Свободу Анжеле Дэвис! Откуда пошло выражение и кто она такая. Вклад в геоморфологию
Публикуются переводы стихотворений Уильяма Генри Дэвиса
Уильям Генри Дэвис (1871-1940)
Спящие
Я был однажды на причале.
Царил сырой безмолвный мрак.
На фермах петухи молчали,
не слышен был и лай собак,
и не пробил пяти утра
Вестминстер - не пришла пора.
Я был однажды на причале.
Он весь притих в промозглой мгле.
Там сотня разной нищей швали
заснула, лёжа на земле.
Подумал: их спасенье - труд,
не то недолго проживут.
Но вдруг сверкнул, придя к причалу
автобус, вёзший работяг.
Я глянул: было в нём немало
худых и мрачных бедолаг -
пока не крикнут им: “Подъём!” -
они объяты крепким сном.
Машины шли, а у причала
у них был временный бивак.
По двадцать мертвецов лежало
в любой! Однако же - не так!
Воскресли! Ждал их тяжкий труд.
Но всё ж недолго проживут.
WILLIAM HENRY DAVIES
1871 - 1940
THE SLEEPERS
This silent morning, wet and dark;
Before the cocks in farmyards crowed,
Before the dogs began to bark;
Before the hour of five was struck
By old Westminster"s mighty clock:
As I walked down the waterside
This morning, in the cold damp air,
I saw a hundred women and men
Huddled in rags and sleeping there:
These people have no work, thought I,
That moment, on the waterside,
A lighted car came at a bound;
I looked inside, and saw a score
Of pale and weary men that frowned;
Each man sat in a huddled heap,
Carried to work while fast asleep.
Ten cars rushed down the waterside
Like lighted coffins in the dark;
With twenty dead men in each car,
That must be brought alive by work:
These people work too hard, thought I,
And long before their time they die.
Уильям Генри Дэвис Досуг (Не жизнь - сплошная баламуть)
Перевод с английского.
Вся жизнь в заботах. Недосуг
спокойно посмотреть вокруг.
Нет времени, чтоб под ветвями
бездумно тешиться цветами.
Досуга нет, чтоб поутру
следить за белками в бору.
Нет времени на переезде
в воде всмотреться в блеск созвездий.
Нет времени, заметив стать
красотки, вышедшей плясать,
дождаться, чтоб шепнули губы
нам пару слов, что сердцу любы.
Несчастна жизнь, где недосуг
спокойно посмотреть вокруг.
William Henry Davis Leisure
What is this life if, full of care
No time to stand beneath the boughs
And stare as long as sheep or cows.
No time to see, when woods we pass,
Where squirrels hide their nuts in grass,
No time to see, in broad day light,
Streams full of stars, like skies at night.
No time to turn at beauty"s glance
And watch her feet, how they can dance.
No time to wait till her mouth can
Enrich that smile her eyes began.
A poor life this if, full of care,
We have no time to stand and stare.
(from “Songs of Joy and Others”, 1911)
Уильям Генри Дэвис Бездельник
(Перевод с английского).
Я с кружкой сидра или пива
сижу-курю в тени густой,
а выбранное мною чтиво
пленяет сладкой простотой,
зовёт смеяться над царями,
что шлют указы из дворцов,
да над хвалёными князьями,
кумирами толпы глупцов.
Мои мечты во мне застряли,
как в космах дурочки осот.
(А верит, что её едва ли
хоть кто красою превзойдёт).
Смеётся глупая девица,
как королевна меж подруг,
и мне в мечтах моих всё мнится,
что я - король для всех вокруг.
William Henry Davies The Sluggard
A jar of cider and my pipe,
In summer, under shady tree;
A book by one that made his mind
Live by its sweet simplicity:
Then must I laugh at kings who sit
In richest chambers, signing scrolls;
And princes cheered in public ways,
And stared at by a thousand fools.
Let me be free to wear my dreams,
Like weeds in some mad maiden"s hair,
When she believes the earth has not
Another maid so rich and fair;
And proudly smiles on rich and poor,
The queen of all fair women then:
So I, dressen in my idle dreams,
Will think myself the king of men.
Уильям Генри Дэвис Мимолётная страсть
(Перевод с английского).
Не смейся, никуда не рвись.
Целуя, затаим дыханье.
Как будто угасает жизнь.
Как будто Смерть в твоём лобзанье.
Прижму к твоей груди ладонь
среди безмолвного горенья.
Но ты спокойна, как ни тронь,
а я - весь в страстном возбужденье…
Настанет утро, стихнет блажь.
Все чувства станут холоднее.
Ты думаешь, какой плюмаж
тебе куплю я за гинею.
А мне приснится сельский тракт
да птички, что глядят в тревоге,
с сердцами, бьющими не в такт,
как скачут кони по дороге.
William Henry Davies A Fleeting Passion
Thou shalt not laugh, thou shalt not romp,
Let"s grimly kiss with bated breath;
As quietly and solemnly
As Life when it is kissing Death.
Now in the silence of the grave,
My hand is squeezing that soft breast;
While thou dost in such passion lie,
It mocks me with its look of rest.
But when the morning comes at last,
And we must part, our passions cold,
You"ll think of some new feather, scarf
To buy with my small piece of gold;
And I"ll be dreaming of green lanes,
Where little things with beating hearts
Hold shining eyes between the leaves,
Till men with horses pass, and carts.
Уильям Генри Дэвис Сходство
(Перевод с английского).
Я шёл, не отрывая взгляда
от облаков, скрывавших высь,
и думал, повстречавши стадо,
откуда все они взялись.
С достоинством и не тревожась,
текла отара, как река,
а сверху шли, являя схожесть,
серебряные облака.
Кольнула мысль о дивном сходстве,
о волнах шерстяных вокруг,
где спорили о превосходстве
лазурь небес и летний луг.
William Henry Davies The Likeness
When I came forth this morn I saw
Quite twenty cloudlets in the air;
And then I saw a flock of sheep,
Which told me how these clouds came there.
That flock of sheep, on that green grass,
Well might it lie so still and proud!
Its likeness had been drawn in heaven,
On a blue sky, in silvery cloud.
I gazed me up, I gazed me down,
And swore, though good the likeness was,
"Twas a long way from justice done
To such white wool, such sparkling grass.
Уильям Генри Дэвис Эль
(Перевод с английского).
Ты безутешен всю неделю
с тех пор, как в море сгинул друг.
А ну-ка, выпей кварту эля,
и ты избавишься от мук.
Как только станешь пьяным в дым,
он вспомнится тебе живым.
Мечтаешь мир переустроить,
да не по силам эта цель.
Так пей! И Джек, и Джим - все трое -
налягте-ка на добрый эль.
Раз глух он на свою беду,
так пусть весь мир горит в аду!
Наш эль такой владеет властью,
что к нам бессмертие придёт,
и сердце станет полным счастья,
а ум - свободным от забот.
Где пьётся эль, светлеет ночь,
и Смерть бежит постыдно прочь.
Налей скорей мне кварту эля!
Поверь, что я не из бродяг.
Хоть я - без крова, без постели,
лишь лунный отблеск - мой очаг,
но чей бы призрак ни грозил,
глотнув, засну и меж могил.
William Henry Davies Ale
Now do I hear thee weep and groan,
Who hath a comrade sunk at sea?
Then quaff thee of my good old ale,
And it will raise him up for the
Thoul"t think as little of him then
As when he moved with living men.
If thou hast hopes to move the world,
And every effort it doth fail,
Then to thy side call Jack and Jim,
And bid them drink with thee good ale;
So may the world, that would not hear,
Perish in hell with all your care.
One quart of good ale, and I
Feel then what life immortal is:
The brain is empty of all thought,
The heart is brimming o"er with bliss;
Time"s first child, Life, doth live; but Death,
The second, hath not yet his breath.
Give me a quart of good old ale,
Am I a homeless man on earth?
Nay, I want not your roof and quilt,
I“ll lie warm at the moon”s cold hearth;
No grumbling ghost to grudge my bed,
His grave, ha! ha! holds up my head.
Уильям Генри Дэвис Богат или беден
(Перевод с английского).
Ты любишь! - Я богат, как Крёз,
богаче самого Харона,
что требует за перевоз
с кого казну, с кого корону.
Когда не любишь, я - бедняк,
как пассажиры-горемыки:
любой из обнищавших скряг
и сдавшие венцы владыки.
William Henry Davies Rich or Poor
With thy true love I have more wealth
Than Charon"s piled-up bank doth hold;
Where he makes kings lay down their crowns
And life-long misers leave their gold.
Without thy love I"ve no more wealth
Than seen upon that other shore;
That cold, bare bank he rows them to -
Those kings and misers made so poor.
Уильям Генри Дэвис Без хозяина
(Перевод с английского)
Я не служу другим и рад,
что не грозит ничей диктат.
Никто мне не нарушит отдых,
пока ещё все птицы в гнёздах.
Никто не дёрнет за рукав,
желая укротить мой нрав.
Никто мне не чинит помехи,
когда иду я по орехи.
Никто не смеет солнце дня
закрыть и спрятать от меня.
Хотя я брату или другу
охотно окажу услугу -
когда попросят, помогу -
приказами пренебрегу.
Всем крикунам, богатством гордым
я откажу с презреньем твёрдым.
Да и ругну. Мне дорог труд,
когда не злят и не гнетут,
в лесу, где рядом плещет пруд.
Я не ищу себе заботы.
готов прожить и без работы,
как нищий или вор хотя б,
но не желаю жить как раб.
William Henry Davies No Master
Indeed this is the sweet life! my hand
Is under no proud man"s command;
There is no voice to break my rest
Before a bird has left its nest;
There is no man to change my mood,
When I go nutting in the wood;
No man to pluck my sleeve and say -
I want thy labour for this day;
No man to keep me out of sight,
When that dear Sun is shining bright.
None but my friends shall have command
Upon my time, my heart and hand;
I"ll rise from sleep to help a friend,
But let no stranger orders send,
Or hear my curses fast and thick,
Which in his purse-proud throat would stick
Like burrs. If I cannot be free
To do such work as pleases me,
Near woodland pools and under trees,
You"ll get no work at all, for I
Would rather live this life and die
A beggar or a thief, than be
A working slave with no days free.
Уильям Генри Дэвис Простая жизнь
(Перевод с английского).
Что золото? Мне солнечная ясь
его охотно сыплет, не скупясь.
И яркий блеск алмазов мне не нужен:
роса с утра блестит милей жемчужин.
А книги - сухи. Лучше птичий свист.
Он полон счастья, весел, звонок, чист.
К чему картины? Облачные гряды,
сменяясь сто раз в день, приятней взгляду.
И мне не нужно крепкого вина,
когда поёт мне нежная весна.
И ни к чему богатые наряды:
зверюшки учат - лишнего не надо!
William Henry Davies A Plain Life.
No idle gold - since this fine sun, my friend,
Is no mean miser, but doth freely spend.
No prescious stones - since these green mornings show,
Without a charge, their pearls where"er I go.
No lifeless books - since birds with their sweet tongues
Will read aloud to me their happier songs.
No painted scenes - since clouds can change their skies
A hundred times a day to please my eyes.
No headstrong wine - since, when I drink, the spring
Into my eager ears will softly sing.
No surplus clothes - since every simple beast
Can teach me to be happy with the least.
Уильям Генри Дэвис В июне
(Перевод с английского).
Неделю назад без костра
я мог подхватить простуду.
Неласково дули ветра,
гоня меня отовсюду.
А нынче в лугах благодать
и в лютиках все тропинки.
Где брёл я, легко угадать -
пыльца золотит ботинки.
В саду суетятся шмели,
ныряют в цветы, как в кружки.
Часами, где пойло нашли,
трясутся мохнатые тушки.
William Henry Davies All in June
A week ago I had a fire
To warm my feet, my hands and face;
Cold winds, that never make a friend,
Crept in and out of every place.
Today the fields are rich in grass,
And buttercups in thousands grow;
I"ll show the world where I have been -
With gold-dust seen on either shoe.
Till to my garden back I come,
Where bumble-bees for hours and hours
Sit on their soft, fat, velvet bums,
To wriggle out of hollow flowers.
Уильям Генри Дэвис Слишком короткие дни
(Перевод с английского).
Когда стартует первоцвет,
затем фиалки и ромашки;
когда в ветвях засвищут пташки
и запоют ручьи им вслед;
когда салютом в праздник свой
взметает бабочек природа,
а пчёлы, жаждущие мёда,
в цветы ныряют с головой;
когда меня, сводя с ума,
приводит небо в восхищенье,
мне жаль, как быстро, в завершенье,
на смену дню, приходит тьма.
Когда дневные облака
дивят серебряным свеченьем,
я постигаю с огорченьем,
как светлая пора кратка.
William Henry Davies Days Too Short
When primroses are out in Spring,
And small, blue violets come between;
When merry birds sing on boughs green,
And rills, as soon as born, must sing;
When butterflies will make side-leaps,
As though escaped from Nature"s hand
Ere perfect quite; and bees will stand
Upon their heads in fragrant deeps;
When small clouds are so silvery white
Each seems a broken rimmed moon-
When such things are, this world too soon,
For me, doth wear the veil of night.
Уильям Генри Дэвис В деревне
(Перевод с английского).
Брожу в лесу, и жизни рад:
здесь нет некормленных ребят,
нет женщин, съеденных заботой,
нет изнурения работой.
Не спорю: я себялюбив -
сбежал от тех, кто еле жив,
и будь мне это безразлично,
я б выглядел эгоистично.
Мне тяжко там, где все в нужде,
где голод вечно и везде.
Стыжусь, что не имею средства
помочь живущим по соседству.
Мне странен вид: стоит колосс,
а люд в подножье гол и бос.
И что сказать о парках томных,
что стали кровом для бездомных?
William Henry Davies In the Country
This life is sweetest; in this wood
I hear no children cry for food;
I see no woman, white with care;
No man, with muscled wasting here.
No doubt it is a selfish thing
To fly from human suffering;
No doubt he is a selfish man,
Who shuns poor creatures, sad and wan.
But "tis a wretched life to face
Hunger in almost every place;
Cursed with a hand that"s empty, when
The heart is full to help all men.
