(1856–†1898)

Свет веры Христовой непрерывно озаряет Святую Церковь подвигами и трудами православного монашества. Подвижники являются поистине избранными от людей, исполняющими дела своего звания, всегда занятые одной мыслью, одним чувством - скорбью за грешный мир, пламенным желанием общего счастья, мира и спасения. Подвижники являются “избранным сосудом”, который вмещает и мудрость, и чистоту, и великую силу веры, и полное самоотвержение. И многие жаждущие правды почерпали и почерпают ее из этого сосуда и утоляют свою жажду.

Вот почему и теперь чтения о подвижниках легко захватывают читателя, подчиняют себе и заставляют слушать и поучаться; заставляют обогащаться тем сокровищем, которым владели они, часто не имевшие при себе ничего, кроме сухарей, Святой Библии да впоследствии “Добротолюбия”. Сокровище это - молитва - тот дар и та стихия, которым безмерно богаты те, кто его стяжали. Это - то духовное богатство, которое отцы-аскеты назвали “умным деланием” или духовным трезвением, унаследованным от подвижников Египта, Синая и Афона, корни которого уходят в седую древность христианства. Это - то богатство, которое близко всем мистикам, то внутреннее самоуглубление, которое открывает “потаенное сердце человека”, показывает подвижнику “ведение логосов твари”, то есть премирный смысл и художественный замысел Божественного плана созданной вселенной.

Апостольские слова “непрестанно молитеся” (1 Фес 5:17) полюбились христианским мистикам древности и, воплощенные в их внутреннем делании, выработались в особую духовную науку о постоянном трезвении ума.

Уже Климент Александрийский, философ и богослов, один из первых христианских мистиков, знает основные принципы этого делания. Его совершенный “гностик” стремится молиться этой внутренней молитвой, которой не нужны ни особое время, ни место, ни книги, ни молитвенные символы… Он молится весь день и всю жизнь.

Об этой же молитве знают и учат святые Макарий Египетский, Антоний Великий, Иоанн Лествичник, Максим Исповедник, Исаак Сирин, Симеон Новый Богослов, Григорий Синаит и Григорий Палама. От Григория Синаита и Григория Паламы этот опыт передался и сохранился у исихастов Афона; от них, через преподобного Паисия Величковского, был воспринят и нашими старцами, оптинскими и валаамскими исихастами.

Христианское подвижничество часто обвиняли в том, что оно якобы гнушается миром и человеком. Такое обвинение требует внимательного отношения, чтобы увидеть его несостоятельность.

Верно то, что подвижник уходил от мира, то есть от всего плохого, что есть в этом мире среди людей и в нем самом. Он старался затвориться в клети души своей и там, в тайниках своего сердца, покрытого тиной страстей, искал храм Божества и в нем - Бога.

Подвижник уходил в монастырь не для того, чтобы искать там сана. Сан принимал обыкновенно только игумен, и таких людей называли “освященными”. Таков был, например, преподобный Савва Освященный. Как выдающиеся подвижники относились к священному сану, видно из следующего примера.

Известен случай с подвижником Акепсимом. На предложение принять священный сан он отвечал согласием, но выразил это согласие в такой форме: “Повинуюсь, но только потому, что через несколько дней отхожу ко Господу”. И, действительно, через семь дней он скончался.

Епископ Антиохийский Флавиан решил почтить одного подвижника, Македония, саном пресвитера. Но так как он знал, что Македоний откажется от его предложения, то употребил хитрость, сказав, что на него возведено обвинение, и пригласил его как бы для суда. Македоний явился. В ближайший воскресный день его привезли в церковь, и над ним, незнакомым с греческим языком, была совершена хиротония. Когда ему разъяснили, какое Таинство было совершено, он сначала стал порицать епископа и других присутствовавших, а затем поднял палку, с которой никогда не разлучался, и погнался за ними.

Подвижники, уходя от мира, умели жить для мира, ибо знали, что там, в грешном, но ищущем Бога мире, много алчущих и жаждущих Христова слова, любви и веры, и потому любили этот мир и себя отдавали для мира. По крылатому выражению одного ценителя иноческой жизни, “подвижники бежали от мира, чтобы приобрести Христа, а мир бежал за ними, чтобы приблизиться к Христу”.

Подвижник, творец умной молитвы, есть в то же время и носитель истинного духовного просвещения. Для него молитва - путь не только к богообщению, но и к боговедению. Через молитву ему открывалось то, что святые Отцы называли “знанием логосов вещей”, то есть премирного их смысла. Весь видимый мир представлял собой для подвижника необъятное органичное целое, связанное союзом любви.

Подвижник - это “соль земли” и “свет мира”. Вот почему в убогие кельи подвижников шли несметные толпы людей. Шли, чтобы поучиться, часто - у простого монаха, высшей науке - умению жить по-человечески, по-христиански.

По праву к сонму подвижников веры и благочестия должен быть причислен один из иерархов Русской Православной Церкви прошлого столетия епископ Таврический и Симферопольский преосвященный Михаил, жизнеописание которого и предлагается благочестивому читателю.

Всех, кому приходилось встречаться с ним, он очаровывал в полном смысле этого слова. “Доступность и ласковость его были неизмеримы, - отзывался о нем его сослужитель протоиерей Павел Тихвинский. - В какой бы час ни явиться к нему, он всегда, если мог, принимал посетителей. Ласковый взор и сердечная речь его настолько очаровывали посетителя, что каждый раз нелегко было расставаться с гостеприимным Владыкой и всем хотелось подольше быть около него и слушать <…> получалась такая полнота духовная, что по выходе от него посетитель готов был братски обнять весь мир”.

Высокая духовная сосредоточенность преосвященного Михаила отражалась и на его внешнем облике.

“И на свет-то Божий веселее смотришь, как побеседуешь с преосвященным Михаилом, веришь больше в людей, в правду и добро, бодрее берешься за труд”, - говорили о нем.

Преосвященный Михаил отличался редким даром проникновения в духовный смысл совершаемого Богослужения. В это время он как бы преображался. Его служба невольно уносила мысли присутствующих туда, где витал его сильный дух. Отрешенный от всего земного, Преосвященный был весь как бы “дух и молитва”. Верующие проникались полным умилением и благоговением и тогда, когда он проводил исповедь, - казалось, что молитва о прощении грехов не может быть не услышана.

Даже люди других вероисповеданий относились к нему с глубочайшим уважением. Вот отзыв одного протестанта:

“Мы любили Владыку, - говорит он, - за то, что около него мы становились чище и лучше. Верил он глубоко и убежденно, и вера его действовала неотразимо и на молившихся с ним, и на его собеседников. Его чудная служба в церкви, где каждое слово произносилось им ясно и внятно, с теплым чувством и глубокой верой, привлекала толпы. Беседовать же с ним, слушать его умную, искренне убежденную речь было поистине счастьем”.

Преосвященный Михаил был доступен для всякого. Простой, обходительный, ласковый, он глядел на каждого своими кроткими карими глазами и, казалось, видел душу собеседника.

Но такого благодатного состояния он достиг не сразу, а посредством большого труда над собой и постоянной молитвы. “Я перед молитвой, - писал он в своем дневнике, - преклоняюсь потому, что это сила, точка опоры для действия…”.

Преосвященный Михаил, епископ Таврический и Симферопольский, - в миру Михаил Михайлович Грибановский - родился 2 ноября 1856 года в Елатьме Тамбовской губернии, ныне - Рязанской области, в семье священника.

В детстве это был бойкий, резвый и не по летам любознательный мальчик, однако с ранних лет отличавшийся слабым здоровьем.

В 1869 году он поступает в Тамбовское духовное училище. Все предметы давались ему очень легко, только греческий язык первоначально был камнем преткновения, - несколько месяцев он получал одни двойки. На даровитого и самолюбивого ученика это действовало удручающе. Но он не пал духом; притворился больным, на целый месяц закрылся в своей квартире и так выучил учебник греческого языка, что преподаватель был поражен происшедшей переменой в знаниях. С тех пор в классном журнале стояли только пятерки.

По окончании училища Грибановский пятнадцатилетним юношей поступает в Духовную семинарию. С какой любовью и охотой занимается он новыми для него предметами! Он читает много книг, делает их них выписки, высказывает свои суждения, формирует выводы, применяя их к собственной жизни. Тогда же он начинает вести свой дневник. Вдумчивый и серьезный юноша не пропускает случая критически отнестись к тому или другому явлению окружающей жизни. Он пытается осмыслить свое поведение, отношение к делу, к учебным порядкам.

“В нашем семинарском быту робость чрезвычайно много приносит вреда, - пишет он под 30-м августа 1872 года. - Часто на вопрос: кто знает? ничего не отвечаешь. Почему? Потому что боишься высказаться. Ведь знаешь, что это скверная привычка, но преодолеть ее очень трудно. Робеть не нужно - это необходимое правило для каждого ученика. Высказывай свои убеждения смело! Когда выучишься говорить, тогда смеяться не будут”.

“Научись владеть собой, - выписывает он из Фомы Кемпийского, - и ты будешь в состоянии властвовать над миром”. И пишет свой ответ: “В совершенстве владеть собой - это мудреная, почти неразрешимая задача <…> Когда я добьюсь этого - неизвестно. У меня мало терпения и настойчивости, а это никуда не годится <…> Я слишком робок, не могу высказывать свои убеждения, мысли; стараюсь побороть в себе этот недостаток, и немного успеваю - слава Богу!”.

Грибановский работает над собой, чтобы выработать характер. Озабоченный этим молодой семинарист сначала сокрушается: “Отчего иногда находит какое-то раздражительное состояние? Малейшая вещь раздражает, делать ничего не хочется <…> сидишь, как зачумленный какой. Кажется, это бывает после мечтаний <…> Ты говоришь почти что дерзкие слова людям, которых любишь и уважаешь. Они, конечно, сердятся, тебе неприятно, вообще положение твое невыносимо. А между тем поправить нельзя. Непременно нужно отказаться от мечтаний”.

Со стороны своих товарищей Грибановский пользовался любовью и вполне заслуженным уважением. Вот как вспоминали о нем друзья: “Во время перемены между уроками, - говорит П. А. Смирнов, - в классе он постоянно окружен толпою товарищей, ищущих его помощи. С одним делает перевод, с другим решает математическую задачу, третьим воспроизводит лекцию преподавателя, не помещенную в учебнике, и все это делается с любовью и юношеским жаром. Многие из его товарищей своим развитием были обязаны именно ему”.

Между тем сам Грибановский смотрит на себя совершенно иначе: “Я эгоист, - пишет он в своей записной книжке. - Я не столько желаю принести добро человечеству, сколько отличиться перед другими. Я учусь только для себя, но не для того, чтобы принести пользу другим”.

“Совершенно зря посмеялся над М., хотя он этого и не заметил. Это скверно, нужно бросить эти насмешки”.

“Сильно поспорил и обругал Б-ва. Отчего это у меня такая горячность? Нервы скверные и выдержки нет. Нужно обуздывать себя. Все личное и бессознательное нужно оставить. Я должен осуществить в себе великую идею саморазвития, саморасширения”.

