Тема славянского, (в частности восточнославянского) язычества в последнее время стала чрезвычайно популярной.

Помимо собственно научного интереса ее актуальность обусловлена сегодня еще и иными факторами: многие политические течения (прежде всего "патриотические", в том числе ультра-"патриотические") пытаются эксплуатировать ее в своих целях. Это, естественно, не способствует повышению объективности получаемых результатов. Впрочем, подобная ситуация не уникальна. Изучение язычества в дореволюционной России находилось под довольно солидным прессом государственной религии. Причем духовная цензура в то время превосходила по жесткости своей цензуру светскую. Тем не менее нельзя не отметить, что повышенный интерес к языческой проблеме привел к появлению огромного количества работ, в которых она исследуется с привлечением самого разнообразного материала и на самых разных уровнях: от сугубо академических штудий до совершенно фантастических построений. Даже для специалиста ориентация в этом массиве изданий - дело далеко не простое. Не претендуя на исчерпывающие характеристики, попытаемся наметить здесь некоторые ориентиры.

Прежде всего обратим внимание на своеобразие источниковой базы, на которую вынуждены опираться исследователи. Вот как характеризует ее один из крупнейших специалистов в области изучения восточнославянского язычества В. Н. Топоров:

"Источники сведений о богах довольно разнообразны, но среди них нет ни одного прямого, достаточно полного и, главное, "внутреннего", представляющего саму языческую традицию источника, который можно было бы признать вполне надежным и адекватным передаваемому содержанию. Информация о богах заведомо неполна, обычно дается в освещении "внешнего" наблюдателя с неизбежными ошибками, искажениями, вне соответствующего контекста. Среди источников, содержащих сведения о богах, существенное место занимают средневековые письменные тексты: сочинения Прокопия "О войне с готами" VI в. и отдельные свидетельства более поздних византийских авторов, описания арабскими авторами славянских земель, средневековые хроники, анналы, исторические сочинения: таковы русская начальная летопись "Повесть временных лет", "Хроника" Титмара Мерзенбургского (около 1012-1018 г.), "Деяния гамбургских епископов" Алдама Бременского (около 1074-1075 гг.), "Славянская хроника" Гельмольда (около 1167-1168 гг.), три биографии Оттона, епископа Бамбергского (середина XII в.); скандинавские источники "Деяния датчан" Саксона Граматика (2-я половина XII в.) и др.; сочинения раннехристианской эпохи полемического характера (проповеди, обличения, "слова" против язычества) и т.п. Сюда же нужно отнести некоторые старые тексты с упоминанием богов ("Слово о полку Игореве" и т.д.). В качестве вторичных источников следует рассматривать сочинения, появившиеся существенно позднее, когда язычество было уже практически преодолено, во всяком случае на уровне богов, и авторы опирались на старые источники или на свою фантазию, подкрепляемую иногда античными параллелями: характерный пример "История Польши" Яна Длугоша (середина XV в.), Густынская летопись, Герберштейн и т.п. - вплоть до первых "научных" опытов В.Н. Татицева и др.".

Итак, исследователи вынуждены по большей части оперировать материалом, почерпнутым из источников, крайне неоднородных по своему происхождению. Следует, несомненно, различать тексты, современные язычеству и написанные позже - уже в период господства христианства. Определенные трудности могут возникнуть при сопоставлении данных, сохранившихся в описаниях, которые оставили, пусть не осознающие этого, сами носители языческих традиций ("Повесть временных лет") и люди, чуждые ей (немецкие, датские хронисты, скандинавские саги, арабские географы и т.д.). Не меньшие сложности порождает компаративный анализ текстов, написанных на языке данной славянской традиции, и текстов на "чужих" языках (греческом, арабском, латинском, немецком) и т.п.

Но все-таки главным препятствием на пути всестороннего изучения славянских языческих традиций по письменным источникам является, как справедливо считает Е.Е. Левкиевская,

"отсутствие таких источников, которые были бы хронологически близки к интересующему нас периоду, а главное - отражали бы ситуацию с точки зрения данной культурной традиции. Факты, содержащиеся в книгах поздних античных и византийских авторов, крайне малочисленны и страдают одним существенным недостатком - они несут печать стороннего взгляда на славянскую мифологию. Свидетельства, сохранившиеся в древнерусских памятниках, отрывочны и немногочисленны, - древнерусские авторы не были заинтересованы в точном и объективном изучении чуждого им языческого сознания, а его рефлексы, проявляющиеся в течение долгого времени в народной практике, использовали отнюдь не для изучения, а как повод для страстного и непримиримого обличения. Для христианских книжников позиция, занятая ими по отношению к языческой мифологии, была также позицией "внешней", что неминуемо приводило к неточностям и смещению акцентов в их свидетельствах. Позднейшие сочинения средневековых авторов иногда основывались не только на известных им фактах, но и на собственной фантазии и часто сопровождались желанием "подогнать" славянские мифологические представления под греческие или римские образы, признававшиеся ими эталонными. Многочисленные попытки увидеть в славянской мифологической системе подобие античной модели предпринимались со времен Яна Длугоша с его знаменитой "Historia Polonica" (XV в.) вплоть до Ломоносова и Татищева. Иногда результатами подобного "домысления" фактов славянской мифологии становились искусственно созданные мифологические персонажи, в реальных традициях не существовавшие (образцами т.н. "кабинетной мифологии" являются Лель, Лада, Коляда, Курент и пр.)".

В качестве характерного примера использования образов, по терминологии автора, "кабинетной мифологии" в русской художественной литературе можно привести строку А.С. Пушкина из "Евгения Онегина"

"Легла. Над нею вьется Лель…"

Ю.М. Лотман дает к этой строке следующий комментарий:

"Лель - искусственное божество, введенное в русский Олимп писателями XVIII в. на основании припевов-выкриков, в основном свадебной поэзии: "Люли, лель, лелё". Припевы эти воспринимались как призывание, звательные формы собственного имени. Из этого делался вывод, что Лель - славянский Амур, божество любви".

Тем не менее, историки вынуждены широко привлекать фольклорные, этнографически и археологические источники для изучения языческих традиций Древней Руси. Однако их использование порождает еще более сложные методологические и методические проблемы.

Как же отделить пласт информации, восходящей к собственно языческой традиции, сохранившейся в этих источниках, от более поздних напластований, способных не столько прояснить вопросы, интересующие исследователей, сколько ввести в заблуждение? К сожалению, до сих пор не разработана система процедур, применение которых гарантировало бы получение надежных верифицируемых результатов. Тем не менее, уже намечены некоторые общие подходы (хотя бы на уровне постановки вопросов), приближающие исследователей к решению этой проблемы. Подробнее они будут рассмотрены в разделе, посвященном анализу проблемы так называемого двоеверия жителей Древней Руси.

Высший уровень сакральных персонажей восточные славяне называли словом богъ . Основа этого слова (*bogъ) и его понимание испытали иранское влияние. В нем, в частности, присутствует представление о доле, наделении бог атством (или, напротив, лишении его - убог ости). В. Н. Топоров пишет:

"Многое в составе уровня богов (или в ином ракурсе - в "ранге" мифологического персонажа, претендующего на вхождение в круг богов) вызывает серьезные сомнения. В одних случаях присутствие мифологического персонажа в пантеоне может носить окказиональный, чисто ситуационный характер (таковы неславянские боги в пантеоне князя Владимира); в других обозначение deus в описаниях может принадлежать не языку описываемой традиции, а языку описания (так, немецкие и скандинавские авторы, знакомые с более развитым культом богов, могли невольно завышать "ранг" описываемых славянских персонажей). Среди славянских мифологических имен есть и такие, которые отсылают к несомненно божественным персонажам в других традициях, тогда как в славянской мифологической системе они божествами не являются".

Кроме того, следует учитывать, что многие из упоминавшихся в источниках сверхъестественных существ божественным статусом не обладали либо были отнесены к божествам уже в поздних, вторичных или вообще ненадежных текстах. Иногда за божества принимались даже междометия, сопровождающие песни, а также некоторые элементы обряда. Примером такого рода могут быть сведения о польских языческих бога, приведенных Яном Длугошем в "Истории Польши" (ок. 1460 г.). Он, как отмечает В.Н. Топоров,

"упоминает ряд имен с указанием соответствий из римской мифологии: Jesza - Юпитер, Liada - Марс, Dzydzilelya - Венера, Nya - Плутон, Dzewana - Диана; Marzyana - Церера, Pogoda Temperis "Соразмерность", Zywye - Vita "Жизнь". Как персонажи божественного уровня эти фигуры сомнительны, но предполагать, что большинство их вымышлены Длугошем, нет достаточных оснований. В худшем случае речь идет об ошибках, неправильных попытках осмысления или попытках гипостазирования богов из междометий в песнях ритуального характера. (Jesza, Dzydzilelya, может быть, Liada - ср. Лель, Лада и т.п.). В других случаях как божества поняты материальные воплощения мифологических фигур, употребляемых в ритуалах (Dzewana, Marzyana - Марена) …".

Остановимся на некоторых наиболее авторитетных текстах, используемых историками для воссоздания языческих верований восточных славян. В их числе - сообщение о так называемой первой религиозной реформе князя Владимира Святославовича, помещенное в "Повести временных лет" по 6488 (980) годом:

"И нача княжити Володимер въ Киеве един, и постави кумиры на холму вне двора теремнаго: Перуна древяна, а главу его сребрену, а ус злат, и Хърса, Дажьбога, и Стрибога и Симаргла, и Мокошь. И жряху им, наричюще я богы, и провожаху сыны своя и дъщери, и жряху бесом, и оскверняху землю требами своими. И осквернися кровьми земля Руска и холмо-ть".

Здесь мы находим упоминание, судя по всему, важнейших восточнославянских божеств, включенных Владимиром в древнерусский пантеон. Собственно, кроме имен богов, перечень ничего не дает. Но и этого вполне достаточно для того, чтобы сделать кое-какие выводы относительно происхождения и функций богов, которым поклонялись на Руси в дохристианскую эпоху. В анализе имен историку помогает лингвистика, в определении функций - компаративистика, т.е. сравнение с сакральными системами других народов, прежде всего соседних восточным славянам, а также с этнографическими данными, собранными в XIX-XX вв. на территориях, населенных потомками восточных славян.

Первым в ряду помянут Перун, имеющий очень близкие аналогии у балтских племен, например литовский Перкунас, и в позднем белорусском фольклоре. Судя по всему речь идет о боге-громовнике, отдельные черты которого без труда можно различить в народном образе христианского Ильи-пророка. Судя по месту, которое он занимает в перечне, и по тому, что в отличие от прочих божеств его идол украшен драгоценными металлами, Перуну отводилось господствующее положение в новом пантеоне, учрежденном Владимиром. Видимо, все это, наряду со скандинавскими функциональными аналогиями бога-громовника Тора, дало основание для предположения, что Перун был небесным патроном князя и дружины. Такое предположение тем более основательно, что в индоевропейской традиции бог гроз связывался с военными функциями и считался покровителем воинов.

Гораздо сложнее обстоит дело с Хосром и Симарглом. По признанию В.Н. Топорова,

"при взгляде на древнерусский пантеон, засвидетельствованный начальной летописью и довольно точно локализованный в пространстве и времени (Киев, вторая половина Х в., княжеский двор Владимира, холм, "вне двора теремного"), поражает, что из шести или семи божеств два являются бесспорно иранскими и, как можно полагать, слабо освоенными русским этническим элементом - Хорс и Симаргл. Внутренняя форма этих божеств, разумеется, была непонятна носителям древнерусского языка, и более поздние опыты книжников по осмыслению этих имен (ср. Гурсъ, Гуркъ, Гусъ или Симъ и Рьглъ, Раклий и др.) лишний раз подтверждают непонятность этих чужих элементов. Но говорить только о языковой непонятности имен Хорса и Симаргла явно недостаточно. На основании сохранившихся фактов (правда, они малочисленны и обычно имеют косвенный характер) можно думать, что и сами эти божества оставались в значительной степени чуждыми мифологическому сознанию населения Древней Руси. Конечно, это не означает, что сами образы Хорса и Симаргла и их функции были непонятны для русского язычника. Умение отождествить эти божества со "своими" элементами пантеона, сопоставить их друг с другом в функциональном плане скорее говорит об определенной степени "прагматического" освоения этих божеств".

Хорс, видимо, был "сугубо природным", солнечным божеством, притом явно неславянского происхождения. Его солярная сущность явствует из этимологии имени, которое возводится к иранской основе и означает "сияющее солнце". Появление Хорса в числе языческих божеств, сведенным Владимиром в некоторую систему, весьма странно. В киевском пантеоне, "который в количественном отношении весьма ограничен, а по своей смысловой структуре и набору мифологических функций замкнут и не располагает "пустыми" местами " (В. Н. Топоров), неожиданно оказалось сразу два солнечных бога.

Еще более странно включение Владимиром в этот же ряд Симаргла. Известий о нем в древнерусских источниках практически не сохранилось. Зато ученый находит прямые аналоги в иранском Сэнмурве:

"Речь идет о перс[идском] simurg, обозначающем сказочную птицу вроде грифа, которая почиталась как божество…, или же о гибридном териоморфном образе полусобаки-полуптицы (с тем же именем), засвидетельствованном не только в иранском словесном творчестве, но и в изобразительном искусстве, в частности в символике (при династии Сефевидов он стал государственной эмблемой Ирана). Этот очень иранский мифопоэтический образ, весьма популярный и вместе с тем претендующий на особую интимность, строго говоря. Не имел никакой опоры ни в киевском пантеоне, не знавшем териоморфных и гибридных по своей природе божеств, ни в фольклорных и демонологических образах, известных восточным славянам".

Объяснить присутствие столь странных сакральных образов среди восточнославянских богов не так-то просто. А этим необычным объединением должно стоять достаточно "сильное" основание. То, что имя, по крайней мере Хорса (Хороса), не случайно попало в перечень богов, составивших киевский языческий пантеон при Владимире, подтверждается, скажем, апокрифическими "Хождением Богородицы по мукам" (известно по пергаменному списку XII в.):

"И вопроси Благодатная архистратига: "Кто си суть?" И рече архистратиг: "Сии суть, иже не вероваша во Отца и Сына и Святого Духа, но забыша бога и вероваша юже ны бе тварь Бог на работу сотворил, того они все боги прозваша: солнце и месяць, землю и воду, и звери и гади, то святей человекы, камени ту устроя, Трояна, Хърса, Велеса, Перуна, но быша обратиша бесом злым и вероваша, и доселе мраком злым содержими суть, того ради зде тако мучатся…"

Аналогичные упоминания встречаются и в других апокрифических и учительных произведениях древней Руси, а также и в текстах более позднего времени:

"и вроують в Пероуна и въ Хърса…";

"Тмь же богом требоу кладоуть… Пероуноу, Хърсу…";

"мняще богы многы, Перуна и Хорса…";

"два ангела громная есть: елленский старец Перун и Хорс жидовин"

Как видим, во всех этих фрагментах Хорс регулярно упоминается рядом с Перуном. Это, по-моему, в какой-то степени ставит под вопрос предположение В.Н. Топорова о том, что включение иранских богов в киевский пантеон было связано с попыткой Владимира привлечь на свою сторону хорезмийскую гвардию, приглашенную Хазарским каганатом в 70-х гг. Х в. В частности, он пишет:

"Показательно, что объектом "заигрывания" князя Владимира был именно иранский этнический элемент. С одной стороны, он представлял собой вооруженную военную силу, с другой он был, видимо, экономически и отчасти социально пассивен. Ему-то князь Владимир и делает уступку в первую очередь, вводя иранских богов в киевский пантеон в их, так сказать, натуральном виде, без предварительного усвоения их и освоения русской традицией. Тем самым, как можно полагать, делается шаг, рассчитанный на отрыв среднеиранского хорезмийского гарнизона от тюркоязычных хазар и мощной в религиозном и экономическом отношении еврейской общины.

В этом контексте особенно показательно, что из иранских божеств в киевский пантеон были введены два пользовавшихся популярностью именно у среднеазиатских иранских народов (в частности, в Хорезме) и связывавшихся с идеей иранской державности, государственности, солнечной славы, фарна как символа царской власти. Роль хорезмийской прослойки киевского населения во введении этих божеств в киевский пантеон представляется теперь весьма правдоподобной. Почитание сияющего Солнца и Симурга воинами-хорезмийцами киевского гарнизона было, видимо, последней (ближайшей) причиной появления их в кругу "Владимировых" богов".

В приведенных текстах характерна систематическая замена именем Хорсом имени собственно славянского Волоса/Велеса - бога, связанного, видимо, с земледельческими работами и известного по неоднократным упоминаниям в других источниках. Приведем в качестве примера фрагмент из статьи 6415 г. "Повести временных лет", рассказывающей о заключении мира между Олегом и греками:

"Царь же Леон со Олександром мир сотвориста со олгом имшеся по дань и роте заходивше межы собою, целовавше сами крест, а Олга водивше на роту и мужи его по Русскому закону, кляшася оружьем своим, и Перуном, богом своим, и Волосом, скотьем богом , и утвердиша мир".

Эта замена, несомненно, требует объяснений. К сожалению, до настоящего времени она не привлекала должного внимания исследователей. Возможно, дело здесь в явном недостатке исходного материала. В целом, появление Хорса на месте первоначального Волоса может быть сведено к двум основным причинам. Как считает В.Н. Топоров,

"в подчеркивании соседства Перуна и Хорса можно видеть некое противопоставление (возможно с определенным оттенком полемичности) другому варианту слова "пары", один из членов которой Перун, а именно Перуну и Волосу (характерно, что в списке богов 980 г. Волоса вообще нет, и эта лакуна не только не может объясняться случайностьюю, но, напротив, весьма значима и диагностачна). Важно отметить, что Перун и Волос не только соседи в списке, но и самодовлеющая пара, члены которой объединены определенными отношениями и связаны с соответствующими функциями и социальными группами, воплощающими эти функции. Если учесть, что в Х в. Перун и Волос соотносятся с некими социальными признаками и их носителями (дружина - народ, воинская функция - производительная функция, варяги - славяне и т.п., ср. эти теофорные имена в клятве при заключении договора с греками). То выдвижение в соседство с Перуном Хорса (вместо вытесненного Волоса) могло бы пониматься как оттеснение социальной проблематики более архаичной природно-космологической (гром-молния /Перун/ - солнце /Хорс/), если бы возобладание в этом микроконтексте Хорса не объяснялось проще на иных путях… (имеется в виду уже упоминавшийся предполагаемый славяно-иранский конфессиональный компромисс)". (Курсив мой. - И.Д.)

