славы? Тут уж у каждого свой неповторимый набор. И не надо смущаться и отрицать. Нет, если очень хочется поотрицать, поотнекиваться, это можно. Опять же и на душе полегчает. А пока вы пытаетесь убедить себя в чем-то совсем неубедительном, я сделаю еще один неутешительный вывод. Все вышеперечисленное - это корни страдания. Страдания нашей жизни растут из отрицательных эмоций и дурных мыслей.

Из этих же корней растут все другие страсти, в которых гибнут люди. Люди сами, своими чувствами и эмоциями губят себя.

Вспомните, как прекрасен Мир в детстве! Каждый день приносил что-то новое, интересное. Каждый новый день начинался с чувства радости. Куда все это делось? А никуда. Просто мы загнали эти чувства в такие глубины души, что теперь и сами-то найти не можем. Под тяжелой и дурно пахнущей тиной сокрыто несметное богатство жизни интересной, радостной и неповторимой… Но кто ж будет в болото нырять за кладом?

Вот и теряем мы свое Пространство радости. Взрослея, теряем чувство прекрасности этого Мира, чувство неповторимости себя, потому что в унылости и злобе все, в общем-то, очень похожи. Все становится серым и обыденным. Мы теряем чувства Любви к себе, а заодно и к Миру - прощай, Пространство любви. А без любви и радости, вы уж извините меня за некоторую мистичность, ни здоровья, ни удачи в этой жизни не видать! Потому что без радости и любви эта жизнь вызывает сначала уныние, потом депрессию, а потом и отвращение. Результат - букет болезней и отвращение к себе, да и ко всему окружающему. Вот такая картина.

А теперь, вот с этой самой трагично-раздраженной маской давайте вернемся к тем далеким годам, когда Пространство радости еще сияло радугой вокруг каждого из нас. Когда мы излучали любовь, и Мир отвечал нам взаимностью. Погрузитесь в эти воспоминания, впитайте атмосферу, той единственно возможной, реальной и прекрасной жизни. Возможно, вам захочется вернуть себе это богатство. Да? Тогда начнем выкачивать болото (только чур, не в чужой огород, за собой тоже убирать надо).

СЛОВО - ВЕРШИНА СМЫСЛА

Давайте-ка, дорогие мои, задумаемся: откуда вдруг на книжном рынке появилось столько литературы об убийствах, изнасилованиях, криминале? И почему она пользуется таким бешеным спросом? Мы ведь с вами какие книги лучше всего покупаем? Детективы и любовные романы. Почему? Да потому что находим в них себя, свои переживания, свои эмоции. Прожить их наяву не всякий рискнет, а вот пробежать по книжным страницам и якобы любить, побеждать, дать волю гневу или гордыне - это пожалуйста. И все нам кажется игрушечным, ненастоящим, все не важно…

Но поднимите голову от погони за справедливостью на сто тридцать четвертой странице и вы увидите, что вокруг кипят такие же страсти только настоящие, задевающие, способные повернуть жизнь в другую сторону. От них уже не спрячешься за текст, за чужое слово, за пустую фантазию. Мимо настоящей жизни пройти трудно - невозможно, и если мы пытаемся незаметно для себя «как в книжке» проскочить, оттолкнуть кого-то, не заметить чужого чувства - ничего не получается.

Остановимся на этом самом «незаметно для себя». Как это у нас чаще бывает? С одной стороны, мы говорим: словом можно убить. С другой, совершенно не замечаем, как делаем это сами. Как сеем вокруг себя боль, как наносим другим раны - ну, не замечаем, и все. А зачем? Пока нас не ранят. Тогда удивляемся: «за что»? Вроде, я никому ничего плохого не сделал! Так? К сожалению, именно так. Вот и подумалось мне: как же нам с вами научиться создавать вокруг себя другое пространство? Такое, где словом можно ТВОРИТЬ. И не «что-то» и «как-то», а самую прекрасную, самую счастливую жизнь, которая только и может быть в Пространстве Любви.