“Спорил с А. из нежелания уступить. Он, пожалуй, и не прав. Но я-то спорил, стараясь не об истине, но о том, чтобы не уступить. Глупо, как это не отвыкнешь? Завтра нужно с ним еще поговорить”.

“Да, необходимо отказаться от самого себя…”.
“Нужно учиться и действовать! Дремать нечего. Отдыхать в могиле. Вперед,
вперед”.
Под 6 марта (в 7 часов утра) записано следующее:

“Замечательные сны! Стоит громаднейшее дерево. Я начинаю на него карабкаться, влезаю все выше и выше; сучки, за которые я цепляюсь, становятся все тоньше. Я начинаю качаться по воздуху… Жутко… Оглянулся вниз, дух замер во мне: так я высоко. А ветки все качаются, и я насилу держусь за них… Боже мой, как страшно. «Нет! дальше нельзя, - думаю я, - нужно спускаться вниз». И вот опять слезаю… но как опасно… Веточки, за которые я стараюсь удержаться, гнутся, отрываются. И я чуть-чуть не падаю. Но почему-то я тут почувствовал, что я погибнуть не могу… И действительно, в этом висении я вдруг каким-то образом ухватился за толстый ствол дерева и потом благополучно слез на землю.

Другой сон: я увидел у себя на сердце нарыв. Давлю его… много гноя оттуда вытекло. Потом на месте этого нарыва выросло нечто безобразное, страшное, мерзкое. Я от ужаса проснулся. И каким раем показалась действительность после этого сна! И как я возблагодарил Господа, что это сон, а не правда.

Но что значат эти сны? Неужели такое совпадение этих замечательных снов совершенно случайно? Мне кажется, что в этих снах характеризуется все мое прошлое и дается предостережение на все будущее. Не была ли вся моя предыдущая жизнь карабканьем вверх без твердой опоры под ногами? Не стремился ли я постигнуть суть бытия… Не надеялся ли я только на себя, считая себя всесильным? Не стремился ли я взлететь в поднебесные пространства и оттуда гордым оком глядеть на мелкую суету человеческую? И все смешалось, все превратилось в хаос. Я почувствовал себя без всякой опоры… То, что я считал крепким, нерушимым, - сломилось, изменило мне… И я решил воротиться на землю! Я ухватился за твердый ствол веры в Бога и Его любви к людям. Теперь я чувствую, что я не могу погибнуть. Да! Я сойду и благополучно буду действовать на земле, я буду тверд…

А другой сон? Разве он не многознаменателен? Разве сердце мое не гнойный струп? Разве не гнездятся в нем мелкие, безнравственные чувства? Есть ли хоть частица чистая, идеальная, божественная? Все загрязнено, все безобразно, омерзительно. О нет, я весь гнойный струп. Все сердце мое - язва прелюбодеяния, лжи, эгоизма, всего мерзкого, нечистого… Вся жизнь моя беззаконна, все помыслы мои грешны. О, как мало божественных искр теплится в моей душе! И вот, то был сон, а это - ужасная действительность. То было омерзительно вне, а это - внутри, в сокровищнице души, в храме Божества! О, на что я похож? Как мерзок я в очах Бога! Как я мелочен и грязен в своих очах! И где же силы исправить себя? Боже мой, Боже мой! На Тебя вся надежда, я ничтожен, но Ты Сама Любовь. - Милый мой! Прости и помоги мне! Наведи меня на путь истинный, на путь правды и добродетели…”.

“Что это? Неужели и в самом деле это перелом в моей жизни? Говорят, что это бывает у всех <…> Если так, то я желаю еще больших мук, еще больших сомнений <…> Я желаю перегореть в огне страданий, чтобы выйти чистым, возрожденным, крепким, закаленным! Я хочу страданий”.

Грибановский все чаще и чаще упрекает себя за слабое знание Святого Евангелия. “На уроке <…> я устыдился своего невежества в Евангелии; нужно хорошенько изучить жизнь и учение Иисуса Христа”. Или: “Читал Евангелие от Иоанна 13 гл. Иные места чудны. Нужно читать и учить наизусть”. И вот плоды этот чтения: “Для меня Евангелие стало неиссякаемым источником всякой жизни и радости”. “Можно читать Евангелие, - говорит он, - и думать над ним, и все-таки не понимать, не разуметь его. Вы можете десять раз прочитывать его смысл, но вдруг в одиннадцатый раз открывается, точно молния, вся благодать слов, вся глубина жизни, скрывающейся в них, и вы видите, что до сих пор ничего не понимали и только обманывали себя призрачным, поверхностным знанием”. “Советую, - писал Грибановский впоследствии, - Евангелие и Послания прочитывать по утрам; я на себе испытываю все благодетельное влияние этого чтения: тот день пропал, который не освящен в начале внимательным чтением Писания: в самих звуках Евангелия - живая сила”.

Приведенные выдержки из дневника Грибановского ясно показывают всю глубину и серьезность его внутренней работы по пути искания смысла и цели жизни, всю силу его внутренней борьбы с самим собою, со своими недостатками.

И вот в 1879 году семинария окончена. Как лучший из выпускников, Грибановский направляется Советом семинарии для продолжения образования в Казанскую Духовную академию. Но обстоятельства сложились иначе. Приехав на каникулы домой, он заболел воспалением легких. От направления пришлось отказаться, и, может быть, к лучшему, так как через год открылась возможность поступить не в Казанскую, а в Петербургскую академию.

Теперь с еще большей настойчивостью Грибановский стремится к осуществлению ранее поставленного принципа: трудиться над своим развитием и самовоспитанием, учиться, работать, не покладая рук, чтобы подготовить себя для служения Матери-Церкви, для служения ближнему во имя Христа.

В Академии он почти с первых же дней учебы стал пользоваться общим уважением. В кругу студентов за ним установилась репутация философа, человека твердых, нравственных принципов. Профессора и преподаватели смотрели на него как на человека, от которого в будущем можно ожидать много полезного для Русской Церкви и науки.

На третьем курсе студент Грибановский пишет кандидатское сочинение на тему “Религиозно-философское мировоззрение философа Гераклита”. Эта работа еще более усилила жажду подвига на пользу ближнего, но он прекрасно понимал, что служить духовному благу во имя Христа, на началах Святого Евангелия, спасать других можно только тогда, когда будешь спасаться сам.

“Трудно, почти невозможно с нашей расслабленностью воли спасать свою душу одному. Постоянно падаешь и спотыкаешься. Невозможно одному устоять против течения океана суеты и низких помыслов. Нужна взаимная братская поддержка. Нужно взаимное воспитание <…> Нужно общество, где бы друг друга не оставляли, а возбуждали, нужно, чтобы благодать Божия ощущалась среди нас и в нас <…> нужна школа беспрекословного послу­шания, нужна работа единственно ради Бога и спасения души”.

У Грибановского созревает мысль принять монашество.

14 января 1884 года Грибановский был пострижен в монашество. Тогда ему было 28 лет. Пострижение было совершено преосвященным Ректором Арсением, епископом Ладожским. Новопостриженному иноку было оставлено прежнее имя Михаил, но с переменой его небесного покровителя (до принятия монашества он носил имя Михаил в честь Михаила Архангела, а в монашестве - в честь Михаила, первого Митрополита Киевского, память - 30 сентября).

Теперь для инока Михаила, а с 20 января - уже иеродиакона, начинается новый период. Научные занятия он чередует с монашескими подвигами.

“Работать, и о себе - ни одной мысли, - записано под 23 февраля. - Работа - лучшее лекарство от главного моего <…> врага - самодумия. Со всеми должна быть любовь и серьезная приветливость. Никаких личностей затрагивать и осуждать нельзя. «Даруй мне зрети моя прегрешения». Во всем надо искать случая посеять добро во имя Христа. В личной своей жизни - работа и молитва, во внешней деятельности - дело, осуществление планов дела, в сношениях - любовь и желание добра Христова”.

В мае 1884 года Грибановский в сане иеромонаха закончил курс Академии со степенью кандидата богословия и оставлен Советом при Академии приват-доцентом на кафедре основного богословия.

В это время инспектором Академии был назначен архимандрит Антоний (Вадковский). Прекрасные качества ума и сердца нового инспектора сразу же снискали ему уважение среди студенчества и профессорской корпорации. Обаятельная личность его, чарующая простота и обходительность привязали к нему студентов крепкими, чисто родственными узами. Особенно близок к отцу Антонию был отец Михаил Грибановский. С горячей любовью относились они друг к другу, поддерживали в благородных стремлениях служить на благо Православия и русского монашества.

Лето 1886 года отец Михаил посвятил посещению русских монастырей и беседам с опытными духовными руководителями - монахами-старцами. Так, он посетил Оптину пустынь, где беседовал с преподобным Амвросием, Вышенскую пустынь, - правда, святитель Феофан к этому времени уже около 20 лет пребывал в затворе и никого не принимал, поэтому отец Михаил беседовал с ним через письма. Посетил Кронштадт, где удостоился беседы с праведным отцом Иоанном Сергиевым. Побывал в Валаамском монастыре и на Соловках. Его отпуск был продлен до ноября, поэтому он едет в Троице-Сергиеву Лавру, затем в Киево-Печерскую Лавру, далее - в Константинополь и Иерусалим.

После паломничества отец Михаил писал:

“Для меня стал неотразимо ясен мой долг - все делать по люб­ви к человеку и Богу <…> Хотелось бы всем помочь, всех ос­част­ливить <…> Нужно только молиться крепче, любить жарче”.

Отец Михаил просил благословения у преподобного Амвросия и святителя Феофана Затворника оставить Академию и уйти в монастырь, чтобы там подвизаться. Но оба подвижника не одобрили его намерения, а советовали вернуться в Академию и там исполнять свою миссию любви и служения благу ближнего.

15 апреля 1887 года инспектор Академии архимандрит Антоний (Вадковский) был возведен в сан епископа и назначен Ректором Академии, а инспектором стал отец Михаил Грибановский. “Дай, Господи, - пишет по поводу своего назначения отец Михаил, - сделать что-нибудь доброе для родной Академии. Отдам все свои силы, чтобы исполнить возложенные на меня обязанности. Что из этого выйдет - в этом полагаюсь всецело на Бога, Который доселе вел меня непостижимыми Своими судьбами. Многое совершилось вопреки всяким моим расчетам и прямым желаниям моей воли. Таково было и назначение мое на инспекторство. Но пусть будет так, как хочет Бог”.

Со вступлением на должность инспектора Академии для отца Михаила вместе с увеличением обязанностей увеличились и трудности служения. Кроме того, он усиленно трудится над магистерским сочинением на тему “Опыт уяснения христианских истин естественною человеческою мыслию. Истина Бытия Божия”.

3 апреля 1888 года состоялась защита диссертации. 5 апреля отец Михаил утвержден в степени магистра, 10-го - возведен в сан архимандрита.

