В ушедшем ХХ веке Русская православная церковь, по слову Святейшего Патриарха Алексия II, “пережила беспрецедентные гонения, воздвигнутые богоборцами на веру Христову”. Сколько всего священнослужителей и мирян пострадало? Точного ответа на этот вопрос сегодня не даст никто.

Гонения на Церковь, начавшиеся с 1917 года, приняли массовый и ожесточенный характер уже в 1918 году, а своего апогея достигли в 1937 -1938 годах. По данным правительственной комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, лишь в 1937 году было арестовано 136 900 православных священно- и церковнослужителей, из них расстреляно 85 300; в 1938 году арестовано 28 300, а расстреляно 21 500.Однако “Бог поругаем не бывает”.

Репрессии не только не смогли уничтожить Церковь, но, в известной мере, стали тем горнилом, в котором она избавилась от греховной расслабленности, закалилась, окрепла. И к 2000-летнему юбилею Рождества Христова принесла обильный “плод спасительного сеяния”: в августе Освященный Архиерейский Собор канонизировал 1154 святых мучеников и исповедников российских ХХ века.

В сонм новоправославленных русских святых вошли и представители старинной священнической династии Правдолюбивых, которая вот уже почти 300 лет несет крест служения на благо Церкви и Отечества. Узнав о таком необычном факте, я разыскал одного из “династических” священнослужителей.

Это – протоиерей Сергий Анатольевич Правдолюбов, настоятель столичного храма Троицы Живоначальной в Троицком-Голенищеве. Он – магистр богословия, профессор Московской духовной академии и Православного Свято-Тихоновского богословского института, преподает “Литургическое богословие”. Перед беседой о.Сергий развернул на столике “генеалогическое древо”, составленное его братом, протоиереем Михаилом Анатольевичем Правдолюбовым. Поверх “древа” собеседник положил старую фотографию из семейного архива. Тяжко вздохнул, глядя на ее, и начал так: – Фотоснимок был сделан 31 июля (н.ст.)

1924 года в Касимове, что на Рязанщине, в особый для семейства день свадьбы. Тогда мой прадед по отцу -протоиерей Анатолий Авдеевич Правдолюбов и его жена Клавдия Андреевна (они сидят в центре, между ними примостился внук Анатолий – он и станет в свой срок моим отцом) благословили семейный союз дочери Антонины (вот она, среди стоящих пятая слева) и Алексея Ключарева (четвертый слева, с “бабочкой”).

– Как-то даже странно, отец Сергий: свадьба – а никто на снимке не улыбается.

– Есть такие стихи: “Надо думать, а не улыбаться, надо книжки трудные читать.”

Вообще-то впечатление такое, что, глядя в фотообъектив, Правдолюбовы на самом деле как бы тревожно всматривались в будущее – что принесет оно им и всей стране, земля которой к тому времени едва успела впитать в себя кровь гражданской войны? Не могла семья ждать чего-то доброго от советской власти, изначально заявившей о себе как о яростной “воинствующей” гонительнице Церкви.

Потому так неулыбчивы лица Правдолюбовых в день семейного торжества?

– Что же принесло “будущее” вашим предкам?..

– Глава семейства протоиерей Анатолий Авдеевич Правдолюбов служил в Успенском храме в Касимове, многие годы преподавал в здешнем духовном училище, был инспектором церковно-приходских школ уезда. Для отдохновения души он всю жизнь занимался цветоводством.

Его арестовали 6 ноября 1937 года в связи со сфабрикованным чекистами “делом о контрреволюционной организации бывшего белого офицера, священника Николая Динарьева”. Прадед, к старости начавший слепнуть, спросил старшего опергруппы: “Можно взять с собой глазные капли?” Тот ухмыльнулся: “Тебе, старик, уже никакие капли не потребуются.” Через полтора месяца, 23 декабря 1937 года, безвинного пастыря Правдолюбова расстреляли в Рязани. В 1956 году он был реабилитирован.

К моменту смерти отца уже погиб его старший сын Владимир (вот он на фотографии – замыкает ряд стоящих справа), мирянин. Он был кандидатом богословия, доцентом во Втором московском университете. В ходе массовых послереволюционных гонений против Церкви Владимира Анатольевича впервые арестовали в 1918 году. Вернувшись из заключения, он озаботился судьбами беспризорных детей: в то голодное, холодное время Правдолюбов устроил в Москве уникальный детдом, питомцы которого изучали литературу и искусство.

Владимир Анатольевич был знаком с Сергеем Есениным и Айседорой Дункан, и по его приглашению они однажды выступали в этом детском доме. Власти с подозрением относились к нестандартной общественной деятельности Владимира Анатольевича, и под надуманным предлогом его в 1925 году вторично арестовали и выслали на Соловки. Там ему пришлось томиться три года. В заключении у Владимира Анатольевича выкрошились все зубы. После освобождения он жил в Сергаче, преподавал в техникуме.

“Органы” пронюхали, что Правдолюбов продолжает заниматься богословием – написал жития трех святых своей родной касимовской земли. Опять арест и – карагандинские лагеря. Владимира Анатольевича расстреляли 4 октября 1937 года… И вот на юбилейном Архиерейском Соборе в числе многих новомучеников были причтены к лику святых протоиерей Анатолий Авдеевич Правдолюбов и его старший сын Владимир. Между тем недолго оставалось ждать пополнения списка святых Правдолюбовых.

– Хотите сказать, что позднее был канонизирован еще кто-то из вашей династии?

– Именно так. Не далее как 30 ноября минувшего года Синодальная комиссия по канонизации святых, возглавляемая митрополитом Крутицким и Коломенским Ювеналием, признала достойными наряду с другими новомучениками быть причтенными к лику святых протоиерея Сергия Анатольевича Правдолюбова и священника Николая Анатольевича Правдолюбова.

Это – еще два родных сына Анатолия Авдеевича. В конце декабря 2000 года Священный Синод утвердил решение комиссии по канонизации святых. – Какие же испытания выпали Сергию и Николаю? – Братья были яркими, авторитетными среди своей паствы проповедниками, и чекисты только и искали случая, чтобы расправиться с ними.

В 1935 году они сфабриковали так называемое “дело блаженной Матроны Анемнясевской” и заодно с ее почитателями, как говорится, “замели” и двух пастырей Правдолюбовых, а также сына одного из них, Анатолия (уже повзрослевшего “мальчика с фотографии”, моего будущего отца). Он был музыкально одаренным человеком. В 1933 году сам Ипполитов-Иванов принял его в свой класс, но буквально через месяц из-за “поповского происхождения” Анатолия вышвырнули из консерватории, и он вернулся в Касимов, в отчий дом.

Когда арестовывали его отца и дядю, чекисты, вызнав, что Анатолий, помимо музыки, занимается и поэзией, предложили ему написать сатирические стихи против отца-священника. Молодой человек, естественно, отказался это делать и вместе с отцом и дядей был выслан на Соловки. Вернулись они оттуда едва живые через пять лет, в 1940-м. Протоиерею Сергию Анатольевичу Правдолюбову власти не разрешили жить в Касимове, и пришлось ему перебраться с семьей в Лебедянь.

В 1944 году пастыря вновь лишили храма, отправив его на каменоломни под Малеево. То была настоящая каторга, окончательно подорвавшая здоровье Сергия Анатольевича. Вернувшись к семье в 1947-м, он прожил только три года. Его брату Николаю после Соловков было запрещено служить в Касимове. Однажды к нему приехали верующие из Елатьмы, взмолились: “Власти грозят заколотить храм – нет священника. Иди к нам служить, отец Николай!..” То был момент выбора: “или – или”. Священник обратился за советом к маме.

Клавдия Андреевна встала под образа, долго молилась. Затем сказала: “Иди служить, благословляю”. Вскоре священника беспричинно арестовали, а 13 августа 1941 года – уже шла война! – его при загадочных обстоятельствах расстреляли прямо во дворе рязанской тюрьмы. До родственников дошли слухи, что в заключении священник стал терять рассудок, часто кричал, поминая жену Пелагею: “Поля, спаси меня от Сталина!..” – Итак, в вашем роду уже четверо святых.

Это потрясающий пример жертвенного служения ваших предков Церкви. Скажите, можно ли считать священнические династии, подобные правдолюбовской, особым феноменом русской церковной жизни? – Я сказал бы так, что “династическое священство” было более обычным явлением в старой России, нежели нам сейчас это кажется. Ведь духовенство представляло собой целое сословие, священники роднились между собой, их дети находили своих суженых в той же церковной среде. Постепенно возникали династии.

С другой стороны, нельзя считать, что их было множество, ведь далеко не все дети священников шли по отцовским стопам: одних привлекала медицина, других наука, третьих – преподавательство. Были, что поделать, и случаи, когда из семей священников выходили революционеры – те же Чернышевский, Добролюбов. Пусть не из семьи священника, но все-таки из церковной, из семинарской среды вышел печально знаменитый Джугашвили-Сталин. Кого тут ругать и винить?

Такие случаи были результатом задолго до того начавшегося в России духовного кризиса. Но вот в наше время, после того, как семьдесят лет народ был почти лишен духовного окормления, происходят события, говорящие о том, что в людях вовсе не отмерло религиозное чувство. Я много думал, к примеру, почему академик Андрей Дмитриевич Сахаров вдруг стал искать покаяния и бороться против своего же “детища” – водородной бомбы?

Потом узнал, что, оказывается, дед Сахарова был протоиереем, служил в соборе в Арзамасе. Думаю, в какой-то момент в Сахарове проявил себя некий “ген покаяния”. Нет, академик, скорее всего, не стал верующим человеком, но в нем пробудилась глубокая внутренняя совестливость, возникло чувство покаяния – то, о чем его дедушка всю жизнь говорил и в храме, и дома. Поэтому с религиозным влиянием на человека не все так прямолинейно и однозначно, как нам, возможно, этого бы желалось.