Если же говорить о самом Волосе/Велесе, то его характеристика, опирающаяся на данные источников, довольно лаконична:

"ВЕЛЕС, Волос - в славянской мифологии бог. В древнерусских источниках (начиная с договора русских с греками 907 г. в "Повести временных лет") выступает как "скотий бог" - покровитель домашних животных и бог богатства. В договорах с греками В. соотнесен с золотом, тогда как другой, постоянно упоминаемый наряду с ним, бог - Перун - с оружием. В Киеве идол Перуна стоял на горе, а идол В., по-видимому, на Подоле (в нижней части города). В христианскую эпоху В. был заменен христианским покровителем скота св. Власием … Следы культа В. (чаще всего под видом почитания св. Власия) сохранились по всему Русскому Северу, где были известны и каменные идолы В., и легенда о святилище В.".

Кроме того, удается проследить связь пары Перун - Волос со змееборческим мотивом, присутствующим в славянском фольклоре.

Центральное место в перечне 980 г. между иранскими Хорсом и Симарглом занимают Дажьбог и Стрибог. Их имена по своей структуре отличаются от имен всех прочих богов: оба они включают определитель "бог". Функции их определяются по косвенным основаниям.

Характер Дажьбога разъясняется вставкой из Хроники Иоанна Малалы, помещенной в Ипатьевской летописи под 1114 г.:

"И бысть… по немь Феоста, иже и Сварога нарекоша егуптяне. … Прозваша и Сварогом… И по сем царствова сын его, именем Солнце, его же наричють Дажьбог… Солнце царь, сын Сварогов, еже есть Даждьбог…"

Здесь Дажьбог прямо отождествляется с Солнцем. Причем Солнце называется сыном Сварога - бога огня, не упоминающегося в приведенном перечне (Иоанн Малала связывал его с древнегреческим Гефестом). Связь Сварога с огнем надежно подтверждается и другими источниками, в частности огонь иногда называется "сварожичем". Установлением "родственных связей" (Дажьбог именуется сыном Сварога) земной огонь, видимо, сопрягался у восточных славян с огнем небесным. Вместе с тем оказывается, что Дажьбог составляет "родственную пару" еще и с Хорсом, поскольку оба наделены совпадающими функциями. Обращается внимание, что в перечне "Повести временных лет" имена Хорса и Дажьбога не разделены, как все прочие:

"Имена Хорса и Дажьбога (соответственно второе и третье места в списке), - подчеркивал В.Н. Топоров, - единственные среди всех соединены (или разъединены) "нулевым" способом: между ними нет ни союза и, ни точки. На этом основании, в частности, делается заключение об их функциональной тождественности или, точнее, сближенности ("солнечные" боги)".

Это дает определенные основания предполагать, что имена Дажьбога и Хорса в определенном смысле синонимичны. Как отмечает ученый,

"тесное соседство Дажьбога с Хорсом в списке и наличие общих мотивов, объединяющих оба божества в текстах, оправдывают попытку взглянуть на древнерусского Дажьбога сквозь призму арийских реалий и текстов. Оказывается, что индоиранские факты, имеющие отношение к анализу имени Дажьбога и вводящие его в более широкий контекст, достаточно многочисленны, хотя ранее исследователи не обращали на них внимания. Из соображений краткости и наглядности далее будут приведены лишь ключевые примеры-типы, в основном из ведийской традиции. Но сначала - и тоже кратко - о славянских фактах. Русский Дажьбог, как и его инаславянские соответствия - фольклорные и топономастические /нетеофорные/…, - должны пониматься прежде всего как свернутая синтагма, первый член которой - императив от глагола дати -дажь (*dazь/*dazdь , ср. *dajь ). В основе этой синтагмы, особенно принимая во внимание старое значение слав. *bogъ и его индоиранских соответствий - "доля", "часть", "имущество" и т.п., лежало сочетание глагола в форме 2 Sg.Impr. c Acc (или Gen) объекта - "дай долю (часть)". Сложное имя Дажьбогъ может быть соотнесено и с этой структурой, и с другой, более оправданной с синхронной точки зрения - "дающий бог", "бог-даятель". Иначе говоря, элемент *bogъ мог выступать и в объектном, и в субъектном значениях, чему, в частности, отвечают две возможности в употреблении этого слова - выступать как пассивный объект, вещь и как активный субъект действия, одушевленное лицо, мифологический персонаж (ср. русск. бог при богатства, др.-инд. Bhaga-, др. -иран., ср.-иран. Baga, Bag a- и т.п., божества, персонифицирующие долю, часть богатство, ср. др.-инд. Bhaj- "делить", из *bhag- и др.) …Это сопоставление не только позволяет определить в качестве отдаленного источника Дажьбога мифологизированную фигуру даятеля (распределителя) благ, к которому обращаются с соответствующей просьбой-мольбой в ритуале, в молитве, в благопожеланиях (ср. русск. дай, Боже !) и одновременно воплощенное и овеществленное даяние, дар , но и сам языковой локус возникновения этого теофорного имени".

Следует также отметить, что, как подчеркивают исследователи,

"данные мифологии балтийских славян позволяют с… уверенностью говорить о праславянском характере этого божества…".

Теперь несколько слов о Стрибоге.

"Выведение имени и образа Дажьбога из ситуации "наделителя, наделяющего долей" тех, кто к нему обращается, - пишут В.В. Иванов и В.Н. Топоров, - в значительной степени бросает свет и на решение проблемы Стрибога. Сейчас, видимо, нужно отказаться (или во всяком случае серьезно пересмотреть от выведения первого элемента этого имени из слова, обозначающего отца (и.-е. *patri -> слав. stri -), как это делалось многими, и толковать стри - как Imper. от глагола *stъrti "простирать", "распространять" …Таким образом, и имя Стрибогъ в конечном счете предполагает как образ богатства, которое распространяется - распределяется среди тех, кто просит о нем, так и образ самого бога - распространителя этого богатства (элемент бог - как объект и субъект указанного действия). Возможно, и даже очень вероятно, что некогда существовали индоиранские сочетания типа ster-/str- & b(h)aga -, которые были бы в этом случае точным соответствием синтагм, реконструируемых на основании имени Стрибогъ … Ряд соображений говорит в пользу намеченной выше возможности сочетания star- & b/h/aga (*strnihi & *bhagam "распространи долю, богатство" и *Bhaga- & strnati "Бхага/бог-распределитель/распространяет/долю, богатство/")".

Как видим, есть все основания противопоставлять или сближать функции и значение Стрибога и Дажьбога как даятелей - распространителей доли, блага. Более конкретных и развернутых выводов наличный материал источников сделать не позволяет.

Наконец, в числе богов, введенных Владимиром в 980 г. в общерусский языческий пантеон, мы встречаем единственное женское божество - Мокошь. Образ и функции Мокоши могут быть восстановлены лишь гипотетически. Ее имя обычно связывают с корнем слов "мокрый", "мокнуть" либо с праславянским *mokos, "прядение"; предлагаются и иные этимологии. М. Фасмер дает такое пояснение:

"мокоша "домовой в образе женщины с большой головой и длинными руками"…, сюда же др. -русск. Мокошь - языческое божество… Вероятно, ее следует понимать как богиню плодородия. От мокрый . Сомнения Ягича… в существовании этого др.-русск. божества устарели… Гадательно сравнение с др.-инд. makhas "богатый, благородный", также "демон"… или с герм.-батав. Hercules Magusanus …, а также с греч. macloz - "похотливый, буйный".

Некоторые основания для реконструкции образа и функций Мокоши дает сопоставительный анализ индоевропейского мифологического материала. Как утверждают В.В. Иванов и В.Н. Топоров,

"типологически М[окошь] близка греческим мойрам, германским норнам, прядущим нити судьбы, хеттским богиням подземного мира - пряхам, иран. Ардвисуре Анахите (ср. мать - сыра земля) и т.п. и продолжает древний образ женского божества - жены (или женского соответствия) громовержца Перуна в славянской мифологии".

Следует также отметить, что наряду с Волосом, Мокошь и Перун, согласно этим авторам,

"наиболее достоверно принадлежат к архаическому слою (балтославянскому) с достоверными индоевропейскими связями, и только они входят в реконструируемую сюжетную схему "основного" мифа как персонажи, находящиеся между собой в брачных отношениях (третий существенный персонаж схемы Волос-Велес в списке 980 г. отсутствует)".

Общая характеристика восточнославянского пантеона может быть представлена следующим образом (В.Н. Топоров):

"На основании анализа сведений о богах в источниках и языковых данных с достаточной надежностью, хотя, разумеется, в самых общих чертах, восстанавливаются некоторые важные характеристики, относящиеся к составу праславянских богов, почитавшихся всеми славянами или существенной их частью. Среди этих богов два персонажа бесспорны - Перун и Велес-Волос. Сведения о них представлены во всех основных частях славянского мира; в единственном достоверном мифологическом сюжете, восстанавливаемом для славянской мифологии (высший уровень), оба этих персонажа оказывают самым непосредственным образом связанными друг с другом (поединок, победа Перуна над Велесом-Волосом, переход "богатств" от побежденного к победителю); несравненно более полные балтийские данные подтверждают балто-славянский характер этих богов (по меньшей мере), а данные других традиций (древнеиндийской, древнеанатолийской, древнегреческой, германской и др.) позволяют говорить о наличии этих персонажей и схемы сюжета, их объединяющего, еще в индоевропейскую эпоху. Восстанавливается для праславянской мифологии и женский образ, вовлеченный в тот же сюжет; правдоподобно, что он носил имя Мокошь, хотя нельзя исключать, что он мог выступать и под другими именами. Имя Сварог-Сварожич на Руси и у балтийских славян заставляет и этого бога (с этим именем) считать праславянским - независимо от того, было его имя заимствовано или принадлежало к исконному славянскому фонду. Вместе с тем, видимо, в праславянский период существовали и другие локальные обозначения солнечного божества. Праславянскими нужно считать и фигуры (и имена) Морены и мужского персонажа, чье имя обозначалось корнем *Jar (ср. Ярила , Яровит и т.п.), но нет уверенности в том, принадлежали ли они к уровню богов".

Прочие реконструкции персонажей восточнославянского языческого пантеона, упоминаемые в исследованиях, являются, видимо, слабо обоснованными гипотезами, причем многие из них можно с полным основанием отнеси к так называемой "кабинетной" мифологии. По замечанию В. Н. Топорова,

"другие мифологические персонажи восточнославянской традиции, упоминаемые в поздних (вторичных) источниках как боги или же подозреваемые в "божественности" некоторыми исследователями (Ярила, Купала, Морена, Лада-Ладо, Дидо, Лель Полель, Позвизд-Погвизд-Похвист, Троян, Род и др.), не могут считаться богами в строгом смысле слова: в одних случаях для этого нет надежных аргументов и соответствующих доказательств, в других случаях такое предположение основано на ошибках или фантазиях".

Скорее всего не составляет исключения в этом ряду Род и рожаницы , культ которых воссоздается Б.А. Рыбаковым. Исходным текстом для этой реконструкции послужило "Слово святого Георгия изобретено в толцех о том, како първое погани суще языци кланялися идолом и требы им клали; то и ныне творят ". В нем, в частности упоминается:

"…проклятого же Осирида рожение. Мати бо его ражающи оказися и того створиша богом и требы ему силны творяху, окньнии… И от тех [?] избыкоша древне халдеи и начаша требы им творити великия - роду и рожаницам пороженью проклятого бога Осира… Извыкоша Елени класти требы Артемиду и Артемиде, рекше роду и рожанице… [ Затем следует рассказ о том, как культ перешел к египтянам и римлянам] …Тако и до словен доиде се же слова, и ти начали трапезу ставити Роду и рожаницам переже Перуна бога их. А преже того клали требы упиремь и берегыням. По святом крещении Перуна отринуша, а по Христа Господа Бога нашего яшася, нь и ныня по украинам их молятся проклятому богу их Перуну, Хърсу и Мокоши и вилам, нъ то творять акы отдай…".

По мнению Б.А. Рыбакова этот текст представляет собой первый опыт периодизации славянского язычества. Сама же периодизация, согласно Б. А. Рыбакову, может выглядеть следующим образом ("если расставить этапы славянского язычества, как они обрисованы в "Слове об идолах", в хронологическом порядке):

"1. Славяне первоначально "клали требы упырям и берегыням".

2. Под давлением средиземноморских культов славяне "начали трапезу ставити Роду и рожаницам".

3. Выдвинулся культ Перуна (возглавившего список других богов).

4. По принятии христианства "Перуна отринуша", но "отай" молились как комплексу богов, возглавляемому Перуном, так и более древним Роду и рожаницам".

В предлагаемых построениях, однако, несколько моментов вызывают сомнения. Прежде всего, если следовать тексту источника, то автор "Слова об идолах" называет "родом и рожаницами" не каких-либо конкретных божеств, а различных богов и богинь - от Изиды и Осириса до Перуна и Мокоши. Такое впечатление, что для него это - мужские и женские ипостаси языческих божеств, независимо от того, какие личные имена они носят. Об этом, в частности, свидетельствуют прямые указания "Слова":

"…Артемии, юже нарицаюь род…";

"…Артемиду и Артемиде, рекше роду и рожанице…" и пр.

Аналогичные замены встречаются и в других источниках. Так, в "Паремийном сборнике" 1271 г. в фразе: "А вас, которые … приготовляете трапезу для Гада…" (Исайя 65: 11; евр. Gad - бог счастья) читаем:

"Вы же, … готовающеи рожаницам трапезоу…".

В свою очередь род в ряде текстов обозначает судьбу :

"Фарисеи род и лучаи несъмысльнъ въроужть".

Во всех случаях род и рожаницы связываются с представлениями о счастье и судьбе, но не с особыми собственно славянскими божествами.

Кроме того, предлагаемая Б.А. Рыбаковым "периодизация" есть скорее реконструкция, чем точное переложение текста источника; там такой четкой системы не прослеживается. Да и трудно было бы ожидать в XII в. от автора-христианина глубоких познаний в истории языческих религий, охватывающей несколько столетий. Скорее перед нами - принципиальное разделение множества языческих культов "рода и рожаниц " ("упирей и берегынь "; быть может, предков, которые в свою очередь делились на "чистых" и "нечистых" мертвецов?), под какими бы именами они не скрывались, и веру в "Христа Господа Бога нашего ".

Как видим, род и рожаницы могут быть отнесены скорее к представителям низшей мифологии славян, среди которых особое место отводится покойникам. Согласно Е.Е. Левкиевской,

"основу славянских мифологических верований составляют представления о существовании двух видов покойников - тех, чья душа после смерти нашла успокоение на "том" свете, и тех, кто продолжает свое посмертное существование на "границе" двух миров. К числу первых принадлежали умершие "правильной", т.е. естественной, смертью и похороненные согласно правилам ритуала. Такие покойники становились покровителями своего рода, они обладали способностью продуцировать, увеличивать благосостояние живых сородичей… К числу покойников второго типа принадлежат те, кто умер преждевременной или неестественной смертью, был похоронен с нарушением правил ритуала или вообще не получил погребения. Из этой категории умерших и формировался многочисленный корпус персонажей, известных в поздних славянских традициях: вампиры , русалки , польские богинки , украинские потерчата , русские кикиморы и пр. Именно с этой категорией покойников в славянских верованиях связаны представления о возникновении многих атмосферных явлений, в том числе вихря, града, ливней".

Впоследствии эта неразвитая система божеств различного уровня была вытеснена (но не полностью и не окончательно) или поглощена христианством.

"Христианизация славянских земель, происходившая с VII по XII в., привела, - пишет В.Н. Топоров, - к гибели всей системы богов как представителей высшего уровня религиозно-мифологической организации. Первый и самый сильный удар был направлен против веры в языческих богов. И на Руси (в Киеве и Новгороде), и у балтийских славян христианизация начиналась с уничтожения идолов богов, сопровождавшегося их поношением. И позже христианское духовенство зорко следило за искоренением веры в богов и обрядов, так или иначе связанных с ними. Дальнейшая судьба богов была связана или с полным забвением их, или с резко изменившимся и "ограниченным" их существованием: в одних случаях происходила "деноминация", переименование, при котором многое из относившегося к старым языческим богам сохранялось, но имена заменялись именами христианских персонажей (св. Илья-пророк, св. Параскева Пятница, св. Власий, св. Никола и т.д.); в других - оттеснением на периферию, понижение в ранге, резкое сужение участников культа (ср. старые русские божества, почитавшиеся "богомерзкими бабами", тайно справлявшими свои требы; о них сообщают древнерусские "слова" против язычества); в третьих - "демонизация" богов, их "ухудшение", приводившее к тому, что бывшие языческие боги становились бесами, нечистыми вредоносными существами; и, наконец, "аппелятивизация" теофорных имен (ср. Перун и перун - "гром", Волос и волос - "род болезни", Мокошь и мокосья - "женщина дурного поведения" и т.п.)".

Несколько "легче" пришлось "низшим этажам" языческих персонажей, о чем Е.Е. Левкиевская пишет так:

"Система славянских мифологических персонажей (демонов и духов), основное ядро которое сложилось в праславянскую эпоху, находилось еще в состоянии становления и развития к тому моменту, когда принятие христианства поставило языческих демонов "вне закона". Судьба низших мифологических существ оказалась более "счастливой", чем судьба высших славянских богов. Известия о них в древних письменных источниках так же немногочисленны и расплывчаты, как и о высших божествах, но вера в духов и демонов, населяющих природу и непосредственно влияющих на жизнь человека, оставалась актом реального религиозного сознания до самого последнего времени, хотя и претерпела за столь длительное время значительные изменения".

Знакомство восточных славян с христианским вероучением началось, судя по всему, задолго до официального крещения Руси Владимиром Святославичем (ок. 988 г.) История распорядилась так, что восточная ветвь славянства крестилась позднее других. Постоянные контакты с западными и южными соседями (прежде всего с Болгарией и Византией) не могли не затронуть и самую сокровенную сферу жизни общества - духовную. Одним из следствий этого, видимо, стало приобщение к письменной культуре. Уже первые из дошедших до нас свидетельств о знакомстве славян с письменностью достаточно красноречивы:

"Ведь прежде славяне, когда были язычниками, не имели письмен, но [ читали] и гадали с помощью черт и резов. Когда же крестились, то пытались записывать славянскую речь римскими и греческими письменами, без порядка".

Археологические находки последних десятилетий как будто подтверждают слова Черноризца Храбра (во всяком случае не противоречат им) об использовании славянами греческого алфавита до изобретения специальной азбуки. Это, судя по всему, справедливо и для восточных славян. Древнейшая славянская надпись на сосуде из Гнездова, видимо, - одно из свидетельств тому. Она датируется первой половиной Х в., т.е. временем, примерно на полвека опережающим дату официального принятия христианства Русью. Уже сам по себе этот факт приводил многих исследователей в замешательство.

"Нам недостает не только абсолютной уверенности в правильности датировки, - признается, в частности, Б.О. Унбегаун, - но и убеждения, что за шестьдесят лет до крещения Руси кривичи стали пользоваться религиозным письмом для украшения своей кухонной посуды".