1887–1889 годы были в истории Петербургской Духовной академии годами подъема среди студенчества научных интересов и проповедничества. Жизнь в Академии била ключом.

Однако увеличившиеся нагрузки отразились на здоровье отца Михаила. Он стал чувствовать слабость, часто испытывал головокружение и сильное сердцебиение. Затем он заболел: сначала плевритом, позднее - воспалением легких. От пневмонии остались зловещие следы - предвестники чахотки - и страшный упадок сил. Доктора настоятельно требовали немедленно ехать в Крым. И отец Михаил, предчувствуя, что в Академию ему уже не вернуться, трогательно прощается со студентами и сослуживцами и 1 октября 1889 года выезжает из Петербурга.

В Крыму отец Михаил пробыл около года. Южный климат способствовал некоторому восстановлению здоровья и сил, хотя о возвращении в Академию нечего было и думать.

22 августа 1890 года отец Михаил увольняется по прошению от должности инспектора Петербургской Духовной академии и указом Святейшего Синода назначается настоятелем русской посольской церкви в Афинах.

Жизнь в Афинах ознаменовалась тем, что именно там был составлен сборник статей, заключающих в себе размышления над Евангелием. Это замечательнейшее произведение в богословской литературе, снискавшее известность автору, является непревзойденным как по оригинальности метода толкования Евангелия, так и по содержанию.

6 августа 1894 года архимандрит Михаил был возведен во епископа Прилукского, викария Полтавской епархии.

30 ноября 1895 года преосвященный Михаил был назначен епископом Каширским, викарием Тульской епархии, и командирован в Таврическую епархию. А в январе 1897 года преосвященный Михаил - епископ Таврический и Симферопольский.

На Симферопольской кафедре ему было суждено пробыть всего полтора года. И все-таки за такой короткий срок им было сделано очень многое. Видимо, Владыка сознавал свою недолговечность, и потому спешил исполнить то, что считал своим долгом.

Действительно, силы Преосвященного гасли с каждым днем. 19 августа 1898 года в г. Симферополе на 42-м году жизни после продолжительной и тяжелой болезни преосвященный епископ Михаил скончался.

Для Русской Церкви смерть этого святителя была великой утратой. В его лице она лишилась “духовного орла”, одного из просвещеннейших, преданных ей епископов, человека с душой, жаждавшей вечной правды.

Предчувствуя скорую кончину и скорбя, что он не сможет перед смертью проститься с учащимися духовно-учебных заведений, преосвященный Михаил прислал им письмо. В нем архипастырь высказывает питомцам свои сердечные пожелания, чтобы они были достойны того звания, к которому Бог призывает их, чтобы они не угашали в себе духа и заботились всячески о его подъеме над будничным настроением и в школе, и в жизни. “Учебная сторона вашего дела, - писал Владыка, - представляется, может быть, вам в виде скучных учебников и балловых отметок. Но станьте выше этого воззрения. Вдумайтесь, сколько человеческих усилий было положено, сколько Божией любви и мудрости проявлено, чтобы открыть те истины, которые всем предлагаются в этих, по-видимому, сухих книгах! Подумайте, сколько в этих кратких формулах сосредоточено света знания и как рвались и рвутся к нему лучшие из людей <…> Если живо и сознательно воспринять то, что предлагается вам, то сколько добра можно сделать народу, сколько людей можно нравственно облагородить, привлечь ко Христу и Церкви!..

Взгляд будничный на учебное дело - низменный, ложный. Истинный христианский взгляд поможет установить добрые отношения к дисциплине, к строю учебной жизни: человек, благодаря этому взгляду, выше всех стеснений, он сам свободно подчиняется требованиям дисциплины, для него все внешние основные требования будут совершенно совпадать с его внутренними требованиями. Ведь знаете, - пишет далее Владыка, - внешний воспитательный порядок вашей жизни есть тоже результат усилий лучших людей и долговременного опыта, и кто смотрит на все это только как на произвол начальства <…> тот глубоко и грубо ошибается, - это тот же низменный, будничный взгляд, о котором я говорил выше, и который недостоин вашего высокого призвания.

Велики и святы задачи вашего будущего служения. В ваших руках души народа, выполнение всех его надежд, осуществление всей его глубокой веры <…> Стыдно и горько будет, если мы окажемся недостойными своей высокой миссии, и страшное наказание ожидает нас за это от Бога, не говорю уже о презрении народа и будущей истории <…>

Старайтесь поработать над собой, чтобы всей душой почувствовать величие и святость задач служения народу и всецело отдаться их выполнению <…> Не думайте, что подвиг незаметен и ничтожен. В руках пастыря-учителя возрождение Церкви, а с нею - народной жизни и народного просвещения”.

В заключение Владыка пишет о необходимости усердной, пламенной молитвы Господу, чтобы Он помог стряхнуть с себя иго “будничного, низменного настроения”, вследствие чего “на сердце, полном братской взаимной любви, будет весело и радостно, и вся жизнь, все настоящее и будущее осветится таким светом, согреется такой теплотой, о которой теперь нельзя и мечтать <…> От всей души молю об этом Господа! И если кому-нибудь из вас сердце подскажет, что только любовь к вам водила сейчас моим пером, и я говорю только сущую правду, то я буду свою цель считать достигнутой, а если и в жизни вспомните и приложите к делу мои слова, то я буду вполне счастлив, - только при этом прошу присоединить и ваши сердечные молитвы обо мне”.

Вечная память преосвященнейшему епископу Михаилу!

Митрополит Антоний (в миру Андрей Борисович Блум; 1914-2003) — епископ Русской православной церкви, митрополит Сурожский. В 1965—1974 годы — Патриарший экзарх Западной Европы.

Ниже размещено выступление владыки Антония на епархиальном собрании в Лондоне 12 июня 1993 года. Текст приводится по изданию: "Континент", 1994. №82.

ИЕРАРХИЧЕСКИЕ СТРУКТУРЫ ЦЕРКВИ

Когда мы говорим о Церкви, мы можем подходить к ней с двух сторон. Катехизис сообщает нам, что Церковь есть общество людей, объединенных одной иерархией, одним вероучением, одним богослужением и т.д. Однако это слишком внешний подход. С таким же успехом можно говорить людям: если вы хотите найти такой-то храм, то вот вам описание его, вот как он выглядит. Но Церковь узнается изнутри, и «внутреннее» Церкви невозможно определить ни одним из этих понятий — ни одним словом, ни всеми вместе, потому что Церковь — это живой организм, тело. В XIX веке Самарин определял Церковь как «организм любви». Тело это — одновременно и человеческое, и божественное. Это сообщество людей, которые связаны с Богом не только верой, не только надеждой, или устремлением, или обетованием, но гораздо более органично. Это место, где Бог и Его творение уже встретились, уже заодно. Это само таинство встречи. Это путь, по которому человек может войти в это соотношение.

Церковь человечна в двух различных аспектах: в нас, пребывающих, так сказать, в становлении, и — во Христе, Который есть откровение Человека, такого человека, каким мы — каждый из нас в отдельности — призваны стать. Церковь также есть храм Святого Духа. И мы —каждый в отдельности, индивидуально — тоже призваны быть местопребыванием Духа. И поэтому как Церковь в целом — все ее члены,— так и каждый ее член являются вместилищем Святого Духа. Вместилищем в том смысле, что мы не можем обладать Духом, однако Он дает Себя нам так, что мы оказываемся охвачены Его присутствием, опять же в большей или меньшей степени в соответствии с нашей открытостью Ему и нашей верностью Христу, то есть верностью тому, к чему мы призваны: быть совершенным образом совершенного, полного, действительного Человека. И во Христе и в Духе мы — «чада Божии», дети Бога.

Мы часто думаем о себе в терминах приемных детей. Христос есть Единородный Сын, а мы, так сказать, Его братья и сестры. Так Он нас называет — Своими друзьями. Но мы пребываем на этом уровне только потому, что не достигли в меру возраста Христова. Наше призвание — расти в подобие Христа, чтобы в каждом из нас и во всех вместе можно было увидеть то, о чем говорит, как о нашем призвании, св. Ириней: во Христе силою Духа Святого мы призваны стать не только приемными детьми Бога, но все вместе стать Единородным Сыном Божиим. И то, что к нам может быть обращен такой призыв — всем вместе быть единственным Сыном Божиим,— показывает, насколько полным должно быть наше единство, как оно должно быть совершенно.

Это очень важно. И поэтому, говоря о структурах, мы должны помнить, что вот это и есть сущность, подлинная реальность Церкви, а все остальное только служит этой цели, ее достижению. Безусловно, как я уже сказал, мы только находимся на пути к этой полноте. Но вместе с тем Церковь уже — изначально — есть эта полнота. Как говорил о.Георгий Флоровский, мы одновременно in via — в пути и in patria — на родине, дома. Мы уже дети Царства. Царство уже пришло в мир. Мы все его граждане. И в то же время мы граждане, которые должны — каждый из нас — еще вырасти в полную меру Христа, то есть должны стяжать то, что Павел называет «умом Христовым». Мы должны настолько исполниться Духа, чтобы каждое наше слово, каждая мысль, каждое движение нашего внутреннего «я» — и даже самого нашего тела — было исполнено Духа. Как говорил старец Силуан Афонский, благодать Божия, достигающая нас в духе, постепенно охватывает нашу душу и в конце концов наполняет и тело, так что тело, душа и дух становятся одной духовной реальностью, единой со Христом, и мы таким образом становимся — не только зачаточно, не только в перспективе развития — действительно членами одного Тела.

Когда мы думаем о том, как связаны составные части этого Тела (апостол Павел говорит о глазе, голове, ноге и т.д.), мы должны сознавать, что наше призвание — призвание Церкви — быть иконой, образом Святой Троицы. Единственной подлинной «структурой», единственным реальным путем, на котором Церковь будет строиться в соответствии со своим призванием, является отображение ею во всем своем бытии тех отношений, которые существуют внутри Святой Троицы: отношений любви, отношений свободы, отношений святости и т.д. В Троице мы различаем то, что греческие отцы называют «монархией Отца», то есть единоначалием Отца. Он есть источник, «сердце» Божества. Но и Дух, и Сын равны Ему: они — не производные, не вторичные боги, но суть то же, что и Он.

И мы должны спросить себя: что это значит? Как мы на земле можем быть образом, иконой этой реальности? Для нас вершина, предельная точка — это Господь Иисус Христос. Господь Иисус Христос — наш Господь, наш Бог, наш Спаситель и в Нем начало всех структур — тех структур, пронизанных присутствием Духа Святого, которые в Духе и во Христе постепенно соделывают нас — сначала несовершенным, но — образом Святой Троицы. Когда я говорю «образом», я не имею в виду некую неподвижную структуру, но нечто динамичное и мощное, динамично-живое, как Сама Троица. Некоторые отцы Церкви говорят о Троице в терминах перихорезы — кругового движения хоровода, в котором три Божественные Лица в одномоментности вечности занимают места друг друга. Они являются один для другого тем, чем каждый является для всех — все время, в каждый момент. И это то, к чему мы призваны.

