Магомед ярагский мусульманский философ. Духовный вождь дагестанского - страница №1/5

А. Г. АГАЕВ

МАГОМЕД ЯРАГСКИЙ

МУСУЛЬМАНСКИЙ ФИЛОСОФ.

ДУХОВНЫЙ ВОЖДЬ ДАГЕСТАНСКОГО

ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ XIX века

Издание второе, исправленное и дополненное

Издательско-полиграфический центр ДГУ

Махачкала 1996

А. Г. АГАЕВ

МАГОМЕД ЯРАГСКИЙ. Мусульманский философ. Духов­ный вождь дагестанского освободительного движения XIX ве­ка.- Махачкала: Издательско-полиграфический центр ДГУ, 1996.-212 с.

ISBN 5-7788-0143-2

Художник И. Халилов Редактор 3. Магомедова

В монографии известного дагестанского философа Агаева Ахеда Гаджимурадовича создается интеллектуальный портрет крупного мыс­лителя, духовного предводителя многолетнего движения горских на­родов Восточного и Северного Кавказа за социально-экономические, политические и духовные свободы.

Монография рассчитана на научную общественность, равно как на всех, кто интересуется гражданской и политической историей на­родов Кавказа.

А 030Ю40200-017 -026-96

ISBN 5-7788-0143-2 © ИПЦ ДГУ, 1996

Человек должен верить во что-то одно, единственное, то, что он признает лучшим на свете, и это единственное, наше выс­шее благо, есть вера наших отцов.

Магомед Ярагский

ВВЕДЕНИЕ

Это первая*, но, надеюсь, не последняя научная книга о Ярагском Магомеде. О нем еще заговорит во весь голос наука, возможно, появятся и художественные произведения высокого эстетического накала, в которых будет запечатлен его мужест­венный образ. А пока современная общественность Дагестана и окружающих его государств Кавказа и Передней Азии мало что о нем знает. Даже самым сведущим в истории Дагестана ученым-исследователям вряд ли что известно, за исключением того, что он был учителем - наставником великих дагестан­ских имамов Кази-Магомеда, Гамзат-Бека и Шамиля, духовным предводителем национально-освободительной борьбы горцев Да­гестана и Чечни в 20-50-х годах XIX века.

Молчит историческая наука, молчит и философия с филоло­гией, хотя М. Ярагский внес такой вклад в историю родного края, в целом Дагестана, в нашу духовную культуру и горскую демократию, который делает честь и ему самому и дагестанско­му народу. По стечению исторических условий ему суждено бы­ло стать выразителем тенденции к объединению жителей Да­гестана в их справедливой борьбе за социальное освобождение, национальную независимость, общее самоуправление и религи­озное самоопределение в Российской империи.

Между тем дело и учение Ярагского Магомеда преданы заб­вению, а наиболее невежественные «ценители» национально-ду­ховного наследия отводят ему роль «реакционера» и мусульман­ского «фанатика». Но он, к счастью, вошел в отечественную ис­торию, в историю интеллектуального процесса как великий гла­шатай свободы человека, независимо от вероисповедания, на­циональности и подданства. Он первый в мусульманской рели­гиозно-философской мысли провозгласил лозунг «свободного человека». Его учение о свободе мусульманина, суть которого выражена в лозунге «Кто мусульманин, тот должен быть сво­бодный человек, и между всеми мусульманами должно быть

* Первое издание ее осуществлено в сборнике А. Г. Агаева «Философия совести» (Махачкала: Дагкнигоиздат, 1995. С. 11-196).

равенство», дало идеологическую санкцию на массовые мусульманско-освободительные движения в обширном исламском ми­ре, изнывавшем под социальным, национальным и духовным гнетом европейских и североамериканских наций, кичившихся своими свободами. Гордые достижениями в науках, искусстве, технике, демократии европейцы пользовались христианским, а затем демократическим лозунгом свободы для того, чтобы ли­шить свободы народы Азии, Африки, Латинской Америки, Ав­стралии и Океании.

Пробужденные учением Магомеда Ярагского о вере, свобо­де и справедливости, горцы Дагестана, всего Восточного и Се­верного Кавказа в упорной и многолетней борьбе за религиоз­ную, национальную и индивидуально-личную свободу показали изумившие мир образцы мужества и храбрости. Повстанцев бы­ло немного, а душитель их свободы во сто крат превосходил их в военной силе, но, тем не менее, великое стремление человека на Земле быть свободным вдохновляло их на отчаянную борь­бу за реализацию своей родовой сущности. Не случайно, созда­вая религиозно-философское учение о свободе мусульманина, Магомед Ярагский адресовал его «храбрым смельчакам, а не трусливым рабам». В признании, что «его учение есть не плач побежденных, а меч победителей», заложено глубокое понима­ние необходимости принесения немалых жертв во имя дости­жения свободы мусульман, которым достался удел униженной, колонизованной части человечества. Он ориентирует поборни­ков свободы на победоносные дела и поступки, вселяет в них бодрость и уверенность в конечном торжестве идеала.

Освободительное движение горцев Дагестана и Чечни, ду­ховным предводителем которого явился Магомед Ярагский, хо­тя и было подавлено военными методами крупнейшей в мире империей, продолжалось и во все последующие годы. Менялись формы и методы его осуществления, появились новые лозунги национальной и религиозной свободы.

В 1920 году благодаря разгрому крупных частей деникинской армии, народы Дагеста­на самоопределились, создав совместную национальную госу­дарственность в форме автономной республики в составе Совет­ской Российской Федерации. В первые годы народной власти нормы и законы мусульманского права достойно представля­лись в гражданской жизни горских масс, в правительстве ДАССР функционировал специальный орган во главе с извест­ным мусульманским шейхом Али-Гаджи Акушинским, зани­мавшийся проблемами ислама и шариата в республике. Это был период, когда реализовалось учение великих дагестанских имамов о свободе мусульманина, но период этот оказался ко­ротким. Упрочившись не без помощи религиозных деятелей и учреждений, новые государственные власти сначала ограничи­ли, а затем фактически лишили мусульман Дагестана свободы вероисповедания, мусульманского образования, совершения хаджа в святые места. Наиболее влиятельных священнослужи­телей подвергли арестам и расстрелам, были уничтожены мно­гие культовые сооружения, стерта с лица земли и родина Маго­меда Ярагского вместе с построенными в ауле его отцом Исмаилом мечетью и медресе. В этих неестественных условиях и зна­менитый имам-наставник, поборник свободы человека-му­сульманина стал ходить в «научной» литературе в «реакционе­рах».

В обстановке исламского возрождения в стране дело и уче­ние Магомеда из Ярага возвращаются к современникам словно из небытия. Возвращается сам имам Магомед, не как побеж­денный, а как победитель, ибо в конечном счете смысл «побе­ды» в истории общества определяется уровнем достижения сво­боды человека независимо от того, исповедует ли он мусульманскую или иную веру, а, возможно, исповедует светские идеи. В современном мире принцип гражданской, национальной и ре­лигиозной свободы человека воспринимается планетарным со­обществом как гуманистическая ценность.

Глава первая ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

Из-за отсутствия человеку замены ценность его жизни самая высокая

Магомед Ярагский

В изучении личности и духовных исканий имама Магомеда Ярагского наиболее узким местом остается работа с источника­ми. Судя по той роли, какую сыграл он в истории движения горцев Дагестана и Чечни, его жизни и переездам из аула в аул, из родных краев в другие и, наконец, судя по тому беспокойст­ву, которое он причинял кавказским и российским властям, должно существовать большое количество письменных, печат­ных и фольклорных источников, документов, докладов, запи­сок, распоряжений, отчетов и иных материалов. В частности, известно, что его «крамольной деятельностью» занимались на­местники Кавказа Ермолов и Паскевич, два хана - Казикумухский и Кюринский, он переписывался со множеством шейхов, мулл и мюридов из различных аулов Дагестана, Ширвана и Чечни. Документы, особенно русскоязычные, должны хранить­ся в архивах прежде всего Тифлиса, Баку, Ростова, Москвы и Санкт-Петербурга, в рукописных фондах институтов истории, в том числе и Дагестанского научного центра Российской Акаде­мии наук.

Что же касается документов и материалов на родном языке Ярагского или на арабском и азербайджанском языках, равно как и документов иных лиц, в том числе имамов Шамиля, Гази-Магомеда, Гамзат-Бека, то за немногим исключением они не дошли до государственных архивов, кое-что содержится и по­ныне в личных архивах «любителей старины», но в своем пре­обладающем большинстве они погибли в ходе Кавказской вой­ны 10-50-х годах XIX века, подавления восстания горцев 1877-1878 годов. По имперским приказам свыше 40 аулов Дагестана, в том числе три аула, непосредственно граничащие с Ярагом, включая и целый квартал Верхнего Ярага, были сож­жены и снесены с лица земли, а жители выдворены в дальние края; многие же, чтобы спастись, бежали в Иран, Ирак, Тур­цию и другие переднеазиатские страны. Естественно, погибли и ценные документы и вещественные источники, представляю­щие большой интерес для изучения первоначального этапа дви­жения горцев. Среди них находился и «фонд Ярагского учителя», созданный известным лезгинским историком, поэтом и просвещенцем Казанфаром Зульфукаровым, эмигрировавшим в Турцию, дабы избежать сибирской каторги.