Между тем, проблема находит вполне удовлетворительное решение, если предположить, что гнездовская надпись сделана греческими буквами, приспособленными для передачи славянской фонетики. Так, Г.А. Хабургаев пишет:

"…гнездовская надпись… за 40 лет ее научного изучения так и не получила общепризнанной интерпретации! При этом существующие на сегодня прочтения - гороу-хщ-а, гороу-х-а, гороу-шн-а, гороу-нш-а, гороу-нщ-а, гороу-н’-а, при том, что никто не сомневается, что перед нами производное (причастие? - рус. горюча(я), ц.-сл. горюща ) от глагола гор-Ъти ), - расходятся, как нетрудно заметить, только в одном пункте - как раз там, где не могла быть адекватно использована какая-либо греческая (!) буква, в то время как все остальные позиции читаются однозначно".

В качестве другого подтверждения такого рода рассматривается азбука XI в., обнаруженная С.А. Высоцким на стене Софийского собора в Киеве. Для нее характерно расположение букв по порядку, обычному именно для греческого алфавите, а не для славянской азбуки: она начинается с a и кончается w , перед которой вставлены Ш и Щ ; Ж была пропущена и вставлена сверху между буквами Е и З . Создатель этой азбуки, несомненно, владел греческой письменной культурой. Сама же "киевская азбука" может рассматриваться как отражение определенного этапа "устроения" греческого письма для передачи особенностей славянского (древнерусского) языка.

Приведенные примеры позволяли ученому сделать вывод:

"Использование греческого алфавита ("без устроения") представителями христианских общин древнерусских городов в бытовой письменности, не связанной с закреплением здесь христианской славянской книжности (собственно старославянской), вполне допустимо".

Косвенным подтверждением знакомства восточных славян с письменностью еще на заре государственности являются и договоры Руси с греками 907, 911 и 944 гг., включенные в состав "Повести временных лет". Независимо от того, на каком языке (греческом или славянском), а также какой азбукой (глаголицей или кириллицей) были написаны русские противни этих договоров, они несомненно подтверждают знакомство с письменной культурой (хотя бы для "верхов" общества).

Таким образом, приобщение восточных славян к письменной (книжной) культуре, видимо, началось до официального принятия христианства на Руси, хотя и было связано с христианством.

То, что первые христиане появились в Киевской Руси задолго до 988 г., ни у кого не вызывает сомнения. Крещение княгини Ольги, традиционно (хотя и весьма условно) датирующееся 955 г., стало первым шагом к превращению христианства восточного толка в государственную религию. Шаг этот выглядит вполне закономерным и в определенном смысле неизбежным. Еры, принятые Ольгой после трагической гибели Игоря (установление фиксированных "уроков и погостов" наряду с монополизацией права применения силы в случае их нарушения стали важным этапом в формировании Древнерусского государства в собственном смысле этого слова. Тем самым, согласно Г.А. Хабургаеву,

"в Киевской Руси устанавливается социально-экономическая и политическая система, которая на протяжении 30 лет (до 977 г.) не нарушается никакими внутриполитическими потрясениями. В истории формирования средневековых государства такая ситуация означает сложение внутренних условий для официального (государственного) признания монотеистической религии".

Действительно, не прошло и пяти десятков лет, как Русь приняла христианство. Не будем останавливаться здесь подробно на причинах, заставивших Владимира Святославича избрать в качестве государственного вероисповедания именно христианство восточного толка (впрочем, формально тогда еще не отделившегося от христианства западного). Обычно в связи с этим упоминаются политические, экономические, культурные основания (возможности киевским и прочим князьям контактировать с государствами Центральной и Западной Европы "на равных", т.е. заключать взаимовыгодные политические, экономические и матримониальные договоры, оставаясь при этом в значительной степени независимыми от духовных правителей; близость восточнославянским традициям, как обусловленным "генетически" - славянским и, шире, индоевропейским происхождением, так и успевшим сложиться за столетия культурного взаимодействия с ближайшими соседями, и т.п.) В данном случае для нас принципиально важны последствия этого выбора, предопределившего практически вся дальнейшую историю нашей страны.

Первым самым очевидным из них было приобщение населения Восточной Европы к сокровищам средиземноморской цивилизации, их освоение. Речь, конечно же, идет о книгах. Недаром, говоря о заслугах Владимира, летописец особо отмечал:

"Вь же насея книжными словесы, сердца верных людий; а мы пожинаем, ученье приемлюще книжное".

Скорее всего это знакомство началось с богослужебных книг, которые должны были получить широкое распространение уже в начальные годы официального существования христианской конфессии на Руси. Без них богослужение было невозможно. И если первыми епископами и, вероятно, "презвутерами" на Руси были греки (а не исключено, и болгары), то низшие чины в церковной иерархии (в том числе диаконы и чтецы), несомненно, формировались из новообращенных местных жителей. Следовательно, одной из первоочередных задач, стоявших перед киевскими митрополитами в конце Х - начале XI в., была подготовка грамотных местных "кадров", без чего не имело смысла говорить о какой бы то ни было христианизации Руси.

Уже под 6496 (988) г., сразу же за рассказом о крещении Руси, летописец отмечает:

"Володимер же… нача примати у нарочитые чади дети, и даяти нача на ученье книжное. Матере же чад сих плакахуся по них, еще бо не бяху ся утвердили верою, но акы по мертвеци плакахся".

Горе матерей можно понять: дети, отправленные "на учение", навсегда отрывались от традиционной культуры, включаясь в принципиально новую, "книжную", систему ценностей. Если уходивший на войну имел шанс не только вернуться, но и остаться невредимым, то ребенок, уходивший получать христианское образование, уже никогда не мог возвратится в мир своих родителей. Видимо, это хорошо понимали как летописцы, зафиксировавшие отголосок трагического столкновения культур, так и сами родители, переживавшие "культурную" утрату своего чада. Обучение, видимо, основывалось на принципах, изложенных в "Слове некоего калоутера о чьтении книг ", которым открывается "Изборник" 1076 г.:

"Добро есть братие почетанье книжьное… Егда чьтеши книгы, не тьшти са бързо иштисти до другыя главвизны, но поразоумъти, чьто глаголють книгы и словеса та, и тришьды обраштая ся о единои главизне".

Такое обучение состояло в многократном (возможно, комментированном) чтении текста.

Дело отца было продолжено Ярославом Владимировичем. В похвале ему под 6545 (1037) г. в "Повести временных лет" читаем:

"И бе Ярославъ любя церковныя уставы, попы любяше по велику, излиха же черноризьце, и книгам прилежа, и почитая е часто к нощи и въ дне. И собра писце многы и прекладаше от грек на словеньское писмо. И списаша книгы многы, ими же поучащеся вернии людье наслажаются ученья божественаго… Ярослав же сей, якоже рекохом, любим бе книгам, и многы написав, положи в святей Софьи церкви, юже созда сам".

В этом фрагменте появляется еще одна тема, чрезвычайно важная для нас: переводческая культура Древней Руси. Первые книги попадали на Русь скорее всего из Болгарии. Однако чужие переводы вряд ли могли полностью удовлетворить все возраставшие потребности новой христианской страны. По подсчетам Б.В. Сапунова, только непосредственно для церковных нужд Руси в XI-XII вв. требовалось не менее 90 000 богослужебных книг почти трех десятков наименований. Надо думать, это в первую очередь и заставило Ярослава организовать собственный переводческий центр (и возможно не один). Необходимые "технические" условия для такой работы могли сложиться уже в первые десятилетия после крещения. В распоряжении историков, кроме приведенного прямого упоминания в "Повести временных лет", есть целый ряд косвенных свидетельств такого рода. К примеру, Владимир Мономах в знаменитом "Поучении" утверждал, что даже его отец владел сразу несколькими языками:

"отець мой, дома седя, изумеяше 5 язык, в том бо честь есть от инех земль".

Подобные знания вполне объяснимы, если учесть, что практически все древнерусские князья были женаты на иноземках. Те же приезжали в чужую страну не в одиночестве, а со своим двором, христианки - еще и с духовником, как следует из сообщения Титмара Мерзебургского о епископе Рейнберне, сопровождавшем польскую королевну, жену Святополка Владимировича. Вряд ли можно сомневаться, что вместе с иностранными принцессами "приезжали" книги на европейских языках, прежде всего на латыни. Кроме того, в древнерусской оригинальной литературе отмечены неоднократные вставки из иноязычных источников, которые, судя по лингвистическим данным, были переведены непосредственно на Руси. Характерным примером в этом отношении являются цитаты из Иосиппона в "Повести временных лет" (во вводной недатированной части и под 1110 г.). Поскольку в нем встречаются гебраизмы, постольку перевод был сделан непосредственно с иврита на древнерусский. Косвенно такое предположение подтверждается и присутствием в оригинальных древнерусских агиографических и летописных источниках сюжетов, заимствованных из восточных произведений.

Попытки из "патриотических" соображений ограничить круг чтения древнерусского книжника исключительно уже переведенными произведениями дают повод лишь для выводов, подобных тому, который сделал Р. Станков:

"Дискуссия по вопросу, существовали ли переводческие школы на Руси до XV в., в последнее время все больше привлекает внимание ученых. Так, Ф. Томсон в своих исследованиях пришел к выводу, что за исключением митрополита Илариона, древнерусские писатели не владели греческим, что безусловно ставит под сомнение существование переводческой традиции в Киевской Руси ; большинство древнеболгарских писателей владело греческим языком, о чем свидетельствуют цитаты в их произведениях из греческих авторов, не переведенных на славянский язык". (Курсив мой. - И.Д.)

Можно попытаться определить минимальный "репертуар" христианской литературы, доступной древнерусскому читателю. Основания для этого дают индексы верочитной и отреченной литературы, приведенные в "Изборнике" 1073 г. ("Апостольские уставы ", "Слово того же Иоанна [Дамаскина] о верочитных книгах " и "Богословец от словес "). В числе рекомендованных для чтения книг здесь перечислены практически все книги Ветхого и Нового заветов, за исключением книг пророков Неемии и Варуха, а также Откровения Иоанна Богослова. Кроме того, судя по обильным цитатам, встречающимся в оригинальных произведениях, а также полным или фрагментарным древнерусским переводам, читатели Древней Руси хорошо знали довольно широкий спектр святоотеческой и агиографической литературы. Сохранилось прямое свидетельство, показывающее, насколько глубоким было знакомство определенной части населения Киевской Руси с библейскими текстами. В Патерике Киево-Печерского монастыря рассказывается о Никите-затворнике (будущем Новгородском епископе):

"Не можаше же никто же истязатися с ним книгами Ветьхаго закона, весь бо изоусть умеаше: Бытие, и Исход, Левгыты, Числа, Судии, Царства и вся Пророчьства по чину…"

Правда, здесь же добавляется, что Никита

"Еуангелиа же и Апостола, яже въ благодати преданныа нам святыа книгы на утвръжение наше и на исправлениа, их николи же съсхоте видети, ни слышати, ни почитати, ни иному дасть беседовати к себе".

И это, естественно, рассматривалось как свидетельство того, что затворник "прельщен есть от врага [дьявола]".

Причем любопытно отметить, что само замечание "не можаще же никто же истязатистя с ним " предполагает знание монахами (по крайней мере некоторыми) текстов "Священного Писания" наизусть, но не в таком объеме.

Круг грамотных людей включал не только всех священников и монахов (а это уже около 2% всего взрослого населения), но, видимо, также значительную часть горожан и горожанок. Основанием для такого вывода послужило открытие берестяных грамот - сначала в Новгороде, а затем и в нескольких других городах Древней Руси. Крестьянское же население, по всей вероятности, в основной своей массе было неграмотным.

Насколько успешно жители Древней Руси осваивали пласт христианской культуры, показывают оригинальные учительные и агиографические произведения, появившиеся в XI-XII вв. (трактат "Об опресноках " киевского митрополита Леонтия, "Слово о Законе и Благодати " будущего митрополита Илариона, "Поучение к братии " Луки Жидяты, "Память и похвала князю Владимиру " Иакова Мниха, сочинения Феодосия Печерского, жития Бориса и Глеба, Антония и Феодосия Печерских, Киево-Печерский патерик и многие другие).

Однако запросы и возможности древнерусского читателя не ограничивались собственно духовной литературой. Об этом говорит предписание, адресованное читателю, у которого появлялся интерес к произведениям иных жанров. "Сбор от многих отец, вкратце сложен на память и на готов ответ" рекомендовал в подобных случаях читать "Священное Писание":

"…аще бо повести хоштеши почитати, имеши цесарские книги [ книги Царств], аште ли хитростными и творитвенны, то имеша пророки Иова и Предтечник, в них же всякая твари и ухищрения, большую пользу уму обрещети, … аште ли и песни хоштеши, то имаше псалмосы…"

Тем самым приведенная "статья, - как пишет Б.В. Сапунов, - ставит своей целью направить уже зарождающийся индивидуальный читательский интерес в определенное предписанное церковью русло".

Однако это руководящее указание само по себе, несомненно, предполагает, что у древнерусского читателя был выбор, и возможно, довольно широкий.

"Третья" культура

Среди уже называвшихся переводных произведений, бытовавших в Древней Руси, обращает на себя внимание довольно большой пласт литературы, который невозможно считать христианской, поскольку официальная церковь ее не признавала, хотя и не отвергала полностью. Однако и языческой ее назвать невозможно: в ней фигурируют библейские персонажи, описывающие события Священной христианской истории. Кроме того, она явно не имеет ни малейшего отношения к славянскому язычеству. Именно поэтому предлагают выделить ее в особую - "третью" - культуру: ахристианскую - не христианскую, но вместе с тем и не антихристианскую. Вот, например, как обосновывает свою точку зрения на эту проблему Н.И. Толстой:

"Существовал еще третий источник, во многом принятый славянами совместно или почти одновременно с христианством. Речь идет о той культуре - народной и городской, которая развивалась и в Византии, и отчасти на Западе как культура ахристианская, не христианская, но далеко не всегда антихристианская. Эта культура была противопоставлена христианству, подобно тому, как в славянской среде противополагалось христианство и язычество, и это создавало определенный симбиоз; славяне, заимствуя христианство, принимали и компоненты этого симбиоза. Так проникали в славянскую среду элементы поздней античности-эллинства, мотивы ближневосточных апокрифов, восточного мистицизма и западной средневековой книжности, которые, вероятно, в славянской народной культуре и религии не функционировали и не воспринимались как определенная система, ибо они уже не образовывали таковой и в репродуцирующей культуре, но которые придали и придавали всей славянской культуре эпохи минувшего тысячелетия определенный облик, лицо, полноту и разносторонность ее внешних формальных и внутренних - идеологических и смысловых - проявлений и сущностей. С некоторой осторожностью или условностью к элементам обозначенной нами "третьей" культуры можно отнести юродство (впоследствии ставшее одним из церковных институтов), скоморошество (периодически то гонимое, то поддерживаемое власть имущими), городскую карнавальную, ярмарочную площадку и лубочную культуру, дожившую до нашего века и имевшую свою автономную эволюцию и свои локальные пути развития".

Отреченная литература как раз и являлась носительницей этой самой "третьей" культуры. О том, что чтение ее не поощрялось церковью, можно судить по настоятельной рекомендации, сохранившейся в статье "От Апостольских уставов" "Изборник" 1073 г.:

"странских [отреченных] книг всех уклоняйся ".

Речь идет о так называемой апокрифической литературе: произведениях, как верочитного (т.е. разрешенного для хранения и чтения вне церкви), так и "ложного" (безусловно запрещенного для христиан) характера. Основную часть ее составляют греческие и иудейские апокрифы. Последние пришли на Русь как в греческих переложениях и переводах, так и в оригиналах. Среди них - "Сказание Епифания Кипрского о 12 камнях на ризе первосвященника", "Заветы 12 патриархов", книги Еноха, протоевангелие Иакова, "Хождение Богородицы по мукам" (последние два произведения легли в основу сюжетов богородичных икон, широко распространенных на Руси), Паралипоменон Иеремии (Повесть о попленении Иерусалима), "Хождение Агапия в рай", "Откровение Мефодия Патарского", а также многочисленные другие апокрифы, относившиеся к числу верочитных. С XIII в. получает известность апокрифическое "Сказание Афродитиана " - переложение второй главы "Евангелия от Матфея", широко распространенное в Восточной и Центральной Европе. Многие апокрифы имеют параллели в талмудической литературе и новоеврейском фольклоре.

Особое место в древнерусской книжности занимали произведения Иосифа Флавия ("История Иудейской войны" и "Иудейские древности"). Они известны в сравнительно большом числе списков, а также в виде прямых и косвенных цитат, рассеянных в оригинальных произведениях древнерусской литературы. Так, из всех известных литературных произведений наибольшее число прямых текстологических параллелей "Слово о полку Игореве" имеет с VI книгой "Иудейской войны". Труды Иосифа Флавия обладали на Руси высоким авторитетом и по своему значению ставились едва ли не вровень с книгами "Священного писания".

Наряду с ними на Руси были популярны и "ложные" апокрифы. Их подробные перечни встречаются, начиная с "Изборника" 1073 г.:

"Адам, Енох, Ламех, патриархи, молитва Иосифова, завет Мусин [Моисея], Исход Мусин, Псалмы Саломона, Ильино откровение, Иосино видение, Софрония откровение, Захарьине явление, Иакова повесть, Петрово откровение, учения апостольские Варнавы, Посылание, деяния Паула, Наумове откровение, учение Климентово, Игнатове учение, Полукарпово учение, Евангелие от Варнавы, Еванелия от Матвея [?]".

Принципиально важно отметить, что этот индекс существенно отличается от греческого оригинала и, очевидно, был адаптирован к книжному репертуару Древней Руси.

Чуть позже на Руси широкую известность получили так называемые "Худые номоканунцы " (от. греч. : Номоканон - "закон судный" или "мерило праведное", кодекс церковных установлений на все случаи жизни) - сборник советов и правил, не признававшийся официальной церковью. Они восходили, видимо, к еретикам-богомилам. Положения, зафиксированные в "Ложных церковных правилах" (буквальный перевод названия), были близки народным представлениям о добре и зле, о силах природы. Не менее популярными в народе были, видимо, различные лунники, громовники, астрологии, гадательные книги Рафли, шестокрылы (иудейские, хронологические таблицы), Златая Матица и прочие произведения, составлявшие большой комплекс ложных книг. Они запрещались официальной церковью, однако продолжали храниться и переписываться вплоть до конца XVII в. Многие из них использовались древнерусскими еретиками в качестве основы или подтверждения своих учений.

Особое место в формировании обыденных представлений древнерусского человека играли произведения "светской" (при всей условности этого определения) литературы. Она представлена большим числом произведений, не поддающихся строгому учету.

Прежде всего это многочисленные византийские хроники (Георгия Амартола, Иоанна Малалы и др.) и законодательные акты (Кормчие книги, монастырские уставы). Византийские законы, наряду с Библией, заложили основу древнерусского законодательства. Хроники же послужили образцом для зарождавшегося древнерусского летописания. Кроме того, посредством хроник человек Древней Руси, видимо, впервые знакомился с гораздо более широким кругом западно-европейской литературы. Так, античная литература стала известна на Руси прежде всего благодаря переложениям ее в "Хронике Иоанна Малалы".