У меня нет времени развить эту мысль. Но если это так, тогда в жизни Церкви есть два аспекта. Во-первых — это по необходимости структуры, потому что мы несовершенны, мы только еще на пути, мы нуждаемся в водительстве, и как река, текущая к морю, мы нуждаемся в берегах,— иначе мы превратимся в болото. Во-вторых — это живая вода, которую Христос дал самарянке,— вода, бегущая в этих берегах. В нас есть нечто, что свершено, и нечто, что несовершенно. Если развить сравнение с иконой, можно сказать, что не только каждый из нас в отдельности, но и Церковь в целом, подобна иконе, которая была написана совершенно, но затем испорчена, искажена человеческой небрежностью, ненавистью, различными обстоятельствами, всем злом мира, так что для постороннего взгляда человека, чуждого Церкви, некоторые ее части до сих пор выражают эту совершенную красоту, тогда как другие являют следы порчи. И наша личная задача, призвание в своей собственной жизни и в жизни общины, к которой мы принадлежим, — это может быть приход, евхаристическая община, епархия, Церковь поместная или вселенская — состоит в том, чтобы восстановить эту икону в совершенной красоте — в той красоте, которая в ней уже присутствует.

Можно сказать иначе. Святой Ефрем Сирин говорит, что когда Бог творит человека, Он вкладывает в его сердце, в сердцевину его существа полноту Царства или, если угодно, совершенный образ Бога. И цель жизни в том, чтобы пробиваться, все глубже и глубже, к этой центральной точке — чтобы выявить то, что заложено в глубине. Поэтому, когда мы говорим о структурах Церкви, мы должны помнить, что в Церкви есть нечто, что не может быть структурировано, не может быть организовано, не может быть ограничено правилами и уставами. Это — действие Духа Святого в каждом из нас и внутри отдельной общины, а также и вселенского церковного сообщества. И это очень важно, потому что Святой Дух говорит нам и с нами, с каждым и со всеми вместе, или воздыханиями неизреченными, или же с ясностью трубного гласа, призывающего нас на борьбу. Но, с другой стороны, в нас есть несовершенство и хрупкость, и поэтому должны быть и структуры, подобные лесам строящегося здания или берегам реки, или палке, на которую опирается хромой, чтобы не упасть.

Однако настоящим искушением для Церкви, как и всякой человеческой организации, являются структуры, построенные согласно мирским принципам: принципу иерархии и власти. Иерархии как подчинения, как порабощения, как унижения; иерархии, оттесняющей чужих и ненужных. Нередко в наших общинах (на практике — в очень многих православных общинах; богословски же — в Риме) миряне оказываются не нужны, неуместны. Это — стадо, которое нужно пасти; у него нет никаких прав, кроме послушания, кроме того, чтобы быть ведомым к цели, которую, как предполагается, знает духовенство.

В своей крайней форме это проявляется в представлении, что вся полнота власти сосредоточена в руках папства, так что Церковь воспринимается как пирамида, на вершине которой — папа. Это богохульство и ересь — ересь против природы Церкви. Богохульство же потому, что на том возвышенном месте, которое присвоил себе папа, никто, кроме Господа Иисуса Христа, не имеет права стоять. Поэтому вопрос здесь не в том, хорошо ли будет управляться Церковь, но это хула против Христа и самой природы Церкви. Вместе с тем, исключая эти две крайности,— под чем я разумею властные структуры и подчинение, которое они предполагают,— мы все-таки должны задать себе вопрос о том, какими должны быть структуры Церкви. Структура, о которой мы говорим, есть та, которую Христос определил словами: «Кто из вас хочет быть первым, да будет слугой всем». Смысл иерархии — в служении. Чем выше служитель по своему сану, по своему званию, тем ниже он должен быть в отношении своего служения. Он должен совершать наиболее низкое и смиренное служение, а не наиболее, высокое.

Для тех, кто знает французский язык, я приведу пример. Однажды во Франции журналист задал мне вопрос: почему христиане так высокомерны, что употребляют такие титулы, как «Ваша Эминенция» — «Ваше Преосвященство»? Это относилось ко мне персонально. И я ответил: А почему нет? Это знак нашего предельного смирения. Есть горы, есть холмы, а есть просто бугры (по-французски une eminence — небольшая возвышенность, бугорок. — Прим. пер .). И я думаю, что с богословской точки зрения это был правильный ответ. Это именно то, чем должны быть патриарх, митрополит, архиепископ, епископ, духовенство и т.п.: оконечностью перевернутой пирамиды, когда они находятся снизу и пирамида стоит на одной точке, обозначающей высшего иерарха — самого низшего служителя. Вот это мы должны снова осознать.

Но мы сможем это осознать только тогда, когда восстановим понимание Церкви как тела и сообщества с множеством функций, а не множеством групп, соединенных так, что одни стоят на головах у других. В данном случае я имею в виду то, что мы должны восстановить понимание роли и достоинства мирян. У нас был недавно епархиальный съезд на тему царственного священства. Царственное священство забыто. Если оно не забыто в богословских учебниках, оно забыто на практике, в жизни. Я настаиваю на этом, потому что хотел бы, чтобы вы поняли и приняли мою точку зрения — для меня очень важную, очень мне близкую.

Становясь служителями Церкви — священниками, мы не перестаем быть членами Тела Христова, «лаоса» — народа Божия. Однажды на конференции, куда клирики не допускались, а меня пустили, потому что я должен был выступать, меня представили словами: «Здесь присутствует митрополит Антоний, который является мирянином в духовном сане». И это совершенно верно. В некотором смысле «лаос» включает в себя также и клириков, но с другими функциями. Мы должны восстановить это понятие о святости и достоинстве мирян. Если же мы этого не сделаем, мы не сможем говорить о структуре Церкви, как об образе Троицы. Мы не можем сказать, что в Троице — и сейчас я скажу нечто почти кощунственное — существует «хозяин» и подчиненные ему рабы. Бог Отец — это не «начальник» в Троице, рядом с которым есть еще два меньших начальника.

Действительно, отцы говорят, лто Бог творит мир двумя руками, которые суть Сын и Дух, и в этом контексте такое сравнение уместно. Но по существу Три Лица Троицы совершенно равны друг Другу, и так же существует полное равенство всех членов Церкви. По-иному быть не может. Конечно, существует иерархическая структура, в которой тот, кто выполняет наибольшее служение, кто является слугой для других, есть наибольший в очах Бога. В этом все дело. Но это менее всего заметно в нашей литургической практике, потому что наша Евхаристическая литургия во многом переняла формы византийского императорского двора, придворного ритуала. И поэтому не так уж трудно епископу чувствовать себя «центром», главой общины, окруженным служителями меньших рангов, за которыми, в отдалении, стоит и народ. Но это неверно.

Литургия совершается всей общиной, а не только священнослужителями. Вот почему я неоднократно говорил, что тот, кто не присутствовал с самого начала службы, не может подходить и причащаться — если, конечно, не существует серьезных, уважительных причин. Ибо иначе он не участвует в совершении литургии. Если кто-то приходит в середине литургии и хочет причаститься, это значит, что для него литургия — все равно, что ресторан, где повара приготавливают блюда, а ты приходишь, когда тебе надо, и просишь для себя порцию. Это очень важно: мы должны снова понять, что лаос, народ Божий включает клириков. И в этом смысле различные члены рукоположенного священства занимают каждый свое собственное, особое место в созидании Церкви.

С самого начала, с первой главы книги «Бытия» призванием человека было освящение всего творения Божия. Св.Григорий Палама говорит, что человек сотворен принадлежащим двум мирам: миру Божию — духовному миру и миру материи. И не потому — это уже я добавляю,— что он есть высшая точка в процессе эволюции, наиболее совершенная обезьяна, ставшая несовершенным человеком, а затем развившаяся во что-то еще. Человек не был создан из наиболее совершенной обезьяны. Согласно Библии, он был сотворен из праха земного. Бог взял как бы основной материал всего творения, и сделал из этого человека, так что человек участвует во всем, что было сотворено из земной пыли, начиная с малейшего атома и кончая самой большой галактикой, а также во всем остальном, что мы видим в окружающем нас тварном мире с его растениями, животными и т.п.

Это чрезвычайно важно. Если Бог стал человеком во Христе, значит Христос участвует, как и каждый из нас, в материальной пыли, в галактиках, в атомах, в животном мире, во всем, что принадлежит тварному миру. Он воспринял опыт всех творений. Он — один из нас, но в Нем каждая тварь может увидеть себя самое в том предельном состоянии, которое является ее призванием, ее целью. То же самое, когда мы думаем о хлебе и вине Евхаристии. Хлеб и вино остаются хлебом и вином в том смысле, что они не становятся чем-то иным по сравнению с тем, что они есть. И вместе с тем, исполненные силы Духа Святого, они становятся Телом и Кровью Христа,— не переставая быть тем, чем они являются. Таким же образом мы призваны стать сынами Божиими в единородном Сыне — «единородным сыном в единородном Сы-. не»,— не переставая быть уникальными личностями — каждый из нас. Каждый из нас уникален пред Богом, а не только —одна из особей человеческого рода, подобных друг другу. В книге «Откровения» говорится, что в конце времен каждый получит имя, которое знает только он и Бог,— имя, совершенно выражающее сущность каждого, его уникальную связь с Богом.

И поэтому, когда мы говорим об иерархии, мы должны понять, что необходимо восстановить правильный подход к ней: как иерархии служения, иерархии смирения, иерархии, в которой нет места господству, власти. Бог избрал бессилие, когда даровал нам свободу, право ответить Ему «нет». Но Бог во Христе, Бог в Духе приобрел иное качество: не власть, которая принуждает, но авторитет, который может убеждать. Это не одно и то же. Авторитет есть качество человека — и Бога,— способного быть убедительным, но не заставляя нас делать что-либо. И если наша иерархия постепенно придет к пониманию, что ее призвание — обладать авторитетом, а не властью, тогда мы будем ближе к тому, чем Церковь призвана быть: живым телом, «организмом любви» — но не сентиментальности. Ибо Христос говорит о любви словами: «нет большей любви, если кто положит душу свою за ближнего».

Поэтому, говоря о структурах Церкви, нужно сказать: да, они необходимы. Но отношение со стороны людей, находящихся на «командных высотах», должно быть отношением служения. «Я среди вас как слуга», — говорит Христос. И мы — как и Он — призваны быть слугами. Структуры необходимы, потому что мы хрупки, греховны, потому что диавол искушает нас, потому что мы —незрелы. Но эти структуры должны быть подобны Закону Ветхого Завета, который апостол Павел называет «детоводителем», педагогом — тем, кто учит и направляет. Когда мы читаем в начале книги «Бытия», что человеку было дано господство, мы всегда толкуем это в терминах права на управление, на порабощение, на подчинение; права относиться ко всему творению как к подвластному. На самом деле слово «доминирование» в английском и французском происходит от латинского «доминус», которое может означать «владыка», «повелитель», а может значить и «учитель», «наставник», «мастер». Наша задача —быть этими «наставниками», приводящими все творение к полноте единения с Богом, а не доминировать, не господствовать. Но в этом процессе, как я сказал, необходимы и структуры, и формальное, институциональное священство.

