Сколько догматов в православной церкви. Догматы, каноны и богословские мнения

Христианская догматика формулировалась и обобщалась в IV - VIII вв. на Вселенских соборах - съездах представителей христианских церквей всего мира, в процессе острой борьбы различных направлений в христианстве, богословских школ, при активном участии императорской власти, заинтересован­ной в церковном, а значит, и государственном единстве.

Первый Никейский собор сделал догматом божественное происхо­ждение Иисуса Христа (первая часть Символа веры). Первый Констан­тинопольский собор сформулировал вторую часть Символа веры, признав божественность Святого Духа. Эфесский собор сделал догматом определение Иисуса Христа как воплощенного Лого­са - Слова Божьего, а также узаконил почитание Девы Марии как Богоматери. На Халкедонском соборе церковь сделала дог­матом понимание Иисуса Христа как истинного Бога и истин­ного человека в одном лице. Догмат о Троице и Иисусе Христе как «единосущном» Отцу Сыне окончательно был оформлен на Втором Константинопольском соборе.

Третий Константинопольский со­бор в целях борьбы с ересями признал человеческую волю Хри­ста, а Второй Никейский собор, осудив как ересь иконоборцев, отри­цавших почитание икон, сделал обязательным культ икон.

Итог деятельности Вселенских соборов - Символ веры, в концентрированном виде содержащий всю христианскую дог­матику:

1. Верую в Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли.

2. Верую в Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, от Отца прежде всех веков, Света от Света, Бога Истинного от Бога Истинного рожденного, не сотворенного, Единосущного Отцу.

Верую в таинство воплощения и искупления Иисуса Христа.

Верую в страдание Иисуса Христа, распятого за нас при Понтии Пилате.

5. Верую в воскресение Иисуса Христа на третий день по Писанию.

Верую в вознесение Иисуса Христа на небо.

Верую во второе пришествие и Страшный суд.

Верую в Духа Святого, Господа, Животворящего, от Отца исходящего.

9. Верую в Единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь.

10. Исповедую крещение и оставление грехов.

11. Ожидаю грядущее воскресение мертвых.

12. Ожидаю жизнь вечную.

2.3. Священное Писание христианства

Священное Писание христиан - Библия (греч. книги), состоящая из Ветхого Завета и Нового Завета. Согласно христианскому учению, Священное Писание «богодухновенно», т.е. получено в результате божественного откровения, а его тексты - канонические (греч. закон), обязательные для верующих.

Ветхий Завет христиан - перевод иудейского Танаха. Для христиан он неотделим от более позднего Нового Завета, категорически отвергаемого иудаистами. В отличие от иудаистов, читающих Танах в оригинале, на древнееврейском, православные и католики почитают Ветхий Завет, восходящий к тексту Септуагинты (греч. перевод 70 толковников) - переводу Танаха с древнееврейского на древнегреческий, осуществленному в III-II вв. до н.э. Этот перевод содержит не только канонический иудейский Танах (39 книг), но и 11 неканонических книг, созданных евреями диаспоры в более позднюю эпоху, а также греческие добавления к каноническим текстам. У православных и католиков количество почитаемых книг и дополнений к ним незначительно отличается. Протестанты считают каноническим точный перевод Ветхого Завета с древнееврейского языка.

Новый Завет, состоящий их 27 книг, посвящен деятельности Христа и его ближайших соратников - апостолов (греч. посланник), поэтому и носит название Нового - в противоположность Ветхому, заключенному Богом только с иудеями. Апостолам и их ученикам приписывается авторство всех книг Нового Завета. В структуре Нового Завета можно выделить три части:

Между каноническими текстами Библии существуют некоторые противоречия, связанные с тем, что создавались они в разное время представителями различных течений в раннем христианстве. Принято считать, что древнейшая из книг Нового Завета - Апокалипсис; древнейшее из Евангелий - Евангелие от Марка.

Кроме канонических текстов сохранились и христианские апокрифы (греч. скрытый) - произведения, по тем или иным причинам отвергнутые официальной церковью, не включенные ею в канон. В результате археологических поисков обнаружены Евангелия от Петра, от Филиппа, от Фомы, Евангелие Истины, Апокалипсис Петра и другие апокрифы.

«Почему мои отношения с Богом должны регулировать какие-то непонятные догматы Церкви (и еще множество разных церковных правил и установлений)? Ведь эти отношения – мое глубоко личное дело. Зачем эти догматы и церковные правила вообще нужны?» Ответить на эти вопросы далеко не просто ввиду особенной сложности самого понятия «догмата».

Сразу заметим, что догматическое богословие – это тонкая и сложная наука, доступная пониманию узкого круга ученых-специалистов и требующая хорошей базовой подготовки – не только философско-богословской, но и филологической.

Кроме того, понятие «догма» или «догмат» в современном словоупотреблении получило очень характерную окраску. Набор ассоциаций, с которыми оно связано, обычно очень непривлекательный. Во-первых, это обязательно что-то косное, устаревшее, неподвижное, препятствующее всякому росту или развитию. Во-вторых, это что-то связанное с одиозной идеологией, отрицающей всякую свободу. Вспоминаются коммунистические газеты застойных лет, где «догматизм» стоит в одном ряду с «талмудизмом» или еще чем-то подобным, но в любом случае заведомо одиозным. Таким образом, само слово «догма» используется идеологическими противниками в качестве своеобразного ругательства, заменяющего разумные аргументы.

Поэтому, прежде чем говорить о догматах Церкви и о том, зачем они нужны, необходимо понять, что подобный привнесенный смысл не может иметь ничего общего с самим понятием, о котором пойдет речь. В Церкви Христовой по ее самоопределению не может быть ничего косного, ложного и мертвого, потому что, по словам Самого Христа, Он есть «путь и истина и жизнь» (Ин. 14. 16). Если мы замечаем в церковной жизни признаки чего-либо ложного и мертвого, то обычно оказывается, что эта «мертвость» привнесена или, правильнее сказать, постоянно привносится извне людьми. Она не принадлежит самой Церкви и рано или поздно обязательно со всей определенностью ею отторгается. К сожалению, нам самим куда проще осуждать свысока «неправильное и ложное», а не пытаться докопаться до истины, что всегда гораздо сложнее.

Открыв любой толстый учебник по догматике, вы увидите определение догмата, иногда очень тяжеловесное, в которое обязательно будут включены в той или иной форме следующие положения: «непререкаемая истина», «обязательная для всех верующих», «установленная и преподаваемая Церковью». Это определение предполагает неизменность догмата и, в некотором смысле, ограничение человеческой свободы. Весь вопрос в том, что под этой неизменностью и ограничением понимать. Если под неизменностью понимать неподвижность и косность, отсутствие всякого роста и развития, а под ограничением – запреты и подавление, то мы как раз и получим расхожее и предвзятое представление о церковных догматах.

Но Церковь вкладывает совсем другой смысл в это понятие. Неизменность обозначает не косность и неподвижность, она указывает на верность. Ограничение не всегда есть запрет и лишение, оно может быть и защитой. Здесь очень важны оттенки смысла, который мы вкладываем в слова. К примеру, неизменность в браке, выражающаяся в неумении меняться и прилаживаться друг к другу – это верный путь к потере близких отношений, напротив, неизменность, выражающаяся в настоящей, не формальной и не только внешней верности, – это признак настоящей любви.

Иногда кажется, что в нашем вечно меняющемся мире буквально все относительно: добро, любовь, правда. В противовес этому Церковь являет неизменный абсолют Любви, который можно сравнить с некой постоянной величиной – константой, позволяющей иметь неизменную точку отсчета в любой системе ценностей, порожденной относительным, изменчивым и лживым миром. Подобно тому, как в теории относительности постоянная величина – скорость света – остается неизменной в любой системе координат. И подобно тому, как, оставаясь неизменной, скорость света выражает не косность или невозможность движения, а, напротив, предельную скорость движения, так Божественная Любовь, оставаясь неизменной, означает недостижимый предел совершенства, к которому каждый человек может стремиться.

