Кто ищет в свободе не свободу, а что-то другое, рожден быть слугой.

Алексис де Токвиль

Имя Токвиля обычно не фигурирует среди зачинателей социологии. Такая недооценка крупного мыслителя представ­ляется мне несправедливой.

Впрочем, есть у меня и еще одна причина для того, чтобы об­ратиться к анализу его идей. Изучая Монтескье - так же как и Конта, и Маркса - я сделал сердцевиной своего анализа связь между экономикой и политическим строем, или государством, и регулярно исходил из интерпретации названными авторами того общества, в котором они жили. Я старался толковать мысль социологов, исходя из диагноза, поставленного ими сво­ему времени. Однако в этом отношении Токвиль столь же отли­чается от Конта, сколь И от Маркса. Вместо того чтобы прида­вать первостепенное значение либо всему, что относится к про­мышленному развитию, как это делает Конт, либо явлениям, связанным с капитализмом, как поступает Маркс, Токвиль в ка­честве первичного факта рассматривает феномен демократии.

Наконец последней причиной, объясняющей мой выбор, служит то, как сам Токвиль определял свое творчество, или, говоря современным языком, способ его постижения социоло­гии. Токвиль исходит из детерминации определенных струк­турных черт современных ему обществ, а затем переходит к сравнению разновидностей этих обществ. Что касается Конта, то он обращал внимание на индустриальный характер обще­ства и, не отрицая некоторого своеобразия, связанного с теми или иными национальными и континентальными особенностя­ми, подчеркивал признаки, свойственные всем индустриаль­ным обществам. Определив индустриальное общество, он счи­тал возможным на основании данного им определения вычле­нить признаки политической и интеллектуальной организации, присущие любому индустриальному обществу. Маркс характе­ризовал капиталистический строй и устанавливал некоторые феномены, которые должны были обнаруживаться во всех ка­питалистических обществах. Конт и Маркс сходились в том, что оба настаивали на существовании родовых черт любого об-

щества - будь то индустриального или капиталистического, - недооценивая диапазон вариаций, который допускает индуст­риальное общество или капиталистический строй.

Напротив, Токвиль, констатируя некоторые признаки, вы­текающие из сущности любого современного или демократи­ческого общества, добавляет, что при этих общих основаниях наблюдается плюрализм возможных политических режимов. Демократические общества могут быть либеральными и могут быть деспотическими. Они могут и должны приобретать раз­ный характер в Соединенных Штатах или в Европе, в Герма­нии или во Франции. Токвиль выступает по преимуществу как социолог-компаративист, стремящийся путем сопоставления разных обществ, принадлежащих к одному и тому же виду или типу, выявить в них значительное.

Если в англосаксонских странах Токвиль считается одним из наиболее крупных политических мыслителей, равных Мон­тескье в XVIII в., то социологов во Франции он никогда не ин­тересовал. Дело в том, что современная школа Дюркгейма - наследница творчества Конта. Поэтому французские социоло­ги ставили акцент на феноменах общественной структуры в ущерб политическим. Возможно, по этой причине Токвиль не был среди тех, кого причисляли к мэтрам.

1. Демократия и свобода

Токвиль написал две главные книги: «Демократия в Амери­ке» и «Старый режим и революция». Посмертно был опубли­кован том его воспоминаний о революции 18 4 8 г. и его пере­ходе в министерство иностранных дел, а также переписка и речи. Но главное - две большие книги, одна из которых по­священа Америке, другая - Франции, представляющие собой, так сказать, две дощечки диптиха.

Книга об Америке призвана дать ответ на вопрос: почему в Америке демократическое общество оказалось либеральным? Что касается «Старого режима и революции», то в этой книге автор стремится ответить на вопрос: почему Франции на пути к демократии было столь трудно поддерживать политический ре­жим свободы?

Таким образом, с самого начала следует определить поня­тие демократии, или демократического общества, почти повсе­местно встречающееся в работах Токвиля, так же как при ана­лизе идей Конта и Маркса я начал с уяснения понятий «инду­стриальное общество» и «капитализм».

Задача, в сущности, не очень простая, поскольку можно ска­зать, что Токвиль постоянно употребляет слово «демократия»,

" ни разу вместе с тем не определив четко его смысл. Чаще всего он обозначает этим словом скорее конкретный тип общества, чем конкретный тип власти. Выдержка из книги «Демократия в Америке» ярко демонстрирует манеру рассуждения Токвиля:

«Если вам представляется полезным обратить интеллекту­альную деятельность человека и его мораль на нужды матери­альной жизни и употребить их на создание материального бла­госостояния; если вам кажется, что разум более выгоден для людей, чем дарование; если ваша цель состоит в воспитании вовсе не героических добродетелей, а мирных навыков; если вы предпочитаете видеть пороки, а не преступления, меньше находить возвышенных действий, с тем чтобы меньше встре­чаться со злодеяниями; если для вас достаточно жить в благо­получном обществе, не стремясь к обществу блестящему; ес­ли, наконец, основная цель правительства, по вашему мнению, заключается вовсе не в том, чтобы придать всей нации как можно больше могущества или славы, а в том, чтобы обеспе­чить всех индивидов, из которых слагается нация, как можно большим благополучием и избавить их от нищеты, - в таком случае уравнивайте положения людей и создавайте правление демократии. Если уж нет больше времени выбирать и вас вле­чет высшая, сверхчеловеческая сила, не спрашивающая ваших желаний, к одному из двух правлений, старайтесь по крайней мере извлечь из него все то хорошее, что оно может дать, и, зная присущие ему добрые побуждения, так же как и дурные склонности, стремитесь ограничить действие вторых и развить первые» (Œvres complètes, t. I, 1-er vol., p. 256).

Этот фрагмент - очень красноречивый, полный риториче­ских антитез - характеризует стиль, манеру письма, а в ко­нечном счете - само мышление Токвиля.

По его мнению, демократия есть уравнивание условий жиз­ни. Демократическим можно считать общество, в котором боль­ше не существует различий между сословиями и классами, в котором все индивиды, составляющие коллектив, равны в соци­альном плане. Отсюда отнюдь не вытекают ни интеллектуаль­ное равенство (предположить его было бы абсурдным), ни ра­венство экономическое (по Токвилю, невозможное). Социаль­ное равенство означает, что нет наследуемого различия обще­ственного положения и все виды деятельности, профессии, звания, почести доступны каждому. Таким образом, в самой идее демократии заключены одновременно социальное равен­ство и тенденция к одинаковому образу и уровню жизни.

Однако если такова сущность демократии, то понятно, что правлением, приспособленным к обществу равенства, будет такое правление, которое Токвиль в других фрагментах назы­вает демократическим. Если нет фундаментальных различий в

условиях существования между членами коллектива, то нор­мальным оказывается суверенитет всех индивидов.

Есть также определение демократии, данное Монтескье и другими авторами-классиками. Если общество суверенно, то участие всех в выборе управляющих и в исполнении власти есть логичное выражение общества демократического, т.е. уравнительного.

Кроме того, в обществе, где равенство есть закон, а харак­тер государства определяет демократия, приоритетная цель за­ключается в благосостоянии большинства. Это общество, кото­рое считает идеалом не могущество или славу, а процветание и спокойствие, можно было бы назвать мелкобуржуазным. И Токвиль как потомок знатного рода колеблется в своих суж­дениях о демократическом обществе между строгостью и снисходительностью, между недомолвкой сердца и нереши­тельным согласием разума 1 .

Если такова характеристика современного демократическо­го общества, то, я полагаю, можно понять главную задачу Ток-виля с помощью Монтескье - автора, о котором сам Токвиль говорил как об образце для себя в период написания книги «Демократия в Америке». Главная задача Токвиля - решение одной из проблем, поставленных Монтескье.

По Монтескье, республика или монархия представляют со­бой или могут представлять собой умеренные режимы, в усло­виях которых сохранена свобода, в то время как деспотизм, или неограниченная власть одного, по сути своей не является и не может быть умеренным режимом. Тем не менее между этими двумя умеренными режимами - республикой и монар­хией - имеется принципиальная разница: равенство есть принцип античных республик, тогда как неравенство сословий и положений составляет сущность современных монархий или по меньшей мере французской монархии. Монтескье, следо­вательно, считает, что свобода может быть сохранена двумя путями или в двух типах общества: в небольших республиках античности, где наивысшая ценность - добродетель и где ин­дивиды как можно более равны и должны быть таковыми, и в современных монархиях - больших государствах, где высоко развито чувство чести и где неравенство положений предста­ет, так сказать, даже условием свободы. В самом деле, по­скольку каждый считает себя обязанным оставаться верным долгу, вытекающему из его положения, власть короля не вы­рождается в абсолютную, неограниченную власть. Другими словами, в условиях французской монархии - такой, какой ее воспринимал Монтескье, - неравенство выступает одно­временно движущей силой и гарантией свободы.

Однако при изучении Англии Монтескье встретился с но­вым для него феноменом представительного режима. Он кон­статировал, что в Англии аристократия занималась торговлей и при этом отнюдь не коррумпировалась. Он, таким образом, ис­следовал либеральную монархию, основанную на представи­тельстве и примате торговой деятельности.

Замысел Токвиля можно рассматривать как развитие тео­рии английской монархии по Монтескье. Делая свои записи после Французской революции, Токвиль не может допустить, что основой и гарантией свободы в современных условиях служит неравенство положений, то неравенство, интеллекту­альные и социальные устои которого исчезли. Безрассудно стремиться восстановить авторитет и привилегии аристокра­тии, уничтоженной Революцией.

Таким образом, свобода в современных условиях, если го­ворить в стиле Бенжамена Констана, не может основываться, как это предполагал Монтескье, на различии корпораций и со­словий. Главным фактором становится равенство условий 2 .

Поэтому важнейшее положение Токвиля таково: свобода не может основываться на неравенстве, она должна базиро­ваться на демократической реальности с ее равенством усло­вий и быть защищена институтами, образец которых (полагал он) представлен в Америке.

Однако что он подразумевал под свободой? Токвиль, мане­ра письма которого отличается от стиля современных социоло­гов, не дал ее определения, исходя из каких-либо критериев. Но, по-моему, нетрудно уточнить, в соответствии с научными требованиями XX в., что именно он называл свободой. К тому же я думаю, что его понимание свободы очень сходно с тем, из которого исходил Монтескье.

Первая составляющая понятия свободы - это отсутствие произвола. Когда власть осуществляется лишь в соответствии с законами, индивиды в безопасности. Следует, впрочем, остере­гаться людей: они не настолько добродетельны, чтобы поддер­живать абсолютную власть, не коррумпируя ее; никому не нужно предоставлять абсолютной власти. Значит, нужно, как сказал бы Монтескье, чтобы власть останавливала власть, что­бы было множество центров принятия решений, политических и административных органов, уравновешивающих друг друга. А поскольку все люди - подданные, нужно, чтобы те, кто осуще­ствляет власть, были так или иначе представителями управляе­мых, их делегатами. Другими словами, нужно, чтобы народ, на­сколько это физически возможно, управлял самим собой.

Интересовавшую Токвиля проблему можно вкратце сфор­мулировать так: при каких условиях общество, в котором име-" ет место тенденция к единообразию судеб индивидов, может

не погрузиться в деспотизм? Или: как совместить равенство и свободу? Но Токвиль в такой же мере принадлежит социоло­гической науке, как и классической философии, с которой он связан через Монтескье. Чтобы понять суть политических инс­титутов, он поднимает вопрос о состоянии общества в целом.

По моим сведениям, Токвиль не знал работ Конта. Конеч­но, он слышал о них, но они, кажется, не сыграли никакой ро­ли в развитии его мысли. Не думаю, что он знал и произведе­ния Маркса. «Коммунистический манифест» пользуется боль­шей известностью в 1948 г., чем он пользовался в 1848 г. В 184 8 г. это был памфлет политического эмигранта, укрывше­гося в Брюсселе; нет доказательств того, что Токвиль знал сей безвестный памфлет, впоследствии прославившийся.

Что же касается феноменов, по мнению Конта и Маркса, существенных, а именно индустриального общества и капита­лизма, то, разумеется, Токвиль говорит и о них.

С Контом и Марксом, он сходится в признании того, так ска­зать, очевидного факта, что основными видами деятельности в современных обществах являются торговля и промышленность. Он говорит об этом, имея в виду Америку, и не сомневается, что подобная тенденция характерна и для европейских стран. Излагая свои мысли в стилистическом плане иначе, чем Сен-Си­мон или Конт, он также охотно противопоставлял общества прошлого, где преобладающей была военная деятельность, об­ществам своего времени, цель и миссия которых заключалась в обеспечении благополучия большинства.

Он исписал немало страниц, утверждая превосходство Аме­рики в сфере промышленности и никоим образом не недооце­нил основной черты американского общества 3 . Однако когда Токвиль пишет о преобладании коммерции и промышленности, он объясняет это преобладание в основном сравнительно с про­шлым и применительно к своей ведущей теме демократии. При этом он пытается показать, что деятельность в сфере промыш­ленности и торговли не возрождает аристократии традиционно­го типа. Неравенство судеб, предполагаемое самой деятельно­стью в области торговли и промышленности, не кажется ему противоречащим уравнительной тенденции, которая обнаружи­вается в современных обществах. К тому же фортуна в сфере коммерции, промышленности и движимости, если можно так выразиться, прежде всего непостоянна. Она не обеспечивает верности семьям, которые удерживают свое привилегирован­ное положение от поколения к поколению.

Вместе с тем между руководителем в промышленности и рабочими не создаются отношения иерархической солидарно­сти, существовавшие в прошлом между сеньором и крестьяна­ми или фермерами. Цдинственное историческое основание по­длинной аристократии - это собственность на землю и воен­ная профессия.

Поэтому в социологии Токвиля неравенство богатства, под­черкнутое, насколько это возможно, не противоречит фунда­ментальному равенству условий, свойственному современным обществам. Конечно, как указывает в одном месте своей книги Токвиль, если когда-нибудь в демократическом обществе вос­становится аристократия, это произойдет через посредство ру­ководителей промышленности*. Тем не менее в целом он не считает, будто современная промышленность порождает ари­стократию. Он скорее полагает, что неравенство богатства ста­нет уменьшаться по мере того, как современные общества бу­дут становиться более демократическими, тем более что форту­на в сфере промышленности и коммерции слишком ненадежна, чтобы быть источником прочной иерархической структуры.

Другими словами, наперекор катастрофическому и апока­липсическому видению развития капитализма, свойственному марксизму, Токвиль развивал, начиная с 1835 г., полувостор­женную, полубезропотную (скорее безропотную, чем востор­женную) теорию государства всеобщего благоденствия, или общую теорию обуржуазивания.

Интересно сопоставить три видения: Конта, Маркса и Ток­виля. Одно из них - организационное видение тех, кого се­годня называют технократами; второе - апокалипсическое видение тех, кто вчера был среди революционеров; третье - умиротворенное видение общества, где каждый кое-чем вла­деет и все или почти все заинтересованы в сохранении обще­ственного порядка. Лично я думаю, что из этих трех видений больше всего соответствует западноевропейским обществам 60-х гг. взгляд Токвиля. Ради справедливости следует доба­вить, что европейскому обществу 3 0-х г.г. более отвечала кон­цепция Маркса. Таким образом, остается открытым вопрос о том, какое из этих трех видений будет соответствовать евро­пейскому обществу 90-х г.г.

2. Американский опыт

В I томе «Демократии в Америке» Токвиль перечисляет причины, делающие американскую демократию либеральной. Это перечисление позволяет нам одновременно уточнить, ка­кой теории детерминант он придерживается.

Токвиль называет три рода причин, причем его подход в не­малой степени сходен с подходом Монтескье:

Случайная и своеобразная ситуация, в какой оказалось аме­
риканское общество;

Привычки и нравы.

Случайная и своеобразная ситуация - это одновременно географическое пространство, на котором обосновались при­бывшие из Европы иммигранты, и отсутствие соседних госу­дарств, государств враждебных или как минимум опасных. Американское общество до поры, описываемой Токвилем, имело исключительную выгоду вследствие минимума диплома­тических обязательств и военного риска. В то же время это общество было сотворено людьми, которые, обладая техниче­ским снаряжением развитой цивилизации, устроились на ог­ромном пространстве. Эта не имеющая аналогов в Европе си­туация - одно из объяснений отсутствия аристократии и при­дания первостепенного значения деятельности в промышлен­ной сфере.

Согласно современной социологической теории, условием образования аристократии, связанной с земельной собствен­ностью, служит нехватка земли. В Америке же территория столь необъятна, что нехватка исключена, и аристократиче­ская собственность не могла сложиться. У Токвиля эта идея уже встречается, но лишь среди многих других, и я не думаю, что она представляется ему основным объяснением.

Действительно, он скорее подчеркивает систему ценностей иммигрантов-пуритан, их двойное чувство равенства и свобо­ды и набрасывает теорию, согласно которой особенности об­щества объясняются его истоками. Американское общество будто бы сохраняет систему морали своих основателей, пер­вых иммигрантов.

Как примерный последователь Монтескье, Токвиль уста­навливает иерархию этих трех родов причин: географическая и историческая ситуации оказываются менее значимыми, чем законы; законы - менее важными, чем привычки, нравы и ре­лигия. В тех же условиях, но при других нравах и законах по­явилось бы другое общество. Анализируемые им исторические и географические условия оказались только благоприятствую­щими обстоятельствами. Истинными причинами свободы, кото­рой пользуется американская демократия, служат хорошие за­коны, а в еще большей мере привычки, нравы и верования, без которых там не было бы свободы.

Американское общество может служить европейским об­ществам не примером, а уроком, демонстрируя им, как в де­мократическом обществе обеспечивается демократия.

Главы, которые Токвиль посвятил американским законам, можно изучать с двух точек зрения. С одной стороны, молено задаться вопросом о том, насколько точно Токвиль понял ме­ханизм действия американской конституции того времени, в какой мере он предусмотрел ее изменения. Другими словами, молено провести приемлемое, интересное и обоснованное,исс­ледование, сопоставляющее интерпретацию Токвиля с други­ми толкованиями, которые давались и даются сегодня его эпо­хе 5 . Этого аспекта я не буду здесь касаться.

Второй возможный метод сводится просто к восстановле­нию основных направлений толкования американской консти­туции, предложенного Токвилем, с целью выявить его значе­ния для решения общесоциологической проблемы: какие зако­ны в демократическом обществе наиболее способствуют со­хранению свободы?

Прелсде всего Токвиль всячески подчеркивает выгоды, ко­торые Соединенные Штаты извлекают из федеральной приро­ды своего устройства. При федеральном устройстве можно так или иначе сочетать преимущества больших и малых госу­дарств. Монтескье в «Духе законов» уже посвятил главы это­му же принципу, позволяющему располагать силой, необходи­мой для безопасности государства, избегая неприятностей, свойственных большим скоплениям людей.

В книге «Демократия в Америке» Токвиль пишет:

«Если бы существовали только маленькие нации и вовсе не было бы больших, человечество, наверное, стало бы более свободным и более счастливым; но нельзя сделать, чтобы не было больших наций. Последнее обстоятельство вводит в мир новый элемент национального процветания - силу. Что толку в картине довольства и свободы, которую представляет собой жизнь народа, если он ежедневно чувствует себя незащищен­ным от возможности быть разгромленным или завоеванным? Что толку в фабриках и торговле, которые есть у одного наро­да, если другой господствует на морях и на всех рынках? Ма­лые народы нередко несчастливы совсем не потому, что они малые, а потому, что они слабые; большие процветают совсем не потому, что они большие, а потому, что сильные. Таким об­разом, сила для народа - это часто одно из главных условий счастья и самого существования. Отсюда следует, что, за иск­лючением особых обстоятельств, малые народы всегда конча­ют тем, что их насильственно присоединяют к большим или. они объединяются сами. Не знаю более жалкого состояния,

чем состояние народа, который не может ни защищаться, ни самостоятельно существовать без посторонней помощи.

С целью соединения разных преимуществ, вытекающих из больших или малых размеров народов, и была создана федера­тивная система. Достаточно взглянуть на Соединенные Штаты Америки, чтобы заметить все блага, которыми они пользуются в результате принятия этой системы. У больших централизо­ванных народов законодатель вынужден придавать законам единообразный характер, не учитывающий специфики местно­стей и нравов. Не зная досконально этой специфики, он мо­жет действовать только по общим правилам; люди тогда вы­нуждены приноравливаться к требованиям законодательства, т.к. законодательство совсем не умеет приспосабливаться к потребностям и нравам людей, и это важная причина беспо­койства и беды. Данного неудобства нет в конфедерациях» (ibid., р. 164 - 165).

Итак, Токвиль проявляет определенный пессимизм относи­тельно возможного существования малых народов, совсем не имеющих силы защищаться. Любопытно перечитывать сегодня этот отрывок, поскольку задаешься вопросом о том, что ска­зал бы автор с точки зрения своего видения деятельности че­ловека о неспособном защищаться большинстве народов, воз­никающих в мире. Впрочем, возможно, он пересмотрел бы об­щую формулу и прибавил бы, что народы, нуждающиеся в по­сторонней помощи, в известных случаях способны уцелеть, если международной системой созданы условия, необходи­мые для их безопасности.