Здесь кроются тайны, к которым почти невозможно найти ключ. Если вернуться к династии Правдолюбовых как таковой, не только “священнической”, то в ней были и известные в Петербурге и Рязани хирурги, и профессор математики Харьковского университета, в детстве своем исписывавший ворота отца и деда математическими формулами. Даже старший сын протоиерея Анатолия Авдеевича Правдолюбова – Владимир не пошел в священники, занялся “только богословием”. А какой огромной силой веры он обладал!..

– Известны ли вам еще ныне существующие старинные священнические роды?

– Наш род, конечно, не является единственным. Лично я знаю пять таких мощных, известных династий. В Москве – это Соколовы и Коляды, в Рязани – Смирновы, в Ярославле – Мальцевы, в Липецкой епархии – Кондратюки. И это наверняка не все из сохранившихся и продолжающих развиваться династий. Их истории, судьбы духовных лиц, нынешнее служение в условиях свободы – благодатное поле для пытливых исследователей церковной жизни.

Протоиерей Сергий Анатольевич Правдолюбов родился 13 июня (ст. ст.) 1890 года в селе Маккавеево Рязанской губернии Касимовского уезда. Его отец - протоиерей Анатолий Авдеевич Правдолюбов, мама - Клавдия Андреевна Правдолюбова (урожденная Дмитрева).

Детство его проходило в Рязанской губернии - в селе Маккавееве и городе Касимове, где вскоре после рождения Сергия отец Анатолий стал служить в храме Успения Божией Матери.

Протоиерей Анатолий Авдеевич не только служил в Успенском храме, но был также наблюдателем духовных школ Касимовского уезда, преподавателем Духовного училища и духовных школ города Касимова.

В шестилетнем возрасте, в 1896 году, с младенцем Сергием произошло чудо исцеления. Он перенес в этом году тяжелую болезнь, после которой почти совсем потерял слух. Врачи утверждали, что глухота останется на всю жизнь - она неизлечима. В этом же году, в сентябре, отец Анатолий Авдеевич был в Чернигове на прославлении святителя Феодосия Черниговского - на открытии его мощей. Он привез с собой небольшой плат и елей от мощей Святителя, который возложил на голову больного ребенка. Вот как писал потом в своих воспоминаниях об этом исцелении уже сын Сергия - протоиерей Анатолий Сергиевич Правдолюбов:

Салфеточка, лежавшая на мощах святителя Божия Феодосия, привезена была дедушкой домой вместе с маслом от раки Святителя. Возложена она была им с верою на голову моего оглохшего отца, больного шестилетнего мальчика; масло дедушка ему лил в больные ушки, и он совершенно исцелился и всю жизнь потом прекрасно слышал.

Отец Сергий был от природы очень одаренным человеком, но вместе с тем получил и прекрасное образование. В отрочестве он окончил Касимовское Духовное училище, где преподавал его отец, затем Рязанскую Духовную семинарию и, наконец, Киевскую Императорскую Духовную академию с присуждением ему ученой степени кандидата богословия. Темой его кандидатского сочинения была апологетика - защита православной веры от иноверия.

В 1913 году, еще будучи студентом Духовной академии, Сергий Анатольевич женился на Лидии Дмитриевне Федотьевой, дочери касимовского протоиерея Димитрия Федотьева. Венчались они в небольшом селе Панино Рязанской губернии Спасского уезда, где служили родственники Лидии Дмитриевны Федотьевой.

У отца Сергия и Лидии Дмитриевны родилось семь человек детей: Анатолий (впоследствии протоиерей; 1914−1981), Владимир (1916−1918), Виктор (1919−1943; погиб на фронте), Вера, ныне здравствующая (род. в 1922 г.), Сергий (1925−1943; погиб на фронте), София, ныне здравствующая (род. в 1927 г.) и Владимир, ныне протоиерей (род. в 1931 г.).

В 1915 году, по окончании Духовной Академии, отец Сергий служил в Киеве псаломщиком, а затем был послан в Вятскую епархию, где 26 октября (ст. ст.) того же года был рукоположен епископом Вятским Никандром во священника к Спасской церкви Слободы Кукарка. В 1916 году он стал протоиереем и был переведен настоятелем в Троицкий собор Слободы Кукарка (ныне город Советск, Кировской области) и назначен благочинным первого округа Яранского уезда Вятской епархии, законоучителем девятиклассной женской гимназии, двух мужских средних училищ и председателем педагогического совета гимназии. Отцу Сергию в это время было всего двадцать шесть лет.

Протоиерей Анатолий, сын отца Сергия, в своих воспоминаниях так потом писал о том времени и об отце: «Протоиерей Сергий прекрасно возглавлял и соборный притч, и собор батюшек всего города и округа, когда тот собирался в большие праздники. Отец был знатоком архиерейского служения и всякого другого - и будничного, и праздничного. Он устроил такое благолепие в службе, что всем это тогда понравилось. Наиболее покоряюща была сила его проповеди, природное дарование, отшлифованное высшим образованием. „Благословен Бог, изливаяй благодать Свою на священники Своя..“, „И никтоже сам себе приемлет честь, но званный от Бога, якоже и Аарон“ (Евр.5.4). Эти божественные слова на отце Сергии осуществились».

Но недолго протоиерей Сергий служил в Вятской епархии - в 1923 году он переехал в город Касимов Рязанской епархии, где был назначен настоятелем Троицкого храма.

Касимов - небольшой, но очень красивый древний город, известный с 1152 года. В нем было два монастыря и двенадцать церквей, в каждой из которых был прекрасный набор колоколов. Главный соборный колокол весил 16 тонн и отличался низким бархатным тембром, раздававшимся на многие километры в округе. Как вспоминают современники, звук этого колокола как будто плыл по улицам города, новых ударов было почти не слышно - только мягко возобновляющееся звучание, слышное километров до пятнадцати за городом. Ближайшие к Касимову сельские приходы начинали свой звон по соборному колоколу, а сам город просто звучал множеством колоколов, особенно в пасхальную седмицу, когда каждый прихожанин считал своим долгом подняться на колокольню своего приходского храма и хотя бы несколько раз ударить в колокола. Такое количество колоколов в небольшом городе и такое разнообразие различных звонов поражало всех, кто впервые приезжал в город. Один fрхиерей, посетивший Касимов, с удивлением вспоминал потом эти звоны и говорил: «Потрясеся весь град!»

Но не только своими колоколами славился город Касимов. В каждом из храмов было множество старинных облачений, икон, хоругвей, в каждом храме был свой хор певчих, которыми управляли опытные регенты, проходившие свое обучение в Москве и Петербурге.

Протоиерей Сергий любил свой родной город, и приехал он сюда для служения по просьбе своего отца, который писал ему в Вятскую епархию: «Возвратись в землю отцов; мы стары и горько нам умирать, не видя тебя и внуков, не насладившись общением с тобой и семьей твоей лицом к лицу». И действительно, Касимов был городом предков отца Сергия: в Успенской церкви служил протоиерей Анатолий - его отец, в Казанском монастыре - брат, иерей Николай, в кладбищенской церкви всех Святых - отец его жены, протоиерей Димитрий Федотьев; в окрестных селах служили дяди отца Сергия - протоиерей Михаил, протоиерей Феодор и иерей Александр Дмитревы. Каждую неделю в базарный день, по четвергам, эти многочисленные родственники собирались в город по хозяйственным нуждам, а потом считали своим долгом появиться в доме отца Анатолия Авдеевича Правдолюбова, где вместе пили чай, разговаривали, делились приходскими заботами.

Когда в Касимов приехал отец Сергий, он стал постоянным участником этих встреч. Всем был известен его незаурядный проповеднический дар, и все единодушно просили его каждый раз импровизационно произнести проповедь на тему предстоящего евангельского воскресного чтения. Его внимательно слушали, вносили поправки и дополнения, а потом во всех церквах говорили примерно одно и то же, конечно со своими личными особенностями, которые всегда отличают одного проповедника от другого. Тем более, что у каждого священника, кто слушал тогда отца Сергия, были свои привязанности к определенным источникам. Сам протоиерей Сергий очень любил проповедничество архиепископа Иннокентия Херсонского и святителя Феофана Затворника, протоиерей Анатолий Авдеевич - святителя Димитрия Ростовского, протоиерей Димитрий Федотьев пользовался прежде всего хрестоматиями протоиерея Григория Дьяченко, кто-то любил святителя Тихона Задонского, архиепископа Амвросия Харьковского, протоиерея Родиона Путятина и так далее. Тем не менее, именно отца Сергия ценили как необыкновенного проповедника, оратора, апологета не только собратья - священники, но и прихожане, собиравшиеся послушать его из других храмов города.

В эти годы протоиерей Сергий произнес весьма пространный цикл проповедей под названием «Объяснение Божественной литургии». Сохранились очень подробные записи этих проповедей, которые и сейчас поражают глубиной веры отца Сергия, красотой слова и вместе с тем доступностью для каждого слушающего тех высоких богословских истин, которые в них излагаются.

Протоиерею Сергию приходилось принимать участие и в публичных диспутах с атеистами, на которые собиралось множество народа. Сами власти обязывали священнослужителей выступать на таких диспутах, но очень скоро диспуты были запрещены, так как атеисты неизменно терпели сокрушительные поражения.