Могут меняться формы организации церковной жизни от государственных до подпольных и катакомбных, может изменяться форма богослужения и обрядов, могут исчезать одни большие поместные или национальные церкви и появляться другие, Церкви могут служить и святые люди, и самые недостойные, ее члены могут быть очень благочестивыми, высокодуховными и благородными – и самыми дикими и некультурными. Только сила Божественной Любви, которую Церковь являет, всегда остается неизменной. Именно потому она стоит вот уже две тысячи лет, и всегда будет стоять, что каждому приходящему к ней человеку она дает реальную возможность к этой Любви прикоснуться.

При чем же тут догматы? Эти «непререкаемые» и «неизменные» истины? Их неизменность прямо следует из совершенства и неизменности Божественной Любви. Даже человеческая любовь, если она настоящая, не терпит никакой лжи, никакого зла и греха, тем более совершенная Любовь, которая живет в Церкви, требует стремления к абсолютной Истине.

Что же это за Истина? Обладание абсолютной Истиной не означает всеведения Церкви. Это видно, например, из отношения Церкви к Священному Писанию – Библии. Она действительно непогрешима и абсолютно истинна только в том, что говорит о Боге и Его отношении к миру и человеку. Ни один христианин нисколько не смутится, если ему сказать, что заяц назван в Библии жвачным животным (Лев. 11:16) или что в ней есть ошибки исторического характера. Потому что Библия отражает тот уровень противоречивых научных представлений и исторической осведомленности, которыми обладали люди, написавшие ее книги. Чудо Священного Писания в другом, в том, как оно говорит о Боге. В этом все ее многочисленные авторы согласны и отражают то истинное знание, которое было им дано единственным, в подлинном смысле слова, Автором Библии – Богом. Так и догматы Церкви не могут регламентировать или ограничивать ни научное развитие, ни культуру, ни общественную жизнь, т. к. они говорят совсем о другом.

Церковь судит только о том, что касается отношений человека с Богом. Печально знаменитый Джордано Бруно, о котором до сих пор пишут в учебниках как о мученике науки, был плохим ученым и высказывал множество диких с точки зрения современной науки взглядов. Однако Католическая церковь осудила его не за это, а за антицерковное и неверное учение о Троице. Его сожжение – безусловно печальная страница истории западной цивилизации, тем более, что с точки зрения современной медицины он был, вероятно, не совсем здоров психически. Хотя этот пример взят из истории Католической церкви (для Православия подобное вовсе не характерно), факт остается фактом: Церковь не судит о том, что не связано с учением о Боге или отношениями Бога и человека. Тем не менее ее авторитет все время пытались и сейчас пытаются использовать (и иногда, как мы видим, небезуспешно) в политике, культуре и науке, чтобы отстоять свою человеческую, а не божественную, правоту. Поэтому очень важно уметь отличать истинный голос самой Церкви от тех многочисленных голосов, которые пытаются говорить от ее имени.

Таким образом, догматами в Церкви, которые действительно являются неизменными и абсолютными, называют только те истины, которые говорят о Боге или Его отношении к миру и человеку. Этот точный смысл понятия очень важен, иначе Церкви можно будет произвольно приписать самые невероятные представления.

Казалось бы, этим ответом можно ограничиться, но, напротив, как раз только теперь и возникает целый ряд непростых вопросов. Во-первых, когда речь идет о Божественной Любви и Абсолютной Истине, то каждому понятно, что только деятельное и дерзновенное стремление к их обретению делает жизнь человека осмысленной и прекрасной. Но вместе с тем совершенно непонятно, как это связано с обязательной верой (согласно определению в учебнике) в какие-то догматы, выраженные в тяжелых и малопонятных формулах. Во-вторых, совершенно непонятно, почему эти догматы так важны, что, например, из-за одного слова, даже одной буквы – «i», которой в греческом языке отличаются два слова: «единосущный» и «подобосущный», могли разгораться споры, приводившие в IV веке к катаклизмам в масштабах всей византийской империи. Наконец, зачем они? Неужели нельзя верить как-то по-своему? Каким образом получается, что догматическое учение Церкви, которое, как мы только что выяснили, не имеет отношения к «делам мирским», формирует совершенно определенную и непоколебимую позицию Церкви во многих жизненно важных вопросах семейной, общественной и государственной жизни?

На вопрос о том, почему догматы столь важны, что малейшие нюансы в вероучении могли вызывать ожесточенные споры, можно найти достаточно убедительные и многочисленные ответы в истории. За этими тонкими различиями всегда стоит принципиально разное видение мира, порождающее глубоко идущие последствия. Это верно по отношению к любому догмату. Так, например, догмат о сотворении мира Богом «из ничего» является принципиальным основанием христианского воззрения на мир как абсолютно прекрасное в своем замысле и призванное служить только добру творение Божие. Для христианина в окружающем мире или в телесной природе самого человека нет ничего нечистого, ничего самого по себе злого, потому что Бог зла не творил. Всякое безличное творение Божие или телесные способности и силы человека становятся добрыми или злыми, чистыми или нечистыми постольку, поскольку добр или зол человек – личность, которая ими управляет или владеет. Поэтому христианство всегда отвергало любые дуалистические представления о мире. Эта идея – сотворения мира Богом «из ничего» – стала одной из основополагающих идей, послуживших зарождению и развитию современной науки, в противовес оккультным герметическим – представлениям эпохи Возрождения. Действительно, только представление о мире как отражении творческого действия абсолютно совершенной Божественной Личности могло породить благоговейное и трепетное отношение к его изучению и твердую уверенность в наличии совершенных и неизменных законов его бытия, данных Богом. Страшно представить, какие формы могло бы принять развитие современной науки и культуры, если бы в ней возобладали дуалистические и гностические представления о мире. По существу, их просто не могло бы быть.

Однако это еще не дает ответа на вопрос о том, зачем же эти догматы нужны не как набор философских идей, а как правила, регулирующие личные отношения человека с Богом. Есть одна аналогия, конечно, очень несовершенная, – это правила приличия или хорошего тона. Замечательно, что наше «адогматичное» время, т. е. время отрицания всякой традиции и авторитета, одновременно стало и временем очень «неприличным» или временем торжества «дурного тона». Хорошо воспитанные и приличные люди во все времена составляли не слишком многочисленную культурную элиту, но наше время в этом отношении все-таки особенное. Дело, конечно, не в количественном соотношении приличных людей и хамов, вряд ли вообще его можно оценить. Принципиальное отличие и печальная новизна нашего времени в том, что это «неприличие» настойчиво стремится стать нормой. Достаточно вспомнить, как совсем недавно министр культуры всерьез публично обсуждал проблему употребления ненормативной лексики.
Смысл всех правил приличия, которые отражают многовековой опыт человеческих отношений, остается одним и тем же. Они всегда имеют характер ограничений, но их смысл не в том, чтобы мешать отношениям между людьми или быть преградой между ними. Напротив, правила приличия призваны эти отношения оберегать и направлять их развитие по тому пути, который ведет к настоящему глубокому и искреннему общению. Единственное, что они стремятся ограничить – это извращение, опустошение отношений между людьми.

Догматы тоже указывают на определенные личные отношения, только не между людьми, а между Богом и человеком. В этом смысле они по своему значению в чем-то могут быть похожи на правила приличия. А именно в том, что они позволяют человеку таким образом искать своих личных отношений с Богом, чтобы эти отношения были благодатными. Если правила приличия – это накопленный человечеством опыт, позволяющий людям обретать и находить друг друга, то догматы – это данное Богом Откровение о том, как Его обрести в своем сердце, или, по словам апостола Павла, увидеть «лицом к лицу» (1Кор. 13:12). Догматы, как правила приличия в отношениях между людьми, позволяют избежать извращений и ошибок в отношениях с Богом. Как пренебрежение правилами приличия означает некое «снижение тона», примитивизацию, поверхностные и неполноценные отношения между людьми, так же и ересь, т. е. искажение догматического учения Церкви, ведет к примитивизации и неполноценности духовной жизни человека. Т.е. теряется путь к Богу.

Догматическое учение Церкви можно сравнить со сложной и подробной картой, которую в течение многих веков составляют поколения подвижников, богословов и ученых для того, чтобы каждый человек мог найти на ней свой путь к Богу. Догматы Церкви это не преграды или границы, препятствующие свободному стремлению к Абсолютной Истине, а верстовые столбы или указатели, которые отмечают верное направление к ней. Однако это вовсе не значит, что настоящим христианином может быть только ученый-богослов, подобно тому, как для того, чтобы попасть из Москвы в Петербург, необязательно быть инженером или картографом. Любому человеку чтобы добраться до другого города,
достаточно узнать, как и по какой дороге доехать. Так же точно и настоящий христианин это не обязательно ученый-богослов, но это тот, кто сумел найти свой путь к Богу и рискнул отправиться в это трудное путешествие.