Как бы то ни было, в соответствии с твердым убеждением философов-классиков, Токвиль настаивает на том, что госу­дарство должно быть достаточно большим и сильным для обеспечения своей безопасности и достаточно малым для того, чтобы законодательство можно было приспособить к разнооб­разию обстоятельств и социальных слоев. Такое сочетание учитывается только в федеральной или конфедеральной кон­ституции. Таково, по Токвилю, главное достоинство законов, которые выработали для себя американцы.

С безукоризненной проницательностью он понял, что фе­деральная американская конституция гарантирует свободное передвижение ценностей, лиц и капиталов. Другими словами, федеративный принцип в состоянии предотвратить создание внутренних таможен и помешать распаду общего экономиче­ского пространства, каким является американская территория.

Наконец, по Токвилю, «две главные опасности угрожают существованию демократий: полная зависимость законода­тельной власти от желаний избирателей, сосредоточение в

законодательных органах всех других форм управления» (ibid., р. 158).

Эти две опасности изложены в традиционных выражениях. Демократическое правление, По Монтескье или по Токвилю, не должно допускать, чтобы народ под влиянием каких бы то ни было страстных увлечений оказывал давление на решения правительства. А вместе с тем, по Токвилю, любой демократи­ческий режим стремится к централизации и концентрации вла­сти в законодательных органах.

Однако американская конституция предусматривает разде­ление законодательного органа на две палаты. Она установила должность президента республики, чему Токвиль в свое время не придавал значения, но что обеспечило относительную неза­висимость исполнительной власти от прямого давления изби­рателей или законодательных органов. Более того, в Соеди­ненных Штатах аристократию заменяет дух закона, т.к. ува­жение юридических норм благоприятно для сохранения сво­бод. Кроме того, Токвиль указывает на множество партий, которые, впрочем, как справедливо отмечает он, в отличие от французских партий не черпают вдохновения в идеологиче­ских убеждениях и не выступают в качестве сторонников про­тиворечащих друг другу принципов правления, а представляют собой организации по интересам, склонные к прагматичному обсуждению задач, встающих перед обществом.

Токвиль добавляет два других политических обстоятельст­ва - полуконституционных, полусоциальных, - которые спо­собствуют сохранению свободы. Одно из них - свобода ассо­циаций, другое - практическое ее применение, увеличение добровольных организаций. Как только в небольшом городке, в графстве или даже на уровне всего федеративного государ­ства возникает какая-То проблема, находится определенное число граждан, готовых создать добровольные организации с целью ее изучения, а в случае необходимости и решения. Идет ли речь о строительстве больницы в небольшом городке или о том, чтобы положить конец войнам, - какова бы ни была сте­пень значимости проблемы, добровольная организация посвя­тит досуг и деньги поискам ее решения.

Наконец, Токвиль обсуждает вопрос о свободе прессы. Пресса кажется ему перегруженной всякого рода негативны­ми материалами: газеты настолько злоупотребляют ими, что это может легко перерасти в произвол. Однако он тут же до­бавляет - и его замечание напоминает слова Черчилля о де­мократии: хуже вольности прессы есть единственный режим - уничтожение этой вольности. В современных обществах то­тальная свобода пока предпочтительнее тотального упраздне-

ния свободы. И между этими двумя крайними формами едва ли есть промежуточные 6 .

В третью категорию причин Токвиль объединяет нравы и верования. В связи с ней он развивает главную идею своего труда, касающуюся истолкования американского общества, которое он явно или неявно постоянно сравнивает с Европой.

Это фундаментальная тема: в конечном счете, условием свободы служат нравы и верования людей, а основой нравов выступает религия. Американское общество, по Токвилю, - это общество, сумевшее соединить религиозный дух с духом свободы. Если бы нужно было отыскать единственную причи­ну, по которой в будущем свобода вероятна в Америке и нена­дежна во Франции, ею стало бы, по мнению Токвиля, то об­стоятельство, что американское общество соединяет религиоз­ный дух с духом свободы, в то время как французское обще­ство раздираемо противостоянием церкви и демократии, религии и свободы.

Именно в конфликте современного сознания и церкви за­ложена конечная причина трудностей, с которыми во Франции сталкивается демократия в своем стремлении оставаться либе­ральной; и, напротив, в основе американского общества лежит близость ориентации религиозного духа и духа свободы.

«Я уже достаточно сказал, - пишет он, - чтобы предста­вить истинный характер англо-американской цивилизации. Она - продукт (и этот исходный пункт должен постоянно ос­таваться в поле зрения) двух совершенно разных элементов, которые часто в других местах оказывались в состоянии вой­ны, но в Америке их удалось, так сказать, слить друг с другом и замечательно сочетать, - я намерен говорить о религиозном духе и духе свободы.

Основатели Новой Англии были пылкими сектантами и в то же время экзальтированными новаторами. Умеряемые своими религиозными верованиями, они были свободны от каких бы то ни было политических предрассудков. Отсюда проистекают и две разные, но не противоположные тенденции, следы которых легко обнаружить повсюду - как в нравах, так и в законах».

«Таким образом, в мире морали все распределено по клас­сам, скоординировано, предусмотрено, предрешено. В мире политики все неспокойно, спорно, ненадежно. В одном мире - пассивное, хотя и добровольное послушание, в другом - не­зависимость, пренебрежение опытом, ревность ко всякой вла­сти. Вместо того чтобы вредить друг другу, эти тенденции, внешне столь противоположные, развиваются в согласии и, по-видимому, поддерживают одна другую. Религия видит в гражданской свободе благородное осуществление способно-

стей человека; в мире политики - поприще, отданное Созда­телем силам ума. Свободная и могущественная в своей сфере, удовлетворенная отведенным ей местом, религия знает, что ее владычество лучше устроено, если она правит, опираясь толь­ко на собственные силы, и господствует, не полагаясь на серд­ца. Свобода видит в религии соратника, разделяющего ее борьбу и ее победы, колыбель своего детства, божественный источник своих прав. Она взирает на религию как на охрану нравов, а на нравы - как на гарантию законов и залог собст­венного существования» (ibid., р. 42 - 4 3).

Выдержанный в архаичном, отличающемся от употребляе­мого нами сегодня стиле, этот фрагмент представляется мне замечательным социологическим толкованием способа, по­средством которого в условиях цивилизации англо-американ­ского типа могут сочетаться религиозная строгость и полити­ческая свобода. Сегодняшний социолог охарактеризовал бы эти феномены с помощью более утонченных понятий. Он до­пустил бы больше оговорок и пристрастий, но дерзание Ток-виля очаровывает. Как социолог он все еще продолжает тра­дицию Монтескье: пишет языком всех, понятен всем, более озабочен выражением идеи в литературной форме, чем увели­чением числа понятий и разграничением критериев.

Токвиль объясняет, опять-таки в «Демократии в Америке», чем отношение к религии и к свободе во Франции резко отли­чается от тех же отношений в Соединенных Штатах:

«Каждый день мне доказывают с весьма ученым видом, что в Америке все хорошо, за исключением как раз того религи­озного духа, которым я восхищаюсь, и я узнаю, что свободе и счастью человеческого рода по другую сторону океана не хва­тает только того, чтобы вместе со Спинозой верить в вечность мира и вместе с Кабанисом утверждать, что мозг выделяет мысль. На это мне поистине нечего ответить, кроме того, что произносящие такие речи не были в Америке и не видели ре­лигиозного и в то же время свободного народа. Их я ожидаю по возвращении оттуда.

Во Франции есть люди, взирающие на республиканские ин­ституты как на временное орудие своей власти. Они мерят на глаз громадное пространство, отделяющее их пороки и нище­ту от могущества и богатства, и они хотели бы попытаться за­валить эту пропасть, загромоздив ее развалинами. Эти люди так же относятся к свободе, как средневековые вольные това­рищества относились к королям. Они воюют ради собственной выгоды, несмотря на то что выступают под знаменами своей армии. Республика проживет еще довольно долгую жизнь, прежде чем они будут выведены из своего нынешнего состоя­ния низости. Я говорю не о них.

Но во Франции есть и другие, кто видит в республике по­стоянный и спокойный строй, нужную цель, которую идейно и нравственно поддерживают современные общества, и они искренне хотели бы подготовить людей к свободе. Когда те люди нападают на религиозные верования, они руководству­ются своим чувством, а не интересами. Без веры может обхо­диться деспотизм, но не свобода» (ibid., р. 307 - 308).

Этот замечательный в своем роде отрывок характеризует третью партию во Франции, у которой никогда не будет доста­точно сил для осуществления власти, ибо она одновременно демократична, благосклонна к представительным институтам или покорна им и враждебно относится к антирелигиозным на­строениям. А Токвиль - либерал, желавший, чтобы демокра­ты признали необходимую общность интересов у свободных институтов и религиозных верований.

К тому же, исходя из своих исторических познаний и со­циологического анализа, он должен был бы знать (и вероятно, знал), что это примирение невозможно. Конфликт между ка­толической церковью и современными умонастроениями во Франции традиционен, так же как сродство религии с демок­ратией в англо-американской цивилизации. Итак, остается лишь сожалеть о конфликте и одновременно выявлять его причины, трудноустранимые, ибо спустя век с небольшим по­сле написания книги Токвилем конфликт все еще не ликвиди­рован.

Таким образом, основной предмет рассуждения Токвиля - неизбежность поддержания в эгалитарном обществе, стремя­щемся к самоуправлению, моральной дисциплины, внедренной в сознание индивидов. Надо, чтобы для граждан подчинение дисциплине было естественным, а не внушалось бы просто страхом наказания. По мнению Токвиля, разделявшего по это­му вопросу позицию Монтескье, именно религиозная вера лучше всего другого создаст эту моральную дисциплину.

Помимо того что на жизнь американцев оказывают влия­ние религиозные чувства, американские граждане хорошо ин­формированы о делах своего города и извлекают пользу из своей гражданской образованности. Словом, Токвиль ставит акцент на роли американской административной децентрали­зации по контрасту с французской административной центра­лизацией. Американские граждане привыкают улаживать кол­лективные дела, начиная с уровня общины. Они, следователь­но, вынуждены обучаться самоуправлению в непосредственно окружающей их среде, которую они в состоянии знать лично; и тот же дух непосредственного общения со средой они про­стирают на дела государства.

Такой анализ американской демократии, конечно, отлича­ется от теории Монтескье, построенной на материале антич­ных республик. Сам же Токвиль считает, что его теория со­временных демократических обществ расширяет и обновляет концепцию Монтескье.

Во фрагменте, обнаруженном среди черновиков II тома «Демократии в Америке», он сравнивает свое истолкование американской демократии с теорией республиканского строя Монтескье.

«Не следует рассматривать идею Монтескье в узком смыс­ле. Сей великий человек хотел сказать то, что республика мо­жет существовать только посредством воздействия общества на самое себя. То, что он подразумевает под добродетелью, - это влияние морали, которое каждый индивид испытывает на себе и которое не позволяет ему нарушать права других. Ког­да победа человека над соблазнами есть следствие слишком слабого искушения или личного расчета, она не представляет­ся в глазах моралиста добродетелью, но возвращает нас к идее Монтескье, который говорил гораздо больше о результа­те, чем о причине, вызвавшей его. В Америке не добродетель возвышенна, а соблазн низок при одинаковом результате. Важно не бескорыстие, а интерес, который, разумеется, есть почти то же самое. Монтескье был, следовательно, прав, хотя и говорил об античной добродетели, и то, что он говорил о гре­ках и римлянах, распространяется также на американцев».

Этот фрагмент позволяет провести параллель между тео­рией современной демократии по Токвилю и теорией антично­го республиканского строя по Монтескье.

Конечно, есть существенные различия между республикой, рассматриваемой Монтескье, и демократией, анализируемой Токвилем. Античная демократия была эгалитарной и целомуд­ренной, но суровой и сражающейся. Граждане стремились к равенству, потому что отказывались придавать первостепен­ное значение соображениям торговли. Современная демокра­тия, напротив, представляет собой по существу общество тор­говли и промышленности. Невозможно поэтому, чтобы инте­рес не был в ней господствующим чувством. Именно на инте­ресе основывается современная демократия. Согласно Токвилю, принципом (в том смысле, который придавал этому слову Монтескье) современной демократии является, таким образом, интерес, а не добродетель. Однако, как указывается в этом фрагменте, интерес (принцип современной демократии) и добродетель (принцип античной республики) обладают об­щими элементами. Дело в том, что в обоих случаях граждане должны подчиняться дисциплине морали, а устойчивость госу-

дарства основывается на преобладающем влиянии нравов и ве­рований на поведение индивидов.

В общем, в «Демократии в Америке» Токвиль предстает социологом в стиле Монтескье, а можно было бы сказать - использующим два стиля, восходящих к Монтескье.

В работе «О духе законов» синтез разных аспектов обще­ства осуществляется с помощью понятия духа нации. Основ­ная задача социологии, по Монтескье, постижение целостно­сти общества. Токвиль, конечно, стремится уловить в Америке дух нации и пользуется для этого разными категориями, кото­рые разграничивал автор «О духе законов». Он определяет разницу между историческими и актуальными причинами, гео­графической средой и историческими традициями, действием законов и нравов. Для определения единственного в своем ро­де американского общества в его своеобразии совокупность этих элементов перестраивается. Описание необычного обще­ства достигается путем сочетания разных типов объяснения, характеризующихся большей или меньшей степенью абстрак­ции или обобщения.

Однако, как мы увидим дальше, при анализе II тома «Демок­ратии в Америке», Токвиль принимает во внимание и вторую задачу социологии и практикует иной метод. Он ставит более абстрактную проблему на высшем уровне обобщения - про­блему демократии в современных обществах, т.е. намечает се­бе изучение идеального типа, сравнимого с типом политическо­го режима в первой части книги «О духе законов». Отправляясь от абстрактного понятия демократического общества, Токвиль задается вопросом о том, какую политическую форму может принять это демократическое общество, почему в одном случае оно облекается в одну форму, а в другом случае - в другую. Иными словами, он начинает с определения идеального типа - демократического общества - и пытается методом сравнения выявить действие разных причин, переходя, как говорил он, от причин более общего порядка к более частным.

Как и у Монтескье, у Токвиля два социологических метода: первый ведет к созданию портрета конкретного коллектива, а второй ставит отвлеченную историческую проблему общества определенного типа.

Токвиль - отнюдь не доверчивый поклонник американско­го общества. В глубине души он верен иерархии ценностей, заимствованных у класса, к которому принадлежит, - фран­цузской аристократии; он глубоко чувствует посредствен­ность, отличающую цивилизацию этого порядка. Современной демократии он не противопоставил ни энтузиазм тех, кто ожи­дал от нее преобразования рода человеческого, ни враждеб­ность тех, кто видел в ней распад самого общества. Демокра-

тия, по его мнению, оправдывалась тем фактом, что она спо­собствовала благополучию большинства, но это благополучие лишено блеска и шума и не достается без политического и нравственного риска.

В самом деле, любая демократия эволюционирует к центра­лизации. Она, следовательно, переходит в некий деспотизм, рискующий переродиться в деспотизм отдельного лица. Де­мократия постоянно чревата опасностью тирании большинства. Любой демократический строй утверждает постулат: большин­ство право. И непросто бывает противодействовать большин­ству, злоупотребляющему своей победой и притесняющему меньшинство.

Демократия, продолжает рассуждать Токвиль, постепенно переходит в строй, генерирующий дух двора, при этом имеется в виду, что сувереном, которому будут угождать кандидаты на государственные посты, выступает не монарх, а народ. Однако льстить суверену-народу не лучше, чем льстить монарху. А мо­жет быть, даже хуже, поскольку дух двора в условиях демок­ратии - это то, что на обычном языке именуется демагогией.

Вместе с тем Токвиль вполне осознавал две значительные проблемы, которые вставали перед американским обществом и касались отношений между белыми и индейцами, а также между белыми и черными. Если существованию Союза и угро­жала какая-то проблема, то ею было рабство на Юге. Токвиль исполнен беспокойного пессимизма. Он думал, что по мере исчезновения рабства и установления между белыми и черны­ми юридического равенства между двумя расами будут возни­кать барьеры, порождаемые различными нравами.

В конечном счете, полагал он, есть только два решения: или смешение рас, или их разделение. Однако смешение рас будет отвергнуто белым большинством, а разделение рас после уничтожения рабства станет почти неизбежным. Токвиль предвидел ужасные конфликты.

Страницы, посвященные отношениям между белыми и ин­дейцами и написанные в обычном токвилевском стиле, позво­ляют услышать голос этого человека-одиночки:

«Испанцы спускают на индейцев собак, как на диких живо­тных. Они грабят Новый Свет так, как будто это взятый при­ступом город, - безрассудно и безжалостно. Но все разру­шить невозможно, и неистовство имеет предел. Остатки ин­дейского населения, избежавшие бойни, в конце концов сме­шиваются со своими победителями и принимают их религию и нравы. Поведение Соединенных Штатов в отношении индей­цев, напротив, проникнуто настоящей любовью к формально­стям и законности. Чтобы сохранить индейцев в диком состоя­нии, американцы никак не вмешиваются в их дела и обраща-

ются с ними как с независимым народом. Они совсем не по­зволяют себе занимать их земли без надлежащим образом оформленного посредством контракта приобретения, и, если случайным образом индейский народ не может больше жить на своей территории, они братски протягивают ему руку и са­ми уводят его умирать за пределы страны его предков. Испан­цам, которые покрыли себя неизгладимым позором, все же не удалось с помощью беспримерных гнусностей ни искоренить индейскую расу, ни даже предотвратить обретение ею тех же прав, какими обладают сами испанцы. Американцы Соединен­ных Штатов добились этого двойного результата удивительно легко, спокойно, законно, филантропически, не проливая кро­ви, не нарушая в глазах мировой общественности ни одного из основных принципов морали. Невозможно было бы истреб­лять людей, лучше соблюдая законы человечности» (ibid., р. 354 - 355).

В этом отрывке, где Токвиль не придерживается правила современных социологов - избегать оценочных суждений и иронии 7 , - проявляется его особая гуманность аристократа. Мы, во Франции, привыкли считать, будто гуманисты - лишь одни левые. Токвиль сказал бы, что во Франции радикалы, крайние республиканцы - не гуманисты, а революционеры, захмелевшие от идеологии и готовые ради своих идей посту­питься миллионами людей. Он осуждал левых идеологов, представителей французской интеллектуальной партии, но он осуждал и реакционных аристократов, тоскующих по оконча­тельно исчезнувшему порядку.

Токвиль - социолог, не перестававший наряду с описани­ем давать оценку. В этом смысле он продолжает традицию политических философов-классиков, которые не представляли себе анализа режимов без одновременной их оценки.

В истории социологии подход Токвиля оказывается доволь­но близким позиции классической философии в толковании Лео Штрауса 8 .

По Аристотелю, нельзя надлежащим образом объяснять тиранию, если не видеть в ней режима, наиболее далекого от идеала, т.к. подлинность факта неотделима от его качества. Стремиться описывать институты, не составив себе о них по­нятия, - значит упускать то, что определяет их как таковые.

Токвиль не порывает с этой практикой. Его описание Сое­диненных Штатов служит одновременно объяснением причин сохранения свободы в демократическом обществе. Он шаг за шагом показывает, что именно постоянно угрожает равнове­сию американского общества. Уже сама лексика Токвиля от­ражает его оценку, и он не считал, что поступает вопреки пра­вилам общественной науки, вынося приговор своим описани-

ем. Если бы его спросили об этом, он, вероятно, ответил бы - как Монтескье или, во всяком случае, как Аристотель, - что описание не может быть достоверным, если в нем нет сужде­ний, внутренне связанных с самим описанием: режим, будучи в самом деле тем, чем он оказывается по своему качеству, - тиранией, может быть описан только как тирания.

3. Политическая драма Франции

Создание книги «Старый режим и революция» напоминает попытку, предпринятую Монтескье, написавшим «Рассужде­ния о причинах величия и падения римлян». Это проба социо­логического толкования исторических событий. К тому же Токвиль, как и Монтескье, отчетливо представляет себе пре­делы социологического толкования. В самом деле, оба думают, что значительные события объясняются значительными причи­нами, но подробности событий невыводимы из структурных данных.

Токвиль изучает Францию под определенным углом зре­ния, думая об Америке. Он стремится понять, почему во Фран­ции столько препятствий на пути к политической свободе, хо­тя она является демократической страной или выглядит тако­вой, подобно тому как, изучая Америку, он занимался поиска­ми причин феномена обратного свойства, т.е. причин сохранения политической свободы: благодаря демократиче­скому характеру общества или вопреки ему?

«Старый режим и революция» есть социологическое толко­вание исторического кризиса с целью сделать описываемые события непостижимыми. С самого начала Токвиль наблюдает и рассуждает как социолог. Он не допускает мысли, будто ре­волюционный кризис - простая и чистая случайность. Он ут­верждает, что учреждения прежнего режима разрушались в тот момент, когда были подхвачены революционной бурей. Ре­волюционный кризис, добавляет он, отличался характерными признаками, т.к. развертывался наподобие религиозной рево­люции.