Новая волна уничтожения документальных материалов в мечетях, примечетских библиотеках и частных коллекциях, ка­сающихся прошлой истории Дагестана, в том числе и истории Кавказской войны, пришлась на 1918-1938 годы. Многие хра­нители документов, будучи муллами, кадиями, вероучителями, подвергались преследованиям органами ВЧК, позже НКВД- ГПУ. В периоды массовых беззаконий, особенно тюремного зак­лючения мусульманских священнослужителей и высылки ку­лаков из республики исторические документы частью прята­лись, частью попадали в руки блюстителей совести, а частью просто сжигались или зарывались в ямы, предварительно облитые смолой.

В послевоенные годы гибли вещественные источники исто­рии тариката, мюридизма и газавата в Дагестане, например в Кюре в результате массового переселения жителей горных ау­лов на равнину, причем в основном вне границ национальной этнической территории. Такая участь постигла и родину вер­ховного шейха Дагестана - аул Верхний Яраг. Жители пересе­лились в конце 50-х годов в пойму реки Самур, где образовали новое поселение: Яраг-Казмаляр (дословно: Ярагские хутора), а весь аул, все его здания и строения, в том числе здание мед­ресе самого шейха Магомеда, разрушены, опустело кладбище, разломаны каменные стеллы-надгробия. В результате стерлись очертания могил, в которых захоронены тела родителей, род­ных и двоюродных братьев и сестры Магомеда Ярагского, дру­гих родственников за пять-шесть поколений.

Покинутая верующими мечеть, где десятилетиями создава­лась и хранилась библиотека старых рукописей, также стала жертвой вандалов. Двери, оконные проемы и имущество разво­рованы; стены и потолочные своды под воздействием землетря­сения 1966 года расшатались до такой степени, что рухнули на землю. От знаменитой мечети, где формировались основы тарикатской идеологии, поднявшей свободолюбивый дух народов Дагестана, остался один-единственный след: рисунок каранда­шом, выполненный русским живописцем Г. Гагариным. Он при­езжал в Верхний Яраг в 1841 году, жил здесь неделю у родст­венников Магомеда. Из окон Магомеда Гагарин смотрел на верхнюю часть здания мечети с куполом, над которым высился: шпиль с серпом луны и звездой на макушке. Рисунок русского художника «Мечеть в Яраге, где впервые Мулла Магомед; в 1823 году проповедовал мюридизм» демонстрировался на мно­гочисленных выставках в России и Европе, вплоть до Парижа, вызывая неизменный интерес общественности к личности, сыг­равшей столь крупную роль в истории Дагестана и его взаимо­отношениях с Россией. О пребывании картины в Париже сви­детельствует изданный там в 1850 году буклет «Гагарин» 1 . Ри­сунок опубликован и в повести Л. А. Чарской «Газават», издан­ной в 1875 г. в Берлине 2 . На родине дагестанской знаменитости побывал в 1848 году и художник В. Тим. Одним из итогов его поездки стала карандашная зарисовка «Вид аула Яраг».

Из первоисточников, находящихся в нашем распоряжении, самым значимым является, конечно, изданная в 1910 году в типографии М. Мавраева в Темир-Хан-Шуре книга «Асар» 3 . К сожалению, за восемьдесят пять лет, прошедших со времени ее издания, в прессе не появилось или нам просто не встреча­лось ни одного отклика на книгу. Следует полагать, что она была предметом оценки Али Каяева, который в 1913-1918 годах был редактором газеты «Джаридат Дагъистан», издавав­шейся в Темир-Хан-Шуре. В своих трудах А. Каяев приводит некоторые сведения из жизни и проповеднической деятельнос­ти ярагского шейха, только неизвестны источники, на которые он ссылается 4 ; о книге же он ничего не сообщал.

Сейчас в Дагестане сохранились отдельные экземпляры кни­ги Ярагского, давно превратившейся в библиографическую ред­кость. После долгих поисков обнаружилось, что один из них бережно хранится Амри Шихсаидовым, а другой - Талибом Садыки. Нам удалось снять с издания 1910 года ксерокопии. Бла­годаря помощи Садыки, мы смогли воспроизвести в общей фор­ме содержание книги. Она состоит из трех введений, двух поэм и прозаической части, посвященной описанию автором своего жизненного пути и воспроизведению своих взглядов на мир, земную жизнь человека, на роль религии в обществе и на со­бытия в Дагестане. Во вводных частях (до 53-й страницы) из­лагается религиозно-философское кредо шейха, обращает на се­бя внимание его осведомленность в истории мусульманской ре­лигии и в творениях арабо-мусульманских мыслителей различных стран. Он приводит имена Джелала аль-Сунби, Шарбини

4 См.: Али Каяев.- Махачкала, 1993. С. 594-396.
ал-Бухари, Абдурахмана Яфеи, Ахмеда ал-Терлизи, Гасана ал-Кудали и других.

С 53-й страницы начинается поэтический раздел. Публика­ции «большой» и «малой» касиды на «Т» предшествуют пояс­нения переписчика такого содержания: «Большую касиду, риф­мующуюся на «Т», сочинил выдающийся ученый, знающий все­могущество Аллаха своего, обновитель магометанского шариата и мудрый руководитель нахшбандийского тариката, наи­зусть знающий Книгу великого Аллаха, поселившийся в раю во имя и ради Аллаха Магомед-эфенди аль-Яраги, да будет к нему милосерден первый Владыка, а сам он заступником нашим в Судный день» 5 .

Малая касида начинается со 127-й страницы и занимает де­сять страниц 6 . Ее публикация предваряется фрагментом из пись­ма Ярагского к Магомеду ал-Андри: «Это предисловие вместе с касидой с ее разнообразными идеями являются подарком... "беднейшего из бедных Мухаммеда ал-Яраги выдающемуся уче­ному, бесподобному знатоку наук, опоре столпов, великому шей­ху, мудрому водителю массы людской, мореподобному знатоку наук, обновителю ислама, светлой звезде, разбивающей тьму людских иллюзий, дорогому брату, искренне верующему в Ал­лаха шейху Мирза Али-Эфенди ал-Ахты, да не перестанут ос­вещать нам оба мира» 7 .

Дальше в книге публикуются краткие сведения о встречах ярагского шейха с другими шейхами, отрывки из писем в сти­хах, мелкие записки. Интересно, в частности, соболезнование Магомеда Джемалутдину из Кумуха в связи с кончиной его сына 8 .

Книга завершается религиозным воззванием, обычно испол­нявшимся муллами и шейхами в мечетях в месяц рамазана (му­сульманского поста). Автор данного воззвания - Джемалутдин из Кумуха 10 .

Как видно, книга «Асар аль-Яраги» представляет собой сборник. Он разнообразен по жанрам, материалам, целям, за-

9 Там же. С. 174-183. "0 Там же. С. 190.

дачам. Большая часть вошедших в него материалов принадле­жит самому автору, остальные - его окружению, лицам, с ко­торыми он общался и поддерживал переписку. В ней отразились не только воззрения Ярагского по широкому кругу проблем, но и та духовная обстановка, в которой он творил и действовал. Книга ценна и как памятник мировоззренческой культуры пре­имущественно Южного Дагестана, показатель той вершины, на которую поднялось самосознание лезгинского народа. Это - и наиболее объективный, не подвергшийся различным искажени­ям исторический и историко-нравственный источник, без исполь­зования которого понимание духовно-нравственного процесса в Дагестане в XIX веке было бы неполным. В книге «Асар» содер­жатся мысли, воззрения, надежды, идеи и идеалы в их перво­зданной чистоте и точности.

Среди собственноручных источников М. Ярагского большое место занимают письма к различным лицам, не вошедшие в «Асар», а также его воззвания, прокламации и речи".

Из русских литературных источников, известных нам, наи­более ранними являются «Письма из Дербента» русского писа­теля А. Бестужева-Марлинского. Он был живым очевидцем со­бытий, связанных с отражением дербентским гарнизоном, где он служил, похода повстанцев, возглавляемых имамом Кази-Магомедом Гимринским. В первом письме он дает краткую ха­рактеристику его учителю, «известному ученостью кадию Мугаммеду, во владении Аслан-хана Кумухского» 12 .

Среди литературных источников, где воспроизводятся взгля­ды Магомеда Ярагского, особое место занимает аналитическое донесение полковника корпуса жандармерии Н. Юрьева «Об­щий взгляд на причины и последствия беспорядков, возникших в Дагестане от распространения фанатизма и секты мюридов между горцами» 13 (1840) и записка капитана Генерального шта­ба К. И. Прушановского «О начале и развитии мюридиама или духовной мусульманской войны в Дагестане с 1823 по 1843 гг.» 14 , почти целиком вошедшая в печатную работу автора «Кази-Мулла» (Гази-Магомет)" 5 . О данном капитане Е. Козубский пи­сал так: «Капитан Генерального штаба Прушановский, которо­го неутомимая деятельность в собирании исторических матери-

11 ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5612.

12 Бестужев-Марлпнский А. Сочинения в двух томах. Т. 1- М., 1958. С 8

13 ЦГВИА, ф. ВУА, д. 6550, л. 2-21.

14 ЦГВИА, ф. ВУА, д. 6512. л. 1-23

15 Прушановский (капитан). Кази-Мулла (Гази-Магомет). Из записок покойного капитана П. //Кавказ.- 1847. № 30-31.
алов доставила много любопытных материалов о Восточном Кавказе, служил в Дагестане не более четырех лет и умер от раны в голову, полученной под Дарго в 1845 году» (Кавказ.- 1877. № 23) 16 .