Большую роль в освоении культурного наследия античного мира играли различные греческие изборники (например, "Пчела ", появившаяся на Руси не позднее 1119 г.). Благодаря им древнерусские читатели могли познакомиться с текстами Аристотеля, Платона, Гомера, Плутарха, Пифагора, Ксенофонта, Демокрита, Эврипида, Геродота, Демосфена, Сократа, Эпикура, Зенона и других античных авторов. Именно рефлексией гомеровских сюжетов скорее всего является ряд образов, встречающихся в "Слове о полку Игореве" (Дева-Обида, "века Трояни", Див и др.). Ссылки на "Омира " (Гомера) и некоторые античные сюжеты имеются в южнорусском летописании XII-XIII вв. Не исключено, что античная литература была известна на Руси в оригиналах.

"Светский" характер имели "Повесть об Акире Премудром ", в основе которой лежала арамейско-вавилонская повесть VIII в. до н.э., и византийское эпическое произведение "Девгениево деяние " ("Деяние прежних времен храбрых человек" ), известные с первых веков древнерусской письменности. К произведениям подобного рода можно отнести и распространенную, видимо, уже в Киевской Руси "Повесть о Варлааме и Иоасафе " - переложение истории Гаутамы-Будды (Иоасаф - славянская транскрипция имени Бодхисатва), имеющая вид житийной повести. В основу русского перевода был положен греческий текст, приписывавшийся Иоанну Дамаскину и восходящий к грузинской переработке ("Балавариани") арабской книги "Билаухара и Будасафа". Не только сама "Повесть", но и отдельные притчи, входящие в нее, известны в огромном количестве списков XIII-XVIII вв., хотя перевод ее, несомненно, был сделан не позднее XII в.

О том, сколь широк был круг переводной литературы в Древней Руси (или иностранной литературы, читавшейся здесь в оригинале), можно судить хотя бы по присутствующему в "Повести временных лет" под 6582 г. и "Киево-Печерском патерике" сюжету о бесе в образе "ляха", бросающим цветки в монахов Киево-Печерского монастыря:

"Бе же… старець, миенемь Матфей: бе прозорлив. Единою бо ему стоящю в церкви на месте своемь, възвед очи свои, позре по братьи, иже стоять поюще по обема странами на крилосе, в виде обиходяща беса, въ образе ляха, в луде, и носяща в приполе цветьк, иже глаголятся лепок. И обиходя подле братью, взимая из лона лепокъ, вержаше на кого любо: аще прилняше кому цветок в поющих от братья, мало постояв и расслаблен умом, вину створь каку любо, изидяше ис церкви, шед в келью, и уняше, и не възвратяшется в церковь до отпетья; аще ли вержаше на другаго, и не прилняше к нему цветок, стояще крепок в неньи, донде же отпояху утренюю, и тогда изидяше в келью свою. Се же вида старець, поведаше братьи своей".

Единственной литературной параллелью к нему выступает буддийская сутра, известная, начиная с середины II в. н.е., в многочисленных переводах на китайский, согдийский, тибетский, уйгурский и монгольский языки. О том пути, который она проделала, прежде чем превратиться в древнерусский текст можно только догадываться.

Попадали на Русь и естественно-научные (говоря современным языком) трактаты "Космографии ", описывающие мир, "Физиологии ", рассказывавшие о животных, населявших дальние и ближние страны, "Шестодневы ", повествовавшие не только о сотворении мира (рассказ, восходящий к "Священному Писанию" и святоотеческому толкованию его), но и об устройстве Земли и Вселенной (включая античную и западноевропейскую средневековую естественнонаучную традицию). Самой авторитетной считалась "Космография", приписываемая Козьме Индикоплову. Из множества "Шестодневов" в раннем периоде наиболее популярен был "Шестоднев" Иоанна, экзарха Болгарского.

Знакомство с памятниками литературы Западной Европы и Востока не только расширяло кругозор древнерусских книжников, но и способствовало вовлечению древнерусской культуры в контекст мировой культуры. Формируя в определенной степени обыденные представления древнерусского человека о мире и истории, переводные произведения оказали большое влияние на развитие оригинальной древнерусской литературы.

К явлениям "третьей" культуры, видимо, могут быть отнесены и многочисленные упоминания "бесовских игр", "сотонинских песен" и "плясаний". Характеристика их как нехристианских ("бесовских", "сотонинских" и т.п.) без дополнительных разъяснений, позволяющих более или менее полно восстановить их сущности, не дает достаточных оснований для отнесения их к собственно языческим обрядам.

Проблема "двоеверия"

Принятие христианства и приобщение Древней Руси к западноевропейской книжной культуре не могло не породить проблемы взаимодействия языческой традиции и новых культурных приобретений.

"Вследствие присущего средневековью консерватизма - одного из важнейших сущностных качеств эпохи, - пишет В.В. Мильков, - статистические элементы культуры едва ли не преобладали над новообразованиями. Воспринятые через внешние влияния или выработанные собственными автохтонными усилиями, культурные достижения удерживались веками. Поэтому проблема культурных влияний, особенно тех традиций, которые оказывали длительное воздействие на духовную жизнь страны, да к тому же служили делу преемственности при трансляции одной культуры в другую, есть ни что иное, как проблема традиционализма. Без учета широкого спектра представляющих его направлений невозможно составить адекватное представление о древнерусской культуре".

Принято считать, что это взаимодействие проявилось в специфической форме "двоеверия", якобы принципиально отличавшего древнерусскую (а затем и собственно русскую) культуру от культур прочих народов. Попытаемся разобраться, так ли это.

Прежде всего следует обратить внимание на то, что сам термин "двоеверие" практически не определен. Разные авторы используют его в самых различных значениях. Обычно под ним имеется в виду "оязычивание" христианства. Под влиянием мощных языческих пережитков христианство на Руси якобы получило специфическую окраску, резко отличающую его от всех прочих течений христианства. На интуитивном уровне восприятия такая точка зрения представляется вполне оправданной. Действительно, русское христианство отличалось от близких ему по происхождению конфессий. Однако с не меньшим успехом то же самое можно сказать и обо всех прочих течениях христианства. Вопрос в том, явилось ли именно восточнославянское язычество единственным (или основным) определяющим фактором в формировании самобытности русского христианства? Поскольку сам термин "язычество" (фактически - нехристианство) не вполне определен, такой подход допускает произвольное расширение явлений "двоеверия". Так, например, вряд ли можно согласиться со следующим высказыванием Б.В. Сапунова:

"На основании сличения греческого и русского текстов он [речь идет о А. Пыпине, исследовавшем уже упоминавшиеся нами индексы книг из "Изборника" 1073 г.] утверждал, что если первая часть статьи, где перечислены истинные или канонические книги, пришла из Византии, то вторая часть - книги ложные (апокрифические), - содержащая отреченные сочинения, легенды, предания, народные суеверия, адресовалась русскому читателю. В обстановке ожесточенной борьбы церкви с распространяющимся двоеверием эта часть статьи имела огромное значение ". (Курсив мой. - И.Д.)

"По умолчанию", здесь явно смешивается влияние "неофициальной" христианской культуры и язычества. Между тем, как мы видели, это не вполне одно и то же.

Другим моментом, затрудняющим изучение процессов взаимодействия различных традиций в рамках древнерусской культуры, является попытка жестко связать "народную" культуру элиты - с христианством, а также стремление противопоставить их друг другу. Под влиянием ленинского учения "о двух культурах в каждой национальной культуре", в советской историографии подобной поляризации был придан политический характер. Между тем, даже вполне официально настроенные историки, как, скажем Б.А. Рыбаков, считали:

"что княжеско-дружинная культура средневековой Руси включала в себя и народную культуру: во-первых, творцами всей материальной стороны феодального быта были мастера из народа, а, во-вторых, народная струя проявлялась в сказках, былинах, народных празднествах, входивших неотъемлемой частью в культуру дворцов и усадеб".

В последнее время исследователи обратили внимание и на противоположную тенденцию, которая сплошь и рядом оказывалась гораздо более сильной.

"Авторы, - пишет Л.А. Беляев, - воспринимают как должное, как само собой разумеющееся, последовательность заимствования признаков по восходящей линии "снизу вверх". Схема движения от "народного" (синонимично: деревянного, дохристианского) к "господскому" (каменному, церковному) остается и сейчас архетипической в искусствознании. Однако материалы все более демонстрируют превалирование, по крайней мере в средневековье, обратного процесса, процесса традиционного подражания популярных, массовых (фольклорных, деревянных и т.п.) изделий - престижным, профессиональным…"

Впрочем, и прежде отмечалось, что христианство довольно рано пустило глубокие корни в лоне культуры "низов". Так, Б.А. Рыбаков писал, что

"яд религиозной идеологии проникал (глубже, чем в языческую эпоху) во все сферы народной жизни, он притуплял классовую борьбу, возрождал в новой форме первобытные воззрения и на долгие века закреплял в сознании людей идеи потустороннего мира, божественного происхождения властей и провиденциализма, т.е. представление о том, что судьбами людей всегда управляет божественная воля".

Хотя он тут же подчеркивал, что "русские люди не были так религиозны, как это пытаются изобразить церковные историки…"

Последняя мысль высказывалась неоднократно. Пожалуй, в наиболее жесткой форме мы встречаем ее у Д.С. Лихачева, который отказывал в христианском мировоззрении даже монахам-летописцам. В частности, он писал:

"Принято говорить о провиденциализме летописца, о его религиозном мировоззрении. Следует, однако, заметить, что летописец отнюдь не отличается последовательностью в этой своей религиозной точке зрения на события. Ход повествования летописца, его конкретные исторические представления очень часто выходят за пределы религиозного мышления и носят чисто прагматический характер. Свой провиденциализм летописец в значительной мере получает в готовом виде, а не доходит до него сам, он не является для него следствием особенности его мышления. Свои религиозные представления летописец во всех их деталях получает извне; от этого они в значительной степени могут расходиться с его личным опытом, с его практической деятельностью как историка… Вот почему, к счастью для исторического знания Древней Руси, летописец не так уж часто руководствовался своей философией истории, не подчинял ей целиком своего повествования…".

Одним из следствий подобного подхода стала усиленная разработка языческой тематики в изучении истории культуры Древней Руси: ясно, что если большинство жителей Древнерусского государства по своим убеждениям не были христианами, то они не могли быть никем иным как язычниками. При этом они, однако, продолжали "числиться" христианами. Следовательно, они были двоеверны: христианами - "по форме" и язычниками - по существу. Поскольку письменные источники давали для обоснования подобной точки зрения слишком мало материала (к тому же по большей части чрезвычайно смутного и отрывочного), пришлось искать следы "двоеверия" в этнографических, фольклорных и археологических источниках. При этом как раз и обнаружились методические и методологические сложности, которые уже упоминались мною вскользь.

Как правило, основания для изучения "двоеверия" дают аналогии, обнаруживаемые в ранних - явно дохристианских материалах и в текстах (в широком смысле этого слова), относящихся к христианскому времени. К сожалению, подобные сопоставления далеко не всегда могут рассматриваться в качестве надежного фундамента теоретических реконструкций. Причин тому несколько.

Первая из них - слишком "молодой" возраст источников, из которых черпается необходимая историку информация. Как признает Е.Е. Левкиевская,

"…едва ли не единственным источником наших представлений о низшей мифологии славян периода до XII в. является реконструкция, основанная на данных народной культуры позднего времени - верованиях, обрядах, быличках, песнях и пр., фиксировавшихся этнографами и фольклористами с конца XVIII в. до наших дней. Безусловно, за столь длительный период многие элементы славянской мифологической системы претерпели определенные изменения, в том числе и под влиянием соседних неславянских мифологий, или вовсе исчезли из народной традиции.

Вторая причина, в какой-то степени производная из первой - отсутствие надежных критериев для вычленения в этих источниках собственно языческого субстрата.

"Если бы, - пишет Н.И. Толстой - все сводилось к "двоеверию", т.е. к двум компонентам, к двум источникам славянской народной духовной культуры в конце 1-го и в нач. 2-го тысячелетия нашей эры, культуры, которая имела последовательное и непрерывное развитие до наших дней, вопрос выявления элементов славянских дохристианских языческих древностей решался бы относительно просто. Все, что оставалось бы за вычетом христианских институтов, черт и особенностей, в принципе хорошо известных по многочисленным письменным свидетельствам, можно было бы отнести на счет дохристианского язычества, объяснить как его продолжение, развитие или реликты. Однако дело осложняется в значительной степени наличием фрагментов "третьей" культуры, заимствований и собственно славянских инноваций общего и особенно локального происхождения".

Наличие в источниках такого рода почти неразличимого "невооруженным глазом" слоя неязыческой ахристианской культуры создает дополнительные сложности в изучении языческих реликтов. Прекрасным примером в этом отношении служат работы, связанные с изучением семантики одного из наиболее консервативных и архаичных обрядов - погребального, в частности. Работа Л.А. Беляева "Проблема христианского и языческого в погребальном обряде средневековой Москвы…", где автор отмечает:

"Этнографами и археологами было не раз показано, что погребальный обряд средневековой Москвы содержит много деталей (и в том числе материальных элементов), которые непосредственно в рамках церковно-учительной традиции необъяснимы.

Такие детали часто находят объяснение лишь при трактовке их как рудиментов дохристианского обряда, причем отнюдь не только славянского, и не обязательно - языческого. Наиболее известны среди таких обычаев связывание тела, обувание в специальную обувь, использование ритуального транспорта (сани, лодка), оборачивание в бересту, снабжение сопутствующими предметами (напр. древолазными шипами)…

Однако применение метода выявления рудиментов не всегда оправдано, поскольку пренебрегает возможностью усвоения некоторых внешних элементов дохристианской культуры путем семантической подмены: известно, что именно этим путем складывался предметный мир христианского богослужения, церковного обряда. Кажется, что круг рудиментов, связанных с погребальным ритуалом, можно существенно расширить, обратившись к позднему средневековью. Например, в ранних московских некрополях широко применялись в качестве намогильных камней валуны, роль которых в дохристианских (особенно северных) курганах хорошо известна… Тогда же (в конце XIV-XV вв.) как бы восстанавливается обычай снабжать покойного посудой и деньгами. Который может быть возведен к языческим временам…

Наконец, и по археологическим, и по письменным источникам прослеживается обычай осыпания тела или могилы золой (пеплом), что может быть трактовано, как пережиток обряда кремации и огненного очищения. Так его, кстати, понимали в XVIII - XIX вв. старообрядцы…

Тенденция подобной трактовки скрывает серьезную опасность. Исследователю без специального анализа не могут быть известны мотивы продолжительного существования в новых условиях возвращения или зарождения наблюдаемых явлений. Тем более это касается приведения их к системе, и особенно - восприятия подобных явлений современниками.

К сожалению, проверка с опорой на письменные свидетельства не всегда возможна, - средневековые источники редко склонны снабжать нас материалами, освещающими нюансы тогдашних воззрений на археологически отмечаемые детали погребального обряда. Перечисленные выше элементы, однако, могут быть без особого труда раскрыты как наделенные христианской семантикой".

Действительно, привлечение более широкого круга источников, с которыми проводится сопоставление, в частности выход за рамки исключительно восточнославянского материала, позволяет автору процитированных строк сделать чрезвычайно важные для нас выводы:

"Присутствие в погребениях XIV-XV вв. и позднее ритуальных сосудов находит вполне христианское объяснение в обряде последнего помазания елеем (рудиментарно здесь только само стремление поместить остающийся сосуд в могилу, а не оставить его на земле). Пепел и зола, осыпающие покойного в глазах верующих символизируют не стихию огня, но прах, в который возвращается бренная оболочка человека, некогда из него же сотворенная… Использование валунов в сочетании с дерновыми ступенями и холмиком и с деревянным крестом апеллировало не к дохристианскому кургану, но к системе образов из последних часов жизни Христа, прежде всего к Голгофе…

Таким образом, атавистическое "язычество" имеет здесь в лучшем случае внешнее, формальное основание, вполне естественное и обычное для материальных атрибутов христианства".

Не менее любопытны и важны требования, которые исследователь предъявляет к системе доказательств наличия связи между анализируемыми разновременными источниками. Он считает:

"По-видимому, следует по возможности избегать объяснения всех сомнительных, непонятных элементов и форм обряда с помощью постулата о глубокой, плохо просматриваемой древности этого обряда, а также с помощью привлечения поверхностных аналогий, "ложного узнавания".

Необходимейшим этапом в работе с всевозможными свидетельствами средневекового "двоеверия" должна быть критика источника, на основе которого делаются выводы о сохранении или проникновении "языческих" представлений в христианский контекст.

При отсутствии письменных данных, синхронных археологическим материалам, можно попытаться привлечь типологический или иконографический методы - для демонстрации хотя бы скрытых формальных корней традиции.

Конечно, каждый обрядовый элемент требует специального исследования и развернутой характеристики, поэтому ограничимся здесь одним, но весьма показательным примером анализа орнамента и формы раннемосковских белокаменных надгробий.

До сих пор исследователи высказывались исключительно в пользу отражения в их орнаментации чрезвычайно древней, дохристианской языческой символики… Ученые при этом опирались прежде всего на сходство резных орнаментов и композиций надгробий с приемами украшения деревянной утвари (прялок, вальков, посуды и пр.) в России XVII-XIX вв.

…Действительно, приемы и мотивы плит XIII-XV вв. очень близки деревянной трехгранно-выемчатой рези посадских мастеров России.

Однако сегодня нельзя пройти мимо ряда хронологических несоответствий. Раннемосковские плиты с трехгранно-выемчатой резьбой вышли из употребления не позднее первой четверти XVII в.; замена новыми мотивами началась примерно на полвека раньше; наибольшее распространение приходится на конец XV-сер. XVI вв.; достаточно активное развитие мотивов такой резьбы прослеживается уже в XIV-XV вв. и даже ранее, в конце XIII ст… В то же время деревянные изделия с подобными мотивами не заходят далее XVII в., в основном это - XVIII-XX вв…

Если тридцать-сорок лет назад можно было апеллировать к плохой сохранности деревянных изделий средневековья, то сегодня мы достаточно знакомы с археологическими находками Новгорода, Москвы и других городов, чтобы весьма решительно указать на отсутствие среди них деревянных вещей с трехгранно-выемчатыми орнаментами раньше конца XVI-XVII вв.".

Другими словами, непременным условием доказательства не только "похожести", но и семантического совпадения в каких-то элементах обряда является наличие непрерывного ряда источников, позволяющих непосредственно проследить эту преемственности. Все прочие аналогии могут послужить лишь основанием для догадки, нуждающейся в солидном обосновании.

Разработка надежных критериев выявления языческих пережитков заставляет в последние годы многих исследователей пересмотреть свои выводы и несколько "смягчить" свои утверждения относительно двоеверности жителей Древней Руси. В качестве примера приведу две характеристики, сформулированные одним и тем же автором, И.П. Русановой, по поводу одного и того же памятника. Их разделяет всего несколько лет.