Почему вообще священство? Позвольте мне сказать,— и это мое предположение, так что всякий, богословски более сведующий, чем я, может поправить меня, — позвольте мне предположить, что каждое человеческое существо призвано привести в область Бога все, что его окружает: обстоятельства жизни, места, где он живет, существа. Но одного человек не может совершить: он нё может сам себя освятить. Мы не в состоянии актом воли, по своему собственному решению стать тем, чем мы не являемся по причине нашего отступления от своего призвания. И вот почему Христос и Святой Дух входят в мир и действуют, и поручают нам сакраментальное служение, то есть служение священников, назначение которых — приносить Богу элементы этого тварного мира, так чтобы они могли быть изъяты из области греха и введены в область Божию; а Бог затем воспринимает их и освящает силою Святого Духа.

В этом смысл священства. Его административный аспект — это не сущность его, а нечто уже побочное, второстепенное. И поэтому оказывается, что существует «структурированный» народ Божий — лаос, к которому принадлежат и клирики, то есть священство, назначением которого является литургическое служение, совершение священнодействий или, лучше, создание ситуаций, в которых может действовать Бог. Потому что,— если речь идет о литургии,— никто не может совершать литургии и на самом деле она не совершается никем, кроме Самого Христа: Он — единственный Первосвященник всего творения. Мы можем произносить слова, делать жесты, но тот, кто приносит эти дары Богу, есть Христос; и сила, которая претворяет эти дары в Тело и Кровь Христовы, которая преображает воду, взятую из колодца, в воду вечной жизни, есть Дух Святой.

Перевод с английского А. Кырлежева

5 декабря 2008 года скончался Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий Второй, пятнадцатый Предстоятель Русской Православной Церкви с введения Патриаршества на Руси. В течение 18 лет он вел Русскую Православную Церковь: 7 июня 1990 года на Поместном Соборе Русской Православной Церкви Алексий был избран на Московский Патриарший Престол. Интронизация состоялась 10 июня 1990 года (торжественное богослужение, во время которого совершается возведение новоизбранного патриарха на патриаршую кафедру).

Накануне интронизации митрополит Антоний Сурожский произнес в храме св. мч. Иоанна Воина в Москве за всенощной слово "Крест пастырства - крест голгофский".

Спустя 18 лет мы публикуем слово по материалам электронной библиотеки, в которой собраны уже изданные тексты митрополита Антония:

"Сначала хочу выразить вам свою большую, глубокую радость о том, что после чуть ли не тридцати лет мне посчастливилось вновь послужить в вашем храме и помолиться с вами. Благослови вас Господь за то, что пришли молиться в день всех святых и в такой знаменательный день для нас, когда готовится интронизация Патриарха Московского и всея Руси.

И вот об этом я хочу сказать нечто, потому что патриарх, епископ, священник нуждается во всей любви, во всей поддержке, какую только может дать ему народ, который вокруг него, ибо крест пастырства может быть так тяжек, как был крест Христов, когда Он его нес на Голгофу, и может кончиться так же, как жизнь Спасителя, распятием. Когда Владыка Алексий дал свое согласие на то, чтобы стать патриархом, когда он принял волю всего епископата и русского народа, выраженную представителями всех епархий, монастырей, школ, различных заведений, он вступил на этот тернистый, крестный путь. До того он шел путем всякого христианина, который сознательно выбирает следование Христу. "Кто хочет по Мне идти, да отвержется себе, да возьмет крест свой и да грядет по Мне", - говорит Господь (Мф 16: 24). " Отвергнуться себя" значит забыть про себя, уж не оглядываться на себя никогда, а только глядеть на путь Господень и выйти на служение тем, за которых Бог стал человеком, за которых Христос жил и умер. Но когда он будет завтра настолован, станет действительно таинственно Патриархом Московским и всея Руси, человеческая его жизнь придет к концу, начнётся житие. Его судьба будет перекликаться с судьбой Спасителя - в меру его сил, в меру его веры и в меру ваших молитв и поддержки.

Каждый из нас, вступающий на путь епископства, встает перед лицом того разговора, который Спаситель Христос имел со Своими учениками, когда возвращался в Иерусалим на смерть. К Нему подошли Иаков и Иоанн, прося Его о том, чтобы им было дано в Царстве Божием сесть по правую и левую Его руку. И Христос им сказал: Готовы ли вы пить Мою чашу? - то есть разделить Мою судьбу до конца. Готовы ли вы креститься тем крещением, которым Я буду креститься? - что значит: готовы ли вы погрузиться в тот ужас, в который Я буду погружен ради спасения всех?.. Эти слова каждый священник, каждый епископ, и особенно "печальник" о земле Русской и о Церкви Христовой, каким является Патриарх, слышит в своей душе, и на этот зов он должен сказать: "Амин ь! Приемлю, ничем не сопротивляюсь, буду пить чашу Христову, разделю с Ним страшную и славную Его судьбу..." И с каким трепетом Владыка Алексий принимал и свое избрание и свое собственное согласие, изъявление своего согласия, - с трепетом и, может быть, со священным ужасом. Да, теперь начинается новое, когда от него не должно остаться ничего, кроме того, что Христово.

Всякий из нас, принимая крещение, погружаясь с головой в воды купели, как бы умирает ко всему, что недостойно величия человеческого призвания, что недостойно Бога, ставшего человеком. Каждый из нас призван, по слову апостола Павла, носить в плоти своей мертвость Господа Иисуса Христа (2 Кор 4: 10), и выходя из купели, возвращаясь в воздух, человек может вздохнуть - и оживает. Образно это значит - ожить вечной жизнью, облечься в жизнь вечную, стать единым со Христом и в Его крестном пути и в Его победе над грехом, над злом, над рознью между человеком и Богом, над смертью. Как может человек согласиться взять на себя такой крест, вступить на такой путь? Где найти силы? Апостол Павел, который был так велик, в котором была такая неизмеримая человеческая сила, стоял перед своим апостольским призванием и отдавал себе отчет, что он не может выполнить своего призвания, что у него никаких сил не может хватить; и он воззвал к Господу, прося о силе, и Спаситель ему ответил: "Довольно тебе Моей благодати, сила Моя в немощи совершается" (2 Кор 12: 9). Не в той немощи, которая выражается нерешительностью, ленью, трусостью, которая может вылиться в измену, - нет, другую немощь упоминает Господь: это та хрупкость, которая позволяет человеку быть прозрачным, та гибкость, которая позволяет Богу действовать через человека.

Вот о чем мы должны молить: чтобы была дана Владыке Алексею, избранному нашему Патриарху, та открытость, которая позволит Богу действовать в нем свободно, беспрепятственно, чтобы ничто человеческое не могло помешать Богу творить Свое дело в нем и через него. И апостол Павел, когда понял, о чем говорит Спаситель, воскликнул: Итак, я буду хвалиться - т.е. радоваться - только на свою немощь, так чтобы все было - сила Господня (2 Кор 12: 5,9). И опять скажу: будем молиться о том, чтобы так оно и было. Христос сказал: "Без Меня не можете творить ничего" (Ин 15: 5), - пусть это будет так.

Но апостол Павел, испытав, что может совершиться человеком силой Божией в нем, когда он всецело открыт Богу, когда он действительно делается как бы сосудом, содержащим Святого Духа, когда он телом и душой делается частью тела Христова, - апостол Павел в конце своей жизни сказал нечто такое потрясающее: "Всё могу в укрепляющем меня Иисусе Христе" (Флп 4: 13) - мне всё возможно силой Господа Иисуса Христа, которая меня поддерживает... Как мы должны молиться о том, кого мы поставили между молотом и наковальней! Как должны мы молиться о том, кого мы выбрали "печальником" земли Русской, кому мы поручили стоять перед Богом за весь русский народ, верующих и неверующих, за Церковь Христову в целом, за всякого человека, и молиться и за весь мир, чтобы весь мир стал местом пребывания Господа, чтобы тот град человеческий, который верующие и неверующие вместе созидают, вырос бы в ту меру, которую мы называем градом Божиим, т.е. чтобы человеческий град стал так глубок, так широк, так свят, чтобы первым его гражданином мог быть Господь наш Иисус Христос.

Мы возложили на Владыку Алексия крест, мы ему поручили не только быть нам примером, не только словом нас вдохновлять, но тяготы наши носить, взять на свои плечи всё страдание, все колебания, всю боль нашей земли. Как должны мы о нем молиться!.. И вот я прошу, я молю вас - не только сегодня, что я сказал об этом, но изо дня в день молиться о нем, даже если вы не будете видеть его подвига. И конечно, вы ничего не увидите из его подвига, как никто не видел, каков был подвиг Христов, до момента, когда Его пригвоздили ко кресту и когда Он сказал: "Прости им, Отче, они не знают, что творят". Мы не будем знать, какова в нем борьба, какой крест, какая тяжесть; мы должны молитвой всецерковной, любовью, заботой его оградить, его поддержать, с ним быть, и идти тем же самым путем, которым он сейчас направляется - может, на Голгофу, а может - во славу Божию".

Антоний, митрополит Сурожский (в миру Андрей Борисович Блум, Bloom) родился 19 июня 1914 года в Лозанне, в семье сотрудника российской дипломатической службы. Предки по линии отца - выходцы из Шотландии, обосновались в России в петровское время; по матери он в родстве с композитором А.Н. Скрябиным. После революции в России семья оказалась в эмиграции и после нескольких лет скитаний по Европе, в 1923 г. осела во Франции.

После средней школы окончил биологический и медицинский факультеты Сорбонны. В 1931 году был посвящен в стихарь для служения в храме Трехсвятительского подворья, единственного тогда храма Московского Патриархата в Париже, и с этих ранних лет неизменно хранил каноническую верность Русской Патриаршей Церкви. 10 сентября 1939 г., перед уходом на фронт хирургом французской армии тайно принес монашеские обеты; в мантию с именем Антоний (в честь преп. Антония Киево-Печерского) был пострижен 16 апреля 1943 г.

Во время немецкой оккупации - врач в антифашистском подполье. После войны продолжал медицинскую практику до 1948 года, когда митрополит Серафим (Лукьянов, тогда Экзарх Московского Патриарха) призвал его к священству, рукоположил (27 октября во иеродиакона, 14 ноября во иеромонаха) и направил на пастырское служение в Англию, духовным руководителем Православно-англиканского Содружества св. мч. Албания и преп. Сергия, в связи с чем иеромонах Антоний переселился в Лондон

За годы служения Владыки Антония в Великобритании единственный приход, объединявший малочисленную группу эмигрантов из России, превратился в многонациональную епархию, канонически организованную, со своим уставом и многообразной деятельностью.