Немало бед принес также и обновленческий раскол, распространившийся тогда повсеместно. Но в Касимове обновленцы не имели успеха во многом благодаря сплоченности духовенства, постоянной проповеди с церковного амвона, в чем немалую роль сыграла твердость отца Сергия, его убежденность в том, что недопустимо вносить в церковную жизнь те новшества, какие провозглашали последователи обновленчества.

В 1924 году протоиерей Сергий вместе со своим отцом, протоиереем Анатолием Авдеевичем, и братом Владимиром был в Москве на приеме у Святейшего Патриарха Тихона. В знак общения с касимовскими протоиереями Святейший Патриарх Тихон подарил им свой портрет с собственноручной подписью: «Протоиереям Правдолюбовым».

Сложнее было отношение к митрополиту Сергию (Страгородскому), особенно после его Декларации 1927 года. Появились приходы, в которых не поминали имя митрополита Сергия и тем самым фактически отделились от церковного единства. Отец Сергий всегда сохранял верность митрополиту Сергию и убеждал других в том, что отношение к нему, как к главе Русской Церкви, является залогом ее единства, что верность ему сохранит Церковь от полного ее уничтожения.

28 февраля 1928 года протоиерей Сергий был награжден крестом с украшениями «за усердное проповедание Слова Божия», а 4 мая 1934 года указом архиепископа Рязанского и Шацкого Иувеналия (впоследствии канонизированного священномученика) - митрой.

В те годы уже повсеместно установилась атеистическая власть, и начинались годы репрессий. Но Господь хранил отца Сергия. Однажды в тот город Вятской епархии, где он служил, пришел карательный отряд красноармейцев. Многих они расстреляли на месте, а когда подошли к дому отца Сергия в поисках «главного попа», он сам вышел к ним и сказал: «Это я». Ему не поверили. Вид у отца Сергия был очень простой - лысина, маленькая бородка. Красноармейцы ответили ему: «Нет, ты не главный поп, ты - простой поп». Отец Сергий ответил: «Да, я простой священник». Каратели ушли, но отыскали престарелого заштатного протоиерея Алексия и расстреляли его. Отец Сергий всю жизнь молился за убиенного протоиерея Алексия.

Но в другой раз отца Сергия арестовали и продержали под стражей два с половиной месяца. Арестованных водили на работу и называли их «трудовым ополчением», хотя на самом деле это было тюремным заключением.

Однажды группу заключенных вывели в лес и приказали копать траншею. Когда траншея была готова, всех расстреляли и закопали в вырытый ими ров. Очень скоро вывели в лес другую группу людей, в которую входил и отец Сергий. Также приказали копать траншею, и все были уверены, что их расстреляют. Во время работы все молились, чтобы Господь принял их души с миром. Когда все было готово, неожиданно по железнодорожным путям, проходившим невдалеке, подошел состав с совершенно испорченной рыбой. Охранник приказал разгрузить четыре вагона тухлой рыбы и закопать в траншею, после чего все могли быть свободны. Люди, выполняя эту тяжелую работу, радовались и благодарили Бога за спасение.

В конце 1929 года, уже в Касимове, отца Сергия арестовали и заключили в тюрьму. Его приговорили к двум годам заключения, но, по многочисленным просьбам верующих, неожиданно к празднику Пасхи освободили.

Тем не менее, в 1935 году отец Сергий снова был арестован и отправлен на Соловки. Вместе с ним было арестовано более десяти человек, среди которых были его сын Анатолий, двадцатилетний юноша, и двое братьев: иерей Николай (канонизирован 27 декабря 2000 года как священномученик) и Владимир (канонизирован 20 августа 2000 года как мученик). Причиной ареста послужило составление иереем Николаем и Владимиром Анатольевичем жизнеописания всеми почитаемой Матроны Анемнясевской (канонизирована 22 апреля 1999 года как блаженная и исповедница) и двух местночтимых подвижников благочестия - царевича Иакова (XVII век) и Петра Отшельника (современника преподобного Серафима Саровского). Составление таких книг в то время считалось преступлением.

В Соловецком лагере протоиерей Сергий провел долгие пять лет в тяжелейших условиях. Вместе с ним в тюремном заключении томились его сын и брат, иерей Николай. Владимира Анатольевича отправили в Карагандинский лагерь и там расстреляли.

Большой поддержкой на Соловках для Правдолюбовых было знакомство с епископом Аркадием Остальским (канонизирован 20 августа 2000 года как священномученик), с которым у них завязалась глубокая духовная дружба.

Несмотря на условия тюрьмы, у заключенных в те годы были возможности для общения, молитвы и даже богослужения. Сохранился Соловецкий антиминс, а у внука отца Сергия, протоиерея Сергия Правдолюбова, как драгоценная реликвия хранится соловецкая епитрахиль в виде простого полотенца, которую отцу Сергию прислали «с воли».

Сын протоиерея Сергия, протоиерей Анатолий, оставил свои воспоминания о годах заключения на Соловках, среди которых есть рассказы о несомненно чудесных событиях. Так однажды, по молитвам протоиерея Сергия, его сын был спасен от неминуемой гибели.

Соловки, это - архипелаг: несколько островов расположены недалеко друг от друга. Заключенные жили на главном острове, а работали порой на отдаленных островах, добираясь туда на небольших лодках. На работах узников задерживали до глубокой ночи, и тогда им приходилось добираться до главного острова в полной темноте.

И вот, в один из таких дней, произошло следующее. Когда арестанты вышли в пролив, разделяющий острова, поднялся сильный морской ветер, очертания островов совершенно исчезли во мраке, и все люди, находившиеся в лодке, поняли, что погибают: куда грести - непонятно, а ветер быстро сносил лодку в открытое море. Неожиданно все увидели яркий свет, похожий на большой костер, разложенный на главном острове. Налегли на весла, и стоило всем немалых усилий преодолеть ветер, течение пролива и все-таки вывести лодку на этот огонь. Когда подошли к главному острову и вышли на берег, с удивлением обнаружили, что никакого огня на берегу не было. Только стоял у воды один отец Сергий и молился за людей, находившихся в море.

В другой раз протоиерей Сергий предупредил своего брата и сына об искушении от нечистого духа, охватившего всех, находящихся с ними рядом. Как-то в вечернее время, после работы, в тюремном общежитии множество заключенных находились вместе и мирно беседовали, расположившись группами по всему общежитию. Вели общую беседу и Правдолюбовы: отец Сергий, отец Николай и Анатолий. Вдруг отец Сергий сказал им: «Влетел!». «Кто влетел?», - спросил его сын. «Сатана влетел», - ответил отец Сергий. «А почему ты это знаешь?», - продолжал спрашивать Анатолий. «А вот посмотри, слышишь, как около входа люди ругаются?» «Ну и что из того, мало ли, какие у них между собой разногласия?», - продолжал возражать отцу Сергию Анатолий. «Нет, дело не в этом. Сейчас здесь все будут ругаться». И действительно, как бы по кругу страшная брань стала распространяться среди людей по всему помещению. Очень скоро все без исключения люди ругались, проявляя друг к другу непонятную злобу. «Вот видите? Мы сейчас с вами тоже ругались бы, если бы я вас не предупредил», - сказал отец Сергий.

Еще один случай с отцом Сергием говорит о том, что даже демоны иногда вынуждены свидетельствовать о силе Божией, действующей в людях, верных Ему. Был среди заключенных узбек, который любил гадать на небольших косточках, похожих на вишневые: он бросал эти косточки на какую-либо поверхность и смотрел, как они расположатся. По их расположению это узбек предсказывал многое из того, что предстоит пережить тому или иному заключенному. Такие гадания нравились многим, узбека всегда окружала толпа людей, возбужденно обсуждающих то или иное предсказание.

Как-то раз этот человек подошел к отцу Сергию и попросил у него разрешения погадать на него. Отец Сергий ответил: «Закон нашей веры гадать нам запрещает. Я не разрешаю гадание». Узбек отошел от отца Сергия и с лукавым видом сказал окружающим: «А мы все равно погадаем!» Бросил он косточки, посмотрел на них и вдруг побледнел и изменился в лице. С величайшим почтением подошел он к отцу Сергию, склонился перед ним, как-то особенно сложив руки, и сказал: «Разрешите продолжать гадание». «Нет, не разрешаю», - был ответ отца Сергия. Узбек подошел к своим косточкам, положил на них сверху какую-то небольшую палочку и сказал: «Все, не разрешает!» «Да что ты, продолжай: подумаешь, какой-то старик тебе запрещает!», - пытались ободрить его заключенные. «Нет, вы ничего не понимаете! Ему выпало счастье пророка! Это очень редкая вещь, и никто не имеет права гадать на него, если он не разрешает», - ответил узбек и в это вечер вообще прекратил гадания.

В 1940 году отца Сергия освободили, и он вернулся в Касимов. Но многие храмы к тому времени были уже закрыты. Не совершались службы и в Троицкой церкви, где до своего заключения отец Сергий был настоятелем. Священнического места для него не нашлось, и он был вынужден зарабатывать хлеб насущный исполнением треб и замещением штатных священников во время их болезни. А в августе 1942 года его снова отправили в тюрьму на шесть месяцев. Ему ставилось в вину «нарушение правил светомаскировки в военное время», которых он не нарушал, за что его арестовали и без суда и следствия заключили под стражу. Только через полгода отец Сергий был освобожден, а в марте 1943 года стал служить в Никольской церкви города Касимова.

Но недолго пришлось служить ему в Касимове - уже в декабре того же года отец Сергий был мобилизован на трудовой фронт и отправлен ночным сторожем на карьер по добыче белого камня в Малеево. Этот карьер располагался недалеко от Касимова, но, тем не менее, это было ссылкой. Как заметил один из внуков отца Сергия, «каменоломни были всегда местом работы рабов и заключенных». Целых три года отец Сергий провел на каменоломнях, но все это время усердно изучал Добротолюбие, творения Святых отцов, а иногда ему удавалось совершать всенощные бдения, на которых пели такие же ссыльные, как и он, среди которых нашелся даже регент церковного хора.