Сообщая о том, что записка К. Прушановского о Магомеде Ярагском опубликована в газете «Кавказ» (1848.- № 2. С. 22- 39), Козубский дал к ней еще такую аннотацию: «Мулла Маго­мед Ярагский. Отношение к нему Гази-Муллы и биография последнего. Источником служили рассказы старожилов» 17 .

Работы Н. Юрьева и К. Прушановского ценны еще тем, что они охватывают почти все основные события деятельности Яраг­ского, а сравнительно большой объем (почти сорок страниц ма­шинописного текста) позволил авторам фактически воссоздать его исторический портрет. В нем нашли отражение: 1) жизнь Ярага в конце 10-х - начале 20-х годов XIX века, вскоре после покорения Россией этих краев в соответствии с Гюлистанским миром с Ираном; 2) детские и юношеские годы и увлечения бу­дущего шейха; 3) вероучительная работа в отцовском, а затем, после его смерти, в своем медресе; 4) встреча с шейхом Исмаилом-эфенди из Кюрдамира; 5) съезд алимов Дагестана в Яраге в 1825 году, на котором решено было объявить газават; 6) свя­зи Магомеда с имамами Гази-Магомедом (1829-1832), Гамзат-Беком (1832-1834) и Шамилем в последующие годы вплоть до своей кончины в Согратле.

Оценки событий, содержание высказываний Магомеда Яраг­ского, характеристика людских характеров, бытовые, историче­ские и географические детали точны и адекватны действитель­ности, что свидетельствует о личных встречах Прушановского со «старожилами», как утверждает Козубский, и о том, что он провел немало времени непосредственно в Яраге.

Почти весь текст «Записки» русского капитана, написанной в публицистически образной форме без какой-либо тенденциоз­ности и высокомерия, а, напротив, с непонятной для того вре­мени искренностью и уважением к имени, делу и проповедай Ярагского, в последующем был по кускам использован много­численными русскими, дагестанскими и европейскими истори­ками-кавказоведами.

«Записка» легла в основу труда А. Неверовского «О начале беспокойств в Северном и Среднем Дагестане». Труд Неверов­ского в 1847 году одновременно публиковался в «Военном жур-

16 Козубский Е. И. Памятная книга Дагестанской области.- Темир-Хан-Щура, 1895. С. 61.

17 Там же. С. 67.

нале» 18 и отдельным изданием 19 . К работам этого автора Козубский дал такой комментарий: «Александр Неверовский, ге­нерал-майор (некролог его в «Военном журнале». 1864. № 41. С. 44-45), служивший в Дагестане и писавший по сведениям, собираемым им по свежим следам событий, один из первых спо­собствовал распространению более точных и верных сведений о Дагестане. Рассказ его, как и в настоящем случае, так и в дру­гой его статье, повторяется почти всеми, писавшими после него о том же Мулле Магомете Ярагском и начале мюридизма в Да­гестане» 20 .

К концу 50-х годов, когда война на Кавказе находилась в разгаре, относится серия русских исследований о мюридизме в Дагестане и роди Муллы Магомеда. В отличие от работ 40-х го­дов они более взвешены по аргументации, мюридизм представ­ляется как серьезное духовно-мировоззренческое явление, одо­леть которое на Кавказе будет крайне трудно. Одни авторы ста­раются придать своим исследованиям объективный характер, другие объявляют мюридизм «фанатизмом», а его предводите­ля «фанатиком». Многообразие подходов способствует плюра­листическому восприятию мюридизма.

Содержательным источником для нашего исследования ста­ла работа дагестанца Мирзы Казем-Бека «Мюридизм и Ша­миль» 21 . В работе большое место отводится истории мюридизма на всем мусульманском Востоке. Начало ее он относит к Кора­ну, где существует сура, гласящая: «О пророк! Ратуй против не­верных и богоотступников и будь жесток с ними: их жилищем будет ад, а скверная дорога трудна» 22 . Приближаясь к Кавказу, особенно к тем местностям, где проживают лезгины, Казем-Бек отмечает, что здесь мюридизм «существовал номинально» 23 . Причем велико было значение связей Дагестана с Малой Ази­ей, Туркестаном, Бухарой. «Бухарские шейхи неоднократно при­езжали в Дагестан через Астрахань и преподавали там правила тариката» 24 . Казем-Бек называет «Мохаммеда» (Ярагского.- А. А.) вместе с «Хасе-Моххаммедом» (Xac-Магомедом.- А. А.),

которые в Кюринском ханстве «приготовляли поприще нынеш­него мюридизма» 25 .

В работах Н. Ханыкова «О мюридах и мюридизме» 26 , С. Бег­лого « Очерк Кавказа» 27 , А. Милютина «Описание военных действий 1839 года в Северном Дагестане» 28 , И. Окольничего «Пе­речень последних военных действий в Дагестане» (1843) 29 выс­казываются еще более различные, чем прежде, суждения о мю­ридизме и Мулле Магомеде.

В то же время личность и дело Ярагского шейха привлекли внимание зарубежных историков. Из-за отсутствия сведений трудно сказать об откликах в Персии, Турции, арабских стра­нах, которые, разумеется, сочувствовали борьбе горцев Дагес­тана, Чечни за свободу и ислам. Выявленные зарубежные ис­следования принадлежат европейским ученым-историкам. Еще в 1847 году в Берлине Ф. Боденштедт издал на немецком язы­ке книгу «Народы Кавказа и их освободительные войны» 30 . И. Козубский о ней писал: «Вторая часть книги посвящена (со слов автора) религиозной войне в Дагестане или борьбе наро­дов Восточного Кавказа с Россией (418-692). В книге излага­ется история мюридизма и ход войны с горцами от Ермолова до 1854 года» 31 . Четыре главы этой книги, где описываются со­бытия, связанные с деятельностью М. Ярагского и Кази-Магомеда Гимринского, впервые в переводе на русский язык опуб­ликованы в журнале «Наш Дагестан» 32 . Обращает на себя вни­мание более полное, чем у Прушановского, воспроизведение не­мецким историком содержания воззваний Ярагского к народу*. В книге встречается и немало исторических деталей, имен, фак­тов, событий, которые ускользнули из поля зрения русских уче­ных и военных чиновников. Они заимствованы, как отмечает автор, «частично из официальных сообщений русских, но в ос­новном - из записей Хас-Магомеда, ученика Муллы Магомеда, и наконец, из рукописи, составленной на русском языке (гене­ралом Пасеком.- А. А.) и распространенной в Тифлисе во

1. 
   Беглый С. Очерк Кавказа //Отечественные записки. 1847. № 15.

1. 
   Милютин А. Описание военных действий 1839 года в Северном Да­гестане.- Спб., 1850.
2. 
   Окольничий И. Перечень последних военных действий в Дагестане// Военный сборник.- 1859. № 1, 3, 4, 6.
3. 
   Боденштедт Ф. Народы Кавказа и их освободительные войны /На немецком языке.- Берлин, 1847.

31 Козубский Е. И. Памятная книга Дагестанской области. С. 63.

32 См.: Наш Дагестан. 1994. № 167-168. С. 45-60.

* См.: Боденштедт Ф. Народы Кавказа и их освободительные войны про­тив русских.- Махачкала, 1996. С. 21"-26.
многих экземплярах**. Приведенный Ф. Боденштедтом факти­ческий материал, многие его суждения о событиях в Кюре, в частности деятельности муллы Магомеда и первых двух имамов Гази-Магомеда и Гамзат-Бека, изложены и в книге немца А. Гастгаузена «Кавказский край» 33 , изданной в переводе на русский язык в 1857 году. Мюридизму и его лезгинскому пред­водителю посвящен значительный объем текста (189 - 197 стра­ницы).

Оценка тариката, мюридизма и ярагского шейха значитель­но видоизменилась в русской военно-исторической и мемуар­ной литературе, изданной уже после окончания Кавказской войны. На нее наложило отпечаток поражение национально-ос­вободительного и религиозно-освободительного движения гор­цев Дагестана. Хотя оно пало, авторы многих работ запугива­ют российское общество газаватом поверженного мюридизма. Ново и рассмотрение прошедших событий и их участников, в частности и Ярагского, через призму личности плененного Ша­миля.

В «Русском вестнике» А. Руновский опубликовал статью «Мюридизм и газават» 34 . От работ прочих исследователей она отличается тем, что составлена по рассказам Шамиля. Извест­но, что в то время, когда плененный в августе 1859 года Ша­миль с семьей был поселен в Калуге, Руновский постоянно об­щался с ним и написал несколько работ. Первой из них явилась названная статья. Со слов Шамиля он описал места, где возник тарикат, объяснил причины и ход его развития, немало матери­ала и о раскрытии отношения Ермолова к мюридизму и к его основателю мулле Магомеду.

Небольшая по объему, но с новыми существенными подхо­дами работа принадлежит М. Б. Лобанову-Ростовскому. Он был адъютантом генерала Воронцова. Посвятив свой очерк освещению начального этапа мюридизма на Кавказе, он раскрыл преиму­щественно деятельность муллы Магомеда Ярагского и выска­зал более основательное, чем Прушановский, предположение об участии в этом Персии 35 .