На звание мастера я ни в коем случае не претендую. Как и вы, я сама пока только учусь, так что настраивайтесь на совместное творчество. Творческий потенциал методов, о которых я вам поведаю, глубок и бесконечен так же, как и творческий потенциал нашего с вами человеческого воображения. Не путать с пустыми фантазиями, о несбыточном…

Далеко не все, представленное в этой книге, почерпнуто мной из собственного опыта. Скорее, это собрание наиболее простых, практичных и полезных идей и техник, с которыми я познакомилась в процессе своего обучения. Я применяла их большую часть своей жизни, порой открывая эти методы чисто интуитивно.

И если вы жаждете практиковаться, считайте, вам повезло: в этой книге вы найдете много различных техник. Только, нетерпеливые мои, не надо пробовать «все и сразу». Не надо, ради бога, «расшибать себе лоб» в поисках счастливого существования, а то и само существование может стать чрезвычайно болезненным. Достичь наилучшего результата вы сможете, двигаясь постепенно, медленно и последовательно. Как говорится, «поспешайте не торопясь». Двигайтесь легко, с удовольствием. Пробуйте, наблюдайте, и вы обязательно отыщете техники, которые подходят именно вам.

Из книги Галины Муравьевой «Притяжение любви»

Перед смертью в возрасте 39 лет Блез Паскаль внес огромный вклад в физику и математику, особенно в области понимания состояния вещества, геометрии и вероятности.

Однако его работа будет влиять не только на сферу естественных наук. Многие поля, которые мы теперь классифицируем под заголовком социальной науки, действительно выросли из области его знаний.

Интересно, что многое было сделано Блезом в подростковом возрасте, а что-то – в возрасте 20 с небольшим. Будучи взрослым, вдохновленным религиозным опытом, он фактически начал двигаться в направлении философии и теологии.

Прямо перед смертью он упорядочил фрагменты частных мыслей, которые позже будут выпущены в виде коллекции под именем Пензе.

Хотя книга в основном является рассуждениями математика о жизненном выборе веры и убеждений, более любопытная вещь заключается в ясных размышлениях о том, что значит быть человеком. Это по сути схема нашей психологии задолго до того, как психология стала формальной дисциплиной.

В ней есть достаточный материал для размышления, который Паскаль цитирует, рассматривая человеческую природу с разных точек зрения, но одна из ее самых известных мыслей точно суммирует суть его аргумента:

«Все проблемы человечества связаны с неспособностью человека спокойно сидеть в одной комнате».

По словам Паскаля, мы боимся молчания бытия, мы боимся скуки и вместо этого выбираем бесцельное отвлечение, но не можем не убежать от проблем наших эмоций в ложные удобства ума.

Проблема, по сути, заключается в том, что мы никогда не познаём искусство одиночества.

Опасности связи с другими

Сегодня, как никогда, мысль Паскаля звучит правдоподобно. Если есть одно слово, которое способно описать прогресс, достигнутый за последние 100 лет, этим словом будет связанность.

Информационные технологии доминируют в нашем культурном направлении. От телефона, радио, телевизора и до Интернета мы нашли способы сблизить всех нас, обеспечивая постоянную всемирную связь.

Я могу сидеть в своем офисе в Канаде и транспортировать своё изображение и голос практически в любую точку, где есть Skype. Я могу быть на другой стороне мира и все еще знать, что происходит дома, просто нажав несколько клавиш.

Я не думаю, что мне нужно лишний раз подчёркивать преимущества всего этого. Но и недостатки также начинают проявляться. Помимо нынешних разговоров о конфиденциальности и сборе данных, возможно, есть еще более пагубный побочный эффект.

Теперь мы живем в мире, где мы связаны со всем вокруг, кроме себя самих.

Если замечание Паскаля о нашей неспособности спокойно сидеть в комнате с самими собой относится к человеческому состоянию в целом, то проблема, безусловно, выросла на порядок за последние десятилетия.

Логика, конечно, соблазнительна. Зачем быть одному, если это теперь совсем необязательно?

Ну, ответ заключается в том, что никогда не быть одиноким - это не то же самое, что никогда не чувствовать себя одиноким. Хуже того, чем менее комфортно вы чувствуете себя в одиночестве, тем больше вероятность того, что вы не узнаете себя. И тогда вы потратите еще больше времени, чтобы избежать сфокусированности в другом месте. В этом процессе вы будете зависимы от тех же технологий, которые должны были освободить вас.

Просто потому, что мы можем использовать шум мира, дабы блокировать дискомфорт бытия наедине с собой не означает, что этот дискомфорт исчезнет сам по себе.