Но для этого тоже нужно, чтобы этот путь к Богу кто-то показал.

Провести и указать этот путь – задача святых, ученых-богословов и священников, не для каждого предназначенная и посильная. Напротив, стремление узнать и найти в Церкви свой путь к полноте жизни, истины и любви и набраться решимости, для того чтобы вступить на него, может наполнить жизнь любого человека вечным и неисчерпаемым смыслом.

* Религиозно-философское течение поздней античности, получило наименование от имени мифического образа Гермеса Трисмегиста. В XV – XVI вв. в Западной Европе герметические тексты, имеющие выраженный синкретический, по существу, языческий характер, пользовались огромным авторитетом.

Антон КАРТАШЕВ, профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии, доктор истории Церкви, последний обер-прокурор Синода (1917 год) : “Догматы вечны и неисчерпаемы. Этапы их раскрытия в сознании и истории Церкви, определения Вселенских Соборов не есть могильные плиты, приваленные к дверям запечатанного гроба навеки закристаллизованной и окаменелой истины.
Наоборот, это верстовые столбы, на которых начертаны руководящие безошибочные указания, куда и как уверенно и безопасно должна идти живая христианская мысль”.

Справка «Фомы»

Внешне догматы могут выражаться не только в словесных формулировках или священных изображениях (иконах), но и в жестах. Например, творя крестное знамение, православные христиане складывают пальцы так, что этим они выражают свою веру в два важнейших догмата Церкви. Сложенные вместе большой, указательный и средний пальцы символизируют веру в Триединого Бога: Отца, Сына и Святого духа.
Прижатые к ладони мизинец и безымянный палец указывают на то, что христианин верит, что в личности Иисуса Христа неслитно, нераздельно, неизменно и неразлучно соединились две при роды – Божественная и человеческая.
Старообрядцы наоборот, крестятся двумя пальцами, и этим они тоже выражают веру во Христа как Богочеловека, а три пальца, прижатые к ладони, символизируют исповедание ими Триединого Бога.
Сама форма сложения пальцев во время крестного знамения Православной Церковью никогда не догматизировалась. Попытка сделать это на Стоглавом Соборе 1551 года впоследствии была признана Церковью ошибочной.

Справка «Фомы»

Догматы в Церкви существовали всегда, но можно сказать, что люди, неверно понявшие и истолковавшие Евангелие, вынудили Церковь дать точную словесную формулировку тому, во что христиане верили с момента ее возникновения.
В римских катакомбах, где, скрываясь от языческой власти, совершали богослужения христиане I – II вв., очень часто встречается изображение рыбы.
Это символическое, визуальное изображение догмата о том, что Иисус Христос – это Бог.
Греческое слово Ichthus (рыба) содержит пять букв, которые являются первыми буквами пяти слов, относящихся непосредственно ко Христу и Его миссии: lesous Christos Theou Uios Soter, то есть Иисус Христос, Божий Сын, Спаситель.
Получается, в изображении рыбы сосредоточена древнейшая формула Символа Веры, сосредоточенная в одном слове.

ДОГМАТЫ ХРИСТИАНСТВА

…Теперь ведь видим мы

как бы посредством зеркала,

в загадке.

К Коринфянам 1, гл.13

"ДОГМА" - ныне ругательное слово, знак непререкаемости раз навсегда произнесенных авторитетных суждений, символ мертвенности духа, идеологического упрямства, насилия над свободною мыслью… Увы! Это слово - церковного происхождения; и еще совсем недавно имел место позорный факт догматического насилия - запрещение трудов покойного о. Пьера Тейяр де Шардена во имя католической догмы о библейском Адаме.

Для правильного взгляда на дело нужно возвратиться к истинному. первоначальному значению слова. По греческому словарю "ДОГМА" (во множественном числе "ДОГМАТЫ") - это "мнение", "постановление", "решение". В церковной истории ДОГМАТЫ - это решения, постановления соборов по вопросам учения веры. Постановления эти были вызваны появлением "ересей" - ложных учений, претендовавших на всеобщее признание, ставших предметом споров и разделений. Те, кто близко изучал историю соборов, говорят об отнюдь не вдохновляющих явлениях: засилье императорской власти, добивавшейся принудительного единства государственной религии; придворные интриги, личные ссоры; фанатические преследования инакомыслящих с обеих сторон… Вот живое и очень авторитетное свидетельство:

"…Сказать правду, я решился вообще избегать всякого собрания епископов. Я никогда не видел ни одного такого примера, когда бы собор делал какое?либо добро, или не делал больше вреда, чем добра. Распря и честолюбие господствуют в них (не думай, что я выражаюсь слишком резко) до невероятной степени" (святитель Григорий Богослов, Письмо). Но при всех исторических грехах и злоупотреблениях авторитет некоторых соборов стал впоследствии общепризнанным и их назвали "вселенскими. У древней "неразделенной" Церкви было всего С Е М Ь таких общепризнанных, вселенских соборов. Их постановления по вопросам вероучения и суть ДОГМАТЫ нашего Восточного христианства. Итак, должно устранить сначала важное недоразумение: догматы - это не "мистические факты", как иногда превыспренне о них выражаются; ДОГМАТЫ - НЕ ФАКТЫ, А СЛОВА, постановления соборов по поводу ересей. Не было бы ересей - не было бы и догматов.

После так называемого "разделения церквей" на Западе продолжалось составление догматов. Католики и протестанты обличали друг друга и выносили пространные изложения веры, обязательные в отдельности для всех католиков и для всех протестантов. У католиков это догматическое творчество вылилось в детальную систему вероучений. В прошлом столетии католики приняли догмат о том, что Папа и без собора может единолично выносить решения по вопросам веры. Совсем недавно Папа Пий XII воспользовался этим правом и составил новый догмат о телесном Вознесении Божией Матери… Не считаю нужным рассматривать эти позднейшие католические и протестантские догматы: ясно, что они не имеют общехристианского значения. Другое дело - догматы древней "не–разделенной" Церкви: их признают и католики, а в общем?то, я полагаю, и все христиане. Эти ДОГМАТЫ и буду вспоминать по порядку.

Первый догмат христианства был принят на соборе 325 года против ереси арианства. Догмат изложен в древней форме "Символа" - исповедания веры, которое читалось при так называемом "оглашении", приготовлении к принятию таинства святого Крещения:

во единаго БОГА

Вседержителя,

Творца небу и земли,

видимым же всем и невидимым.

"То такое Бог в действительности, это всегда будет сокрыто от нас, и высшее знание, какое мы можем иметь о БОГЕ в этой жизни - это то, что Он несравненно выше всякого представления, которое мы можем когда?либо образовать о Ем" (св. Фома Аквинский, "Об истине"). Известно. что в конце земной жизни великий схоластик перестал заниматься схоластикой:

"… Его друг Реджинальд просил его вернуться к книгам и включиться в споры. Тогда св. Фома сказал с удивительным волнением: "Я не могу больше писать". Реджинальд не отошел, и св. Фома ответил с еще большей силой: "я не могу писать. Я видел вещи, перед которыми все мои писания - как солома" (Г, Честертон, "Св. Фома Аквинат"). К сожалению, у меня нет цитат на эту тему из творений великих мистиков Восточного христианства. Вот только один отрывок - свидетельство преподобного Симеона Нового Богослова (XI в.). "БОГ столько познается нами, сколько может кто увидеть безбрежного моря, стоя на краю его ночью с малою в руках зажженной свечею. Много ли, думаешь ты, увидит он из всего безбрежного моря? Конечно, малость некую или почти ничего. При всем том, он хорошо видит воду ту и знает, что пред ним море, что море то безбрежно и что он не может его все обнять взором своим. Так обстоит дело и в отношении нашего Богопознания" (цит. из "Журнала Московской Патриархии", 1958, № 1, стр.57).