Здесь же, в каменоломнях, он написал свое Завещание, которое озаглавил: «Моим детям и внукам о том, как проводить посты и готовиться к исповеди и приобщению Святых Христовых Таин». По своему настроению это Завещание очень близко к святоотеческим творениям, а детьми и внуками праведника и исповедника может считать себя каждый христианин, если с любовью воспринимает его наставления. Завещание протоиерея Сергия было дважды опубликовано в Журнале Московской Патриархии: в 12-м номере за 1985 год и 2-м номере за 2003 год.

В 1946 году отец Сергий был освобожден, но в Касимове служить ему запретили. Он стал благочинным и настоятелем Вознесенской церкви города Спасск-Рязанский. Но и здесь он служил недолго: с весны по декабрь 1947 года. Затем его перевели в город Лебедянь, входивший в те годы в Рязанскую епархию, а на его место - благочинным Спасского округа и настоятелем - назначили его родного сына, протоиерея Анатолия, принявшего священнический сан 7 декабря 1947 года. Для отца Сергия было большой радостью увидеть своего старшего сына священником. Когда он уезжал из Спасска, то, обратившись к прихожанам, сказал: «Я уезжаю, но оставляю вам своего сына, который будет для вас лучше меня».

В Лебедяни прошли последние три года жизни протоиерея Сергия. Это были годы трудов и болезней. Его здоровье было подорвано в заключении. Здесь он перенес инфаркт. В шестьдесят лет он выглядел восьмидесятилетним старцем.

18 декабря 1950 года, в канун памяти чтимого им святителя и чудотворца Николая, протоиерей Сергий скончался. Погребен он был в Лебедяни, у южной части алтаря Преображенского храма, в котором служил.

Сын отца Сергия, протоиерей Анатолий Правдолюбов, свидетельствовал о том, что во время отпевания и погребения протоиерея Сергия он, к своему удивлению, не испытывал скорби, обычной в таких случаях, а напротив - тихую радость, похожую на ту, какая у верующих людей бывает на Пасху. Он поделился тем, какие чувства испытывает, со старыми священниками, на что те ему ответили: «Разве ты не знаешь? Так всегда бывает, когда хоронят праведника!»

Определением Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II и Священного Синода 27 декабря 2000 года протоиерей Сергий был прославлен как священноисповедник и причислен к Собору Новомучеников и Исповедников Российских.

По благословению Святейшего Патриарха Алексия II, митрополита Рязанского и Касимовского Симона, митрополита Воронежского и Липецкого Мефодия 4 октября 2001 года было совершено обретение честных мощей священноисповедника Сергия. 5 октября 2001 года его мощи были перенесены из города Лебедяни, который входит теперь в Воронежскую епархию, в Спасскую церковь села Маккавеево Рязанской епархии. Здесь, в этом небольшом селе, где родился священноисповедник Сергий, его честные мощи готовились ко всеобщему почитанию, а 5 февраля 2002 года были торжественно перенесены в Никольскую церковь города Касимова.

Во время визита Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II в Касимов по случаю 850-летнего юбилея города, мощи священноисповедника Сергия находились в главном Вознесенском соборе города, где 1 июля 2002 года Святейший совершил Божественную Литургию.

15 сентября 2002 года, после восстановления и освящения Троицкого храма города Касимова, честные мощи священноисповедника Сергия были перенесены в этот храм для постоянного пребывания. Каждую неделю перед ракой его честных мощей совершается богослужение с чтением акафиста новопрославленному святому.

Память священноисповедника Сергия совершается в день его кончины - 5/18 декабря, а также в Соборе всех Новомучеников и Исповедников Российских, Соборе Рязанских святых и Соборе Касимовских святых.

2.02.2011
Протоиерей Михаил Правдолюбов
К 8-летию со дня кончины архимандрита Иоанна (Крестьянкина)

Свои воспоминания об отце Иоанне (Крестьянкине) я не записывал очень долго. Мне казалось - все пишут. Напишут всё, что только можно! Но когда я прочитал то, что было написано действительно очень многими, захотелось написать и мне, тем более что многие годы на исповеди я приводил людям мнения отца Иоанна по самым разным вопросам.

Я работал на протяжении всего Великого поста 2005 года, к Пасхе закончил и отправил в Печоры. Отец Иоанн прочитал эти заметки и одобрил их. Он ничего не велел убирать, ничего не сказал против, и теперь эти заметки для меня самого очень и очень дороги. Ведь отец Иоанн сам их читал, он со всем согласился! Не сказал, что я что-нибудь написал от себя. А Татьяна Смирнова, после того как они прочитали в Печорах мое «творение», позвонила в Москву и сказала: «Нам очень понравилось! Хорошо! Но почему же так мало?» - «Да у меня почти двадцать страниц - это совсем немало», - подумал я, но потом, также мысленно, с Татьяной Сергеевной согласился: действительно, об отце Иоанне можно писать и писать! Но, к сожалению, того, что еще можно и нужно о нем написать, прочитать он не сможет.

Так что эти воспоминания, как бы они написаны ни были, ценны уже тем, что их читал и одобрил сам архимандрит Иоанн (Крестьянкин).

* * *

Мои родители, протоиерей Анатолий и Ольга Михайловна Правдолюбовы, всегда были очень близки к отцу Иоанну (Крестьянкину). Когда отец Иоанн служил в селе Троица-Пеленица (Ясаково) Рязанской епархии, мой папа в те же годы служил в городе Спасск-Рязанский. Эти приходы были ближайшими друг к другу и мои родители часто виделись с отцом Иоанном. Уже тогда они относились к нему как к старцу, хотя разница в возрасте моего папы и отца Иоанна была всего четыре года. Особенно близкими отношения поддерживались у них в то время, когда отец Иоанн служил на последнем своем приходе Рязанской епархии - в Никольском храме города Касимова. Это время хорошо запомнили и мы, дети, тогда уже достаточно взрослые. Запомнились продолжительные богослужения отца Иоанна - всенощные бдения с литией, акафистами и очень продолжительными проповедями.

Недолгим было служение отца Иоанна в Касимове, но запомнилось оно как очень большой и значительный период нашей жизни. Объяснить я это могу тем, что для самого отца Иоанна каждый день был очень важен, потому и окружающими время воспринималось иначе. В тот достаточно небольшой период времени вместилось множество событий: богослужения, проповеди, поездки отца Иоанна, после которых он обязательно устраивал встречи, на которые собирал близких себе людей: моих родителей со всеми детьми, моего дядю - протоиерея Владимира Правдолюбова с семьей, и эти беседы затягивались до самой глубокой ночи. Для детей это были очень важные встречи: мы были свидетелями бесед священнослужителей, обсуждения их пастырских проблем, вопросов богослужения.

На одной из таких встреч отец Иоанн как-то заговорил о монашестве. Он обращался при этом к моим тетям - Вере Сергеевне и Софии Сергеевне, как бы наталкивая их на мысль о принятии ими монашеского пострига. Отец Иоанн до поступления в Псково-Печерский монастырь не был монахом, и Вера Сергеевна подумала: «А сам-то отец Иоанн какой? “Серенький?” Ведь не монах же он!». Вдруг отец Иоанн повернулся к Вере Сергеевне и сказал с улыбкой: «Серенький я, серенький! Ну и вы оставайтесь пока серенькими».

Отец Иоанн иногда мог тонко и пошутить. Однажды после всенощного бдения он очень долго, часа полтора, говорил проповедь. Закончив, подошел к певчим и спросил: «Никто из окна не упал?» Моя тетя, София Сергеевна, тут же ответила: «А что, уже полночь?» Отцу Иоанну ее ответ очень понравился.

В Касимове отец Иоанн начал совершать таинство елеосвящения для всех желающих. Раньше такого никогда не было, считалось, что собороваться можно только в тяжелой болезни. Отец Иоанн, соглашаясь с таким отношением к соборованию, долго убеждал моего папу, протоиерея Анатолия, и дядю, протоиерея Владимира, что время наступило такое, что совершенно здоровым считать себя вряд ли кто может - у каждого есть какие-то свои болезни. Поэтому один раз в год можно собороваться всем, и надо заранее объявлять в храме о совершении таинства соборования, чтобы собирались в назначенное время все желающие. Протоиерей Анатолий и протоиерей Владимир согласились с отцом Иоанном, но впервые такое соборование провели все-таки не в храме, а в доме моей бабушки - Лидии Дмитриевны. Это произошло в феврале 1967 года.

Собрались вместе две семьи: отца Анатолия и отца Владимира. Были здесь и дети, и пожилые люди. Таинство совершали отец Иоанн, мой папа и дядя. Они всех по очереди помазывали елеем, священники помазывали друг друга. Через некоторое время таинство елеосвящения совершили в Никольском храме и затем стали совершать его ежегодно. Не знаю, как происходило это в других местах, но такая традиция постепенно установилась повсеместно.

О том, как часто можно причащаться, отец Иоанн говорил, что один раз в месяц можно причащаться всем. Только некоторым он благословлял причащаться один раз в две недели. Чтобы он благословлял причащаться более одного раза в две недели, я не слышал.

Об исповеди отец Иоанн говорил, что в наше время вполне допустима исповедь как подробная, так и краткая. Во время поста, когда желающих исповедоваться и причаститься святых Христовых Таин бывает великое множество, для подробной исповеди просто нет времени. Когда есть время, нужно исповедоваться подробно, а когда времени для этого не хватает, ничего страшного нет в том, что исповедь совершается кратко.