Почти все считают, что знают себя. Они думают, что знают, как себя чувствуют и чего хотят, и каковы их проблемы. Но правда в том, что очень мало людей действительно понимают всё это. И те, кто на подобное действительно способен, первым подтвердит насколько непостоянное самосознание и сколько времени требуется, чтобы разобраться в нём.

В сегодняшнем мире люди могут продолжать свою жизнь без попыток разобраться во всех масках, которые они носят; и на самом деле многие люди так и поступают.

Мы все меньше знаем о том, кто именно мы есть, и это большая проблема.

Скука как способ стимуляции

Если мы вернемся к основополагающим принципам — и это тоже затрагивает Паскаль, наше отвращение к уединению - это отвращение к скуке.

По своей сути, это не обязательно зависимость от телевизора как от чего-то уникального, ибо мы не зависим от большинства стимуляторов просто потому, что преимущества перевешивают недостатки. Скорее, мы действительно зависим от состояния скуки.

Почти все, что контролирует нашу жизнь нездоровым образом, находит свое начало в нашем осознании того, что мы боимся своего ничтожества. Мы не можем себе представить как это «просто быть», а не что-то делать. И поэтому мы ищем развлечения, ищем компанию, и если сталкиваемся с неудачей, преследуем еще более высокие цели.

Мы игнорируем тот факт, что никогда не сталкиваться с этим небытием — то же самое, что никогда не сталкиваться с самим собой. И именно поэтому мы чувствуем себя одинокими и озабоченными несмотря на то, что тесно связаны со всем остальным вокруг нас.

К счастью, есть решение. Единственный способ избежать этого страха, как и любого другого – это посмотреть ему в лицо. Позволить скуке взять вас туда, куда она хочет, чтобы вы могли справиться с тем, что есть, что действительно происходит с вашим чувством себя. Вот когда вы услышите себя, подумайте, и именно тогда вы научитесь задействовать части вас, которые маскируются отвлечением.

Красота этого заключается в том, что, преодолев этот первоначальный барьер, вы поймете, что одиночество не так уж ужасно. Скука может обеспечить свою собственную стимуляцию.

Когда вы окружаете себя моментами одиночества и тишины, вы становитесь близко знакомы с вашим окружением таким образом, который принудительная стимуляция не позволяет. Мир становится богаче, наносные слои начинают исчезать, и вы видите вещи, какими они есть на самом деле, во всей их целостности, во всех их противоречиях и во всей их загадке.

Вы узнаете, что есть другие вещи, на которые вы способны обратить внимание, а не только то, что указывает вам шум на поверхности. Просто потому, что тихая комната не кричит от волнения, как идея погрузиться в кино или телешоу, не означает, что в ней нет глубины для изучения.

Иногда направление, в котором это одиночество ведет вас, может быть неприятным, особенно когда речь заходит о самоанализе — ваши мысли и ваши чувства, ваши сомнения и ваши надежды — но в долгосрочной перспективе это гораздо приятнее, чем убегать от всего этого даже не осознавая, что вы есть.

Охватывающая скука позволяет вам открывать новинку в вещах, которые вы не знали; это как снова стать ребенком, смотрящим на мир в первый раз. Она также разрешает большинство внутренних конфликтов.

Выход за рамки

Чем сильнее усложняется мир, тем больше стимулов есть для нас выйти за пределы нашего собственного ума, чтобы заниматься им.

Хотя обобщение Паскаля о том, что неприятие одиночества является корнем всех наших проблем, может быть преувеличением, оно не является полностью неверным.

Все, что так сильно соединяло нас, одновременно и изолировало. Мы настолько заняты, что забываем стремиться к себе, что, в результате, заставляет нас чувствовать себя все более и более одинокими.

Интересно, что главная причина этого – не одержимость какой-то конкретной мирской стимуляцией. Этот страх ничтожества — наша склонность к состоянию небытия — скучен. У нас есть инстинктивное отвращение к простому бытию.

Не осознавая ценности уединения, мы не замечаем того факта, что, когда появляется страх перед скукой, он может фактически обеспечить свою собственную стимуляцию. И единственный способ справиться с ним – иметь определённое время, будь то раз в день или раз в неделю — просто сидеть с нашими мыслями, чувствами, в тишине и неподвижности неподвижности.