БОЖЕСТВО сверхразумно и построить "понятие" БОГ невозможно. Древний Символ и не ставил такой задачи. Его исповедание очень кратко. В слове "БОГ" мы воспринимаем прежде всего самое главное - нашу религиозную интуицию Божественной Святости. "Во единаго" - вероятно, тогда это было направлено против языческого многобожия. Ныне мы уже забыли о политеизме и можем подразумевать здесь нашу веру в Бога, единого для всех религий на земле и для всех миров в Космосе. "Отца" - конечно, Отца Господа нашего Иисуса Христа; но чрез Него - и нашего Отца Небесного. Ибо Он "предопределил усыновить нас Себе чрез Иисуса Христа" (к Ефесянам, гл.1). " Отец" - в этом слове христианин, остро сознающий полнейшее свое недостоинство, слышит символ "отеческой", требовательной, строгой любви.

"Вседержителя" - символ, которому, кажется, наиболее соответствует апостольское слово: "Ибо мы ИМ живем и движемся и существуем" (Деяния, гл.17). Символ "Творца", возможно, имеет полемическую направленность против гностических ересей, считавших сотворение столь несовершенного мира делом злого начала. Выше было сказано, что и сегодня открыта эта проблема. Творец всего, Вседержитель - как мог ОН допустить самое возникновение зла и такие страдания в Своем мире? Тайна эта непостижима, мы принимаем ее с верой - с ДОВЕРИЕМ к нашему БОГУ.

В символе "Творца" не заключается, конечно, никакого понятия о "способе" сотворения мира. Естественные науки и первые страницы Библии говорят о природной Эволюции. Можно было бы даже и не спорить с догмой материализма о вечности и пространственной бесконечности физического мира - то есть, в сущности, о принципиальной его непостижимости. Ибо такой таинственный Космос и соответствовал бы величию БОГА, творящего время и вечность. Но слышно, что новейшая физика прямо говорит о временной и пространственной конечности физического мироздания.

"Небо", "невидимое" - эти символы напоминают нам о нематериальных планах бытия. " Посему мы не унываем, но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется. Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, а на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно" (к Коринфянам II, гл.4). Мы "смотрим" на невидимое - НАДЕЕМСЯ на невидимое. Можно по–разному думать относительно "учений" об иерархии Небесных Сил бесплотных. Присутствие же Ангела–хранителя есть личный духовный опыт многих христиан.

"Земля", "видимое" представлялись авторам Символа довольно уютным. Сегодня мы знаем, что наша планета - только пылиночка в невообразимой огромности Космоса, среди миллиардов миллиардов солнц… Но вот выходит, что эта пылиночка по своей ДУХОВНОЙ значительности представляет собою центр мироздания. Впрочем, с какою?то степенью вероятности можно думать и так, что физический Космос - не мертвая пустыня, что нас окружают, быть может, другие населенные миры… Мы должны быть духовно готовы встретить и такую возможность. Для этого нам нужно будет расширить представление о ЧЕЛОВЕКЕ. Если не ошибаюсь, по–гречески АН–ТРОПОС (человек) означает: ВВЕРХ–ОБРАЩЕННЫЙ. Человек, как высшее духовно–телесное существо, может обитать и на других планетах, возможно - даже и в другой телесной форме, ничего от этого не изменилось бы, Ибо Вечный, Небесный Человек пребывает одесную Бога, Отца.

Затем - главное содержание догмата:

… И во единаго Господа

Иисуса Христа

Сына Божия единороднаго,

прежде всех век.

Света от света,

Бога истинна от Бога истинна,

рожденна, не сотворенна,

единосущна Отцу,

Им же вся быша.

Нас ради, человеков,

и нашего ради спасения

сшедшаго с небес

и воплотившагося

от Духа Свята и Марии Девы

и вочеловечшася.

Распятаго же за нас

при Понтийском Пилате,

и страдавша, и погребенна.

И воскресшаго в третий день по Писаниям,

И восшедшаго на небеса,

И седяща одесную Отца.

И паки грядущаго

Со славою

судити живым и мертвым,

Его же царствию не будет конца.

В первой редакции догмата были еще и такие слова (цит. из "Истории древней Церкви" аббата Л. Дюшен, т.II, 1914, стр.101):

"Что же касается тех, которые говорят: Было время, когда Его не было; Его не было прежде, чем Он родился; Он был создан из ничего или из другой ипостаси или сущности; Сын Божий - существо сотворенное, изменяемое, преложимое, - то на них кафолическая (вселенская) Церковь произносит анафему (отлучение)."

Есть ПРАВДА христианского религиозного опыта - абсолютная Божественность Христа. Эту правду мы переживаем с народом в храме, когда поем Символ веры. Эту правду защищает от НЕПРАВДЫ, от ереси первый догмат христианства. Практическая цель достигнута - ересь отвергнута в выражениях, не допускающих перетолкований.

Но обращаясь к положительному истолкованию текста догмата, мы видим его откровенную противоречивость. "Веруем во единаго Бога", но вслед за этим исповедуем веру во Христа - "Бога истинна от Бога истинна"… ДВА БОГА? За этой словесной противоречивостью подразумевалось ФИЛОСОФСКОЕ учение о предвечном "Логосе" и о различении в Боге "единой сущности" и трех "ипостасей" или "лиц". К концу IУ века, когда выяснилось всеобщее, "вселенское" признание догмата,

"Церковь уже нашла те формулы, в каких впредь стало выражаться ее воззрение на отношение понятий об единстве Божества и о Божественности Иисуса Христа. Божество, явленное в Иисусе Христе, совершенно тождественно с тем единым Богом, Которого исповедует христианство; Божественность Христа отличается от Него, впрочем, одной, конечно, непостижимой особенностью, которая в Новом Завете, которым руководствуется Церковь, выражается по подобию отношений между отчеством и сыновством. Отсюда вытекает различие в лицах, как говорили на Западе, или в ипостасях, как выражались на Востоке. К двум ипостасям, или Лицам, Отцу и Сыну, присоединяется таким же путем различения третья ипостась или лицо - Святый Дух. Так сложилась богословская Троица - так было формулировано на философском языке того времени христианское предание, формулировано настолько ясно, насколько оказывается возможным выразить подобную тайну". (аббат Л. Дюшен, цит. соч., стр.399). Однако для простого человека (сужу по себе) философское понимание Троичности совершенно недопустимо, и это может привести к величайшему унынию. Где же евангельская простота, почему так усложнилась христианская вера? Зачем в духовной христианской жизни эти мучительные УМСТВЕННЫЕ усилия? Усилия бесплодные - ничего из них не получается, возникают какие?то дикие представления некоей "симметрической модели" Бога, как Существа с тремя лицами… Что думать нам о всем этом?

Здесь снова выручает меня христианская философия Н. А. Бердяева:

"… Божество постигается не в категориях разума, а в отношениях духовной жизни. Троичность Божества совершенно недоступна для рационального мышления, для логического понятия. Разум не может выработать никакого логического понятия о троичности Божества/. Разум, не просветленный верой, естественно стремится к монизму или дуализму, и его беспокоит и даже возмущает мифологичность христианской Троичности, он готов увидеть в ней политеизм. Христианская Божественная Троичность есть мифологема. О Троичности возможен лишь миф и символ, но не понятие. Но этот миф и этот символ отображает и изображает не мои религиозные чувства и переживания, как думают новейшие символисты субъективно–идеалистического типа, а самую глубину бытия, глубочайшие тайны сущей жизни. Лишь в Троичном Божестве есть внутренняя жизнь, ускользающая от понятий. Так же невозможно составить себе никакого понятия о Богочеловеческой природе Христа"… ("Философия свободного духа", ч.1, подчеркнуто мною). Итак, сам философ отказывается от рационального объяснения первого догмата христианства. И уже для всех должно быть ясно, что никакая рационализация невозможна по отношению к самому главному в догмате - к тайне Личности Иисуса Христа. Сначала в Символе веры речь идет о "до–человеческом" бытии Сына Божия (хотя самое это понятие "Сын" есть понятие человеческое). Затем - "и вочеловечшася"; в латинском тексте Символа - "и стал человеком"… Здесь выступает основное "иконописное" противоречие, уже отмеченное выше в главе о Евангелиях. Если Христос на земле сохраняет ЛИЧНОЕ ЕДИНСТВО с предвечным Сыном Божиим - все ПОМНИТ, все ЗНАЕТ, - то тогда все Его человеческие переживания и страдания оказываются иллюзорны… Наиболее реалистично было бы воображать Христа на земле как Человека, Который "забыл" о Своей предвечности, у Которого осталась только могучая интуиция Божия Сыновства. Только так исполнились бы слова Символа: "и стал Человеком". Но это противоречило бы не только евангельским иконам, но и самому же Символу веры, ибо так нарушилось бы ЛИЧНОЕ ЕДИНСТВО предвечного Сына Божия и Человека Иисуса… Тайна Личности Христа сверхразумна.