Can I admire the statue great,
When living men starve at its feet!
Can I admire the park"s green tree,
A roof for homeless misery!
Уильям Генри Дэвис Радость и Довольство
(Перевод с английского).
Дом Радости - порой лачуга,
а дом Довольства - особняк,
но не споют в нём друг для друга
так звонко, как споёт бедняк.
Довольство, будто моль ночная,
ведёт балеты при свечах,
а Радость - бабочка дневная -
танцует в солнечных лучах.
Довольство вишни или сливы,
как жадная оса, сосёт,
а Радость пьёт неторопливо,
как пчёлка, свой цветочный мёд.
Довольство, наравне с кукушкой,
с кем ни подружит, тем - беда.
А Радость сходится с подружкой,
как жаворонок, - навсегда.
Довольство, хвастая искусством,
споёт в компании чужой,
а Радость искренне и с чувством
поёт и не кривит душой.
William Henry Davies Joy and Pleasure
Now, joy is born of parents poor,
And pleasure of our richer kind;
Though pleasure"s free, she cannot sing
As sweet a song as joy confined.
Pleasure"s a Moth, that sleeps by day
And dances by false glare at night;
But Joy"s a Butterfly, that loves
To spread its wings in Nature"s light.
Joy"s like a Bee that gently sucks
Away on blossoms its sweet hour;
But pleasure"s like a greedy Wasp,
That plums and cherries would devour.
Joy"s like a Lark that lives alone,
Whose ties are very strong, though few;
But Pleasure like a Cuckoo roams,
Makes much acquaintance, no friends true.
Joy from her heart doth sing at home,
With little care if others hear;
But pleasure then is cold and dumb,
And sings and laughs with strangers near.
Уильям Генри Дэвис Деньги
(Перевод с английского).
Когда б имел я много денег,
а не был беден, как теперь,
тогда б - на горе мне - частенек
стал жадный стук друзей мне в дверь.
Я б стал страдать, как мальчик с дудкой:
вдруг кто-то помер, дуть - запрет…
Богатство будет скверной шуткой,
когда вокруг фальшивый свет.
Скажу в ответ на кривотолки:
нам, бедным, легче! Нет забот,
хоть жёны и жужжат, как пчёлки,
что мучат их мужей, как скот.
Гляжу: бедняк горазд смеяться,
а богачу невпрок харчи.
Не нужно беднякам богатства.
Нет! Пусть худеют богачи.
Когда б имел я много денег,
в друзья полез бы всякий сброд.
Но, слава Богу, нет тех денег.
Друзья ж верны, хоть мал их счёт.
William Henry Davies Money
When I had money, money, O!
I knew no joy till I went poor;
For many a false man as a friend
Came knocking all day at my door.
Then felt I like a child that holds
A trumpet that he must not blow
Because a man is dead; I dared
Not speak to let this false world know.
Much have I thought of life, and seen
How poor men"s hearts are ever light;
And how their wives do hum like bees
About their work from morn till night.
So, when I hear these poor ones laugh,
And see the rich ones coldly frown-
Poor men, think I, need not go up
So much as rich men should come down.
When I had money, money, O!
My many friends proved all untrue;
But now I have no money, O!
My friends are real, though very few.
Уильям Генри Дэвис Смешливая Роза
(Перевод с английского).
Если б вдруг я стал Апрелем,
стал бы дуть сквозь смех и слёзы,
рвал бы ленты, как под хмелем,
из волос смешливой Розы.
Если б вдруг я стал Апрелем,
щёки б ей омыл дождями,
чтоб они, назло капелям,
разгорались будто пламя.
Пусть смеётся в нос Апрелю
и над каждою угрозой:
смысл всей этой канители
лишь в игре с весёлой Розой.
William Henry Davies Laughing Rose
If I were gusty April now,
How I would blow at laughing Rose;
I"d make her ribbons slip their knots,
And all her hair come loose.
If I were merry April now,
How I would pelt her cheeks with showers;
I"d make carnations, rich and warm,
Of her vermillion flowers.
Since she will laugh in April"s face
No matter how he rains or blows -
Then O that I wild April were,
To play with laughing Rose.
Уильям Генри Дэвис Апрельское очарование
(Перевод с английского).
Когда ковры подснежников в лесах
укроют бурый прошлоглдний прах
и жаворонки, тая в небосклоне,
напомнят нам о звёздном перезвоне;
когда, седлая самый старый бук,
там дятел заведёт свой мерный стук;
когда кукушка сотни раз, без счёта,
повеселит нас песней на две ноты;
когда ручей, нестрашный малышам,
поднимет шум, добравшись к шалашам;
когда фиалки запестрят без шика
и первый цвет покажет земляника -
в такие дни погода манит вдаль;
заботы - прочь, и мчится прочь печаль -
как дым с сырых дровец, с искрой да с паром…
И только угли золотятся жаром.
William Henry Davies April"s Charms
When April scatters charms of primrose gold
Among the copper leaves in thickets old,
And singing skylarks from the meadows rise,
To twinkle like black stars in sunny skies;
When I can hear the small woodpecker ring
Time on a tree for all the birds that sing;
And hear the pleasant cuckoo, loud and long -
The simple bird that thinks two notes a song;
When I can hear the woodland brook, that could
Not drown a babe, with all his threatening mood;
Upon these banks the violets make their home,
And let a few small strawberry blossoms come:
When I go forth on such a pleasant day,
One breath outdoors takes all my cares away;
It goes like heavy smoke, when flames take hold
Of wood that"s green and fill a grate with gold.
Уильям Генри Дэвис Прекрасная пора
(Перевод с английского).
Прогулка, до каких я падок:
земля цветением пестра,
кукушка в окруженье радуг.
Великолепная пора!
А встретил стадо -
и сердце радо.
Трава увлажнена дождём.
Хочу взглянуть на всё поближе.
Кукушку с радугой потом
навряд ли я ещё увижу.
В загробный край
не ступит Май.
William Henry Davies A Great Time
Sweet Chance, that led my steps abroad,
Beyond the town, where wild flowers grow -
A rainbow and a cuckoo, Lord,
How rich and great the times are now!
Know, all ye sheep
And cows, that keep
On staring that I stand so long
In grass that"s wet from heavy rain -
A rainbow and a cuckoo"s song
May never come together again;
May never come
This side the tomb.
Уильям Генри Дэвис Приветствие
(Перевод с английского).
Здравсивуйте, Жизнь и Свет!
Всей Красоте - привет!
Пусты мои карманы,
но сыплет неустанно
Солнце - как верный друг -
золото всюду вокруг.
Привет небесный кров
и нежность облаков!
Привет всем птичьим стайкам,
снующим по лужайкам.
Привет цветущий луг
и скромный мир лачуг!
Приветствую девиц
с их белым цветом лиц,
умеющих рядиться
и в тонкий шёлк и в ситцы.
Здравствуйте, Жизнь и Свет!
Всей Красоте - привет!
William Henry Davies A Greeting
Good morning, Life-and all
Things glad and beautiful.
My pockets nothing hold,
But he that owns the gold,
The Sun, is my great friend-
His spending has no end.
Hail to the morning sky,
Which bright clouds measure high;
Hail to you birds whose throats
Would number leaves by notes;
Hail to you shady bowers,
And you green field of flowers.
Hail to you women fair,
That make a show so rare
In cloth as white as milk-
Be"t calico or silk:
Good morning, Life-and all
Things glad and beautiful.
Уильям Генри Дэвис Давай сыщем…
(Перевод с английского).
Давай, подруга, не в посёлке,
а в чаще леса сыщем дом,
чтоб радоваться каждой пчёлке,
зависшей с шумом над цветком.
Вокруг там будут белки, зайцы.
Там самых сладких песен жди:
засвищут птахи, будто яйца
свои снесли в твоей груди.
Любимая!
В тепле да неге, в твоей груди!
Дивлюсь, как многие, враждуя,
лишь губят попусту себя.
А мы заладим жизнь другую,
не ненавидя, а любя.
Шагая летом, утром ранним,
друг с другом об руку, в лесу,
мы Солнцу пособим дыханьем
сбивать холодную росу.
Любимая!
Сбивать дыханьем с ветвей росу!
William Henry Davies Come, Let Us Find
Come, let us find a cottage, love,
That"s green for half a mile around;
To laugh at every grumbling bee,
Whose sweetest blossom"s not yet found.
Where many a bird shall sing for you,
And in your garden build its nest:
They"ll sing for you as though their eggs
Were lying in your breast,
Were lying warm in your soft breast.
"Tis strange how men find time to hate,
When life is all too short for love;
But we, away from our own kind,
A different life can live and prove.
And early on a summer"s morn,
As I go walking out with you,
We"ll help the sun with our warm breath
To clear away the dew,
To clear away the morning dew.
Уильям Генри Дэвис Нелл Барнс
(Перевод с английского).
Они три года жили врозь,
Билл Барнс и Нелл, супруга.
Ему - с кем тешиться - нашлось,
у Нелл житьё шло туго.
Нередко с ней один пентюх
бывал у лавки Билла:
у Билла резко падал дух,
а Нелл лицо кривила.
Но вот дошла в дурной денёк
до мужнего квартала,
а на двери висел замок -
так обморок упала.
Билл где-то за пять тысяч миль
другое начал дело,
и Нелл, прознав такую быль,
жестоко заболела.
Была не в силах пить и есть,
ей сердце разорвала весть,
что не увидит мужа.
William Henry Davies Nell Barnes
They lived apart for three long years,
Bill Barnes and Nell his wife;
He took his joy from other girls,
She led a wicked life.
Yet ofttimes she would pass his shop,
With some strange man awhile;
And, looking, meet her husband"s frown
With her malicious smile.
Until one day, when passing there,
She saw her man had gone;
And when she saw the empty shop,
She fell down with a moan.
And when she heard that he had gone
Five thousand miles away;
And that she"s see his face no more,
She sickened from that day.
To see his face was health and life,
And when it was denied,
She could not eat, and broke her heart -
It was for love she died.
Уильям Генри Дэвис Счастливый ребёнок
(Перевод с английского).
Весь парк пестрел обильным цветом.
Ребёнок занят был букетом.
Борзых водили на ремне -
он радовался их возне.
Повсюду гомонили птицы -
он смог их пеньем насладиться.
Он видел сотни мотыльков,
вёл счёт всех мушек и жучков.
Среди травы резвились кони -
он к ним тянул свои ладони.
Тем днём я был как награждён,
ребёнок - просто упоён.
William Henry Davies The Happy Child
I saw this day sweet flowers grow thick -
But not one like the child did pick.
I heard the packhounds in green park -
But no dog like the child heard bark.
I heard this day bird after bird -
But not one like the child has heard.
A hundred butterflies saw I -
But not one like the child saw fly.
I saw the horses roll in grass -
But no horse like the child saw pass.
My world this day has lovely been -
But not like what the child has seen.
Уильям Генри Дэвис Пример
(Перевод с английского).
Примером одарит
и мотылёк:
садится на гранит,
как на цветок -
раз не сыскать цветов
в камнях крутых хребтов.
Жестка моя кровать,
но мне помог,
уча не унывать,
тот мотылёк,
которому всё впрок:
и камень, и цветок.
William Henry Davies The Example
Here"s an example from
A Butterfly;
That on a rough, hard rock
Happy can lie;
Friendless and all alone
On this unsweetened stone.
Now let my bed be hard
No care take I;
I"ll make my joy like this
Small Butterfly;
Whose happy heart has power
To make a stone a flower.
Уильям Генри Дэвис В мае
(Перевод с английского).
Сыскав среди деревьев тень,
здесь проведу весь майский день.
что сам не съем, пусть склюнут птицы.
Здесь выпасы с такой травой,
что овцы тонут с головой,
а птицы свищут, дух подъемля,
да так, что сманят в лёт всю Землю…
Вокруг меня всё бедный люд,
меня ж поля да лес влекут.
Я помню мудреца с Востока,
что каждый вечер одиноко
высматривал сигналы звёзд…
Занявшие сейчас тот пост,
как я, погружены в мечтанья.
Мы ждём, что лунное сиянье,
назло всем тёмным облакам,
даст волю звёздным огонькам.
Мне тяжко жить, где дружат с фальшью.
иметь свой домик, полный книг,
чтоб рядом был большой цветник,
чтоб пели птицы на просторе,
чтоб видеть корабли на море…
William Henry Davies In May
Yes, I will spend the livelong day
With Nature in this month of May;
And sit beneath the trees, and share
My bread with birds whose homes are there;
While cows lie down to eat, and sheep
Stand to their necks in grass so deep;
While birds do sing with all their might,
As though they felt the earth in flight.
This is the hour I dreamed of, when
I sat surrounded by poor men;
And thought of how the Arab sat
Alone at evening, gazing at
The stars that bubbled in clear skies;
And of young dreamers, when their eyes
Enjoyed methought a precious boon
In the adventures of the Moon
Whose light, behind the Clouds" dark bars,
Searched for her stolen flocks of stars.
When I, hemmed in by wrecks of men,
Thought of some lonely cottage then
Full of sweet books; and miles of sea,
With passing ships, in front of me;
And having, on the other hand,
A flowery, green, bird-singing land.
Уильям Генри Дэвис Очарования
(Перевод с английского).
Она блохой - в прыжках, в скольженье -
пойдёт в воде поверх теченья.
Беззвучно мчит по мостовой,
как будто это луг с травой.
При плесках юбочки крахмальной
я слышу шелест музыкальный.
Вскочила - вся как мотылёк.
Присев, похожа на цветок.
Бывает, звонко рассмеётся -
как плещется вода в колодце.
А как услышу шёпоток,
так вспомню тихий ручеёк.
Она встаёт, зарю приветя,
как жаворонок на рассвете.
Увидеть милую - бальзам
душе, рассудку и глазам.
Когда я с ней, с любимой, рядом,
меня ласкает Солнце взглядом -
мне кажется, что я богат,
добыв неимоверный клад.
Но вдруг хвачусь - нигде нет милой! -
Вся жизнь становится постылой.
William Henry Davies Charms
She walks as lightly as the fly
Skates on the water in July.
To hear her moving petticoat
For me is music"s highest note.