В России слово Владыки звучало многие десятилетия благодаря религиозным передачам русской службы Би-би-си; его приезды в Россию становились значительным событием, магнитофонные записи и самиздатские сборники его проповедей (и бесед в узком кругу близких людей на частных квартирах), словно круги по воде, расходились далеко за пределы Москвы. Его проповедь, в первую очередь - проповедь Евангельской Любви и Свободы, имела громадное значение в советские годы.

Митрополит Антоний - почетный доктор богословия факультетов Кембриджа (1996), а также Московской Духовной Академии (1983 - за совокупность научно-богословских проповеднических трудов). 24 сентября 1999 года Киевская Духовная академия присудила митрополиту Антонию Сурожскому степень доктора богословия honoris causa.

Митрополит Антоний - участник богословских собеседований между делегациями Православных Церквей и представителями Англиканской Церкви (1958), член делегации Русской Православной Церкви на празднованиях тысячелетия православного монашества на Афоне (1963), член Комиссии Священного Синода Русской Православной Церкви по вопросам христианского единства, член Центрального Комитета Всемирного Совета Церквей (1968-1975) и Христианской медицинской комиссии ВСЦ; участник Ассамблей Всемирного Совета Церквей в Нью-Дели (1961) и Уппсале (1968), член Поместных соборов Русской Православной Церкви (1971, 1988, 1990). Имеет награды: Бронзовая медаль Общества поощрения добра (1945, Франция), орден св. кн. Владимира I ст. (1961), орден св. Андрея (Вселенский Патриархат, 1963), Browning award (США, 1974 - “за распространение христианского благовестия”), Ламбетский крест (Англиканская церковь, 1975), орден преп. Сергия II ст. (1979), св. кн. Владимира I ст. (1989), св. кн. Даниила Московского I ст. (1994), преп. Сергия I ст. (1997), свт. Иннокентия Московского II степени (1999).

Материал подготовлен интернет-редакцией www.rian.ru на основе информации открытых источников

Он на этой земле отстаивал христианство. Беседа с архиепископом Керченским Анатолием (Кузнецовым) о митрополите Сурожском Антонии

Одним из первых среди тех, кто долгие годы был рядом с митрополитом Сурожским Антонием , следует назвать его первого викария - архиепископа Керченского Анатолия . Однако на протяжении десяти лет после кончины митрополита Антония, несмотря на сохраняющееся внимание к его наследию, воспоминания викария так и не были записаны. Редакция «Церковного вестника» восполняет этот пробел и публикует воспоминания архиепископа Анатолия. Это тем более ценно и значимо, если помнить о последней воле митрополита Антония, который просил своего викария и после своей смерти продолжить служение в Сурожской епархии . Об этом митрополит Антоний написал и в последнем письме-завещании Патриарху Алексию II.

Ваше Высокопреосвященство, многие читали биографию митрополита Антония, в том числе и прекрасные автобиографические заметки, но кажется, что еще многое можно добавить к его духовному портрету.

Давайте посмотрим, как владыка сам говорил о своей жизни, о созданной им епархии, ведь мы можем ошибаться в наших оценках. Владыку многие знали, о нем писали и пишут, и каждый его оценивает и подходит к нему со своей точки зрения. Проповеди владыки, его воспоминания и дела сами говорят за себя. Недавно я перечитал один из старых номеров «Соборного листка», в котором было опубликовано выступление владыки перед русской верующей общественностью, произнесенное в зале собора в январе 1998 года. Тогда община переживала «кризис роста» из-за большого наплыва русскоязычных прихожан, начавшегося в 1990-е годы. В этом выступлении очень последовательно владыкой изложены события, происходившие в его жизни, начиная с юных лет и до последнего времени. Ведь этого многие просто не знают.

- Что именно для Вас оказалось значимым в этом выступлении, если Вы решили начать с этого свой рассказ?

Очень поучителен рассказ владыки о том, как с детства его воспитывали в духе любви к России и обязанности ей служить. Во Франции, как он говорит, русских было много и для них приход, Церковь и Россия представляли одно и то же. Вот его собственные слова: «Мы покинули Россию против своей воли; нам пришлось покинуть Родину. И мы Родину унесли с собой в сердце. Мы оставались русскими до глубины души. Для нас Россия была всё». Эти слова очень важны, так как не раз возникали споры о прозападнических настроениях владыки, но это не так. Он просто был человеком вселенского масштаба, открытым, очень образованным и русским в душе.

Он мне как-то рассказал, как во время одной из своих поездок в Россию в хрущевское время ему пришлось свой паспорт там где-то сдать по какой-то причине. Когда он попросил свой паспорт назад, то ему сообщили, что его паспорт «утерян». Владыка на это сказал: «Очень хорошо. Для меня в этом проблемы нет. Я буду только рад, если останусь и буду служить в России». После этого паспорт «нашелся».

В том выступлении владыки в 1998 году интересен момент, когда он рассказывает о своем прибытии в Великобританию. Эта страна приняла очень мало русских эмигрантов по сравнению с Францией. Поэтому приход был небольшой и большей частью вымирающий. Пришлось переориентироваться в плане языка, поскольку было немало смешанных браков и язык в семьях не всегда был русским. Как удержать всю семью в Церкви? Пришлось переводить богослужебные тексты на английский язык. Скажу вам, задача воистину миссионерская!

Еще важно оценить тот факт, что мы имеем вот этот храм в центре Лондона благодаря стараниям владыки Антония и общины тех времен. Храм сначала был арендован нашей общиной у англикан, но англикане решили продать его какой-то фирме, которая собиралась из него сделать ресторан. Тогда владыка принял решение сделать все от него зависящее, но купить храм. Община его целиком поддержала. Начался сбор средств, и тут, как говорил сам владыка, случилось чудо: на чаяния русской общины отозвалась английская журналистка, которая привлекла внимание общественности к нуждам русского прихода. Владыка и сам воззвания в газеты писал. И вот Господь услышал: через людей - простых и знатных - стали поступать пожертвования. Владыка говорил, что, конечно, была опасность, что они не соберут нужных денег и загубят все начинание, но у него было чувство: это будет храм, нужный тысячам людей. Так это и случилось позднее, как мы видим сейчас.

Мне хотелось бы напомнить еще одно место, где владыка говорит об особой черте этого прихода, а именно его схожести с ранней Церковью, когда люди собирались в храме не по национальному признаку, а потому что они - Христовы. Вот что он говорил: «Христос - наше единство. И это составляет природу нашего прихода и нашей епархии. Мы не международное сборище, мы - Церковь, мы - Тело Христово, в котором каждому языку, каждому народу, каждой душе есть свое место и в котором каждый должен и может внести свой вклад». Его обращение продолжается дальше так: «И вот я к вам обращаюсь: внесите свой вклад. Я не говорю о денежном вкладе, хотя и тут есть смысл, но молитесь, приходите, поддерживайте друг друга, как братьев и сестер». Вот такие слова. Владыка знал не понаслышке, что значит жить в эмиграции, что значит держаться «единого спасительного корабля Церкви», что значит раскрываться в любви и служении другим людям.

- Владыка, чему Вы научились у митрополита Антония?

Трудно говорить о себе, но у владыки действительно многому можно было поучиться, ведь он был человеком искренним и цельным. Он обладал скромностью и смирением перед Богом и людьми. Он был большой молитвенник. То, как он вел себя в алтаре, как там молился, было непередаваемо: он обыкновенно тихо входил из боковой двери в алтарь, кланялся престолу, облачался и, стоя перед престолом, упираясь в свой посох обеими руками, углублялся в молитву. Вокруг него было полное молчание.

Владыка часто со слезами на глазах молился во время богослужений. Он был очень благоговейным человеком.

Многие вспоминают, что митрополит Антоний был очень непритязательным в быту, вел аскетический образ жизни. Каким был его аскетизм?

Да, у него была полная непритязательность в быту. Настоящая монашеская жизнь. Если почитать его автобиографические заметки, то там можно найти, как он себя в этом плане с детства воспитывал, да и детство-то у него было нелегкое - полуголодное существование в эмиграции. Потом, уже во взрослой жизни - война, служба на фронте. Владыка вел богослужения очень скромно, уделяя главное внимание молитве, центром которой был алтарь. И в этом центре - алтаре - владыка строго придерживался полного молчания и не допускал ненужных разговоров.

В общем главными чертами его характера были скромность и деликатность. Он был в высшей степени деликатным человеком. За все годы моего служения здесь я от него ни разу грубого слова или нарекания какого-то не слышал. Это было его подходом и к другим людям: он не осекал просто так, чтобы потом человек и мир душевный потерял. Нет. Сколько людей пишут о его внимательном, углубленном отношении к каждому человеку! Сам владыка много говорил о том, как важно уметь слушать и слышать другого человека.

Еще интересно вспомнить вот что: когда я только что приехал по его приглашению на служение в Лондон, то владыка прямо-таки настоял, чтобы мы с ним были только на «ты». И когда я, забывая, обращался к нему на «вы», он делал «определенное лицо», давая мне понять, что я сбился. По правде говоря, мне это далось не сразу. Кто я и кто митрополит Антоний? Мне было далеко до него, чтобы называть его на «ты». Но со временем я к этому привык, потому что он обращался со мной как собрат. Мы с ним были очень близки. Он со мной во многом был очень откровенен, часто спрашивал моего мнения и делился со мною своими мыслями.

По наблюдению одной из старых прихожанок собора владыка Антоний принадлежал к той же плеяде церковных людей прошлого, что и покойный Патриарх Алексий II. Его становление как личности прошло вне прессинга советской пропаганды. Как произошла Ваша первая встреча с владыкой?

Я помню, как владыка приезжал в Троице-Сергиеву лавру в те годы, когда я там уже преподавал в Московских духовных школах. Я был в сане архимандрита, читал лекции на кафедре Священного Писания. Во время своих посещений лавры владыка иногда служил и произносил проповеди в соборе, а также выступал с лекциями в МДА. Обычно его приглашали выступать в актовом зале перед всеми учащимися. После его выступлений у нас было время подойти к нему, непосредственно задать вопросы и пообщаться. Я в индивидуальном порядке с ним тогда не знакомился, но вместе со всеми участвовал в общих беседах. После богослужений владыка обычно произносил проповедь. Его проповедей очень ждали. Люди всегда тянулись к нему, их притягивала его искренность, его дореволюционное воспитание, его несоветский статус. В хрущевское время, несмотря на гонения на Церковь, он продолжал посещать Лавру и академию. Однако в Лавре и академии он в те годы молчал. Для верующих это было ясно: таков был запрет властей. На людей, ожидавших его слова, это произвело очень горькое и тягостное впечатление, ведь его проповедей так ждали, а на его устах лежал «замок»!

- Когда вы познакомились ближе?