Из Касимова отец Иоанн уехал на второй день праздника Сретения Господня, 16 февраля 1967 года, но связь с ним у нас не прекратилась. Отец Иоанн поступил в Псково-Печерский монастырь уже монахом - постриг он принял от Глинского старца схиархимандрита Серафима (Романцова; прославлен в лике святых в 2010 г.). Я впервые увидел отца Иоанна в монашеской мантии и клобуке, когда приехал к нему в монастырь. Мы, дети отца Анатолия Правдолюбова, очень часто стали посещать Печоры, чтобы получить благословение отца Иоанна, услышать его наставления, помолиться на монастырских службах.

Город Печоры расположен в таких широтах, что весной и в начале лета здесь стоят настоящие белые ночи, а в зимнее время - постоянный мрак. Где-то часам к десяти дня становилось светло, а в четыре часа - уже сумерки. Так что утром идешь на службу в монастырь в темноте, а к вечерней службе - почти во мраке ночи. Паломников в монастыре с поступлением сюда отца Иоанна стало особенно много. Когда мы приезжали в обитель в летнее время, то обязательно встречали кого-нибудь из знакомых - из Рязанской области или из Москвы. Зимой паломников было значительно меньше, поэтому мне особенно нравилось приезжать в Печоры в зимнее время.

Поезд из Москвы прибывал на станцию Печоры-Псковские очень рано - около пяти часов утра. Первый автобус, отвозивший людей в город, уже стоял у здания вокзала и отправлялся, когда поезд еще стоял на станции. После московской жизни люди попадали как бы в другой мир: тишина, белый снег, мороз, тротуары посыпаны песком, а не солью, как в Москве. Подходили к монастырю, огромные ворота которого были еще закрыты. Все молчали, говорить никому не хотелось, ждали, когда монах-привратник откроет ворота. Высоко над воротами висела большая икона Успения Божией Матери, а перед ней всегда горела красная лампада. Наконец, монастырские ворота приоткрывались и паломники по одному входили на территорию монастыря. Войдя, совершали крестное знамение, кланялись и проходили через каменную арку надвратного Никольского храма туда, откуда начинался Кровавый спуск к древней пещерной церкви Успения Божией Матери, где вот-вот должен был начаться братский молебен. Во мраке раннего утра были видны фигуры монахов, спешивших к началу молебна.

В Успенском храме в это время всегда было темно, только горели лампады, даже свечей на подсвечниках почти не было. В монастыре так было принято, чтобы и братский молебен, и полунощница, совершаемая сразу же после молебна, совершались при естественном освещении лампад. Главным во время молебна было чтение Евангелия - зачало 43-е от Матфея: «Рече Господь Своим учеником: вся Мне предана суть Отцем Моим…» . Особенно проникновенно и значительно звучали слова: «Возмите иго Мое на себе, и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим. Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть» . А в полунощнице, конечно же, самым значительным было песнопение «Се Жених грядет в полунощи…». Также в полной темноте монахи вставали стройными рядами перед иконой Успения Божией Матери, главной святыней монастыря, и пели неторопливо и просто: «Се Жених грядет в полунощи, и блажен раб, егоже обрящет бдяща: недостоин же паки, егоже обрящет унывающа…». Казалось, что монахи более размышляют над словами этого прекрасного песнопения, чем поют. Отец Иоанн никогда не пропускал братского молебна, и голос его всегда можно было различить в этом простом хоре монастырской братии.

После полунощницы отец Иоанн проходил в алтарь и вставал около жертвенника - он вынимал частички из просфоры за множество людей, каких он знал и кто просил его помолиться. Делал он это строго до Херувимской песни, перед которой отходил от жертвенника и больше уже частичек не вынимал. Однажды он поделился своими чувствами, какие испытывал во время своей молитвы за людей - живых и умерших. Он говорил: «Люди как будто идут мимо меня, чем ближе к Херувимской песни, тем скорее они хотят пройти. Торопят друг друга и как бы подталкивают в плечо, чтобы я успел их помянуть…».

Для нас стало потребностью ездить в Печоры, а наши родители только приветствовали стремление своих детей попасть в монастырь и желание на каждый важный жизненный шаг получать благословение отца Иоанна.

На службу в армии отец Иоанн благословил меня образом преподобного Сергия Радонежского. Получил я также его благословение на поступление в семинарию. Благословляя, отец Иоанн сказал: «Поступай в семинарию, а затем и в духовную академию». Когда я уже работал над кандидатским сочинением, отец Иоанн благословил меня иконой апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Тема сочинения была очень сложной - богословской, христологической, и, благословляя меня иконой святого Иоанна Богослова, отец Иоанн как бы давал понять, что я справлюсь с этой работой.

Когда же пришло время женитьбы, мы с моей будущей женой Любовью Дмитриевной прежде всего поехали к отцу Иоанну, потому что решили соединить свои жизни только в том случае, если будет на то его благословение.

Мы пришли к отцу Иоанну и рассказали ему о своем намерении. Отец Иоанн сказал нам на это: «Сегодня после вечернего богослужения в Успенской церкви будет совершаться монашеский постриг. Приходите, помолитесь, а потом уже будем решать, что вам делать - постриг принимать или в брак вступать».

Можно представить, с какими чувствами мы ушли от отца Иоанна. Целые сутки мы не знали, каков будет его ответ, а вечером того дня, как и сказал нам отец Иоанн, молились в Успенском храме. Во мраке, почти в темноте совершался монашеский постриг. Горели свечи и лампадки, монахи тихо пели «Объятия Отча…», постригаемый в белой длинной одежде полз по каменному полу храма, иеромонахи и архимандриты, среди которых был и отец Иоанн, прикрывали его своими мантиями. Было торжественно и печально. После пострига мы пошли в тот дом, где остановились, и только вечером следующего дня снова были у отца Иоанна.

Ни о чем не спрашивая, он благословил нас на брак иконами Нерукотворного образа Спасителя и Божией Матери «Иерусалимская». При этом мы получили от него неоценимые наставления. Отец Иоанн говорил нам о браке как о таинстве и сказал такие слова, которые запомнились на всю жизнь. «Семья - это домашняя церковь, - говорил отец Иоанн. - У вас всегда перед мысленным взором должна быть такая картина: икона Спасителя, брачное ложе и детская колыбель. Брак - это таинство. А какое чудо - рождение детей! “Господи, Ты видел, как ткалась моя плоть!”» - процитировал он один из псалмов в русском переводе.

Говорил отец Иоанн и о том, что в христианском браке любовь никогда не исчезает, она, напротив, с годами становится только больше, и чем дольше живут супруги вместе, тем больше и больше любят друг друга.

Получил я благословение отца Иоанна и на принятие диаконского сана. В то время я был иподиаконом Святейшего Патриарха Пимена. Благословив, отец Иоанн сказал: «Будь в послушании у Святейшего Патриарха: как он скажет, пусть так и будет». Ждал я достаточно продолжительное время… Наконец, однажды, после всенощного бдения в Елоховском соборе, когда уже задернули завесу, услышал, что Святейший Патриарх Пимен подзывает меня со своего патриаршего места с правой стороны престола и говорит: «Завтра я тебя буду рукополагать». И вот в воскресный день 5-й седмицы Великого поста, в день памяти преподобной Марии Египетской, 1 апреля 1979 года, Святейший Патриарх Пимен рукоположил меня во диакона и назначил в храм святых апостолов Петра и Павла в Лефортове .

Когда я рассказал об этом отцу Иоанну, он вспомнил годы своего заключения. «В 1950 году я сидел в Лефортовской тюрьме, - сказал он. - И все, кто был со мной в камере, слышали звон Петропавловского храма. Он находится близко от тюрьмы, и мы всегда знали о важных моментах службы и особенно усердно молились в это время».

Теперь, когда я приезжал в Псково-Печерский монастырь уже в сане, то обязательно служил вместе с монахами. Когда я получил двойной орарь, монахи приносили мне из ризницы широкий архидиаконский орарь со словами, вышитыми на нем: «Свят, Свят, Свят…». Приходилось мне служить и с отцом Иоанном. Это было большим утешением. А однажды я служил с отцом Иоанном на приходе - в селе Юшково.

Это был Ильин день - храмовый праздник прихода. Храм с домиками около него был более похож на скит, чем на приходскую церковь. Здесь служил отец Паисий, монах. Жили при храме и несколько стареньких монахинь. Отец Паисий всегда приглашал отца Иоанна послужить у него в этот день, и много лет отец Иоанн принимал это приглашение. Юшково находится километрах в пятнадцати-двадцати от Печор, и поэтому, приехав утром на поезде из Москвы, я успел добраться до этого храма еще до начала службы. Когда отец Иоанн увидел меня в алтаре, то очень удивился и спросил: «Как ты здесь оказался?» - «Приехал специально, чтобы вместе с вами помолиться», - ответил я. - «Будешь служить?» - спросил отец Иоанн. - «Если вы благословите - буду». - «Обязательно служи!» - сказал о. Иоанн.

Это был замечательный день! Перед началом литургии отец Иоанн служил молебен с акафистом пророку Илии и водоосвящением, около него был народ, все пели. После литургии - крестный ход с окроплением народа и храма. Как будто отец Иоанн снова оказался на приходе. Он разговаривал с людьми - к нему подходили целыми группами и семьями. И все это на природе, среди зелени травы и деревьев. Светило солнце и было очень тепло - лето в самом разгаре! После того, как закончилась служба и крестный ход, отец Иоанн пошел окроплять прихрамовые постройки. «Пойдемте, окропим святой водой хижину Марии», - сказал он о маленьком домике одной из монахинь, к которому и направился. И правда, этот маленький домик похож был более на хижину, чем на дом. У всех на лицах были радостные улыбки, а монахиня Мария была просто счастлива от того, что отец Иоанн пришел к ней в дом и окропляет святой водой ее жилище.