Ниже приводятся выписки из творений Философа, относящиеся к теме Божественной человечности. Из "Самопознания":

"… Мое религиозно–философское миросозерцание может быть, конечно, истолковано, как углубленный гуманизм, как утверждение превечной человечности в Боге. Человечность присуща второй Ипостаси Святыя Троицы, в этом реальное зерно догмата. Человек есть существо метафизическое. Этого моего убеждения не может пошатнуть низость эмпирического человека. Мне свойствен пафос человечности. Хотя я убежден и убеждаюсь все более и более, что человеку мало свойственна человечность. Я теперь часто повторяю: "Бог человечен, человек же бесчеловечен". Вера в человека, в человечность есть вера в Бога и она требует иллюзий относительно человека"…

Из "Экзистенциальной диалектики Божественного и человеческого":

"Тема Богочеловечества - основная тема христианства. Я бы предпочел сказать не Богочеловечество - выражение, излюбленное Вл. Соловьевым - а Богочеловечность. Христианство антропоцентрично. Оно возвещает освобождение человека от власти космических сил и духов. Оно предполагает веру не только в Бога, но и в человека, и этим отличается от отвлеченного монотеизма, иудаизма и ислама, от браманизма. Нужно решительно сказать, что христианство не есть религия монистическая и монархическая, это религия Богочеловеческая и Тринитарная. Но жизненная диалектика между Божеством и человечеством так сложна была, что человеческое было часто унижено в истории христианства. В исторической судьбе Богочеловечности то Божественное поглощало человеческое, то человеческое поглощало Божественное. Самый догмат о Богочеловечестве Иисуса Христа выражал тайну Богочеловечности, соединения двух природ без смешения и тождества. То было символическое выражение тайны. Но монархическая и монистическая тенденция всегда существовала в христианской истории и иногда преобладала.

В моей старой книге "Смысл творчества" я говорил, что христологическому догмату должна соответствовать новая антропология - христология человека. Но лишь в грядущем она может вполне раскрыться. Настоящей христианской антропологии еще не было. В патристике более всех к ней приблизился св. Григорий Нисский, наиболее философ из учителей Церкви, он пытался поднять достоинство человека. Но за ним мало следовали. Только христианство учит, что Бог стал человеком. Пропасть между Богом и человеком должна быть преодолена. Раскрывается человечность Бога, не только Божественное в человеке, но и человеческое в Боге. Если до конца продумать человечность Христа, то нужно признать, что Второе Лицо Святыя Троицы есть Предвечный Человек. И тайна эта совсем не означает допущения тождества между Богом и человеком, что было бы равносильно рациональному отрицанию тайны.

В первые века христианства, когда велись догматические споры и вырабатывались догматические формулы, в которых хотели выразить в символах события духовного мира, разворачивалась сложная диалектика об отношении Божественного и человеческого. И возникновение ересей и обличение ересей с этой темой связаны. Арианство, монофизитство, несторианство, монофелитство - все это ереси о Богочеловечности. Споры были приурочены к проблеме христологической, т. е. отношения двух природ во Христе. Но самая проблема шире и глубже, она затрагивает отношение между Божественным и человеческим вообще. Пусть проблема христологическая была разрешена уже в первые века и была найдена формула соотношения Божественного и человеческого во Христе, по ту сторону монизма и дуализма. Но в нашу мировую эпоху - говоря об эпохе Духа - вопрос становится иначе, ибо становится с небывалой остротой вопрос о человеке, которого в такой форме еще не знала патристическая эпоха, и меняется само Богосознание в зависимости от изменений сознания человека.

Новая душа познала свободу - искания и соблазны свободы и рабство от свободы - в такой остроте, в такой глубине, каких не знали прежние христианские души. Душа человека не улучшилась, но очень усложнилась и развернулась, и этому соответствует другое сознание.

Человек стал менее цельным, более раздвоенным и новые тревожные вопросы стали перед ним. Катехизисы не отвечают на эти вопросы. В мировой культуре, в литературе и философии явились люди профетического типа, таковы Достоевский, Киргегард, Ницше, Вл. Соловьев, Л. Блуа и другие. Отцы и учители Церкви, богословы–схоластики не могут ответить на поставленные ими темы. профетический огонь всегда был возрождающей силой в окоченевшей, охлажденной духовной жизни. Другой же возрождающей силой была мистика.

Для темы об отношении Божественного и человеческого мистика очень сложна. Некоторого типа мистики имеют уклон к монизму, к признанию одной природы, к угашению человеческой природы в Божестве. Таков всякий квиетеизм. Для диалектики Богочеловечности интересен янсенизм. Классический образ мистического монизма мы встречаем в религиозной философии Индии. Такова и религиозная философия Шанкары, для которого наша душа - Браман, Единое, - противополагается всякому происхождению и становлению. Самый замечательный из современных философов Индии Оробиндо учит, что нужно отказаться от идеи, что мы авторы наших действий, - через личность действует универсальное. Безличность есть условие соединения с Божеством, необходимо достигнуть безличия и безразличия. Душа есть частица Божества.

Мистику часто обвиняют в уклоне к пантеизму и этим часто злоупотребляют. Это связано с непониманием языка мистики. Но необходимо сказать, что когда пантеизм действительно есть, то он есть не столь ересь о Боге, сколько ересь о человеке, умаление роли человеческой свободы и человеческого творчества. Судьба европейского гуманизма, его внутренняя драма, ставит совершенно новую религиозную тему. Это и есть тема о Бого–человечности"…

Еще выписка - оттуда же:

"…Не может сохраниться статическое понимание Бога. Именно христианский Бог, Бог религии распятой Правды, может быть понят лишь динамически. В Боге есть в вечности совершающийся динамический процесс. Это не должно понимать так, что Бог зависит от мира и происходящего в мире процесса, но так, что происходящий в мире процесс внутренне связан с происходящим в вечности, а не во времени, с процессом в Боге, т. е. с Божественной драмой. И только потому происходящее с миром и человеком получает высший смысл. Мир и человек, которые ни для чего не нужны были бы Богу, были бы случайностью и тем самым лишались бы всякого смысла. Мы должны дерзновенно признать нужду Бога в человеке и эта нужда совсем не ограничивает Бога, ограничивала бы и унижала Его каменная неподвижность и самодовольство. В Боге есть тоска по любимом и это дает высший смысл любимому. Вера в Бога есть вера в высшую Правду, возвышающуюся над неправдой мира. Но Правда эта требует творческого соучастия человека и мира, она Бого–человечна, в ней действует идеальная человечность"…

"…Подлинная человечность есть Богоподобное Божественное в человеке. Божественное в человеке не есть " сверхестественное" и не есть специальный акт благодати, а есть духовное в нем начало, как особая реальность. В этом парадокс отношений между человеческим и Божественным. Для того, чтобы походить вполне на человека, нужно походить на Бога. Для того, чтобы иметь образ человеческий, нужно иметь образ Божий. Человек сам по себе очень мало человечен, он даже бесчеловечен. Человечен не человек, а Бог. Это Бог требует от человека человечности, человек же не очень требует. Совершенно так же это Бог требует, чтобы человек был свободен, а не сам человек. Сам человек любит рабство и легко мирится с рабством. Свобода есть не право человека, а обязанность человека перед Богом. То же нужно сказать и о человечности. Реализуя в себе образ Божий, человек реализует в себе образ человеческий, и реализуя в себе образ человеческий, он реализует в себе образ Божий. В этом тайна Бого–человечности, величайшая тайна человеческой жизни. Человечность и есть Бого–человечность".

Философ рассуждает об отношении "между Божественным и человеческим вообще", но не прикасается к личной тайне Иисуса Христа. Ниже - еще некоторые замечания к тексту первого догмата христианства.

