Десять лет назад, 5 февраля 2006 года, перестало биться сердце архимандрита Иоанна (Крестьяникина), выдающегося пастыря нашего времени. В память о батюшке мы публикуем воспоминания людей, близко знавших его.

Татьяна Сергеевна Смирнова, письмоводитель отца Иоанна и автор воспоминаний о нём, рассказывает:

– К проповедям готовился очень тщательно. Особенно когда народ появился в храмах, ведь раньше не больно-то давали говорить. Бывало, его в алтарь затаскивали на ковре. Он начинал говорить, и ему было очень трудно остановиться. Он вспоминал: «Чувствую, что ковёр поехал». Из алтаря его тянут, что, мол, хватит уже говорить. А местные-то наши монахи и мирские прихожане, конечно, очень любили проповеди батюшки. Всегда узнавали, где и когда отец Иоанн говорит, и собирались. Проповеди, которые мы издали на дисках, люди в разные годы для себя записывали на магнитофон. А потом, через много лет, стали приносить к нам – и так много собралось, что мы выпустили уже несколько дисков. Первые из них отец Иоанн даже сам прослушал: «Ой как хорошо, а кто это говорит?» – меня спрашивал. «Вы!» – я ему отвечаю, а он только головой качает.

Где-то за год до своей смерти отец Иоанн подозвал меня и сказал: «Вот, я твой духовник; чтобы у тебя и полслова не вышло обо мне». Я выслушала и пошла готовить завтрак. Есть потаённая жизнь, которую знает только Бог и тот человек, который этой жизнью живёт. И как только вы этот опыт обнародуете, вы его теряете – если не совсем, то плоды его. По пути на кухню меня батюшка один встретил и спрашивает: «Ты там что-нибудь записываешь?» Я ему и рассказала, что отец Иоанн только что запретил писать. Он мне ничего не сказал, а вечером сам с наместником пришёл к отцу Иоанну. Заволновались, и правильно. А батюшка им: «Какие ещё воспоминания? Это о ком ещё воспоминания? Никаких воспоминаний! Вы что?» Но они подошли очень толково. Батюшка читал тогда, что про отца Николая Гурьянова писали, и очень волновался за него: «Божий человек, и на нём делают против Церкви такую акцию!» Тогда наместник ему и говорит: «Батюшка, вот вы уйдёте; писать всё равно будут – хотим мы этого или не хотим. Но тогда монастырь уже ничего не сможет сказать вопреки. Что бы ни написали, всё будет принято как истина». Тогда батюшка помолился, подумал и меня зовёт: «Ты там что-то корябала. Так вот, собирай материал. Только смотри, когда ты воспоминания будешь писать, чтобы глаза у тебя не блестели! И ничего не выдумывай, ничего. Только то, что было, пиши». Я стала записывать на клочках бумаги, на конвертах. Письма стала сохранять его, которые он мне диктовал, а то раньше и в голову не приходило даже: отправлено – и слава Богу, в печь всё отправлялось. Так и получились все эти книги с воспоминаниями. Ничего не придумывала я, всё, как было, записала только.

Отец Иоанн (Крестьянкин) и Татьяна Сергеевна Смирнова

Батюшка вставал в пять часов каждый день и шёл на братский молебен. Уже бьют в колокол к обеду, час дня, а он только врывается в келью, ещё и хвост посетителей с собой приводит. Причём он и в храме, и по дороге идёт – всё время в толпе людей, а потом ещё назначает на после обеда, перед службой. Тех, кто в этот день уезжал, батюшка обязательно всех принимал. А ночью, после двенадцати, принимал братьев. А уж после них я, бывало, уйду даже, до ворот дойду – кого-нибудь посылает за мной: «Пусть вернётся». Значит, кто-то ещё там свалился на голову из приезжих. И утром всё сначала. Не знаю, когда он отдыхал.

Он говорил ровно столько, сколько надо было сказать. Меня очень смущал этот момент, когда я должна была передавать людям слова батюшки. Во-первых, я не особо высокого мнения о своей памяти и думала: а вдруг забуду что. А во-вторых, ведь когда передаёшь, очень важно – как сказать. Можно интонацией то, что сказано, окрасить совсем не так, как было передано. И я ему это своё смущение сказала, а он мне ответил: «Ты на послушании, тебя нет. Ты – служебный дух. Ты передашь ровно столько, сколько я тебе сказал, и так, как я тебе сказал».

Собиралась полная келья людей. Ещё он и сам-то не дошёл, а здесь уже сидят все, кого он назначил. На стульчиках, на диванчике, стоят. Батюшка заходит, сначала перед иконами читает «Царю Небесный», потом начинает общий разговор. В глазки тебе смотрит и начинает что-то объяснять – что у тебя там делается внутри. Нет, он всем говорил вместе, но каждый знал, что из сказанного конкретно к нему относится. Вот это было удивительное чувство. Думаешь, общий разговор, а потом из этого все ответы, личные для каждого, выстраиваются. Разным людям на один и тот же вопрос мог совершенно по-разному отвечать. Потом они говорили: «Что же он мне сказал то, а ей сказал это?» Значит, мера одной – одна, а мера другой – другая. А в конце беседы батюшка всегда всех кропил и помазывал, по полному чину, как на соборовании! Никто отсюда не уходил непомазанным! Так у батюшки было заведено.

Он очень любил жизнь! И никогда не жаловался. Даже когда все мы видели, что он уже слабенький, он только один раз сказал: «Где моя былая удаль?» Вот его единственная жалоба была! «Батюшка, вам тяжело?» – «Нет». «А что ж вы вздыхаете?» – «Легче мне так…»

Ещё он говорил: самое большое чудо, что мы в Церкви и что мы должны увидеть себя такими, какие есть. Вот это чудо. А батюшка всегда: «Не нам, не нам, но имени Твоему, Господи, даждь славу». Он терпеть не мог прославителей и прославительниц.

Архимандрит Филарет (Кольцов), келейник батюшки, добавляет по этому поводу:

– Чудес батюшка никогда не искал, он не любил эти чудеса. Он сказал: «Не пишите по мне акафисты».

Диакон Владимир Василик вспоминает об о. Иоанне (Крестьянкине):

– Трезвость и ясность пронизывали его пастырские советы. Ещё в 1985 году краем уха я услышал его разговор с одним священником: «Что это отец Н. частную исповедь затеял, да ещё на час с каждым? Времена сейчас такие: придёт вестник с пером на шляпе да и скажет: ”Разойтись всем”. Общая и только общая исповедь сейчас».

Рассказывал он и о своём аресте и заключении, но без обиды, тем более без гнева, призывая нас к бдительности и осторожности: «В 1945 году, после Победы, была эйфория: внешний враг разгромлен, внутренний с Церковью примирился. А потом, когда меня в 1950 году арестовали и показывали доносы и то, что прослушивали, стало ясно: напрасно радовались. Поэтому и сейчас осторожно надо. Осторожно, потихоньку, полегоньку» (разговор был в 1986 году).

Когда открывался Иоанновский монастырь на Карповке (ещё как подворье Пюхтицкого монастыря), он очень радовался и подбодрял радетелей открытия, говоря: «Давайте делайте быстрее. Скоро Эстония отколется, так в России у монастыря хотя бы уголок будет». Разговор этот происходил в 1988 году, когда ещё ничего не было ясно.