Самая древняя философская мудрость в мире звучит так: познай себя. И есть веская причина, почему это так.

Не зная самих себя, практически невозможно найти здоровый способ взаимодействия с окружающим нас миром. Не потратив время на то, чтобы понять себя, мы не сможем построить свою дальнейшую жизнь.

Быть одному и соединяться внутри - это умение, которому нас никто не учит. В этом заключается ирония, ибо мало что может сравниться с данным навыком по важности.

Одиночество не может быть решением всего, но это, конечно же, начало.

Владимир Соловьев, работавший в качестве корреспондента на семи войнах, поделился своим опытом со слушателями Школы журналистики им. В. Мезенцева. Он рассказал о том, к чему нужно морально готовиться перед командировкой в «горячую точку» и как остаться в живых.

- Как вам удалось попасть в Югославию сразу после окончания университета?

Я попал на «горячую точку» почти сразу после университета, потому что учил сербохорватский язык. Тогда Югославия была потрясающе красивой страной. Тогда ещё была такая страна, сейчас ее не существует, она распалась. Это было действительно удивительно приятное место, наверное, единственная страна, где так любят Россию. У меня мама когда-то занималась Болгарией и Югославией, поэтому я по этим стопам пошёл, выучил язык, написал диплом на факультете политических наук Белградского университета, объездил автостопом все эти республики. Там же познакомился с Виктором Ногиным, который тогда был корреспондентом Центрального телевидения СССР. Мы с ним даже были на последнем съезде Коммунистической Партий Югославии и видели, как начала разваливаться эта красивая страна, как поругались между собой лидеры коммунистических партий всех республик. Потом Ногин и Куринной погибли (1 сентября 1991 года во время войны между Сербией и Хорватией — С.Д.), из всех в тот момент действующих журналистов я был единственный, кто знал страну, язык. Таким образом, меня в 26 лет отправили собственным корреспондентом «Первого канала» в Югославию. В те времена очень жёстко фильтровали людей, чтобы отправить их собственными корреспондентами за рубеж. Для этого надо было всю жизнь усердно работать, в молодом возрасте это было невозможно. Обычно отправляли политических обозревателей высокого статуса, которые проявили себя за много лет работы. Иногда это были разведчики. Но это отдельная история: иногда совмещали эти профессии. Такое бывает в журналистском деле, когда под прикрытием журналистской работы работает внешняя разведка или военная разведка России. Так вот, никогда не было такого случая, что в 26 лет человека отправляли собственным корреспондентом, но случилось так, что меня вместе с Анатолием Кляном, оператором, который три года назад погиб от шальной пули в Донецке, отправили.

- Готовили ли вас к работе военным корреспондентом?

Я в 1990 году закончил факультет журналистики МГУ, тогда в мире все было тихо и спокойно. Нас никто не учил быть военными журналистами, хотя сейчас это обязательно. 15 декабря здесь, в Доме журналиста, прошел день памяти погибших журналистов. Мы говорили как раз о том, что надо проводить курсы поведения журналистов в экстремальных ситуациях. Не только на войне, а, например, во время стихийных бедствий: цунами, землетрясение, наводнение. Кроме всего прочего, надо обращать внимания на условия, которые были введены после «Норд-Оста» - как вести себя журналистам, освещающим теракты: что-то говорить можно, а что-то нельзя, террористы тоже смотрят телевизор и слушают радио, и таким образом им можно подыграть. Очень часто отправляли молодых, совершенно не обученных ребят куда-то в районы боевых действий, и, к сожалению, иногда это заканчивалось печально. Там должны работать люди, которые уже имеют какой-то опыт. Саша Сладков с канала "Россия" - бывший военный, он когда надевает каску и бронежилет, как родной вписывается во все окопы, его не поймаешь ни в один прицел. Он уже знает, как себя вести и как со всеми общаться, он сразу со всеми брат. А Волошин (Антон Волошин, журналист ВГТРК, п огиб в 2014 году на востоке Украины. - С.Д. ) , например, попал первый раз на войну, вышел на дорогу делать стэнд-ап и все, нарвался на обстрел. Мы ведь когда закончили университет, нас никто не учил. Но тогда нам с Кляном повезло, мы не погибли, хотя мы практически 7 лет в этом пробыли. В Югославии за те войны погибло около сотни журналистов, но именно про наших коллег не известны окончательные подробности. Мы сделали фильм "Последняя командировка" памяти Виктора Ногина и Геннадия Куриного. Какие-то подробности мы в фильме рассказали, но окончательного решения их судеб до сих пор нет. Нам удалось повесить поминальную доску на здание телецентра. Когда-то я, Клян, Куринной и Ногин вместе выпивали местные крепкие напитки, а теперь вот я остался один из четверых…

- В каких условиях вам приходилось работать?