"Нашего ради спасения"… Что такое СПАСЕНИЕ? Катехизис объяснил это в рассудочно–отрицательном смысле: спасение - от чего. Спасение от последствий грехопадения Адама и Евы в земном раю - спасение "от греха, проклятия и смерти". Но мы знаем, что не было земного рая, что проклятие взаимного поедания, борьба за существование, страдания, смерть были уже на земле еще до появления человека. И мы видим, что и после Явления Христа ничего в этом смысле на земле не изменилось: все живое страдает, мы грешны, мы рождаемся в муках и мы умираем… Возврата к земному раю не совершилось. Да об этом и нет ни слова в Евангелиях Истинная идея СПАСЕНИЯ имеет положительный, таинственный смысл. Святитель Иоанн Златоуст где?то говорил: "с Адамом мы потеряли рай, со Христом - приобрели небо"… СПАСЕНИЕ ЕСТЬ ПРИОБЩЕНИЕ К БОЖЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ. "Любовь Божия к нам открылась в том, что Бог послал в мир Единародного сына Своего, чтобы мы получили жизнь через Него" (1 послание Иоанна, гл.4). Другой апостол писал, что в Христе нам дарованы великие и драгоценные обетования, дабы мы через них "соделались причастниками Божественного естества" (1 послание Петра, гл.1). Как это будет, как это совершается? Мы не знаем. "Возлюбленные! Мы теперь дети Божии, ноеще не открылось, что будем; знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть" (1 послание Иоанна, гл.3). СПАСЕНИЕ - ТАЙНА, о которой святые учители удивительно согласно выражались в том смысле, что "вочеловечение Бога" имеет целью "обожение человека"…

Вот последнее в этой преемственности свидетельство преподобного Симеона Нового Богослова:

"…Какая цель воплощенного домостроительства Бога Слова, которая во всем Божественном Писании проповедуется, но которой мы, читая сие Писание, не знаем? Не другая какая, как та, чтоб приобщившись тому, что наше. соделать нас причастными тому, что есть Его. Сын Божий для того соделался Сыном Человеческим, чтобы нас, человеков, соделать сынами Божими, возводя род наш по благодати в то, что Сам Он есть по естеству, рождая нас свыше благодатию Святаго Духа, и тотчас вводя нас в Царство Небесное, или, лучше сказать, даруя нам иметь сие Небесное Царство внутрь нас (Лк. XУII, 21), чтоб мы, не надеждою только внити в него питались, но уже в обладание им быв введены, взывали: "жизнь наша сокрыта со Христом в Боге" (Кол. III,3)…

Так писали святые учители, для которых СПАСЕНИЕ уже "предначиналось" в их особенно просветленной духовной жизни. СПАСЕНИЕ не вмещается в здешнем существовании, оно есть чаяние будущего века, нашей судьбы в таинственной Вечности. Мы можем только предчувствовать СПАСЕНИЕ в редчайшие моменты духовного подъема, в молитвах и таинствах Церкви, а также и в таинствах практической жизни, - когда среди нас изобразится Христос.

"И Марии Девы"… Благодарение Богу - я благополучно переболел уже тему Приснодевства, она представляется мне несущественной. Для многих христиан это - неприкосновенная Святыня. Но я могу вполне понять и других, которые, напротив, очень смущаются, прямо соблазняются аналогиями в языческих мифах и полагают, что нельзя ставить веру в биологическое чудо непременным условием христианства. Действительно, это - трудное и, кажется, лишнее препятствие на пути веры для современного человека. Ссылаясь на домысел преп. Иоанна Дамаскина, наш Катехизис утверждает, что рождение Христа совершилось еще и "безболезненно"… Откуда им это известно? В стремлении возвеличить Божию Матерь освобождают Ее от материнских страданий! Бывшие семинаристы вспоминают об одном блаженном ректоре, который совсем недавно учил о безболезненном рождении Христа: "как ветром принесло"… С этим согласились бы и древние еретики–докеты (от греческого "казаться"), которые учили о не–реальной, призрачной, "кажущейся" телесности Христа. Кстати. именно против этой ереси и направлены слова Символа: "и страдавша, и погребенна". Христос страдал и умер, как мы; ничего ужасного, если бы Он и родился во всем, как мы. Блаженный Иероним писал о Рождестве Христовом:

"…Прибавь, если угодно, и другие естественные неприятности, - чрево, раздувающееся в течение девяти месяцев, тошноты, роды, кровь, пеленки. Представь и самого Младенца, завернутого в обыкновенный покров перепонок. Присоедини жесткие ясли, плач Младенца, обрезание в восьмой день, время очищения, чтобы показать Его нечистым. Не краснеем, не молчим. Насколько униженнее то, что он претерпел для меня, настолько более я обязан Ему. И все выставивши, ты не представишь ничего, позорнее Креста"…

("О приснодевстве Марии"). Итак, полная естественность рождения отнюдь не препятствует нашему почитанию Матери и Ребенка. Это принципиальное положение сегодня можно расширить. Б. Пастернак в своем романе написал: "каждое зачатие непорочно" - потому что с него начинается священное служение Материнства… Есть люди, которые думают иначе - что всякое зачатие ПОРОЧНО, потому что связано с удовлетворением телесного желания, а это - ГРЕХ. Так ли? Тогда ведь и всякое вкушение пищи, и утоление жажды, и даже самое дыхание наше - все это ГРЕХ? Да, все телесное греховно: так учили древние ереси и "уклоны" христианства, которые тайно живут в нем и сегодня. Но ведь есть церковное ТАИНСТВО бракосочетания. Есть величайшая тайна жизни - тайна пола, и есть в ней возможности как очень злого и грешного, так и очень доброго и даже священного содержания. И разве то благоговение, который каждый испытывает перед священной памятью СВОЕЙ МАТЕРИ, - разве оно оскорбляет хоть сколько?нибудь от соображения, что наше рождение совершилось не сверхестественно? Смотря отсюда на тему Приснодевства, можно уверенно заключить, что она не имеет существенного, принципиального значения в исповедании христианства. Тот, кто смущается - пусть отнесет это к общей проблеме "иконописности" наших Евангелий. Ничто это не может воспрепятствовать нашему свободному почитанию Матери Иисуса Христа.

Я не способен достойно высказаться о таинстве Материнства, о святости материнской любви: воистину, в ней есть нечто Божественное. Христос говорил о Своей будущей Голгофе: "час Мой" (по Иоанну, гл.2,7,8,12,17); а о беременности и родах женщин сказал: " ЧАС ЕЕ ". "Женщина, когда рожает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; когда же родит младенца, то уже не помнит той скорби - от радости, потому что родился человек в мир"… (по Иоанну, гл.16). Но в страданиях и радости рождения только начинается служение Материнства. Мы почитаем Матерь Божию как "УВЕНЧАНИЕ ВСЕХ МАТЕРЕЙ "; это - выражение Данте:

…И вижу храм, и в нем людей стеченье.

И входит в храм Жена и, как венец

Всех матерей, вещает кротко: "Чадо!

Что сделал с нами Ты? Вот Твой отец

И Я - с великой скорбию средь града

Тебя искали"…

(Божественная Комедия", Чистилище, XV, соответствует Евангелию по Луке, гл.2). Сохранились и другие евангельские свидетельства, что это было совсем не идиллическое, а трагическое Материнство (по Матфею, гл.12, по Марку, гл.3, по Луке, гл.8, гл.11). Еще до Голгофы стало сбываться пророчество: "А Тебе Самой оружие пройдет душу" (по Луке, гл.2). Церковная поэзия правдиво изображает, как Мать страдала и умирала с Сыном на Кресте. "Увы Мне! Увы Мне, Чадо Мое! Увы Мне, Свете Мой и утроба Моя возлюбленная"… "Свет Мой и радость Моя во гроб зайде: не оставлю Его единого, здесь же умру и спогребуся Ему"… Зато и в торжестве Воскресения - Матери отводится первое место: "Ликуй ныне и веселися, Сионе, Ты же, Чистая, красися, Богородице, о восстании Рождества Твоего". Так перевели смиренные переводчики греческое: о восстании РодимогоТвоего, Ребенка Твоего… Богоматерь - не только личный, Она - космический Образ. В Ее Лице все матери и вся "Материя", все Человечество и вся Тварь рождают Христа. "О Тебе радуется, Богодатная, всякая тварь"… У Достоевского:

"… А тем временем и шепни мне, из церкви выходя, одна наша старица, на покаянии у нас жила за пророчество: "Богородица что есть, как мнишь? "Великая Мать, - отвечаю. - Упование рода человеческого". - "Так, говорит, Богородица - великая мать Сыра Земля есть, и великая в том для человека заключается радость. И всякая тоска земная и всякая слеза земная - радость нам есть; а как напоишь слезами своими под собой землю на пол–аршина в глубину, то тотчас же о всем и возрадуешься"…

("Бесы", речь Хромоножки). Не могу объяснить себе волнения, с которым всякий раз вспоминаю эти удивительные стихи:

"Земля–Владычица! К тебе чело склонил я,

И сквозб покров благоуханный Твой

Родного сердца пламень ощутил я,

Услышал трепет жизни мировой".