Видел он не только грехи и беды советского периода, но и то, что нас ожидало. В 1988 году он писал: «Вы пишете, что храмы открываются. Это хорошо; да так ли хорошо? Храмы открываются, а души закрываются; и кто откроет их?» И ещё вспоминается его пророчество о глобализации – в связи с одной нашей знакомой, желавшей уехать в эмиграцию: «О М. умолчу. Что посеет человек, то и пожнёт… А беда повсюду идёт, и ни в какой Америке от неё не спрячешься». Видел он всё это: и советское душеубийство, и западное.

Протоиерею Владимиру Правдолюбову в конце 50-х – начале 60-х годов довелось служить с батюшкой Иоанном на Рязанской земле. Вот что он рассказывает:

– Отец Иоанн (Крестьянкин) несколько лет служил в нашей Рязанской епархии. Больше года не давали служить ни на одном приходе, постоянно переводили – боялись, что он обрастёт духовными детьми. А получилось наоборот – все эти приходы собрали ему духовных детей. И когда он в Печорах был, вся эта гурьба туда ездила. Однажды ему запретили служить во время полевых работ. То есть служить надо было в пять утра, чтобы людей, отправляющихся в поле, не задерживать.

Не много отец Иоанн рассказывал о годах своего заключения. Но кое-что можно вспомнить.

Был у нас такой батюшка, отец Евгений Климентовский. Его, как и всех священников, вызывали в органы, стращали всячески. И вот однажды пригласили его в определённое учреждение, а чтобы он передрожал, так сказать, посадили на деревянный диван с ручками и спинкой и долго не вызывали в кабинет. Он сидел-сидел, потом снял с себя верхнюю одёжку, положил под голову, улёгся и заснул. Выходят: «Старик, ты чего спишь?» – «А что, разве нельзя?» – «Неужели ты не боишься?» – «А чего мне вас бояться, вы ребята хорошие, я к вам привык». – «Иди отсюда, старик!»

Когда я отцу Иоанну это рассказал, он говорит: «У меня подобная была история: когда меня взяли в тюрьму, там оформление было очень долгое – туда, сюда, в разные стороны… Я совершенно измучился. И вот меня завели в какую-то камеру: голые стены и какое-то бетонное возвышение. А сами куда-то ушли. Я лёг на это бетонное возвышение и, совершенно измученный, заснул».

Ещё рассказывал про первый свой банный день в тюрьме. Там два бака было, в одном из них сидит вор в законе, прямо внутри, и моется. А всем остальным выдавали по кусочку мыла и по шайке воды. «Мне-то, – говорит, – шевелюру мою оставили.

Я это мыло и шайку воды использовал для того, чтобы намылить голову. Говорю: “Дайте мне водички ещё”. – “Не положено”. – “А что же я буду делать?” – “А что хочешь”. “Батя, ты чего там? Иди сюда!” – это вор в законе голос подал. Иду. “Давай шайку”. Черпает, даёт: “Используешь, приходи ещё”. Так я первый раз помылся».

Да, много тягот было, но часто и забавные случаи вспоминаются. Было у нас с отцом Иоанном такое происшествие. Когда он от нас уезжал в монастырь, мы с ним летели в Рязань на самолёте одиннадцатиместном, типа «кукурузника». Там очень болтало, и я съел таблеточку пипольфена, чтобы меня не укачивало. Он спрашивает: «Ты чего съел-то?» – «Я, – говорю, – чтобы не укачивало». – «И мне давай». И он тоже съел таблеточку пипольфена. А укачивает здорово. Он говорит: «Давай ещё по одной съедим». Дальше разговариваем. Он очень быстро говорит, энергия в нём такая, и вдруг я гляжу, его головка мне на плечо ложится, батюшка засыпает. Пипольфен, он, кроме того что помогает переносить качку, ещё и как снотворное действует. И вот мы в Рязани. Выходим мы, там его встречают, под руки берут, а он еле ноги волочит. Его под руки ведут, а за ним рязанские, его духовные дети. А мы, касимовцы, сзади. И слышим: «До чего же отца Ивана в Касимове довели! Как же он одряхлел, бедный».

Высказывания архимандрита Иоанна (Крестьянкина)

Из писем и проповедей батюшки

Настало такое время, что только скорбями и спасается человек. Так каждой скорби надо в ножки поклониться и ручку облобызать.

И болезни – попущение Божие – споспешествуют благу человека. Они притормаживают наш безумный бег по жизни и заставляют призадуматься и искать помощи. Как правило, человеческая помощь бессильна, истощается очень быстро, и человек обращается к Богу…

Время, в которое привёл нам жить Господь, наисмутнейшее: смущение, смятение и неразбериха колеблют непоколебимое, но это ещё не конец. Впереди ещё более сложные времена. Бездумно ныне жить нельзя. И не забывайте, чадца Божии: бессильно зло, мы вечны, с нами Бог. У Бога нет забытых людей, и Промысл Божий зрит всех.

Путь спасения во все времена один, и начертан он для нас в Святом Евангелии. И нет препятствий для желающих спасаться во все времена, ибо желающих ведёт по пути спасения Сам Спаситель. Нам же только искренно желать идти вослед Христу.

Бог правит миром, а не люди. Приказов в духовной жизни быть не может. Господь даровал человеку духовную свободу, и Он, Он Сам ни в коем случае и никогда не лишает человека её – этой свободы…

Нам дана от Господа заповедь любви к людям, к нашим ближним. Но любят ли они нас, нам об этом нечего беспокоиться. Надо лишь о том заботиться, чтоб нам их полюбить.

Смирение победит всякую лесть.

Где нет Бога, там хозяйничает враг Божий. И «наказание» или жизненная туга – это его проделки. А когда человек после долгого вражьего водительства обращается к Богу, то и тут начинается на какое-то время усиленная месть врага, и нужно много терпения и несомненной веры, что враг силён, но всесилен лишь Господь. И Он не оставит усердно прибегающего к Божией помощи. Господь да умудрит вас и поможет.

Дело… не в количестве молитвы, дело в живом обращении к Живому Богу. Вера в то, что Господь к тебе ближе, чем кто-либо из самых близких, что Он слышит не шелест уст твоих, но слышит молитвенное биение твоего сердца и чем оно наполнено в момент твоего обращения к Богу.

Стоять надо насмерть в вере.

Христос воскресе! Пойдём же вослед Христу по бушующему грехом и злобой житейскому морю, полные веры несомненной и любви ко Христу, сильные Его силой, в немощи живущей и действующей. Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За всё благодарите… Желаю вам верою утвердиться на камени, иже есть Христос, страдавший, распятый и воскресший навечно нас ради. Ваш убогий богомолец. А. И.

По материалам православных сайтов

(Розенберга; 1909-1994), старца Псково-Печерской обители. Светлый облик подвижника сохранился в памяти тех, кто знал его. Вот их рассказы о Божием угоднике.

Иноки Псково-Печерского монастыря: «Отец Серафим был духовным сыном преподобного Симеона Псково-Печерского. В первый год своего пребывания в обители он получил послушание от духовника: сметать дубовые листья с крыши Успенского собора. Успенский собор пещерный, и над ним, на святой горке, росли несколько древнейших дубов, которые и покрывали осенью всю крышу своими листьями. Отец Серафим исполнял это послушание до самой старости. Обвязывал себя веревкой, брал метлу и довольно ловко передвигался по крыше».