«Французская революция действовала в отношении этого мира точно так же, как религиозная революция поступает от­носительно иного мира. Она рассматривала гражданина вне всякого отдельного общества, абстрактно, подобно тому как религия рассматривает человека вообще, вне страны и време­ни. Ее инуересовало не только право отдельного гражданина Франции, но и общие обязанности и права людей в области политики. Таким образом, постоянно восходя к тому, что име­ло более общий характер, и, так сказать, к более естественно-

му общественному состоянию и правлению, она смогла выка­зать себя понятной для всех и достойной подражания сразу во многих местах» (ibid., t. Р, I er vol., p. 89).

Это сходство политического кризиса с разновидностью ре­лигиозной революции представляет собой, по-видимому, одну из особенностей великих революций в современных обще­ствах. Равным образом русская революция 1917 г. в глазах социолога, представляющего школу Токвиля, отличается той же самой особенностью: в сущности это была революция ре­лигиозная.

Полагаю, можно высказать обобщенное суждение: любая политическая революция заимствует определенные признаки религиозной революции, если она претендует на всеобщую значимость и считает себя средством спасения всего человече­ства.

Уточняя свой метод, Токвиль добавляет: «Я говорю о клас­сах, одни они должны населять историю». Это дословное его выражение, однако я уверен, что, если бы его опубликовал ка­кой-нибудь журнал, поставив вопрос, кому оно принадлежит, четыре человека из пятерых ответили бы: Карлу Марксу. При­веденное выражение представляет собой продолжение фра­зы: «Несомненно, мне могут указать на отдельных индиви­дов...» (ibid., р. 179).

Классами, решающую роль которых оживляет в памяти Токвиль, оказываются: дворянство, буржуазия, крестьянство и во вторую очередь рабочие. Различаемые им классы являются промежуточными между сословиями прежнего режима и классами современных обществ. Причем Токвиль не создает абстрактной теории классов. Он не дает их определения, не перечисляет их признаков, а рассматривает основные обще­ственные группы Франции при старом режиме и во время ре­волюции для объяснения событий.

Токвиль, естественно, приходит к выводу: почему учрежде­ния старого режима, разваливаясь во всей Европе, лишь во Франции вызвали революцию? Каковы основные феномены, проясняющие это событие?

Первый из них уже был косвенно исследован в «Демокра­тии в Америке» - это централизация и единообразие управле­ния. Конечно, Франция при прежнем режиме отличалась нео­быкновенным разнообразием провинциального и местного за­конодательства и регламентации, но королевская администра­ция управляющих все более и более набирала силу. Разнообразие было только пустым пережитком; Франция уп­равлялась из центра и единообразно, пока не разразилась ре­волюционная буря.

«Поражает удивительная легкость, с какой Учредительное собрание смогло одним ударом разрушить все прежние фран­цузские провинции, многие из которых были древнее монар­хии, и методично делить королевство на восемьдесят три от­дельные части, словно речь шла о целине Нового Света. Ничто не могло сильнее удивить и даже ужаснуть остальную Европу, не подготовленную к подобному зрелищу. Впервые, говорил Бёрк, мы видим, как люди рвут в клочья свою родину столь варварским способом. Казалось, что раздирают живые тела, на самом же деле расчленяли только трупы.

В то время когда Париж, таким образом, окончательно за­крепил свое внешнее могущество, стало заметно, как внутри него самого совершается другое изменение, достойное не меньшего внимания истории. Вместо того чтобы оставаться только местом товарообмена, деловых сделок, потребления и развлечений, Париж окончательно становится городом заво­дов и фабрик. И этот второй факт придавал первому новое и гораздо большее значение...

Хотя статистические документы прежнего, режима в боль-, шинстве случаев заслуживают мало доверия, я считаю воз­можным без опасения утверждать, что за шестьдесят лет, предшествовавших Французской революции, число рабочих в Париже увеличилось более чем в два раза, тогда как общее население города за этот же период выросло только на одну треть» (ibid., р. 141 et 142).

При этом вспоминается книга Ж.-Ф. Гравье «Париж и французская пустыня» 9 . По мнению Токвиля, Париж стал промышленным центром Франции еще до конца XVIII в. О па­рижском округе и способах предотвращения концентрации промышленности в столице начали размышлять не сегодня.

Кроме того, в управляемой из центра Франции, на всю тер­риторию которой распространялись одни и те же правила, об­щество было, так сказать, раздроблено. Французы не были в состоянии обсуждать свои дела, т.к. недоставало важнейшего условия формирования политических органов - свободы.

Токвиль дает чисто социологическое описание того, что Дюркгейм назовет дезинтеграцией французского общества. Из-за отсутствия политической свободы привилегированные классы и вообще разные классы общества не образовывали единства. Существовал разрыв между теми привилегирован­ными группами былого времени, которые утратили историче­ские функции при сохранении своих привилегий, и группами нового общества, играющими главную роль, но обособленны­ми от былой знати.

«В конце XVIII в., - пишет Токвиль, - еще можно было усмотреть разницу между манерами дворянства и буржуазии,

ибо нет ничего уравнивающегося медленнее, чем внешняя оболочка нравов, именуемая манерами; но все люди, выделяе­мые из народной массы, в сущности походили друг на друга. У них были одни и те же идеи, привычки; они отличались одина­ковыми вкусами, предавались одинаковым развлечениям, чита­ли одинаковые книги, говорили на одном языке. Они различа­лись только своими правами. Я сомневаюсь, чтобы подобное могло случиться где-нибудь в другом месте, даже в Англии, где различные классы, хотя и крепко связаны друг с другом общими интересами, нередко еще различаются духом и нрава­ми, т.к. политическая свобода, обладающая замечательными свойствами создавать между всеми гражданами необходимые отношения и взаимозависимость, не всегда нивелирует челове­ческие нравы. Только единоличное правление с течением вре­мени всегда неизбежно делает людей сходными между собой и взаимно равнодушными к своей судьбе» (ibid., р. 146).

Здесь узловой пункт социологического анализа Франции, предпринятого Токвилем. Разные привилегированные группы французского народа домогались одновременно одинакового положения и отделения друг от друга. Они в самом деле были схожи друг с другом, но их разделяли привилегии, манеры, традиции, и при отсутствии политической свободы они не су­мели обрести чувство солидарности, столь необходимое для здоровья политического организма.

«Разделение классов было преступлением старой монар­хии, а позднее стало ее оправданием, ибо когда все, кто со­ставлял богатую и просвещенную часть нации, не смогли боль­ше понимать друг друга и помогать друг другу в управлении страной, самостоятельное управление ею стало невозможным и потребовалось вмешательство повелителя» (ibid., р. 166).

Положение дел, описанное в этом фрагменте, имеет фун­даментальное значение. Прежде всего здесь мы встречаемся с более или менее аристократической концепцией управления обществом, характерной и для Монтескье, и для Токвиля. Уп­равление страной может осуществляться только богатой и просвещенной частью народа. Эти два прилагательных оба указанных автора решительно ставят рядом. Они не демагоги: связь между прилагательными кажется им очевидной. Но они тем более и не циники, ибо такая постановка вопроса для них естественна. Они писали в то время, когда люди, не владею­щие материальными средствами, не имели возможности полу­чить образование. В XVIII в. просвещенной могла стать лишь богатая часть народа.

В то же время Токвиль полагал, что замечает (а я считаю, что он заметил точно) характерное для Франции явление, объ­ясняющее первопричину революции (а я лично прибавил бы:

истоки всех французских революций), - это неспособность привилегированных групп французского народа прийти к со­глашению о том, как управлять страной. Данное обстоятельст­во объясняет многократность изменений политического строя.

Проведенный Токвилем анализ особенностей французской политической системы, на мой взгляд, отличается необычай­ной ясностью: его можно применять ко всей политической ис­тории Франции XIX - XX вв. Так, с его помощью объясняет­ся тот любопытный феномен, что среди стран Западной Евро­пы в период с XIX в. и по настоящее время Франция, будучи страной наименьших преобразований в экономической и соци­альной сферах, в политическом плане, вероятно, самая беспо­койная. Сочетание такого общественно-экономического кон­серватизма с политической суетой, очень легко объясняющее­ся в рамках социологии Токвиля, воспринимается с трудом, если искать буквальное соответствие между социальными и политическими факторами.

«Когда различные классы, разделявшие общество в ста­рой Франции, шестьдесят лет тому назад снова вступили в контакт друг с другом после очень долгой изоляции, которая объясняется многими преградами, они коснулись прежде всего болезненных точек друг друга и вновь встретились только для того, чтобы поносить друг друга. Даже сегодня (то есть век спустя. - P.A.) сохраняется их взаимная за­висть и ненависть» (ibid., р. 167).

Следовательно, главное в толковании Токвилем француз­ского общества заключается в том, что Франция в последний период существования старого режима была из всех европей­ских стран самой демократической в том смысле, какой при­дает этому термину автор, т.е. страной, где наиболее ясно бы­ла выражена тенденция к единообразию общественных поло­жений и к общественному равенству отдельных лиц и групп, и вместе с тем страной, где была менее всего развита политиче­ская свобода, общество в наибольшей степени олицетворяли традиционные учреждения, все менее и менее соответствовав­шие реальности.

Если бы Токвиль разрабатывал теорию современных рево­люций, он, конечно, изложил бы концепцию, отличающуюся от марксистской, по крайней мере от концепции, согласно ко­торой социалистическая революция должна произойти на по­следней стадии развития производительных сил в условиях ча­стной собственности.

Он намекал и даже недвусмысленно и неоднократно писал о том, что великими революциями современности, по его мне­нию, будут те, которые будут знаменовать переход от старого режима к демократии. Другими словами, токвилевская кон-

цепция революции носит, в сущности, политический характер. Именно сопротивление политических учреждений прошлого современному демократическому движению повсюду чревато взрывом. Подобные революции, добавлял Токвиль, вспыхива­ют не тогда, когда дела идут все хуже, а когда дела идут все лучше 10 .

Он нисколько не сомневался бы в том, что русская револю­ция гораздо больше соответствовала его политической схеме революций, чем марксистской. В 80-е гг. прошлого столетия экономика России переживала начало роста; между 1880 и 1914 гг. Россия имела один из самых высоких показателей роста в Европе 11 . В то же время русская революция началась с восстания против политических учреждений старого режи­ма, в том значении, в каком Токвиль говорил о старом режиме в контексте Великой французской революции. Если бы ему возразили, что партия, пришедшая к власти в России, отстаива­ла совсем иную идеологию, он ответил бы, что в его глазах ха­рактерный признак демократических революций заключается в отстаивании свободы и постепенном переходе к политиче­ской и административной централизации. Для Токвиля не со­ставило бы никакого труда интегрировать эти феномены в свою систему, и он к тому же неоднократно показывал воз­можность существования государства, которое пыталось бы управлять всей экономикой.

В свете его теории русская революция является крушением политических учреждений прежнего режима в ходе модерни­зации общества. Этому взрыву содействовало продолжение войны. Русская революция закончилась приходом к власти правительства, которое, постоянно ссылаясь на демократиче­ский идеал, доводило до крайности идею административной централизации и государственного управления всеми делами общества.

Историков французской революции все время преследова­ла следующая альтернатива. Была ли эта революция катастро­фой или благотворным событием? Была ли она необходимо­стью или случайностью? Токвиль отказывается подписываться под тем или иным крайним тезисом. Французская революция, по его мнению, конечно, не простая случайность, она была не­обходима, если иметь в виду неизбежность уничтожения де­мократическим движением учреждений старого режима, но она не была необходимой именно в той форме, какую она приобрела, и в отдельных ее эпизодах. Была ли она благотвор­ной или катастрофической? Вероятно, Токвиль ответил бы, что она одновременно была и той и другой. В его книге, если говорить более точно, есть все элементы критики справа, вы­сказанной в адрес Великой французской революции, в то же

время есть ее оправдание историей, а в некоторых местах - неизбежностью того, что произошло; есть также и сожаление о том, что события не пошли по иному пути.

Критика Великой французской революции прежде всего направлена против литераторов, которых в XVIII в. именовали философами, а в XX в. называют интеллектуалами. Философы, литераторы или интеллектуалы охотно критикуют друг друга. Токвиль показывает роль, какую играли писатели во Франции в XVIII в. и в Революции, - мы продолжаем объяснять с вос­хищением или сожалением ту роль, которую они играют се­годня.

«Писатели дали народу, совершившему ее [революцию] не только свои идеи: они передали ему свой темперамент и свое настроение. Под их должным влиянием, в отсутствие всяких других наставников, в атмосфере глубокого невежества и су­губо практической жизни вся нация, читая их, усвоила инстин­кты, склад ума, вкусы и даже странности, естественные для тех, кто пишет. До такой степени, что, когда ей, наконец, при­шлось действовать, она перенесла в политику все литератур­ные привычки.

При изучении истории нашей Революции заметно, что ею управлял тот же дух, который стимулировал написание столь­ких абстрактных книг о системе правления. То же влечение к общим теориям, законченным системам законодательства и строгой симметрии в законах; то же пренебрежение существу­ющими фактами; то же доверие к теории; тот же вкус к ориги­нальности, изобретательности и новизне в учреждениях; то же желание переделать сразу весь общественный строй по прави­лам логики и в соответствии с единым планом, вместо того что­бы стремиться усовершенствовать его по частям. Страшное зрелище! Ведь то, что является достоинством у писателя, есть зачастую порок у государственного деятеля, и те же самые об­стоятельства, которые вызывают к жизни прекрасные книги, могут вести к великим переворотам» (ibid., р. 200).

Этот отрывок положил начало целой литературе. Например, первый том «Происхождения современной Франции» И. Тэна едва ли заключал в себе нечто большее, чем развитие темы зло­вредной роли писателей и публицистов 12 .

Токвиль развертывает свою критику путем анализа того, что он называет врожденным безбожием, проявившимся у ча­сти французского народа. Он полагал, что соединение религи­озного духа с духом свободы служит основой американской либеральной демократии. В книге же «Старый режим и рево­люция» мы обнаруживаем симптоматику противоположной си­туации 13 . Часть страны, усвоившая демократическую идеоло­гию, не только потеряла веру, но стала антиклерикальной и

антирелигиозной. В другом месте Токвиль объявляет, что он полон восхищения Духовенством прежнего режима 14 , и не­двусмысленно и во всеуслышание выражает сожаление по по­воду того, что не было возможности защитить, по крайней ме­ре частично, положение аристократии в современном ему об­ществе.

Очень характерен для Токвиля следующий тезис, который не вошел в число модных идей:

«При чтении наказов (представленных знатью в Генераль­ные штаты. - P.A.), - пишет он, - среди предрассудков и странностей аристократии ощущается ее дух и некоторые ее важные достоинства. Всегда будет вызывать сожаление то, что дворянство было разгромлено и искоренено, а не подчине­но власти законов. Поступая таким образом, мы лишили нацию необходимой доли ее субстанции и нанесли свободе рану, ко­торая никогда не заживет. Класс, веками возглавлявший обще­ство, приобрел в результате долгого и неоспоримого облада­ния величием благородство души, естественную уверенность в своих силах, привычку быть опорой общества - привычку, делавшую его самым надежным элементом общественного ор­ганизма. Он не только сам возымел мужественный характер. Своим примером он поднимал мужество других классов. Вы­корчевывая его, мы раздражаем даже его врагов. Ничто не сможет полностью заменить этот класс, а сам он никогда не сможет возродиться: он может вновь обрести свои титулы и ценности, но не душу своих предков» (ibid., р. 170).

Социологический смысл этого отрывка таков: для сохране­ния свободы в демократическом обществе нужно, чтобы у лю­дей было чувство свободы и вкус к ней.

Бернанос, чей анализ Токвиля, несомненно, не отличается точностью, но подводит к тому же выводу, пишет о том, что недостаточно иметь свободные институты, выборы, партии, парламент. Необходимо также, чтобы людям была свойствен­на определенная склонность к независимости, к сопротивляе­мости власти.

Высказываемое Токвилем мнение о Великой французской революции, как и чувства, которыми он руководствовался при этом, - все это как раз то, что Конт объявит заблуждением. По мнению Конта, попытка созыва Учредительного собрания была обречена, потому что ставила себе целью синтез теологи­ческих и феодальных учреждений старого режима с совре­менными учреждениями. Итак, утверждал со свойственной ему прямолинейностью Конт, синтез взятых напрокат учреж­дений, связанных с совершенно иным образом мыслей, невоз­можен. Токвиль отнюдь не противился уничтожению учреж­дений старой Франции демократическим движением (оно ведь

непреодолимо), но он хотел, чтобы сохранилось как можно больше учреждений старого режима в рамках монархии, а также традиций аристократии, чтобы сохранить свободы в об­ществе, которое стремится к благополучию и приговорено к социальной революции.

ТОКВИЛЬ АЛЕКСИС ДЕ

ТОКВИЛЬ АЛЕКСИС ДЕ

(Tocqueville, Alexis de) (1805–59) Французский социолог и видный политический деятель, один из первых исследователей общественно-политической жизни в США. Его книги и по сей день остаются одними из самых богатых эмпирическим материалом и оригинальными теоретическими концепциями в области общественной науки. После непродолжительного пребывания в должности младшего мирового судьи Токвиль со своим Другом Бомоном совершает поездку в Америку, главным образом затем, чтобы изучить пенитенциарные системы. Случилось, однако, так, что большую часть путешествия Токвиль посвятил сбору данных об американском общества, которые и легли в основу его классического труда "О демократии в Америке". Первая часть книги вышла в 1853 г., вторая – в 1849 г. По возвращении Токвиля избирают членом Палаты депутатов и некоторое время, в период правления Луи Наполеона, пришедшего к власти после февральской революции 1848 г., он занимал должность министра иностранных дел. После роспуска Национального собрания в 1851 г. Токвиль сосредоточивается на работе над многотомной историей Франции (с XVIII в. до его времени). Первый том, посвященный дореволюционному, ancien régime ("старому режиму"), вышел из печати в 1856 г. Токвиль не отличался хорошим здоровьем, часто болел и в 1859 г. умер от туберкулеза. Сочинение Токвиля об Америке предпослано короткое замечание о том, что новый век стал свидетелем "эгалитарной революции", а распространение идеи равенства как нормы и постепенное выравнивание условий жизни разных социальных слоев подорвали прежний аристократический порядок по всей Европе. Токвиль почувствовал (а своим исследованием и подтвердил), что наиболее жизненной политической формой для такого принципиального нового социального "климата" является демократия, "образ" которой он увидел в американской республике. Тональность книги – это радостное возбуждение по поводу подлинного открытия в области социологии. Книгу Токвиля, таким образом, следует рассматривать как эссе для европейских читателей, не уверенных в своем будущем. Предметом исследования Токвиля в данном случае являются гражданские параметры демократии . Используя (может быть, не совсем репрезентативную) модель новоанглийского города, он детально изучает хорошо продуманную систему институтов, закладывающую основу "народного суверенитета". Власть здесь децентрализована, что позволяет гражданам ее контролировать; участие граждан в управлении осуществляется через суд присяжных и, что еще важнее, через выборы (которые, с одной стороны, прививают им чувство ответственности и "рационального патриотизма", а в другой – способствуют контролю за деятельностью государственных служащих). И все же одной из наиболее важных теоретических новаций Токвиля является его исследование демократических благ, которые дает полноценная жизнь в сообществе, основанном на гражданских традициях самоуправления; а в более широком плане – осознание того, что жизнеспособность демократического общества зиждется на некоторых общих привычках или республиканских нравах. Религия, например, имеет значение, но в той степени, в которой они способствует укоренению гражданских ценностей. Ради стабильности демократии церковь должна убеждать своих адептов в том, что они будут вознаграждены на небесах, и, следовательно, не поощрять тех, кто стремится к изменению жизни на земле. Токвиль не скрывает своего восхищения американским республиканским государственным устройством, но большая честь его исследования посвящена анализу социальных проблем, порождаемых демократическим образом жизни: демократия "обеспечивает благоденствие большого числе (граждан)", но одновременно привносит в жизнь терпимое отношение к заурядности, с которой Токвиль-аристократ смириться не может; система выборов не обязательно приводит к власти наиболее способных людей, а насущные блага редко приносятся в жертву ради благ грядущих. Наибольшую озабоченность Токвиля вызывает возможность установления "тирании большинства", причем его беспокоит не большинство в виде устойчивых политических образований (в медисоновском понимании этого феномена), а скорее презрительное отношение масс к просвещенному меньшинству. Токвиль также высказывает сожаление по поводу тенденции к изоляции (состоянию отчуждения), порождаемой разрушением традиционных аристократических институтов. Опасность "индивидуализма" состоит в том, что граждане, изолированные от общества, оказываются беззащитными перед деспотами, которые могут использовать их в своих интересах. Участие в общественно-политической жизни следует, таким образом, понимать как нечто большее, чем бескорыстная деятельность – это необходимое условие обеспечения индивидуальной свободы ("правильно осознанного собственного интереса"). Вторая важная работа Токвиля "Старый режим и Французская революция" (1856) – это и рассказ о собственных убеждениях, и комментарий текущих событий, и историческая справка о политической жизни XVIII в. Тема работы известна: автор стремится показать, каким образом революция уничтожила аристократический порядок и заменила его обществом морально опустошенных людей, вполне созревших для деспотизма бонапартистского толка. И все же Токвиль находит, что разрыв между "старым порядком" и революцией менее разителен, чем отсутствие этого порядка (чиновничий патернализм, многочисленное и независимое крестьянство и, главное, чрезмерная административная централизация). Разработке этой темы предшествуют его размышления об истории Второй республики в работе "Воспоминания" ("Souveniers"). Токвиль обвиняет тех, кто участвовал в падении старого режима, но делает это с либеральных позиций. Объектами его критики неизменно оказываются растленное дворянство, монархия, погрязшая в непродуманных правовых и фискальных маневрах, и, наконец, дикий утопизм порожденный идеей равенства, провозглашаемого и направляемого безответственными и не всегда честными интеллектуалами. Он утверждает, что источником революции является не нищета, а подавление зарождающихся политических ожиданий. Токвиля часто критикуют за недостаточную аккуратность в оперировании эмпирическими данными и путаницу в терминологии (в частности, он не видит разницы между "демократией" и "равенством", "свободой" и "самоуправлением"), но его концептуальные и методологические открытия безусловны, а блестящее понимание сути отношений между личностью и обществом остается столь же актуальным сегодня, как и 150 лет назад. Проще говоря, Токвиль исследовал политику, изучая индивидов и их объединения, а не основные законы. Таким образом, труды Токвиля представляют собой веху на пути к современной социологии и к "новой политической науке".