Stones are not heard, when her feet pass,
No more than tumps of moss or grass.
When she sits still, she"s like the flower
To be a butterfly next hour.
The brook laughs not more sweet, when he
Trips over pebbles suddenly.
My Love, like him, can whisper low -
When he comes where green cresses grow.
She rises like the lark, that hour
He goes halfway to meet a shower.
A fresher drink is in her looks
Than Nature gives me, or old books.
When I in my Love"s shadow sit,
I do not miss the sun one bit.
When she is near, my arms can hold
All that"s worth having in this world.
And when I know not where she is,
Nothing can come but comes amiss.
Уильям Генри Дэвис Печаль и Радость
(Перевод с английского).
Твержу Печали: "Ты - не мёд.
С тобой не столковаться Лире.
Где Радость десять раз споёт,
ты - лишь четыре.
Один часок с тобой вдвоём
умерит боль душевных ссадин,
а срок подольше - проклянём.
Будь он неладен!
Ты не прытка и не создашь
ни песен, ни холстов, ни статуй,
а Радость, если входит в раж -
творец завзятый.
Твой вздох глубок, слеза - сладка,
но ты не выучишь унылых
помочь себе наверняка.
А Радость - в силах!
Печаль! Сладка ты, но не мёд!
Пусть Радость процветает в мире
и десять раз для нас споёт,
где ты - четыре.
William Henry Davies Sadness and Joy
I pray you, Sadness, leave me soon,
In sweet invention thou art poor!
Thy sister, Joy can make ten songs
While thou art making four.
One hour with thee is sweet enough;
But when we find the whole day gone
And no created thing is left -
We mourn the evil done.
Thou art too slow to shape thy thoughts
In stone, on canvas, or in song;
But Joy, being full of active heat,
Must do some deed ere long.
Thy sighs are gentle, sweet thy tears;
But if thou canst not help a man
To prove in substance what he feels -
Then give me Joy, who can.
Therefore sweet Sadness, leave me soon,
Let thy bright sister, Joy, come more;
For she can make ten lovely songs
While thou art making four.
Уильям Генри Дэвис Поиски Красоты
(Перевод с английского).
Питьё из чистой зелени с лазурью,
чем Красота всё полнит мой бокал,
не станет льдом, не замутится хмурью.
Я пью и пью, и лишь сильней взалкал.
Роса в траве сверкает изумрудом -
мне этот миг милее всех утех.
Приглядываюсь к солнечным причудам,
и в пенье зяблика расслышал смех.
Вероника штурмует все просторы:
любой цветок - как звёздочка на вид.
Из лютиков вокруг - янтарные озёра.
Боярышник - весь кипенью облит.
Корявый дуб не клонится недужно -
то ласточка в листве, то дрозд.
Мышам под вечер для полётов нужно,
чтоб не зажглось ещё на небе звёзд.
Не возраст важен, если мне привычно
жить страстно поклоняясь красоте.
Когда ж она вдруг станет безразлична,
пусть лучше смерть, чем маяться в тщете.
William Henry Davies Seeking Beauty
Cold winds can never freeze, nor thunder sour
The cup of cheer that Beauty draws for me
Out of those Azure heavens and this green earth -
I drink and drink, and thirst the more I see.
To see the dewdrops thrill the blades of grass,
Makes my whole body shake; for here"s my choice
Of either sun or shade, and both are green -
A Chaffinch laughs in his melodious voice.
The banks are stormed by Speedwell, that blue flower
So like a little heaven with one star out;
I see an amber lake of buttercups,
And Hawthorn foams the hedges round about.
The old Oak tree looks now so green and young,
That even swallows perch awhile and sing:
This is that time of year, so sweet and warm,
When bats wait not for stars ere they take wing.
As long as I love Beauty I am young,
Am young or old as I love more or less;
When Beauty is not heeded or seems stale,
My life"s a cheat, let Death end my distress.
Уильям Генри Дэвис Песни Радости
(Перевод с английского).
Пой Песни Радости, душа,
как птицы, не боясь напасти,
в сиянье радуг мельтеша,
поют от счастья!
Забудь совсем, покуда Май,
про Смерть, тираншу с мрачным взглядом,
да и зимой не вспоминай,
хоть бродит рядом.
Влюблённость в деньги - это бредь!
Не всем дано зажить беспечно.
В пустых мечтать разбогатеть
ты - нищ навечно.
Настроимся не унывать.
Пусть людям скажут не палаты -
веселье в доме, а не кладь -
чем мы богаты.
Уменье мыслить - вот в чём суть,
а не в регалиях с перстнями.
Так сам себя не обессудь
и будь с мозгами.
Пой Песни Радости, душа!
Звучи сильнее да призывней,
как плещет, берег свой круша,
ручей в дни ливней.
William Henry Davies Songs of Joy
Sing out, my soul, thy songs of joy;
Sing as a happy bird will sing
Beneath a rainbow"s lovely arch
In the spring.
Think not of death in thy young days;
Why shouldst thou that grim tyrant fear?
And fear him not when thou art old,
And he is near.
Strive not for gold, for greedy fools
Measure themselves by poor men never;
Their standard still being richer men,
Makes them poor ever.
Train up thy mind to feel content,
What matters then how low thy store?
What we enjoy, and not possess,
Makes rich or poor.
Filled with sweet thought, then happy I
Take not my state from other"s eyes;
What"s in my mind - not on my flesh
Or theirs - I prize.
Sing, happy soul, thy songs of joy;
Such as a Brook sings in the wood,
That all night has been strengthened by
Heaven"s purer flood.
Уильям Генри Дэвис Милая домоседка
(Перевод с английского).
Ах, домоседка, мой дружок!
Тебя не кличет даль дорог,
и дух твой не томим стремленьем
к заплывам или приключеньям.
Ты не пускалась в Океан,
где сладок запах южных стран,
где вдоль плантаций винограда
плывёшь, не отрывая взгляда,
где в ночь так ярки светляки,
что можно вышивать платки.
А в Арктике весной свеченье -
как будто птичье оперенье
заключено в кристаллы льда!
Ты ж, сидя дома, никогда
не видела, как белый хлопок
сбирают пальцы эфиопок,
не слышала туземный хор,
не приседала возле гор
на камень, где земля с коварством
расправилась с античным царством.
Тебе побыть не повезло
там, где всё тесно поросло
такими дивными цветами,
что сердце полнится мечтами…
Пусть Бог тебя благословит:
тебя всё это не манит.
Взамен всего, что незнакомо,
ты любишь то, что видишь дома.
Хоть ты нигде не побыла,
ты добрым сердцем мне мила.
William Henry Davies Sweet Stay-at-Home
Sweet Stay-at-Home, sweet Well-content,
Thou knowest of no strange continent;
Thou hast not felt thy bosom keep
A gentle motion with the deep;
Thou hast not sailed in Indian seas,
Where scent comes forth in every breeze.
Thou hast not seen the rich grape grow
For miles, as far as eyes can go:
Thou hast not seen a summer"s night
When maids could sew by a worm"s light;
Nor the North Sea in spring send out
Bright hues that like birds flit about
In solid cages of white ice -
Sweet Stay-at-Home, sweet Love-one-place,
Thou hast not seen black fingers pick
White cotton when the bloom is thick,
Nor heard black throats in harmony;
Nor hast thou sat on stones that lie
Flat on the earth, that once did rise
To hide proud kings from common eyes.
Thou hast not seen plains full of bloom
Where green things had such little room
They pleased the eye like fairer flowers -
Sweet Stay-at-Home, all these long hours.
Sweet Well-content, sweet Love-one-place,
Sweet, simple maid, bless thy dear face;
For thou hast made more homely stuff
Nurture thy gentle self enough;
I love thee for a heart that"s kind -
Not for the knowledge in thy mind.
Уильям Генри Дэвис Лучшая из подруг
(Перевод с английского).
Седлать да в рысь?
Пройтись пешком?
Мне Радость говорит: “Пройдись!”
Забава требует: “Верхом!”
Собрать букет купавы?
Мне Радость говорит: “Присядь!”
“Букет!” - командует Забава.
Вздремнуть на славу?
Станцевать?
“Плясать!” - зовёт меня Забава.
А Радость шлёт в кровать.
Как выбрать без ошибки?
Любая мне мила.
Забава - вся в улыбке,
а Радость обняла.
William Henry Davies The Best Friend
Now shall I walk
Or shall I ride?
“Ride”, Pleasure said;
“Walk”, Joy replied.
Now what shall I -
Stay home or roam?
“Roam”, Pleasure said;
And Joy - “stay home.”
Now shall I dance,
Or sit for dreams?
“Sit,” answers Joy;
“Dance,” Pleasure screams.
Which of ye two
Will kindest be?
Pleasure laughed sweet,
But Joy kissed me.
Уильям Генри Дэвис Райская Птица
(Перевод с английского).
Пришла Кейт Саммерс, что за плату
обнимется хоть с кем:
"Вы знаете Нелл Барнс, ребята?
Проститесь насовсем!
Мужчин она не подпускала.
Была не из пичуг.
Но в целом свете было мало
столь преданных подруг.
Я с ней сидела каждый вечер,
превозмогала сон.
Но все мои благие речи
ей были не резон.
Бедняга начинала биться,
был крик - как дикий вой:
вверху, над головой!"
Я крем готовила яичный,
давала мармелад
да свежий виноград отличный
и отварных циплят.
Я обещала для могилы
купить большой венок.
На то бы денег одолжила
и отдала бы всрок.
Бедняга начинала биться.
Был крик, как дикий вой:
"Не трогай этой Райской Птицы
вверху, над головой!“”
William Henry Davies The Bird of Paradise
Here comes Kate Summers, who, for gold,
Takes any man to bed:
“You knew my friend, Nell Barnes,” she said;
"You knew Nell Barnes - she"s dead.
"Nell Barnes was bad on all you men,
Unclean, a thief as well;
Yet all my life I have not found
A better friend than Nell.
"So I sat at her side at last,
For hours, till she was dead;
And yet she had no sense at all
Of any word I said.
"For all her cry but came to this -
Perched on the bed-post there!"
"I asked her would she like some grapes,
Som damsons ripe and sweet;
A custard made with new-laid eggs,
Or tender fowl to eat.
"I promised I would follow her,
To see her in her grave;
And buy a wreath with borrowed pence,
If nothing I could save.
"Yet still her cry but came to this -
"Not for the world! Take care:
Don"t touch that bird of paradise,
Perched on the bed-post there!" "
Уильям Генри Дэвис Малыш
(Перевод с английского).
Малыш, давай
резвей играй!
На то и воля
тебе дана,
чтоб бегать в поле,
пока весна!
Малыш, давай
не унывай!
Жди ярких радуг!
Смотри сквозь мглу
на бег лошадок,
прильнув к стеклу!
Малыш, давай
резвей играй!
Ступай неробко
своей ногой
на ту же тропку,
где шёл другой!
Где быстротечность -
там и вечность.
Стремись, как птица,
как мотылёк,
повеселиться
в любой денёк!
William Henry Davies The Boy
Go, little boy,
Fill thee with joy;
For Time gives thee
Unlicensed hours,
To run in fields,
And roll in flowers.
A little boy
Can life enjoy;
If but to see
The horses pass,
When shut indoors
Behind the glass.
Go, little boy,
Fill thee with joy;
Fear not, like man,
The kick of wrath,
That you do lie
In some one"s path.
Time is to thee
As to a bird
Or butterfly;
And in that faith
True joy doth lie.
Уильям Генри Дэвис Ребёнок и Моряк
(Перевод с английского).
Мой дед и бабка были славной парой,
Смотревшей - молча глядя в небеса -
как отрок Иисус играет с агнцем.
Они не сомневались в вере. Смерть
им виделась как радужная Вечность,
в которой будет только яркий свет.
Дед был суровым старым мореходом
и добряком, обросшим, как кокос
со сладким молоком. Весь день у моря
всё толковал он жёнам моряков,
каким судам и как везёт с погодой.
Взглянув на небо, твёрдо заявлял,
чтО будет в полдень вслед за бурным утром
и чем чревата благостная ночь.
Он избегал всех яростных скандалов,
но, если сильно трогал их шумок,
так сыпал, уходя, свои проклятья.
Он гнал одолевавших бедняков
и звал назад, чтоб оказать им помощь.
Моим жильём был капитанский дом,
куда стеклись вещицы из каюты:
ракушки, камни и модели кораблей,
кораллы, водоросли, карты,
да деревянные большие сундуки,
где в чашках были странные монеты.
Я их считал наследством мертвецов,
в котором тлеет жар от их касаний.
На красных бусах чудилась мне кровь.
Качнутся лампы - дом, казалось, едет.
Там был красивый костяной маяк.
Я помню три кораблика в бутылках
и множество вещиц, что с мастерством
усердно делают в пути матросы,
чтоб скоротать свободные часы.
Пленяли острова на старых картах,
где - знал я - много пальм и черепах,
и там пираты схоронили клады…
Вдруг в дедов дом вошёл нежданный гость,
бывалый мореход, его племянник,
высокий, сильный - он бы смог взойти
на холм Твим Барлум*, в боевой кольчуге,
и, ухватить врага, чтоб им лупить,
как палицей других. Он звался Генри.
Лишь так крестили всех в его семье.
Я думал, хоть он выглядел потёртым:
"Вот кто постиг все тайности морей!
Он видывал далёкие атоллы,
знавал смуглянок, льнущих к морякам,
богатым, вроде древних финикийцев,
что серебро грузили как балласт -
оно же шло и на кормушки коням.
Он видел пряди золотых волос,
вокруг голов резвящихся русалок
похожие на настоящих змей".
А у меня он занимал монетки.
Я с радостью давал - ведь он вернёт,
разбогатев в стране, где станет князем…
На деле же герой моей мечты
встречал везде одно пренебреженье.
Не вырос до командных должностей
и был годами палубным матросом,
с чем примирился, так что только Смерть
его могла бы уравнять с другими.
Он пропивал получки в кабаках
и застревал в портах, пока поили.
В последнем долгом рейсе он ходил
из Плимута туда, где сингалезы
живут в благоухании цветов.
К родне ж пришёл, лишь изведя все деньги.