Новым этапом восприятия личности, дела и мировоззрения

** Там же. С. 6.

1. 
   Гастгаузен А. Закавказский край /Пер. с нем.- Спб, 1857. Т. 2.
2. 
   Руновский А. Мюридизм и газават //Русский вестник. 1862. № 12. С. 644-685.
3. 
   Лобанов-Ростовский М. Б. Начало мюридизма на Кавказе //Русский архив. 1865. N» 11. С 1379-1394.

Ярагского шейха явилась публикация в переводе на русский язык рукописного сочинения Джемалутдина Казикумухского. Из дагестанских алимов он больше, чем кто-либо, знал Ярагско­го. Вначале учился у него, затем сблизился настолько, что стал его единомышленником, а после его кончины хранил его па­мять, Пропагандировал его учение. Арабоязычное сочинение «Адабул-Марзия», подготовленное к изданию его сыном Абдурахманом и переведенное на русский язык лакцем Абдуллой Омаровым, опубликовано в «Сборнике сведений о кавказских горцах» в 1869 году 36 . Уже в предисловии к отцовской работе Абдурахман сообщает немало интересных сведений из жизни лезгин Кюринского округа, где первоначально возникло тарикатское учение. Он приводит и эпизоды общения своего отца и имама Дагестана Гази-Магомеда с Ярагским на раннем этапе движения горцев 37 . В своей работе «Адабул-Марзия» Джемалутдин определяет место муллы Магомеда из Ярага в истории исламского тариката, называя его одним из «великих тарикатских шейхов и высоких устазов (учителей) накшбандийского пути» 38 . Основное содержание работы посвящено описанию нравственных основ учения о тарикате (с. 10-20).

Поскольку «Кавказский сборник», издававшийся ежегодно в Тифлисе, считался авторитетным изданием по проблемам ис­тории, культуры, быта, религии, межнациональных отношений в регионе и потому распространялся в российских научных центрах, прежде всего в Петербурге и Москве, русские военные, гражданские и духовные историки, писавшие о мулле Магоме­де из Ярага в 70-е и последующие годы, уже не могли обойти вниманием работу Джемалутдина Казикумухского.

Среди капитальных исторических трудов русских ученых конца XIX века о движении горцев, его имамах и духовных от­цах, пожалуй, наиболее крупным является пятитомное собра­ние сочинений Н. Дубровина «История войны и владычества русских на Кавказе» 39 . Здесь дается развернутая картина собы­тий, связанных с формированием идеологии движения горцев. В первой книге первого тома освещаются «основания учения а тарикате» (с. 388-396), во второй книге описывается жизнь

1. 
   Адабул-Марзия. С. 6-9.

1. 
   Дубровин Н. История войны и владычества русских на Кавказе. В пяти томах.- СПб, 1884-1887.

Кубинской провинции (с. 323-324), в пятом томе (1887 год из­дания) содержится материал о волнениях в ней (с. 372-391), о покорении Кюринского ханства (с. 420-434) и начале мюри­дизма (с. 507-511).

В ходе работы над повестью «Хаджи-Мурат» личностью Ма
содержится в пятом томе «Кавказской войны» В. Потто? 40 . Здесь впервые даются сведения об оценке кюринским правителем Ас­ланханом Муллы Магомеда в начале 30-х годов (с. 140). Для понимания внутреннего, духовного мира священнослужителя и мыслителя немалый интерес представляет рассказ имама Кази-Магомеда о нем в бытность его вместе с Шамилем в медресе Ярагского (с. 27).
В ходе работы над повестью «Хаджи-Мурат» личность Ма­гомеда Ярагского заинтересовался Л. Н. Толстой. Он даже со­чинил эпизод, где создается его художественный образ. В нем мулла выступает не прототипом, писатель-реалист назвал его своим именем, более того, вложил в его уста его собственные слова, известные по тексту записки Прушановского. Судя по тексту «наброска», образ муллы Магомеда должен был рас­крыться в его монологических выступлениях перед населением. В этих целях использовался такой прием. Перебежавший к рус­ским Хаджи-Мурат рассказывает о себе, своей жизни, участии в Кавказской войне Лорис-Меликову, который служил в цар­ской армии майором. Лорис-Меликов задает вопрос о его отно­шении к мюридизму, и тот, отвечая, объясняет ему, кто такой «мулла Магомет». Он заявляет, что лично не был знаком с ним, но помнит содержание его воззваний, и приводит три больших фрагмента из обращений муллы к народу 41 .

Параллельно с Дубровиным капитальную и многоплановую работу о Кавказской войне, преимущественно о ее начальном этапе (1824-1834 гг.) написал Н. Волконский. Она состоит из 14 томов. Первый том почти целиком посвящен событиям, свя­занным с возникновением в Лезгистане мюридизма, и его рас­пространению в Дагестане, Ширване и Чечне. В нем освещают­ся такие конкретные вопросы: тарикат и его создатели; его влияние на умы дагестанцев; мулла Магомед и кадий Саид-эфенди 42 . В 12-м томе содержится описание событий, характери­зующих отношение генерала Паскевича к учению Магомеда из Ярага, и арест последнего Аслан-ханом по его приказу 43 .

40 Потто В. Кавказская война, Ставрополь, 1994. Т. 5. С. 16-53.

41 См.: Граф Толстой Л. Н. Хаджи-Мурат. Примечания.- Спб, 1918. Приложение. С. XV.

42 Волконский Н. Война на Восточном Кавказе с 1824 по 1834 год всвязи с мюридизмом //Кавказский сборник.- Тифлис, 1886. Вып. X. Т. 1. С. 124.

43 Т а м ж е. Т. XII. С. 34-39.

Из дагестанских источников, представляющих большой на­учный интерес, после работ самого муллы Магомеда Ярагског» и Джемалутдина Казикумухского следует назвать работы сек­ретаря Шамиля Мухаммеда Тахира 44 , историков Гаджи-Али 45 , М. Магомедханова 45 и X. Геничутлинского 47 . В книге «Асари Дагестан» Гасана Алкадарского, внука муллы Магомеда, напи­санной в 1890-1892 годах на татарском языке и изданной в 1903 году в Баку, дается описание некоторых событий личной и творческой биографии Магомеда Ярагского. В частности, ав­тор сообщает о родословной муллы, месте учебы, связях с Джемалутдином Казикумухским, имамами Гази-Магомедом и Ша­милем 48 .

К 1925 году относится начало профессионально-научного изучения в Дагестане истории движения горцев Дагестана и: Чечни в середине XIX века, его духовных движущих силах, в частности мюридизма. Работавший в должности председателя Дагестанского ЦИКа Н. Самурский, уже известный своими ис­торическими трудами, в 1925 году в Москве издал книгу «Да­гестан», где содержатся идеи и суждения, концептуально оп­ределяющие роль мюридизма в истории и характере движения горцев 49 . В его предисловии к сборнику «Дагестан. Литератур­ный альманах» 50 конкретизируются мысли по вопросу о роли религиозного фактора в событиях XIX века. Эта работа была продолжена Р. Магомедовым в 1939 году 51 . Оценка деятельнос­ти муллы Магомеда Ярагского и отдельные цитаты из его воз­званий, заимствованные из записок Прушановского или трудов русских историков XIX века, встречаются без их анализа и

44 Мухаммед Тахир. Три имама /Пер. с араб.-Махачкала. 1990. Его же. Блеск дагестанских шашек в некоторых битвах Шамиля/ Пер. с араб.- Ма­хачкала, 1991.

1. 
   Гаджи-Али. Сказание очевидца о Шамиле /Пер. с араб. //Кавказские горцы. Сборник сведений.- Тифлис, 1871.
2. 
   Магомедханов М. Истинные и мнимые последователи тариката /Пер. с араб. //Кавказские горцы. Сборник сведений.- Тифлис, 1873.

1. 
   Геничутлинский X . Историко-биографические и исторические очер­ки /Пер. с араб.-Махачкала, 1992.
2. 
   Алкадари Даеестани М:-Г. Асари Дагестан /Пер. и комментарии А. Гасанова.- Махачкала, 1929. С. 154-156.
3. 
   Самурский (Эфендиев) Н. Дагестан.-М., 1925. С. 5-14.

1. 
   Самурский. Н. Красный Дагестан //Дагестан: Литературный альма­нах, 1936. С. 3-18.
2. 
   Магомедов Р. Борьба горцев за независимость под руководством Ша­миля.- Махачкала, 1939. С. 38-43.

объяснения в работах С. Габиева 52 , X. Хашаева 53 , Р. Юсуфова 54 , Н. А. Смирнова 55 .

Взгляды Ярагского привлекли внимание и историка фило­софии М. А. Абдуллаева. В своей книге «Из истории философ­ской и общественно-политической мысли народов Дагестана в XIX веке» 56 он относит Ярагского к представителям «феодаль­но-клерикальной философии», суть которой - отрицание спо­собности человеческого разума и науки познать природу ве­щей; это доступно только пророку и ангелам. Вопрос о позна­нии материального мира ими подменялся вопросом о познании бога путем полного отрешения от всего земного и «постоянного размышления о его всемогуществе и величии». Персонифицируя «представителей» «феодально-клерикальной философии»,

М. А. Абдуллаев первым назвал Ярагского Магомеда, считая, что им «распространялось... подобное реакционное и антинауч­ное учение». Автор, однако, не привлекает каких-либо конкрет­ных трудов или воззрений Ярагского в доказательство своих выводов о его «реакционности».