"Крупный культовый центр на Збруче был, вероятно, широко известен в славянских землях. Сюда приходили язычники с территории хорват, волынян, возможно и дреговичей, вы том числе жители городов, о чем свидетельствуют находки соответствующих предметов. Святилища на Збруче посещали и представители господствующих классов, приносившие в дар богам серебряные и золотые вещи, например, колты - украшения знатных женщин, мечи и шпоры, принадлежавшие привилегированным лицам. Среди паломников были даже христиане, оставившие на капищах нательные кресты и иконку, возможно и священники, которым принадлежали роскошные кресты-энколпионы и кадило ". (Курсив мой. - И.Д.)

"Среди приверженцев язычества были и представители богатых слоев общества, которые могли оставить на святилищах серебряную гривну, золотые и серебряные височные кольца, меч и шпоры - атрибуты конных воинов, перстень-печать, принадлежащий княжескому или боярскому роду. Предметы христианского культа (кресты и иконка) могли быть отняты у христиан и отданы язычниками в дар своим богам или были принесены сюда самими христианами, ищущими помощи у старых богов ". (Курсив мой. - И.Д.)

Близкие по своей сути проблемы возникают и при работе с фольклорными источниками. Здесь, вероятно, следует вспомнить выдающиеся труды А.Н. Веселовского, который развил мысль Ф.И. Буслаева о многослойном составе русского эпоса, об осложнениях, с которыми столкнулась исходная основа фольклора. Веселовский выступил против узкого понимания мифологического истолкования всего народнопоэтического творчества христианской поры. При этом выдающийся исследователь фольклора вполне справедливо полагал, что при близости исходных условий "мифический процесс может независимо повториться на двух совершенно различных почвах " и вызвать при этом одинаковые формы.

В средние века, "вторую пору великого мифического творчества ", были созданы христианские мифы,

"в которых, - согласно А.Н. Веселовскому, - вследствие единства психического процесса могли самостоятельно воспроизвестись образы и приемы языческого суеверия".

Христианские заговоры часто

"столь похожи на древние языческие заклятия не потому, что повторяют их в новой форме, а вследствие самостоятельного воспроизведения мифического процесса на христианской почве".

Стремление приверженцев существования "двоеверия" любой христианский образ непременно подвести под языческий миф потеряет свою силу, если будут учтены жизненные процессы народного творчества ("физиология фольклора ", по Веселовскому). Мифологи упускают из виду ту "пластическую силу ",

"которая творит в сказке, песне, легенде, не столько развивая их внутреннее содержание (что собственно и принадлежит мифологической экзегезе), сколько их чисто формальную сторону".

Очевидно, фольклорные явления нельзя сводить только к мифологии, многое в них (согласимся с А.Н. Веселовским) может и должно быть объяснено.

"единственно тою силою фантазии, которая творит ради самого творчества, без всякого отношения к развитию затаенной внутри мифической основы. Чем более теряется сознание этой основы, чем чаще меняется мифологическая почва, например, при смене одной религиозной системы другою, тем более открывается простора самостоятельному действию этой пластической силы, не связываемой более внутреннею потребностью точно выразить содержание поблекшего мифа".

К этому трудно что-либо добавить.

Судя по всему, дальнейшая разработка вопросов методологии и методики изучения реликтовых слоев информации в сравнительно поздних источниках позволит существенно уточнить наши представления о механизмах и результатах взаимодействия различных традиций в рамках единой формировавшейся культуры Древней Руси. Пока же можно привести несколько выводов (Н.И. Толстого и М. Элиаде), которые на сей день представляются достаточно обоснованными.

1. "Христианство лишь частично уничтожило довольно свободную и в некоторых отношениях достаточно аморфную структуру язычества, поставило его в иные условия и подчинило своей значительно более высокой иерархии ценностей. Бытовое христианство предоставило языческим мифологическим персонажам и представлениям статус "нечистой силы", отрицательного духовного начала, противостоящего силе "крестной", чистой и преисполненной святости. Образно говоря, в народном фольклорном представлении небо оказалось занятым силами небесными, праведными и божественными, преисподняя, подземный мир, болота, ямы и овраги - силами нечистыми и темными, а земля - место борьбы двух миров и начал, и человек и его душа - средоточие этой борьбы. Силы эти все же неравноправны и не равновелики, ибо воля Божья и промысел Божий господствует над всем и определяет все. Такое народное христианское мировоззрение, типичное для славян обеих конфессий - православной и католической, нельзя считать и называть двоеверием, поскольку оно цельно и представляет собой единую систему верований ". (Курсив мой. - И.Д.)

2. "Для крестьян Восточной Европы такое положение вещей было вовсе не "оязычиванием" христианства, а напротив, "охристианиванием" религии их предков. Когда будет написана история этой "народной теологии", как она проявляет себя в календарных праздниках и религиозном фольклоре, станет ясно, что "космическое христианство" не является ни новой формой язычества, ни синкретизмом язычества с христианством. Оно является совершенно своеобразным религиозным творение, где эсхатология и сотериология приобретают космические размеры народного христианства. С другой стороны, как раз христианский, а не "языческий", дух пронизывает все эти творения фольклора: все концентрируется на спасении человека…".

3. "Язычество и его элементы не следует воспринимать как нечто совершенно чуждое христианству, как его антипод во всех отношениях и компонентах. Язычество …в течение веков, еще в дохристианскую пору эволюционировало и во многом сохраняло наслоения разных периодов".

В то же время вся христианская образованность III-V вв. н.э.

"полна языческих реминисценций. Даже представители церкви тщетно ломают свою природу, стараясь забыть Цицерона. Церковь не в силах преобразить в христианскую идею языческую культуру и, нуждаясь в ней принуждена принимать ее целиком".

4. Само это специфическое явление, которое, видимо, правильнее во всех отношениях называть народным христианством, а не "двоеверием", вобрало не только христианскую и языческую (в узком смысле восточнославянскую) традиции, но и мощный пласт так называемой городской, ахристианской культуры, во многом определившем характер и формы нового духовного симбиоза.

Реакции на статью

Понравился наш сайт? Присоединяйтесь или подпишитесь (на почту будут приходить уведомления о новых темах) на наш канал в МирТесен!

Показы: 1 Охват: 0 Прочтений: 0

В середине первого тысячелетия нашей эры славянские племена, заселявшие западную часть территории европейской части России, находились на последней стадии развития первобытно-общинного строя. В их хозяйственном укладе на первом месте стояло земледелие. Все их верования покоились на поклонении божествам, олицетворявшим силы природы, и предкам. Древние славяне были язычниками, а превыше всего ставили взаимоотношения человека и природы.

Картина мира в представлении древних славян и языческие боги

Картина мира славянина-язычника представлялась таким образом: Земля неподвижна, планеты и звезды вращаются вокруг нее, а ночью Солнце проплывает по некоему подземному океану. В языческих верованиях объединились представления различных этапов первобытности. Древние славяне поклонялись разным идолам, считая, что их многочисленность утверждает безопасность смертного, а человеческая мудрость являет собой знание имен и функций этих покровителей. Эти истуканы считались не образом, а телом богов, которых они одушевляли, люди падали ниц "перед куском дерева или слитком руды, ожидая от них спасения и благоденствия".

Однако славяне имели представление и о единственном высшем Божестве, которому, по их мнению, небеса "служат достойным храмом", который управляет небом, а управление землей предоставляет другим богам. Его называли Белым Богом и не строили ему храмов, потому что считали, что смертные не могут с ним общаться, а со своими просьбами должны обращаться к другим богам. Славяне приписывали зло особому существу, которого именовали Чернобогом , приносили ему жертвы, чтобы умилостивить его, и на собраниях пили из особенной чаши, посвященной и ему и добрым богам. Чернобог часто изображался в виде льва. Именно поэтому бытует мнение, что славяне заимствовали мысль о Чернобоге от христиан, которые уподобляли дьявола этому зверю. Но, скорее всего, это происходит от ненависти к саксонцам, которые были опасными врагами северных славян и были для них воплощением зла. На саксонских знаменах были изображены львы. Считалось, что Чернобог ужасает людей грозными привидениями, называемыми страшилами, и что гнев его могут укротить только волхвы. Эти волхвы, о которых Нестор рассказывает в своей летописи, своим оружием сделали музыку, поистине виртуозно играя на гуслях, и поэтому в некоторых славянских землях назывались гуслярами.

В России до Христианизации верховным богом был Перун , бог молнии, которому славяне поклонялись еще в VI веке, "обожая в нем верховного Мироправителя". Имя "Перун" происходит от славянского глагола "перу", который означает не только "пру", но и "бью", "ударяю". Не даром в старину приспособления, которыми колотили белье при стирке, вальки, назывались пряльниками. Имя Перуна означало бога разящего. Позднее Перуном стали называть молнию. Карамзин пишет: "Стариковский, Гваньини и Сочинитель Синопсиса говорят, что Перун Киевский стоял на железных ногах, в руке держал камень, наподобие молнии украшенный рубинами и карбункулами; что одежда Перунова была искусно вырезана из дерева; что дубовый костер вечно пылал перед идолом, и если жрецы от нерадения давали огню угаснуть то наказывались смертию как преступники и враги бога". Киевский кумир Перуна стоял на холме за пределами двора князя Владимира, а Новгородский кумир - над рекою Волховом: он был деревянный, с серебряной головой и золотыми усами.

В летописях упоминаются также Хорс , Дажебог (Даждьбог) , Стрибог - бог ветров. В "Слове о полку Игореве" сказано: "Се вътри, Стрибожи внуци, въют съ моря стрълами на храбрыя пълки Игоревы". Известны также Самаргл и Мокошь , но в летописях не упоминается, какие именно свойства и действия были им присущи. В договоре Олега с греками упоминается о боге Волосе (Велесе) , именем которого, как и именем Перуна, славяне клялись в верности. Волос пользовался чрезвычайным почтением и уважением, так как он являлся покровителем скота, а скот был главным богатством славян. Покровитель стад Св.Власий, столь уважаемый русским крестьянством, воспринял многие черты древнего Волоса. Даже их имена схожи. Бог веселья, любви, согласия, благополучия назывался Ладо . Ему приносили жертвы молодые люди, вступающие в брак, воспевая его имя, которое сохранилось до сих пор в старинных припевах. В старину в деревнях существовал такой обычай. Молодые женщины весной собирались играть и петь в хороводах, повторяя "Ладо, ди-ди Ладо". До сих пор любимых называют ладами.

Купальницкие обряды

Купалу, богу земных плодов, приносили жертвы прямо перед сбором хлеба, в день Св.Агриппины (23 июня), которая и называлась в народе Купальницей. Молодые люди украшали себя венками из особой травы - купальницы - приписывая ей различные магические и целебные свойства. Например, считалось, что трава эта изгоняет злых духов, для чего так называемые Ивановские венки, сплетенные из нее, вешали на кровли домов и в хлевах. Вечером раскладывали огонь, плясали вокруг него и пели Купалу.

По утрам в этот день нужно было париться в банях, а днем купаться в речках и прудах. Поселяне Рязанской губернии и траву купальницу и этот день называют "лютые коренья". Мудрые старики, моясь в бане, парились вениками из лютых кореньев в надежде помолодеть. В степных селениях клали в печь вместо соломы жгучую крапиву и парились на ней. Все это делалось с одной целью - излечиться от болезней. Сахаров пишет: "По выходе из бани садились за стол завтракать, где заранее становилась обетная каша. ... Купальницкая обетная каша отправлялась с разными обрядами, ... предоставляя это дело красным девицам. Там они собирались к одной из своих подруг с вечера: толокчи в ступе ячмень. Песнями и веселыми играми сопровождалось толчение ячменя. Рано утром варили из этого ячменя кашу, которую съедали во время полудень, с маслом". Купание же в реках начиналось с полудня и продолжалось до вечера. Пока одни купались, другие на берегу пели песни. Между купаниями проходили игры и пиршества.

Коляда

24 декабря славяне праздновали Коляду, бога торжеств и мира. Еще и в наше время накануне Рождества Христова дети и молодые люди собираются колядовать под окнами богатых людей и, произнося имя Коляды и величая хозяина в песнях-колядках, получают деньги и угощения.

"Нечистая" сила древних славян

В преданиях русского народа, особенно суеверных, а также в сказках, открываются некоторые следы древнего славянского богопочитания. Русские лешие похожи на греческих сатиров, "живут будто бы они в темноте лесов, равняются с деревьями и травой, ужасают странников, обходят их кругом и сбивают с пути". Много упоминается о русалках - это славянский вариант нимф дубрав, где они бегают с распущенными волосами накануне Троицына дня. Особенным почитанием пользуются до сих пор домовые - злые и благодетельные. Маленьких детей пугают кикиморами и буками.
Желая выразить могущество и грозность своих богов, славяне представляли их великанами, с ужасными лицами и множеством голов. В противоположность грекам, славяне ценили в боге прежде всего силу, а не красоту.

Священная вода

Языческие верования приписывали озерам и рекам божественность и святость. Если человек страдал, к примеру, болезнью глаз, его умывали водой особых целебных источников, причем бросали в них серебро. В народе принято купать, обливать или умывать людей, которые в день Пасхи проспали заутреню, с целью омовения от греха. То же самое относится к сглазу и порче.

Заповедные рощи

У многих славянских племен были заповедные рощи, "где никогда стук секиры не раздавался, и где самые злейшие враги не дерзали вступить в бой между собою". Славяне также молились отдельным деревьям, особенно дупловатым, обвязывая их ветви убрусами (так назывались старинные женские головные уборы), покрывалами или платами. Празднование Семика и народный обычай завивать в этот день в рощах венки тоже является остатком древних верований, которые сохранились и после введения Христианства, и никакие попытки уничтожить эти традиции не имели успеха. Примером тому может служить безуспешное предприятие Брячислава в 1093 году, пытавшегося сжечь святые дубравы своего народа.

Боги-знамена

Славяне обожали знамена и считали, что в военное время они святее любых идолов. В некоторых источниках, например, в Дитмаровской летописи, упоминается о двух знаменитых славянских знаменах, которые считались женскими божествами. Вера в них была настолько велика, что во время сражений воспламеняла в воинах боевой дух.

Капища и их хранители

О капищах (храмах) древних славян никаких сведений почти нет. У Нестора, например, говорится только об идолах и жертвенниках. Но, однако, приносить жертвы нужно было в любое время, а почтение к святыне требовало защиты и крова, особенно в северных землях с суровым климатом. Поэтому нет сомнения, что на Киевском холме и на берегу Волхова, где стоял Перун, были храмы, конечно, не такие огромные и роскошные, как византийские или греческие, но "сообразные с простотою тогдашних нравов и с малым сведением людей в искусстве зодческом".

Нестор-летописец не упоминает ничего о жрецах, но в любой вере существуют обряды, исполнение которых поручается избранным людям, добродетельным и всеми уважаемым за мудрость, поэтому, без всякого сомнения, древние славяне имели жрецов. В любом капище, при священном дереве, при целебном источнике, находились особенные хранители, которые постоянно жили около в крошечных хижинах, питаясь жертвой, которую приносили их божествам. Они пользовались всеобщим уважением и имели некоторые исключительные права, например, они могли сидеть во время жертвоприношения, носить длинную бороду или входить внутрь святилища. Славянин, а особенно воин, удачно завершив какое-то дело и желая поблагодарить богов, должен был разделить свою добычу со служителем.

Жрецы приносили жертвы от имени народа, а также предсказывали будущее всевозможными способами, например, по движению и цвету воды. В древнейшие времена, когда славяне поклонялись невидимому Белому Богу, они приносили в жертву волов и других животных, но позже, поклоняясь идолам, практиковали уже человеческие жертвоприношения и обагряли жертвенники, которые назывались требищами, человеческой кровью. Жертву выбирали из пленников по жребию, или специально для этой цели покупали. Такие обычаи сохранились Руси еще во времена князя Владимира.

Погребальные обычаи древних славян

Погребальные обычаи древних славян, особенно вятичей, радимичей, северян, кривичей, подробно описаны у Нестора. Над умершим творили тризну - показывали свою силу в воинских играх, конных состязаниях, песнях, плясках в честь умершего, совершали жертвоприношения, тело сжигали на большом костре - краде. У кривичей и вятичей пепел заключался в урну и ставился на столпе в окрестностях дорог с целью поддержать воинственный дух народа - не бояться смерти и сразу привыкать к мысли о тленности человеческой жизни.

Столп - это небольшой погребальный домик, сруб, домовина. Такие домовины дожили в России до начала XX века. Что касается славян киевских и волынских, то они издревле мертвых погребали в земле. Вместе с телом зарывались особенные лестницы, сплетенные из ремней.

Интереснейшее дополнение о погребальном обряде вятичей можно найти в рассказе неизвестного Путешественника, изложенном в одном из трудов Рыбакова. "Когда умирает у них кто-нибудь, труп его сжигают. Женщины же, когда случится у них покойник, царапают себе ножом руки и лица. При сожжении покойника они предаются шумному веселью, выражая радость по поводу милости, оказанной ему богом."

Ибн-Руст рассказывает о том, что «если у умершего было три жены (а многоженство у некоторых славян не возбранялось, а в некоторых племенах даже наоборот, поощрялось) и одна считает, что особенно любила мужа, то она приносит к телу два столба, которые вбивают в землю стоймя, а третий столб кладут поперек. Потом посреди этой перекладины привязывают веревку, которая служит женщине добровольной удавкой. Когда верная жена задохнется и умрет, ее бросают в огонь и сжигают». Ворота-виселицы у "крад великих" довольно часто упоминаются в различных источниках. Через эти ворота обреченная женщина словно заглядывала в потусторонний мир. Смерть в любом случае достигалась удавлением, удушением, но если у вятичей вдовы шли на такую смерть добровольно, то у русов эта ужасная процедура поручалась специальным женщинам-колдуньям, работой которых было удушение несчастных вдов. По прошествии года после смерти семья и родичи приходили на место сожжения, принося с собой еду и мед. Такой обычай поминания умерших сохранился до наших дней.

О других языческих обычаях упоминается мало, но известно, что огонь - Сварожич - почитался всеми славянами, чему пример как раз погребальные сожжения. Некоторые арабские путешественники описывали и то, что вятичи почитали быка. Этот вопрос был предметом споров разных историков, однако, в земле древних вятичей сохранился вплоть до XIX века девичий головной убор с огромными тряпичными рогами, который назывался турицей. Эти полуметровые рога калужских невест были настолько языческими, что девушек, наряженных по этому старинному обычаю, священники отказывались пускать в церковь.