У нас корпункт был в Белграде, в относительно мирном городе, мы туда и семьи привезли, но в стране была объявлена блокада. Блокада такая, что не было еды, лекарств, не летали самолёты, не проходили денежные переводы. Бензина нам выдавали по 25 литров на машину в месяц, поэтому мы тогда даже занимались "международной контрабандой бензина" из Венгрии. Заполняли несколько канистр, набивали ими джип и пытались провезти через венгерскую границу. Таможенники у нас их отнимали — вобщем, приключения с беготней.

Одна за одной возникали тогда войны. Тогда ещё не было мобильных телефонов, каждое утро на меня выходила центральная аппаратная Первого канала. Я выходил на машбюро, где сидели дамы, печатающие на машинках, и писал заявление на командировку: «Просьба разрешить уехать нам с Анатолием Кляном на 4 дня в Боснию для освещения ситуации вокруг Сараево». Мне потом звонили и говорили: «Да, вам подтверждена командировка». Все, мы уезжали на 4 дня, никакой связи. Абсолютно в автономном варианте - машина, мы и камера. Ехали, слушали по радио, что где происходит. А когда я работал в программе «Время», война шла в Чечне. У нас все парни обязательно дежурили там по 2 недели, никто не отказывался. Жили мы там в поезде с плацкартными вагонами рядом с военной частью. Чего только не было в этих вагонах — народ расслаблялся по-всякому. Некоторые не могли даже в эфир выйти, просто падали. Война — снимали стресс разными способами. Ну и про работу не забывали, конечно. Мало того, что никто из парней не отказывался ехать, так еще и многие девчонки тоже хотели поехать, и некоторые ехали. Просто для девушек там вообще не было условий для жизни: ни душа, ничего толком не было. Но некоторые пробивались и тоже дежурили. То есть если ты находишься в этой структуре, а серьезная работа в серьезной программе, такой как «Время», «Вести» - это не то, что полувоенная жизнь, это другой образ жизни. В любой момент, в любую секунду тебя могут поднять. Машина у подъезда, вперед. А куда едешь - не очень понятно.

- Расскажите о своей самой неожиданной поездке.

У меня было 60 с лишним командировок вслед за Путиным, и никогда точно не знаешь, куда едешь. Сразу после приезда надо понять что происходит, снять все нужные моменты, записать стэнд-ап, интервью, все это смонтировать и через спутник передать в редакцию. Если не успел, значит виноват. И вот однажды я напросился отдохнуть: у корреспондентов кремлевского пула есть такое дежурство, когда президент находится в своей резиденции в Сочи. Корреспонденты живут в Дагомысе, в прекрасном комплексе на берегу моря, работы много нет. С утра приезжаешь, делаешь протокольные съемки: руку пожал, сказал пару слов. Потом картинку отправляешь в Москву и оставшиеся полдня купаешься в море — класс! И я все никак туда не попадал, в итоге сам напросился: «Ну сколько можно, дайте уже подежурить там, у моря!» И вот — полет с президентом. А тебе никогда не говорят, куда летишь и на сколько. Сказали, что президент будет поздравлять какую-то школу с первым сентября. Я в светлых штанах, легкой рубашке, в кармане паспорт и 500 рублей.

Прилетаем в Минеральные Воды, садимся в военный вертолет и летим куда-то над горами. Садимся в маленький аул практически, как выяснилось потом, в Карачаево-Черкессию. Речка, красота, горы. Детишки уже из школы выходят, как вдруг садятся два вертолета, оттуда высыпают какие-то люди. Школьники и учителя ничего не знают, никто же заранее не предупреждает. И мы идем в эту школу, все заходят все обратно в классы. Мы выставляем камеры и молча ждем. Они все говорят: «Что происходит, вы вообще кто, откуда свалились?» Мы думаем, что президент вот-вот войдет, и тут нам говорят: «Сворачиваемся, уходим, президент не войдет». И мы уходим.