Краткая характеристика Муллы Магомеда дана в книге Г. Ш. Каймаразова «Просвещение в дореволюционном Дагес­тане». Определяя его статус как «главного идеолога мюридиз­ма и зачинателя его распространения», исследователь воспро­извел подходящий к месту фрагмент одного из его многочис­ленных воззваний, в частности его слова: «Магометане не мо­гут быть под властью неверных» 57 .

В 1991 году мною опубликован историко-философский очерк «Магомед Ярагский: жизнь и духовный облик» в лезгинском журнале «Самур» 58 . После Г. Алкадарского, писавшего о нем в 1890 году и то в форме упоминаний двух-трех эпизодов из его жизни, автор настоящей книги поведал лезгинскому чита­телю о жизни и мировоззрении знаменитого предка. Очерк написан на основе работ Магомеда Ярагского, Д. Казикумухского, М.-Т. Карахского, Г. Алкадари, К. Прушановского, А. Неверовского, М. Лобанова-Ростовского, Л. Толстого, Н. Са-

1. 
   Абдуллаев М. А. Из истории философской и общественно-политиче­ской мысли народов Дагестана в XIX веке.- М., 1968. С. 63.
2. 
   Каймаразов Г. Ш. Просвещение в дореволюционном Дагестане.- Ма­хачкала, 1989. С. 41-42.
3. 
   Агаев А. Ярагский Магомед: жизнь и духовный облик //Самур 1991. № 1. С. 65-81.

мурского и П. Павленко. В газетной статье в «Дагестанской правде» 59 в сжатой форме даются общие концептуальные оцен­ки личности и общественной деятельности М. Ярагского и вос­производится основная канва его биографии, которая никогда и никем прежде не воссоздавалась в целостном виде. В ней, в частности, говорится, что ни Магомед Ярагский, ни его сорат­ники и ученики «не сводили цели движения горцев лишь к на­циональному или религиозному освобождению. Он отстаивал свободу мусульманина, свободу человека, которому грозит но­вое угнетение, идущее с севера».

Жизнь и деятельность Муллы Магомеда в те годы, когда он жил в Аварии, нашли отражение в книге «Имам Гази-Мухамад», изданной в 1993 году на аварском языке (авторы: Д. Хассанилав и И.М. Тагиров). Оба автора, основываясь на пись­менных источниках, известных на аварском языке, и устных преданиях старожилов, воспроизводят немало интересных эпи­зодов из жизни лезгинского Муллы среди аварского населения. Эти эпизоды особенно интересны тем, что Ярагский показан в общении с имамами Гази-Магомедом, Гамзат-Беком и Шами­лем в действующей армии и боевых схватках с противником. «Лучше даже, чем Казикумухского Джемалутдина, знали его аварцы (горцы), особенно живущие в долине Койсу...» 60 - от­мечается в книге.

Из разноязычных источников вырастает образ великой по своим заслугам исторической личности. Не только его последо­ватели и поклонники, но зачастую даже его идейные противни­ки не могли не преклоняться перед его величием. Магомед Ярагский имел авторитет в обществе. За ним шел народ, что­бы воплотить в жизнь его идеалы. Причем его идеалы - это подсознательные стремления самих горских масс, которые он обогащал своим гением и вновь возвращал народу в своем че­ловеческом великолепии. Даже А. Лилова, которая считает учение Ярагского верхней «ступенью мусульманского изувер­ства» 61 , писала о нем: «Кротость и добродушие в его чертах, хотя утомленных постоянными умственными занятиями, по­казывали в нем ученого, аскета-муллу... Сам он жил скромно, но щедро оделял неимущих, а наконец раздал и все свое иму­щество. Все муллы его страны признали его первым имамом

60 См.: Имам Гази-Магомед.- Махачкала: Фонд имама Шамиля, 1991. (на аварском языке).

61 Лилова А. Мюридизм и предводители его //Природа и люди на Кав­казе и за Кавказом.-- СПб, 1869. С. 377.

Дагестана. Мало-помалу вокруг него собралось множество уче­ников» 62 .

Н. Юрьев поражался «увлекательным его красноречием» 63 , в подтверждение чему приводил целые тексты его произведе­ний, написанных в форме воззваний. Другой полковник цар­ской армии Казбек, осетин по национальности, участвовавший в боевых сражениях против мюридов, считает Ярагского чело­веком, который «пользуется репутацией ученого, умного и чест­ного человека», прославленного во всем Дагестане как «вдох­новенный учитель» 64 .

Обращает на себя внимание воспроизведение в историче­ских сочинениях многих русских историков обращений, речей и прокламаций Магомеда Ярагского, в которых содержатся как неприемлемые для них мюридистские идеи, так и идеи свободы и справедливости, которые делают ему честь как свет­скому мыслителю, который еще в 20-е годы XIX века, задолго до отмены крепостного права в России, до освобождения кре­стьян от феодальной зависимости ставил вопрос о свободе че­ловека вообще, а не только мусульманина. Любопытно, что в повести Л. Н. Толстого в сочиненном им эпизоде, где Хаджи-Мурат дает показания Лорис-Меликову, даются монологи пе­ребежчика, состоящие целиком из речей Муллы Магомеда с освободительными идеями» 65 .

Исследователи биографии Магомеда Ярагского должны быть благодарны А. Лиловой и за описание его внешнего об­лика. Хотя о нем писали многие военнослужащие, историки и религиоведы, ни один из них, кроме А. Лиловой, не дал каких-либо описаний его физических данных. Создавая осязаемый, визуально воспринимаемый образ первого имама Дагестана, А. Лилова живописала: «Мулла Магомед был весьма замеча­тельной наружности, высокого роста, худощав, имел вырази­тельное лицо, умные глаза, хотя опухшие от частых ночных бдений, совершенно белые волосы и короткую седую бороду» окаймлявшую смуглое лицо его» 66 . А. Лилова создавала внеш­ний портрет шейха через внутренний духовный облик и в единстве с окружающей кюринской природой. «Роскошная зе­лень лесов Дагестана вокруг балкона мечети, синие волны

62 Там ж е. С. 380.

63 Юрьев Н. Указ. произв. С. 4.

1. 
   Казбек. Куринцы в Чечне и Дагестане (1834-1861).-Тифлис, 1885- С. 22.
2. 
   Граф Толстой Л. Н. Примечания. Наброски и отрывки. СПб, 1918, С. XV.
3. 
   Лилова А. Указ. произв. С. 378.

Каспийского моря вдали, вероятно, составляли воспоминания его юношеских и возмужалых лет. И этот, по-видимому, столь мирный старик, этот слабый голос, едва слышный среди глу­бокой тишины, проповедовал всеобщее восстание мусульман
на кровавую беззаконную брань, на жаркую, непримиримую ненависть» 67 .

1. 
   Там же.

Глава вторая ИМЕНА И ТИТУЛЫ

Угнетенные должны освободить себя, а свободные - отвести от себя рабство! Я призываю вас обратиться к народу от моего имени...

Магомед Ярагский

Настоящую главу приходится начинать с внесения ясности в содержание используемых имен, терминов и титулов. Здесь необходимо избежать распространенного в научной и мемуар­ной литературе, а также в народном сознании разнобоя в по­нимании роли и места Магомеда Ярагского в духовной исто­рии Дагестана. Сам этот человек, нареченный родителями по имени мусульманского пророка - Магомедом, даже среди лез­гин именуется по-разному, особенно в связи с проблемой его социально-профессиональных титулов и фамилии. Как и у дру­гих народов Восточного Кавказа, у лезгин формально не су­ществует такого биографического указателя, как собственно фамилия, тем более в ее русской транскрипции. Как правило, в письменных документах и книгах принято после личного имени перечислять имя отца или еще и деда, а затем указы­вать название аула, села или другой местности, откуда он ро­дом.

Между тем человек, о котором написана настоящая книга, среди лезгин известей просто как «Ярагъ Мегьамед». В духов­ной истории и мире образования в знак признания его педаго­гических заслуг к имени его прибавлялся титул «эфенди». Традиция эта заимствована у турецкого и в целом тюркоязычных народов, которые титулом «эфенди» обозначают «учите­ля». С титулом «эфенди» Магомеда Ярагского среди лезгин на­зывал Гасан Алкадарский. В своей книге «Асари Дагестан» Гасан Алкадарский каждый раз, когда вел речь о знаменитом деде, называл его «Магомед-эфенди» 1 .

Впрочем, титул «эфенди» он применял и ко всем ученым-дагестанцам независимо от национальности и места жительст­ва. «Эфенди» стал знаком одобрительного отношения и к тру­ду переписчика рукописей, члена шариатского или словесного суда, нередко этим титулом возвеличивался всякий почтенный человек. Из народов Дагестана этой традиции более всего при-

1 См.: Алкадари Дагестани М.-Г. Асари Дагестан. /Пер. с араб. - Ма­хачкала, 1929. С. 122, 152.