Архиепископ Владимир (Кобец; † 1960); в 1947-1949 годах - наместник, затем настоятель Псково-Печерского монастыря: «Иеромонах Серафим данное ему послушание выполняет охотно и хорошо. Каждую минуту своего досуга заполняет полезным трудом. Предан обители и как монах служит образцом для всей братии. Скромный, смиренный, с полным отсутствием гордости. Абсолютно трезвый и до мельчайших подробностей выполняющий монастырскую дисциплину».

Иноки Псково-Печерского монастыря : «Последние лет 50 он вообще не выходил за ворота обители. Он нес послушание ризничного, а посему всегда носил на себе огромные тюки с облачениями - из Михайловского в Сретенский, из Успенского в Михайловский храмы. Кто был в Печорах, тот знает, что монастырь расположен в овраге, а потому одни храмы находятся внизу, другие вверху, так что подниматься или опускаться до них и с пустыми руками непросто».

Монахиня Серафима, келейница старца: «У отца Серафима была небольшая карманная Псалтирь, и в ней было его рукой написано: "31 октября - память преподобных Спиридона и Никодима просфорников". Изучил на память всю Псалтирь и, трудясь усердно ради спасения своей души, беспрестанно пел псалмы - за сутки всю Псалтирь. 30 лет трудился».

Он был очень сильным молитвенником. Быть может, именно его молитвами монастырь и держался в прежние трудные годы

Архиепископ Гавриил (Стеблюченко; ныне на покое); в 1975-1988 годах - наместник Псково-Печерской обители: «Господь дал отцу Серафиму и дар прозорливости, и дар пророчества. Многие к нему приходили за советом и благословением, и некоторых он наставлял. Но самым главным было то, что он был очень сильным молитвенником. Такой он был молитвенник, что мы все в монастыре ему удивлялись - и другие старцы, и отец Иоанн (Крестьянкин) . Все отдавали предпочтение его молитвам. Быть может, именно его молитвами монастырь и держался в прежние трудные годы. В 1930-е годы монастырю было жить очень трудно, а обитель не только жила, но и украшалась, и умножалась монашествующими.

Как отец Серафим вел свою внутреннюю иноческую жизнь, как с Господом общался - никто этой тайны не знает, но внешняя его монашеская жизнь была, конечно, образцом для всех. И для нас, молодых, и для духовников, и особенно для паломников. Он не то что с ними беседовал (отец Серафим был молчалив), а вот просто идет он по монастырю - и по его движениям, по его взгляду, его труду, по всему, что он делает, - по всему было видно, что это уже не земной человек. Весь его вид излучал послушание, излучал молитву, терпение. Он мало говорил, а если с кем и заговорит, то это считалось за что-то сверхъестественное, и человек, с которым он вступал в беседу, расцветал.

В то время, когда я был наместником обители, иногда бывало так, что какой-нибудь священник, или монах, или послушник попадал в сложное, порой безвыходное духовное положение. И тогда я говорил ему: "Иди к отцу Серафиму: как он скажет, так и будет!" Бывали случаи, что отец Серафим таких присланных к нему за советом и благословением людей вообще не принимал: просто не выходил к ним - и всё! И после этого мы обычно замечали, что такой человек вскоре сам уходил из обители; видно, уж отец Серафим знал об этом заранее или предчувствовал. А другого - примет, поговорит с ним, и всё в его судьбе как-то образуется».

Архимандрит Тихон (Секретарев), наместник Псково-Печерского монастыря: «Внутренний мир отца Серафима ведом только Богу. Он ежедневно читал жития святых на славянском языке. Любимым монашеским наставником для него был преподобный Феодор Студит . Зайдя к нему в келью, благоухавшую ладаном, его можно было всегда застать за рукоделием. За вечерним богослужением он читал неопустительно монастырский синодик с именами, записанными для молитвы в обители, и, стоя рядом с братским клиросом, подпевал монашескому хору».

Когда как-то речь зашла об отце Серафиме, архимандрит Иоанн (Крестьянкин) сказал: "Он спасется"

Когда как-то речь зашла об отце Серафиме, сказал: «Он спасется».

Http://www.pravoslavie.ru/put/80077.htm

Праздник Успения Пресвятой Богородицы… Престольный праздник . Тысячи паломников тянутся сюда из разных уголков России. Сотни разноцветных платков, тысячи зажженных свечей…

Народу так много, что нам приходится теснее прижиматься друг к другу. Краснощекая полноватая дама в красном платке в крупный белый горох недовольно ворчит на стоящую рядом с ней старушку в черном: «Ну, это надо! Что за люди?! Как можно так чеснока наесться!!! Дышать невозможно!»

Та со смирением опускает глаза и немного нервно осеняет себя крестным знамением.

Господи, мы все такие разные, каждый - со своими несовершенствами

Господи, мы все такие разные, каждый - со своими несовершенствами, со своими помыслами, со своими, не всегда угодными Тебе желаниями…

Кто-то попал сюда впервые, да и к таинствам приступает редко, а у кого-то за плечами - многолетний опыт духовной жизни, ежедневные молитвы… Кто-то врач, кто-то регент, кто-то слесарь, а кто-то - генерал в отставке, у кого-то уже три мужа было, а кто-то приехал хоть одного вымолить… Все это здесь стирается, растворяется и становится ненужным. Мы все здесь равны.

Только одно объединяет нас - вера и возможность быть сейчас здесь, на празднике у Божией Матери

И лишь только одно объединяет всех нас - вера и возможность быть сейчас здесь, в Псково-Печерском монастыре, на празднике у Божией Матери. И пусть и не доросла еще эта вера до горчичного зернышка, но все-таки она есть, ведь привел нас сюда в такой день, в такой праздник! Господи, вера же вместо дел да вменится нам.

А так хочется счастья!

«Не вернусь домой больше, ни за что не вернусь! Здесь останусь!» - в голос рыдает молодая девушка.

Миленькая моя, ты что же так ревешь-то, поди, умер кто? - обращается к ней женщина с красивым бронзовым загаром, оттенённым белоснежным платком.

Нет… Не умер… - растерянно отвечает она, слезы мгновенно высыхают, видно, фраза о смерти немного привела ее в чувство. - Да мне это… Муж позвонил, да обругал так, за то, что я ему не сказала, а сюда уехала… Домой приеду, точно мне покоя не даст… Да знали бы вы, как я от него уже устала… У других мир да любовь, а у нас только брань… А так хочется счастья, чтобы любовь настоящая, на всю жизнь.

Счастья?.. Ишь ты, счастья она захотела… Молодая ты еще... Счастье-то оно, когда Господь вот здесь, в сердце… А мужики - разве ж это счастье?

А мужа-то ты потерпи, потерпи… Не смей разводиться-то. Ты ж меня послушай, глупую грешную бабу…

У меня такой муж был… О… Тебе и не снилось. И руку поднимал, и бранил так, что у соседей уши вяли. Я ж и не вытерпела… Молодая была, вот прямо как ты. Счастья хотела. Ушла к другому. А как же я сейчас жалею…

Вот думала - счастье, любовь… А счастье-то не сложилось, а любви-то и не было. Только грех один остался на всю жизнь. И сколько ж я за этот грех скорбей понесла… Ох… И вот только напоследок Господь счастье-то стал давать. В Дивеево была недавно, и сюда вот Божия Матерь, грешницу, меня пустила… А ты, девка, знаешь, что? Вместо того чтобы реветь-то, ты иди дорожку цветами украшать. Божией Матери-то послужи и помолись, глядишь, и управит Она. И терпи, терпи… Поняла?