Славянская языческая пляска - забава и ритуал

Пляска была любимой забавой славян. О древней пляске можно судить по некоторым старинным русским танцам. Она состоит в том, чтобы в сильном напряжении взмахивать руками, приседать, вертеться на одном месте, топать ногами, что, по мнению Карамзина, "соответствует характеру людей крепких, деятельных и неутомимых". Плясками были неотъемлемой частью многих священных обрядов и важнейших событий. Самыми распространенными музыкальными инструментами древних славян были свирели и восьмиструнные лютни. На миниатюре Радзивилловской летописи изображаются две группы людей и музыканты. В центре - фигура девушки с распущенными волосами, одетой в широкое платье с длинными рукавами, спущенными намного ниже запястий. Это - танец русалий, который отражен очень широко в русском прикладном искусстве и фольклоре. Русалии - это ритуальные пляски, связанные с молением о дожде (русалки были еще и божествами орошения нив). Эти пляски были одним из главнейших языческих обрядов славян, и даже церковь очень долго не могла истребить этот древний земледельческий обычай. Во время священного танца девушка изображала русалку-птицу, и длинные рукава ее одежды изображали и крылья божества, и воду, льющуюся на землю. Интересно, что популярнейшая русская сказка о царевне лягушке, сложившаяся, вполне возможно, на вятической или кривической земле, как раз дает красочный образ женщины, которая танцевала со спущенными рукавами ритуальный танец русалий - и каждый взмах рукавом рождал птиц, озера и деревья.

Брачные обычаи

Брачные обычаи у разных славянских народов были различны. Например, у полян все было кротко и тихо. Главнейшей добродетелью у них считалась стыдливость и целомудрие. Брак у полян считался святой обязанностью. Древляне же, напротив, не знали браков, основанных на взаимном согласии супругов и их родителей. Девиц они уводили силой или похищали. Северяне и радимичи также не знали ни целомудрия, ни брачных союзов. Однако все решалось более дипломатично, нежели у древлян. Молодые люди обоего пола сходились на игрища между селениями, женихи выбирали невест и договаривались жить с ними вместе, без всяких обрядов. Многоженство было обычным явлением. Брачные обычаи у вятичей вообще отсутствовали. Существовали у них пережитки так называемого матрилокального брака - будущий зять приходил в дом невесты на брачную ночь. Причем летописец намекает на некоторые предосудительные нравы внутри семьи - женская половина семьи не имеет "стыденья" к мужской половине и наоборот, что может быть понято как пережитки эндогамии. Эти черты первобытности отразились в древней киевской былине об Илье Муромце и Соловье-Разбойнике: "Я сына-то вырощу - за него дочь отдам, дочь-то вырощу - отдам за сына, чтобы Соловейкин род не переводился".

Позже у вятичей происходит преодоление этой древней традиции эндогамии и замена ее экзогамными отношениями, то есть (и в летописях есть указание на то) игрища, на которых юноши совещаются со своими избранницами, происходили уже не внутри одного поселения, а между разными. Внутри семьи существовал жесткий патриархат. Например, за супружескую измену муж мог просто-напросто убить жену, не принимая никаких объяснений и извинений. Неравенство полов подтверждает и такой факт. Любая мать имела право умертвить свою новорожденную дочь, когда как жизнь новорожденного сына всячески оберегалась. Вдова живая бесчестила семейство. Скорее всего, это было жестокой, но верной мерой для предотвращения тайных мужеубийств, поэтому жены соблюдали страшную осторожность во избежание смерти. Что касается многоженства, то, как уже упоминалось, это было явлением обычным. Оно свидетельствовало о социальном различии, о различном достатке - чем больше достаток, тем больше жен.

Все изложенное выше позволяет сделать следующий вывод. Большинство языческих славянских верований и обрядов не кануло бесследно в Лету и не стерлось из памяти русских людей. Подчас непроизвольно, невольно мы обращаемся к своего рода генетической памяти, в повседневности, празднуя свадьбы, рассказывая сказки. Наше языческое прошлое очень стойко, оно существует в народных напевах, играх, ворожбе, в радостях и горестях, оно всегда останется в загадочной и прекрасной русской душе.

Свадебный обряд - По славянскому обычаю жених похищал невесту на игрищах предварительно договорившись с нею о похищении: "Схожахуся на игрища... и ту умыкаху жены собе, с нею же кто съвещашеся: имяху же по две и по три жены". Затем отцу невесты жених давал вено - выкуп за невесту. За день до свадьбы будущая тёща печёт курник, посылая его в дом жениха. Жених же посылает в дом невесты живого петуха. В предсвадебный день никаких увеселений не происходит. Все тщательно готовятся к веселью. Утром свадебного дня жених извещает невесту, чтобы она готовилась к венцу. Родители невесты расстилают на скамье шубу, сажают на неё свою дочь и начинают одевать в свадебный наряд. Как только оденут, то посылают гонца к жениху. Вскоре свадебный поезд подъезжает к воротам. Дружка жениха стучит в ворота, вызывает хозяина и говорит, что, мол, охотимся на зайцев, да один заяц махнул к тебе за ворота, надобно-де отыскать. Жених усердно ищет спрятанного "зайца" (невесту), а, отыскав, и испросив благословения у родителей, сажает в свадебный поезд и едет на венчание.

Долгое время "венчание" в греко-кафолической церкви с обязательной проповедью про "семейное счастье" какой-то там израильской семьи, не считалось настоящим венчанием, ибо люди долго ещё с почтением относились к обычаям СВОИХ предков. Степан Разин, например, отменил церковное "венчание", повелев венчаться вокруг дуба. Венчание происходило после полудня, ближе к вечеру. В это время мать жениха готовила в клети брачное ложе: вначале настилала снопы (числом 21), поверх перину и одеяло, сверху бросала кунью шубу или шкуру куницы (либо ласки) единый центр поиска тула . Возле ложа ставились кадки с мёдом, ячменём, пшеницей, рожью. Всё подготовив, будущая свекровь обходила ложе с рябиновой веткой в руке. 21 сноп означает "огненную страсть" (утроенная семёрка, число Огня), кунья шуба должна была волшебным образом разжечь страсть у невесты, точно так же, как и шкурка куницы или ласки. Обратите внимание на названия зверьков, чьи шкурки использовались в волшебных.целях, по-видимому, ещё с общеиндоеропейских времён, если не раньше. Куна (куница) - того же корня, что и латинское cunnus, норка - то же, самое, только иносказтелъно, и, наконец, ласка собственно и означает ласку. Ветвь рябины служит, во-первых, своего рода, очистительным средством, а, во-вторых знаком плодородия. Само слово венчание означает покрытие головы, венком (венцом).
Перед венчанием место жениха занимал младший брат или подросток, родственник невесты, у которого жениху необходимо было выкупить место рядом с невестой. Обряд называется "продажа сестриной косы". Около невесты садятся также "глазки" - две родственницы невесты, чаще всего сестры или сеструхи (т.е. двоюродные сестры). Они во время всей свадьбы помогают невесте. Каждая из "глазок" держит в руках по блюду, завязанному платками концами в низ. В одном блюде лежит платок, повойник, гребень и зеркало, а в другом две ложки и краюха хлеба. После выкупа жених и невеста, держа в руках по зажжённой свече, шли к храму или свещенному дубу. Впереди них шли плясуньи, за ними несли коровай, на котором лежали сребреники. Позади молодых осыпало нёс чашу с хмелем, зерном и серебром. Сваха осыпала невесту и жениха из чаши. Гости желали невесте столько детей, сколько шерстинок в тулупе. После таких пожеланий сваха милостиво осыпала ещё и гостей.

Раньше венчал жрец, брал невесту за руку, поручал её жениху и приказывал им поцеловаться. Муж покрывал жену полой своего платья или плаща в знак покровительства и защиты, после чего жрец давал им чашу с мёдом. Стоя перед жертвенником, муж и жена трижды поочередно пили из чаши. Остатки мёда жених плескал в жертвенник и бросал чашу под ноги, приговаривая: -"Пусть так под ногами будут потоптаны те, кто будет сеять меж нами раздоры"-. Кто первый ступал ногой на чашу, тот, по поверью, становился главой в семье. На почётном месте за свадебным столом всегда сидел деревенский знахарь или колдун. Однако, он занимал почётное место не из-за того, что мог, разозлившись от недостаточного к нему почтения, "превратить в волков свадебный поезд" (зачем колдуну поезда с волками?), а оттого, что как раз зачастую являлся потомком тех самых волхвов, на протяжении сотен лет венчавших наших прапрадедушек с прапрабабушками. По дороге домой молодые шли, крепко прижимаясь друг к другу, а гости попеременно дёргали их за рукава, пытаясь разлучить. После такого нехитрого испытания все усаживались за стол и начинали пировать. Все, кроме молодых, перед которыми хотя и стояла жареная курица, но съедали они её лишь по окончании пира. Ни пить, ни есть молодым во время свадебного застолья не разрешалось. Когда на стол подавали курник, то это означало, что настала пора - "Тетера на стол прилетела - молода спать захотела". В разгар веселья молодые уходили в клеть, где заранее было подготовлено брачное ложе. Под напудствие, молодожёны, захватив закутанный в рушник обрядовый коровай и курицу, закрывались в клети. У дверей с обнаженным мечом ходил дружка жениха, охраняя покой новобрачных.

Кунью шубу топтать!
Друг дружку толкать!
Здоровенько спать!
Весёленько встать!

После таких, достаточно откровенных пожеланий, гости удалялись в дом, но через некоторое время посылали узнать о "здоровье". Если жених отвечал, что он в "добром здоровье", значит "доброе" свершилось. "Весёленько встав", молодые приступали к еде. Взявши курицу, новобрачный должен был отломить ножку и крыло, после чего бросить их назад через плечо. Отведав курицы и коровая, молодые присоединялись к гостям, и веселье продолжалось. Дружка жениха читал благословения, например, такие: К гостям:

Еста, добрые люди!
Гости полюбовные,
Званые и незваные,
Усатые и бородатые,
Холостые неженатые.
У ворот приворотнички,
У дверей притворнички.
По полу ходючи,
По середе стоючи.
Из кута по лавке
По кривой, по скамейке!
Благословляйте!
К молодицам:
Молоды, молодки!
Хорошие походки,
Куньи шубы,
Соболиные пухи,
С поволоками глаза,
С помали голова,
Золоты кокошки,
Серебрены сережки,
Дочери отецки,
Жёны молодецки!
Благословляйте!
К девицам:
Красные девицы
Пирожные мастерицы,
Чёсаные головы,
Обутые голени,
Криночные блудницы
Сметанку снимали,
Кокурки месили
Под застрех хоронили
Пастушков дарили.
Благословляйте!
К ребятам:
Еста! Малые ребята
Свиные херята!
Кривые желудки,
Жимолостные ноги,
Брюховичные рожи,
На жопу похожи.
Благословляйте!

После подобных благословений пир разгорался с новой силой. Застолье заканчивалось игрищами, после которых те, кто ещё мог ходить, расходились по домам.

Обряд имянаречения - Если славянин или славянка с рождения были названы славянским именем, то обряд наречения проводить не нужно. Конечно, если нет необходимости наречь новым именем. Если же человек не был крещён или приведён к какой-либо другой чужой вере, то обряд наречения проводят следующим образом. Нарекаемый стоит лицом к Свещенному Огню. Жрец трижды окропляет родниковой водой лицо, чело и темя, произнося слова: "Яко тоя вода чиста, тако будет чисто лице; яко тоя вода чиста, тако будут чисты мысли; яко тоя вода чиста, тако будет чисто имя!". Затем жрец отрезает прядь волос у нарекаемого и кладёт их в Огонь, произнося при этом шёпотом новое имя. До того, как человек получит имя, никто, кроме жреца и нарекаемого не должен выбранное имя знать. После этого жрец подходит к человеку и громко произносит: "Нарцемо имя тебе...(имярек)". И так трижды. Жрец даёт наречённому горсть зерна для принесения требы и братину сурьи для поминовения предков. Славянин, который был до этого крещён, либо был приведён к какой-либо другой чужой вере, должен сначала пройти обряд очищения. Для этого усаживают человека на колени на колоду (он не Должен касаться коленями земли), обводят это место замкнутым кругом. Перед тем, как сесть в круг, нарекаемый снимает с себя одежду, обнажаясь по пояс. Круг чертится ножом, который потом оставляют в земле до окончания обряда. Как правило, перед началом наречения бросают жребий: достоин ли человек такой чести получить Славянское имя и перейти под покровительство Предков. Делается это следующим образом: жрец, стоя за спиной нарекаемого, трижды взмахивает топором над головой последнего, стараясь слегка коснуться лезвием волос. Затем бросает топор на землю за своей спиной. Если лезвие упавшего топора указывает на нарекаемого, то продолжают обряд. Если нет - откладывают наречение до лучших времён. Итак, если жребий выпал удачно, то нарекаемому слегка омывают голову родниковой водой, обносят посолонь огнём, осыпают зерном, делая очистительные движения руками. Очищение проводит жрец или трое жрецов. Обходят нарекаемого посолонь по кругу, держа свои правые руки над его головой. В это время они протяжно возглашают клич "Гой" - три раза. Подняв руки к небу, торжественно восклицают: "Нарцемо имя тебе...", далее произносится имя, выбранное общиной (по согласованию со жрецом), или имя, которое нарекаемый выбрал себе сам (опять же по согласию жреца). И так восклицают три раза. Круг разрывается, наречённому даётся горсть зерна для его первого жертвоприношения и ковш с мёдом для поминовения предков, под чьё покровительство он теперь переходит.

Начало строительства дома у древних славян было связано с целым комплексом ритуальных действий и обрядов, предупреждающих возможное противодействие со стороны нечистой силы. Самым опасным периодом считался переезд в новую избу и начало жизни в ней. Предполагалось, что "нечистая сила" будет стремиться помешать будущему благополучию новосельцев. Потому до середины XIX века во многих местах России сохранялся и проводился древний обережный ритуал новоселья.

Всё начиналось с поиска места и строительных материалов. Судя по этнографическим данным XIX века, существовало множество способов ворожбы при выборе места под дом. Иногда на участке ставили чугунок с пауком. И если он за ночь начинал плести паутину, то это считалось добрым знаком. В некоторых местах на предполагаемом участке в небольшую ямку ставили посудину с мёдом. И если в неё забирались мурашки - место считалось счастливым. Выбирая безопасное для стройки место, нередко вначале выпускали корову и ждали, пока она ляжет на землю. То место куда она ложилась, считалось удачным для будущего дома. А в некоторых местах будущий хозяин должен был собрать четыре камня с разных полей и разложить их на земле в виде четырёхугольника, внутри которого он клал на землю шапку и читал заговор. После этого нужно было ждать три дня, и если камни оставались нетронутыми, то место считалось удачно выбранным. У белорусов существует народное утверждение о том, что дом ни в коем случае нельзя строить на спорной земле, потому что это могло навлечь проклятия со стороны проигравшего спор и тогда новому хозяину такой земли не видать счастья во век. Также надо отметить, что дом никогда не строили на том месте, где были найдены человеческие кости или где кто-либо порезал руку или ногу.

Постриги (пострижины)

Постриги (пострижины) - славянский языческий обряд, состоящий в пострижении волос ребёнка семи лет от РОДу, в знак перехода из под опеки матери под опеку отца, из под опеки божеств Лели и ПолеляПеруна и Лады. Обряд сохранялся в Польше вплоть до XIV века. На Руси издавна существовал обычай первого стрижения волос у детей мужского пола - постриг под власть и покровительство (устаревшее - пострег).

Постриги обычно проводят утром при солнечной погоде. Действующие лица: Волхв (Жрец, Старейшина); оруженосец (у Русичей - воевода); отец; мать; сын-юнак (посвящаемый); гудковцы (музыканты) и певцы (хоровые); участники и гости (родственники и знакомые).

На обряде должно обязательно присутствовать следующие обрядовые предметы и элементы: нагрудная повязка; знак старейшины (гривна); требник, табурет для юнака-посвящаемого; ножницы на подносе, который держит Воевода; белая сорочка или славянская рубаха для юнака (посвящаемого); Огонь, который возжигает Волхв (Жрец); "мужской" подарок для постриженного, в руках отца; гудьцы (музыкальные инструменты); чарки для мёда и другая обрядовая утварь.

Все участники обряда стоят на протяжении всего торжественного обряда. Юнак в белой рубахе садится на табурет вблизи священного Огня. Старейшина, одев повязку, открывает торжественно и читает из требника слова.

Юнак садится на табурет, старейшина берёт ножницы с подноса, срезает ими пучок волос и предаёт их Огню. Юнак встаёт, старейшина (Волхв) объявляет о посвящении РОДича во взрослую жизнь (как известно из исторических источников, наши предки обучали своих детей воинскому искусству с юных лет). По знаку старейшины все встают и под музыку поют гимн.

Колядование

Происхождение обряда колядования уходит корнями в глубокую старину. Ещё в языческие времена, несколько раз в году, славяне производили заклинание против злых духов. Обряд сей как до, так и после принятия христианства на Руси был приурочен к святочному периоду и к великому празднику Коляды
. Он состоял в том, что по домам ходили группы колядовщиков (славильщиков), состоявшие в основном из подростков. Каждая группа несла на палке (шесте) шести- или восьмиконечную звезду, склеенную из серебристой бумаги. Иногда звезду делали полой и внутри неё зажигали свечу. Светящаяся в темноте звезда словно плыла по улице. В состав группы также входил мехоноша, нёсший мешок для сбора гостинцев и подарков.

Колядовщики обходили дома односельчан в определённом порядке, называя себя "непростыми гостями", приносящими хозяину дома радостную весть о рождении нового Солнца - Коляды. К приходу колядовщиков на Руси относились весьма серьёзно, с удовольствием принимали все величания и пожелания, старались их, по возможности, щедро одарить. "Непростые гости" складывали дары в мешок и отправлялись к следующему дому. В больших сёлах и деревнях к каждому дому приходило по пять-десять групп колядовщиков. Колядование было известно на всей территории Руси, но отличалось местным своеобразием.

Банный обряд всегда должен начинаться с приветствия Хозяина Бани, или духа бани - Банника. Приветствие это так же является своего рода заговором, заговором пространства и среды, в котором будет проводиться банный обряд. Это настраивание данной среды на определённый Лад. Такое настраивание так же может происходить как по заранее заготовленному заговору - приветствию, так и по рождённому спонтанно прямо при входе в парную.

Обычно сразу после прочтения такого заговора-приветствия, на камену подаётся ковшик горячей воды и поднимающийся с каменки пар, равномерно распределяется круговыми движениями веника или полотенца по всей парилке. Это и есть создание лёгкого пара. Дело в том, что пар в парилке обычно стоит слоями. Вверху находятся более горячие, более сухие и более лёгкие слои воздуха - пара, а чем ниже, тем слои пара становятся всё более холоднее, более влажнее и тяжелее. И если не перемешать эти слои между собой и не создать в парной единое по температуре и влажности пространство пара, то пар такой будет восприниматься как "тяжёлый". Тяжёлый он оттого, что голова будет нагреваться, а ноги охлаждаться, и всё тело будет пребывать в разных температурных и влажностных слоях, в слоях разного давления. Всё это будет создавать в теле ощущение разобщённости и раздробленности, и восприниматься как ощущение тяжести.