Аварцы, даргинцы, лакцы сравнительно реже пользовались в XIX веке термином «апенди», поэтому в их языковой прак­тике Магомед Ярагский редко назывался «апенди», у них он больше известен как «мюршид», «шейх» и «мюрид». В частнос­ти, Джемалутдин Казикумухский, который был вначале уче­ником, а затем и сподвижником Магомеда Ярагского, в своей рукописной работе «Адабул-Марзия», написанной в сороковых годах XIX века, титулизировал его так: «имам, собор похвал и величия, царь и господин наш и шейх Магомед-эфенди Ярагларский-Кюринский» 2 . Его сын Абдурахман в своем предисло­вии к рукописи отца о Магомеде из Ярага писал: «учитель тариката накшбандийского, шейх» 3 . На точке зрения о том, что Магомед Ярагский по профессиональному статусу относится к «шейхам», стоял и Абдулла Омаров, который переводил руко­писи Джемалутдина Казикумухского на русский язык. Он да­же объяснил значение арабского слова «шейх» в подстрочных справках, прямо указав на то, что соответствует месту и поло­жению Магомеда в обществе. «Персидское слово хаваджикан означает почти то же, что по-арабски шейх, то есть великий, господин, почтенный. Под этим именем известен и главный шейх этого тариката, Магомед» 4 .

Таким образом, «шейх» более соответствует месту и роли Ярагского, чем «эфенди», хотя другой дагестанский коммен­татор, Али Каяев, живший в конце XIX -начале XX веков, объясняя смысл слова «эфенди», дал ему такое толкование: «праведник, наставник, человек, указывающий дорогу». С этой точки зрения в тюркоязычной традиции титул «эфенди» применительно к Магомеду Ярагскому столь же оправдан, сколь и титул «шейх» в арабоязычной традиции. Сам Али Кая­ев называл его «Мухаммед-эфенди» 5 .

В аварской традиции Магомед Ярагский более известен как «шейх Мухамед-эфенди», чем «шейх» или «апенди» (эфенди).

2 См.: Адабул-Марзия (правила достодолжных приличий). Сочинение шейха Джемалутдина Казикумухского /Пер. с араб. //Кавказские горцы. Сборник сведений. -Тифлис, 1869. Вып. 2. С. 8.

3 Там же. С. 2.

4 Там же. С. 6.

5 См.: Меджидов Ю. В., Абдуллаев М. А. Али Каяев.- Махачкала, 1993. С.

Личный секретарь Шамиля Мухаммед-Тахир в своих рукопис­ных книгах «Три имама» 6 и «Блеск дагестанских шашек в не­которых битвах Шамиля» 7 называл его то «шейхом», то «апенди». В сборнике «Имам Гази-Мухамед», изданном на аварском языке в наше время, также используются преимущественно арабоязычные титулы применительно к Магомеду Ярагскому: «шейх», «мюрид» и, наконец, в такой редакции - «шейх Мухамед-апенди» 8 .

С научной точки зрения необходимо проследить и за титу­лами, которые давались ему в русской историографии, начиная с записки капитана Генерального штаба русской армии на Кавказе К. Прушановского, подготовленной им в 1842 году, когда имя и учение Ярагского еще находились в зените извест­ности. В отличие от аварских, даргинских и лакских коммен­таторов, К. Прушановский однозначно называл его. «муллой» 9 . Он, видимо, заимствовал термин из собственно-лезгинской тра­диции. Среди лезгин титулы «шейх», «мюрид», «мюршид» це­нились менее, чем «эфенди», но и тюркоязычное «эфенди» по­читалось меньше,- чем «мулла» или «молла». Лезгиноязычные табасаранцы тоже отдавали предпочтение «мулле». В своем об­ращении в 1831 году к первому имаму Дагестана и Чечни Гази-Мухамеду табасаранцы заявляли, что они признают своим «мюршидом Муллу-Магомеда» 10 . Заимствованный из лезгиноязычной традиции титул «мулла» использовался позже почти всеми русскими генералами, офицерами, историками, путешест­венниками, когда речь шла о Магомеде из Ярага. В порядке примера -можно привести еще мнения А. Неверовского", Р. Фа­деева 12 , А. Ипполитова 13 . Они, как и местные историки, вкла­дывали в понятие «мулла» более высокий смысл, чем просто мусульманский священнослужитель. В переводе с арабского

Ю См.: Рукописный фонд ИИЯЛ. д. 1209. л. 7.

Ч Неверовский А. О начале беспокойств в Северном и Среднем Дагес­тане //Военный журнал, 1874. № 1. С. 109.

12 Фадеев Р. 60 лет Кавказской войны.- Тифлис, I860. С. 68.

J 3 Ипполитов А. Учение «зикр» и его последователи //Кавказские гор­цы. Сборник сведений.- Тифлис, 1869. Гл. 11. С. 1.
он означает «владыка», тот, кто владеет не административной, а большей частью духовной властью.

Как же сам себя называл Магомед Ярагский? Существуют ли письменные источники, подтверждающие его самотитуло­вание? Да, существуют - в рукописи его печатной книги 14 , изданной в 1910 году в типографии М. Мавраева в Темир-Хан-Шуре. Она подготовлена к изданию Алкадарским, которого в момент издания уже не было в живых. На титульном листе указывается: «Верховный шейх и мюршид Магомед аль-Яраги», однако неизвестно, сам ли Магомед в своем рукописном тексте величал себя таким образом или так его титуловал сос­тавитель книги. Во всяком случае, за неимением других доку­ментов и доказательств приходится в виде гипотезы признать, что Магомед Ярагокий сам определял свой социально-профес­сиональный титул как «верховный шейх и мюршид». Что же касается сочинений Г. Алкадарского, то в них, как отмечено выше, автор ограничивается термином «эфенди». То, что М. Ярагский в народном и официальном сознании титуловался как «верховный шейх», видно и из приведенной записки К. Пру­шановского.

«Мюршид» -арабское слово, означающее «предводитель», «учитель», «наставник». В этом смысле принципиальных раз­личий между мюршидом и шейхом нет, хотя шейх по своему статусу и воспринимается несколько выше, чем мюршид. Зато обилие титулов, для обозначения роли и статуса героя нашего исследования, делает труднорешимой задачу выбора какого-то одного, наиболее соответствующего его реальному сану и значимости в истории Дагестана. Следует придерживаться мнения, что Магомед Ярагский был «верховным шейхом и мюршидом». В то же время большая распространенность не только в русской историографии, но и в лезгинском народном сознании титула «мулла» дает определенное основание для вы­бора именно этого термина. Историко-благотворительный фонд, созданный в память о Ярагском ограничился наиболее «прос­тым» и «легким» вариантом: «Магомед-эфенди», что, с нашей точки зрения, звучит крайне скромно. В современном понима­нии термин «эфенди», когда эфендиями-учителями стали сот­ни тысяч людей, данный термин скорее принижает, чем воз­вышает основателя дагестанского тариката и духовного пред­водителя освободительного движения большой группы мусуль­манских народов.

14 Верховный шейх и мюршид Мухамет ал-Яраги. Асар /На араб, язы­ке./- Темир-Хан-Шура, 1910. 192 с.

Реально существует основание и для именования М. Ярагского «имамом». В истории мусульманства этот титул употреб­ляется в двух значениях: религиозно-духовном (руководитель секты, ордена) и административно-политическом (руководитель мусульманского государства). Естественно, если одно и то же лицо олицетворяет и духовную и политическую власть, то он «вдвойне» имам. Вначале ученик, затем сподвижник и, нако­нец, преемник Магомеда Ярагского в развитии теории тариката и его осуществления Дж. Казикумухский в своей книге «Адабул-Марзия», определяя его место в истории мусульман­ской религии, уверенно величал его «имам» 15 . Такое истолкова­ние его места и роли в истории Дагестана содержится и в дру­гих источниках. В частности, некто «бедный Ахмед», живший в 1823-1824 годах в Астрахани, оттуда прислал ему письмо, начинавшееся с обращения «благочестивый имам» 15 -б. Почти все русские историки, писавшие о нем, указывали на его зачинательскую, основополагающую роль в сотворении учения, получившего название «кавказский мюридизм». «Мюридизм,- со всеми оттенками, через которые он прошел, олицетворялся, можно сказать, воплощался в лице четырех человек, по очере­ди предводивших его судьбою. Первый был творец нового уче­ния, мулла Магомет, кадий кюринский. Он создал мысль и систему мюридизма, совершенно законченную, со всеми ее пос­ледствиями. Оттуда (из деревни Ярагляр) она была разнесена проповедью по всему Дагестану... Все муллы этой страны приз­нали его первым имамом Дагестана» 16 -а. «Имамом называл себя еще в 1824 году и сам М. Ярагский 16 -б.

Теперь следует определиться в написании его имени и фа­милии, или псевдонима. И здесь наблюдается разнобой. В араб­ской транскрипции его имя записывается в такой форме - Муххаммад. Так вошло имя пророка в сознание арабов и ара-боязычных народов. Тюрки, которые являются ближайшими со­седями арабов, пользуются именем пророка в несколько смяг­ченной форме - Мугьамад. В Дагестане сообразно фонетиче­ским правилам аварского, даргинского и лакского языков - Мухамет, Мухамед.

В лезгинском языке тоже существуют разное формы этого имени. В гюнейском диалекте, родном для ярагца, арабское

15-а См.: Кавказские горцы. Сборник сведений.-Тифлис, 1869. Гл. III. С. 8.

15-6 Т а м же.

16-а См.: Природа и люди Кавказа и за Кавказом.- СПб, 1869. С. 379* - 380.

16-6 Там же. С 379.