Это произошло значительно позже, когда Синод избрал меня епископом Виленским и Литовским. Владыка Антоний специально приехал в Москву, чтобы принять участие в моей хиротонии. А потом, неожиданно для себя, мне пришлось оказаться с официальным визитом в Великобритании и мы снова встретились с владыкой. Это было в Лондоне. Он долго разговаривал со мной, водил по храму, показывал иконы. Помню, как он подвел меня к иконе святителя Власия и сказал: «Это - икона ангела твоего отца». Основная тема нашего разговора была о том, что ему нужен преемник и что своим преемником он хотел бы видеть меня. Это было настолько неожиданно и, честно сказать, нереально, что я даже растерялся: кто бы меня выпустил из Советского Союза в те годы? Однако владыка меня заверил в том, что сам все уладит, лишь бы я только дал ему свое согласие. Согласие я дал, но мало верил, что все это будет осуществимо. Все же благодаря авторитету владыки дело стало быстро набирать ход: он на Синоде поставил вопрос о моем назначении в Сурожскую епархию на должность викарного епископа и смог добиться положительного его решения.

Далее за довольно короткий срок я получил британскую визу. Паспорт с визой мне лично вручил британский посол, пригласив в свою резиденцию в Москве. К тому времени владыка уже был очень известен на Западе как миссионер и проповедник, выступал на радио и телевидении, его труды печатались на разных языках, поэтому его просьбу не обошли вниманием. Как оказалось, даже не согласие Синода и не виза были главной проблемой. Главной проблемой было убедить членов Сурожской епархии принять меня, человека из Советской России. Это был 1990 год, у западных людей всё еще не было доверия к людям из СССР, боялись «советских архиереев», поэтому владыке даже пришлось писать специальное письмо - обращение к своей пастве с просьбой, чтобы они меня приняли. Вот сокращенный текст этого письма:

«Еще за несколько лет до того, как, согласно Уставу Русской Православной Церкви, пришло для меня время подавать прошение об уходе на покой, я стал задумываться над будущим Сурожской епархии.

Для того чтобы обеспечить ее духовную, церковную, нравственную и политическую независимость, нужно было найти епископа, который разделял бы с нами то прозрение в будущее, которое является нашим чаянием и устремлением... гармонично соединяя и старую русскую эмиграцию, и прибывающих все увеличивающимся потоком русских из Советского Союза, являющихся источником и оплотом русского православия и русской духовности, и, наконец, детей, родившихся на Западе, но воспитанных в вере их родителей. Такого человека оказалось невозможно найти в нашей среде, а также в Европе и в Америке. Я решил поэтому ознакомиться с епископатом Русской Церкви на родине, стремясь выбрать человека с широким кругозором, мужественного и уже обладающего опытом архиерейского служения, однако достаточно молодого, чтобы приспособиться к ему дотоле неведомой обстановке, который мог бы стать добрым пастырем для всех и имел бы нужную решительность для того, чтобы защитить нашу нравственную и политическую свободу.

Я обрел его в лице епископа Уфимского и Стерлитамакского Анатолия. Я его знаю хорошо и доверяю ему безусловно, участвовал в его хиротонии и слышал о нем только положительные отзывы - и от других епископов, и от духовенства, и от мирян, и от тех, кто в нашей епархии его встречал. Я сначала обратился к нему самому, желая узнать, согласился ли бы он стать моим викарием, пока я еще управляю епархией, а затем стать и наследником моим на Сурожской кафедре. Уверившись в согласии епископа Анатолия, я обратился сначала в частном порядке, а затем и официально к членам Священного Синода, выразив свою готовность и впредь, до времени, окормлять нашу епархию при условии, что мне будет дан викарий, и не иной кто, как епископ Анатолий. После продолжительного обсуждения Священный Синод под председательством Святейшего Патриарха Алексия II подтвердил данное членами Синода согласие и я получил телеграмму, возвещающую мне назначение владыки Анатолия викарием Сурожской епархии с правом наследия занимаемой мной кафедры. Разделите радость мою!»

Слава Богу, все прошло хорошо, меня как викарного епископа встретили и приняли доброжелательно, но такое спокойствие длилось недолго. Через три года после моего приезда у отца Василия Осборна из Оксфорда, очень близкого к владыке Антонию человека, скончалась супруга и отдельные, приближенные к владыке люди в силу своего недоверия к верующим и духовенству из СССР стали проталкивать отца Василия на позицию викарного архиерея взамен меня и добиваться моего возвращения на родину. На стареющего уже митрополита Антония началось давление, ведь для людей этой группы епископ Василий был ближе, он был для них своим. Не буду сейчас вдаваться в подробности, но в результате эти люди добились того, чтобы была сделана попытка меня отозвать. Тогда я лично пришел к владыке Антонию и честно сказал: «Владыка, я сюда не просился. Отпусти меня с миром на родину, если здесь во мне не нуждаются». Реакция владыки была мгновенной: «Нет, ты останешься здесь. Василий будет отвечать за английскую часть, так как надо еще и со властями уметь общаться, а ты окормляй русских». Таков был его ответ.

- Трудно Вам было в это время. Как Вы тогда оценивали сложившуюся ситуацию?

Я монах. Куда назначили, куда благословили, туда и отправлюсь служить. Тут нет места обидам. Я прекрасно понимал и знал, что, скорее всего, на владыку оказывается давление определенными лицами. Он уже старел и не мог противостоять этому давлению. В Сурожской епархии была целая группа священников и мирян, которые тяготели к Константинополю - вернее, к так называемой парижской юрисдикции - архиепископии русских церквей Константинопольского Патриархата. Старые эмигранты первой волны, преданные России, уже ушли, а эти новые поколения вроде и жили в традиции, но уже как бы утеряли дух русского Православия. Трудно было владыке Антонию, столько лет строившему эту епархию вдали от Матери-Церкви, противостоять такому давлению.

Дальше так и шло: русскоязычной паствы прибывало все больше и больше, а англоязычная паства к этому с трудом привыкала. Вспыхивали противоречия, непонимания, но они гасились мудростью и авторитетом митрополита Антония. Был и серьезный инцидент. Владыка Антоний сам пригласил для служения сюда отца Илариона (впоследствии митрополита Волоколамского, главу ОВЦС). Владыка надеялся, что отец Иларион прибудет сюда в сане игумена, но приезд отца Илариона уже в сане епископа вызвал неожиданную обеспокоенность среди отдельных лиц епархии, не хотевших присутствия здесь еще одного архиерея из ­Москвы.

Приехав сюда, владыка Иларион добросовестно выполнял возложенные на него послушания - посещал приходы, служил. Люди на приходах тепло его принимали. Но для некоторых лиц он оказался неугоден в епископском сане. В этот период, после приезда владыки Илариона, в епархии оказалось три викария, и поэтому меня указом Патриарха уволили за штат и я был переведен настоятелем церкви в Манчестере, хотя владыка Антоний меня от себя не отпускал, и я продолжал ему помогать. Но вся эта история закончилась тем, что Синод по просьбе владыки Антония отозвал владыку Илариона на другое послушание, более ответственное и высокое.

Когда все страсти улеглись, меня снова вернули в должность викарного и благословили продолжать окормление и начатое мною строительство новой церкви в Манчестере. Но это отдельная история.

Все эти события происходили уже незадолго до кончины митрополита Антония. Какими были последние дни его жизни?

Было такое ощущение, что владыка чувствовал приближение своей смерти. Мне особенно запомнились три последние воскресные Литургии, на которых присутствовал владыка. Служить он уже не мог, а только сидел около престола, поручив мне возглавлять Литургию, в которой также участвовал отец Иоанн Ли (владыка Василий обычно служил в Оксфорде). Когда служба подходила к Евхаристическому канону, во время пения «Верую» владыка вставал, целовал престол и, обращаясь ко мне со словами «Христос посреди нас», крепко меня обнимал и со слезами на глазах добавлял: «Владыка, прости меня!» Его слезы оставались на моих щеках. Я понимал, что это было последнее, перед смертью, выражение его отношения ко мне. Умение так каяться - признак глубинной порядочности и духовной высоты человека. Так могут поступать только великие люди-праведники. У меня к владыке осталось самое глубокое чувство.

Служба продолжалась, начинался Евхаристический канон, который владыка совершал сам. Он выходил с дикирием и трикирием, благословлял свою паству, совершал евхаристию и после благословения и преложения Святых Даров вновь садился в кресло у престола. Завершал Литургию уже я.

Вскоре после этих трех последних служб, на которых я общался с ним, владыка вновь попал в больницу. Отец Иоанн попросил меня приобщить владыку. Когда я хотел взять в соборе Святые Дары, то меня предупредили, что у владыки много посетителей и что в тот момент причастить его было невозможно. Владыку в живых я уже больше не застал. Вечная ему память!

- Как складывалось Ваше дальнейшее служение?

Перед смертью владыка Антоний в своем последнем письме просил Святейшего Патриарха Алексия II оставить меня здесь для окормления русскоязычной паствы. Так, вместе с владыкой Василием, который наследовал кафедру митрополита Антония, паства окормлялась двумя архиереями. Тут я пока и остаюсь викарным епископом уже при архиепископе Сурожском Елисее.

Владыка, возвращаясь к митрополиту Антонию, нельзя не упомянуть о его даре слова, его проповедническом таланте. Как они повлияли на Вас, на Ваше общение с паствой? Ваши проповеди прихожане собора тоже любят за проникновенность и за то, что в них Вы умеете раскрыть духовную суть событий.

Насчет моих проповедей могу только сказать, что говорю, как нас учили в семинарии и как советовали бывшие еще в то время в живых наши мудрые дореволюционные преподаватели, которые служили с самим Патриархом Тихоном . Кто не знает, тот может почитать гомилетику. Нужно нормально говорить, чтобы люди слышали.

О проповедническом таланте владыки уже сказано очень много. Как он говорил? Свободно, без голосовых изменений, но твердо и красиво, с убеждением, потому что он по собственному опыту знал, чему он нас учил. Владыка не говорил пустых фраз, не говорил о вещах, не пережитых опытно. Он ставил себя перед Богом и только с осознанием этого и говорил.

В одном из своих выступлений в Московской духовной академии, это было в 1973 году, владыка делал доклад о пастырстве. Интересно обратиться к словам этого доклада: «О чем говорить (во время проповеди. - Ред.)? Очень просто: проповедь не надо говорить никому, кроме как самому себе. Стань перед судом евангельского отрывка, поставь себе вопрос о том, как ты стоишь перед ним. Если слово, которое ты говоришь в проповеди, тебя ударяет в душу, оно ударит в чужую душу. Но если проповедник будет говорить вот этим людям то, что, ему думается, им полезно знать, то большей частью это будет бесполезно, потому что ума это, может быть, коснется, если проповедник окажется способным умно об этом сказать; но жизнь это ничью не перевернет» (митрополит Антоний Сурожский. Проповеди и беседы. Париж, 1976. С. 119).

Владыка не боялся задавать Богу вопросы, вопрошать. Ему было чуждо раболепское отношение к Богу. Христа он воспринимал лично, строил с Ним личные отношения и считал, что притворное смирение, пресмыкательство является фальшью, неестественным отношением человека к Богу. Вот эта его искренность - необычная, ненаигранная - подкупала и притягивала сердца людей к нему.