Потом была трапеза в доме отца Паисия. И снова - общение с людьми и очень интересные разговоры. Один из священников спросил отца Иоанна, можно ли считать Чернобыльскую катастрофу апокалипсической и не является ли Чернобыль той самой «травой полынь», о которой говорится в Апокалипсисе? «Я бы не стал так прямо называть эту аварию на атомной станции прямым исполнением Апокалипсиса, - отвечал отец Иоанн. - Нужно очень осторожно относиться к толкованию Апокалипсиса, и не случайно Церковь не принимает очень многих его толкований. Есть толкование Апокалипсиса святого Андрея Кесарийского - вот это толкование Церковью принимается, его можно читать. Остальные - очень сомнительные!» Говорил также отец Иоанн о том, что очень нехорошо, когда церковные книги и иконы продаются в обычных магазинах рядом с самым разнообразным товаром. «Этого не должно быть!» - сказал он. Говорил также, что у каждого человека должна быть тесная связь со своим ангелом-хранителем. Одним словом, темы разговора были самые разнообразные, но, к сожалению, беседа оказалась непродолжительной - отец Иоанн должен был ехать в монастырь.

Под горкой, на которой стоял храм, отца Иоанна ждала машина - «Волга», которую отец Паисий заранее для него вызвал. Все мы спустились с горки к этой машине, а отец Иоанн, подойдя к молодому водителю, дал ему конфетку. «Нет, я не буду», - ответил тот. Отец Иоанн воскликнул: «Какое воздержание!» Рядом с «Волгой» оказалась еще одна машина - «Нива», и священник, который на ней приехал, потянул отца Иоанна к этой машине, упрашивая его поехать вместе с ним. «А где ваш спутник, высокий молодой мужчина?» - поинтересовался отец Иоанн, потому что все видели этого священника в храме во время службы, окруженного целой группой своих прихожан. «А вот он!» - ответил батюшка и открыл багажник своей «Нивы». В нем оказался скрюченный буквально в два раза мужчина лет тридцати ростом под два метра. Батюшка затолкал его туда для того, чтобы освободить место для отца Иоанна. «Как вам не совестно?! Что вы делаете? Как можно так издеваться над человеком?!» - сурово сказал отец Иоанн. - Не поеду я с вами!» А мне велел садиться на заднее сиденье «Волги», сам сел рядом со мной, и так мы ехали до самого монастыря, продолжая беседу.

На следующий день этот священник, увидев меня в монастыре, сказал: «Как я тебе завидую: ты ехал вместе с отцом Иоанном!»

Где-то в середине восьмидесятых годов началась первая смута о номерах. Тогда это были не ИНН, а новые пенсионные документы. Нужно было заполнять какие-то анкеты, в которые требовалось вписать определенный номер, в каждой анкете свой. Начали говорить о печати антихриста и о недопустимости заполнения таких анкет. Меня постоянно спрашивали, как к этому относиться. Я считал, что ничего особенного в этом нет, но хотелось узнать мнение отца Иоанна. В одну из своих поездок в Печоры я подробно изложил отцу Иоанну все то, что смущает людей. Отец Иоанн мне лично отвечал так. Никаких номеров бояться не нужно. Цифры - всюду: на часах стоят цифры, на документах, на страницах книг, где их только нет! Так что же теперь их бояться? Бояться нужно не цифр, чисел и номеров, а нужно бояться греха, который мы совершаем, особенно соблазнов последнего времени. Если мы с легкостью поддаемся этим соблазнам, если с легкостью грешим, то дух антихристов действует в нас, незаметно для нас самих печать антихриста, которую так все боятся, может уже на нас стоять!

Когда же появилось смущение об ИНН, я спросил также и об этом. Отец Иоанн ответил мне, дескать все, что было сказано им о пенсионных документах, следует отнести и к ИНН: никаких номеров бояться не нужно!

В московском храме святых апостолов Петра и Павла я служил достаточно долго - целых 11 лет. Стал уже протодиаконом, служил с двойным орарем, а желание было служить в иерейском сане. Несколько раз я просил у отца Иоанна благословения на то, чтобы подать прошение в Патриархию с просьбой о рукоположении, но он отвечал: «Время еще не пришло, еще рано». Когда же меня стали звать в Рязанскую епархию, я поехал за благословением перейти в эту епархию. Но отец Иоанн ответил: «Ни в коем случае! Оставайся на месте! Будешь ты священником. Когда время придет, все произойдет само собой, безо всякого твоего прошения! А сейчас никуда не стремись, это будет крест напрошенный, свой - не от Бога, а от себя. За 12 лет я был на шести приходах - Летово, Некрасовка, Борец, Касимов… но сам никогда никуда не стремился, меня всегда переводили с разными формулировками: для улучшения церковной жизни, в связи с церковной необходимостью… Сам - никогда! Так и ты - никуда не стремись, все будет в свое время. А впрочем, - прибавил отец Иоанн, видя мое желание перейти в другую епархию, - можешь поступать как знаешь». - «Нет, отец Иоанн, что вы, - ответил я, - без вашего благословения я ничего предпринимать не буду». Видно было, что отец Иоанн одобряет мое настроение.

Прошло еще несколько лет и произошло то, о чем говорил отец Иоанн. В 1990 году, незадолго до нашего храмового праздника - памяти первоверховных апостолов Петра и Павла - я неожиданно получил указ Святейшего Патриарха Алексия II, в котором говорилось, что по моем рукоположении во иерея я назначаюсь в храм Воскресения Христова в Сокольниках. И вот в самый день памяти апостолов Петра и Павла Святейший Патриарх приехал в наш храм, совершил торжественное богослужение, за которым и рукоположил меня во иерея. После литургии Святейший сказал: «Это моя первая иерейская хиротония в Москве». Действительно, после своей интронизации 10 июня 1990 года Святейший Патриарх еще никого не рукополагал.

Сразу же я стал служить на новом месте в Сокольниках, а при первой же возможности поехал к отцу Иоанну. Я рассказал ему все, что со мной произошло, а отец Иоанн, поздравляя меня с рукоположением во иерея, только одобрительно кивал головой. Свое отношение ко всему, о чем я рассказывал, он выразил всего в нескольких словах. Когда мы с ним пришли на службу в Успенскую церковь, то стоявшему рядом со мной в алтаре священнику отец Иоанн сказал: «У отца Михаила все по воле Божией совершается. Его ангел-хранитель за руку ведет».

К тому времени уже несколько лет как не было в живых моих родителей, и в те годы, приезжая к отцу Иоанну, я всегда испытывал к нему сыновние чувства. Тем более теперь, когда я приехал к нему с известием о таком великом и радостном событии, как священническая хиротония, я особенно сильно почувствовал, что приехал как к своему отцу.

Встречи наши с отцом Иоанном проходили обычно в его келье. В назначенное время мы приходили к нему, и первое, что он делал, это вставал перед иконами и читал молитвы: «Царю Небесный», «Егда снизшед, языки слия, разделяше языки Вышний, егда же огненные языки раздаяше, в соединение вся призва; и согласно славим Всесвятаго Духа», «Не умолчим никогда, Богородице, силы Твоя глаголати, недостойнии…», и мы всегда понимали, что это не просто беседы, а общение, в котором услышим такие наставления, которые должны исполнить, что ответы на наши вопросы, которые мы зададим отцу Иоанну, будут проявлением воли Божией в нашей жизни. Не каждому выпадает такое счастье, когда можно приехать к старцу, задать вопрос, получить конкретный ответ (например, о женитьбе) и быть уверенным в том, что этот ответ и есть воля Божия о тебе.

После молитвы отец Иоанн садился на небольшой диванчик, мне обычно велел сесть рядом с ним по левую от него сторону, старший наш сын, Сережа, садился по правую, а маленький еще Ваня устраивался на небольшой скамеечке у его ног. Любовь Дмитриевна всегда была рядом с младшим сыном - перед отцом Иоанном. И сколько бы времени ни прошло после нашей последней встречи, отец Иоанн всегда нас встречал так, будто виделись мы совсем недавно. А однажды отец Иоанн сказал, после того, как мы не были у него достаточно долго: «Старые друзья встречаются - я очень рад!». Так мы и беседовали: рассказывали о себе, задавали вопросы. Отец Иоанн всегда живо всем интересовался: кто где учится, кто что делает?

Рассказывал он и о себе, говорил иногда, как нелегко ему бывает. «Я шестьдесят лет у себя отбрасываю, а шесть оставляю», - как-то сказал он нам.

Говорил он и о том, как важно священнику на приходе относиться ко всем одинаково и не допускать каких-то особенных чувств к тому или иному человеку. «Чувства зарождаются в голове, - говорил он, - опускаются в сердце и начинают его терзать».

Когда пришло время нашему старшему сыну определяться, как строить свою жизнь, отец Иоанн спросил у него: «Ты хочешь продолжать дело своих отцов?» - «Да, хочу!» - горячо ответил он. - «Священство - это призвание», - сказал отец Иоанн, и это было как благословение нашему Сереже на всю жизнь.

В то время, когда мы ждали ребенка, отец Иоанн сказал нам: «У вас будет мальчик. Назовите его Иоанном». Действительно, на свет появился мальчик, и назвали мы его Иоанном в честь отца Иоанна. Мы решили, что покровителем его будет апостол и евангелист Иоанн Богослов, и день ангела его пусть будет вместе с отцом Иоанном - 13 июля, в Собор двенадцати апостолов.