«Муххаммад» произносится еще мягче - как «Мегьамед», в кубинском диалекте - «Магьамад», в ахтынском или самурском диалекте - как «Мегьемед». Не вызывает сомнения, что выбор нужно остановить на гюнейском варианте. Заметим, что и в русской историографии, где основатель ислама известен как «Мухамед» или «Магомет», имя ярагского муллы произно­сится близко к лезгинской транскрипции-«Магомед».

Определенные разногласия имеются и в определении фами­лии, или псевдонима, имама Магомеда. В лезгинском языке ука­зывается отчество, а не собственно фамилия, последняя в нем отсутствует, как и у других народов Дагестана и в целом Кав­каза. С этой точки зрения правомерно писать «Мегьамед, Исмаилан хва» или «Исмаилан Мегьамед», что соответствует азербайджанскому «оглы» и русскому «-ич». Лезгина Яраг Мегьамед не назовешь «Исмаил-оглы», тем более «Магомед Исмаилович». Тюркизация, как и русификация его отчества, неуместна и с фактической, и с исторической, и с этической точки зрения.

Что же касается псевдонимов, то они у лезгин являются элементами традиционной ономастической культуры. Псевдо­ним, заменяющий фамилию, производился самим человеком, но чаще давался окружающими людьми. В качестве псевдони­ма брался, как правило, этноним или название, самоназвание рода, к которому он относится. Но именитые люди, авторитет которых выходил далеко за рамки аула, села, магала, в ка­честве псевдонима брали название населенного пункта, где они родились или же проживают.

Родным аулом имама Магомеда является не просто Ярагъ, а Вини-Ярагъ, в тюркоязычной транскрипции он известен как Юхари-Яраг, что переводится на русский язык как Верхний Яраг. Помимо него существовал и Агъа-Ярагъ (Ашага-Яраг - по-азербайджански), то есть Нижний Яраг. В настоящее время ни Вини-Ярагъа, ни Ягьа-Ярагъа не осталось, жители пересели­лись на новые земли, полностью разрушив свои домостроения. Как в примере с Сулейманом Стальским (СтIал Сулейманом),. имам Магомед носит псевдоним - Ярагъви - или еще короче - Ярагъ - отсюда и Ярагь Магомед. Эту форму - «имам Ярагъ Мегьамед», видимо, и следует утвердить в народном сознании и науке. Сомнение вызывает употребление лезгинами в своем языке эклектической формы, в которой механически соединя­ются лезгинские и арабские компоненты: «Мегьамед Ярагъи», Даже «Магьамед аль-Ярагъи». Крайне вульгарной формой арабизации его имени и профессионального титула в русскоязыч­ном тексте является появившаяся в журнале «Мусульманская цивилизация» формулировка «Аш-шейх ал-муршид Муххаммад Эфенди ал-Яраги» 17 .

При жизни имам Магомед Ярагский среди других народов был известен и по другому его этнорегиональному, территори­альному псевдониму. Он был не просто ярагцем, но и кюрин­цем, представителем одной из трех этнографических групп лез­гинского народа или одного из трех географических регионов Лезгистана - Кюры. На начальном этапе Кавказской войны многие события политического характера, которые свидетель­ствовали о грядущем взрыве народного духа, развертывались именно в Кюре - горной, предгорной и равнинной части Лез­гистана, что севернее реки Самур, за исключением среднего те­чения и верховьев этой реки. Поскольку Дагестан завоевывал­ся царской армией большей частью через Грузию и в целом Закавказье, здесь и происходили первые военные схватки и сражения с горскими народами. Кюра, кюринские общества, затем Кюринское ханство, позднее Кюринский округ обрели широкую известность в России еще с начала XIX века. В этом, видимо, состояла одна из причин того, что, когда речь шла о Магомеде из Ярага, к его «сельскому» псевдониму все чаще присоединялся региональный, в какой-то мере и этнический признак. Отец и сын Джемалутдин и Саид Казикумухские, близкие ему по образу мыслей и духу, его так и называли: «шейх Магомед Кюринский, Ярагларский» или «шейх Магомед -Ярагский, Кюринский» 18 . Параллельно и в употреблении его псевдонима на русском языке историки пользовались той же формулировкой. Может быть, сказывался авторитет генерала Ермолова, который в одном из первых упоминаний назвал его «кюринский шейх» (1822 г.). В последующем в русской транск­рипции использовалась местно-лезгинская форма «Кюрели», что в переводе с лезгинского дословно обозначает «кюринец».

Вывод. В целях преодоления разнобоя в употреблении имен и титулов надо, во-первых, за основу брать родное, лезгинское «Ярагъ Мегьамед», в русской же транскрипции произносить его имя и фамилию как «Магомед Ярагский», в арабской - «Мухаммад аль-Яраги» и, во-вторых, титуловать его как «имам» (в смысле и основоположника секты «дагестанский тарикат» {мюридизм), и духовного предводителя мусульман Восточного Кавказа в 20-30 годы XIX века.

17 См.: Мусульманская цивилизация.- Махачкала, 1994. № 1. С. 62.

18 См.: Кавказские горцы. Сборник сведений.- Тифлис, 1869. Гл. Ш. С. 5, 8.

следующая страница >>

Мухаммад-эфенди ибн Исмаил аль-Яраги аль-Курали (лезг. Ярагъ Мугьаммад; 1771, Яраг-Казмаляр, Дагестана - 1838, Согратль, Дагестана) - основатель мюридизма на Кавказе и учитель имамов Дагестана и Чечни. Муршид накшбандийского тариката.

По национальности - лезгин.

Биография

Мухаммад Ярагский родился в 1771 году в лезгинском селении Яраг-Казмаляр, расположенном на юге Дагестана.

Богословская деятельность

Первоначальное исламское образование он получил в медресе родного села. Он обучался у известных алимов в селениях Согратль и Араканы. Его учителями были такие известные дагестанские богословы как Саид Хачмасский, Саид Шиназский, Хасан Кудалинский и Магарам-эфенди Ахтынский (тесть Мухаммада-Эфенди). После окончания обучения он преподавал в родном селе грамматику арабского языка, теологию, логику и риторику.

Его учениками были Джамалутдин из Кази-Кумуха, будущие имамы Дагестана и Чечни Гази-Магомед и Шамиль, Хас-Магомед из Бухары и др.

В 1822 году посетил известного кюрдамирского мюршида, Хаджи-Исмаила.

Мухаммада-Эфенди был женат на дочери Магарама-эфенди Ахтынского, которую звали Айшат. У них было 3 детей: Хаджи-Исмаил, Исхак и Хафисат. Дочь Хафисат впоследствии стала женой имама Гази-Мухаммеда.

Ярагский и его последователи призывал к объединению народов Кавказа в борьбе с Российской Империей. Его программа имела широкий резонанс в Кавказском регионе и за его пределами.

Когда в 1825 г. Мухаммада-Эфенди арестовали и посадили в Курахскую крепость, его должны были доставить усиленной охраной в Тифлис к Ермолову, но он был освобождён своими соратниками.

Скончался в 1838 в в селе Согратль (ныне Гунибский район).

Труды

Мухаммад-Эфенди Ярагский является автором книги «Асар» изданной в 1910 г. на арабском языке в типографии М. Мавраева. В книге приводится описание жизненного пути автора и воспроизведение его взглядов. В книге также содержатся поэмы, «большая» и «малая» касиды, рифмующиеся на «Т», отрывки из писем в стихах, переписка о его встречах с другими шейхами и мелкие записки.

Сейчас Сулейман-Стальский район Дагестана

Биография

Мухаммад Ярагский родился в 1771 году в лезгинском селении Яраг-Казмаляр (сейчас Магарамкентский район, Дагестан), расположенном на юге Дагестана.

Вопрос о происхождении

Согласно общепризнанной версий по национальности лезгин . По версии докторов исторических наук,агульцев, Хидира Рамазанова и Ахмеда Рамазанова, Магомед Ярагский «агулец по происхождению, лезгин по языку» . Согласно источникам, нет никаких исторических сведений, говорящих об агульском происхождении Ярагского . Однако это оспаривается этнолингвистом, этническим агульцем Гаджи Алхасовым

Богословская деятельность

Первоначальное исламское образование он получил в медресе родного села. Он обучался у известных алимов в селениях Согратль и Араканы. Его учителями были такие известные дагестанские богословы как Саид Хачмасский, Саид Шиназский, Хасан Кудалинский и Магарам-эфенди Ахтынский (тесть Мухаммада-Эфенди). После окончания обучения он преподавал в родном селе грамматику арабского языка, теологию, логику и риторику .

Его учениками были Джамалутдин из Кази-Кумуха, будущие имамы Дагестана и Чечни Гази-Магомед и Шамиль, Хас-Магомед из Бухары и др.

В 1822 году посетил известного кюрдамирского мюршида, Хаджи-Исмаила .

Мухаммада-Эфенди был женат на дочери Магарама-эфенди Ахтынского, которую звали Айшат. У них было 3 детей: Хаджи-Исмаил, Исхак и Хафисат. Дочь Хафисат впоследствии стала женой имама Гази-Мухаммеда .

Ярагский и его последователи призывал к объединению народов Кавказа в борьбе с Российской империей. Его программа имела широкий резонанс в Кавказском регионе и за его пределами .

Когда в 1825 г. Мухаммада-Эфенди арестовали и посадили в Курахскую крепость, его должны были доставить усиленной охраной в Тифлис к Ермолову, но он был освобождён своими соратниками .