Девушка в ответ кивает головой и крестится, видно, что слова незнакомой паломницы вошли прямо в душу.

Я должна Ее увидеть

«Хватит болтать, уже икону вынесли, и хор начал петь! Вы что сюда приехали - молиться или разговоры говорить?» - шикают в толпе.

«Нет, ну что за народный хор?! Вы слышите, как они поют?» - обращается ко мне стоящая рядом блондинка бальзаковского возраста, с игривыми локонами, выбивающимися из-под цветастой шали.

Я в ответ просто молчу и улыбаюсь ей.

«А я ведь, между прочим, регент!» - добавляет она, но обращаясь уже в другую сторону, к мужчине в стильном костюме.

«Люди добрые, пропустите… Прошу, пожалуйста, дайте дорогу, люди добрые… Я должна Ее увидеть…» - слышится издалека слабый старушечий голос.

Я невольно оборачиваюсь и вглядываюсь в разноцветную массу верующих. Маленькая, сухонькая, морщинистая старушка пытается пробиться сквозь тысячи людей, просовывая между ними хрупкие руки-веточки в рукавах видавшего виды потертого плаща.

Бабуль, да я что сделать могу?! Все вперед хотят! Стой, где стоишь, пока вообще не раздавили!

Но я должна… Мне очень нужно, хоть бы глазком мне посмотреть на Нее… Только бы увидеть, пропусти, сынок, а?

Да на кого смотреть тебе? Стой и молись себе на месте.

Да на Нее… На Матерь Божию, на икону Ее Успения… - хлюпает бабулька.

Да что на Нее смотреть! Молись, бабка, Она и так тебя видит! - широкоплечий высокий мужчина преграждает ей дальнейший путь.

Она замирает, и только тихие беззвучные слезы покрывают испещренное морщинами усталое доброе лицо.

Откуда сюда занесло эту бабушку? Какой путь проделала она к этому монастырю?

Откуда сюда занесло эту бабушку? Какой путь проделала она к этому монастырю, какая беда, а может, радость привела ее на этот праздник?

Я вдруг вспоминаю евангельскую женщину, страдавшую кровотечением. Ибо она говорила сама в себе: если только прикоснусь к одежде Его, выздоровею (Мф. 9, 21).

Возможно, ее также теснила толпа, окружающая Спасителя, а она, в слезах, изнывая от мучившего ее недуга, прорывалась все дальше и дальше вперед, шепча: «Только бы прикоснуться к одежде Его…».

Я ныряю в толпу и, крепко сжав руку маленькой старушки, начинаю выталкивать ее в первый ряд. И каким-то чудом мне это удается. Мой семилетний ребенок как раз стоит в первом ряду, и я быстро меняю их местами.

Вон Она, - шепчу я ей, указывая на Икону Божией Матери «Успение».

Она с благоговением крестится, вытирая уголком платка нескончаемые ручейки слезинок, а затем, прижавшись к моему плечу, покрывает влажными поцелуями мою руку. Я в смущении отстраняюсь и тоже почему-то начинаю плакать.

Наше умиление сердец прерывает звонок мобильного телефона. Все еще смахивая слезы и крестясь, моя бабушка достаёт из холщовой авоськи дешевенький мобильник. На экране надпись: Дед.

Дед, слава Богу! Я Ее видела! - кричит она в трубку.

«Как вам не стыдно! Прорвались вперед, так стойте и молитесь!» - начинают возмущаться в толпе.

«За разговоры во время богослужения посылаются скорби!» - немедленно подмечает кто-то.

И мы все затихаем, вслушиваясь в слова молитвы.

Строгий, но добрый отец Филарет

Лица монахов - строгие, но при этом какие-то родные и близкие, как будто каждого из них ты знаешь очень давно.

Освободите проход… Шаг назад. Всем уйти из первого ряда! - раздался прямо перед нами устрашающий командный голос архимандрита Филарета. А ведь когда-то, не так уж и давно, этот же самый глас разгонял толпу бомбардирующих вопросами легендарного старца .

Филаретушка, - ласково говорит мой сын, глядя, как обходит батюшка длинные ряды паломников. Его детское сердечко воспылало к отцу Филарету какой-то удивительно трогательной любовью с первой нашей поездки в Печоры.

На праздник Успения отец Филарет особенно строгий. Он распределяет потоки верующих, чтобы никто не толпился и всем было комфортно.

Стоит только ему взглянуть своим грозным орлиным взором, как все в смирении расступаются. И никто не обижается, лишь только слышится:

Дай Бог здоровья батюшке! Что бы мы без него делали!

А знали бы вы, какая у него была мама! - в восхищении говорит стоящая недалеко от меня аккуратно одетая бабушка с ангельским лицом в обрамлении белоснежных волос. - Святая женщина!

А вы ее лично знали? - интересуюсь я.

Знала… Она рядом с монастырем жила, и всегда дом ее был открыт для паломников. Бог сподобил нас у нее остановиться. Принимала она всех абсолютно бесплатно, да еще и кормила… Ой, да так вкусно кормила… Вроде суп, посмотришь, постный, вода да геркулес, а вкус такой, что вкуснее супа я никогда и не вкушала… Все мы у нее спрашивали: Раиса, как же так вкусно-то выходит, открой секрет? А она молчит. Строгая тоже была, но добрая очень. Платки вязала на продажу, а деньги все в монастырь сносила… Вот какая женщина… Царствия ей Небесного!

Мама, смотри, отец Филарет мне подарок подарил! - радостно щебечет мой сын, дергая меня за рукав. В его руках красивая коробочка, обвязанная алой лентой, верх коробочки прозрачный, через него на нас смотрит пряничный ангел с бело-золотыми крыльями.

Дома

Вот мы и дома. Как сон, стирается из памяти грозный голос отца Филарета, стихают так запавшие в душу перезвоны Псково-Печерских колоколов, не сразу, но постепенно, за чередою праздных разговоров, забывается и само ощущение непередаваемой близости с Богом, которое так особенно возникает у меня именно там.

Мы долго не решались есть этого ангелочка, память о Псково-Печерском монастыре, благословение строгого и доброго отца Филарета. Но мой сын вздохнул и принял решение:

Мама, это же все-таки просто пряник, надо съесть, пока не испортился!

Он стрепетом развернул коробочку и потащил ангелочка в свою комнату.

Дорогой отец Филарет! - услышала я оттуда. - Большое спасибо вам за этот подарок, я очень вас люблю, но пряник мне очень хочется съесть.

Я подошла к сыну и обняла его: «Можно и мне кусочек?»

Пряник оказался неожиданно мягким, свежим и каким-то особенно вкусным, каждый кусочек таял во рту, оставляя послевкусие радости и праздника. И вот снова всплыли в памяти уснувшие воспоминания теплого прикосновения благословляющей руки отца Филарета, звуки колоколов, запах свежей травы, перекликающийся с ароматами цветов с той самой дорожки, на которой поработала девушка, мечтающая о счастливом браке, и по которой с молитвой и благоговением пронесли икону «Успение», ту самую, которую обязательно должна была увидеть старушка с заплаканными добрыми глазами.