Политика. Толковый словарь. - М.: "ИНФРА-М", Издательство "Весь Мир". Д. Андерхилл, С. Барретт, П. Бернелл, П. Бернем, и др. Общая редакция: д.э.н. Осадчая И.М. . 2001 .

Политология. Словарь. - РГУ . В.Н. Коновалов . 2010 .

Смотреть что такое "ТОКВИЛЬ АЛЕКСИС ДЕ" в других словарях:

Алексис де Токвиль Alexis Charles Henri Clérel de Tocqueville Алексис де Токвиль Род деятельности: историк, политик Дата рож … Википедия

Alexis Charles Henri Clérel de Tocqueville Алексис Токвиль Род деятельности: историк,политический деятель Дата рождения … Википедия

- (Tocqueville) Токвиль, Алексис Шарль Анри Клерел де (Alexis Charles Henry Clerel de Tocqueville) (1805 1859) Французский историк, социолог, политический деятель. Являлся лидером консервативной Партии порядка. 1849 министр иностранных дел. Среди… … Сводная энциклопедия афоризмов

ТОКВИЛЬ (Tocqueville) Алексис (Алекси) (1805 59), французский историк, социолог и политический деятель, лидер консервативной (см. КОНСЕРВАТИЗМ) Партии порядка, министр иностранных дел (1849). В сочинениях «О демократии в Америке» (1835), «Старый… … Энциклопедический словарь

Токвиль (Tocqueville) Алексис (29.7.1805, Вернёй, ныне Вернёй сюр Сен, департамент Ивелин, 16.4.1859, Канн), французский социолог, историк и политический деятель. Родился в аристократической семье. В 1831 1832 в США изучал пенитенциарную (тюремно … Большая советская энциклопедия

Токвиль, Алексис - ТОКВИЛЬ (Tocqueville) Алексис (Алекси) (1805 59), французский историк, социолог и политический деятель, лидер консервативной Партии порядка, министр иностранных дел (1849). В сочинениях “О демократии в Америке” (1835), “Старый порядок и… … Иллюстрированный энциклопедический словарь

ТОКВИЛЬ Алексис де - (TOCQUEVILLE, Alexis de) (1805 1859) Французский аристократ, занимался сравнительным анализом политических систем. В 1831 1832 гг. Токвиль посетил Соединенные Штаты с целью изучения тюремной системы в этой стране. Взгляды Токвиля на отрицательные … Социологический словарь

- (Tocqueville, Alexis Charles Henri Maurice Clerel d) (1805 1859), французский политолог, историк и государственный деятель. Родился в Верней (ныне Верней сюр Сен) 29 июля 1805. Получил юридическое образование; не достигнув и тридцати лет, стал… … Энциклопедия Кольера

Биография (ru.wikipedia.org )

Токвиль родился 29 июля 1805 года в аристократической семье, одной из старейших во Франции. Его дед, известный французский государственный деятель Мальзерб Кретьен, защищая своего короля Людовика XVI перед конвентом, поплатился за это своей жизнью, обвиненный в заговоре против республики. Его отец по своим убеждениям тоже был ярый монархист, и только Термидорианский переворот спас его от плахи. Однако сам Токвиль не вполне разделял общественно-политические взгляды своих предков. Обладая с детства живым умом, будущий французский мыслитель очень рано обнаружил интерес к познанию окружающего мира. Он получил хорошее гуманитарное образование и некоторое время работал юристом. В своих письмах он, однако, не раз выражал опасение, что продолжительные теоретические занятия правом могут убить в нем душу и превратить его в бездушного исполнителя, способного лишь бездумно следовать букве закона. Поэтому вскоре Токвиль отошел от подобного рода деятельности и переключил свое внимание на вопросы общественно-политического устройства.

В центре его внимания прежде всего оказалась Франция - его родное отечество, раздираемое противоречиями и за свою историю успевшее пройти как через монархическую, так и республиканскую форму правления. Опираясь на ретроспективный анализ политического развития общества, Токвиль пришел к выводу о неизбежности наступления демократии во всем мире. Интересно то, какое содержание получает понятие государства в работах французского мыслителя. Для него это прежде всего социальное устройство общества, характер общественных взаимоотношений, над которыми выстраивается адекватная им форма политического устройства. Первым государством, которому в полной мере удалось воплотить принципы демократического устройства общества, были, по Токвилю, Соединенные Штаты. А коль скоро наступление демократии в мировом масштабе было неизбежно, то ознакомление с положительными и отрицательными чертами демократического устройства становилось крайне актуальной и насущной проблемой.

Поездка в Америку

Под предлогом изучения пенитенциарной системы Соединенных Штатов, Токвиль в 1831 году отправляется в заокеанское путешествие. Интересно, что у него не было представления об идеальном демократическом устройстве. Французский мыслитель говорит не о том, как должно быть, а о том, как это было. Таким образом, эталоном демократически устроенного общества становятся сами Соединенные Штаты на том уровне развития, на котором они находились к моменту прибытия туда Токвиля. Путешествие длилось около года и по возвращении Токвиль издал книгу под названием «Демократия в Америке». Это произведение наряду со «Старым порядком во Франции», стало одним из главных трудов французского мыслителя. «Демократия в Америке» выдержала несколько изданий и была переведена практически на все европейские языки. Путешествуя по Соединенным Штатам и собирая материал для своей будущей книги, Токвиль пользовался так называемым методом интервьюирования, широко практикуемом в современной социологической науке. Другой характерной особенностью его исторического метода было то, что он всегда старался идти от фактов к теоретическим обобщениям, так что можно сказать, что он находился у истоков позитивизма.

Оценка деятельности

Стоит отметить, что взгляд Алексиса Токвиля на демократию в Америке несколько идеализирован. Он, в частности, пишет о том, что «поскольку в Соединенных Штатах нет общего центра, в котором все должно неизбежно сводиться воедино, то здесь не возникает ни огромных столичных городов, ни громадных состояний, ни глубокой нищеты, ни внезапных революций». Если следовать логике французского мыслителя, то американское государство в определенной степени было застраховано от подобных потрясений. В 1831 г., когда Токвиль посетил Америку, так действительно могло показаться. Однако в процессе своего исторического развития Соединенным Штатам было суждено пройти и через ужасы Гражданской войны 1861-1865 гг., и в полной мере ощутить последствия громадной пропасти, отделяющей наиболее зажиточных представителей так называемых WASP’ов (White Anglo-Saxon Protestant) от рядовых обитателей Гарлема, и пережить ряд социальных потрясений (достаточно упомянуть серию «сытых» бунтов, начало которым в 1960-х гг. положили хиппи). С другой стороны, остается только дивиться прозорливости Токвиля, его способности видеть историческую перспективу, подтверждением чему, в частности, служит такое его суждение:

«Никто не способен больше меня оценить все преимущества системы федеративного устройства государства. Я вижу в ней самый верный залог процветания и свободы человечества. Я завидую судьбе тех стран, которые смогли ввести у себя эту систему. Но в то же время я отказываюсь верить в то, что живущие в федерации народы смогли бы длительное время вести борьбу, при условии равных сил с обеих сторон, против государства, правительственная власть которого централизована» (Токвиль А. Демократия в Америке. М., 2000. С. 142).

Это лишний раз свидетельствует о том, что Токвиль - прежде всего реалист, практик, строящий свои гипотезы на основе богатого исторического материала и фактов современной действительности. И именно это его качество в сочетании с глубоким и всесторонним анализом исследуемых явлений принесли ему мировое признание.

Память

Именем Токвиля назван ряд научных и общественных наград, включая Премию Алексиса де Токвиля за гуманизм (Франция) и Премию Алексиса де Токвиля в области государственного управления (Нидерланды).

Биография (Философия: Энциклопедический словарь. - М.: Гардарики. Под редакцией А.А. Ивина. 2004. )

(Tocqueville) Алексис де (1805-1859) - фр. социолог, историк и политический деятель. Происходил из древнего нормандского аристократического рода, в котором преобладали ультрароялистские взгляды. Сам Т., однако, стал теоретиком демократии, хотя и относился к ней достаточно критически.

В своей концепции демократии Т. опирается на традиционную философию истории, согласно которой Провидение направляет исторический процесс в сторону увеличения «равенства условий». Речь идет не о равенстве в обладании материальными благами, но о стирании различий в отношении закона. Упразднение такого рода различий ведет к равенству в социальном представительстве, что, в свою очередь, ускоряет социальную мобильность и циркуляцию общественного богатства. Политическая система, где осуществляется подобный вид равенства, называется демократией. Наиболее законченным ее воплощением является, по мнению Т., амер. демократия. Движущая сила демократии - стремление к материальным благам. В основе ее лежит не добродетель (как считал Ш.Л. Монтескье), но интерес, который так направляет индивидуальный эгоизм, что он обусловливает всеобщее процветание. Соперничество в достижении богатства обеспечивает социальную стабильность, что делает демократическое общество менее уязвимым для социальных катаклизмов. Т., однако, предостерегал против появления нового деспотизма, находящего себе почву в обществе, где резко возрастает сфера частной жизни. В условиях равенства роль гос-ва резко возрастает. Оно монополизирует всякую власть, пользуясь «любовью к порядку», присущей демократии. Мягкое давление нового абсолютизма ведет к деградации человека, протекающей, тем не менее, вполне безболезненно. Особую роль в этом процессе Т. отводит общественному мнению. Будучи защитой против своеволия гос-ва, оно превращается в инструмент принуждения индивида. «Тирания большинства» оказывается более эффективной, чем прошлые формы абсолютизма.

Оценивая специфику Французской революции, Т. отмечает, что подлинная социальная революция началась в 11 в., когда абсолютизм начал подавлять феодальную вольницу. При старом порядке аристократия была оттеснена от управления новой бюрократией, задушившей муниципальную свободу. Централизованная власть подавляла всякую ячейку самостоятельности. В этом заключается парадокс - внешний разрыв с абсолютизмом тех, кто делал революцию, лишь маскировал преемственность тенденции. Революция только ускорила процесс централизации власти. Рецептом против этого победного шествия гос-ва Т. считает создание гражданских и политических объединений, которые должны ограничить представительство центра в местном управлении. Однако одни эти ин-ты недостаточны в борьбе с эксцессами «мажоритарных страстей». Только мораль и религия - последние оплоты демократии - могут еще противостоять «материалистическому головокружению».

У себя на родине Т. долгое время находился в тени Монтескье. Этого нельзя сказать об амер. социологии, на которую его идеи оказали существенное воздействие (Р.А. Нисбет, Д. Рисмен). Значительно было его влияние и в Германии (Ф. Теннис, Г. Зиммель, М. Вебер), Oeuvres completes. Т. 1 - 12, Paris, 1951 - 1964; в рус. пер. - Демократия в Америке. М., 1994; Старый порядок и революция. М., 1997.

Биография (Философский энциклопедический словарь. - М.: Советская энциклопедия. Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. 1983. )

(Tocqiieville) Алексис (29.7.1805, Верней, ныне Вернёй-сюр-Сен, доп. Ивелин, -16.4.1859, Канн), франц. социолог, историк и политич. деятель.

В кн. «О демократии в Америке» (т. 1-2, 1835, рус. пер. 1897) Т., ясно осознавая неизбежность бурж.-де-мократич. преобразований, рассматривает развивающееся бурж. общество под углом зрения соотношения в нём свободы и равенства, взаимодействия политич. власти и обществ. организма в целом. При этом Т. анализирует три негативных аспекта бурж. эгалитаризма, которые способствовали торжеству деспотизма в Сев. Америке и Европе. Во-первых, политич. централизация как оружие равенства в борьбе с привилегиями феод. аристократии, соединяясь с адм. централизацией и бюрократизацией, резко усиливает власть государства, которое устанавливает контроль над всеми сферами обществ. жизни и становится душителем свободы. Во-вторых, бурж. равенство порождает индивидуализм, крый изолирует людей друг от друга, замыкает их в рамках частной жизни и создаёт тем самым благоприятную почву для деспотизма. В-третьих, «извращённая» (мелкобуржуазная) склонность к равенству, в основе которой стремление низвести всех до уровня массы, приводит к «равенству в рабстве». Осуществление тенденций к деспотизму, по Т., во многом зависит от прочности общинных учреждений и организаций, находящихся между государством и индивидом. Противостоять этим тенденциям, по Т., могут некоторые институты, напр. существующие в США: федеративная форма государства, региональное разнообразие, свобода политич. и гражд. ассоциаций и т. д. Однако Т. считает, что осн. направлением развития бурж. общества является политич. и адм. централизация. Поэтому он приходит к пессимистич. выводу о неизбежности тирании и деспотизма в бурж. обществе.

В кн. «Старый порядок и революция» (1856, рус. пер. 1918) Т. пытался выявить преемственность между прошлым и «новым порядком» и утверждал, что и без революции была возможна ликвидация феод. режима.

Либерально-консервативные идеи Т. оказали большое влияние на бурж. обществ. мысль (Тэн, Дюркгейм, Теннис, М. Вебер, Манхейм).

Oeuvres completes, t. l-12, P., 1951-64; в рус. пер.- Воспоминания, М., 1893.

Mayer J. P., Alexis de Tocqueville, N. ?.,1940; Nisbet R. A., The sociological tradition, L., 1967.

Биография (Философский энциклопедический словарь. 2010. )

ТОКВИЛЬ (Tocqueville) Алексис (род. 29 июля 1805, Верней-сюр-Сен – ум. 16 апр. 1859, Каин) – франц. социолог, историк и политический деятель, великий мыслитель демократии и борец против любых форм тирании. В работе «О демократии в Америке» (т. 1 – 2, 1835; рус. пер. 1897) рассматривал общество сквозь призму соотношения в нем свободы и равенства. Видел три вида угрозы демократическим институтам: со стороны политической централизации власти в руках государства, которое может установить контроль над всеми сферами общественной жизни и стать душителем свободы; со стороны индивидуализма, изолирующего людей друг от друга, замыкающего их в рамки частной жизни и делающего их индифферентными к политике, что может создать благоприятные условия для появления деспотизма; со стороны «излишней» склонности к полному равенству, что может низвести всех до уровня однородной массы и привести к «равенству в рабстве». В др. труде, «Старый порядок и революция» (1856; рус. пер. 1918), выступил против революционных преобразований, чреватых многими нежелательными последствиями, отдавая предпочтение эволюционному либерально-демократическому поступательному движению. Считается классиком демократической общественной мысли. Произв. Токвиля изданы в «Oeuvres completes», t. 1 – 12, 1951 – 1964.

Биография (M. M. Федорова, Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль. Под редакцией В. С. Стёпина. 2001. )

ТОКВИЛЬ (Tocqueville) Алексис Клерельде (29 июля 1805, Верней - 16 апреля 1859, Канн) - французский социолог, историк и политический деятель. Член французской Академии (с 1841). Лидер консервативной Партий порядка, был министром иностранных дел (1849). Автор работ: “О демократии в Америке” (De la democratie en Amerique”, v. 1-2,1835-40), “Старый порядок и Революция” (L"Ancien Regime et la Revolution, 1856).

Специфика и радикальная новизна политической мысли Токвиля состоят в попытке совмещения идей классического либерализма с идеей демократии, понятие которой наполняется у него новьм содержанием. Вся предшествующая политическая философия рассматривала демократию прежде всего как форму правления, при котором утверждается суверенитет народа. Токвиль увидел в демократии нечто большее - беспрецедентное историческое событие, особое общественное состояние, определенный тип социальной связи. Существеннейшей чертой демократии является, по Токвилю, равенство; демократическое общественное состояние лишено иерархии, за исключением иерархии общественных функций; в отличие от общества аристократического типа в нем ослаблены социальные связи. Индивид демократического общества, с одной стороны, освобождается от цепей личной зависимости, но, с другой стороны, он остается изолированным, затерянным в толпе. Т. о., демократическое общество постоянно воспроизводит индивидуализм на всех уровнях своего бытия. Токвиль отличает демократический индивидуализм от эгоизма как страстной, чрезмерной любви к самому себе, заставляющей человека относиться ко всему на свете лишь с точки зрения личных интересов и предпочитать себя всем остальным людям.

В политической плоскости демократия выступает как торжество идеи народовластия, в соответствии с которой каждый индивид обладает равной долей власти и участвует в управлении государством. Демократический индивид подчиняется обществу потому, что признает полезным для себя союз с себе подобными и понимает, что данный союз не может существовать без власти, поддерживающей порядок. Гражданские отношения - свобода и равенство, управляющие всеми аспектами человеческой жизни, осознаются в то же время как отношения естественные (от природы все люди равны и свободны).

Демократия в своей политической плоскости столь же двойственна, как и демократическое общественное состояние: она освобождает от произвола личного правления, но при этом исчезают и все “промежуточные звенья”, представляющие собой сдерживающие моменты на пути усиления централизации и бюрократизации власти. Изначальная двойственность демократического принципа заключается в том, что он содержит в себе в качестве возможности возникновение и истинно народного государства, способствующего процветанию страны и населяющих ее людей, и образование государствадеспота, государства-жандарма: демократия, по Токвилю, всегда оставляет возможность для разрыва социальной и политической ткани общества.

Соч.: Oeuvres completes, 1.1-12. Р., 1951-64; в рус. пер.: Демократия в Америке. М., 1992; Старый порядок и Революция. М., 1997; Воспоминания. M., 1S93. Лит.: ManentP. Tocqueville et la nature de la democratie. P., 1977.

Биография (Н. Н. Стрельцов. )

Токвиль (Tocqueville) Алексис (29.7.1805, Вернёй, ныне Вернёй-сюр-Сен, департамент Ивелин, - 16.4.1859, Канн), французский социолог, историк и политический деятель. Родился в аристократической семье. В 1831-1832 в США изучал пенитенциарную (тюремно-исправительную) систему. Неоднократно посещая Великобританию, установил личные связи с английскими либералами. В 1835 опубликовал книгу "О демократии в Америке" (рус. пер. 1897), принёсшую ему широкую известность. С 1838 член Академии моральных и политических наук, с 1841 Французской академии. В 1839 член Палаты депутатов. В 1848 избран в Учредительное, в 1849 - в Законодательное (вице-председатель) собрания. Министр иностранных дел (1849). Один из лидеров консервативной Партии порядка. В 1851 за подпись под петицией о предании суду Луи Бонапарта заключён в Венсеннский замок. После освобождения отошёл от политической деятельности.

В книге "О демократии в Америке" Токвиль, осознавая неизбежность буржуазно-демократических преобразований, рассматривает соотношение в буржуазного обществе свободы и равенства, взаимодействие политической власти и общества в целом. Подчёркивая негативные элементы буржуазного эгалитаризма, Токвиль считал его источником деспотизма. По Токвилю, политическая централизация как оружие равенства в борьбе с привилегиями феодальной аристократии, соединяясь с административной централизацией и бюрократизацией, резко усиливает власть государства. С другой стороны, равенство рождает индивидуализм, который замыкает людей в рамках частной жизни и создаёт тем самым благоприятную почву для деспотизма. "Извращённая склонность" к равенству низводит всех до уровня массы и приводит к "равенству в рабстве". Вопрос об осуществлении тенденций деспотизма, по Т., во многом зависит от прочности общинных учреждений и организаций, находящихся между государством и индивидом.

Противостоять этим тенденциям, по Токвилю, могут некоторые институты, например существующие в США: федеративная форма государства, региональное разнообразие, свобода политических и гражданских ассоциаций и т.д.

В книге "Старый порядок и революция" (1856, рус. пер. 1918) пытался выявить преемственность между прошлым и "новым порядком" и утверждал, что и без революции была возможна ликвидация феодального режима. Для понимания истоков Великой французской революции Токвиль исследовал архивные материалы предреволюционного периода.