Напишите отзыв о статье "Магомед Ярагский"

Примечания

Ссылки

• . Проза.ру (2011). Проверено 21 марта 2014.
• Х. Рамазанов Магомед Ярагский - одержавший победу в битве за умы и сердца людей // Дагестанская правда. - 31.10.1996.

Отрывок, характеризующий Магомед Ярагский

– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C"est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n"en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.

В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!

Человек должен верить во что-то одно, единственное,
в то, что он признает лучшим на свете, и это единственное,
наше высшее благо, есть вера наших отцов.
Магомед Ярагский

Магомед Ярагский родился в 1771 году в селе Яраг, которое ныне относится к Магарамкентскому району. Отцом мальчика был Молла-Исмаил, духовный наставник многих единоверцев, открывший свое медресе в родном ауле. Микроклимат семьи (так мы сказали бы об этом сейчас), а на самом деле – пример любимого отца, его непререкаемое мнение послужили тому, что, будучи еще маленьким, мальчик проявлял несомненную тягу к общественной деятельности и изучению основ религии.
Вот, собственно, и все, что известно о юности нашего героя.
Исторически сложилось так, что в Дагестане живут представители десятков национальностей. Издавна они селились в этих местах, считая приоритетной именно родовую принадлежность. И Магомед Ярагский оказал существенное влияние на развитие всего Дагестана XVIII-XIX веков, его духовной культуры и горской демократии, что делает честь как самому Магомеду-эфенди, так и всему народу Дагестана. Вследствие исторических условий того времени он просто должен был явиться выразителем воли дагестанцев к их объединению в движении за национальные и социально-личностные права, религиозное самоопределение, независимость и самоуправление в пределах Российской империи.
Национально-духовное наследие Магомеда Ярагского многие «ценители» рассматривают как реакционизм и даже мусульманский фанатизм. Однако это далеко не так.
Магомед Ярагский первым в истории, как и в мусульманско-религиозном мировоззрении, провозгласил лозунг свободного человека. И ни национальность, ни подданство, ни вероисповедание не играли никакой роли для разделения общества. Все люди должны быть равны, и никто не должен становиться рабом. Именно таким был основной постулат его учения.

Поначалу Магомед-эфенди рассматривал лишь мирные формы достижения свободы и равенства для горских народов. В попытках добиться чисто духовного самоутверждения свободы горцев он призывал окружающих к смирению и отрешению от жизненных тягот. Магомед-эфенди считал моральное неприятие растущего социально-личностного и национального насилия лучшим путем к достижению этой цели.
Слухи о Магомеде Ярагском очень скоро облетели весь Дагестан. Чтобы увидеть нового алима, услышать его речи, паломники съезжались в аул Яраг со всех сторон. Магомед-эфенди проводил практически все дни в посте и молитвах за чтением Корана. Видя его набожность и смиренность, ученики почитали его словно святого. Месяцами жили в ауле священники (муллы) и верующие лишь для того, чтобы узнать хоть что-то еще от учителя. И число их постоянно росло.
Великий просветитель, он все же использовал термины «верный» и «неверный». Однако в его учениях и речах смысл этих терминов был совершенно иным, нежели тот, который мы иногда придаем им сейчас. Он не считал, что верные – лишь мусульмане, а неверные – весь остальной мир и в первую очередь христиане. Неверными Магомед-эфенди считал всех тех, кто не привержен идеалам всеобщей свободы и равенства, будь то христианин или мусульманин. И всем, кто хотел ему следовать, он старался направить на праведный путь и научить, как донести свое учение до остальных горцев.
Однако не один Магомед-эфенди, но также и его ученики и последователи рассматривали проблему свободы, равенства и справедливости более в нравственном и политико-правовом плане, нежели в узко-религиозном. Их тяготило повальное распространение начавшихся среди горцев греховных деяний: пьянства, воровства, разврата.
Один из учеников Магомеда Ярагского (а их у него были сотни) в своей речи перед аульчанами однажды сказал: «На свете есть великое множество религий: есть христиане, евреи, мусульмане. У христиан есть Евангелие, у евреев есть Талмуд, у мусульман есть Коран и есть Шариат. Однако мы, мусульмане, живем и действуем не по Корану и не придерживаемся правил Шариата. Все вы, дагестанцы, преданы пьянству, воровству и разбою. Вы грабите один другого, отбираете имущество, убиваете, проливая кровь мусульманскую».
Новое время принесло и новое видение разрешения проблем, и Магомед-эфенди изменил свои взгляды и на мир, и на свое учение. Идеи отшельничества, отречения от благ земных, постоянные молитвы, позволяющие постигнуть истину и обрести свободу, отошли на второй план. После долгих размышлений он пришел к пониманию того, что только решительные действия помогут объединить народы Дагестана и сохранить мир на родной земле.
Современные историки чаще всего рассматривают движение горцев как национально-освободительное, или народно-освободительное. Хотя на самом деле это далеко не так. Магомед-эфенди, как и его последователи, не имел целью лишь народное или национальное освобождение. Ведь свобода всего народа еще не означает свободу каждого человека. Национальные интересы не всегда находятся в тесной связи с интересами отдельной личности. Это очень хорошо понимали духовные предводители горцев и в первую очередь сам Магомед Ярагский.

Шейх Мухаммад-эфенди Яраги (Магомед Ярагский) родился в 1777-м году в селении Яраги, расположенном на юге Дагестана, в семье лезгинского ученого. Благодаря его сильной тяге к знаниям и учебе с детских лет, он стал исламским ученым. Он изучил множество шариатских наук. В Дагестане не было человека, превосходящего его по знанию Корана.

Мухаммад-эфенди Яраги (Магомед Ярагский) устраивал обеды и ужины, собирал горцев на встречи, предпринимал все возможное для того, чтобы привлечь людей и приумножить число своих сторонников. Усилия приносили свои плоды, ибо окружение его увеличивалось изо дня в день с невиданной быстротой. Однажды, когда перед его домом собралось много людей, Мулла-Мухаммед обратился к присутствующим с такими словами: « Я очень грешен перед Аллахом и пророком. До сих пор не понимал ни воли Аллаха, ни предсказаний его посланника Мухаммеда. По милости Всевышнего только сейчас у меня открылись, глаза и я, наконец, вижу, как подобно сверкающим алмазам проходит мимо меня источник вечной правды. Все мои прошлые деяния лежат на моей душе как тяжелое бремя грехов. Я потреблял плоды Вашего поля, я обогащался за счет Вашего добра, но священнику не пристало брать и десятой доли, а судья должен судить только за то вознаграждение, которое обещал ему Аллах. Я не соблюдал этих заповедей и сейчас совесть обвиняет меня грехах. Я хочу искупить свою вину, испросить прощения у Аллаха и у Вас и вернуть вам все, что я брал ранее. Подходите сюда: все мое имущество должно стать Вашим! Берите его и делите все между собой!».Так выступил Мулла-Мухзммед, но народ единодушно объявил, что Муллаа-Мухаммед сохранит и свой дом и свое имущество, и суровая кара постигнет каждого, кто осмелится дотронуться до них.Его глубокие познания, послужили причиной того, что со всех концов Дагестана к нему потянулись ученики. Его имя было известно далеко за пределами Дагестана — в Турции, Бухаре и Персии.

Чтобы понять учения Мухаммеда Яраги, вернемся немного назад и напомним некоторые моменты из истории развития мюридизма. Итак, в середине XIV века в среднеазиатском городе Бухаре один суфийский мыслитель Магомед Накшбандийский Мухаммед Бах аль-Дин аль-Накшбанди) основал новое учение сыгравшее немаловажную роль в истории не только средней Азии, но и всего мусульманского мира. По смерти мыслителя учение это, получившее название Накшбандийа (в русской историографии учение называется « мюридизмом»), из Средней Азии распространилось в Индию, а затем через страны Среднего Востока в конце XVII века добралось и до Кавказа. Такой долгий по времени путь распространения учения можно объяснить способом передачи духовных знаний в суфийской среде: от одной ступени постижения знания к другой ступени (таррикат) и от наставника — муршида, к ученику мюриду.

Приверженцы накшбандийзма полагали, что мусульманская община (умма) сбилась с праведного пути и отошла от заповедей пророка Мухаммеда. Соблюдение предписаний шариата и уклонение от недозволенных новшеств (бида) являлись одним из способов заставить народ жить праведно. Но этого по мнению новых проповедников было мало. Шариат должен был регулировать всю общественную жизнь, в том числе правление властителей должно также осуществляться согласно шариата. Ведь именно в том что умма сбилась с праведного пути виноваты в первую очередь власть имущее, погрязшее в грехе.

Между тем Мухаммад Яраги (Мухаммад Ярагскийя) стал муршидом Накшбандийского тариката в Дагестане. Самым лучшим его мюридом и его правой рукой был Джамалуддин Гази-Кумухи. В 1830 г. он выступил перед собранием представителей духовенства Дагестана в Унцукуле, где призвал всех к продолжению газавата, и по его же указанию Имамом был избран Газимухаммад. Он выдал свою дочь замуж за Газимухаммада. После его гибели, Мухаммад Яраги способствовал избранию Имамом Гамзата из Гоцатля. А когда и Гамзат был убит, Имамом был избран Шамиль, и Яраги поддержал его.