(Владимир Соловьев). Личный и космический образы сливаются в нашем почитании Божией Матери, - и невозможно до конца это осмыслить. В Восточном христианстве и особенно в Католичестве бывают крайности, дающие повод упрекать нас в возрождении языческих культов Богини–Матери. Не надо полагать, что и в язычестве это было очень глубоко. Ибо мы по опыту знаем, что бывает в материнской любви воистину нечто Божественное.

"И паки грядущаго"… Пророчество Нового Завета. "И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба. и силы небесные поколеблются. Тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою" (по Матвею, гл.24). "Приидет же день Господень как тать в ночи, и тогда небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят" II послание Петра, гл.3). "Впрочем, близок всему конец" (там же, гл.4). Второе Пришествие Христа по евангельским и апостольским предсказаниям произойдет после космической катастрофы - уже вне нашего пространства и времени. Это значит, что Второе Пришествие не может быть истолковано на в каких терминах нашего видимого мира. Как "некуда" было Христу физически "возноситься" - так "некуда" уже Ему будет и физически "приходить"… Второе Пришествие - СИМВОЛ. Это символ Явления Христа во славе - ЯВЛЕНИЯ ДЛЯ ВСЕХ, для всего человечества, в противоположность Первому Явлению, когда Он был открыт столь немногим. Как это будет? Мы не знаем.

"… Будем откровенны: МЫ НЕ ЗНАЕМ, о чем мы говорим, когда говорим о Втором Пришествии Иисуса Христа для суда, О Воскресении мертвых, о вечной жизни и вечной смерти. Писание так часто свидетельствует о том, что все это будет связано с новым глубочайшим постижением, - видением, по сравнению с которым все наше теперешнее видение окажется слепотой"…(Карл Барт). Не совершится ли это в нашем "личном светопреставлении" - в личной СМЕРТИ? Тогда для каждого из нас солнце померкнет и тогда все мы, вместе со всеми, кто жил до нас и кто будет жить после нас на земле, предстанем Господу в Таинственной Вечности.

Первый догмат христианства оканчивался словами: "И в Духа Святаго". За этим знаменательно кратким исповеданием пребывала реальность духовного опыта древней Церкви. В действии Духа святаго и заключается тайна первохристианства. как ни велико было обаяние Личности Христа, как ни убедительны были для неверующих Явления Его Воскресения, - все это могло иметь влияние только на горсточку очевидцев и по смерти их должно было бы вскоре забыться… Какая же Сила вдохновляла христианские общины, мучеников, проповедников, - все это Движение, выросшее во всемирную Церковь?

Христос обещал послать Утешителя, Духа Святаго (по Иоанну, гл.14,15,16), а по Воскресении заповедал крестить все народы во имя Отца и Сына и святаго Духа (по Матвею, гл.28). Начиная с явления огненных языков в день Пятидесятницы о действиях благодати Духа Святаго повествует книга Деяний святых апостолов. "И, по молитве их, поколебалось место, где они были собраны, и исполнились все Духа Святаго, и говорили слово Божие с дерзновением" (гл.4). Подобных текстов много. Апостольский собор постановил об отмене обрезания: "Изволися Духу Святому и нам" (гл.15). Апостол Павел говорил в прощальной речи, что Дух Святый поставил пресвитеров Церкви (гл.20). И в посланиях апостольских Дух Святый называется всегда в качестве высочайшей, Божественной Реальности." "… Потому что вы не приняли духа Рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: Авва, Отче! Сей Самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы - дети Божии…. Также и Дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными" (к Римлянам, гл.8). "Благодать Господа Иисуса Христа, и любовь Бога, и общение Святаго Духа - со всеми вами" (к Коринфянам II, гл.12). "Ибо дал нам Бог Духа не боязни, но силы и любви и целомудрия" (к Тимофею II, гл.1). Дух святый - Третья Божественная Реальность в мистическом опыте Церкви.

Исповедание о Духе Святом вначале было кратким, но вскоре оказалось, что этого недостаточно:

"… Между людьми, расположенными признать за Сыном безусловное, существенное подобие Отцу и даже принять по отношению к двум первым Лицам Святыя Троицы термин "единосущие", имелись такие, которые отказывались распространить это понятие на Святаго Духа. Мало–помалу спор обратился в эту сторону, и позиции определились" (аббат Л. Дюшен, цит. соч., стр.248). В конце 1У века Символ веры был дополнен более пространным изложением о Духе Святом, которое ошибочно (цит. соч.. стр.297) приписывается Константинопольскому собору 381 года:

… И в Духа Святаго,

Господа Животворящаго,

Иже от Отца исходящаго,

Иже со Отцем и Сыном

Cпоклоняема и сславима,

Глаголавшаго через пророков.

Позднее на Западе этот догмат оформился с одним несущественным дополнением: "Иже от Отца и Cына (Филиокве) исходящаго". Нам дико теперь слышать, что из?за одного этого слова "ФИЛИОКВЕ" совершилось так называемое "разделение церквей", последовали тысячелетние споры церковных мудрецов Востока и Запада, написаны многие книги… Интересно впечатление неискушенного наблюдателя уже в Х1Х веке - запись в "Дневнике" русского чиновника А. В. Никитенко:

"… 23.Х.1875. Заседание в Обществе христианского просвещения… Осинин прочитал в отчете о Боннской конференции старокатоликов, где он был в числе наших делегатов. Дело шло о соединении нашей церкви со старокатолической. Главный вопрос, затруднявший это соединение, касался Святаго Духа. Прения, происходившие по этому предмету, чрезвычайно любопытны. Дело в том, что никто ничего не знает о Святом Духе, и от Отца ли Он исходит или от Отца и Сына. Странно видеть, что люди, кажется серьезные, с важностью ловят воздух руками и думают, что они что?то в них держат"…

Этот образ ловления воздуха верно характеризует и другие "догматические" споры, когда схоластика пытается заменить собою религиозный опыт. Дух Святый - самое Таинственное в христианстве… Кажется, никто еще не объяснил значения евангельской символизации Духа Святаго в виде голубя, нисходящего на Христа (по Матфею, гл.3, по Марку, гл.1, по Луке, гл.3, по Иоанну, гл.1). Здесь уместно еще заметить и то, что в литургическом, молитвенном опыте древней Церкви нет "Лица" Духа Святаго. По Евангелиям, Христос никогда не молился Духу Святому. И апостолы не молились Духу Святому; по Деяниям, они молились БОГУ - и получали благодать Духа Святаго. В молитвах евхаристии даже в тот момент, который называется "призываением Духа Святаго", нет личного к Нему обращения. Даже церковный праздник Духа Святаго - ни в тропаре, ни в кондаке, ни в величании, ни в трех молитвах вечерни нет личного к нему обращения. Нынешняя наша молитва "Царю небесный" (равно как и не имеющие церковного употребления личные молитвы преп. Симеона Нового Богослова) - позднейшего происхождения. В древней церкви это звучало бы примерно так: Царю небесный, пошли нам Утешителя, Духа Истины… Да и теперь мы молимся: "прииди" - как бы в третьем лице: ДА ПРИИДЕТ.