Либерально-консервативные идеи Токвиля оказали большое влияние на буржуазно общественную мысль (И. Тэн, Ж. Сорель, Ф. Теннис, М. Вебер, К. Манхейм).

Соч.: Euvres completes, t. 1-12, P., 1951-64; в рус. пер. - Воспоминания, М., 1893. Лит.: Mayer I., Alexis de Tocqueville, N. Y.; 1940; Nisbet R., The sociological tradition, N. Y., 1967.

Биография

Первым представителем либерализма, который постиг значение и важность демократии, был Алексис де Токвиль (Tocqueville) 1805-1859.Юрист по образованию, с 1827 г. он занимал должность судьи. В 1831-1832 годах находился в США с целью изучения американского опыта организации системы исполнения наказаний. Его труд "Демократия в Америке", написанная после этой поездки в 1835-1840 гг, приобрела широкую популярность и до 1850 г. выдержала 13 изданий. Он принимал активное участие в государственном и политической жизни, был депутатом парламента, министром иностранных дел. В период правления Наполеона III вынужден был эмигрировать. В 1856г. вышла его книга "Древний устройство (старый порядок) и революция".

"Демократия в Америке" - это одновременно эмпирический описание функционирования американской демократии, сборник общих мнений о функционировании государства и осмысления государственно-правового прошлого европейских стран. В этой работе Токвиль сформулировал теорию демократии, изложил взгляды на такие ключевые проблемы, как соотношение равенства и свободы и существования противоречия между ними. Главная идея труда - признание исторической неизбежности упадка аристократии и постоянного и неуклонного движения в направлении свободы и демократии. Он утверждает, что постепенное развитие равенства есть факт провиденциальное и имеются все его главные признаки: он существует во всем мире, постепенно и с каждым днем все больше выходит из-под власти человека, и все события, как и все люди, служат этой равенства. Понимая равенство как демократию, он отмечает: "Несмотря на все недостатки, правления демократии все же более, чем когда-либо способно содействовать процветанию... общества". Вместе с тем Токвиль большое внимание уделял организации государственной власти, при демократии имеет особенно большое значение. В частности, анализируя американскую государственно-правовая система, он подчеркивал важное значение "системы сдержек и противовесов" и теории разделения властей, которые нашли закрепление в американской конституции. Авторы Конституции США, по словам Токвиля, четко понимали необходимость в том, чтобы помимо народа существовала определенное количество властей, которые, не будучи абсолютно от него независимыми, пользовались бы, однако, в своей сфере весьма значительной степенью свободы - так, чтобы, подчиняясь напрямую, который указывает большинство, они могли бороться с его случайными желаниями и не соглашаться на его опасные требования. В этом смысле он особо отмечает независимость судебной власти, которая, опираясь на принцип верховенства конституции перед обычными законами, защищает основы гражданской и политической свободы от посягательств со стороны законодателей. Однако Токвиль подчеркивает, что недостаточно закрепить те или иные положения в конституции, поскольку устройство государства зависит и от других факторов. Он, в частности, писал, что Конституция США подобна тех прекрасных творений человеческой мудрости, которые дают славу и богатства своим изобретателям, но остаются ненужными в других руках, и отмечал, что Мексика, например, скопировала американскую конституцию, но постоянно переходит то от анархии к военной деспотии, то от военной деспотии к анархии. О факторах, обусловливающих успех американской демократии, Токвиль пишет: "Физические причины (географические условия - Т.А.) имеют меньшее влияние, чем законы, а законы - намного меньше, чем обычаи (мораль)". Под последним он понимает всю совокупность знаний, представлений, мыслей и идей, из которых образуется обычный образ жизни, традиционный и интеллектуальное устройство народа. Демократизм американского общественной жизни и стабильность политического устройства объясняются, согласно Токвиль, демократизмом американских обычаев (морали). Корни свободы и демократизма американских обычаев мыслитель видел прежде всего в системе общественного самоуправления, которая сложилась исторически в Новой Англии. И именно в традиции общественного самоуправления содержатся корни народного суверенитета и утверждения на практике принципов свободы.

Однако ни хорошие законы, ни другие факторы не спасли Америку от состояния, которое Токвиль, вслед за Дж.Адамс и другими, назвал "тиранией большинства". Он называл "нечестивым и мерзким" такое правило, когда в деле управления большинство может делать все, что угодно. По его мнению, существует высший закон - "справедливость", которым установлена "границы права каждого народа" и одновременно право каждого индивида апеллировать "от верховной власти народа к верховной власти всего человечества". Однако, в отличие от своих предшественников, которые пользовались понятием "тирания большинства" для критики демократических законов, Токвиль видел "тиранический" проявление американской демократии прежде всего в господстве общественного мнения. Это мнение в связи со стремлением каждого получить поддержку других граждан в условиях демократии неизбежно становится мнением масс и поэтому обладает колоссальной принудительной силой, которую невозможно сравнить ни с какими законами. Ученый подчеркивал: "Маси нет необходимости прибегать к законам, чтобы наказать тех, кто думает иначе - ей достаточно выразить свое неодобрение, и чувство гнетущей одиночества и бессилия доведет их до отчаяния". И далее: "Когда люди равны по своему положению, то всегда общественное мнение огромной силой давит на разум каждого индивида, она руководит им, охватывает и подавляет его, это зависит не столько от политических законов, сколько от состава самого общества". Поэтому как бы не были уравновешены и распределенные власти в демократическом обществе и как бы юридически не гарантировались основные гражданские права и свободы, высказывать мнения, противоречащие мнению массы, становится чрезвычайно трудно. Итак, освободившись от тирании государства, американцы создали в обществе свою собственную тиранию - тиранию однообразного мышления и поведения людей, не терпит инакомыслия. Вместе с тем Токвиль отметил ряд факторов, которые смягчают "тирании большинства" в Соединенных Штатах Америки. Среди них он особо выделяет тот авторитет, которым пользуются в этой стране юристы. Хотя в условиях американской демократии они составляют привилегированную касту и является аристократами по способу мышления, манерами и вкусами (в частности, испытывают инстинктивную любовь к порядку и формальностей, неприязнь к действиям масс и т.п.), одновременно по интересам и происхождению сами принадлежат к народу и поэтому пользуются его доверием и избираются на все, более или менее значительные государственные должности. В результате, влияние юридической профессии выходит далеко за пределы судейской или адвокатской деятельности. Как отмечал мыслитель, редко какой-либо вопрос, возникший, рано или поздно не становится юридическим, в результате чего все стороны вынуждены прибегать к идеям и языка, характерных для юридических процедур, а государственные деятели, которые также, в основном, являются юристами, вносят обычаи и технические приемы своей профессии в осуществление общественных и государственных функций. Язык права, таким образом, в известной степени становится обыденным языком, а юридическое мышление все больше проникает в сознание масс. В этом аспекте важная роль принадлежит суду присяжных, когда народ или некоторая его часть поднимается до уровня судей.

Токвиль характерно противопоставление равенства и свободы. Он считал, что в демократических республиках равенство является большей социальной ценностью, чем свобода. Тогда как потребность в свободе жизненно важна для немногих, равенство делает счастливым каждого. Поэтому, хотя демократические общества и стремятся к свободе, это стремление подчинено более устойчивому и массовому стремлению к равенству, ради которой они, в конечном счете, готовые отказаться от свободы. "Они хотят равенства со свободой, но, если это им недоступно, то хотят ее даже в рабстве. Они перенесут нищета, угнетение, варварство, но не перенесут аристократии ", - подчеркивал Токвиль. Однако одновременно равенство порождает индивидуализм, а это отрицательное явление, поскольку он ведет к таким негативным последствиям, как постепенный отказ граждан от участия в общественной жизни. Он подчеркивал, что люди в демократических обществах "всегда с большим трудом отрываются от частных дел, чтобы заняться общими". Это, в конечном итоге, приводит к появлению стремление передать заботу об общем интерес единственном видимом и постоянном его выразителем - государстве, которое, по мере ослабления понятий о промежуточных власти, неизменно ассоциируется в сознании народа с сильной единоличной центральной властью. Такая единоличная власть, которая стоит над всеми гражданами, не вызывает ни у кого зависти, поскольку все относительно нее находятся в равном положении. Более того, по мнению ученого, в процессе роста стремление к равенству народ все с большей симпатией относится к установлению единоличной диктатуры, к концентрации всех политических прав в руках любой сильной личности. Деспотизм, который чувствует себя уверенно только тогда, когда люди разобщены, когда социальные связи между ними ослаблены, проявляется, по крайней мере на словах, сторонником равенства и, используя егалитаристськи стремление масс, утверждается в обществе как единая политическая сила. При этом тиран, который захватит власть, по мнению Токвиля, на определенное время обеспечит порядок и даже сможет удовлетворить материальные интересы масс, но, наконец, обязательно заберет у людей главное - свободу. И важным достижением Америки является то, что американцы сумели бороться с индивидуализмом с помощью учения правильно понятного интереса, а такой интерес приучил их к кооперации, совместной деятельности в различных ассоциациях, основой которых всегда была неограниченная свобода создания ассоциаций, в том числе и с политическими целями.

Опасность деспотического перерождения демократии особенно велика в тех странах, где отсутствуют традиции политической свободы. "Когда равенство вводится среди народа, который никогда не знал или уже давно не знает свободы, как это наблюдается на европейском континенте, - писал Токвиль, - то старые национальные привычки сразу и как бы путем естественного тяготения сочетаются с привычками и взглядами, которые порождает новый общественный строй, при этом все власти как бы сами собой стремятся к центру, сосредотачиваясь в нем с удивительной быстротой, и государство сразу же достигает крайних пределов своей силы, тогда как частные лица так же быстро доходят до последней черты бессилия ".

Важным во взглядах Токвиля является его отношение к государственному устройству или, точнее, к проблеме централизации и децентрализации. В труде "Древний уклад и революция" он подчеркивал, что централизация является фактор, что парализует все общественную жизнь. И потому как в период абсолютизма, так и после революции главным препятствием для утверждения свободы и демократии была именно централизация, сосредоточение всех вопросов общественной жизни в компетенции центральной власти.

Как сторонник демократии и свободы, мыслитель был убежден, что они являются ценностью сами по себе. Люди, которые видят в свободе исключительно средство достижения материальных благ, никогда не могут удержать ее надолго. Согласно Токвиль, стремление к свободе - это свойство далеко не всех народов, а только тех, которые созданы для нее, ненавидят, как зло, саму зависимость, как в свободе не только материальные блага, которые она им дает, но видят в ней самой такое драгоценное и необходимое благо, теряя которое ничем нельзя утешиться, и владение которым является наивысшей наградой. Настоящая любовь к свободе присуще немногим - это свойство людей особой, большой души, которые находят высшее наслаждение, по словам Токвиля, в праве говорить, действовать, дышать без притеснений, подчиняясь только Богу и закона.

О некоторых оценках Алексиса де Токвиля в послевоенной зарубежной историографии (Дементьев И.О. )

Алексису де Токвилю на Западе посвящена огромная литература. Изданы десятки книг; сотни статей разбросаны по страницам специальных журналов и академических сборников. Но точку ставить еще рано: наследию этого выдающегося французского историка, политического мыслителя и писателя уготована судьба быть постоянно востребованным в динамично меняющемся мире Запада. Почти полтора столетия прошло с момента его смерти, возвысились и пали могущественные режимы, обанкротились казавшиеся вечными идеологии, а мысль Токвиля продолжает волновать на Западе историков, социологов, политиков...

Современная ситуация в литературе о Токвиле, которую можно назвать “историографическим взрывом”, явилась следствием постепенного возвращения его наследия широким кругам западноевропейских интеллектуалов. Это возвращение, конечно, имело иную природу, нежели те, в буквальном смысле, возвращения наследия, которые испытала российская образованная публика на рубеже 1980-1990-х годов по отношению к неугодным советскому режиму историкам, философам, литераторам. На Западе Токвиля никто никогда не запрещал, и под возвращением в данном случае понимается переосмысление его творчества в новых контекстах, актуализация его идей, относящихся, казалось бы, к давно минувшей эпохе.

Процесс этот начался после второй мировой войны, когда в условиях становления биполярного мира в западных странах активизируется поиск адекватного ответа на идеологический и политический вызов с Востока. Советский марксизм утверждается в качестве господствующей идеологии ряда стран, находившихся под гегемонией СССР. Личность Карла Маркса становится своеобразным символом этой идеологии; теперь каждый последователь Маркса из западных интеллектуалов вольно или невольно вынужден был отмежеваться от “русскоязычного” Маркса: Э.Фромм, Ю.Хабермас, Р.Арон создают образ “неканонического” Маркса, пытаются вписать его в контекст западной истории ХХ века.

Другой стороной этого поиска становится разработка альтернативной политической теории и, что, может быть, важнее, - методологии политической науки. Для этих целей идеально подходил А. де Токвиль с его либеральными взглядами, презрением к голым теоретическим схемам, незапятнанной политической репутацией. Таким образом, процесс возвращения научной общественности к Токвилю на Западе предопределялся двумя внешними явлениями: поиском альтернативного символа, соразмерного К. Марксу в области идеологии, а также разочарованием в мессианской идее коммунизма, которым отмечены 1950-1960-е годы в среде западных интеллектуалов.

Ф.Мелонио, один из виднейших современных исследователей творчества Токвиля, выделяет ключевые моменты этого пересмотра отношения к коммунизму: доклад Н.С.Хрущева в феврале 1956 года на ХХ съезде КПСС, вторжение советских войск в Будапешт в том же году и т.п. “По обе стороны Атлантики Токвиль становится автором одной-единственной страницы “Демократии”, той, где проводится параллель между двумя державами нового мира, демократическими Соединенными Штатами и деспотической Россией... Токвиль против Маркса - это “холодная война” в области идей... Дуэль имеет свои дипломатические формы на высшем уровне: Эйзенхауэр ссылается на Токвиля в своей речи 4 апреля 1959 года, тогда как в “Правде” Хрущев насмехается над “измышлениями этого французского реакционера прошлого века”. Дуэль имеет также свои академические формы, или, скорее, свою каноническую форму в параллели между Токвилем и Марксом, к чему сводится часто истолкование Токвиля 1 . Но Мелонио полагает, что это упрощенный подход к творчеству Токвиля и требует от исследователей большей серьезности и историчности. Он также выделяет три этапа “токвилевского ренессанса”:

1. 1950-е годы: перечтение первой части известнейшего произведения Токвиля “Демократии в Америке” под влиянием французского политолога Р.Арона с центральной проблемой рефлексии Токвиля о политических режимах;
2. 1960-е годы: преимущественное перечтение второй части “Демократии в Америке” в контексте вопросов о демократической культуре и традиции;
3. 1970-е годы: под влиянием Ф.Фюре повышенное внимание к другому трактату Токвиля - “ Старый порядок и революция” на пути к новой интерпретации Французской революции (ревизионистское направление в историографии).

Каждому из этих подэтапов сопутствует большое число исследований по различным аспектам жизни и творчества Токвиля. Благодаря Р.Арону 2 историография преодолела один из устойчивых стереотипов: до Арона Токвиля ценили как политического мыслителя в основном в англосаксонских странах, а во Франции его воспринимали как историка. Французская социологическая традиция опиралась на О.Конта-Э.Дюркгейма, и только неутомимая деятельность Арона по популяризации Токвиля как социального мыслителя привела к тому, что имя Токвиля прочно закрепилось в ряду классиков социально-политической мысли.

В течение последних сорока семи лет во Франции предпринимается фундаментальное издание полного собрания сочинений Токвиля (с 1951 года, в парижском издательстве “Галлимар”, первоначально под редакцией Ж.П.Майера) - писем, речей, заметок, конспектов мыслителя. В редакционную коллегию входят все крупнейшие западные специалисты по Токвилю - Ф.Фюре, Л.Диез дель Корраль, А.Жарден, Ж.С.Ламберти, Дж. Пирсон, Ф.Мелонио и др. Тщательное комментирование, привлечение массы архивных материалов характеризуют это издание, без использования которого невозможно адекватное понимание роли и места Токвиля как в политической истории Франции, так и в истории политической мысли Европы нового времени.

На основе этого собрания материалов издаются многочисленные биографии Токвиля. Необходимо выделить ставший уже классическим труд А.Жардена “Алексис де Токвиль. 1805- 1859” (1984) 3 - самое полное биографическое исследование, основанное как на опубликованных материалах, так и на архивных документах. После этой работы уже никто на Западе не рискует претендовать на создание комплексной биографии французского мыслителя. Все последующие биографы ограничиваются углубленным рассмотрением отдельных аспектов его жизни, которые представляются особенно важными для читателя конца ХХ века. Здесь нужно отметить монографию Л.Зидентопа “Токвиль” 4 - жизнеописание Токвиля, выстроенное в соответствии с хронологией написания его произведений.

Помимо чисто биографических работ западная историография насчитывает немало специальных исследований. Систематический анализ всех сочинений Токвиля в идеологическом и социально-политическом контексте эпохи был предпринят Антуаном Лека в 1988 году 5 . Различные проблемы жизни и творчества Токвиля, его политическая биография, взаимодействие с предшествующей, современной ему и последующей политической мыслью, источниковедческие вопросы рассматривались в коллективных сборниках, изданных на Западе в этот период 6 .

Естественно, наибольший интерес вызывает личность Токвиля в юбилейные годы: так, столетие его смерти в 1959 году было отмечено французами рядом событий в честь выдающегося соотечественника: проведением выставки и коллоквиума в Национальной библиотеке, другой выставкой в библиотеке Шербура, выпуском сборника научных трудов, специального номера журнала “Revue International de Philosophie” - никогда до тех пор во Франции не организовывались такие крупномасштабные акции в память о мыслителе. В 1979 году (к 120-летию со дня смерти) при содействии Генерального совета департамента Ла-Манш образуется Фонд Токвиля. Замок Токвиль становится местом паломничества президентов В.Жискар д"Эстена и Ф.Миттерана. Наконец, идеи, высказанные Токвилем в его первой совместной с Г. де Бомоном работе о реформе пенитенциарной системы, становятся объектом дебатов в Совете министров Франции 7 .

Но переломным в отношении к Токвилю на Западе стал 1989 год. Дальнейшее развитие историографии о Токвиле происходит под влиянием двух факторов. Первый - внутренний - достаточно полная и глубокая разработанность темы жизни и творчества Токвиля, ее хорошее источниковое оснащение. Это определяет снижение количества чисто исторических исследований о Токвиле, делает малоперспективными биографические работы. Другим - внешним - фактором выступают глобальные политические изменения в мире: революции 1989 года в странах Восточной Европы, распад Советского Союза и окончание “холодной войны” провоцируют новый всплеск публикаций, посвященных Токвилю.

Вышеуказанные события были, разумеется, однозначно истолкованы западными исследователями как победа Токвиля над Марксом, причем не только как победа либерализма над социализмом, но и как торжество методологии Токвиля. Предпринимаются попытки интерпретировать большевистскую революцию 1917 года, восточноевропейские демократические революции в рамках концептуального подхода Токвиля, что, конечно, несет на себе отпечаток постструктуралистского прочтения текстов Токвиля и применение его методологических принципов к социально-политической реальности конца ХХ века.

Успех идеи свободы в антикоммунистических революциях 1989 года актуализировал наследие всех ее адептов в классической политической науке и в особенности Токвиля. Один из авторов - Д.Лоулер - в 1993 году не удержался от замечания, что “авторитет Токвиля никогда не был больше, чем сегодня” 8 .

Подобного рода заявления стимулировали всплеск публикаций, посвященных гипотетическому истолкованию Токвилем событий ХХ века. Франсуа Фюре, один из столпов современного ревизионизма во французской историографии, ограничивает сферу применения методологии Токвиля к истории ХХ века революциями в Восточной Европе от 1917 до 1989 года. Случай нацизма явно не вписывается в токвилевскую схему, потому что является революцией антидемократической, обратной по отношению к принципам 1789 года и поэтому неактуальной для Токвиля.

Напротив, 1917 год в России интерпретируется в рамках теории Токвиля, потому что утверждение коммунистической тирании происходило под лозунгами равенства. Типологическая близость русской революции французской предопределена тем фактом, что в обоих случаях режимы были установлены на основаниях абстрактных доктрин, сформулированных с претензией на знание законов истории. Известно скептическое отношение Токвиля к детерминизму и всякого рода “всеобщим законам”: “Общие идеи свидетельствуют не о силе человеческого разума, но, скорее, о его несовершенстве, ибо в природе нет ни абсолютно подобных друг другу, идентичных фактов, ни законов, приложенных без разбора разом ко всем явлениям” 9 . На Западе это отношение завоевывало права в течение всего ХХ века - вплоть до таких разных мыслителей, как Карл Поппер и Юрген Хабермас.

Фюре начинает свой анализ европейской ситуации после 1989 года с указания на то, что восточноевропейские революции движимы теми же идеалами, что и идеалы американской революции, английских свобод, отчасти - Французской революции 1789 года. Однако “эти идеи приходят в новой конъюнктуре, стирающей, в определенной мере, противоречия, которые оживила европейская история XIX-ХХ веков, - например, между идеями равенства и свободы, католической традиции и демократии” 10 .