Задавал я вопрос отцу Иоанну и о духовничестве: как относиться к той проблеме, которая возникает очень остро на многих приходах повсеместно, - к проблеме, когда многие священники считают себя вправе удерживать около себя прихожан и запрещают идти на исповедь к другому священнику.

Отец Иоанн ответил на это так. «Очень важно, чтобы все, что составляет человека, а это - разум, воля, совесть, духовная свобода, чтобы ничего из этого не было нарушено. А если нарушается - начинается болезнь. Как в Евангелии сказано: Христос исцелял слепых, глухих, хромых, прокаженных… (отец Иоанн помолчал, посмотрел мне прямо в глаза) и бесныя. Да, это тоже болезнь, духовная болезнь. А начало болезни выражается в том, что человек лишается собственной воли, сам подчиняет ее воле другого человека. И тогда совесть почти ничего не в состоянии говорить человеку, она заглушена в результате подмены собственной ответственности перед Богом ответственностью кого-то другого».

«Что такое духовничество? - продолжал отец Иоанн. - Это когда духовно опытный старец брал себе духовных чад числом не более двенадцати. И это было такое духовничество, когда старец буквально со своих рук кормил своих детей, а в случае смерти передавал их другому. Вот это действительно духовничество! А у нас на приходах такого быть не может. Здесь должна быть полная свобода! Причины перехода от одного священника к другому могут быть самые разные. Даже то, что у одного священника времени меньше, а у другого больше - это также может быть причиной перехода к другому священнику: зачем же я буду отнимать время у страшно загруженного батюшки, лучше пойду к тому, кто более свободен. И можно, совершенно не смущаясь, идти к менее загруженному священнику. Или, к примеру, священника переводят. Зачем всем его прихожанам ехать за ним на другой приход? Они должны оставаться на месте и идти к тому священнику, кто будет служить у них - в той церкви, которая находится рядом с домом и является приходом этих людей. Я так и говорил всегда своим прихожанам в тех случаях, когда меня переводили: “Оставайтесь на месте, никуда не рвитесь, у вас теперь другой батюшка. Это меня переводят, а не вас!”. А то ведь как получается: на исповеди что-то говоришь, а тебе в ответ: “А вот мой духовник мне благословил то-то делать”. Какой духовник? Где он, этот духовник? Оказывается, где-нибудь далеко-далеко есть батюшка - чей-то духовник. Ну зачем это? Зачем какие-то непонятные сложности? Ну и говоришь в таких случаях: “Делай, что хочешь!” А бывает и так: приходят к батюшке люди и говорят: “Батюшка, мы к тебе последний раз пришли, мы от тебя уходим”. - “Ну и с Богом, идите!”, - отвечает он им. Вот это правильно, так и должно быть!»

«Разделение на приходы существовало всегда, как, я помню, это было в Орле, где я бывал в детстве, - продолжал говорить отец Иоанн. - Но это разделение прежде всего было территориальным. Весь Орел был поделен на определенные районы, которые прикреплялись каждый к своему храму. Одни улицы относились к одному храму, другие - к другому. Весь город был поделен и священники не должны были исполнять требы не в своем районе. Панихиды, причащение, отпевание, крестины… - каждая улица знала свой храм. Но молились все там, где хотели. Даже было так: перед каким-нибудь праздником священник объявлял с амвона, что завтра, например, такой-то праздник и мы все будем молиться в таком-то храме - в том, где престол. И все шли туда. Разделение на приходы должно быть, но все мы составляем единое целое - Церковь и все мы возносим молитвы к Богу как единое целое».

«Вслед за Святейшим Патриархом Пименом, - как-то говорил отец Иоанн, - скажу, что у нас в Церкви должен сохраняться в богослужении славянский язык, старый стиль, а с католиками можно только чай пить».

В конце восьмидесятых годов отец Иоанн говорил о нашем времени как о времени бескровного мученичества. «Вы - бескровные мученики, - говорил он. - А дальше будет еще труднее. Ваше время тяжелее нашего, и вам можно только посочувствовать. Но мужайтесь и не бойтесь! Сейчас везде смущение, смятение и неразбериха, а будет еще хуже: перестройка, перестрелка, перекличка. Наступит время тяжелого духовного голода, хотя на столе все будет».

Провожал нас отец Иоанн также всегда с молитвой. Мы все вставали, молились, отец Иоанн брал кисточку и помазывал всех елеем от разных святых мест, потом кропил каждого святой водой, давал отпить немного из маленькой серебряной кандии, которая у него всегда была в келье именно для этих целей, а затем выливал немного святой воды на грудь. Потом каждого благословлял, и мы уходили от отца Иоанна с новыми духовными силами.

Любовь отца Иоанна к Богу и ко всем людям в некоторой степени передавалась и нам. Поэтому мы всегда так стремимся в Печоры - чтобы получить от отца Иоанна его благодатную, молитвенную помощь и благословение.

————————————————————————————

Когда я служил диаконом, отец Иоанн был однажды в нашем Петропавловском храме. Он приехал на сороковой день по кончине своего двоюродного брата, похороненного на Введенском (Немецком) кладбище, расположенном рядом с храмом, чтобы отслужить на его могиле панихиду. В храм отец Иоанн пришел на раннюю литургию. Его сразу же окружил народ, и отец Иоанн с большим трудом продвигался к главной святыне нашего храма - Почаевской иконе Божией Матери. В это время я уже произносил мирную ектению. На втором антифоне я подошел к отцу Иоанну, чтобы помочь ему подойти к иконе. Но он, посмотрев на меня очень сурово, сказал: «Что ты делаешь? Ты же служишь! Как ты мог отойти от престола?!» Я вернулся в алтарь и с тех пор уже никогда не забывал наставления, которое получил от отца Иоанна: во время литургии от престола отходить нельзя.

Отец Иоанн как-то говорил мне, что любимая его икона Божией Матери - это икона «Взыскание погибших». Отец Иоанн жил в Москве на Сивцевом Вражке и любил ходить в храм Воскресения словущего, что на Успенском Вражке (Брюсов переулок, 15/2; в советское время - улица Неждановой), где находилась эта чтимая икона.

Еще рассказывал мне отец Иоанн о том, как тяжело было ездить ему через всю Москву на трамваях от Сивцевого Вражка в Измайлово, в храм Рождества Христова, где он начал свое священническое служение. «Пока доберешься до храма, уже устанешь», - вспоминал он.

А однажды, когда я приехал в измайловский храм Рождества Христова, его настоятель, наш благочинный, протоиерей Леонид Ролдугин говорит мне: «Иди сюда, что я тебе сейчас покажу!». Он завел меня в алтарь, подвел к жертвеннику и, сняв икону Божией Матери «Иерусалимская», висевшую над ним, подал мне: «Посмотри, что написано на обратной стороне иконы». Я перевернул икону и увидел в нижней ее части небольшую серебряную табличку, на которой было выгравировано: «Московскому храму Рождества Христова, что в Измайлове, колыбели моего священнического служения, от архимандрита Иоанна Крестьянкина. 12/25.10.1998 г.». С тех пор, когда я бываю в этом храме, то прошу отца Леонида: «Можно приложиться к иконе Божией Матери отца Иоанна (Крестьянкина)?»

13 августа Русская Православная Церковь поминает священномученика - уроженца рязанского края Николая Правдолюбова.

Священномученик иерей Николай Касимовский
(Правдолюбов Николай Анатольевич, † 13.08.1941)

Родился 30 апреля 1892 г. в г.Касимов Рязанской губернии, в семье священника. Этой семье суждено было нести мученический крест: среди канонизированных новопрославленных святых четверо носят фамилию Правдолюбовых - отец и его трое сыновей.
Вкратце о трагической истории семьи мучеников....

Сидят (слева направо):
протоиерей Димитрий Федотьев, архимандрит Георгий (Садковский, будущий епископ),
протоиерей Анатолий Авдеевич Правдолюбов;
стоят (слева направо): иерей Николай Анатольевич, Анатолий Сергеевич и протоиерей Сергий Анатольевич Правдолюбовы. Перед заключением на Соловки, г. Касимов.

Первый из них - отец, протоиерей Анатолий Авдеевич Правдолюбов, который служил в Успенском храме в Касимове, многие годы преподавал в здешнем духовном училище, был инспектором церковно-приходских школ уезда. Для отдохновения души он всю жизнь занимался цветоводством.
Его арестовали 6 ноября 1937 года в связи со сфабрикованным чекистами "делом о контрреволюционной организации бывшего белого офицера, священника Николая Динарьева". Прадед, к старости начавший слепнуть, спросил старшего опергруппы: "Можно взять с собой глазные капли?" Тот ухмыльнулся: "Тебе, старик, уже никакие капли не потребуются." Через полтора месяца, 23 декабря 1937 года, безвинного пастыря Правдолюбова расстреляли в Рязани. В 1956 году он был реабилитирован посмертно.

Вторым причислен к лику святых мучеников его старший сын Владимир Анатольевич Правдолюбов, который к моменту гибели отца уже был расстрелян большевиками. Владимир Анатольевич был кандидатом богословия и доцентом Второго Московского Университета. Первый раз его арестовали в 1918 году. После заключения он особо заботился о беспризорных детях, устроил в Москве уникальный детдом, питомцы которого изучали литературу и искусство.
Владимир Анатольевич был знаком с Сергеем Есениным и Айседорой Дункан, и по его приглашению они однажды выступали в этом детском доме. Власти с подозрением относились к нестандартной общественной деятельности Владимира Анатольевича, и под надуманным предлогом его в 1925 году вторично арестовали и выслали на Соловки. Там ему пришлось томиться три года. В заключении у Владимира Анатольевича выкрошились все зубы. Потом его выслали на поселение, он жил в Сергаче, преподавал в техникуме. "Органы" пронюхали, что Правдолюбов продолжает заниматься богословием - написал жития трех святых своей родной касимовской земли. Опять арест и - карагандинские лагеря. Владимира Анатольевича расстреляли 4 октября 1937 года...