11 апреля 2015 года исполнилось сто пять лет со дня рождения (1910-2006), одного из самых известных старцев нашего времени. Наши современники с любовью вспоминают о незабвенном старце.

Владимир Кабо: «Я встречал немало православных священников, но, кажется, ни в одном из них не проявлялась с такой полнотой и силой глубочайшая сущность христианства, выраженная в простых словах: “Бог есть любовь”. Любовь к Богу и к людям - вот что определяло всё его поведение, светилось в его глазах, вот о чем говорил он весь, летящий, устремлённый вперед…»

Благодать Божия зримо являлась во всяком его служении, будь то литургия или слово проповеди

Галина Волгунцева: «Первая встреча с отцом Иоанном произошла у меня в 1946 году… Его исповедь меня поразила: он как-то особенно, по-отечески, выслушивал каждого подходящего, что-то шептал и истово крестил склонённую голову. А исповедник не сразу отходил от аналоя. Растроганный, спешил высказать обогревшему его священнику недосказанное. У многих исповедников на глазах были слезы… Благодать Божия зримо являлась во всяком его служении, будь то литургия или слово проповеди, обращённое с любовью к Богу и к нам, грешным. Наши сердца откликались на его внимание и любовь. Был он в то время сильно истощен. В храме, где он проводил день, покормить его забывали, да и нечем было. Послевоенные трудности переживали все. Сам же отец Иоанн, получив зарплату, едва ли не всю раздавал. Зная его безотказность, у него не стеснялись просить - кто на ремонт, кто на лекарства».

Он молился с силой и энергией древних пророков. Такая молитва пронзает небеса и не может быть не услышанной

Протоиерей Сергий Правдолюбов : «9 июля 1978 года отец Иоанн был послан совершить литургию и отпевание умершего настоятеля храма. А я, тогда диакон, только что приехавший в монастырь, был направлен в помощь отцу Иоанну. Для меня участие в службе стало счастливым и единственным событием удивительного общения: послужить вот так вдвоем! Я почувствовал молитву как страшное таинство взаимодействия между Богом и человеком. Главное впечатление от служения предстоятеля - это его всепоглощающая молитва, отсутствие малейшего развлечения, могучая сила говорящего с Богом ума. Каждение не рукой, а всем своим существом. Отец архимандрит, поднимая кадило, будто сам не касался земли, он весь погружён в молитвенное священнодействие. Здесь было подлинное и непринуждённое воплощение молитвы, совершенное воплощение. Он молился с силой и энергией древних пророков. Слова обжигали. Такая молитва пронзает небеса и не может быть не услышанной. Так дерзновенно можно говорить с Богом, если ты Ему не чужой. Такая молитва творится и побеждает все недостатки и грехи».

Архимандрит Филарет (Кольцов) : «Приду к отцу Иоанну возбуждённый, обрушу на старца свои неудовольствия и претензии к старшим. Духовник не помогает, послушники не слушаются. Отец Иоанн молчит, не перебивает. Выговорюсь и успокоюсь. А батюшка задаст несколько таких вопросов, что я начинаю понимать свою неправоту. И отец Иоанн итог подводит: “Видишь сам, вину-то в себе поискать надо, как найдёшь, так и обстоятельства изменятся”».

«Кто-то из батюшек может молиться, кто-то может проповедь красивую сказать - это все дары: дар служения, дар молитвы, дар слова. А здесь, в батюшке, было всё. И в беседе он не просто говорил красивые слова, а молился, чтобы Господь ему открывал и через него Свою Волю показывал. И Господь ему открывался и внушал, что сказать».

Игумен Николай (Парамонов): «Помню, как однажды на приёме я увидел у него атлетически сложенного парня и подумал: “Надо же, какой здоровяк!” А батюшка обнял его, гладил по головке, и я услышал, как он прошептал ему на ухо: “И все-таки ты больной”. Потом его мать мне рассказала, что её сын попал в автокатастрофу, после этого у него начались страшные головные боли, год назад они приехали к отцу Иоанну, он их помазал маслицем, помолился и головная боль на целый год отступила. И вот они опять приехали к батюшке с просьбой о молитве и верили, и надеялись на её силу».

«Отец Иоанн однажды спас меня от смерти. У меня был тяжёлая болезнь, температура за сорок, и она всё росла, врачи говорили: “Не знаем, что делать, антибиотики не помогают”. А я стал не только молиться, но и взывать к отцу Иоанну: “Батюшка, помоги!” И вот уснул, и вижу сон. Как будто я у себя дома, в деревне. Сижу на диванчике, а рядом отец Иоанн в полном облачении… “Батюшка мне так плохо, я, наверное, умру”. И тут он меня крепко обнял, поцеловал и сказал: “Деточка, не расстраивайся, ты будешь долго-долго жить”. Когда я проснулся, у меня была нормальная температура. И все врачи были поражены, как враз может закончиться тяжкое заболевание».

«Я несколько лет по благословению батюшки ездил в Печоры на послушание и понял, что монашеский образ жизни мне более подходит, чем семейный. Однажды я попал к батюшке вместе со строительной бригадой, которая отправлялась на восстановление Оптиной Пустыни. Батюшка их всех благословлял, помазывал маслицем, при этом внимательно в каждого вглядывался и говорил с властной любовью наставления. Передо мной стоял высокий парень, как потом оказалось, бригадир, благословляя его, батюшка сказал: “Благословляю тебя в строителя Оптиной Пустыни”. А потом батюшка подошел ко мне, я думал, что получу обычное благословение. Но батюшка очень долго в меня вглядывался, а потом сказал: “А тебя благословляю в священноархимандриты”. Я это воспринял, как шутку. Но потом понял, что это было благословение на монашество и настоятельство в монастыре».

Старец был великий православный педагог, “детоводитель ко Христу”

Учёный Евгений Андронов: «Я хочу поведать, как под руководством старца, благодаря его духовному опыту, святым молитвам и трудам человек меняется. Старец был, не побоюсь сказать, великий православный педагог, по словам апостола Павла, “детоводитель ко Христу”, полагающий за овцы своя не только время и силы, но и жизнь свою».

«Отец Иоанн обладал удивительным даром любви к людям. Даже тогда, когда он казался суровым и требовательным, заставляя чад своих задуматься о смысле происходящего в духовной жизни. Но стоило только человеку вспомнить о Боге, обратиться к Богу, начать трудиться, исправляя свои ошибки, батюшка менялся. Он весь становился светом, дающим возможность душе в греховных сумерках жизни не потерять правильного пути, он весь - теплота любви, своим обаянием и многолетним пастырским опытом взращивающий любую добрую поросль мысли, он - мудрый и терпеливый отец, ожидающий до последнего мгновения возвращения оступившегося чада».

Болгарский митрополит Ловчанский Гавриил (Динев): «Отец Иоанн принял нас с большой любовью, и я тогда же понял, что отец Иоанн не говорил ничего случайного, что он своим внутренним духовным взором видел тебя насквозь и говорил то, что для тебя необходимо и полезно. При прощании я попросил его молитв, чтобы в Болгарии меня оставили в скиту преподобной Параскевы, где я раньше жил. Отец Иоанн внимательно глянул на меня и вдруг произнёс: “Вы будете представителем Болгарской Православной Церкви в России”. Он повторил эти слова три раза и очень твёрдо. Не зная, как это может случиться, я всё же поверил его слову. Мне было очевидно, что старец изрек то, что повелел ему Господь. И, вопреки логике тогдашнего времени, я в тот же год получил от своего священноначалия назначение служить в России».