Фюре решается вообразить токвилевский анализ советского мира, сделавшего “акцент на пассивности и разобщенности индивидов перед лицом власти и также на чувстве удовольствия” 11 . На взгляд Фюре, несвободный, впрочем, от аберрации близости, антикоммунистические революции 1989 года показали, что два чувства, которые, по Токвилю, трудно сбалансировать (любовь к свободе и стремление к благосостоянию), могут сосуществовать и даже опираться друг на друга. Опыт коммунистических стран, по Фюре, показал взаимную дополняемость этих чувств. Наконец, вполне в духе Токвиля выделяется роль религиозной идеи в восточноевропейских революциях - идеи обновленной и ставшей революционной силой. Этот факт “доставил бы огромное удовольствие Токвилю, тщетно искавшему разрешение конфликта католической церкви и демократической идеи” 12 .

Отношение к распаду Варшавского договора пропитано историческим оптимизмом для Фюре. “Безмерная радость думать, что Европа вновь обрела общий дискурс (un discours commun) - в Праге, Варшаве и даже Москве... Мы не только говорим на одном языке, но разделяем одни ценности” 13 . Однако оптимизм интерпретаторов новой реальности не носит апологетического характера: мир слишком дорого заплатил в ХХ веке за политическую близорукость западных интеллектуалов. Поэтому Фюре подвергает критике интеллектуалов восточноевропейских, замещающих прежние утопические социальные проекты новыми либерально-рыночными утопиями. Мир изменился со времени господства классического либерализма, и это обстоятельство нельзя игнорировать, выстраивая новую политику в посткоммунистических странах.

Фюре не отрицает здесь права восточноевропейских народов видеть в “Европе” (то есть в конституционном режиме, правах человека, рынке и либеральной практике) свое будущее, но показывает, что западные европейцы осознают многочисленные недостатки современной Европы. Среди них - предсказанный Токвилем дефицит гражданственности - следствие развития индивидуализма на Западе. Поэтому Фюре считает необходимым для западного мира “ассимилировать опыт Востока, чтобы возродиться как демократическим народам, чтобы сделать в наши общества инъекцию этого чувства... свободы и гражданского участия” 14 , которым отмечены восточноевропейские демократические революции 1989 года. Фюре предостерегает от самодовольного триумфаторства, рекомендуя импортировать в западные общества элементы восточноевропейских систем ради углубления общей демократической традиции. Пересмотр ценностей современной цивилизации и отношений между ними должен быть проведен в токвилевской перспективе. Для взаимного обмена опытом восточных и западных европейцев “Токвиль, быть может, - что-то вроде ангела-хранителя (divinit e tut e laire), направляющего этот двойной обмен” 15 .

Подобный взвешенный подход известного токвилеведа и историка Французской революции встречает понимание у другого исследователя - немецкого ученого М.Хэрета. Последний предпринимает анализ ситуации в конкретной стране, которая являлась в наибольшей степени продуктом сложения воздействий западной традиции и коммунистического режима - Германской Демократической Республики. “Объясняя реалии постреволюционного общества, Токвиль помогает нам лучше понять посткоммунистические общества и, в частности, ГДР, которая находится на пути к распаду”, - указывает он в своей статье 1991 года 16 .

Анализ немецкий историк начинает с констатации ненасильственного характера демократических революций 1989 года (за исключением Румынии). Причину этого он видит в том, что народы Восточной Европы уже давно не верили в марксистско-ленинскую идеологию. Таким образом, важной составляющей этого глобального переворота была духовная революция - низвержение убеждений старого режима.

Токвиль в анализе событий 1789 года указывал, что большая часть революций замыкалась в конкретной стране; отличие Французской революции заключалось в том, что у нее “не было определенной территории; мало того, одним из ее результатов в известном смысле было то, что она стерла на карте все старые границы... Над всеми отдельными национальностями она создала общее интеллектуальное отечество, гражданами которого могли сделаться люди всех наций” 17 . Таким образом, Французская революция была революцией политической, которая приняла вид религиозной. Подобного рода революцией стал 1989 год для Восточной Европы, когда был сокрушен старый советский порядок.

Но политическая активность населения ГДР, констатирует Хэрет, была направлена в русло национального объединения, представленного как единственное средство достижения экономического благосостояния. На примере ГДР Хэрет демонстрирует справедливость вывода Токвиля о том, что в любом обществе большая часть граждан ценит свободу только по причине ее следствий; “только меньшинство любит свободу ради себя самой” 18 . Это меньшинство было в силах поколебать власть коммунистов, но не привить всему народу демократические нравы.

А существование братской ФРГ упростило задачу. Хэрет наполняет новым содержанием слова Токвиля из письма Корселлю от 2 октября 1854 года о том, что “великая химера германского единства” заполнила умы немцев более, “чем образ регулярной свободы каждой из стран, которые составляют Германию” 19 .

Оценивая самообман граждан ГДР, Хэрет воспроизводит предупреждение Токвиля из “Демократии в Америке” 20 об опасных соблазнах материального наслаждения у народов, находящихся на стадии перехода к демократии. Хэрет пишет: “Серая реальность ГДР, представленная появлением плохо содержащихся и наполовину разрушенных городов... привела неизбежно это общество в руки большого брата ФРГ” 21 . Для описания новой ситуации полного подчинения всех институтов ГДР западногерманским Хэрет вводит термин “внутренний колониализм” (colonialisme interne).

Таким образом, используя идеи Токвиля как критика, а потому своеобразного предохранителя для демократической системы, а также его методологию при анализе переходных обществ, западные авторы отдают себе отчет в сложности совершающихся процессов, требуют комплексного подхода к изучению посткоммунистических стран и не впадают поэтому в примитивный восторг по случаю всеобщей победы либерализма в Европе.

Другое направление современной общественно-политической мысли и историографии - переосмысление творчества Токвиля в контексте провозглашенного постмодернистами “конца истории”.

Идея “конца истории”, высказанная еще Гегелем, а затем оригинально проинтерпретированная К. Марксом, скорректированная А.Кожевом, нашла свое конечное воплощение в статье американского исследователя Ф.Фукуямы “Конец истории?” 22 . Идея эта в первом приближении означает повсеместное утверждение либерализма как единственной идеологии, выдерживающей конкуренцию с фашизмом и коммунизмом. Данная историософская идея проецируется на социологию и политологию и преобразуется в концепцию постмодерна, постсовременного общества как эпохи либеральной демократии, социальной рыночной экономики, высокоразвитых информационных технологий и унификации стандартов жизни в цивилизованном мире.

В понимании этого перехода от современного общества к постсовременному значительную роль играет, по мнению историка Э. Гаргана, трактат Алексиса де Токвиля “Демократия в Америке” 23 . Гарган, обращаясь к творчеству Ж.Бодрийяра, Ф.Лиотара и других теоретиков постмодерна во Франции, указывает, что Токвиль не принадлежит к этой традиции, а, скорее, альтернативен ей.

Совершив путешествие в США, французский автор Ж.Бодрийяр издал в 1986 году книгу “Америка”, наполненную реминисценциями из сочинений Токвиля. Однако вопреки Токвилю Бодрийяр объявил, что американский мир никак не может быть понят Европой, а американский опыт не подлежит воспроизведению. Неверие Бодрийяра в возможное взаимопонимание двух миров обусловливает его неверие в способность общества измениться коренным образом. Призыв Токвиля к рефлексии о себе и других, к открытости и ответственности за диалог (ср. слова Токвиля о задаче правительств “вернуть людям то самое влечение к будущему, которое более уже не внушается им религией и социальным строем” 24) неизбежно актуализируется в условиях постмодернистского распада ценностей и размывания границ.

“Конец истории” оборачивается потребностью в духовном обновлении западного общества. Фатализм, присущий теоретикам “постистории”, принципиально неприемлем для последователей Алексиса де Токвиля. “Истинные друзья человеческой свободы, как показал Токвиль, сопротивляются концу истории во имя подлинного величия человеческой индивидуальности” (Д.Лоулер) 25 .

Таким образом, на фоне глубоко разработанной темы жизни и творчества А. де Токвиля западная историография характеризуется сегодня признанием актуальности его политической мысли и методологии. С одной стороны, активизируется переосмысление творчества французского историка в контексте “конца истории”, а с другой - происходит переосмысление европейского исторического опыта ХХ века в границах дискурса самого Токвиля. Здесь объект исследования смещается с его личности на политическую теорию, общественную мысль.

Вероятно, развитие историографии и политической мысли на Западе будет происходить именно в этих направлениях. Вместе с тем остается немало крупных проблем, в том числе методологического характера: не разработан вопрос о степени применимости токвилевского анализа западной “демократической революции” к незападным обществам (Восточная Европа, Россия и другие страны бывшего СССР, Китай), не привлечен в должной мере для анализа российский материал. Токвиль, конечно, не предвидел многие феномены в истории Запада (бурный рост национализма, фашизм и т.п.). Но в то же время приходится констатировать, что А. де Токвиль вновь сегодня является одним из самых авторитетных, изучаемых и переиздаваемых авторов на Западе и, по всей видимости, еще долго будет оставаться таковым.

Примечания

1 M e lonio F. Sur les traces de Tocqueville // L"actualit e de Tocqueville. Caen, 1991. P.13.
2 См.: Арон Р. Этапы развития социологической мысли. М., 1993.
3 Jardin A. Alexis de Tocqueville. 1805-1859. P., 1984.
4 Siedentop L. Tocqueville. Oxford, 1994.
5 Leca A. Lecture critique d"Alexis de Tocqueville. Aix-Marseille, 1988.
6 Alexis de Tocqueville. Livre de Centenaire (1859-1959). P., 1960; Alexis de Tocqueville - Zur Politik in der Demokratie. Symposion zum 175. Geburtstag von Alexis de Tocqueville. Baden-Baden, 1981 (там же содержится аннотированная библиография всех основных работ “токвилеаны” - s.121-172); Liberty, Equality, Democracy. New-York, 1992.
7 См. об этом: M e lonio F. Sur les traces de Tocqueville // L"actualit e de Tocqueville. Caen, 1991. P.14.
8 Lawler P.A. The Restless Mind. Alexis de Tocqueville on the Origin and Perpetuation of Human Liberty. Rowman & Littlefield Publishers, 1993. P.159.
9 Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1995. С.325.
10 Furet F. L"importance de Tocqueville aujourd"hui // L"actualit e de Tocqueville... P.143.
11 Ibid.
12 Ibid.
13 Ibid.
14 Ibid.- P. 144.
15 Ibid.- P. 145.
16 Hereth M. Essai d"interpr e tation de la R e volution en R e publique D e mocratique Allemande // L"actualit e de Tocqueville... P. 95.
17 Токвиль А. Старый порядок и революция. М., 1905. С.26-27.
18 Hereth M. Op. cit. P.98.
19 Ibid.
20 Токвиль А. Демократия в Америке... С.401-102.
21 Hereth M. Op. cit. P.100.
22 Фукуяма Ф. Конец истории? // Философия истории: антология. М., 1995.
23 Gargan E.T. Tocqueville and the Postmodern Refusal of History // Liberty, Equality, Democracy... P.187.
24 Токвиль А. Демократия в Америке... С.402-403.
25 Lawler P.A. Op. cit. P.173.

Биография (В. Бутенко. )

Токвиль (Alexis-Charles-Henri-Clerel de Tocqueville, 1805–1859) – знаменитый франц. писатель и государственный деятель. Изучал право в Париже. После путешествия по Италии и Сицилии в 1827 г. был назначен на судебную должность (juge auditeur) в Версале здесь вступил в тесную дружбу с сослуживцем своим Гюставом-де-Бомоном. Воспитанный в эпоху увлечения политической свободой, Т. возмущался реакционной политикой Полиньяка, но Июльская революция тем не менее была ударом для его легитимистических симпатий. Июльскую монархию он, однако, признал, так как считал ее единственно возможной конституционной формой правления. В 1831 г. он получил, вместе с Бомоном, командировку в Соед. Штаты, для изучения принятой там пенитенциарной системы. Главной целью Т. при этом было изучить, на примере Соедин. Штатов, истинную демократию, осуществившую на практике принципы свободы и равенства.

Итогом путешествия Т. и Бомона была книга: «Du systeme penitentiare aux Etats-Uais et de son application en France» (П., 1832), в которой авторы становились на сторону системы одиночного заключения. Возвратясь во Францию, Т. записался в адвокаты. В 1835 г. вышли в свет первые две части его «Democratie en Amerique». Успех книги был чрезвычайный как во Франции, так и во всей Европе; она скоро была переведена на несколько иностранных языков. Обилие собранного материала, беспристрастное отношение к предмету, глубина и проницательность автора, широта его горизонта–все это сразу поставило Т. в число выдающихся теоретиков политики. В том же году Т. отправился в Англию, где «Демократия» произвела особенно сильное впечатление, и встретил здесь самый восторженный прием. В 1840 г. вышли две последние части его книги, а в 1841 г. Т. был избран членом франц. академии.

В 1837 г. он поставил свою кандидатуру в депутаты, но потерпел неудачу, отказавшись от поддержки правительства. На выборах 1839 г. он был избран. В палате он не занял выдающегося положения, несмотря на свой редкий политический ум. Он не годился в парламентские вожди, так как был человеком мысли, а не дела. Главным образом он работал в комиссиях и редко появлялся на трибуне. Вотировал он обыкновенно с конституционной левой против министерства Гизо, но в сущности не принадлежал ни к какой партии. Политическая дальновидность и аристократический склад характера отталкивали его от мелочных, будничных интересов тогдашних партий, представлявших только буржуазию и игнорировавших всю Францию, находившуюся вне «pays legal». Т. не раз указывал на неизбежность демократической революции, если правительство не изменит своей узко буржуазной политики (особенно замечательна в этом отношении его речь 27 янв. 1848 г.).

Он считал конституционную монархию наилучшей формой правления для Франции, но после февральской революции признал республику, как последнее средство сохранения свободы. Избранный в учредительное собрание, он примкнул к правой и вступил в борьбу с социализмом. В нападках социалистов на право собственности он видел подрыв устоев общества, в общественной организации труда – ограничение свободы промышленности, расширение функций государства и, следовательно, посягательство на великий принцип индивидуальной свободы. Экономические отношения вообще были слабой стороной Т.; не понимая истинного смысла февральской революции, он защищал теперь ту самую буржуазию, с которой боролся до сих пор. Опасаясь, чтобы демократический поток не привел к деспотизму, Т. настаивал в комиссии, вырабатывавшей конституцию, на предохранительных мерах: двух палатах, ограничении власти президента и двухстепенном его избрании. Его предложения не были приняты.

После июньских дней Т. был представителем Франции на съезде в Брюсселе для улажения итальян. дел; вернувшись, поддерживал кандидатуру Кавеньяка в президенты республики. В 1849 г. он был избран в законодательное собрание и вслед затем сделался министром иностр. дел в кабинете Одилона Барро. В этой должности Т. стремился поддержать французское влияние в Италии, не лишая папу независимости, и добиться для папской области необходимых внутренних реформ. Письмо президента к Нею (31 октября) вызвало отставку кабинета Барро. К 1850 г. относятся «Souvenirs» Т., служащие важным источником для изучения февральской революции; они напечатаны только недавно, так как автор не хотел их опубликовывать. «Souvenirs» представляют Т. в новом свете: из возвышенного политического мыслителя он превращается здесь в тонкого, наблюдательного сатирика.

В палате он продолжал бороться с политикой президента и в 1851 г. представил доклад о пересмотре конституции; но пересмотр не состоялся. Последовавший затем переворот 2 декабря еще раз оправдал убеждение Т., что установление равенства среди народа, не привыкшего пользоваться политической свободой, ведет к военному деспотизму. Т. принимал участие в последней легальной попытке сопротивления в мэрии Х округа и был посажен в Венсеннскую тюрьму, но скоро получил свободу. Оторванный от политической деятельности, он предался исключительно изучению великой революции. Первую попытку в этой области он сделал еще в 1836 г. в оставшейся неоконченною статье: «Etat social et politique de la France avant et depuis 1789». Переворот 2 декабря, напоминавший 18-е брюмера, оживил в нем интерес к начатой работе. После нескольких лет архивных занятий в разных местах Франции и даже Германии, он издал в 1856 г. 1-й том «L"ancien regime et la revolution».

Он замышлял этот труд в 3 томах, но смерть застигла его во время работы над вторым томом. – Основным пунктом миросозерцания Т. является свобода личности. Принадлежа, с этой стороны, к школе либералов и разделяя даже ее веру в спасительность принципа laissez faire, laissez passer в экономических отношениях, Т. видит, однако, другие ее недостатки и понимает, что в обеспечении свободы главную роль играет вековое воспитание народа, что одни конституционные учреждения по образцу английских еще недостаточны для этой цели. В своей первой книге он указал те средства, которые могут упрочить и обеспечить свободу в государственном строе. Со времени средних веков европейское общество переживает глубокую и беспрерывную демократическую революцию. Аристократия падает, сословные неравенства сглаживаются, классы уравниваются. Этот демократический поток идет неудержимо, все усиливаясь; низвергнув уже аристократию и короля, он, очевидно, не остановится пред буржуазией.

Народы стремятся к свободе и равенству; полное осуществление обоих принципов – идеал демократии. Но, любя свободу, демократические народы лучше понимают и выше ценят прелести равенства. Поэтому они иногда согласны пожертвовать свободой для сохранения равенства. Между тем равенство, прямо не противореча свободе, развивает в обществе наклонности, грозящие установлением деспотизма. Обособляя людей друг от друга, равенство развивает в них партикуляризм и эгоизм. Увеличивается страсть к наживе, люди равнодушно относятся к общественным интересам и, устраняясь от общественной жизни, предоставляют все новые права правительству, лишь бы оно обеспечивало порядок и спокойствие. Государственная власть расширяется и проникает все глубже в жизнь общества; личность попадает все в большую зависимость. Местное самоуправление уничтожается и заменяется административной централизацией. Устанавливается всемогущая, абсолютная тирания народного большинства.

Процесс этот идет еще скорее, если демократии приходится вести войны, которые особенно опасны для свободы, так как требуют сосредоточения всех сил государства. А от тирании большинства до единоличного деспотизма – один только шаг. Талантливый полководец всегда может, при помощи армии, захватить власть, и народ, привыкший повиноваться центральному правительству, охотно откажется от участия в правлении, лишь бы его новый господин обеспечил порядок и покровительствовал обогащению. Таким путем равенство может привести к деспотизму. Единственное средство, которое может предотвратить такой исход – сама свобода: она отрывает людей от материальных интересов, соединяет и сближает их, ослабляет их эгоизм. Существенную помощь ей может оказать религия, действующая в том же направлении. Но одного конституционного устройства, соединенного, притом, с бюрократической централизацией, более чем недостаточно; это только «приделывание головы свободы к телу раба».

Необходима широкая децентрализация власти, при сохранении за центральным правительством minimum"a необходимых прав. Для большого государства, поэтому, лучшая форма – федерация. Бюрократическая опека должна быть заменена местным самоуправлением, этой школой политического воспитания народа. Необходимы полная независимость судов и подсудность должностных лиц обыкновенным судам, как гарантия против произвола администрации. Гарантией против произвола законодательства служит право суда объявлять закон противоречащим конституции. Необходим также суд присяжных, развивающий в народе правосознание и чувство законности. Наконец, полная свобода печати и свобода ассоциаций является лучшим средством борьбы с тиранией большинства.

Конечно, главным условием для поддержания свободы являются не учреждения, а привычки и нравы; но учреждения, в свою очередь, влияют на развитие соответственных нравов и обычаев, и применение указанных средств может парализовать вредные наклонности демократии и способствовать упрочению свободы. – «Старый порядок» по своей задаче тесно примыкает к «Демократии». Если там Т. хотел выяснить условия, при которых возможен демократический строй, основанный на свободе и равенстве, то здесь он старается ответить на вопрос, почему Франция, домогаясь во время великой революции и свободы, и равенства, сумела приобрести только последнее. Демократизация общества с средних веков привела Францию к крушению политической стороны феодализма и к усилению королевской власти. К XVIII в. установился «старый порядок» – соединение королевского абсолютизма с феодальным сословным строем. Высшие сословия сохранили все свои прежние, тяжелые для крестьян привилегии и даже присоединили к ним новые.

Общество было разделено на ряд сословных групп, которые ревниво оберегали свою обособленность; правительство помогало такому разобщению классов, видя в нем залог своей прочности. Но демократизация общества продолжалась. Высшие сословия беднели и падали, земельная собственность раздроблялась, буржуазия возвышалась и обогащалась, классы приближались друг к другу. Перед революцией французское общество представляло собой однородную массу и бессословный строй мог установиться легко и скоро. Между тем от политической свободы общество давно отвыкло, Генеральные штаты не собирались с начала XVII в. Разрушая феодальные учреждения, короли заменяли их бюрократической централизацией. Местное самоуправление было почти уничтожено, правительственные агенты изъяты из ведения обыкновенных судов. Религия возбуждала к себе ненависть, ввиду союза духовенства с королями. Правительство разобщало классы, заботливо заглушало всякий дух общественной самодеятельности и держало общество под стеснительной опекой.