Был старым только внешне, но лицом
напоминал утопленника в морге -
что бился обо всё, когда он всплыл.
Притом моряк дивил татуировкой -
как будто он под деревом сражён
ударом молнии - сюжет из редких!
Весь был в рисунках веток и листвы.
На пальцах - кольца, на руках - браслеты.
на шее - цепь, а плечи - в якорях,
а на груди плыла морская шхуна -
“Джейн Аппледор” - на полных парусах.
Он хрипло изъяснялся громкой глоткой.
Скорей бы конь пополз, чем он шепнул.
Сам на ветру ходил с открытой шеей,
а тех, кто кутается, презирал
и сравнивал с початком кукурузы.
Из сотен трав лишь водоросли знал.
Из птиц ценил попутчиц в дальних рейсах.
Отлично знал весь водный мир. Вникал
в его шумы, как все внимают звукам,
когда гремит орган… Он клялся мне,
что выбрал бы навек жилищем море,
хотя б штормило, как у мыса Горн;
что счастлив, слушая ворчанье бури,
мол, так звучит на бойне визг свиней.
Рождённый моряком, он жил с надеждой,
что он получит не обычный гроб,
а лодку - так же было с колыбелью.
Мол, ждёт его Нептун на свой погост.
На каботаж мой друг смотрел с презреньем.
Не уважал всех тех из моряков,
что могут день и ночь глядеть берег
с бортов своих судов в недальних рейсах
и по субботам видятся с семьёй.
Он говорил про кружки с добрым пивом,
про славный джин и крепкий ром:
его глотнёшь и пьёшь как пламень Ада,
а тянешь - будто райское питьё.
Привычных к притчам не тянуло к байкам:
успел и древний Лазарь надоесть.
Но к моряку стекались мальчуганы.
Его рассказы удивляли. Например,
в чудовищный прилив, у Аргостоли,
он перешеек пересёк на корабле;
а речь китайцев, как он смог заметить,
во многом схожа с пением дроздов.
У Мартиники раз он шёл на судне,
когда там пробудившийся вулкан
встряхнул Карибы, как сухие листья.
И Солнце село в море, как в огонь,
к нему добавив свой. Густейший пепел
скрыл палубу, и сыпал камнепад…
Затем полночи от повествований
метался я среди тревожных снов.
Он видел: острова порой тонули,
а в новом рейсе возникали вновь:
уйдут, придут - и путают все карты.
А раз был проклят целый экипаж,
когда матрос убил на мачте птицу…
Вот слышим мы, что чрева кораблей
порою море раздирает настежь;
об айсбергах, что в северных морях,
как призраки, встают на горизонте;
о волнах, что вздымают корабли
так высоко, что птицы пролетают
под влажным килем.
Я был удивлён,
как услыхал рассказы морехода
о том, что, утонув на глубине,
покойник может долго погружаться
и день за днём всё плыть да плыть до дна.
Он говорил и о себе. Однажды,
в ночной поездке, проходя Босфор,
знакомый только с музыкой от тренья
волны о борт и ветра о стволы,
он вдруг услышал пение из рощи.
Пел соловей. Казалось, что в Раю.
Так с палубы упасть моряк страшился…
За эти повести вся ребятня
совала моряку монетки в руки.
Но как-то утром, подрядившись в рейс,
Моряк исчез и больше не вернулся.
Ну как он мог исчезнуть без следа?
Конечно, он сыскал богатый берег,
где может вспоминать былую жизнь.
"Моряк - ни к чёрту, просто проходимец.
Дрянцо в порту и в море! - молвил дед.
William Henry Davies The Child and the Mariner
A dear old couple my grandparents were,
And kind to all dumb things; they saw in Heaven
The lamb that Jesus petted when a child;
Their faith was never draped by Doubt: to them
Death was a rainbow in Eternity,
That promised everlasting brightness soon.
An old seafaring man was he; a rough
Old man, but kind; and hairy, like the nut
Full of sweet milk. All day on shore he watched
The winds for sailors" wives, and told what ships
Enjoyed fair weather, and what ships had storms;
He watched the sky, and he could tell for sure
What afternoons would follow stormy morns,
If quiet nights would end wild afternoons.
He leapt away from scandal with a roar,
And if a whisper still possessed his mind,
He walked about and cursed it for a plague.
He took offence at Heaven when beggars passed,
And sternly called them back to give them help.
In this old captain"s house I lived, and things
That house contained were in ships" cabins once:
Sea-shells and charts and pebbles, model ships;
Green weeds, dried fishes stuffed, and coral stalks;
Old wooden trunks with handles of spliced rope,
With copper saucers full of monies strange,
That seemed the savings of dead men, not touched
To keep them warm since their real owners died;
Strings of red beads, methought were dipped in blood,
And swinging lamps, as though the house might move;
An ivory lighthouse built on ivory rocks,
The bones of fishes and three bottled ships.
And many a thing was there which sailors make
In idle hours, when on long voyages,
Of marvellous patience, to no lovely end.
And on those charts I saw the small black dots
That were called islands, and I knew they had
Turtles and palms, and pirates" buried gold.
There came a stranger to my granddad"s house,
The old man"s nephew, a seafarer too;
A big, strong able man who could have walked
Twm Barlum"s hill all clad in iron mail
So strong he could have made one man his club
To knock down others - Henry was his name,
No other name was uttered by his kin.
And here he was, sooth illclad, but oh,
Thought I, what secrets of the sea are his!
This man knows coral islands in the sea,
And dusky girls heartbroken for white men;
More rich than Spain, when the Phoenicians shipped
Silver for common ballast, and they saw
Horses at silver mangers eating grain;
This man has seen the wind blow up a mermaid"s hair
Which, like a golden serpent, reared and stretched
To feel the air away beyond her head.
He begged my pennies, which I gave with joy -
He will most certainly return some time
A self-made king of some new land, and rich.
Alas that he, the hero of my dreams,
Should be his people"s scorn; for they had rose
To proud command of ships, whilst he had toiled
Before the mast for years, and well content;
Him they despised, and only Death could bring
A likeness in his face to show like them.
For he drank all his pay, nor went to sea
As long as ale was easy got on shore.
Now, in his last long voyage he had sailed
From Plymouth Sound to where sweet odours fan
The Cingalese at work, and then back home -
But came not near my kin till pay was spent.
He was not old, yet seemed so; for his face
Looked like the drowned man"s in the morgue, when it
Has struck the wooden wharves and keels of ships.
And all his flesh was pricked with Indian ink,
His body marked as rare and delicate
As dead men struck by lightning under trees
And pictured with fine twigs and curlиd ferns;
Chains on his neck and anchors on his arms;
Rings on his fingers, bracelets on his wrist;
And on his breast the Jane of Appledore
Was schooner rigged, and in full sail at sea.
He could not whisper with his strong hoarse voice,
No more than could a horse creep quietly;
He laughed to scorn the men that muffled close
For fear of wind, till all their neck was hid,
Like Indian corn wrapped up in long green leaves;
He knew no flowers but seaweeds brown and green,
He knew no birds but those that followed ships.
Full well he knew the water-world; he heard
A grander music there than we on land,
The sea his home, though it was always roused
By such wild storms as never leave Cape Horn;
Happy to hear the tempest grunt and squeal
Like pigs heard dying in a slaughterhouse.
A true-born mariner, and this his hope -
His coffin would be what his cradle was,
A boat to drown in and be sunk at sea;
Salted and iced in Neptune"s larder deep.
This man despised small coasters, fishing-smacks;
He scorned those sailors who at night and morn
Can see the coast, when in their little boats
They go a six days" voyage and are back
Home with their wives for every Sabbath day.
Much did he talk of tankards of old beer,
And bottled stuff he drank in other lands,
Which was a liquid fire like Hell to gulp,
But Paradise to sip.
And so he talked;
Nor did those people listen with more awe
To Lazurus - whom they had seen stone dead -
Than did we urchins to that seaman"s voice.
He many a tale of wonder told: of where,
At Argostoli, Cephalonia"s sea
Ran over the earth"s lip in heavy floods;
And then again of how the strange Chinese
Conversed much as our homely Blackbirds sing.
He told us how he sailed in one old ship
Near that volcano Martinique, whose power
Shook like dry leaves the whole Caribbean seas;
And made the sun set in a sea of fire
Which only half was his; and dust was thick
On deck, and stones were pelted at the mast.
Into my greedy ears such words that sleep
Stood at my pillow half the night perplexed.
He told how isles sprang up and sank again,
Between short voyages, to his amaze;
How they did come and go, and cheated charts;
Told how a crew was cursed when one man killed
A bird that perched upon a moving barque;
And how the sea"s sharp needles, firm and strong,
Ripped open the bellies of big, iron ships;
Of mighty icebergs in the Northern seas,
That haunt the far hirizon like white ghosts.
He told of waves that lift a ship so high
That birds could pass from starboard unto port
Under her dripping keel.
Oh, it was sweet
To hear that seaman tell such wondrous tales:
How deep the sea in parts, that drownиd men
Must go a long way to their graves and sink
Day after day, and wander with the tides.
He spake of his own deeds; of how he sailed
One summer"s night along the Bosphorus,
And he - who knew no music like the wash
Of waves against a ship, or wind in shrouds -
Heard then the music on that woody shore
Of nightingales,and feared to leave the deck,
He thought "twas sailing into Paradise.
To hear these stories all we urchins placed
Our pennies in that seaman"s ready hand;
Until one morn he signed on for a long cruise,
And sailed away - we never saw him more.
Could such a man sink in the sea unknown?
Nay, he had found a land with something rich,
That kept his eyes turned inland for his life.
"A damn bad sailor and a landshark too,
No good in port or out" - my granddad said
Справка.
*Twm Barlum (иначе Twmbalwm, Twyn Barlwm, the Tump, the Pimple, the Nipple) - прославленный У.Г.Дэвисом холм высотой 419 м в Южном Уэльсе, возле города Ньюпорта.
С него открывается обширная панорама окружающей местности и виден Бристольский залив. Для архологов интересна насыпь вверху этого холма, сделанная либо кельтами, либо римлянами, либо норманнами. Холм был когда-то облюбован друидами. С ним связаны древние легенды.
Уильям Генри Дэвис Мрачный час
(Перевод с английского).
Вновь стал весёлый ветер дуть.
Вся роща посвежела,
но что-то мне стесняет грудь,
томится тело.
Хоть дождь мне люб и не силён,
а ветерок забавит,
но жизнь темна - как смутный сон:
гнетёт и давит.
Мой дух в унынье, для него
и в свете радуг
отрады нет ни от чего
и день не сладок.
Причина боли неясна.
Живу, её не зная.
Вокруг цветёт и зелена
краса земная.
Вблизи стоят - дивнее грёз -
куст белых роз налево,
направо - куст пунцовых роз,
как два напева.
А птицы радостно пищат,
заблеяли ягнята,
резвится пара жеребят,
в саду - ребята.
Вдруг вновь приходит мрачный час.
С чего бы - я в сомненье -
он в сердце вполз, как каждый раз
без объявленья?
William Henry Davies The Dark Hour
And now, when merry winds do blow,
And rain makes trees look fresh,
An overpowering staleness holds
This mortal flesh.
Though well I love to feel the rain,
And be by winds well blown -
The mystery of mortal life
Doth press me down.
And, In this mood, come now what will,
Shine Rainbow, Cuckoo call;
There is no thing in Heaven or Earth
Can lift my soul.
I know not where this state comes from -
No cause for grief I know;
The Earth around is fresh and green,
Flowers near me grow.
I sit between two fair rose trees;
Red roses on my right,
And on my left side roses are
A lovely white.
The little birds are full of joy,
Lambs bleating all the day;
The colt runs after the old mare,
And children play.
And still there comes this dark, dark hour -
Which is not borne of Care;
Into my heart it creeps before
I am aware.
Уильям Генри Дэвис Потоп
(Перевод с английского).
Любимая заснула,
а я подполз до стула
и шпильку утянул.
Волною золотою
укрыты были трое:
она, и я, и стул.
Ах, маленькая славка!
Тебе, должно быть мягко
в устеленном гнезде.
Но радости сравнимой
с волной волос любимой
не отыскать нигде.
Под смех, в ответ на вопли,
я был почти утоплен,
как судно без ветрил.
Но сжалилась подруга.
А я, хоть было туго,
спасенья не просил.
William Henry Davies The Flood
I thought my true love slept;
Behind her chair I crept
And pulled out a long pin;
The golden flood came out,
She shook it all about,
With both our faces in.
Ah! little wren, I know
Your mossy, small nest now
A windy, cold place is;
No eye can see my face,
Howe"er it watch the place
Where I half drown in bliss.
When I am drowned hald dead,
Flogged by her hair-waves, I
Withdraw my face from there;
But never once, I swear,
She heard a mercy cry.
Уильям Генри Дэвис Сокол
(Перевод с английского).
Ты не летишь, ты без опоры:
ты в воздухе висишь.
Внизу дороги и озёра.
Ты выше сельских крыш.
Сосредоточивши мышленье,
умеешь ты достичь
свободы в дерзностном паренье
и выбираешь дичь.
В моём мозгу подобный сокол -
мой дьявольский настрой.
Твердит, хоть нет на то намёка,
что смерть не за горой.
Сначала распрощусь с рассудком.
Костям окажут честь -
схоронят. Жаль, что незабудкам
на камне не зацвесть.
William Henry Davies The Hawk
Thou dost not fly, thou art not perched,
The air is all around:
What is it that can keep thee set,
From falling to the ground?
The concentration of thy mind
Supports thee in the air;
As thou dost watch the small young birgs,
With such a deadly care.
My mind has such a hawk as thou,
It is an evil mood;
It comes when there"s no cause for grief,
And on my joys doth brood.
Then do I see my life in parts;
The earth receives my bones,
The common air absorbs my mind -
It knows not flowers from stones
Уильям Генри Дэвис Ком рванья
(Перевод с английского)
Я шёл в глухую ночку
вдоль Темзы в одиночку
и чучело в рванье
заметил на скамье:
лицо его прикрыто,
но рот орёт сердито.
Идущий пароход
пронзительно ревёт -
ком тряпок с громким стуком
взвывает с тем же звуком.
На башне звон часов -
и он звенеть готов.