Пресс секретарь [ президента] Громов Алексей Алексеевич рассказал нам про теракт в Беслане, из-за которого президент развернулся и улетел в Москву. Нас привозят на вертолетах в Минеральные воды, мы выходим, а на взлетной полосе уже стоит наш самолет. Можно было в него сесть и улететь в Сочи, но мы все начали звонить в Москву, потому что никто не знает, где мы находимся. Я звоню в редакцию и докладываю: «Я вот тут». Они говорят все бросать, нанимать машину и ехать в Беслан, а со мной еще были ребята с разобранной спутниковой тарелкой, можно было сразу включаться. И в тот момент мне так не хотелось туда ехать: я представил, что школу захватили террористы, я представил себе, что там будет. Я просто силой себя заставил не сесть в самолет, который улетал в Сочи. Мы поехали в Беслан и первые стали включаться. Все четыре дня провели около школы. Нас было 7 человек, все вещи в Дагомысе, проливной дождь. У нас был очень шустрый звукооператор, который сейчас, к сожалению, уже мертв, Боря Морозов. Уникальный человек, который мог достать что угодно. Он ушел в темноту и пригнал откуда-то два микроавтобуса, в которых мы и жили эти дни. А местные нам осетинские пироги носили.

- Если бы тогда террористы вызвали вас на переговоры, вы смогли бы пойти?

Думаю да. Вечером второго дня меня будит Дмитрий Песков и говорит: «Где у тебя ребята? Поехали». Сажают нас в машину, спереди и сзади бронетранспортёры. Смотрю по столбам - заезжаем в Ингушетию, а все террористы были ингушами. С осетинами у них, скажем так, жизненный спор. Мы приезжаем в администрацию, ставим камеру и записываем: нам приводили матерей и отцов этих террористов, одного за другим, и они нам в камеру говорили: «Сынок, не надо, отпусти детей». Нашу кассету потом каким-то образом переписали в электронный файл и передали террористам, но они не отозвались на призывы своих родных. Потом через какое-то время я видел, как их трупы рядком лежат около школы. И в «Норд-Осте», и в Беслане была такая грань… Ты вроде как стоишь вне этой ситуации и можешь свободно дышать, решать что-то для себя, но как только ты перешагнул эту грань, ты уже заложник. Эта грань очень тонкая, но она абсолютно меняет всю жизнь, поведение и все остальное.

- Расскажите о моменте, когда вы были ближе всего к смерти, будучи военным корреспондентом.

Ну, много было всяких историй. В Сараево, например, был опасный проспект, который простреливался со всех сторон, и мы туда-сюда бегали несколько раз. Мне потом уже рассказали снайперы, что они должны были нас пристрелить, но почему-то отвлеклись. Много чего разного было, в Чечне нас чуть с оператором не пристрелили свои же, когда мы забыли пароль, возвращаясь на военную базу. В общем, нам повезло, мы не были ни разу ранены, около нас даже близко ничего не взрывалось. Но, как я уже говорил, Анатолий Сергеевич все-таки получил шальную пулю в Донецке, и при этом еще говорил: «Камеру, камеру держать не могу». Это были его последние слова… Тяжело.

- Как вы считаете, что помогло вам не только выжить, но и не получить ни одного ранения, поработав на 7 войнах?

Масса каких-то таких тонкостей вырабатывается постепенно. Мы постепенно выясняли на своих ошибках, каким образом добираться до точек, где происходят самые важные события, до людей, которые участвуют или руководят этими событиями. Постепенно познакомились с нужными людьми. Со временем начинаешь понимать, что, например, чем дальше от фронта, тем строже на чек-поинтах стоят кордоны: делать им нечего, они все такие в новой форме, с автоматами. Нельзя, ничего нельзя, вообще. Только подъезжаешь ближе к фронту, так снимай что хочешь — там надо воевать, а не отпугивать журналистов. Я в разных регионах поработал, в том числе, когда была предыдущая Интифада в Израиле, Ближний Восток, сектор Газа. Там вообще классные условия для российских журналистов, потому что и арабы, и евреи очень любят их, вообще никаких проблем. А, скажем, на Югославских войнах нас очень сильно любили сербы, хорваты любили не очень, а мусульмане, национальность такая, любили нас совсем не сильно, потому что были русские добровольцы, которые воевали против них в Боснии. Конкретного фронта там нет: едешь на машине, спускаются с гор какие-то вооруженные люди без каких-либо знаков отличия. Останавливают машину и говорят: «Выходи из машины. Кто вы такие?». «Русские журналисты».