: «Однажды нападения на меня начались, другие помыслы: “Не спасёшься… Погибнешь…” - и всё такое прочее. Отец Иоанн подходит ко мне и говорит: “Сам спасёшься, и семья спасётся!” - прямо на помыслы ответил».

Наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Тихон (Секретарёв): «Для отца же Иоанна Иисусова молитва была неотъемлемой частью жизни ещё с заключения. То, что ему тогда была дарована умно-сердечная молитва, он проговорился только однажды, и то, видимо, по попущению Божию, чтобы эта тайна не ушла вместе с ним в мир иной, но осталась свидетельством для нас, что и в наше время дары Божии не оскудевают для ищущих спасения».

Художник Геннадий Усачёв, принявший монашеский постриг с именем Михаил, о проповедях старца: «Какие же это были проповеди! Люди впитывали его слова, как губки. У него такой дар: говорил простые вещи, а прямо в душу вкладывал. Это не проповедь, не гомилетика, это излияние Духа Святого через Слово... А чтение Евангелия! Это не чтение, это излияние благодати. Сейчас я это хорошо понимаю. Он имел особый дар быть проводником благодати Божией! Через него любовь Божия наполняла наши души. Бывает ли большее чудо на свете?»

Благочинный Псково-Печерского монастыря иеромонах Гавриил: «К рукоположению меня тоже батюшка готовил. Страшно было. Ведь я совсем молодой. В диаконы посвящали, мне было всего 20 лет, а священническая хиротония над 23-летним свершилась. Батюшка теплом обогрел меня, слышало моё сердце: “Не бойся, я понесу тебя на руках”. В эти моменты я впервые в жизни узнал, как слышит сердце, когда воспринимаются уже не слова, но вся глубина и широта чувств, с которой они произносятся. Любовь батюшки на всю жизнь проникла в душу, полагая начало памяти сердца, в которой первым поселился отец Иоанн (Крестьянкин)».

Митрополит Минский и Заславский, Патриарший экзарх всея Беларуси Павел (Пономарёв): «Собором старцев я был избран наместником монастыря. Дел в обители было много. Поэтому я часто нарушал покой старца, обращаясь к нему за советом. При этом я заметил, что отец Иоанн обладал особым качеством: он никогда не прерывал собеседника. При первой встрече меня это смутило. Я ему говорю, говорю, а он всё молчит и молчит. В сердце закопошилось беспокойство: может, он меня не слышит, не хочет слышать или считает, что я говорю не по делу. Но как только я высказал всё, что хотел, отец Иоанн начал отвечать с первого вопроса и до последнего. Он даже не нарушал их последовательности, как будто они были у него записаны. Позднее я много раз и при разных обстоятельствах видел эту особенность в отце Иоанне. Думаю, что это дар Божий - это память сердца, распространявшаяся и на большое, и на малое».

Человека, встреченного однажды, он помнил всю жизнь. Отец Иоанн именовал этот дар “памятью сердца”

Духовник Псково-Печерского монастыря архимандрит Таврион (Балов): «Удивительна, бездонна память старца. Человека, встреченного однажды, он помнил всю жизнь. Отец Иоанн именовал этот дар “памятью сердца”. Да, он принимал сердцем всякого человека. Но это была ещё и молитвенная память. Из молитвенной памяти и памяти сердца составился бесчисленный синодик отца Иоанна».

Архимандрит Мелхиседек (Артюхин) спросил однажды у старца, с кем советоваться в тяжёлых жизненных духовных ситуациях, когда нет возможности обратиться к старцу. И отец Иоанн ответил: «Советуйтесь с тремя: с вашим умом, с вашей душой и с вашей совестью. И вот когда они все будут согласны, тогда так и поступите, как они Вам подскажут. Конечно, перед этим благословясь у Господа».

, наместник московского Сретенского монастыря: «Я увидел отца Иоанна осенью 1982 года, когда сразу после крещения приехал в Псково-Печерский монастырь. Тогда, кажется, он не произвёл на меня особого впечатления: очень добрый старичок, весьма крепкий (ему тогда было только 72 года), вечно куда-то спешащий, постоянно окружённый толпой паломников. Более аскетически, по-монашески выглядели другие насельники монастыря. Но прошло совсем немного времени, и я стал понимать, что этот старичок является тем, кого на Руси издревле именовали старцем, - редчайшим и драгоценнейшим явлением в Церкви… Отец Иоанн - один из очень немногих живших в наше время людей, которым Господь открывал Свою Божественную волю и о конкретных лицах, и о событиях, происходящих в Церкви и в мире».

«Отец Иоанн весь был одной поразительной и прекрасной тайной».

«Обычно все, кто вспоминает отца Иоанна, пишут, какой он был благостный, ласковый, добрый, любвеобильный. Да, несомненно, истинно, что человека, более умеющего выказать отеческую, христианскую любовь, я не встречал во всей своей жизни. Но нельзя не сказать и о том, что отец Иоанн, когда необходимо, бывал строг и умел находить слова обличения… никогда не боялся сказать правду невзирая на лица, и делал это в первую очередь для пользы своего собеседника, архиерей он был, мирянин или простой послушник. Эти твёрдость и духовная принципиальность были заложены в душу отца Иоанна ещё в раннем детстве, когда он общался с великими подвижниками и будущими новомучениками».

Страшно даже представить, что тот, перед кем открываются самые сокровенные мысли и поступки людей, будет другим, чем бесконечно милосердным к каждому

«Почему, за какие подвиги, за какие качества души Господь дарует подвижникам прозорливость, чудотворения, делает их Своими сотаинниками? Ведь страшно даже представить, что тот, перед кем открываются самые сокровенные мысли и поступки людей, будет другим, чем бесконечно милосердным к каждому без исключения человеку, что сердце его не будет исполнено той могущественной, таинственной и всепрощающей любви, которую принёс в наш мир распятый Сын Божий. И сердце старца было исполнено той самой Любовью…»

о старце Иоанне (Крестьянкине): «Он земной ангел и небесный человек».

Монастырь – обетованная земля

Монастырский период стал вершиной служения отца Иоанна. Здесь он получил от Господа энергию силы на многие годы, в которые раскрылись все стороны его духовного дарования, здесь явилось в нем истинное старческое служение.

Колокольным звоном гудел воздух, изливая радость на город и его окрестности, когда новый насельник вошел в монастырские врата. Праздновали день памяти игумена Печерской обители преподобномученика Корнилия . И все вокруг свидетельствовало, что жизнь, отданная Богу, благословенна Им вовеки.

Монастырь! Обетованная земля! Желанная и выстраданная! Как же долго отец Иоанн до нее шел! Душу его переполняла благодарность Богу за все: за прошлое, настоящее и даже за будущее. С этим чувством он припал к раке преподобного, его принес Богу за Божественной литургией и, скрыв радость за монашеской строгостью, пошел к наместнику архимандриту Алипию. Он и привел собрата в келью, которая стала его домом до конца дней земных. Слово отца наместника, сказанное им при расставании: «Отсюда тебя и выносить будем», – оказалось пророческим.