Задует ветер с воем -
и он поёт гобоем.
Настала тишина,
но в нём - своя струна:
он сыплет обвиненья,
а вслед благословенья,
хоть нет нигде врагов
и никаких дружков,
и что б ни нёс бедняга,
другим - ни вред, ни благо.
Покуда я там был,
лица он не открыл.
Должно быть, жил он жутко,
раз не сберёг рассудка,
встречал одни дожди
без радуг впереди.
Не жемчуга, лишь слёзы -
Увы! - несут нам грозы.
William Henry Davies The Heap of Rags
One night when I went down
Thames" side, in London Town,
A heap of rags saw I,
And sat me down close by.
That thing could shout and bawl,
But showed no face at all;
When any steamer passed
And blew a loud shrill blast,
That heap of rags would sit
And make a sound like it;
When struck the clock"s deep bell,
It made those peals as well.
When winds did moan around,
It mocked them with that sound;
When all was quiet, it
Fell into a strange fit;
Would sigh, and moan, and roar,
It laughed, and blessed, and swore.
Yet that poor thing, I know,
Had neither friend nor foe;
Its blessing or its curse
Made no one better or worse.
I left it in that place -
The thing that showed no face,
Was it a man that had
Suffered till he went mad?
So many showers and not
One rainbow in the lot?
Too many bitter fears
To make a pearl from tears?
Уильям Генри Дэвис Пустынник
(Перевод с английского).
Отшельника подчас волнуют не подъём
волны, что мощно бьёт, когда встаёт помеха;
которому в горах тревожно вторит эхо;
не треск внутри ствола упрямого дубка,
когда вдруг молния казнит его сурово;
не шум, с которым пробуждается река,
ломая по весне ледовые покровы, -
отшельник задрожит в свету ночных зарниц,
как ткнётся сослепу вдруг нетопырь в окошко;
не то как пролетит одна из мелких птиц,
а он решит: медведь пробил к нему дорожку.
Грызя подушку, моль смутит ночную тишь -
тот шум представится бедняге костоломным.
В обоях зашуршит, проделав норку, мышь:
её вообразит он тигром преогромным.
William Henry Davies The Hermit
WHAT moves that lonely man is not the boom
Of waves that break against the cliff so strong;
Nor roar of thunder, when that travelling voice
Is caught by rocks that carry far along.
"Tis not the groan of oak tree in its prime,
When lightning strikes its solid heart to dust;
Nor frozen pond when, melted by the sun,
It suddenly doth break its sparkling crust.
What moves that man is when the blind bat taps
His window when he sits alone at night;
Or when the small bird sounds like some great beast
Among the dead, dry leaves so frail and light.
Or when the moths on his night-pillow beat
Such heavy blows he fears they"ll break his bones;
Or when a mouse inside the papered walls,
Comes like a tiger crunching through the stones.
Уильям Генри Дэвис Зимородок
(Перевод с английского).
Ты взял у Радуги расцветки,
как будто ты сродни ей сам.
Ты ярче, чем искрит на ветке
роса, подобная слезам.
Ты чувствуешь себя счастливым
поблизости к плакучим ивам.
В твоей блистательной раскраске
ты мог бы гордо, средь аллей,
павлином из восточной сказки,
сверкать у окон королей.
Взмахни крылом, присядь на арке.
Чаруй господ в дворцовом парке!
Но нет! Хоть ты и в дивном блеске,
тебе восторги не нужны…
И мне дороже перелески,
уют зелёной тишины,
укромный пруд, листва с травой
да шелест крон над головой.
William Henry Davies The Kingfisher
It was the Rainbow gave thee birth,
And left thee all her lovely hues;
And, as her mother"s name was Tears,
So runs it in my blood to choose
For haunts the lonely pools, and keep
In company with trees that weep.
Go you and, with such glorious hues,
Live with proud peacocks in green parks;
On lawns as smooth as shining glass,
Let every feather show its marks;
Get thee on boughs and clap thy wings
Before the windows of proud kings.
Nay, lovely Bird, thou art not vain;
Thou hast no proud, ambitious mind;
I also love a quiet place
That"s green, away from all mankind;
A lonely pool, and let a tree
Sigh with her bosom over me.
Уильям Генри Дэвис Свобода мысли
(Перевод с английского).
У Разума - свой слух, свой взгляд.
От плотских чувств они свободны:
глядят и слышат - как хотят.
Ум движется куда угодно.
Мой ум уже на судне мчит,
хоть телу вовсе не до спеха
и всем, на Странде, на Флит-стрит,
в толпе оно - одна помеха.
Бывает, попирая пыль,
по Чаринг-Кросс бреду потише
и там - за полтораста миль -
родной ручей отлично слышу.
Порой настолько даль близка,
что вижу в ней, как холм Твим Барлум
втыкает соску в облака
за куполом Святого Павла.
William Henry Davies The Mind"s Liberty
The mind, with its own eyes and ears,
May for these others have no care;
No matter where this body is,
The mind is free to go elsewhere.
My mind can be a sailor, when
This body"s still confined to land;
And turn these mortals into trees,
That walk in Fleet Street or the Strand.
So, when I"m passing Charing Cross,
Where porters work both night and day,
I ofttimes hear sweet Malpas Brook,
That flows thrice fifty miles away.
And when I"m passing near St Paul"s
I see beyond the dome and crowd,
Twm Barlum, that green pap in Gwent,
With its dark nipple in a cloud.
Уильям Генри Дэвис Луна
(Перевод с английского).
Скажи, Луна, куда мне деться?
В мечте заполучить тебя,
похоже, я впадаю в детство,
твоё сиянье возлюбя.
Вздымаю руки к небосклону,
чтоб, сняв тебя, притиснуть к лону.
Внимаю простодушным скерцо
тобой обласканных певцов,
но, молча, положусь на сердце.
Пусть, искреннее соловьёв
и в беспредельном обожанье,
беззвучно шлёт тебе признанья.
William Henry Davies The Moon
Thy beauty haunts me heart and soul,
Oh, thou fair Moon, so close and bright;
Thy beauty makes me like the child
That cries aloud to own thy light:
The little child that lifts each arm
To press thee to her bosom warm.
Though there are birds that sing this night
With thy white beams across their throats,
Let my deep silence speak for me
More than for them their sweetest notes:
Who worships thee till music fails,
Is greater than thy nightingales.
Уильям Генри Дэвис Дождь
(Перевод с английского).
Дождь льёт на кроны, на траву
и, сверху вниз шуруя,
стекают, теребя листву,
шальные струи:
в них пойло и купель
под радостную трель.
А следом хлынет яркий свет,
и Солнце, мир чаруя,
появится за ливнем вслед,
и смолкнут струи.
Вот будет славный вид,
как Солнце заблестит.
William Henry Davies The Rain
I hear leaves drinking rain;
I hear rich leaves on top
Giving the poor beneath
Drop after drop;
"Tis a sweet noise to hear
These green leaves drinking near.
And when the Sun comes out,
After this Rain shall stop,
A wondrous Light will fill
Each dark, round drop;
I hope the Sun shines bright;
"Twill be a lovely sight.
Уильям Генри Дэвис Злодей
(Перевод с английского).
Был лунный след на всех дорожках,
с небес струилась благодать.
Ягнята, шаткие на ножках,
взялись с усердием сосать.
Не зная горя и печали,
пичуги без забот свистали.
Но в том углу, где я стоял,
подул, мне волосы колебля,
внезапно налетевший шквал
и спутал в хлебном поле стебли…
William Henry Davies The Villain
While joy gave clouds the light of stars,
That beamed wher"er they looked;
And calves and lambs had tottering knees,
Excited, while they sucked;
While every bird enjoyed his song,
Without one thought of harm or wrong -
I turned my head and saw the wind,
Not far from where I stood,
Dragging the corn by her golden hair,
Into a dark and lonely wood.
Уильям Генри Дэвис Ночь
(Перевод с английского).
О Господи! Как ночь трудна.
Проходит время - я одна.
И вот Сова в Лесу Хайгетском,
дарит меня своим соседством.
“У-у! У-у!” - кричит она
любой звезде, что нам видна.
Не знаю, въявь, иль мнится мне:
я вижу призрак на Луне.
"Ах! Жизнь и Смерть! Ведь тот мертвец -
избранник мой!… Любви конец.
Зачем ты мёртв, а я жива?“”
“У-у! У-у” - кричит Сова.
William Henry Davies This Night
This night, as I sit here alone,
And brood on what is dead and gone,
The owl that"s in this Highgate Wood,
Has found his fellow in my mood;
To every star, as it doth rise -
Oh-o-o! Oh-o-o! he shivering cries.
And, looking at the Moon this night,
There"s that dark shadow in her light.
Ah! Life and death, my fairest one,
Thy lover is a skeleton!
“And why is that?” I question - “why?”
Oh-o-o! Oh-o-o! the owl doth cry.
Уильям Генри Дэвис Грозы
(Перевод с английского).
В моём мозгу не раз
вскипают злые грозы
и могут в тяжкий час
прогнать долой все розы,
и пение, и пляс.
Что ж! Пусть в тяжёлый час
бушуют эти грозы.
Ум парой добрых фраз
потом вернёт и розы,
и пение, и пляс.
William Henry Davies Thunderstorms
My mind has thunderstorms,
That brood for heavy hours:
Until they rain me words,
My thoughts are drooping flowers
And sulking, silent birds.
Yet come, dark thunderstorms,
And brood your heavy hours;
For when you rain me words,
My thoughts are dancing flowers
And joyful singing birds.
Уильям Генри Дэвис Истинный богач
(Перевод с английского).
В моём жилище много славных книг,
зовущих помечтать и к размышленью.
Дом тесноват, но сад вокруг велик:
уютный, весь в цветенье.
Еженедельный небольшой доход
даёт вполне достаточные средства.
Даритель мёртв, и он не отберёт
назад своё наследство.
Приятная и нежная жена,
довольная вниманием супруга,
хоть прелестью её обольщена
и бредит вся округа.
Она сама без лишних глупых слов
решила жить в моей весёлой клетке,
где слышно коноплянок и щеглов,
поющих с каждой ветки.
Притом сама умеет им в ответ
пропеть и мелодичнее и слаще
любой задорный красочный куплет -
на зависть птичкам в чаще.
Есть милый домик. Есть обширный сад.
Отнюдь не нищ. Не зол на неудачи.
Здоров. Счастлив. Подруга - просто клад.
Скажите: кто богаче?
William Henry Davies Truly Great
My walls outside must have some flowers,
My walls within must have some books;
A house that"s small; a garden large,
And in it leafy nooks.
A little gold that"s sure each week;
That comes not from my living kind,
But from a dead man in his grave,
Who cannot change his mind.
A lovely wife, and gentle too;
Contented that no eyes but mine
Can see her many charms, nor voice
To call her beauty fine.
Where she would in that stone cage live,
A self-made prisoner, with me;
While many a wild bird sang around,
On gate, on bush, on tree.
And she sometimes to answer them,
In her far sweeter voice than all;
Till birds, that loved to look on leaves,
Will doat on a stone wall.
With this small house, this garden large,
This little gold, this lovely mate,
With health in body, peace in heart -
Show me a man more great.
Уильям Генри Дэвис Летним утром
(Перевод с английского).
Лишь успею пробудиться,
лишь открою взор,
а душа уже, как птица,
рвётся в звонкий хор.
Свищет дрозд, кричат кукушки,
плещет ручеёк,
где-то в поле у опушки
стрёкает сверчок.
Тот концерт весь день не стихнет,
около ручья,
а в душе под вечер вспыхнет
песенка своя.
William Henry Davies When on a Summer"s Morn
When on a summer"s morn I wake,
And open my two eyes,
Out to the clear, born-singing rills
My bird-like spirit flies.
To hear the Blackbird, Cuckoo, Thrush,
Or any bird in song;
And common leaves that hum all day
Without a throat or tongue.
And when Time strikes the hour for sleep,
Back in my room alone,
My heart has many a sweet bird"s song -
And one that"s all my own.
Уильям Генри Дэвис В чём мы не схожи.
(Перевод с английского).
Она в согласии со мною.
Я с ней - почти что никогда.
Ей весело, когда я ною.
Зевнёт, когда со мной беда.
Я слепну, а она при книгах.
Пощусь - в ней зверский аппетит.
Она вольна, а я - в веригах.
Мне нужно встать - она всё спит.
По мне весь мир сосредоточен
ни в чём ином - лишь в ней одной.
Её ж рассудок озабочен
кольцом да ленточкой цветной.
William Henry Davies Where We Differ
To think my thoughts are hers,
Not one of hers is mine;
She laughs - while I must sigh;
She sighs - while I must whine.
She eats - while I must fast;
She reads - while I am blind;
She sleeps - while I must wake;
Free - I no freedom find.
To think the world for me
Contains but her alone,
And that her eyes prefer
Some ribbon, scarf, or stone.
Джозеф Эдвард Дэвис
Дэвис, Джозеф Эдвард (р. 1876) - посол США в СССР (1936-1938), видный деятель демократической партии, по профессии адвокат.
В 1913-1915 Дэвис был правительственным комиссаром по наблюдению за деятельностью корпораций, а в 1915-1918 - председателем и вице-председателем Федеральной торговой комиссии. Во время Парижской мирной конференции 1919 Дэвис был консультантом президента Вильсона по экономическим вопросам.
В августе 1936 Дэвис был назначен послом в СССР, где способствовал успешному завершению переговоров о торговом соглашении между СССР и США. Изучение СССР привело Дэвиса к убеждению, что правительства Англии и Франции совершают огромную ошибку, "умиротворяя" Гитлера и пытаясь изолировать Советский Союз.
Летом 1938 Дэвис был назначен послом США в Бельгии и посланником в Люксембурге, а в январе 1940- специальным помощником государственного секретаря США.
В ноябре 1940 Дэвис в соответствии с его желанием был освобождён от работы в государственном департаменте. В 1941 он был поставлен во главе созданного при президенте Комитета по объединению деятельности всех организаций, занимающихся вопросами помощи союзникам во время войны.