А веник банный величали в бане господином, или набольшим (самым главным), из века в век повторяли: "Банный веник и царя старше, коли царь парится"; "Веник в бане всем начальник"; "В бане веник дороже денег"; "Баня без веника - что стол без соли", в поле - в покате, в каменной палате, сидит молодец, играет в щелкунец, всех перебил, и царю не спустил.

Похоронный обряд - Простейший похоронный обряд состоит в следующем: "Аще кто умряше, творят трызну надъ нимъ, и посемъ творяху краду велику (особый костёр, "крада" (крадущий из нашего мира положенные на него предметы) выкладывается в виде прямоугольника, высотой по плечи человека. На 1 домовину необходимо брать в 10 раз более дров по весу. Дрова должны быть дубовые или берёзовые. Домовина же делается в виде ладьи, лодки и т.д. Причём нос ладьи ставят на закат солнца. Самым подходящим днём для похорон считается пятница - день Мокоши. Покойника одевают во всё белое, закрывают белым покрывалом, кладут в домовину милодары и поминальную еду. Горшок ставят в ногах покойного. Покойник у вятичей должен лежать головой на запад), и възложахуть и на краду мертвеца сожжаху (Поджигает старейшина, либо жрец, раздевшись по пояс и стоя спиной к краде. Краду поджигают днём, на закате, чтобы покойный "видел" свет и "шёл" вслед за уходящим солнцем. Внутренность крады набита легковоспламеняющейся соломой и ветками. После того, как огонь разгорится, читается погребальная молитва:

Се сва оне ыде
А тужде отроще одьверзещеши врата ониа.
А вейдеши в онъ - то бо есе красен Ирий,
А тамо Ра-река тенце,
Якова оделяшещеть Сверьгу одо Яве.
А Ченслобог ученсте дне нашиа
А рещет богови ченсла сва.
А быте дне сварзеню
Ниже быте ноще.
А усекнуте ты,
Бо се есе - явски.
А сыи есте во дне божстем,
А в носще никий есь,
Иножде бог Дид- Дуб-Сноп наш...

По окончании молитвы все замолкают до тех пор, пока к небу не поднимется огромный столб пламени - знак того, что умерший поднялся к Сварге), а посем собравши кости (у Северян, например, принято было кости не собирать, а насыпать сверху малый холм, на котором устраивалась тризна. Бросив сверху оружие и милодары, участники тризны расходились, чтобы набрать в шлемы земли и насыпать уже большой могильный холм), вложаху в судину малу (глиняный горшок) и поставяху на столпе (в маленькой погребальной избушке "на курьих ножках") на путехъ (на пути из селения к закату солнца), еже творять Вятичн и ныне (обычай ставить избушки "на курьих ножках" над могилой сохранился в Калужской области до 30-х годов XX века)".

Обряды в честь мертвых - во многих славянских землях до сих пор сохранились следы праздников в честь мертвых. Народ ходит на могильники 1 Сухеня (Марта), в час рассвета и там приносит жертвы мертвым. День носит название - "Навий день" и также посвяшен Морене. Вообще любой обряд в честь мертвых имеет свое название - Тризна. Тризна по умершиим есть пир посвященный в их честь. Со временем славянскую Тризну, изменили в поминки. Тризна ранее представляла собой целый ритуал: На могильник приносят лепешек, пирогов, крашенных яиц, вина, и поминают мертвого. При этом, обычно женщины и девушки причитают. Причитанием вообще называют плачь по покойнику, но не безмолвный, не простой истерический припадок, допускающий потерю слез часто без звука, или сопровождаемый всхлипыванием и повременными стонами. Нет, это печальная песня потери, лишения, которой автор,сам потерпевший или понесший лишение. Автор таких причитаний, обливаясь горючими слезами об умершем родственнике, и будучи не в состоянии затаить в себе душевной тревоги падает на могильник, где скрыт прах, или ударяя себе в грудь, плачет, выражая на распев в форме народных песен, слово сказанное ею от всей души, от всего сердца, часто глубоко прочувственное, иногда даже носящее в себе глубокий отпечаток народной легендарности. Ниже приведены примеры таких песен:

Плач дочери по отцу

Со восточной со сторонушки
Подымалися да ветры буйные
Со громами да со гремучими,
С моленьями да со палючими;
Пала, пала с небеси звезда
Все на батюшкину на могилушку...
Расшиби-ка ты, Громова стрела,
Еще матушку да мать-сыру землю!
Развались ко ся ты, мать-земля,
Что на все четыре стороны!
Скройся-ко да гробова доска,
Распахнитеся да белы саваны?
Отвалитеся да ручки белыя
От ретива от сердечушка.
Разожмитеся, да уста сахарныя!
Обернись ко ся да мой родимый батюшка
Перелетным ты, да ясным соколом,
Ты слетайко-ся да на сине море,
На сине море, да Хвалынское,
Ты обмой-ко, родной мой батюшко,
Со белова лица ржавщину;
Прилети-ко ты, мой батюшко,
На свой ет да на высок терем,
Все под кутисе да под окошечко,
Ты послушай-ко родимый батюшко,
Горе горьких наших песенок.

Плач старухи по старику

На кого ты, милый мой, обнадеялся?
И на кого ты оположился?
Оставляешь ты меня, горе горькую,
Без теплова свово гнездышка!...
Не от кого то горе горькой.
Нету мне слова ласкова,
Нет то мне слова приветлива.
Нет то у меня, горе горькие,
Ни роду то, ни племени,
Ни поильца мне, ни кормильца...
Остаюсь то я, горе горькая,
Старым то я, старешенька,
Одна, да одинешенька.
Работать мне - изможенья нет.
Нет - то у меня роду-племени;
Не с-кем мне думу-думати,
Не с-кем мне слово молвити:
Нет у меня милова ладушки.

После причитаний устраивалась тризна. Есть также народные тризны, во время которых памятствует весь народ. В современности, народ совершает такую тризну на Радуницу или Великдень(Пасха). Песни, явства, и причитания доставляют отраду душам умерших и они за это, живым внушают полезную мысль или совет.

Тризна - погребальный воинский обряд у древних славян, который состоит из: игр, плясок и состязаний в честь покойного; оплакивания умершего; поминального пиршества. Изначально тризнище состояло из обширного обрядового комплекса жертвоприношений, военных игр, песен, плясок и ристаний в честь покойного, оплакивания, причитаний и поминального пиршества как до, так и после сожжения. После принятия христианства на Руси долго время тризница сохранялась в виде поминальных песен и пира, а позднее этот древний языческий термин заменило собой название "поминки". Во время искренней молитвы за умерших в душах тех, кто молится, всегда появляется глубокое ощущение единства с РОДом и Предками, которое непосредственное свидетельствует о нашей постоянной связи с ними. Этот обряд помогает найти душевное спокойствие живым и умершим, способствует их благотворному взаимодействую и взаимопомощи.

Тризна - это славление РОДных Богов, посвящённое поминовению умершего соРОДича. Это богослужение утверждает вечную победу Жизни над Смертью благодаря единству трёх миров во Триглаве РОДа Всевышнего. Само слово "тризна" - это сокращение от словосочетания: "Триглав (три мира) знать", то есть ведать об общности трёх уровней бытия (Навь, Явь, Правь) и выполнять святую обязанность поддержки связи между поколениями независимо от места пребывания Предков. Во время этого обряда славится величие, справедливость и милосердие славянских Богов, а также восславляются подвиги и праведные деяния славных Витязей, Богатырей и Предков наших, умерших защищая Землю РОДную и РОД славянский. С помощью этого поминального обряда славяне обращаются к Богам с просьбой защищать и оберегать священный славянский РОД и Землю Русскую - РОДную, а также дать возможность умершим родичам, в мире Нави, исправить всю содеянную кривду (если таковая была) и получить достойную жизнь (снова возродиться) во Яви.

По легенде, Егорий вешний обладает волшебными ключами, которыми отмыкает весеннюю землю. Во многих деревнях проводились обряды, во время которых святого просили «открыть» землю - дать плодородие полям, защитить скот.

Само ритуальное действо выглядело примерно так. Сначала выбирали парня, называвшегося «Юрьем», давали ему зажженный факел, украшали зеленью и клали на голову круглый пирог. Затем процессия, возглавляемая «Юрьем», трижды обходила озимые поля. После чего разводили костер и просили святого:

Юрий, вставай рано,
Отмыкай землю,
Выпускай росу
На теплое лето.
На буйное жито...

В некоторых местах женщины обнаженными валялись на земле, приговаривая: «Как мы катаемся по полю, так пусть и хлеб растет в трубку». Иногда проводился молебен, после которого все присутствовавшие катались по озими - чтобы хлеба хорошо росли. Святой Георгий выпускал на землю росу, которую считали целебной «от семи недугов и от сглазу». Иногда люди катались по «Юрьевой росе», чтобы получить здоровье, недаром желали: «Будь здоров, как Юрьева роса!» Эту росу считали благодетельной для больных и немощных, а о безнадежных говорили: «Не выйти им на Юрьеву росу?». В день Егория вешнего во многих местах совершалось водосвятие рек и других источников. Этой водой окропляли посевы, пастбища.

Жатва - один из основных периодов земледельческого цикла. В цикле обрядов, сопровождавшем жатву, особенно выделяют её начало (зажинки) и конец (обжинки, дожинки, спожинки).

С периодом жатвы был связан обширный комплекс обрядов и магических ритуалов. Они не были приурочены к определённой дате, а зависели от времени созревания злаков. Жертвенные обряды проводились, чтобы отблагодарить землю-матушку за долгожданный урожай. С помощью магических действий участники обряда стремились вернуть земле плодородие, обеспечивая урожай будущего года. Кроме того, обряд имел практическое значение: жницам требовался определённый перерыв в работе.

Для начала жатвы главным считался правильный выбор "зажинщицы", жницы, которая славилась здоровьем, силой, ловкостью, проворством, "лёгкой рукой"; никогда не поручался зажин беременной женщине (называемой в народе "тяжёлой"); ей запрещалось даже смотреть как зажинают, чтобы Жатва не была "тяжёлой". Избранная на общем собрании женщина с особой тщательностью готовилась к зажину: мыла в доме алтарь, лавки, стол, покрывала скатертью, чтобы достойно принять первую горсть сжатых колосьев. Затем она мылась, надевала чистую белую рубаху и вечером отправлялась в поле. Чтобы жатва прошла быстро и успешно, зажинщица шла к месту работы быстрым шагом и без остановок; придя к ниве, не мешкая сбрасывала верхнюю одежду и начинала жать; после работы торопливо возвращалась домой. Иногда зажин совершался в тайне: зажинщица старалась незаметно пройти на своё поле, а когда возвращалась домой, в селе уже становилось известно, что зажин состоялся, и на следующее утро все хозяева начинали жать.

Лекция: Культура Древней Руси. Христианская культура и языческие традиции

Культура Древней Руси

Во времена Киевской Руси люди, конечно, не ограничивали себя сбором урожая, торговлей и войнами. Большое значение имела также и культура. Различные племена, объеденные в одно государство, привнесли множество своих культурных особенностей, традиций, обычаев и ремесел. Так восточнославянские народности сохранили предания и легенды, языческие верования, которые позже отразились и в христианстве, резьбу по дереву и по камню, отличие в кузнечном ремесле и прочее.

Но также в те времена, благодаря торговле, на культуру людей, как простых, так и знати, оказывалось большое влияние соседей. Среди всех соседних государств, самое большое влияние оказывала, конечно, Византия. Она как центр культуры и торговли, позволила восточным славянам обрести монотеистическую религию (веру в одного бога) - христианство. Что, в свою очередь, зародило множество культурных всплесков, таких как письменность, рисование икон, зодчество и прочее. Помимо Византии множество достижений угро-финских племен, хазар, западных славян, европейцев, балтов и печенегов было взято на вооружение восточными славянами.

«Богатыри». Виктор Васнецов.Илья Муромец в центре

Одним из важнейших культурных особенностей было устное народное творчество (фольклор) , которое передавалось поколениями. До нас дошло множество сказок и былин про жизнь богатырей, таких как Илья-Муромец. Особенностью таких былин было то, что прославлялось не завоевание других земель, а по большей части защита родной земли. В былинах восхвалялись герои-богатыри, самоотверженно служившие князю и Родине. В них также отражался труд крестьянина, религиозные представления, взгляды на исторические личности и события. Фольклор имел важное значение для передачи жизненного опыта подрастающим поколениям. Среди фольклорных жанров были и заговоры, посредством которых стремились повлиять на природные силы или человеческую судьбу. Применялись они в момент совершения обрядов.

Берестяная грамота

Развитие письменности , получило всплеск при принятии христианства, конечно, не без помощи Византии. Оттуда приезжали священники, привозились священные манускрипты и книги. При церквях стали открываться школы, где обучали чтению и письму. Поэтому население, в частности в городах, было довольно грамотное. Первые книги были очень дорогие, так как писались на дубленой коже (пергамент) вручную. Но со временем стали использовать более дешевую бересту (березовую кору). Что послужило ещё большему распространению письменности, которая не только решала проблему грамотности населения, но была необходима для закрепления международных договоров и правовых норм.

Нестор

Литература. Самыми древними рукописными книгами середины XI века являются "Изборник Святослава", "Остромирово Евангелие" и "Новгородский кодекс". В этот период было написано широко известное литературно-публицистическое произведение - "Слово о законе и благодати" - торжественная речь митрополита Иллариона. Литература Киевской Руси XII века, конечно, ассоциируется с Нестором Летописцем, монахом Киево-Печерского монастыря. Именно он, опубликовал свою «Повесть временных лет» , исторический документ, который по сегодняшний день является важнейшим в изучении истории Киевской Руси. Повесть эта была написана в начале XII века. Она описывает историю русской земли ещё со времен Ноя до 1117 года. Своё название данное произведение получило благодаря первой фразе текста: «Се повести времяньных лет, откуду есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть». Эти и другие книги вызывали глубокое почитание и воспринимались как источник божественной мудрости. Читали вслух. К чтению относились как к особому труду. Ленивых и нерадивых читателей осуждали. Бережное отношение к книге соответствовало тяжелому труду книгописца, который длился месяцы и годы. Если книги были большими, то текст располагали в два столбца, если маленькими, то в один столбец. Писали кириллицей.

Святые Кирилл и Мефодий. Слева фреска собора св. Софии в Охриде (Македония), около 1045 г.
Справа икона XVIII-XIX вв.
Кирилл и Мефодий - христианские проповедники из Византии, создатели старославянской азбуки, канонизированы и почитаются как святые.

Зодчество до принятия христианства было основано на строительстве из дерева, так как это был самый дешевый и доступный строительный материал. Конечно, за века использования, восточнославянские народности добились не малых успехов на этом поприще. Но каменное строительство пришло из Византии, после принятия Владимиром христианство. При возведении храмов из камня, первые зодчие были из Византии, а они уже передали это искусство славянам. Поэтому при изучении храмов мы видим, что те, что были построены при Владимире, полностью соответствуют византийским традициям, а построенные при Ярославе, уже больше имеют свой особый славянский вид.

Десятинная церковь (церковь Успения Богородицы), 989 - 996 гг., Киев, Владимир Святославич. Разрушена монголами в 1240г.

Собор Святой Софии (Софийский собор), Киев, пер. пол. XI в., Ярослав Мудрый

Софийский собор, Новгород, 1045-1050 гг., Ярослав Мудрый

Софийский собор, Полоцк, 1060-е гг., Ярослав Мудрый

Великолепным архитектурным сооружением были Золотые ворота в Киеве - крепостная башня с высоким проездом. Построена греческими мастерами в 1037 году при Ярославе Мудром.

Конечно, стоит упомянуть и художественные достижения восточных славян. Помимо славянских кузнецов, которые славились среди всех соседей Киевской Руси, за изготовление оружия и доспехов, славились также и ювелиры. Их тончайшая работа была всегда востребована среди иностранных торговцев.

В целом Древнерусская культура представляет собой пример, когда у всех соседей было взято все самое лучшее, при этом было не забыто и свое наследие. Со временем все приобретенное культурные достижения других стран восточные славяне, дополнив их своими открытиями, превратили в уникальную самобытную культуру, обогатив при этом и мировую культуру тех лет.

Христианская культура и языческие традиции

Восточные славяне, еще задолго до крещения Руси были знакомы с христианством и их традициями. Конечно, основой послужила Византия, будучи широким культурными торговым центром. Христианство в Византии принимали восточнославянские купцы, которые часто бывали в Константинополе для продажи своих товаров. Кирилл и Мефодий в 858 году создавшие славянскую азбуку, были христианскими просветителями. Княгиня Ольга первая из княжеской семьи приняла христианство в г. Константинополь – столице Византии. Византийские послы и торговцы, жившие на территории Киевской Руси, также оказывали большое влияние на славян.

Крещение Руси на реке Днепр

Когда Владимир пришел к тому, что не только военная дружина и налоги должны объединять государство, но и единая религия, перед ним стал сложный выбор, какую именно религию принять. Сначала он попытался создать единый пантеон славянских богов во главе с Перуном, но эта идея в итоге провалилась. Далее он обратился к своим соседям. Соседствующие хазары были иудеями, при этом Хазарский каганат уже прекратил существование под ударами Святослава. Поэтому иудаизм не мог дать какие-либо преференции молодому государству. Другие соседи были мусульманами, а также имелись обширные связи с европейскими государствами. Но выбор остановился на христианстве восточного образца, так как Византия была ориентиром для Руси. Она была самым величественным и богатым государством-соседом, которое оказывало на Русь, экономическое, политическое и культурное влияние. Поженившись с дочерью византийского царя, Владимир принялся крестить своих подданных. Приехав в Киев с византийскими епископами, он первый обряд проводил прямо на реке Днепр. Конечно, не все славяне хотели так просто расставаться со своей языческой верой, тем более они несли ее веками.

В Новгороде даже поднялось восстание и были многочисленные столкновения с княжеской дружиной. Хотя внедрение и было несколько насильственным и заняло множество лет, приведение всего государства к единой вере прошло успешно. Во многом этому поспособствовал сын Владимира - князь Ярослав Мудрый. Он воздвиг множество церквей и соборов. Правда, некоторые языческие традиции пришлось все же оставить или объединить с христианскими. К примеру, такие праздники, как Ивана Купала, Масленица, Коляды остались у нас с языческих времен и по сей день празднуются.

Тоже коснулось и языческих богов, со временем и при помощи христианских священников бывших богов заменили на святых православной церкви. Так, низвергнутый и попираемый Перун, идолы которого безжалостно сжигались или были брошены в реки, постепенно преобразовался и обрел черты православного святого Ильи-пророка. Черный бог Велес, властитель природы, могучий оборотень, вечный враг Перуна, был превращен в христианского святого Власия, бог вешнего света Ярило был отождествлен со святым Георгием.

В целом христианство смогло постепенно полностью заменить язычество, принеся единую веру на всю территорию Киевской Руси, что помогло значительно укрепить единство народа, даже при таком большом количестве различных народностей.