Некоторые приказывали перекреститься — православные заканчивают крест на одном плече, а католики на другом, и из-за этого реально могли расстрелять. Тут надо было понимать, что язык отличается у тех, и у других, и иногда по выговору человека можно было понять, к кому он относится. Совершенно другая история с войной в Чечне. Существует поговорка: "Ты выглядишь на миллион долларов". И мы выглядели так: любого из нас можно было посадить в яму, и потом нас выкупили бы за миллион долларов, как моих друзей, Романа Перевезенцева и Вячеслава Тибелиуса. Они сидели в яме чуть ли не три месяца, пока их не выкупили. Мы вели переговоры, общались со многими ныне покойными террористами.

В каждой ситуации надо иметь какой-то опыт. Где-то нужно остановиться, потому что понятно, что картинка может и будет красивой, но оттуда что-то прилетит. Нужно понимать варианты общения с вооружённых людьми, успеть вовремя откуда-то уехать, вовремя понять, что дальше не надо. А где-то, наоборот, надо. Когда-то мы с известным журналистом Борисом Костенко ехали по Посавинскому коридору: с одной стороны бомбили хорваты, с другой — мусульмане, а это единственная дорога. Не доезжая до этого коридора, мы решили пообедать — война войной, а обед по расписанию. Да и кормили, в общем, достаточно хорошо и вкусно. Мы остановились прямо на улице, нам все накрыли, и вдруг у меня возникло ощущение, не буду говорить, каким местом почувствовал, что надо уезжать. Мы не доели ничего, сели в машину, отъехали, и вдруг по радио сообщают, что в этот ресторан попал танковый заряд. Иногда интуиция помогает, но это надо как-то настроить себя на другой образ жизни. Проезжая 100-200 километров от мирной жизни, оказываешься в совершенно другом мире, где надо вести себя по-другому, действовать по-другому, по-другому соображать. О таких вещах надо рассказывать, и я надеюсь, что мы сделаем что-то такое при Союзе журналистов.

- Оправдывает ли зарплата военного корреспондента все риски?

В служебном договоре нет строчки «Военный корреспондент». Военным корреспондентом журналист считается только в тот момент, когда он работает на войне. Сейчас, я надеюсь, они получают достойные прибавки за эти командировки. Не могу сформулировать даже сколько это, могу сказать, как это было, например, когда мы в Чечню ездили. Дежурство по две недели считалось так: одну неделю ты каждый день дополнительно получаешь 30 долларов, а вторую неделю по 100. Невзирая на то, идет ли там штурм Грозного, или дни достаточно спокойные. Считалось, что одну неделю ты просто так там болтаешься, а одна неделя боевых действий. Так намного легче для бухгалтерии. Там особо не на что было тратить, так что мы возвращались примерно с тысячью долларов. При этом я знаю, например, что корреспонденты CNN, которые сидели и ждали бомбежек в Ираке, получали по 1000 долларов в день. У всех разные условия.

- Предусмотрены ли доплаты за ранения?

У журналистов есть страховка, причем довольно большая. Если человек погиб, очень хорошие деньги выплачивают, и если ранен, все, конечно, восполняется, и еще журналист получает какие-то премии. Когда мы работали, сначала страховки вообще не было. Потом взяли какую-то смешную: если я с крыльца упаду и головой ударюсь, это восполнится, а если попадет пуля, то нет. Нам, конечно, выдали жилеты, но мы их с собой возили в багажнике и надевали только для стэнд-апов. Потому что это бессмысленно: из снайперской винтовки пуля все равно пробивает насквозь.

Довольно ли вы тем, что вам выпала возможность поработать в качестве военного корреспондента? Хотели бы вы чего-то избежать?

От судьбы не уйдешь. Может быть, каких-то вещей действительно хотелось бы избежать, но, еще раз говорю, от судьбы не уйдешь, поэтому так складывается, что если надо ехать, то надо ехать.