Основываясь на своём знании Советского Союза, Дэвис через два дня после нападения Германии на СССР заявил, что "мир будет удивлён размерами сопротивления, которое окажет Россия". Дэвис выступал в печати, по радио, на многочисленных митингах, призывая американцев отказаться от предрассудков в отношении Советского Союза и оказывать помощь СССР. Дэвис настойчиво требовал открытия второго фронта. Разоблачая реакционеров, клеветавших на Советский Союз, Дэвис указывал, что "Советское правительство не стремится навязать свою волю другим народам и выступает только против Гитлера и против тех, кто хочет поработить человечество".
Вышедшае в 1942 книга Дэвиса "Миссия в Москву" и фильм под тем же названием способствовали укреплению симпатий к СССР среди американского народа.
Дэвис - один из организаторов и почётный председатель Национального совета американо-советской дружбы. В одной из своих речей Дэвис заявил, что "среди всех Объединённых наций не будет более верного, более стойкого в деле поддержания и защиты постоянного мира в свободном свете народа, чем советский народ".
Летом 1943 Дэвис совершил поездку в Москву со специальным поручением Рузвельта к И. В. Сталину .
Дэвис входил в состав делегации США на Берлинской конференции трёх держав (июль-август 1945).
Поддерживая позицию СССР по вопросу о контроле над атомной энергией, Дэвис указывал, что "Россия имеет все моральные данные добиваться раскрытия секрета атомной бомбы".
В мае 1946 Дэвис заявил, что мир можно обеспечить лишь "посредством всеобщего признания завета Рузвельта - единства Англии, США и СССР".
В декабре 1946 Дэвис был назначен членом комиссии по изучению вопроса о применении закона о всеобщей воинской повинности в мирное время.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18. V 1945 Дэвис награждён орденом Ленина "за успешную деятельность, способствовавшую укреплению дружественных советско-американских отношений и содействовавшую росту взаимного понимания и доверия между народами обеих стран".
Дипломатический словарь. Гл. ред. А. Я. Вышинский и С. А. Лозовский. М., 1948.
Дэвис Джозеф Эдвард (1876-1958). Государственный и политический деятель США, дипломат. В 1913-1915 гг. - правительственный комиссар по наблюдению за деятельностью корпораций, в 1915-1918 гг.- председатель и вице-председатель федеральной торговой комиссии. Во время Парижской мирной конференции 1919 г.- консультант президента Вильсона по экономическим вопросам. В августе 1936 г. был назначен послом в СССР. Способствовал успешному завершению переговоров о торговом соглашении между СССР и США. С 1938 г. - посол США в Бельгии и посланник в Люксембурге, с 1940 г.--специальный помощник государственного секретаря. В 1941 г. возглавил созданный при президенте комитет по объединению деятельности всех организаций, занимающихся вопросами помощи союзникам во время войны.
После нападения гитлеровской Германии на СССР Дэвис заявил, что «мир будет удивлен размерами сопротивления, которое окажет Россия». Он стал одним из организаторов и почетным председателем Национального совета американо-советской дружбы. В одной из своих речей Дэвис заявил: «Среди всех Объединенных Наций не будет более верного, более стойкого в деле поддержания и защиты постоянного мира в свободном свете народа, чем советский народ». Настойчиво требовал открытия второго фронта в Европе, Дэвис входил в состав делегации США на Потсдамской конференции 1945 г.
Где только мог, Дэвис использовал устную и печатную трибуну, чтобы защищать Сталина и его политику. В публикациях и интервью он рисовал американцам «дядю Джо» как строгого, но справедливого руководителя, заботящегося исключительно о благе государства и народа. Дэвис, в частности, присутствовал на всех трех московских процессах и всегда находил оправдания (как правило, почерпнутые из советской прессы) для необоснованной жестокости вынесенных приговоров. «Совершенно ясно, - заявил он в одном из своих выступлений, - что все эти процессы, чистки и ликвидации, которые в свое время казались такими суровыми и так шокировали весь мир, были частью решительного и энергичного усилия сталинского правительства предохранить себя не только от переворота изнутри, но и от нападения извне... Чистка навела порядок в стране и освободила ее от измены».
Этой фанатичной идее Дэвис останется верен всю жизнь и приложит все усилия, чтобы убедить Рузвельта в святом праве Сталина избавиться от «изменников». Он напишет книгу «Миссия в Москву» (1942), где станет активным проводником сталинской политики. По этой книге будет снят фильм «Mission to Moscow» (1943). Дэвис сам привезет его в Москву вместе с личным посланием Рузвельта, в котором президент называет бывшего посла своим «старым другом», и лично покажет картину Сталину. Генсек купит фильм, и он во время войны заполонит советские киноэкраны.
Говоря о Дэвисе и его взаимоотношениях со Сталиным, невозможно не упомянуть о хобби американского посла, точнее, о страсти, всепоглощающей страсти к коллекционированию. Дэвис собрал в России и вывез в США, с санкции советского руководства и лично Сталина. гигантскую коллекцию антиквариата, предметов культа, картин... Причем большинство шедевров его коллекции было куплено им по символическим ценам или просто подарено ему из Гохрана." Вероятнее всего, Сталин, уступая за бесценок Дэвису музейные экспонаты, просто «покупал» его. И надо сказать, что в этом случае Сталин оказался достаточно дальновидным. Культурные ценности были превращены Сталиным в политическое оружие.
«Лично для Сталина продажа музейных ценностей имела больше политическое, чем экономическое значение. И покупатели отборного антиквариата и изысканных произведений искусства были далеко не случайны... Важной политической фигурой для Сталина был американский посол в Москве Д. Дэвис. Вместе со своей супругой М. Пост, страстной поклонницей романовских драгоценностей и русской живописи, послу удалось за два года пребывания в СССР собрать внушительную коллекцию русских икон XVI-XVIII веков, в том числе из фондов Третьяковской галереи, из Киево-Печерской лавры и Чудова монастыря, сделать великолепную подборку живописи Айвазовского, Левицкого и других великолепных русских художников, сформировать коллекцию фарфора, керамики и художественного серебра" (Васильева О.Ю., Кнытевский П.Н. Красные конкистадоры. М., 1994. С. 234 ).
«Американского посла озолотили за то, - пишет А. Мосякин, - что он... проводил политическую линию Рузвельта на сближение с Советским Союзом, которая, как и торговое соглашение с США 1935 г., предопределила новый торговый договор 1937 г. Дело в том, что тридцать седьмой год - разгар,ежовщины", которая роковым образом подорвала доверие к СССР и могла сказаться на отношении Рузвельта к нам, что было нежелательно» (Мосякин А. Продажа // Огонек. № 7. 1989. С. 18 ).
Усилия Дэвиса были замечены Сталиным. Сразу же после войны - Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18 мая 1945 г. - Дэвис, единственный из всех западных дипломатов за всю историю Советского государства, был награжден орденом Ленина с выразительной формулировкой: «За успешную деятельность, способствующую укреплению дружественных советско-американских отношений и содействовавшую росту взаимного понимания и доверия между народами обеих стран». По случаю вручения награды Дэвису 21 ноября того же года в Вашингтоне советское посольство устроило в его честь грандиозный прием.
1) Гохран - Государственное хранилище ценностей РСФСР - учреждено при Центральном бюджетно-расчетном управлении декретом Совнаркома от 3 февраля 1920 г. «для централизованного хранения и учета всех принадлежащих РСФСР ценностей, состоящих из золота, платины, бриллиантов, цветных драгоценных камней и жемчуга» и д своей деятельности должно руководствоваться «особыми положениями и инструкцией, издаваемыми Народным комиссариатом финансов по соглашению с Высшим советом народного хозяйства (ВСНХ), народными комиссариатами торговли и промышленности и государственного контроля».
Использованы материалы кн.: Торчинов В.А., Леонтюк А.М. Вокруг Сталина. Историко-биографический справочник. Санкт-Петербург, 2000.
Дэвис (правильнее Дейвис; Davis) Уильям Моррис – американский географ и геолог. В 1870 г. окончил Гарвардский университет в Кембридже (США) и там же в 1890 г. получил звание профессора. В 1911 г. – президент Американского геологического общества. В 1890-1915 гг. работал в Геологическом комитете США. Почетный член Русского Географического общества и многих других обществ в различных странах. Дэвис много путешествовал, посетил в частности Туркестан. Кроме географии и геологии, занимался астрономией. В 1890-х гг. разработал учение о географических циклах, вложив в это понятие представление о стадийном развитии рельефа суши. У. Дэвис различал циклы нормальный, или водно-эрозионный, ледниковый, карстовый, пустынный и морской. Ввел особого характера зарисовки рельефа – блок-диаграммы, широко применяющиеся в настоящее время. Представления Дэвиса о географических циклах быстро получили распространение среди геологов и географов, сыграв в свое время большую роль в развитии геоморфологии. Недостатки учения У. Дэвиса заключаются в том, что развитие рельефа рассматривается им вне конкретного времени и пространства, в отрыве от общей геологической истории территории. Учение У. Дэвиса не дает ясного представления о связи внутренних и внешних сил в формировании рельефа, искусственно обособляет друг от друга различные географические циклы, неправильно представляет развитие рельефа, как предопределенный заранее процесс, совершающийся путем замкнутых циклов. Дэвис не имел также ясного представления о роли колебательных движений земной коры в формировании рельефа.
Список литературы
- Биографический словарь деятелей естествознания и техники. Т. 1. – Москва: Гос. научное изд-во «Большая советская энциклопедия», 1958. – 548 с.
Уильям Моррис Дэвис родился в семье квакеров в Филадельфии в 1850 г. В 1869 г. он окончил Гарвардский университет, а годом позже получил степень магистра технических наук. С 1870 по 1873 г. Дэвис работал ассистентом в Аргентинской метеорологической обсерватории в Кордове, Аргентина. Возвратившись в 1876 г. в Гарвард для дальнейшего изучения геологии и физической географии, он был назначен ассистентом к Н. С. Шейлеру, а в 1878 г. – повышен в должности, став преподавателем физической географии. В 1885 г. Дэвис становится доцентом по физической географии, а затем – и профессором. Ему присвоили звание профессора геологии в 1899 г. в Гарварде, с которым он не расставался вплоть до своей отставки в 1912 г. В 1909 г. Дэвис читал лекции в Берлинском университете, а в 1911–1912 гт. – в Сорбонне. После отставки в Гарварде Дэвис временно работал в университетах Орегона, Калифорнии, Аризоны, в Стэнфордском университете и в Калифорнийском технологическом институте. Он был одним из учредителей Ассоциации американских географов и трижды избирался ее президентом – в 1904, 1905 и 1909 гг. Он был также президентом Американского геологического общества и Гарвардского клуба путешественников. Не имея степени доктора философии, он в то же время был почетным доктором многих университетов. Дэвис награжден медалями многих географических обществ и был кавалером ордена Почетного легиона (Bryan, 1935).
У. М. Дэвис обучался в Гарварде у Натаниэла Саутгейта Шейлера, который научил его, во-первых, вести тщательные непосредственные наблюдения в поле, используя затем полученные результаты для объективных и логически непротиворечивых выводов; во-вторых, не забывать при этом человека и его деятельность, рассматривая то и другое как часть ландшафта; и в-третьих, четко определять значимость процесса изменения при объяснении взаимосвязанных предметов и явлений на земной поверхности. Каким же образом Шейлер передал эти заветы своему молодому помощнику?
Что касается способности тщательно наблюдать и делать логические выводы, то, по-видимому, эти качества были усвоены Дэвисом при совместной работе с Шейлером в поле. На собственном опыте Дэвис убедился, что простая констатация того, «на что похожа данная местность», на много менее результативна, чем поиск ответов на поставленные вопросы. Осознание этого Дэвисом совпало со временем, когда ученых-американцев, работавших в области наук о Земле, крайне занимал вопрос о происхождении песчаных и гравийных отложений, столь широко распространенных в Новой Англии. Появились ли они в результате Всемирного потопа, как написано в Библии и как стало привычным это объяснять, или же они возникли при таянии обширного ледникового покрова, как утверждал Агассис? Шейлер, занимавшийся изучением ледниковых отложений на полуострове Кейп-Код, представил новые доказательства в подтверждение гипотезы Агассиса. Дэвис, работая с Шейлером, видел факты, говорящие и за и против ледниковой гипотезы; и он учился выстраивать свои наблюдения в форме вопросов, ждущих ответа. Для этого результаты полевых исследований нужно было выстроить в логическую цепь и представить в научной форме по схеме: объективный факт – аргумент.
Шейлер также привил Дэвису взгляд на Землю как на источник ресурсов, от которого зависит жизнь людей. После Джорджа Перкинса Марша Шейлер первым обратил внимание на то, как человеческая деятельность изменяет лик Земли, особенно в процессе истощения невозобновимых ресурсов. Геолог по образованию, но географ в душе, Шейлер всегда считал необходимым изучать Землю как дом человека.
И юный Дэвис учился мыслить в терминах эволюционных изменений как основы научного исследования в его наилучшем выражении, а именно заменяя одну рабочую гипотезу другой, более новой. Луи Агассис умел увлекать и убеждать своими лекциями, приобретая многочисленных последователей среди образованной части населения Новой Англии, которое оказывало поддержку его деятельности. Но в то же время ширилась и оппозиция представлению о том, что однажды возникшие организмы затем уже не изменялись. Аза Грей (1810–1888), ботаник из Гарварда, очень осторожно провела оценку фактических данных в поддержку концепции эволюции органического мира, которая в то время не пользовалась популярностью у широкой публики. Шейлер, многое почерпнувший у Агассиса в методах изучения форм рельефа, тем не менее присоединился к тем, кто поддерживал доктрину эволюции. Дэвис принял участие в бурных дискуссиях этого периода, когда ранее общепринятые объяснения стали отвергаться на основе тщательных научных исследований.