Служа Литургию или всенощную, он очень четко выговаривал свои слова. У него никогда не было торопливости в произнесении ектении, он никогда не читал молитвы скороговоркой. Его стиль - это ясное произношение каждого слова с целью донести смысл молитвы до верующих.

Можно сказать, что владыка здесь нес труды воистину апостольские. Он, русский в душе, но выросший среди западных европейцев, хорошо знал и понимал их психологию, их уклад жизни, устроение Западных Церквей. Своим пытливым умом он пытался понять и нащупать их духовность, воззвать к ней. Ведь ни для кого не является секретом, что в течение нескольких последних десятилетий Западная Европа постепенно превращается в пространство как бы постхристианское, изуверившееся. Неудивительно, что в адрес владыки часто звучали слова благодарности и уважения от высшего руководства Западных Церквей. Он на этой земле отстаивал христианство, свидетельствовал о Христе. Он был святителем.

Владыка был человеком прямым и цельным, а в жизни мы не всегда встречаем цельных людей. Часто встречается раздвоенность в человеке, и эта раздвоенность гибельно сказывается и на других. И вот когда мы встречаем человека цельного, который верит и живет по своей вере, здесь особый феномен, и поэтому это всегда притягивает и симпатии, и чувства других людей, и они открывают свою душу навстречу. Почему так любили владыку и здесь, и в России? Почему его облик всегда был обаятельным, глубоким и почитаемым? Да потому что он сам и в своих обращениях, в своей личной, очень скромной, жизни, в своем отношении к каждому человеку, проблемам Церкви и духовной жизни исходил из евангельской основы. Евангелие - основа жизни. И, только исходя из истины Христовой, можно смотреть на мир и доверять той правде, которую вещает Христос, и чувствовать, что люди это тоже понимают.

Вот что еще нужно подчеркнуть: владыка прекрасно владел многими европейскими языками. Человек он был глубоко образованный не только в естественных науках как врач, но и в литературе, истории и т.д. Все это досталось ему не только трудом, но и поддержкой и воспитанием семьи. Тут многие из нас могли бы поучиться и взять пример. Вырасти за границей, окончить медицинский факультет главного университета Франции - Сорбонны, стать хирургом, но при всем этом говорить на русском языке лучше некоторых из нас, это, несомненно, свидетельствует о неординарной, цельной, привыкшей работать над собой личности. Когда читаешь или слушаешь его проповеди, то поражаешься богатству его языка. Вот к чему нужно стремиться тем, кто воспитывает детей за границей: учитесь, знайте окружающую обстановку, но при этом не забывайте родной язык и культуру. Как говорил владыка, «мы сюда были Господом брошены как семя, чтобы расти и свидетельствовать о православной вере», не покорять и силой убеждать, а свидетельствовать, быть носителями той духовной культуры, к которой мы принадлежим. Говорят: учитесь у добрых людей. Вот, глядя на жизненный путь такого великого человека, каким был владыка Антоний, давайте и мы постараемся также искренне, без рисовки, ставить себя перед Богом и жить в молитве, но так же и в открытой любви к другим людям, в которых владыка всегда учил искать образ Божий, как бы запачкан или изуродован он ни был.

Вечная память приснопамятному митрополиту Антонию!

Ты - не раб!
Закрытый образовательный курс для детей элиты: "Истинное обустройство мира".
http://noslave.org

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Архиепископ Алексий
250px
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Имя при рождении:	Константин Николаевич Кириархис
Род деятельности:
Дата рождения:
Гражданство:	СССР 22x20px СССР →Россия 22x20px Россия
Подданство:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Страна:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дата смерти:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Место смерти:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Отец:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Мать:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Супруг:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Супруга:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дети:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Награды и премии:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Автограф:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Сайт:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Разное:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
[[Ошибка Lua в Модуль:Wikidata/Interproject на строке 17: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |Произведения]] в Викитеке

Архиепископ Алексий (в миру Константин Николаевич Кириархис ; род. 26 апреля , Ташкент , Узбекская ССР , СССР) - председатель Синода , Предстоятель Крымской Православной Церкви с титулом «архиепископ Сурожский и Таврический, ипертим и экзарх Северного Понта, Меотии, Сарматии и Южной Скифии».

Биография

Окончил отделение психологии факультета социально-политических наук Ташкентского государственного университета .

В начале 2015 года митрополия была преобразована в Архиепископию , митрополит Алексий был избран её главой с титулом «архиепископ Сурожский и Таврический, ипертим и экзарх Северного Понта, Меотии, Сарматии и Южной Скифии».

С мая 2015 года, после того, как епископы Крымской Архиепископии по совместительству вошли в состав Священного Синода Православной Российской Церкви , возглавляемой митрополитом Ставропольским и Южно-Российским Кириаком (Темерциди) , архиепископ Алексий стал заместителем председателя данного Синода.

7 сентября 2016 года, после кончины митрополита Кириака (Темерциди) избран и.о. председателя Синода ПРЦ . На следующий день архиепископ Алексий возглавил соборную панихиду по митрополиту Кириаку.

Напишите отзыв о статье "Алексий (Кириархис)"

Примечания

Ссылки

• Информационно-справочный портал «Анти-раскол»
• - Иерархия Литургических Церквей
• - Информационная служба Синода Православной Российской Церкви

Отрывок, характеризующий Алексий (Кириархис)

– Прости за боль, Изидора, но я хотел показать тебе правду... Чтобы ты поняла ношу Катар... Чтобы не считала, что они легко теряли Совершенных...
– Я всё равно не понимаю этого, Север! Так же, как я не могла понять вашу правду... Почему не боролись за жизнь Совершенные?! Почему не использовали то, что знали? Ведь почти что каждый из них мог одним лишь движением истребить целую армию!.. Зачем же было сдаваться?
– Наверное, это было то, о чём я так часто с тобой говорил, мой друг... Они просто не были готовы.
– Не готовы к чему?! – по старой привычке взорвалась я. – Не готовы сохранить свои жизни? Не готовы спасти других, страдавших людей?! Но ведь всё это так ошибочно!.. Это неверно!!!
– Они не были воинами, каким являешься ты, Изидора. – Тихо произнёс Север. – Они не убивали, считая, что мир должен быть другим. Считая, что они могли научить людей измениться... Научить Пониманию и Любви, научить Добру. Они надеялись подарить людям Знание... но не всем, к сожалению, оно было нужно. Ты права, говоря, что Катары были сильными. Да, они были совершенными Магами и владели огромной силою. Но они не желали бороться СИЛОЙ, предпочитая силе борьбу СЛОВОМ. Именно это их и уничтожило, Изидора. Вот почему я говорю тебе, мой друг, они были не готовы. А если уж быть предельно точным, то это мир не был готов к ним. Земля, в то время, уважала именно силу. А Катары несли Любовь, Свет и Знание. И пришли они слишком рано. Люди не были к ним готовы...
– Ну, а как же те сотни тысяч, что по всей Европе несли Веру Катар? Что тянулись к Свету и Знаниям? Их ведь было очень много!
– Ты права, Изидора... Их было много. Но что с ними стало? Как я уже говорил тебе раннее, Знание может быть очень опасным, если придёт оно слишком рано. Люди должны быть готовы, чтобы его принять. Не сопротивляясь и не убивая. Иначе это Знание не поможет им. Или ещё страшнее – попав в чьи-то грязные руки, оно погубит Землю. Прости, если тебя расстроил...
– И всё же, я не согласна с тобою, Север... Время, о котором ты говоришь, никогда не придёт на Землю. Люди никогда не будут мыслить одинаково. Это нормально. Посмотри на природу – каждое дерево, каждый цветок отличаются друг от друга... А ты желаешь, чтобы люди были похожи!.. Слишком много зла, слишком много насилия было показано человеку. И те, у кого тёмная душа, не хотят трудиться и ЗНАТЬ, когда возможно просто убить или солгать, чтобы завладеть тем, что им нужно. За Свет и Знание нужно бороться! И побеждать. Именно этого должно не хватать нормальному человеку. Земля может быть прекрасной, Север. Просто мы должны показать ей, КАК она может стать чистой и прекрасной...
Север молчал, наблюдая за мной. А я, чтобы не доказывать ничего более, снова настроилась на Эсклармонд...
Как же эта девочка, почти ещё дитя, могла вынести такое глубокое горе?.. Её мужество поражало, заставляя уважать и гордиться ею. Она была достойной рода Магдалины, хотя являлась всего лишь матерью её далёкого потомка.
И моё сердце снова болело за чудесных людей, чьи жизни обрывала всё та же церковь, лживо провозглашавшая «всепрощение»! И тут я вдруг вспомнила слова Караффы: «Бог простит всё, что творится во имя его»!.. Кровь стыла от такого Бога... И хотелось бежать куда глаза глядят, только бы не слышать и не видеть происходящее «во славу» сего чудовища!..
Перед моим взором снова стояла юная, измученная Эсклармонд... Несчастная мать, потерявшая своего первого и последнего ребёнка... И никто не мог ей толком объяснить, за что с ними вершили такое... За что они, добрые и невинные, шли на смерть...
Вдруг в залу вбежал запыхавшийся, худенький мальчик. Он явно прибежал прямиком с улицы, так как из его широкой улыбки валом валил пар.
– Мадам, Мадам! Они спаслись!!! Добрая Эсклармонд, на горе пожар!..

Эсклармонд вскочила, собираясь побежать, но её тело оказалось слабее, чем бедняжка могла предположить... Она рухнула прямиком в отцовские объятия. Раймонд де Перейль подхватил лёгкую, как пушинка, дочь на руки и выбежал за дверь... А там, собравшись на вершине Монтсегюра, стояли все обитатели замка. И все глаза смотрели только в одном направлении – туда, где на снежной вершине горы Бидорты (Bidorta) горел огромный костёр!.. Что означало – четверо беглецов добрались до желанной точки!!! Её отважный муж и новорождённый сынишка спаслись от звериных лап инквизиции и могли счастливо продолжать свою жизнь.
Вот теперь всё было в порядке. Всё было хорошо. Она знала, что взойдёт на костёр спокойно, так как самые дорогие ей люди жили. И она по-настоящему была довольна – судьба пожалела её, позволив это узнать.... Позволив спокойно идти на смерть.
На восходе солнца все Совершенные и Верящие катары собрались в Храме Солнца, чтобы в последний раз насладиться его теплом перед уходом в вечность. Люди были измученные, замёрзшие и голодные, но все они улыбались... Самое главное было выполнено – потомок Золотой Марии и Радомира жил, и оставалась надежда, что в один прекрасный день кто-нибудь из его далёких правнуков перестроит этот чудовищно несправедливый мир, и никому не надо будет больше страдать. В узком окне зажёгся первый солнечный луч!.. Он слился со вторым, третьим... И по самому центру башни загорелся золотистый столб. Он всё больше и больше расширялся, охватывая каждого, стоящего в ней, пока всё окружающее пространство полностью не погрузилось в золотое свечение.