Псково-Печерский монастырь в 1967 году в буквальном смысле был воином-богатырем. Его доспехами были не стены и башни (что они могли значить в то время?!), но дух насельников. Молитвами и бесстрашным мужеством совсем недавно, в 1961 году, они отразили осаду всемогущего государства, снова воинствующего на Церковь. Насельники, бывшие воины, сменили солдатские гимнастерки на монашеские подрясники. Они хорошо знали цену жизни. И как не выдали врагу свою земную Родину, так могли ли отдать свое Небесное Отечество, обретенное в страданиях военного лихолетья. Приняв в сердца живую веру, они вооружились страхом Божиим, чтобы воинствовать против греха. Вера в Бога, любовь к Богу и освящали жизнь обители.

Монастырский период стал вершиной служения отца Иоанна. Придя в монастырь уже в преполовении своего жизненного пути, он получил от Господа энергию и силы на многие годы, в которые раскрылись все стороны его духовного дарования, здесь явилось в нем истинное старческое служение. Все в монастыре вызывало в душе его глубокое благоговение. Стены и храмы воскрешали богатую событиями и духовной жизнью историю. Насельники во главе с наместником – богомудрые старцы. Паломники, притекающие в обитель из безбожного, утопающего во грехах мира, воспринимались как истинные подвижники благочестия. Отец Иоанн видел людей в ограде монастыря ангелами. Частенько из толпы, сопровождавшей его из храма, был слышен его веселый возглас: «Да что ты, миленькая, что ты?! Какие здесь враги? Вот вокруг меня – все ангелы, и ты тоже».

Отец Иоанн стал седмичным иеромонахом. А это значит, что за месяц душа его питалась обилием благодати полного круга богослужений: литургия, вечерняя служба, исповедь, молебны, панихиды. В этом была радость полноты общения земной Церкви с Небесной. Его мысли и чувства, освобожденные от житейских попечений, переставали влаяться в видимых мелочах. Душа зрела во всех проявлениях монастырской жизни Всемогущую Божию руку. Монашеские обеты, которыми отец Иоанн руководствовался, живя в миру, были той нерушимой оградой, где хранилось главное сокровище его души – любовь к Богу. Она научила отца Иоанна послушанию Промыслу Божию. Он не искал в людях источника ни бед своих, ни радостей. Все принимал из руки Божией. Даже недоброжелателей и врагов благословлял как орудия Промысла Божия. Послушание Христу – главное. В исполнении этого обета проявлялся внутренний мир послушника-старца. Батюшка частенько напоминал монастырским насельникам:

«Послушание – цепочка от Господа через священноначалие к монаху».

Многим приходилось слышать от отца Иоанна, что наместник в монастыре – пастырь, а все остальные пасомые: «Бог его терпит, и Сам с ним разберется, а в нас Он видит сейчас нетерпение и непослушание. Именно это изгнало наших прародителей из рая, а из нашей души оно изгоняет мир. Стяжи дух мирен – и не только сам спасешься, но и вокруг тебя многие». Отец Иоанн вносил спокойствие в жизнь братии и направлял их не на бунт и ропот, а на терпение. Он часто говорил:

«Если нечего будет терпеть, как научимся терпению – этой драгоценнейшей добродетели? Не место спасает человека, а терпение. От себя не убежишь. И в другой монастырь принесешь те же страсти, и опять все вокруг будет плохо».

Вспоминает архимандрит Филарет (Кольцов) : «Приду к отцу Иоанну возбужденный, обрушу на старца свои неудовольствия и претензии к старшим. Духовник не помогает, послушники не слушаются. Отец Иоанн молчит, не перебивает. Выговорюсь и успокоюсь. А батюшка задаст несколько таких вопросов, что я начинаю понимать свою неправоту. И отец Иоанн итог подводит: «Видишь сам, вину-то в себе поискать надо, как найдешь, так и обстоятельства изменятся».

«Нестяжание чуждо печали», – пишут святые отцы. И пасхально светлый лик отца Иоанна свидетельствовал о его нестяжательности без всяких слов. Всегда спокойный, радостный он повторял: «Человек с благодарным сердцем никогда ни в чем не нуждается». Нестяжательность отца Иоанна распространилась до того, что на исходе из земной юдоли у него остался лишь «смертный чемодан», где все до малейшей детали было приготовлено к погребению, и раздавать было нечего. Период странничества, когда все попечение его было только о Доме Божием, приучил его к такому нестяжанию, что он ничего не искал для себя, вверив попечение о себе Богу. Единственное, что он позволял себе неограниченно, – это стяжание добрых дел Христа ради. В этом он был неутомим и ненасытен. Истинная нестяжательность привела его к стяжанию Духа Святого.

Целомудрие отца Иоанна заботилось лишь о чистоте сердца. «Блаженни чистии сердцем, яко тии Бога узрят» (). к Богу ограждала его даже от помыслов. И то, что в страстном человеке вызывает вожделение, в душе отца Иоанна порождало славословие и благодарение Божией премудрости: «Бог видел, как ткалась и моя плоть, и как же я Божиим велением дивно устроен. Сеяние – зачатие новой жизни – это ли не чудо?» Защищая от нападок труждающихся в монастыре «жен-мироносиц», отец Иоанн говорил ревнителям древних порядков: «Так-то оно так, но не Господь ли благословил в нашем монастыре постриг первой труженицы преподобной Вассы? И не от трудов ли и потов преподобных Ионы и Вассы ощущаем мы благодать в Успенском соборе ? Как должно быть в других монастырях, я не ведаю, но то, что в нашем Божиим благословением спасаются и матушки – это я знаю точно».

В монастырь он пришел, уже утвердившимся полностью в монашеских обетах, и никто не видел его борений, но то, что духовные плоды процвели в отце Иоанне до совершенного идеала, было очевидно всем. К нему пришло духовное просвещение ума и сердца, а с ним – ясное познание путей спасения в настоящем, казалось бы, таком не спасительном времени.

Вспоминая первый год жизни в монастыре, отец Иоанн говорил, что в это время ощущение разделения между видимым земным и невидимым вечным стиралось до такой степени, что он переставал его воспринимать. Все живущие ныне и некогда жившие, и те, кто сегодня стоит у престола в храме монастырском, и те, кто стоит у Престола Божия уже столетия, – одна семья, запечатленная духом Божией Любви – ковчег спасенных. И все они здесь сейчас, рядом. Сердце его слышало звуки нездешнего мира.

И чем острее проступало это чувство, тем сильнее была и сердечная туга по погибающему в безверии миру. Позднее эти переживания продиктуют ему много писем к живущим в миру и тоскующим душой по Истине спасительного пути: «В это время, когда оскудевает мир духом Православия, сохранить веру и доверие Богу, не поколебаться, не возроптать, сохранить любовь к заблуждающимся и жалость к врагам – это путь Божией правды. Это значит соделывать свое спасение».

Только несколько месяцев провел отец Иоанн в своем умозрительном понимании монашеского образа жизни: службы, молитвы в полумраке освещенной лишь лампадой кельи. Жизнь властно стала вносить поправки в такое «идеальное» житие. Мимоходом благословив человека, он пробегал в свое спасительное уединение. Но, оставив просителя на монастырском дворе, не уделив ему минуты, он приносил в сердце своем память о нем в келью на целый день. Это разрушало мир в душе. Он стал молить Бога о вразумлении. В памяти воскресло видение из недавнего прошлого, и в сердце опять прозвучали слова ангела: «Всю жизнь будешь мотаться». Не значит ли это, что в монашестве его удел – утешать людей, нести с молитвой вместе с ними тяготы жизни, направляя это крестоношение в спасительное русло?