Остальная часть нашего Символа повторяет тексты еще более древних "крещальных" символов:

… Во единую

соборную и апостольскую

Сначала все было так просто: была единая Церковь и был вход в Церковь - едино Крещение. Но в конце IV века, когда оформился общий Символ веры, внешнее церковное единство поддерживалось уже насильственными заботами государственной власти. В ХI веке завершилось "разделение церквей" Востока и Запада, а в ХVI веке последовало "разделение" и Западной церкви (не упоминая о множестве позднейших мелких "разделений"). Итак, вот уже тысячу лет мы не имеем внешнего единства Церкви Христовой на земле. Наш Катехизис не признает этой правды, он утверждает, что единая Церковь есть - что это будто бы единственно только "Церковь Восточная". В Катехизисе содержится недостойная легкомысленная похвала "Церкви Восточной" даже почему?то и просто в географическом отношении: на Востоке был земной рай, на Востоке явился Христос… В том же духе гордыни совсем недавно протоиерей о. Сергий Булгаков писал, что "не весь человеческий род входит в Церковь, а только избранные, и даже не все христиане в полноту принадлежат к истинной Церкви, а лишь православные" ("Православие", стр.43); и далее: "Церковь едина, а потому иединственна", и это "есть Православие" (стр.203). Об отношении "Православия" к другим христианским исповеданиям: "оно может стремиться лишь к одному - оправославить весь христианский мир" (стр.291)… Христианский мир состоит из многих "раздельных" церквей, одинаково исповедующих во Христе истинного Сына Божия, одинаково называющих Его своим духовным Главою. Чудовищный образ: единая Глава - и многие туловища, чуждые, а то и совсем враждебные между собою… Какой позор Христианства!

Однако еще в прошлом столетии автор Катехизиса митрополит Филарет признавался: "Никакую Церковь, верующую, яко Иисус есть Христос, не дерзну я назвать ложною". Известна крылатая фраза митрополита Платона (Городецкого), сказанная в речи при посещении костела: "Наши перегородки до неба не доходят". В последнее время сделано немало приятных деклараций со всех сторон о стремлении ко всехристианскому единству. Но трудности организационного "соединения церквей" непреодолимы. Ведь никогда уже католики не откажутся от принципа папского главенства в мировом христианстве и никогда не пойдут на это остальные христиане Востока и Запада. А протестанты всех направлений никогда уже не откажутся от принципов Реформации… Где же выход?

"Единство Церкви не создается, его открывают" (Карл Барт). Вот реальный "проект соединения церквей": признать, что Церковь не разделилась, что все мы, христиане, состоим в единой Церкви Христовой. "Разве разделился Христос?" (к Коринфянам 1, гл.1). Догмат говорит о единой Церкви и о едином Крещении. И верно: если католик или протестант пожелают "присоединиться" к Русской церкви, то их Крещение в католичестве или протестантстве признается действительным, и так на деле признается, что всякий КРЕЩЕНЫЙ (знаменательно это выражение нашего народа) уже принадлежит к единой Церкви Христовой. "Един Господь, едина вера, едино Крещение" (к Коринфянам, гл.4). У всех нас, христиан, един Господь и едино Крещение; в существенном едина и вера, но мелочи, условности, а также грехи человеческие мешают нам признать это единство. Католики заблуждаются относительно всемирной власти Римского епископа? Но это вопрос в сущности даже не веры, а практики, и практика эта в некоторых отношениях показывает себя очень полезной. Протестанты страшно обедняют себя, отказываясь от молитвенного общения со святыми, от поминовения усопших: такова была травма, которую они получили от католических извращений; но и это - тоже практика, дело их религиозного опыта, и об этом ничего нет в Символе веры. По–другому, по–своему учат о Евхаристии? Но "учение о Евхаристии никогда не было предметом рассмотрения высшего авторитетного органа Церкви" ("Журнал Московской Патриархии", 1965, №5, стр.79). Да и вообще эти вечные наши споры о Евхаристии, как сказал некто, бывают похожи на прения бездельников на тему кто лучше обедает… Нет внешнего "единообразия" в традициях культа? Но еще блаженный Августин где?то писал, что РАЗНООБРАЗИЕМ УКРАШАЕТСЯ Церковь Христова. И, правду сказать, нам есть чему поучиться, посещая храмы христиан "инославных". Чехов не совсем шутил, что "когда стоишь в костеле и слушаешь орган, то хочется принять католичество" (письмо из Италии). "Я лютеран люблю Богослужение"… (Тютчев). Давно уже сказано, что о вкусах не спорят. Если же говорить о явно слабых сторонах и дефектах "инославных" обрядов - то и у нас таких явлений не меньше… Нет, нет, - никакие заблуждения и застарелые привычки не помешают мне сознавать фактическую принадлежность всех христиан к единой Церкви Христовой.

Сознание это растет и ширится среди нас. И мы так уже с этим запоздали!.. Ибо теперь проблема Церкви, можно сказать, выходит уже за пределы Символа веры. Блаженный Иероним написал по какому?то поводу: "Христос не так беден, чтобы иметь Церковь только в Сардинии". Теперь мы должны сказать: Христос не так беден, чтобы иметь Церковь только в нас, "крещеных" столь недостойных своего Крещения. "Кто будет веровать и крестится - спасен будет; а кто не будет веровать - осужден будет" (по Марку, гл.16, позднейшее добавление). Нет, мы уже выросли из такой отъединенности первоначального христианства. Да и тогда уже апостол писал: "… Мы уповаем на Бога Живаго, Который есть Cпаситель всех человеков, наипаче верных (к Тимофею 1, гл.4). Значит, не одних только верных… Теперь даже у католиков замечается в этом отношении великий прогресс. В брошюрке С. Маркевича "Тайные недуги католицизма", М.1967, стр.73 и сл. упоминается немецкий богослов Карл Ранер, который

"ввел понятие "анонимные христиане". Это люди, которые, хоть и не верят в Иисуса Христа и не придерживаются принципов, провозглашаемых Церквью, по своему поведению являются часто лучшими католиками, чем те, кто числится таковыми по метрике. Характерно, что как Иоанн ХХIII, так и кардиналы Депфнер и Кениг защищали Ранера от критики интегристов".

Церковь - ТЕЛО ХРИСТОВО. Этот апостольский символ не совпадает с "церковными" границами Церкви. Догмат о Церкви давно уже превратился в проблему. Нельзя думать, что Вечный Человек - только с нами, в наших церковных привинциях. "Дана Мне всякая Власть на небе и на земле". Все лучшее во всеобщей человечности, все истинно духовное, направленное к Богу - принадлежит Христу. Не может быть человеческой святости вне Духа Святаго, вне Христа. Все люди доброй воли, верующие и не верующие в Божественность Христа, принадлежат Христу. Ему приобщаются в таинствах добросовестной жизни, входят в мистическое ТЕЛО ХРИСТОВО. "Там. где любовь Божия, там Иисус Христос; а где Иисус Христос, там и Церковь с Ним" (Лякордер). Сегодня можно говорить об "анонимных христианах", о "Церкви доброй воли". Эта идея - ценное приобретение в современном кризисе церковного учительства, надо принять этот парадокс христианской мысли. Некоторую аналогию можно усмотреть в том, как живые клетки человеческого тела могут и не знать главы человека, всего человека… Воздадим должное церковным организациям - их спасительным таинствам, древним обрядам, духовному руководству. И все же Церковь Христова - это не просто сумма провинциальных христианских церквей. Большой вопрос - достигнут ли они когда?нибудь формального единства. Еще более сомнительно, по всей вероятности вообще невозможно объединение всех религий. Но есть третье единство, которое существует реально, сегодня. Это не унификация верований, а несравненно более глубокое и существенное ЕДИНСТВО ДУХА. Однажды ученики Христовы исповедали величайшую веру, но получили упрек от Учителя: "НЕ ЗНАЕТЕ, КАКОГО ВЫ ДУХА" (по Луке, гл.9). И для нас теперь существенно важно не формальное единство верований, а КАКОГО МЫ ДУХА. Есть Дух милосердия, правды, свободы - это Дух Святый, Дух Христов. И есть дух ненависти, лжи, насилия - это дух Диавола. По этим признакам разделяется все в нашем мире: это и есть настоящая граница Церкви Христовой.

Догматы Глубина догматов неисследима, и касаться оной опасно, в особенности подверженному какой-либо страсти. .Кто может утверждать догматы о Пресвятой Троице и богословствовать? }