Дэвис не сразу воспринял и освоил эти идеи. Когда в 1876 г. он стал помощником Шейлера в проведении полевых работ, его преподавательская деятельность была прервана. Избранный им в основном эмпирический подход к изучению форм рельефа столкнул его учеников с необходимостью детальных исследований, не предписанных программой (Davis, Daly, 1930: 314–315). В результате, когда в 1882 г. пришло время его переаттестации в качестве преподавателя, он получил от президента университета Чарлза У. Элиота датированное 1 июня письмо следующего содержания: «Корпорация извещает Вас о переаттестации как преподавателя геологии с окладом 1200 долларов в год... Корпорация очень сожалеет, что эта должность не подходит Вам в качестве постоянной; все, что теперь при учете существующих возможностей можно Вам предложить, – это подождать некоторое время. Надеемся, что, пока будет рассматриваться вопрос о приглашении Вас на временную должность, Вы реально оцените обстановку в том смысле, что Ваши шансы на успех невелики, хотя у корпорации и есть все основания считать Вашу преподавательскую деятельность удовлетворительной».
В этот критический момент другой сотрудник факультета геологии Гарварда, Рафаэл Пампелли, знавший Дэвиса в бытность его студентом, предложил ему принять участие в поисковых работах, которые он сам тогда проводил по выявлению ресурсов вдоль Северной Тихоокеанской железной дороги в Монтане. Дэвису было поручено исследование запасов угля в месторождениях этого штата. В ходе этой работы он приступил к визуальному определению «цикла эрозии». Дэвис заметил существование ряда террас русла реки Миссури, появление которых он объяснил результатом удаления «вышележащего слоя неизвестной толщины» и понижением прежней поверхности в направлении к базису русел водотоков. Концепция базисного уровня была высказана Поуэллом, а проникновение в процесс речной эрозии обеспечивали труды Гилберта и Даттона. Но Дэвис, изучая формы рельефа Монтаны, приступил к выработке теоретической модели, которая должна была объяснить все такие процессы и созданные ими формы поверхности (Chorley, Dunn, Beckinsale 1964: 622). Концепция цикла эрозии впервые была и заложена в 1884 г., а в 1899 появился ее пересмотренный вариант (Davis 1899а). Важно отметить, как это отразилось на преподавательской карьере Дэвиса: детальное изучение форм рельефа в отдельных местностях, которое несколькими годами раньше не вызвало интереса у его студентов, теперь позволило объединить все наблюдения в обобщенной модели всех форм рельефа вне зависимости от их местонахождения. И вот, всего лишь три года спустя после президентского письма Элиота, Дэвис был назначен ассистентом профессора физической географии в том же Гарварде.
В работе Дэвиса выделяются два аспекта, которые можно рассмотреть по отдельности, хотя в курсах лекции он излагал их одновременно. Во-первых, следует ознакомиться с его вкладом в геоморфологию, где особое место занимает модель цикла эрозии; во-вторых, нужно уделить внимание его роли в пропаганде географии как учебной дисциплины, преподаваемой в школах, колледжах и высших учебных заведениях.
Вклад в геоморфологию
Среди того нового, что внес Дэвис своими научными исследованиями в геологию и геоморфологию, центральное место занимает его концепция цикла эрозии, которую сам он называл «географическим циклом» (Davis, 1899а). Его модель отражала идеальную последовательность форм рельефа, сменявших друг друга в процессе эрозионного воздействия текучих вод на возвышенный участок земной коры. Модель Дэвиса функционировала при двух условиях: после тектонического поднятия не должно происходить каких-либо дальнейших поднятий и опусканий, и во время заключительного цикла не должно быть существенных изменений климата. С первого же момента, как некий участок поверхности Земли начинает подниматься, принимается за дело и речная эрозия. Постепенно река вырабатывает V-образную долину, верховья которой все более и более проникают в пределы этой поверхности по мере того, как она эродируется. Однако река не может до бесконечности углублять свое русло. Как указывал Поуэлл, существует базисный уровень (базис эрозии. – Перев.), определяемый поверхностью того водного тела, в которое река впадает. Более того, еще прежде, чем долина будет прорезана до базового уровня, река вырабатывает в ней определенный профиль своего русла. Этот уклон, или профиль равновесия, зависит, как первым заметил Гилберт, от соотношения между крутизной падения воды, ее объемом и количеством переносимых водой наносов. После достижения руслами этих равновесных условий реки начинают расширять свои долины, и площадь возвышенных водораздельных пространств постепенно сокращается.
Важно, что Дэвис выработал терминологию. Стадия, когда исходная поверхность еще не расчленена долинами, а сами долины имеют V-образную форму и реки ниспадают бурными потоками, называется стадией юности. Местность приобретает наиболее выраженный рельеф к моменту, когда оказываются рассеченными последние остатки исходной поверхности. Затем поверхность постепенно сглаживается, и долины начинают расширяться. Эту стадию Дэвис назвал зрелостью. Когда же в широких долинах у рек образуются меандры, а водораздельные пространства приобретают мягкие волнисто-холмистые формы, то наступает стадия старости. В целом же некогда возвысившийся блок земной коры стачивается почти до уровенной поверхности, которую Дэвис назвал пенепленом. Он указывал, что весь цикл может вновь начаться при условии нового тектонического поднятия и тогда произойдет омоложение рельефа.
Дэвис предложил инструмент для описания и изучения рельефа путем учета взаимодействия трех факторов: структуры, или характера и расположения подстилающих пород; процесса, или сочетания агентов эрозии – текучих вод, медленного перемещения рыхлых пород (крип), подпочвенных вод, льда; и стадии, или того момент в последовательности развития форм рельефа, который был достигнут к определенному времени.
Дэвис специально подчеркивал, что идеальная последовательность форм рельефа не должна рассматриваться как догма, а лишь как схема, обеспечивающая возможность теоретического подхода, сославшись на которую можно было бы объяснить реально наблюдаемую картину. Он называл это «объяснительным описанием форм рельефа». Дэвис ясно понимал, что в природе существует бесконечное разнообразие привходящих факторов, нарушающих идеальную последовательность, и что поэтому почти в каждом районе обнаружатся специфические особенности, делающие его единственным в своем роде. То есть здесь мы сталкиваемся все с тем же вопросом выбора между описанием особенностей любого отдельно взятого района, понимаемых как уникальные или же рассматривающихся в аспекте закономерностей, общих для целого ряда районов. Дэвис сам установил последовательности развития цикла для некоторых особых условий: для поверхностей, сложенных наклонно расположенными пластами пород, где эрозионное расчленение коснулось их опрокинутых краев; для блоков, окаймленных сбросовыми уступами; для районов с аридным климатом. Он подчеркивал, что лишь в крайне редких случаях (а быть может, и никогда) тектоническое поднятие происходит очень быстро и не сопровождается последующими движениями, как того требует его модель. Дэвис показал, как следует видоизменять теоретическую модель, если происходит дальнейшее поднятие, и на любой из стадий цикла будет осуществляться омоложение рельефа; он же приводил бесчисленные примеры изменения идеального цикла в тех или иных специфических условиях. Свою концепцию развития Дэвис использовал также и при выделении идеальной последовательности гляциальных форм рельефа, созданных ледниками в горных районах, при выявлении строения островов, окаймленных рифами (Davis, 1928), и в исследовании карстовых форм в районах распространения известняков (Davis, 1930а). В этом он увидел путь реализации своей схемы. «В схеме цикла эрозии... воссоздается мысленный двойник каждой формы рельефа с подстилающими ее геологическими структурами, эрозионными процессами, протекающими на ней, и достигнутой стадией развития под их воздействием, выраженный в понятиях всей последовательности стадий от возникновения цикла эрозии из-за тектонического поднятия или какой-либо другой причины деформации участка земной коры до его окончания, когда эрозионная деятельность исчерпает себя. Таким образом, исследователь форм рельефа описывает не ту непосредственную картину, которую он видит, а ту, что предстает перед его мысленным взором. Сущность схемы проста и без труда воспринимается; в то же время она настолько эластична и так легко расширяется или детализируется, что позволяет представить формы рельефа даже самой сложной структуры и с наиболее продолжительной историей создания» (Davis, 1899а).
Дэвис не только наименовал стадии открытого им цикла, он также предложил термины для обозначения различных форм рельефа, точно определив каждую из них. Он принял предложенное Поуэллом разделение рек на три вида: консеквентные, антецедентные и эпигенетические, добавив к ним субсеквентные, обсеквентные и ресеквентные (Davis, 1909: 483, 513). Невысокие горы-останцы, возвышающиеся над общим уровнем пенеплена, Дэвис назвал монадноками – по имени горы Монаднок в Нью-Гемпшире, господствующей над пенепленом Новой Англии (Davis, 1909: 362, 591). Этим он вновь продемонстрировал, как специалисты, занимающиеся изучением Земли, начинают замечать объект лишь тогда, когда он получил свое наименование. Любопытный пример, иллюстрирующий, насколько тесно восприятие связано с представлением.
Дэвис с такой страстью пропагандировал и защищал гипотезу цикла эрозии и соответствующую терминологию, что в целом они были приняты во всем мире. Его приглашали для чтения лекций во многие страны, а написанные им работы были переведены на несколько иностранных языков. Однако полное изложение концепции цикла эрозии со всеми вариантами содержится лишь в немецком переводе его берлинских лекций, сделанном Альфредом Рюлем (Davis, 1912). Французскому географу Эмманюэлю де Мартонну принадлежит одно из наиболее ясных истолкований идей Дэвиса (de Martoinne, 1909; см. также Baulig, 1950). Дэвис посетил многие страны, где на практике применял свои методы объяснительного описания при изучении характерных форм рельефа отдельных местностей.
Ему же принадлежат эксперименты с методами географического описания (Davis, 1910); так в своей знаменитом статье о Передовом хребте в Колорадо он сопроводим свое описание форм рельефа пояснениями, касающимися использованного им метода (Davis, 1915). В 1915 г. оy опубликовал большую статью о принципах географического исследования, которая сохранила свое значение до наших дней (Colby, 1915).
Конечно, созданная Дэвисом схема, как он и ожидал, подверглась нападкам: так всегда бывает с подобными гипотетическими разработками. Любопытно, что именно в Германии, где концепция Дэвиса была опубликована в наиболее полном виде, отмечалось наибольшее ее неприятие. Геттнер, например, полагал, что теоретическая модель цикла эрозии слишком жестко детерминирована и слишком специфична, чтобы в нее могли уложиться реально существующие условия уникальных ситуаций (отдельных местностей). Дэвис предложил теоретическую модель, а Геттнер указал, что она ошибочна. Разгоревшаяся дискуссия прекратилась после того, как ученые, владевшие и английским и немецким языками, путем тщательного анализа установили, что недоразумение возникло из-за неправильного понимания значения слов. Пассарге, рассматривавший описание форм рельефа как основную часть всех работ по изучению ландшафта, выступал против дэвисовского метода объяснительного описания. Вместо этого он настаивал на чисто эмпирическом исследовании рельефа. Дэвис не уставал возражать против попытки Пассарге трактовать рельеф эмпирически, указывая на бесчисленные несообразности такого подхода (Davis, 1919). Но теперь-то нам ясно, что спор между Пассарге и Дэвисом разгорелся из-за полного непонимания основных целей, которые преследовал каждый из них в своих исследованиях. Для Дэвиса история развития форм рельефа составляла ядро географического изучения ландшафта; при таком подходе остальные элементы последнего оказывались второстепенными. Задача Пассарге состояла в познании ландшафта как целостного явления путем изучения многих присущих ему элементов различного происхождения, среди которых рельеф хотя и рассматривался как фундамент, основание ландшафта, но не всегда относился к самым важным определяющим его элементам. Да и в деятельности самого Дэвиса можно найти множество примеров как эмпирического подхода к изучению форм рельефа, так и успешного их изучения с использованием метода объяснительного описания.
После Первой мировой войны многочисленным нападкам подверглась сама гипотеза эрозионного цикла, а не метод объяснительного описания. Так Вальтер Пенк, сын Альбрехта Пенка, доказывал, что образовавшийся на краю вздымающегося блока земной коры крутой откос будет в процессе эрозии отступать параллельно своему исходному залеганию, то есть сохраняя первоначальную крутизну, а не выполаживаясь. Следующие одно за другим вздымания должны характеризоваться образованием ряда крутых уступов, каждый из которых находится в процессе отступания; в руслах рек в свою очередь должны сохраниться так называемые точки перепада высоты, отмечаемые порогами; каждый из таких порогов указывает на изменение базиса эрозии и находится в процессе отступания, перемещаясь вверх по течению. Позднее Л. К. Кинг, южноафриканский геоморфолог, указал на существование ряда денудационных поверхностей у подножия параллельно отступающих крутых уступов в Бразилии и Южной Африке. Он называл их педиментами.
Особым нападкам критиков подвергается та часть схемы Дэвиса, в которой он постулирует, что поднятие какого-либо блока земной поверхности происходит лишь единожды. Теперь мы знаем, что каждому футу смытых с поверхности какого-либо участка суши пород соответствует изостатическое поднятие всей колонки подстилающих этот участок пород на 9-11 футов. Это приводит к тому, что нигде на Земле не создаются условия для образования истинного пенеплена, и объясняет, почему не существует нерасчлененных денудационных равнин. Еще в 1878 г. Г. К. Гилберт писал, что эрозионное стачивание поверхности бассейна стока до равнины требует такой однородности условий, которая нигде не существует (Gilbert, 1978). Много позднее А. Н. Штралер высказался в том смысле, что концепция эрозионного цикла Дэвиса неспособна выразить динамику процесса эрозии. По-видимому, логически правильнее было бы заменить идею о «зрелости» представлением об устойчивом, или равновесном, состоянии открытой системы, а стадию «старости можно было бы вообще исключить» (Strahler, 1950. Для ознакомления с другими критическими замечаниями в адрес концепции Дэвиса см.: Chorley, 1965).
Важно отметить, что в последние годы жизни сам Дэвис написал критические обзоры своей собственной модели и что ему принадлежит много других оригинальных работ (Davis, 1922; 1928; 1930).