Если и сохранялся еще дух независимости, проявлявшийся, напр., в борьбе парламентов с королями, то он был достаточен разве для низвержения деспотизма, но не для мирного пользования свободой. В 1789 г. французы уничтожили «старый порядок» и, вдохновленные идеалами философии XVIII в., создали новый строй, основанный на гражданском равенстве и политической свободе. Но любовь к свободе, вспыхнувшая незадолго до революции, скоро остыла среди анархии и бурь революции. Партикуляризм, порождаемый равенством, страсть к обогащению, необходимость сосредоточения власти вследствие беспрерывных войн и страх пред восстановлением сословного строя привели к установлению деспотизма. Наполеон консолидировал бессословный строй, но, вместе с тем, восстановил бюрократическую централизацию «старого порядка». После падения Наполеона у французов несколько раз вспыхивала страсть к свободе, но дело свободы всегда в корне подрывалось сохранением наполеоновской централизации и бюрократической опеки.

Организуя центральную власть в духе свободы, французы не применяли других средств, чтобы упрочить этот дух. Представляя, таким образом, завершение политического учения Т., «Старый порядок» имеет, кроме того, значение первой важности в историографии французской революции, где он начал новую эпоху. Т. первый перекинул мост чрез пропасть, отделявшую в представлении прежних историков послереволюционную Францию от дореволюционной. Он применил к изучению революции эволюционную точку зрения и доказал, что революция не была крутым разрывом с прошлым, что объяснения ее надо искать в «старом порядке», из которого она естественно вытекает. С другой стороны, «Старый порядок» – первый труд о французской революции, написанный в интересах строгой истины, а не для оправдания той или иной политической программы. Несмотря на небольшие размеры, «Старый порядок» отличается удивительным богатством содержания и является результатом кропотливого и тщательного анализа громадного количества архивных материалов.

Трудом Т. определилось дальнейшее направление разработки этой эпохи; позднейшие сочинения о революции большей частью только развивают, дополняют и обосновывают высказанные Т. взгляды. Полное собрание сочинений Т. издано в Париже в 9 томах, в 1860–65 гг., и с тех пор выдержало несколько изданий. В I, II и III тт. заключается «De la democratie en Amerique» (есть два русск. перев.), в IV – «L"ancien regime et la revolutien» (есть два рус. перев.), V, VI и VII т. заняты перепиской. Т., VIII и IX т. – мелкими статьями, докладами, речами, незаконченными трудами. Кроме того, в 1893 г. изданы его «Souvenirs» (есть рус. перев.). Ср. Beaumont, «Notice sur A. de Tocqueville» (в V т. сочинений Т.; в 1897 г. вышла отдельным изданием); Jaques, «А. de Tocqueville. Ein Lebens- und Geistesbild» (В., 1876); Eichthal, «A. de Tocqueville et la democratie liberale» (П., 1897); Faguet, «Politiques et moralistes du XIX siecle» (рус. пер. M. Васильевского, под ред. проф. Кареева).

Биография (Мария Федорова )

Предисловие

Алексис Клерель де Токвиль – известнейший французский социолог, историк, политический деятель. В своем политическом творчестве он попытался соединить две вещи, кажущиеся совершенно несоединимыми в рамках раннего аристократического либерализма, – либеральное видение человека и социума, с одной стороны, и демократию – с другой. Это дало основания Гизо бросить ему жестокий упрек: «Вы – побежденный аристократ, осознающий свое поражение». Да и сам Токвиль понимал свою трагическую раздвоенность. В одной из заметок, найденных в его архиве, мы читаем следующие горькие строки: «Разумом я склоняюсь к демократическим институтам, но по инстинкту я аристократ, т.е. я презираю толпу и боюсь ее. Я страстно люблю свободу, законность, уважение прав, но не демократию. Такова сущность человека». Однако, быть может, именно эта раздвоенность и мучительное стремление обрести истину и позволили Токвилю глубже своих современников проникнуть в тайны демократического процесса, что делает его одним из самых ярких, по-настоящему современных политических философов.

«Я должен воспитать в себе политического человека»

Алексис де Токвиль родился 29 июля 1805 г. в Вернее, в дворянской семье, подвергшейся репрессиям и гонениям во время революции и террора, что наложило особый отпечаток на детские и юношеские годы будущего мыслителя. До пятнадцати лет он получал домашнее образование под руководством аббата Лезера, а в 1820 г. он оставляет Париж и отправляется в Метц, где его отец был в то время префектом. Здесь в 1821 г. молодой Алексис поступает в королевский коллеж, изучает риторику, а затем и философию. По окончании коллежа в Метце в 1823 г. он возвращается в Париж, где продолжает учебу – на сей раз он слушает курс права в университете.

Еще во время своей учебы в Метце юный Токвиль подолгу работает в библиотеке отца. Его внимание привлекают в первую очередь классики философии XVIII века – Вольтер, Монтескье, Руссо, Мабли, Бюффон, Рейналь. Изучение трудов Вольтера и Руссо заронило в его душу первое сомнение – сомнение в социальной значимости аристократических ценностей, носителем и приверженцем которых было окружение юноши. Так уже в этот ранний период он подходит к осмыслению проблемы, которая станет центральной во всем его творчестве: проблемы разрушения аристократического мира и постепенной замены его миром демократическим. Именно стремление понять и разрешить эту проблемы подводит его к изучению истории.

Однако в юношеские годы острый духовный кризис, в котором оказалось большинство мыслящий аристократов послереволюционного периода, находит для Токвиля свое разрешение в утрате им религиозной веры. Под воздействием вольтеровского деизма он приходит к пониманию Бога как безличного символа прогресса в истории цивилизаций. Через отказ от культово-обрядовой стороны религиозной веры он встает на путь отказа от ценностей, принятых в кругу его семьи, но решительно отвергаемых современным ему обществом.

По завершении учебы в Парижском университете в апреле 1827 г. Алексис де Токвиль получает свое первое назначение – пост судьи в трибунале Версаля. Свои обязанности он выполняет без особого энтузиазма, подчиняясь скорее решению семьи, нежели голосу собственного разума, тяготеющего скорее к занятиям историей и философией, которые могли бы способствовать политической карьере молодого аристократа. В одном из писем того времени (от 25 октября 1829 г.) он замечает: «Я должен воспитать в себе политического человека. А для этого следует изучать историю людей и в первую очередь людей, живших непосредственно перед нами. Всякая иная история хороша лишь в той мере, в какой она дает общее понятие о человечестве в целом…». Отвергая нарративный стиль истории Тьера, Токвиль увлекается историческими сочинениями Гизо, считая, что понятие цивилизации, разработанное историком, способно служить великой цели – «объяснить человека во всех положениях его социального существования».

Все это подводит Токвиля к принятию важнейшего для него решения: «Я вынужден оставить свою карьеру, потому что ничто не удерживает меня во Франции и потому что я решил прервать праздность своей частной жизни и на некоторое время отдаться перипетиям бурной жизни путешественника. Уже давно я испытываю горячее желание посетить Северную Америку. Я хочу изучить, что такое великая республика», – пишет он Шарлю Стоффелю. Вместе со своим другом и коллегой Густав де Бомоном они подают рапорт на имя министра внутренних дел с просьбой разрешить им поездку в Соединенные Штаты Америки с «целью изучения пенитенциарной системы». Просьба их удовлетворена, и в мае 1831 г. Токвиль и Бомон отправляются в Америку.

Путешествие в Америку

Итак, изучение системы исправительных учреждений было лишь предлогом для поездки в Америку. Подлинная же ее цель для Токвиля состояла в детальном исследовании американских демократических порядков и возможности перенесения американского опыта на французскую почву, ибо английская модель общественного развития, на протяжении всего XVIII столетия служившая образцом для французских мыслителей либерального толка, была, по мнению Токвиля, непригодной для современных ему реалий французского общества.

Друзья полностью отдаются работе: они разъезжают по городам и штатам Америки, посещают самые различные исправительные учреждения, подолгу просиживают в библиотеке за статистическими отчетами и материалами. И ходе этих поездок, встреч с самыми разнообразными людьми – чиновниками, предпринимателями, простыми обывателями – у Токвиля вырисовывается образ нового общества, радикально отличного от образа привычной ему Франции. Чем больше я наблюдаю эту страну, признается он, тем больше проникаюсь следующей истиной: «это общество, лишенное корней, воспоминаний, предрассудков, привычной рутины жизни, общих идей, национального характера куда счастливее нашего», республиканское же правление, основанное на достижении каждым личного интереса, «столь отличное от античных республик», несомненно, является наилучшим правлением.

Изучая структуру американского общества, мыслитель приходит к поразившему его выводу: основной костяк этого общества составляют люди, принадлежащие к среднему классу, совершенно независимые друг от друга в своем личной, приватной жизни; управление таким обществом предстает как бы «невидимым», никто из граждан не ощущает на себе его тягостные проявления, и между тем, общество живет, развивается, оставаясь внутренне связным. Однако на данном этапе молодой французский юрист видит главную причину такого социального состояния американского общества в высоком уровне образования народа. В своих путевых заметках он констатирует: «Существует серьезная причина, доминирующая над всеми прочими: американский народ, взятый в своей массе, не только самый просвещенный в мире, но и, что кажется мне наиболее важным, это народ с самым передовым политическим воспитанием. Это истина, в которой я твердо уверен и которая дает единственную надежду на счастье для Европы». Таким образом, к моменту своего возвращения во Францию у Токвиля складывается цельное убеждение и политическая программа: воспитание общественного мнения, подлинного гражданского духа у своих соотечественников.

«Народ – начало и конец всему сущему; все исходит от него и все возвращается к нему» («Демократия в Америке»)

По возвращении на родину Токвиль и Бомон были заняты в первую очередь составлением отчета о своей поездке, который вылился в обширный труд «О пенитенциарной системе в Соединенных Штатах и о возможностях использования ее во Франции» (1833), получивший почетную премию Французской академии. Однако мысли Токвиля по-прежнему были заняты не столько правовыми результатами своего путешествия, сколько идеей написания серьезной книги, в который бы были затронуты все вопросы, касающиеся социально-политического устройства американского государства. И вот в сентябре 1833 г. он, уединившись в мансарде дома своих родителей, приступает к разбору своих путевых заметок и предшествующих поездке в Америку исторических набросков. Среди собственно американских источников его работы – в первую очередь «Федералист», «Комментарий» Кента, политические и философские заметки Томаса Джефферсона.

Первый том «Демократии в Америке» был завершен менее, чем за год, а уже в январе 1835 г. книга была представлена на суд читателей. Радикальная новизна политического мышления Токвиля предстала в ней со всей отчетливостью. Это было не только серьезное обновление либеральной теории, начало которому положил Б. Констан, выдвинувший гипотезу о принципиальных отличиях свободы современных людей в ее отличии от свободы древних. Концепция Токвиля означала совершенно новый подход к проблеме демократии. Вся предшествующая политическая философия рассматривала демократию прежде всего как форму правления, утверждающую суверенитет народа. Токвиль же увидел в демократии нечто большее – беспрецедентное историческое событие, причины и следствия которого не заключены единственно в сфере управления. Для него проблематично не только политическое представительство, но и само «общественное состояние», которое его предшественники рассматривали как ясную и отличную от всего данность, созданную историей. Поэтому демократия в его понимании – это не просто форма правления, но общественное состояние, тип социальной связи.

Существенной чертой демократии как общественного состояния, по Токвилю, выступает равенство. Демократическое общество, во-первых, лишено каких бы то ни было иерархий, за исключением иерархии общественных функций. Кроме того, в отличие от предшествующего общества аристократического типа, демократическое общественное состояние характеризуется ослаблением всех социальных связей. При демократии индивид, с одной стороны, освобождается от цепей личной зависимости, с другой же – остается изолированным, оторванным от себе подобных, это «человек, затерянный в толпе». Таким образом, демократическое общество постоянно воспроизводит феномен индивидуализма на всех уровнях общественного бытия.

В политической плоскости демократия, по Токвилю, выступает как торжество догмы народовластия. В соответствии с принципом народовластия каждый индивид обладает равной долей власти, и каждый в одинаковой степени участвует в управлении государством. Демократический человек подчиняется обществу не потому, что менее других способен управлять государственными делами или самим собой, но потому, что признает полезным для себя союз с себе подобными и понимает, что союз этот не может существовать без власти, поддерживающей порядок. Характерные для демократии отношения гражданства – свобода и равенство – проникают повсюду, управляют всеми аспектами человеческой жизни, но в то же время чисто гражданские отношения осознаются как отношения естественные, ибо по природе все люди равны и свободны. Все человеческие отношения политизированы, и в то же время политическое отношение естественно.

При анализе отношений, сложившихся в американском обществе, Токвиля больше всего поражает тот факт, что это общество действует и развивается как бы само собой, т.е. социальная связь в нем предстает одновременно и как связь политическая. Народ властвует в мире американской политике «словно господь Бог во Вселенной». «Он – начало и конец всему сущему, все исходит из него и возвращается к нему».

Публикация первой части «Демократии в Америке» принесла Токвилю первый серьезный успех. До выхода в свет второй части в 1840 г. книга выдержала семь изданий, была переведена на английский язык. Она была очень тепло принята Джоном Стюартом Миллем, который, давая очень высокую оценку унике, в письме к Токвилю отмечал: «На самом деле, мне кажется, что цель истинных демократов – превращение большинства граждан в способных управлять. Верные этому принципу, они должны претендовать не на то, чтобы сделать народ счастливым тем образом, который они считают наиболее подходящим для этих целей, но на то, чтобы сделать народ способным найти такой способ, а, найдя его, во всем ему следовать. Я сам принадлежу к демократам такого толка. Приведение современного общества к этой точке кажется мне единственным способом спасения его от варварства и рабства».

По завершении работы над первой части своего капитального труда по демократии в Америке Токвиль обращается к изучению проблем современного ему французского общества и пишет две очень важные работы – «Записки о пауперизме» (1835) и «Социально-политическое положение Франции после 1789 г.» (1836). В «Записке» он пытается рассмотреть явление пауперизма в рамках общего развития цивилизации, утверждая, что феномен равенства можно обнаружить лишь на двух крайних точках развития человеческой цивилизации: на стадии варварства, когда люди одинаково слабы и неразвиты, и на очень высокой стадии развития человеческого общества, когда люди обладают достаточными средствами для достижения счастья и благополучия. Пока же люди не достигли таких высот общественного развития, единственным средством борьбы с неравенством и пауперизмом ему представляется благотворительность. Во второй же работе, написанной специально для редактируемого Д.С. Миллем журнала «London and Westminster Review», Токвиль, сравнивая английское и французское общество, пишет о специфике последнего как о переходе от аристократического общественного порядка к порядку демократическому.

Параллельно с работой над этими опытами, французский мыслитель завершает и второй том «Демократии в Америке» (1840). Если первая часть книги была посвящена анализу соотношения социального и политического аспектов демократии, то второй том сконцентрирован в первую очередь на проблеме homo democraticus – проблеме человека нового эгалитарного общества, его мыслях, мотивациях его действий, его отношениях с себе подобными. Именно здесь мы находим попытки Токвиля разрешить главный для него вопрос: будет ли демократический человек свободным как в своей частной жизни, так и в публичной сфере, сможет ли он взять на себя ответственность за последствия интеллектуального и морального прогресса, которым характеризуется развитие современной цивилизации?

Основой для решения этой проблемы служит тот же принцип, сформулированный мыслителем во введении к первой части своей книги: необратимое движение увлекает все народы к равенству условий их существования. Это движение разрушает аристократические социальные структуры, сложившиеся в западном мире с эпохи средневековья. В рамках аристократической иерархии каждый человек знал свое место, наследуя свой социальный статус от своих предков. Именно этим обеспечивалась прочность и стабильность общественного целого. Демократия разбивает иерархические связи, люди, таким образом, обретают социальную мобильность, становятся равными в правах и свободными в своих действиях. Свободный гражданин демократического общества, констатирует Токвиль, в своих действиях и суждениях руководствуется лишь собственным разумом.

Но как реалист, Токвиль прекрасно видит опасности, коренящиеся в демократическом принципе свободы. Она создает для человека крайне непрочное существование, заставляя его всякий раз решать для себя дилемму: подниматься до уровня гражданских добродетелей либо погружаться в пучину «рабской покорности». Опасность состоит также и в том, что демократический идеал способствует изоляции каждого из членов общества, поэтому «крайняя точка», в которой свобода и равенство совпадают, есть та точка, где все общественные связи ослаблены, и каждый человек сосредоточен только на самом себе. «Демократия не побуждает людей сближаться с себе подобными, – констатирует он, – а демократические революции заставляют их сторониться друг друга и увековечивают в недрах самого равенства чувство ненависти, порожденное неравенством» (Демократия в Америке, М., Прогресс 1992, с.375). Здесь-то и возникает призрак деспотизма, который видит залог собственной прочности в разобщенности людей. Деспотизм опасен всегда, говорит Токвиль, но особенно он опасен в эпоху демократии, когда люди в высшей степени нуждаются в свободе. Не случайно мыслитель произносит крайне важные слова: «Кто ищет свободы ради чего-то иного, чем сама свобода, создан для прислуживания».

Политическая деятельность (1839-1848)

«Демократия в Америке» принесла Токвилю широкую известность и популярность, выходящую далеко за рамки чисто академических кругов. Она позволила ему не только занять видное место во французской научной элите (он избирается сначала членом, а затем и президентом Академии моральных и политических наук, членом Французской академии (1841), но и осуществить мечту его юности – заняться профессиональной политической деятельностью. В 1839 г. он был впервые избран депутатом парламента, где на протяжении всего срока работы входил в либеральную левую оппозицию, возглавляемую Одилоном Барро.

Политическая деятельность Алексиса де Токвиля в этот период чрезвычайно многогранна. Он много внимания уделяет проблемам Алжира, всегда волновавшим Францию-метрополию (в 1841 г. совершеает поездку в Алжир, отчет о которой, опубликованный в «Монитере», имел огромный общественный резонанс), ведет ожесточенную борьбу за либерализацию процесса образования в стране (1842-46). В 1843 г. газета «Сьекль» публикует его статью «О внутреннем положении во Франции», где он очерчивает основы своих расхождений с политикой Гизо, возглавлявшим в то время кабинет министров. Политика Гизо, утверждает Токвиль, руководствуется боязнью революции. Его цель – обеспечении во Франции стабильного и прочного правления любой ценой. Однако, по его мнению, такой ценой не должна стать полная деполитизация страны. Июльская монархия, говорит либерал, базируется не только на принципах равенства, но и на идее свободы, рожденных великой французской революцией. Нужно вернуть людям подлинное понимание этих принципов, и именно это и придаст в конечном счете силы согласию большинства французов. Что же касается революционных настроений, разжигания которых так опасается Гизо, то, по Токвилю, новая социальная структура французского общества, в которой набрал силу и упрочился средний класс, помешает народу вновь взяться за оружие. До сих пор большинство правительств, представляющих антилиберальную реакцию, сознательно притупляли естественную склонность французских граждан к свободе страхом перед кровавой революцией. По мнению же Токвиля, именно стремления к свободе так не хватает его согражданам. Он формулирует свою программу политического развития страны, базирующуюся на развитии в людях чувства гражданственности, национального духа, но вместе с тем программу умеренную, которой чужды всякого рода радикальные меры.

Французская политическая система, по Токвилю, представляет собой странный гибрид, централизации, унаследованной от абсолютной монархии, и представительных институтов. Самая главная проблема в обществе такого рода – воспитание граждан, представляющих демократический фактор общественного развития, развитие у них чувства личной ответственности за судьбы нации. Последовательные же реформы, развивающие и совершенствующие демократические политические институты, позволят избежать революционных взрывов. В таких условиях, по мнению Токвиля, как никогда возрастает роль крупных политических партий: вдохновленный моралью гражданственности, они призваны стать подлинными воспитателями общественного мнения.

Не перестает волновать Токвиля и проблема нищенского положения социальных низов общества. Он пишет две записки на эту тему – «Финансовый вопрос» и «Средний класс и народ» (1847) – выступает с докладом на парламентских слушаниях (1848). Исходный момент в этом вопросе – атония политической жизни. Но такое положение не может долго длиться. Если вовремя не позаботиться о народных массах, то в один прекрасный день они поставят на повестку дня вопрос о праве на собственность, чего никак нельзя допустить. Начиная с середины 30-х годов, когда вышли его «Записки о пауперизме», социальный вопрос не исчезал из поля зрения мыслителя. Он всерьез изучает сочинения Сен-Симона, Оуэна, Луи Блана и, отвергая в целом обобществление собственности, присоединяется к их идее создания институтов социального обеспечения, рассматривая их как необходимое дополнение политической демократизации общества.

«Старый порядок и революция»

Февральская революция 1848 г. во Франции привела к низложению последнего французского монарха Луи-Филиппа и провозглашению республики. Токвиль, не принимавший деятельного участия в политических баталиях и со стороны наблюдавший за разжиганием революционных страстей, позднее напишет, что он всегда стремился к установлению республиканских институтов, но полагал, что процесс этот будет носить мирный, нереволюционный характер. Он опасался, что восставший пролетариат, руководимый социалистами, обратит свое оружие против частной собственности, бывшей в его глазах гарантией социального порядка, а Франция будет вновь ввергнута в цикл исторического развития, состоящий в постоянном колебании между анархией и деспотизмом.