Пришли думы о монашеской жизни дорогих Глинских старцев. Он сам видел, как они, выпестованные Богом в уединении пустыни, в отшельничестве, открывали страждущим свои сердца и души, чтобы привести к Богу, «аще возможно, некоторых».

Отец Иоанн вспомнил и свое сновидение: Оптинского старца Амвросия в толпе мирян и себя, ожидавшего старческого благословения. Он все понял. Так милостью Божию он получил ответ на свои недоумения. Многие святые старцы в конце жизни приняли на себя как высший монашеский подвиг служение погибающим. Преподобный Серафим Саровский напомнил о конечном подвиге своего монашеского пути – выходе из затвора к людям. А позднее письмо-завещание духовного отца Серафима (Романцова) подтвердило выводы отца Иоанна: «Помяните любовь мою к вам, ради которой я пренебрегал собственною моею пользою, но всегда искал только вашу пользу: всем вам сострадал и во всей скорби вашей сочувствовал вам… Ах, отцы, братья и сестры мои возлюбленные. Воздайте мне вашими слезными молитвами к Богу за мою любовь к вам, ибо вы все были в моем сердце».

Мир и спокойствие, водворившиеся в душе, известили отца Иоанна, что он понял все правильно. Послушник-инок принял Божие благословение на свое духовничество и стал должником и монахам, и мирянам – всем, кого Господь пошлет ему на пути. И вышел иеромонах Иоанн (Крестьянкин) на «стогна града», терпя при этом многие укоризны, бросаемые и в спину, и в лицо: «Как был приходским попом, так им и остался!»

И тропа в монастырь, которую отец Иоанн обещал проложить касимовцам, очень скоро превратилась в дорогу. Благочинный отец Александр не раз говорил: «И что это за Касимов такой? Не перенести ли его к нам на Святую горку? Уж очень много касимовцев едет к нам теперь!» Но скоро потянулись к отцу Иоанну паломники из Орла, Москвы, Ленинграда, Рязани. Орловчане претендовали на первенство по праву первородства: у них начинался жизненный путь отца Иоанна. Москвичи не уступали: его пастырское служение началось в Москве. Ленинградцев ободряли давние права близости к Псково-Печерскому монастырю и к старцу Симеону . На Рязанщине отец Иоанн служил последние десять лет и стал ей родным. И не перечесть, кого только и откуда не привел Господь на эту тропу-дорогу. «Живем на улице Международной, вот и сами стали международными!» – пошучивал батюшка. Вокруг отца Иоанна очень скоро образовалась община – невидимый «монастырь», без обетов, без постригов работающий Богу во спасение души, во благо Церкви и ближним. И много-много лампад зажглось в миру от его монашеского духа. Были в нем молодые и старые, ученые и простецы, все с любовью и желанием предавшиеся послушанию на пути к спасению. Чего только не делали его трудники! Сестры – современные жены-мироносицы служили ближним от имений своих, а чаще от своих трудов: шили плащаницы, облачения, параманы. Братья резали кресты, писали иконы, издавали книги, трудились над диссертациями.

Опыт общения с самыми разными людьми и в самых непростых жизненных обстоятельствах выпестовал в отце Иоанне такого христианского педагога, который прозревал человека до той глубины, где хранился замысел Божий о нем. Безошибочно и ненавязчиво, не вмешиваясь своей волей в Богом данную личность, он помогал найти человеку ту единственную стезю, которая определена ему волей Божией. Учил, как укорениться на ней. То и дело слышалось из уст отца Иоанна:

«Деточки, деточки! Спешите делать добро! Не скупитесь делать добро! Это то, что впереди нас, пой вечную жизнь и встретит нас, когда будем покидать землю».

Преподобномученик Корнилий (1501–1570) прославлен в XVI в. Его святые мощи покоятся в Успенском храме Псково-Печерского монастыря.

Архимандрит Филарет (Кольцов Иван Николаевич) родился 22 марта 1958 г. в дер. Малые Убеи Татарской АССР. В 1975 г. окончил среднюю школу г. Ульяновска. В 1976 г. вступил в число братии Псково-Печерского монастыря. С 1977 по 1979 г. служил в рядах Советской армии. В марте 1984 г. пострижен в рясофор и рукоположен во диакона. В 1985 г. принял монашеский постриг и рукоположен во иеромонаха. В 2000 г. возведен в сан архимандрита. С 2003 по 2008 г. обучался в Московской духовной семинарии. С 1984 по 2003 г. исполнял послушание эконома. Последние годы был келейником о. Иоанна.

Преподобный Иона (священник Иоанн Шестник) – основатель Псково-Печерского монастыря, преподобная Васса (Мария, супруга священника Иоанна) – первая постриженица обители. Гробницы с их мощами почивают в Богом зданных пещерах.

Храм Успения Божией Матери – самый древний на территории Псково-Печерско-го монастыря. В 1470 г. священник Иоанн (прп. Иона) поселился у реки Каменец и выкопал в горе пещерную церковь Успения Божией Матери, которую освятили в 1473 г. Вокруг этого храма и образовался впоследствии монастырь.

Схиархимандрит Александр (Васильев Владимир Васильевич) родился в 1927 г. в дер. Орехова Гора Палкинского р-на Псковской обл. По окончании Великой Отечественной войны поступил в Ленинградскую духовную семинарию, а затем в Ленинградскую духовную академию. В ноябре 1955 г. епископом Псковским и Порховским Иоанном (Разу-мовым) был рукоположен во диакона в г. Дно, 24 ноября в Псково-Печерском монастыре пострижен в рясофор с именем Александр, в честь св. блгв. кн. Александра Невского, а 25 ноября рукоположен во иеромонаха. Три года служил в Свято-Троицком кафедральном соборе г. Пскова. В октябре 1958 г. поступил в братию Псково-Печерского монастыря и в декабре того же года пострижен в монашество с именем Александр, в честь сщмч. Александра Иерусалимского. С сентября 1959 г. в течение 22 лет исполнял послушание благочинного монастыря. С 1993 г. – братский духовник. С 1960 г. хранил святыни упраздненного Дивеевского монастыря, которые в 1992 г. передал в возрожденную обитель. Скончался 15 октября 1998 г., перед кончиной принял Великую схиму с именем Александр, в честь св. блг. кн. Александра Невского. Похоронен в Богом зданных пещерах рядом с родителями (монахом Василием и монахиней Марией) и сестрой (монахиней Ольгой).

Преподобный Симеон Псково-Печерский (Желнин Василий Иванович, 1869–1960) родился и вырос в дер. Яковлевской Псковской губ. В 1894 г. поступил послушником в Псково-Печерский монастырь. В 1900 г. пострижен в монашество с именем Вассиан. В 1901 г. рукоположен в сан иеродиакона, а в 1903 г. – во иеромонаха. В 1927 г. иеромонах Вассиан принял Великую схиму с именем Симеон в честь св. прав. Симеона Богоприимца и был назначен духовником монастырской братии и мирян. Это послушание он выполнял до самой кончины. В 2003 г. старец иеросхимонах Симеон (Желнин) был причислен к лику святых преподобных Псково-Печерских. Его нетленные мощи находятся в Сретенском храме монастыря, а на месте его упокоения в Богом здан-ных пещерах ныне покоится старец архимандрит Иоанн (Крестьянкин).