Министерство образования и науки РФ

Тюменский государственный университет

Филологический факультет

Реферат

«Языческие обряды у современных славянских народов»

Тюмень2007

Введение

1.Язычество древних славян

2.Языческие обряды, приметы и суеверия у современных славян

а) Взгляды людей на различные церковные праздники и сопровождающие их обычаи и обряды

б) Обычаи и обряды при рождении и крещении и относящиеся сюда суеверия и приметы

в) Свадебные обычаи и обряды

г) Обычаи и обряды в быту

д) Погребальные обряды и суеверия о мертвых

Список используемой литературы

Введение

Язычество прошло сложный многовековой путь от архаических, примитивных верований древнего человека до государственной "княжеской" религии Киевской Руси к 9 веку. К этому времени язычество обогатилось сложными обрядами, чёткой иерархией божеств и имело на данный момент огромное влияние на культуру и быт древних славян. Именно язычество помогало древнему человеку противостоять неизвестной и враждебной стихии, делая мир ближе и понятнее.

Несмотря на то, что в наше время официальной религией является христианство, обряды, приметы и суеверия в жизни современных людей сохранились со времен язычества. Они возникли из представлений древних славян, которые покланялись множеству богов. Этнографические исследования показывают поразительную живучесть многих представлений о мире, которые славяне перенесли даже в христианство.
После принятия христианства на Руси язычество стало подвергаться гонениям, но не так просто оказалось вытравить из души народа верования, которые складывались веками. Христианизация Руси продолжалась несколько столетий, в результате русское православие, по крайней мере в народном представлении, превратилось в симбиоз Византийского христианства и Славянского язычества.

По сей день, люди верят в приметы, совершают различные обряды. Так, к языческим обрядам относились практически все святочные гадания, игры, наряды и проч.; к дохристианским же временам принадлежал, судя по всему, и обычай колядовать, однако при этом само слово "святки" говорило о святости этих дней, освященных столь важным для христиан событием - Рождеством Спасителя. Святки на Руси (да и вообще у всех славянских народов) сопровождались множеством обычаев, обрядов, поверий, примет, гаданий и т.д., в которых языческие мотивы тесно смешивались с христианскими воспоминаниями о Спасителе мира.

Русский народ свято верил, что жизнь каждого человека продолжается и после смерти. Представления о загробной жизни - это не дань позднейшей христианской традиции, а древнейшие верования, корни которых уходят в глубины тысячелетий. Славяне испокон веков признавали, что душа имеет самостоятельное бытие, может отделяться от тела после смерти, некоторое время пребывать на месте, где произошла смерть, а затем переселяться в "мир иной". Отсюда все древние традиции, связанные с похоронами и проводами, которые соблюдаются и в современном мире.

1 .Язычество древних славян

Язычество», как известно,- крайне неопределенный термин, возникший в церковной среде для обозначения всего нехристианского, дохристианского.

Этим термином должны были покрываться самые разнородные и разного исторического уровня религиозные проявления: и мифы античного мира, и представления первобытных племен, и дохристианские верования славян, финнов, германцев, кельтов и домусульманская религия татар.

Славяно-русскую часть общечеловеческого языческого массива нельзя понимать как обособленный, независимый и только славянам присущий, вариант первобытных религиозных представлений. Вычленение славяно-русского происходит лишь по этнографическому, локальному принципу, а не по каким-либо специфическим чертам.

Главным, определяющим материалом для изучения язычества является этнографический: обряды, хороводы, песни, заговоры и заклинания, детские игры, волшебные сказки, сохранившие фрагменты древней мифологии и эпоса; важен символический орнамент вышивки и резьбы по дереву. Этнографические материалы - сокровищница многовековой народной мудрости, архив истории познания мира и природных явлений человечеством. Сопоставляя фольклорные данные с надежными хронологическими ориентирами, имеющимися в распоряжении археологии (начало земледелия, начало литья металла, появление железа, время постройки первых укреплений и т. п.), можно уловить динамику языческих представлений, выявить стадии и фазы их развития. В самом начале 12 в. современник Владимира Мономаха предложил периодизацию славянского язычества, разделив его на четыре стадии:

1. Культ "упырей (вампиров) и берегинь" - одухотворявший всю природу и деливший духов на враждебных и благожелательных.

2. Культ земледельческих небесных божеств "Рода и рожениц".

Исторически две роженицы предшествуют Роду; это были богини плодовитости всего живого, ставшие в дальнейшем матриархальными богинями аграрного плодородия.

3. Культ Перуна, являвшегося в древности богом грозы, молний и грома, а в дальнейшем ставшего божеством войны и покровителем воинов и князей. При создании государства Киевской Руси Перун стал первым, главным божеством в княжеско-государственном культе 10 в.

4. После принятия христианства в 988 г. язычество продолжало существовать, отодвинувшись на "окраины" государства.

Культура Руси складывалась с самого начала как синтетическая, находящаяся под влиянием различных культурных направлений, стилей, традиций. Одновременно Русь не просто слепо копировала чужие влияния и безоглядно заимствовала их, но применяла к своим культурным традициям, к своему дошедшему из глубины веков народному опыту, пониманию окружающего мира, своему представлению о прекрасном.

Язычникам были известны многие виды искусств. Они занимались живописью, скульптурой, музыкой, развивали ремёсла. Здесь важную роль в изучении культуры и быта играют археологические исследования.
Раскопки на территориях древних городов показывают всё разнообразие быта в городской жизни. Множество найденных кладов и вскрытые могильники донесли до нас предметы домашней утвари и ювелирные украшения. Обилие женских украшений в найденных кладах, сделало доступным изучение ремёсел. На диадемах, кольцах, серьгах древние ювелиры отразили свои представления о мире, с помощью витиеватого растительного орнамента они могли рассказать о "Кощеевой смерти", о смене времён года, о жизни языческих богов...Неведомые звери, русалки, грифоны и семарглы занимали воображение тогдашних художников. Большое значение язычники придавали одежде. Она несла не только функциональную нагрузку, но и некоторую обрядность. Одежда украшалась изображениями берегинь, рожаниц, символами солнца, земли и отражала многоярусность мира. Верхний ярус, небо сопоставлялось с головным убором, земле соответствовала обувь и т. д. К сожалению, почти вся языческая архитектура была деревянной и для нас почти утрачена, но в сохранившихся ранних каменных христианских храмах можно увидеть в отделке и орнаменте языческие мотивы. Это типично для периода двоеверия, когда художник мог изобразить рядом христианского святого и языческого божества, свести вместе в витиеватом орнаменте крест и древние славянские символы.

Большим разнообразием отличались языческие обряды и празднества. В результате многовековых наблюдений славянами был создан свой календарь, в котором отражались их верования и быт. Борьба светлых и темных сил природы, плодородия с бесплодием, теплого лета с холодной зимой, светлого дня с ночью – этот сюжет проходит через все представления арийцев. Подобно другим арийским народам, славяне представляли себе весь круговорот времен года в виде непрерывной борьбы и поочередной победы одной из них.

2.Языческие обряды, приметы и суеверия у современных славян

Понятия о нечистой силе и об ее разнообразных проявлениях составляют, бесспорно, тот общий фон, на котором, главным образом, покоится наибольшая масса существующих у людей предрассудков и суеверий. Все, что более или менее загадочно и что в то же время является в том или другом отношении вредным для человека, люди обыкновенно приписывают действию какого-нибудь нечистого духа (так как все они имеют свои специальные функции, или, вернее сказать, специальные районы своих действий), то все-таки это не уничтожает общей веры человека, что, во всяком случае, это дело «нечистого».

Впрочем, нельзя сказать, чтобы нечистой силе люди приписывали только вредные для людей проявления, причинение людям зла. Хотя все нечистые духи, по понятиям славян, сами по себе действительно являются существами злыми, но иногда они относятся покровительственно к тем или другим «приглянувшимся» им людям и оказывают своим любимцам различные услуги в их материальной жизни. Не говоря уже о том, что есть целый разряд лиц, которые являются как бы посредниками между людьми и нечистыми духами и у которых эти последние играют почти служебную роль, исполняя их всевозможные желания и прихоти, направленные большей частью, к вреду других людей. Но кроме этих лиц, находящихся в постоянном общении с нечистой силой, по понятиям людей, и всякому вообще человеку представляется возможность задобрить или умилостивить разгневанного почему-либо нечистого духа или заранее предотвратить этот гнев. Для этого существуют известные правила и обряды, которые можно назвать в некотором роде демонологическим культом.

По понятиям славян, происхождение нечистой силы заключается в следующем: вначале был Бог и только добрые ангелы. Но один из них, по прозванью Сатана, преисполнился зависти к Богу, и сам захотел быть таковым. Возгорелась борьба между ним и Богом, и окончилось тем, что Бог низверг Сатану в ил (болото), отчего Сатана с тех пор и стал называться Сатанаил. А его приспешники попадали с неба кто куда пришелся, и стали лешими, водяными, домовыми и прочей нечистью. Таким образом, нечистые духи завладели известными районами, в сфере которых и стараются всячески пакостить людям.

Ниже будут представлены различные обряды современных славян, показанные на примере Сургутского края .

а) Взгляды современных людей на различные церковные праздники и сопровождающие их обычаи и обряды

Святки, и в особенности канун нового года, являются временем гаданий молодежи о своей будущей судьбе. Рассмотрим главнейшие церковные праздники и периоды, начиная с крещенского сочельника.

Вечер крещенского сочельника люди называют «страшным вечером» и говорят, что в это время нужно особенно опасаться нечистой силы, которая, как бы встревоженная предстоящим водосвятием, начинает повсюду метаться и бросаться. Поэтому, придя из церкви, все окна и двери закрещивают углем или мелом. А принесенной из церкви святой водой, окропивши дом, непременно потом окропляют и скотину, потому что, по поверьям, если не окропить святой водой скотину и загородь, то в эту ночь нечистый «шибко» будет мучить скот и на завтра (в Крещение утром) его найдешь в мыле и в поту. Вместе с водой приносят также из церкви и свечку, которую еще в церкви опускают в воду и так в воде и держат все время. Эта свечка также имеет большую предохранительную силу от нечистых духов.

Также в крещенский сочельник люди всячески гадают и пытаются предсказать будущее.

На крещенье , после водосвятия, те, кто ходил на святках ряжеными, купаются в проруби, чтобы смыть с себя этот грех, так как ряженье старыми людьми считается большим грехом.

Следующим за Крещеньем праздником является Масленица – проводы зимы, которая сопровождается устройством «катушки» (ледяной горы) для молодежи и катаньем на лошадях вокруг города, в последние три недели со стороны более солидного люда. Люди пекут блины, сжигают чучело Масленицы. А в «прощенный» день (последний день масленицы) ходят «прощаться» к старшим, а также и на могилки к родственникам. После этого обряда масленица считается законченной.

Наступает великий пост. Из всех дней поста больше всего обращает на себя внимание великий четверг , который сопровождается разными обрядами и приметами, имеющими несомненную связь с нечистой силой. Например, в великий четверг, вставши рано утром, после умовения и пр., следует соскочить с трех ступенек крыльца или перескочить через три порога «взапятки» (задом): будешь весь год легким человеком, т. е. не будешь весь год хворать.

Благовещенье (25 марта) считается большим праздником. По поверьям в этот день «птица гнезда не вьет, девица косы не плетет»… Точно так же спать с женой на Благовещенье считается большим грехом. Были случаи, когда попы накладывали епитимью на мужа, если в Рождество родился ребенок, так как в этом случае думают, что такой ребенок зачат на Благовещенье.

В первый день Пасхи, по поверьям, солнце на восходе «играет» - то увеличивается, то уменьшается. Многие будто бы видели это явление. Если девушка проспит Христовскую заутреню, это служит приметой, что ей достанется плохой муж. С первого дня Пасхи и до Вознесенья Христос ходит под окнами и слушает, что о нем говорят. Поэтому плевать за окно или выливать туда что бы то ни было, хотя бы даже чистую воду, нельзя: можно облить Христа.

В день Ивана-Купала собираются лечебные травы, устраиваются гулянья и гаданья.

б) Обычаи и обряды при рождении и крещении и относящиеся сюда суеверия и приметы

Еще задолго до наступления родов, женщины уже принимают некоторые меры предосторожности как для сохранения своей собственной жизни в период беременности и во время родов, так и, главным образом, для сбережения в целости своего ребенка. Беременным женщинам воспрещается перешагивать через оглоблю, голик или собаку, а равно и «пинать» собаку ногой – у ребенка может образоваться «кучерга», т. е. у ребенка будет болеть спина и гнуться назад. Также нельзя переходить через ноги беременной женщины, женщинам в положении нельзя сидеть на пороге. Беременным нельзя быть у покойника: ребенок умрет в утробе, и также нельзя быть свахой – по той же причине. За месяц или за два перед родами, приглашается бабка, которая «правит» живот и следит за нормальным течением беременности. Когда приходит время рожать, то прежде всего с женщины снимают рубашку, в которой она ходила, и надевают чистую, затем вычесывают у нее голову и волосы заплетают в косы, снимают серьги и кольца, разувают ее. Потом зажигают перед иконами свечку, которая горит все время. Как только родится ребенок и бабка уберет все за роженицей, причем «место» (послед) заворачивают в ветошку с краюшкой хлеба и зарывают в землю в подполье, бабка отправляется ко всем родным и знакомым и приглашает их к новорожденному «на чашку чая».

Пока ребенок не окрещен, в доме нельзя гасить огонь, а матери отворачиваться от ребенка на другой бок. Если новорожденный ребенок беспокоится – это дело нечистого духа, который, по мнению людей, часто подменивает ребят. В этом случае, значит, он подменил спокойного беспокойным.

При крещении ребенка наблюдают: если остриженные священником волосы ребенка, брошенные в купель, тонут – ребенок скоро умрет, а если всплывут наверх – будет долговекий. Когда бабка после крещения возвращается с ребенком из церкви, то какая-нибудь родственница новорожденного встречает их у порога дома и благословляет ребенка хлебом, после чего поднимает руку с хлебом вверх так, чтобы бабка с ребенком прошли под ним. От этого хлеба отрезают краюшку и кладут в люльку: ребенок будет спокойнее и, кроме того, хлеб предохранит его от разных напастей.

в) Свадебные обычаи и обряды

Устройство браков считается делом старших. Лишь только парень вздумает жениться или родные в тех или других видах найдут нужным его женить, собирается совет старших. На этом совете выбирается невеста. Затем на этом же совете старших выбирают сватьей.

С этого момента и начинаются свадебные обряды, которые открываются «сватовством», продолжаются «свиданьем», или «переводинами», и «девишником» и завершаются «пировьем».

Перед отправлением к венцу, жениха и невесту благословляют хлебом-солью и иконой. Жених становится посреди комнаты, а его родители, сначала отец, за ним мать, берут поочередно со стола икону и крестообразно благословляют ею жениха. То же проделывают и с хлебом. Вместе с родителями жениха благословляют и его крестные – отец и мать, каждый – со своей иконой. При этом жених кланяется им в ноги и целуется с ними. Затем жених отправляется к невесте. У нее тем же порядком происходит благословение, но не одной невесты, а вместе с женихом. Затем все едут в церковь. Впереди свадебного поезда несут невестину благословенную икону. Когда в церкви зажгут венчальные свечи, замечают, чья свеча больше сгорит, тот раньше умрет.

г) Обычаи и обряды в быту

· Как только выстроенный дом будет окончательно готов, назначается особый день для перехода и приглашаются гости. При этом в новых горницах пол устилается сеном, а у икон зажигаются свечи. Гости собираются в новом доме раньше хозяев и ждут их. Некоторое время собравшиеся молча и с торжественным видом сидят и ждут. Затем появляются хозяева, причем хозяин несет хлеб с солью и икону, а хозяйка – кошку, курицу и квашенку.

· При поездке куда-нибудь считается необходимым присесть на короткое время, причем в тот день, когда кто-то собирается в отлучку, не метут из избы, пока он не уедет и не пройдет после его отъезда часа или двух.

· Во время пожара вокруг горящего дома обносят икону, а в огонь бросают «петушиное яйцо», которое, по поверьям, петух несет перед своей смертью.

· Если потерялась собака, то нужно позвать ее по имени до трех раз через печную трубу в то время, когда из только что затопленной печки выходит первый дым, и собака явится.

· В полночь на Иванов день надо достать совершенно черную кошку, варят ее в котле. Когда кошку разварят до костей, начинают перебирать все ее кости перед зеркалом: возьмут кость, оботрут ее полотенцем, посмотрят через нее в зеркало и откладывают в сторону. Через некоторое время будто бы непременно дойдешь до такой кости, что когда станешь смотреть в зеркало, то ничего не увидишь – ни себя, ни кости. Эту косточку и берут: она имеет свойство скрывать человека вроде шапки-невидимки.

· Во время грозы зажигают свечи у всех икон и молятся Богу, при этом непременно закрывают трубу и выгоняют из дома кошек и собак, а на окна и в продушины кладут камни, т. к. думают, что через камень не может проникнуть в дом «Громова стрела».

д) Погребальные обряды и суеверия о мертвых

· Когда больной умирает, зажигают у передней иконы свечу, а на столе у постели умирающего ставят чашку с чистой водой.

· Когда человек умирает, то проходящие мимо того дома, где он лежит, легко могут заметить, как в переднем углу этого дома стоит кто-то в белом и как будто кого-то караулит… Это смерть поджидает свою жертву. Многие говорят, что видели ее «своими глазами».

· Люди очень боятся покойников и, чтобы не испытывать этого страха, употребляют такой прием: берут покойника за ноги и приговаривают: «Не я тебя, страх, боюсь, а ты меня, страх, бойся», и затем задом отходят к порогу. После этого покойник будто бы уже не будет больше внушать страх.

· Неотпетый мертвый слышит все, что происходит или говорится возле него, и лишь когда над ним в последний раз пропоют вечную память, опуская в могилу, он утрачивает всякое сознание.

· Если сделанный для покойника гроб случайно окажется длинным или если покрывало окажется длиннее гроба, это служит дурной приметой: умрет кто-нибудь из того же дома.

· Когда покойника вынесут из дома, то в передний угол, где он лежал, кладут камень.

· С кладбища обыкновенно все провожавшие тело умершего приглашаются на особое поминальное угощение, причем созывают также и нищих, которым подается три милостыни, например, три каравая, три пирога и т. д.

· В день поминок заказывают панихиду или обедню, ходят на могилы и причитают, а потом обычным порядком созывают гостей и нищих.

· Чтобы избежать тоски по умершим, берут с их могилок щепотку песка и кладут себе на грудь за пазуху.

· Вдовам не полагается носить серег. Как только умирает муж, жена сейчас же снимает с себя серьги и кольца.

· Относительно самоубийц говорят, что по своей воле человек никогда «не давится»: на него нападают черти. Но это может произойти только тогда, когда на шее у человека нет креста.

· Если покойник долго не гниет, то думают, что это или мощи, или проклятый матерью или Богом человек.

Список используемой литературы

1.Восточные славяне в 6-13 вв. М., 1982., Седова М.В.

2.Мир истории. М., 1984., Рыбаков Б.А.