В декабре 1848 г. он не без колебаний принимает предложение О. Барро, ставшего премьер-министром, занять пост министра иностранных дел, выбирая себе в качестве помощника и секретаря Артура де Гобино. Однако деятельность Токвиля на этом посту оказалась непродолжительной: и без того хрупкое здоровье его оказалось окончательно подорванным. Новый приступ болезни весной 1849 г. обернулся началом вялотекущего туберкулеза, вынудившего писателя окончательно расстаться с политической карьерой. Он покидает Париж, подолгу живет в Нормандии, в Италии. Здесь он пишет свои «Воспоминания», называя их собственный «зеркалом» и пытаясь в них заново осмыслить события, свидетелем и участником которых ему довелось быть.

Государственный переворот 2 декабря 1852 г., провозгласивший Луи-Наполеона Бонапарта императором всех французов под именем Наполеона III, усугубил и без того пессимистическое видение Токвилем перспектив становления демократического общества во Франции. «То, что произошло в Париже, отвратительно по сути и по форме, – пишет он в одном из своих писем. – Что касается самого события, то оно в зародыше уже содержалось в февральской революции и требовало лишь времени, необходимого для его вызревания. С момента возникновения социализма можно было предвидеть военный режим. Одно неизбежно порождает другое. Я ожидал этого уже давно, и хотя мне стыдно и больно за свою страну, хотя я возмущен насилием и низостями, выходящими за всякие границы, я не испытываю никакого удивления и душевного волнения… В настоящий момент нация обезумела от страха перед социалистами и от страстного желания обрести благополучие; она неспособна, – говорю это с величайшим сожалением – недостойна быть свободной». Токвиль был убежден, что единственной альтернативой имперскому деспотизму может быть только либеральная монархия, в которой легитимный монарх, будучи традиционным для Франции воплощением и гарантией порядка, сможет объединить вокруг себя большинство французского народа, провозгласив индивидуальные свободы, национальное представительство, свободу печати, свободу и гласность парламентских дебатов.

В апреле 1852 г. в качестве президента Академии моральных и политических наук он работает над ежегодным отчетом, в преамбуле к которому определяет отношения между политической наукой и искусством правления. И если раньше он усматривал в первой самый надежный и кратчайший путь, ведущий к правильному правлению, то теперь, по прошествии двенадцати лет напряженной политической деятельности, его взгляды на этот вопрос становятся более гибкими. Практическое политическое поведение, считает он, обладает автономией и требует от человека политики иных знаний и умений, нежели одно только изучение общества во всех его сложности и многогранности. Тем не менее, по его мнению, общество должно изучаться во всем многообразии его аспектов политической наукой, которая должна быть не менее точной, чем наука о человеке.

В 1853 г. А. Де Токвиль начинает работу над последней своей крупной книгой – «Старый порядок и революция». За поверхностью фактов и событий он хочет выявить глубинные тенденции, помешавшие прочному укоренению во Франции демократической традиции. Главным препятствием на пути ее развития он всегда считал централизацию, которую французская революция не породила, как полагали многие в то время, но, напротив, заимствовала ее у Старого порядка и довела до совершенства. Особенностью развития французского общества он считает тот факт, что все свободные институты, созданные еще в Средние века, –дворянство, генеральные штаты, парламенты, органы городского самоуправления – оказались ослабленными или вовсе уничтоженными. Образовался своего рода вакуум, в лоне которого монархия смогла установить централизованный режим. То была политическая организация общества, исключающая всякое личное участие индивида, – к какому бы классу он ни принадлежал, – в общественном управлении, а зачастую вмешивающаяся в его личные дела.

«Старый порядок и революция», вышедший в свет в 1856 г., стал манифестом против силы авторитарной, деспотической власти. Он был очень тепло принят публикой, однако, радость от положительных рецензий в прессе и откликов друзей была омрачена смерть матери. Между тем здоровье самого мыслителя все ухудшалось. Жена увозит его в Канны, где с конца 1858 г. он практически не встает с постели, диктуя письма и послания своим друзьям. 16 апреля 1859 г. Алексис де Токвиль скончался.

Социально-политические взгляды А. де Токвиля

Среди французских либералов XIX в. имя Алексиса де Токвиля (1805-1859) пользуется широкой известностью, главным образом благодаря его книге «Демократия в Америке», не устаревшей до сих пор. Токвиль происходил из аристократии, члены его семьи были убежденными роялистами и пострадали во время революции. Сам он, однако, будучи студентом факультета права в Париже, имел либеральные убеждения. Став чиновником министерства внутренних дел, Токвиль вместе с другом Бомоном получил разрешение в счет отпуска посетить Соединенные Штаты и изучить недавно происшедшие там изменения в управлении тюрьмами.

Но Токвиль намеревался написать книгу об Америке, дав «по возможности наиболее полное и научное» описание того, как на деле функционируют американские учреждения, о «которых все говорят и которых никто не знает». Пробыв в США всего девять месяцев, он написал произведение, которое принесло ему славу «естественного преемника Монтескье». Из идей современников идеи Токвиля были наиболее близки взглядам Дж. С. Милля, который отозвался об этой книге как о классическом произведении.

По оценке известного британского политолога XX в. Гарольда Ласки, книга Токвиля - плод не столько применения научного метода, сколько большой интуиции. Ему не удалось правильно оценить некоторые важные стороны американской действительности, в частности, роль политических партий, быстрый рост промышленности, ведущий к стремительному развитию городских агломераций. Более того, та Америка, которую описывал Токвиль, стремительно уходила в прошлое. Тем более удивительны те многочисленные прозрения и выводы, к которым пришел Токвиль. Г. Ласки отмечал, что значительное число тех людей, с которыми Токвиль общался в Америке и которые делились с ним своими суждениями, были настроены критически к американской действительности. И то, что Токвиль сумел преодолеть как их влияние, так и влияние среды и своего воспитания, относясь непредвзято к описываемому им режиму, который был ему самому малосимпатичен » на который он не мог возлагать больших надежд - это настоящий подвиг.

К каким же выводам пришел Токвиль? Одним из первых он сказал «о близящемся неизбежном наступлении демократии во всем мире». Общество, предупреждал Токвиль, «меняет свой облик, человечество преобразует условия своего существования и в недалеком будущем его ожидают перемены в судьбах. Этот процесс установления равенства носит неизбежный, всемирный и долговременный характер. Уничтожив феодальную систему и победив королей, демократия не отступит и перед буржуазией и богачами». Под «демократией» Токвиль понимал движение общества к равенству, которое сметало все привилегии, особенно в области политики. Вместе с тем он понимал под демократией и стремление к уравниванию всех сторон жизни общества, и республиканскую форму правления, и «народ», и всеобщее избирательное право.

Как человек либеральных убеждений он больше всего ценил свободу, закон, уважение к правилам, но не демократию. По его словам, по натуре он был и остался аристократом, боящимся и презирающим чернь. Но после посещения Америки «интеллектуально он склонился к демократии», не будучи демократом по убеждению. Токвиль понял, что Американская и Французская революции - не изолированные явления, а часть процесса демократизации, что подлинный выбор теперь надо будет делать не между аристократией и демократией, а между демократией, обладающей порядком и моралью, и демократией, не знающей дисциплины и порядка, способной установить тяжелейшее иго над личной свободой человека. В Америке его как раз и привлекло общественное устройство, сочетающее уважение к свободе при осуществлении равенства полнее, чем в какой-либо другой стране.

Токвиль отмечал гениальность американской политической системы, передавшей власть в руки большинства, во главе которого стояли самые просвещенные классы. Законы, принятые американской демократией, вызывали глубокое уважение. Люди были свободны, мыслили независимо, верили в свои силы и в возможность преуспеть, умели сотрудничать. Не существовало закрытых социальных групп, и люди легко поднимались по социальной лестнице. Благодаря огромным размерам и богатым ресурсам государства американцы направляют энергию на достижение богатства и комфорта, а не на борьбу за власть. Более всего его удивляло, что американцы говорили о процветании государственных дел в то время, как президент и конгресс вели ожесточенную борьбу. Его поразило мнение американцев, что лучшим доказательством жизнестойкости их общественного строя является тот факт, что они легко обходятся без помощи правительства, а их общество развивается вопреки деятельности администрации.

Однако Токвиль предвидел и возникновение новых, возможно еще более жестоких противоречий, связанных с развитием капитализма. Он предрек образование новой аристократии - промышленной. Демократия поощряет рост промышленности, увеличение производства товаров, необходимых для благосостояния народа. Равенство возможностей расширяет круг предпринимателей, растет и численность рабочих. Но при производстве массовой продукции труд рабочего все больше концентрируется на отдельной детали, и его личность деградирует. А предприниматель, управляющий целым предприятием, совершенствует свой разум. Предприниматель походит на администратора огромной империи, а рабочий на тупого раба. Чем же это не новая аристократия?

Важное значение имеет поднятая Токвилем проблема «формирования национального духа», своего рода патриотического, политического сознания народа в процессе создания им нового, защищающего его интересы государства. Токвиль отметил, что «... республиканский дух, нравы и привычки народа», которые зарождаются и развиваются в отдельных штатах, распространяются затем по всей стране. Равнодействующей этого процесса становится формирование общего национального духа всего народа.

В этом же основательном в научном отношении труде о демократии в Америке Токвиль обосновывает свой вывод о том, что чувства и идеи исповедующих демократию народов «ведут их к централизации власти». Й это, по его мнению, нисколько не противоречит демократии. Напротив, усиливающая свои позиции центральная власть более эффективно реализует общие интересы всех штатов и создает лучшие предпосылки для осуществления интересов каждого отдельного штата и, в конечном счете, - каждого гражданина США.

Концепция либеральной демократии Алексиса де Токвиля была поддержана многими теоретиками и политическими деятелями Западной Европы и Америки.

В демократических странах каждое новое поколение — новый народ.

Алексис де Токвиль

В Европе встречаются страны, жители которых, считающие себя чем-то вроде поселенцев, равнодушны к судьбам той земли, на которой они живут. […] они готовы подчиняться указаниям чиновника, но как только сила удаляется от них на некоторое расстояние, они начинают вызывающе игнорировать закон, словно побежденного ими врага. […] Я бы даже сказал, что народы, находящиеся в таком состоянии, могут легко стать жертвой завоевателя. Если они и не исчезнут с лица земли, то лишь потому, что оказались в окружении себе подобных или даже еще более слабых, нежели они сами, наций; или потому, что у них еще сохранился некий необъяснимый инстинкт любви к отечеству, некая бессознательная гордость за свою страну, за ее имя, некое смутное воспоминание о ее прошлой славе. И хотя они не испытывают привязанности к чему-то определенному, этих ощущений бывает достаточно, чтобы в случае необходимости пробудить в них порыв к самосохранению.

Алексис де Токвиль

/quotes/person/Aleksis-de-Tokvil

В Европе имеются люди, которые, путаясь в различных особенностях полов, заявляют о возможности установления между мужчиной и женщиной не только равенства, но и тождества. Они наделяют обоих одними и теми же функциями и правами, возлагая на них одни и те же обязанности; они хотят, чтобы мужчины и женщины сообща трудились, развлекались, занимались делами. Легко можно понять, что, пытаясь подобным образом уравнять между собой два пола, мы придем к их обоюдной деградации, ибо из подобного грубого смешения столь различных творений природы никогда ничего не выйдет, кроме слабых мужчин и неприличных женщин.

«Демократия в Америке» (фр. De la démocratie en Amérique) - историко-политический трактат.

Алексис де Токвиль

/quotes/person/Aleksis-de-Tokvil

Великие державы стимулируют развитие цивилизации.

«Демократия в Америке» (фр. De la démocratie en Amérique) - историко-политический трактат.

Алексис де Токвиль

/quotes/person/Aleksis-de-Tokvil

В мировой истории нет примера крупного государства, которое в течение продолжительного времени оставалось бы республикой…

«Демократия в Америке» (фр. De la démocratie en Amérique) - историко-политический трактат.

Алексис де Токвиль

/quotes/person/Aleksis-de-Tokvil

Во главе всех народов, оказывавших сильное влияние на мир, тех, которые создавали, развивали и воплощали великие замыслы, начиная от римлян и кончая англичанами, стояли аристократы.

«Демократия в Америке» (фр. De la démocratie en Amérique) - историко-политический трактат.

Алексис де Токвиль

/quotes/person/Aleksis-de-Tokvil

Грубость простого народа в цивилизованных странах вызвана не только его невежеством и бедностью, но и тем, что эти люди, будучи невежественными и бедными, повседневно сталкиваются с просвещенными и богатыми слоями населения. Осознание своей неудавшейся судьбы и бессилия, которые простолюдин постоянно сопоставляет с благополучием и могуществом отдельных ничем от него не отличающихся представителей рода человеческого, возбуждает в его сердце гнев и страх, а чувство собственной неполноценности и зависимости раздражает и унижает его. Это состояние души отражается на манере его поведения и речи; простолюдин одновременно и дерзок, и подобострастен. […] Народ в целом гораздо грубее в странах, где сильна аристократия, нежели в любых других, а в богатых городах — грубее, чем в деревне. В тех местах, где много богатых и сильных людей, слабые и бедные испытывают как бы чувство угнетенности из-за своего низкого положения. Не находя никакой возможности достигнуть равенства, они и вовсе разувериваются в себе и теряют всякое человеческое достоинство.

«Демократия в Америке» (фр. De la démocratie en Amérique) - историко-политический трактат.

Алексис де Токвиль

/quotes/person/Aleksis-de-Tokvil

##«Демократия в Америке» (фр. De la démocratie en Amérique) — историко-политический трактат.

Алексис де Токвиль

/quotes/person/Aleksis-de-Tokvil

До тех пор пока религия черпает свою силу в чувствах, инстинктах и страстях, которые возрождаются без изменений во все исторические эпохи, она может не страшиться времени или по крайней мере ее может победить только новая религия. Но когда религия стремится найти опору в интересах этого мира, она становится почти такой же уязвимой, как и все земные силы. Будучи одна, она может надеяться на бессмертие. Если же она связана с недолговечной властью, она разделяет ее судьбу и зачастую гибнет вместе с преходящими страстями, на которые она опирается. Итак, союз с политическими силами слишком обременителен для религии. Она не нуждается в их помощи, чтобы выжить, а служба им может привести ее к гибели.

«Демократия в Америке» (фр. De la démocratie en Amérique) - историко-политический трактат.

Алексис де Токвиль

/quotes/person/Aleksis-de-Tokvil

Если бы меня попросили назвать ту единственную вещь, которой этот обязан своим процветанием и развитием, я ответил бы: «Превосходство женщин».

Алексис де Токвиль

/quotes/person/Aleksis-de-Tokvil

Не и не , а дело, которое мы обязаны делать и честно довести его до конца.

Алексис де Токвиль

/quotes/person/Aleksis-de-Tokvil

Это картинная , где мало оригиналов и много копий.

Алексис де Токвиль

/quotes/person/Aleksis-de-Tokvil

Кто ищет в свободе что-либо, кроме самой свободы, создан для рабства.

Алексис де Токвиль

/quotes/person/Aleksis-de-Tokvil

…маленькие страны во все времена были колыбелью политической свободы. И тот факт, что большинство из них, становясь более крупными, теряло эту свободу, говорит о том, что обладание свободой больше зависит от малого размера страны, нежели от характера населяющего ее народа.

(1805-1859) Алексис де Токвиль - французский правовед и политолог - родился в аристократической семье, но с пяти лет воспитывался в католическом колледже. В двадцать лет он окончил юридический факультет Сорбонны и несколько лет прослужил судьей-аудитором в Версале. В 1831 г. отправился в Америку, чтобы своими глазами убедиться, что дает демократия и республиканский строй личности, обществу и государству. Результатом этой поездки стало знаменитое исследование «Демократия в Америке» (1835), прославившее де То- квиля в Новом и Старом свете. Вершиной его политической карьеры стал пост министра иностранных дел в кабинете, сформированном в результате победы на выборах Луи Бонапарта. Политические взгляды де Токвиля можно охарактеризовать как либерально-республи- канские, ведь после провозглашения Луи Бонапартом империи он немедленно ушел в отставку. Токвиль возвратился к научной деятельности. Он взялся за свою вторую «большую» книгу - «Старый режим и революция», закончить которую помешала смерть. Демократия в Америке Глава VIII. Что сдерживает тиранию большинства в Соединенных Штатах? Отсутствие административного централизации? Что сдерживает тиранию большинства в Соединенных Штатах? Отсутствие административной централизации? Большинство не может все делать само. Его суверенную волю в общинах и округах выполняют должностные лица. Ранее я выделил два вида централизации: правительственную и административную. В Америке существует только первая, вторая несвойственна этой стране. Если бы американская государственная власть имела в своем распоряжении оба вида правления и к своему праву всем командовать присоединила бы способность и привычку все исполнять самой; если бы, установив общие принципы правления, она стала вникать в детали его осуществления в жизни и, определив главные нужды страны, дошла бы до ограничения индивидуальных интересов, тогда свобода была бы вскоре изгнана из Нового Света. Но в Соединенных Штатах большинство, у которого часто вкусы и наклонности деспота, пока не владеет самыми совершенными средствами тирании. Американское правительство всегда занималось только небольшим количеством тех внутренних проблем своих республик, значимость которых привлекала его внимание. Оно никогда не пыталось вмешиваться во второстепенные дела своих штатов. У него даже и намерения такого не было. Большинство, став почти абсолютным, не увеличило функций центральной власти, оно лишь сделало ее всемогущей в пределах отведенной ей сферы деятельности. Деспотизм может быть крайне тяжелым, но он не может распространяться на всех. Как бы ни увлекали большинство в государстве собственные страсти, с каким бы пылом оно ни бросалось на реализацию своих собственных проектов, оно не сможет добиться того, чтобы везде одновременно и одинаковым образом все жители страны подчинились его желаниям. Издавая приказы, центральное правительство, отражающее его волю, вынуждено полагаться на исполнителей, которые часто от него не зависят и деятельность которых оно не может постоянно направлять. Муниципалитеты и администрация округов, как подводные камни, сдерживают и рассекают волну народной воли. Если закон носит притесняющий характер, свобода отыщет выход в самом исполнении закона, и большинство не сумеет вникнуть в детали и, осмелюсь сказать, в глупости административной тирании. Оно и не представляет себе, что может это сделать, так как у него нет целостного представления о размерах своей власти. Ему известны лишь его природные силы и неведомо, до какой степени умение может развить их. Следующая мысль заслуживает внимания: если когда-нибудь демократическая республика, подобная Соединенным Штатам, по явится в стране, где абсолютная власть уже установила, узаконила и сделала привычной административную централизацию, скажу откровенно, что в такой республике деспотизм будет гораздо невыносимее, чем в любой абсолютной монархии Европы. Только в Азии можно найти что-нибудь подобное. О законности в Соединенных Штатах и как она служит противовесом демократии Когда познакомишься с американским обществом, изучишь его законы, то видишь, что власть, данная здесь законоведам, их влияние на правительство служат сегодня самой мощной преградой нарушениям демократии. Это, на мой взгляд, является следствием какой-то общей причины, которую полезно рассмотреть, ибо она может снова появиться в каком-нибудь другом месте. В Соединенных Штатах практически нет такого политического вопроса, который бы рано или поздно не превращался в судебный вопрос. Вот откуда у политических партий появляется необходимость в своей повседневной полемике пользоваться и идеями, и языком, заимствованными у правоведов. Большинство государственных деятелей - это настоящие или бывшие правоведы, в свою работу они привносят свойственные им обычаи и образ мыслей. Существование суда присяжных приобщает к этому все классы. Юридическая терминология, становясь привычной, входит в разговорную речь. Дух законности, родившись в учебных заведениях и судах, постепенно выходит за эти пределы, проникает во все слои общества, до самых низших, и в итоге весь народ целиком усваивает привычки и вкусы судей. В Соединенных Штатах законоведы не представляют собой силы, внушающей страх, их едва замечают, у них нет собственного знамени, они легко приспосабливаются к требованиям времени, не сопротивляясь, подчиняются всем изменениям социальной структуры страны. А между тем они проникают во все слои общества, обволакивают его полностью, работают изнутри, воздействуют на него помимо его воли. И все кончается тем, что они лепят это общество в соответствии со своими намерениями. Суд присяжных в Соединенных Штатах как политическое учреждение Суд присяжных, который, казалось бы, ограничивает права судейских чиновников, на самом деле является основой их господства. Наибольшим могуществом судьи располагают в тех странах, где часть их прав принадлежит народу. Именно благодаря суду присяжных американскому судебному ведомству удается распространять то, что я называю духом законности, на самые широкие слои общества. Таким образом, суд присяжных, будучи наиболее верным средством осуществления власти народа, в то же время наилучшим образом учит народ пользоваться своей властью. Печатается по изд.: Токвиль Алексис де. Демократия в Америке. М., 1992. С, 204, 205, 209, 213.

Еще по теме Алексис де Токвиль:

1. И.Т. Беспалый. Государственное право Российской Федерации. Учебное пособие. Часть 1. Изд-во "Самарский университет". Самара,2004. 140 С., 2004