Вклад Дэвиса в географическое образование
Дэвис попытался избавить преподавание географии от излишнего увлечения конкретным знанием при недостаточном внимании к обобщающим представлениям, вокруг которых группируются факты. То же самое стремился сделать Риттер в 1817 г., и это же излагал Гюйо в отделе образования штата Массачусетс в 1848 г. И вот, несмотря на усилия своих предшественников, Дэвису пришлось повторить все это в 1880-е годы, причем он предложил сделать и кое-что дополнительное. В 1932 г., оглядываясь на проделанный им путь в деле улучшения преподавания географии, он писал: «Ни один из географов не чувствует себя обделенным в громадном разнообразии фактов, необходимых для изучения того сложного объекта, исследованием которого он занимается; ибо в процессе своей работы он может открыть соотношения и закономерности, которые соединят эти факты в некоторую строго причинную последовательность. А затем, сосредоточившись в основном на этих соотношениях и закономерностях, он может, особенно в своей преподавательской деятельности, приводить в пример те или иные факты главным образом для иллюстрации закономерностей. Но, к несчастью, географы часто настолько обременены грузом бесчисленных фактов, относящихся к их объекту исследования, что почти все внимание сосредоточивают на отдельных феноменах в специфических местоположениях, а не на закономерностях, примером которых служат такие феномены; и это прискорбно. Однако фактически те же самые упреки можно отнести и к истории, в которой простой последовательности событий или, еще хуже, простому перечислению отдельных событий придается больший вес, чем присущей им значимости...» (Davis, 1932: 214–215).
В лекции, произнесенной перед Научной ассоциацией университета Джона Гопкинса (1889 г.), Дэвис набросал относительно простую схему развития рельефа, которую могли использовать преподаватели вместо того путаного и изобилующего деталями изложения, которым столь часто злоупотребляют (Davis, 1909: 193–209). По существу, это была все та же его концепция цикла эрозии, но приспособленная для изучения в начальных и средних школах. Однако в этой лекции Дэвис пошел дальше. Он говорил о том, что изучение географии может быть своего рода введением ко многим естественным наукам. Ему же принадлежала идея общей науки о Земле, в рамках которой он мыслил создание динамической модели процессов, формирующих планету. Примерно в то же время Дэвис, принявший точку зрения Шейлера, который рассматривал органическую жизнь, включая человека как часть природного ландшафта в целом, занялся поиском более масштабной концептуальной структуры географии. Ему нужно было найти причину и следствие общих закономерностей, существующих «обычно между некоторыми элементами неорганической природы, осуществляющими контроль, и некоторыми элементами органической природы, реагирующими на него» (Davis, 1903: 3–22). В 1906 г. он следующим образом разъяснял это: «...любое утверждение может считаться географическим по своему смыслу, если в нем идет речь о закономерной связи между некоторым неорганическим элементом Земли, на которой мы живем, осуществляющим роль контролирующего фактора, и некоторым элементом, характеризующим существование, или рост, или поведение, или распространение органического [живущего] обитателя Земли, способного реагировать на него... В этой идее причинной связи или родства действительно заключен самый точный, если не единственный объединяющий принцип, который я нахожу в географии» (Davis, 1906; цитируется по Davis 1909: 8).
Попытка Дэвиса придать географии цельность внесением в нее причинно-следственного подхода привела к некоторым не очень благоприятным последствиям. Сейчас никто не удивится, если негеографы и даже кое-кто из географов употребляет слова «географический фактор» применительно к природным условиям Земли, влияющим на человеческую деятельность. В то же время географы-профессионалы если и пользуются этими словами, то лишь по отношению к некоторым факторам местоположения. Два известных ученых из Гарварда, психолог и философ – Чарлз С. Пирс (1839–1914) и Уильям Джеймс (1842–1910) – заложили в 1870-х годах основы прагматизма. Они доказывали, что использование простой причинно-следственной связи для объяснения событий имеет сомнительную ценность из-за существования сложных систем, включающих функционально связанные составные части, что делает любое простое объяснение невозможным. Прагматизм, согласно Пирсу и Джеймсу, был методом определения значимости умозаключений; значимость любой идеи, утверждали они, состоит в ее практической полезности. К 1890 г. преподавание, ставившее целью показать влияние природной среды и ответ на это влияние в реалиях человеческой деятельности, вышло из моды. Более того, прагматический подход к процессу усвоения знаний прочно обосновался в программах начальной и средней школы благодаря деятельности Джона Дьюи.
К 1892 г. появилось столько новых идей в области образования, что Национальная ассоциация просвещения учредила Комитет десяти, который возглавил президент Гарвардского университета Элиот; в обязанности комитета входило изучение круга проблем, относящихся к содержанию программ обучения для школ более низкого, чем колледжи, уровня, а также требований, которым должны отвечать поступающие в колледжи. Комитет организовал девять совещаний, на каждом из которых обсуждались отдельные предметы изучения. Одно из них было посвящено обсуждению содержания курсов географии. На этом совещании председательствовал Т. К. Чемберлин – в прошлом президент Висконсинского университета, а в 1892 г. – глава факультета геологии во вновь созданном Чикагском университете. Среди участников совещания были геологи, метеорологи, а также преподаватели физической географии и естественной истории из школ и колледжей. Присутствовал на нем и Дэвис, сыгравший главную роль при составлении резолюции. Рекомендации, принятые Комитетом десяти, содержали, в частности, следующее положение: «Физическая география должна включать элементы ботаники, зоологии, астрономии, а также аспекты торговли, способов управления и этнологии, и... она должна принять более прогрессивную форму и с большей определенностью увязывать особенности земной поверхности, процессы, которые их создают или разрушают, природные условия, в которых они протекают, и те природные влияния, которые столь глубоко воздействуют на человека, и иные живые организмы». (Мауо, 1965: 20–21).
Комитет десяти выразил удивление, получив отчет о совещании географов. Дело в том, что он предлагал внести в программу средней школы множество гораздо более радикальных изменений в сравнении с тем, о чем говорилось ранее на всех предыдущих организованных комитетом совещаниях. И вот в резолюции Комитета было записано: «Исходя из того, что география как учебный предмет признана в начальной школе... и что значительная часть всего школьного времени детей уделяется изучению вышеназванной дисциплины, мы с некоторым изумлением констатируем, что отчет совещания географов... обнаруживает большую неудовлетворенность преобладающими методами... и содержит самые революционные предложения» (На совещании по географии присутствовали: Т. К. Чемберлин, Чикагский университет, председатель; Джордж Л. Колли, Билойт колледж; Уильям Моррис Дэвис, Гарвардский университет; Дельвин А. Хамлин, специальная школа в Райсе, Бостон; Марк У. Харрингтон, Бюро погоды, Вашингтон (округ Колумбия); Эдвин Дж. Хустон, Филадельфия; Чарлз Ф. Кинг, Дирнборнская школа, Бостон; Френсис У. Паркер, окружная школа, Чикаго; Изрейел К. Рассел, Мичиганский университет.).
Тем не менее отчет был принят, и его радикальные требования придать географии статус серьезной науки, а не превращать ее в предмет для бездумного зазубривания, было рекомендовано учитывать в школьном преподавании. Во многих школах после этого начали обучать физической географии или физиографии, как ее стали называть, а в новых учебниках излагались идеи Дэвиса. Однако многие преподаватели средней школы были против введения в программу новых материалов, а еще гораздо большее число учителей было совершенно не готово для их преподавания. Лишь некоторые из учителей средней школы могли определить те или иные формы рельефа на местности или со знанием дела и живо изложить теоретические представления Дэвиса. Не обладая собственными знаниями концепций новой географии, они вновь возвращались к преподаванию фактов, требовавших простого заучивания. Целых десять лет физиография сохранялась в их представлениях как неинтересный предмет, который, следовательно, оттеснялся на задний план фундаментальными естественными науками, социальными науками и географией торговли.
Дэвис сам был прирожденным учителем. Он мастерски владел словом и одинаково завораживал как слушателей-непрофессионалов, так и ученую аудиторию. А его зарисовки ландшафтов были превосходны. В поле с группой студентов он умел возбудить глубокий интерес к разгадыванию последовательности событий, которые создали современные ландшафты. Но он резко критиковал своих студентов за недостаточно добросовестное отношение делу, и некоторые из его более обидчивых учеников отказывались от дальнейшей работы в области географии Только самые лучшие студенты могли «постичь это». Марк Джефферсон, один из наиболее способных учеником Дэвиса, говорил о его преподавательском мастерстве: «Метод обучения, использовавшийся Дэвисом, был самым интересным из всех, с которыми мне когда-либо приходилось встречаться. Его приемы полевого исследования подтверждают это. Я прослушал весь его курс лекций в Гарварде и был с ним и еще двумя студентами в летней школе в Скалистых горах... Чем больше вы проникнетесь его манерой преподавания, когда он сталкивает вас лицом к лицу с природой, тем отчетливее ее постигнете. Но и здесь все далеко не так просто. Его школа – это школа интеллектуального шока» (Martin, 1968: 4).
Заслуги Дэвиса
Нам следует отдать должное Дэвису за его неутомимую деятельность и заботу о развитии той отрасли знания, которую он определял как география. Его ученики стали в начале XX столетия выдающимися специалистами в области геоморфологии и географии человека.
Известны шестеро выдающихся ученых из выпускников Гарварда и учеников Шейлера и Дэвиса в 1891-1892 гг. Это А. П. Бригем, некогда священник в Ютике, который стал учеником Дэвиса и впоследствии преподавателем в Колгейтском университете (с 1892 по 1925 г.); Ричард И. Додж, преподававший в учительском колледже (Колумбия) с 1897 по 1916 г. и в Коннектикутском государственном колледже, Сторс, с 1920 по 1938 г. Он же в 1897 г. основал «Journal of School Geography», позднее «Journal of Geography»; Кертис Ф. Марбут, преподававший в Миссури с 1895 по 1910 г. и состоявший в штате отдела почвенной съемки Министерства сельского хозяйства с 1910 по 1935 г.; Ральф С. Тарр, который преподавал в Корнельском университете с 1892 по 1912 г.; Роберт де К. Уорд, климатолог, преподававший в Гарварде с 1890 по 1930 г., и Льюис Дж. Уэстгейт, занимавшийся исследованиями и съемкой по поручению Геологической службы, главным образом в западных штатах. Среди известных ученых, работавших в Гарварде вместе с Дэвисом в более поздние годы, можно назвать: А. X. Брукса, после 1903 г. трудившегося в штате Геологической службы США на Аляске; Элсуорта Хантингтона, автора множества книг о климате и человеке, научного сотрудника Йельского университета с 1919 по 1945 г.; Марка Джефферсона, который увлек работой в области географии много молодых ученых в тот период, когда он преподавал в Мичиганском государственном нормальном колледже в Ипсиланти (с 1901 по 1939 г.); Исайю Боумана, главу Американского географического общества (1915-1935) и президента Института Джона Гопкинса с 1935 по 1949 г.; Дугласа У. Джонсона, геолога из Колумбийского университета, и наконец, Дж. У. Гоулдтуэйта, геолога из Дартмута.
Их научная деятельность протекала во многих более старых, восточных университетах и колледжах США; некоторые занимали видные должности в Геологической и Почвенной службах США CKrug-Genthe, 1903).
Дэвису было ясно, что если география хочет утвердить свои позиции как профессиональное поле научной деятельности, то необходимо организовать соответствующее общество ученых-профессионалов, где они могли бы излагать свои идеи. Когда в 1904 г. Дэвис был вице-президентом Американской ассоциации содействия развитию науки по секции Е – геология и география, – он не преминул воспользоваться вице-президентским адресом-речью, чтобы специально подчеркнуть, что, несмотря на равный статус геологии и географии в ассоциации, за прошедшие двадцать лет никто из вице-президентов ни разу в своих выступлениях не касался географии. «И он приступил к активной пропаганде географии среди собравшихся геологов, взывая к их зрению и слуху» (Brigham, 1924). Он говорил, что существующий уровень изучения географии не способствует формированию ученого, дело ограничивается лишь подготовкой школьных учителей; кроме того, в географии не существует организованной каким-либо образом группы зрелых ученых, и, следовательно, нет условий для взаимного обогащения идеями, которое обеспечивает профессиональное сообщество. Он указывал на необходимость создания географами профессионального общества вроде Американского геологического общества, где «критерием для вступления в члены служили достаточная профессиональная подготовка и наличие публикаций». Он стоял на той точке зрения, что основу такого общества могли бы составить преподаватели географии, сотрудники Государственной службы погоды и ее отделений в отдельных штатах, сотрудники многих правительственных учреждений, имеющие отношение к исследованиям в области геологии, гидрографии, биологии, этнографии и статистики. В последующие месяцы 1904 г. А. П. Бригем создал группу заинтересованных лиц, которые и разработали план организации такого общества. Его первое собрание и регистрация объединения состоялась в Филадельфии в декабре 1904 года. Дэвис как президент говорил о целях и надеждах нового союза (Davis, 1905). В 1905 г. он вновь был избран президентом (и на третий срок – в 1909 г.), На собрании ассоциации в 1905 г. Дэвис выступил с президентским обращением под названием «Индуктивное изучение содержания географии» (Davis, 1906), в котором определил географию как изучение взаимоотношений между предписаниями неорганической и ответом на них органической природы.
Еще одним вкладом Дэвиса в становление географии как профессии была трансконтинентальная экскурсия Американского географического общества 1912 г. Исходя из успешных результатов организации полевых экскурсии в Европе, Дэвис предложил некоторым своим коллегам участвовать в осуществлении плана, который должен был привлечь множество европейских ученых к поездке в Соединенные Штаты. Он сумел заручиться финансовой поддержкой и содействием железнодорожных компаний, университетов, торговой палаты, университетских клубов, газет, научных обществ, правительственных учреждений и фирм всей страны. В экскурсии приняли участие 43 европейских географа из тринадцати стран. Около 100 американских географов сопровождали европейцев, по крайней мере часть пути. Экскурсанты на специальном поезде выехали из Нью-Йорка 22 августа и возвратились в него 17 октября, покрыв расстояние в 12965 миль от побережья до побережья. Записи, сделанные участниками во время экскурсии, послужили основой для написания многих научных статей, опубликованных на разных языках. Однако наибольший успех был связан с установлением тесных товарищеских отношений между ведущими американскими и европейскими географами и с проведением множества дружественных научных дискуссий. Никогда ранее не было ничего подобного такой экскурсии.
Список литературы
- Джеймс П. Все возможные миры / П. Джеймс, Дж. Мартин / Под ред. и с послесл. А. Г. Исаченко. – Москва: Прогресс, 1988. – 672 с.