Третий из прославленных святых Правдолюбовых - протоиерей Сергий Анатольевич Правдолюбов, который был арестован в 1935 году и сослан вместе с братом и со своим сыном (тогда еще мальчиком, будущим священником) в Соловецкий лагерь на пять лет.
За что?
В 1935 году чекисты сфабриковали так называемое "дело блаженной Матроны Анемнясевской" и заодно с ее почитателями "замели" и двух пастырей Правдолюбовых, а также сына одного из них, Анатолия (он был музыкально одаренным человеком. В 1933 году сам Ипполитов-Иванов принял его в свой класс, но буквально через месяц из-за "поповского происхождения" Анатолия вышвырнули из консерватории, и он вернулся в Касимов, в отчий дом).
Когда арестовывали его отца и дядю, чекисты, вызнав, что Анатолий, помимо музыки, занимается и поэзией, предложили ему написать сатирические стихи против отца-священника. Молодой человек, естественно, отказался это делать и вместе с отцом и дядей был выслан на Соловки. Вернулись они оттуда едва живые через пять лет, в 1940-м. Протоиерею Сергию Анатольевичу Правдолюбову власти не разрешили жить в Касимове, и пришлось ему перебраться с семьей в Лебедянь.
В 1944 году протоиерея Сергия вновь лишают храма и ссылают на каменоломни под Малеево. Вернувшись в 1947 году с каторги тяжело больным человеком, он прожил в семье только три года.

Три соловецких узника:
священноисповедник Сергий, чтец Анатолий и сщмч Николай Правдолюбовы.
Соловки 18 января 1937 г

Четвертый из прославленных святых - священник Николай Анатольевич Правдолюбов. Отец Николай был сослан на Соловки на пять лет. После освобождения ему было запрещено служить. Однажды к нему пришли верующие из Елатьмы, взмолились: "Власти грозят заколотить храм - нет священника. Иди к нам служить, отец Николай!.."
То был момент выбора: "или - или".
Отец Николай обратился за благословением к своей матери, Клавдии Андреевне Правдолюбовой (напомним, что к тому моменту были расстреляны ее муж и старший сын). После долгой молитвы Клавдия Андреевна благословила своего сына на служение...
Священник Николай Анатольевич Правдолюбов начал служить в храме Елатьмы.

Вскоре, его арестовали (26 февраля 1941 г.), отправили в Рязань. Прокурор г.Рязани отправил о.Николая обратно. Суд в Касимове был назначен на 17 мая, но потом отложен до 28 июня. Должна была состояться выездная сессия Рязанского суда, но началась война, и прокурор не приехал. Местный касимовский прокурор Сатаров вынес жестокий приговор по
ст.58-10 ч.2 УК РСФСР: высшая мера наказания - расстрел.
После суда Николай Добролюбов был отправлен в Рязань, где его расстреляли во дворе тюрьмы с нарушением обычных правил (в оправдание чего составлен специальный акт за подписями всех ответственных лиц) 13 августа 1941 года.

Уже шла война... на фронте не хватало боеприпасов... но на чекистские расстрелы патронов хватало...

Канонизирован Архиерейским Собором Русской Православной Церкви, 13-16 августа 2000г.
Священный Синод, Определение от 27 декабря 2000г.

Дни памяти отмечаются:
1. Собор новомучеников и исповедников Российских (Первое воскресение, начиная от 25.01/07.02)
2. День мученической кончины (1941г.) (Старый стиль 31.07 /Новый стиль 13.08)

Очень трудно представить себе, а тем более описать жизнь людей, на долю которых выпали тяжелейшие беды и испытания: войны, ссылки, лагеря, притеснения от властей, разорение семей... Но, оказывается, несмотря на страдания, через которое они прошли, их дух лишь больше закалился и укрепился в любви к Богу, к жизни, людям. Мы же, живущие благодаря их мученическому подвигу, должны стараться воспринять все то, что с таким трепетом и любовью охраняли они в эти страшные годы, чтобы быть достойными их мученичества и исповедничества. Ибо они пронесли свою веру и нравственную чистоту через всю жизнь, преодолев все испытания. Мы счастливы, что имеем хотя бы малую возможность прикоснуться к их памяти.

Этот доклад посвящен жизненному пути протоиерея Анатолия Правдолюбова, жившего в прошлом столетии и пострадавшего в годы гонения от безбожной власти. О. Анатолий 5 лет провел в заключении на Соловецких островах.

До заключения о. Анатолий был регентом церковного хора и перенял от своих учителей-регентов старую дореволюционную традицию партесного пения - пения по партиям. Именно эту практику он ввел в своем приходе, когда стал священником.

Важным делом в жизни о. Анатолия стало занятие гармонизациями древних распевов: знаменного, киевского, греческого, также он является автором духовных сочинений и теоретического труда «Жизненные правила для регента-любителя».

О. Анатолий Правдолюбов родился в семье потомственных священников, которая отличалась еще и тем, что во всех поколениях было много педагогов - и не только в священном сане. Дед о. Анатолия, протоиерей Анатолий Авдиевич Правдолюбов, состоял благочинным в своем округе, был законоучителем духовных училищ и наблюдателем церковно-приходских школ уезда. Он вел большую, тщательную работу по налаживанию системы образования и просветительской деятельности во вверенном ему благочинии Касимовского округа Рязанской области.

Отец о. Анатолия, протоиерей Сергий Правдолюбов, окончил Киевскую духовную академию со степенью кандидата богословия. Специальностью его была апологетика – защита православной веры от неверия. На этом поприще он успешно подвизался много лет. Отец стал для Анатолия наставником и учителем, его «академией».

Восприемниками моими были Владимир Анатольевич Правдолюбов – старший брат отца, и Юлия Дмитриевна Федотьева - единственная старшая сестра матери моей».

Вскоре после окончания Киевской духовной академии в 1915г. отца Сергия рукополагают в сан пресвитера и определяют служащим священником Спасской церкви в слободе Кукарка Вятской епархии, а позже назначают настоятелем Троицкого собора в той же слободе (позже - г.Советск Кировской области) и благочинным 1-го округа Яранского уезда Вятской епархии.

Обстоятельства, связанные с надвигающейся революцией, опасение за жизнь и здоровье сына заставили о. Сергия отправить Анатолия в г. Касимов Рязанской области, где мальчик живет с 1918 по 1921гг. у родителей матери. Два последующих года Анатолий живет с родителями.

В 1923 г. отца Сергия Правдолюбова переводят в Касимов

настоятелем Троицкой церкви. Анатолий поступает в городскую семилетку, окончив которую в 1929 г., он не смог дальше учиться. Протоиерей Анатолий вспоминает: «По тогдашним правилам в восьмой класс нужно было подавать заявление. На мое заявление была наложена резолюция: «Отказать за неимением мест». Это была отговорка. Места были, но время было такое, что ни в какое сколько-нибудь повышенного типа училище детей духовенства не принимали, и вообще священники и их дети, равно как и купцы, были лишены гражданских прав».

С 9 лет Анатолий начал учиться игре на фортепиано. Мама, будучи сама пианисткой, пожелала дать Анатолию насколько возможно основательное музыкальное образование и определила его к одной из лучших учительниц города - Юлии Никодимовне Башкировой, ученице петербургского профессора Демянского, того самого, который был первым учителем С. В. Рахманинова.

Осенью 1929 г. Анатолий подает заявление в общину Успенской церкви города Касимова, где служил его дед по отцу протоиерей Анатолий Авдиевич Правдолюбов, с просьбой принять его на освободившуюся тогда вакансию штатного псаломщика. Решением приходского собрания Анатолий был избран на эту должность и служил псаломщиком сначала в Успенской церкви, а затем в храме Благовещения до 1935 г. В июне 1930 г. архиепископом Рязанским Ювеналием Анатолий посвящается в стихарь.

Любовь Анатолия к музыке была так сильна, что он старался использовать малейшую возможность для большего ее постижения. Молодой человек мечтал о том, что станет профессионалом-музыкантом, и продолжал учиться как мог, хотя это было трудно, так как во время одного из раскулачиваний, которому подвергалось их семейство, инструмент отобрали. Анатолию приходилось бегать по всему городу к людям, имеющим пианино, и вымаливать где час, где полтора в неделю, чтобы заниматься. Но он не сдавался и продолжал насколько возможно развиваться музыкально.

В 1934 г. у Анатолия появилась надежда на получение государственного средне-специального музыкального образования. Однажды у знакомых, где Анатолий занимался на фортепиано, он был представлен приехавшему к ним погостить московскому композитору Александру Алексеевичу Оленину. Последний, послушав игру юноши и познакомившись с его фортепианными сочинениями, признал в нем «несомненное дарование музыкальное и даже композиторское и сказал, что не учиться дальше есть преступление». Оленин взялся помочь Анатолию и посоветовал ему написать письмо М. М. Ипполитову-Иванову, на которое Правдолюбов получил очень любезный ответ: «Вас необходимо поставить на музыкальные ноги», -написал Михаил Михайлович и пригласил к нему в Москву.

Вот как рассказывает о встрече с М. М. Ипполитовым-Ивановым сам отец Анатолий: «Приехав в Москву, я подвергся подробным испытаниям, а потом, по его рекомендации, у преподавателей Музтехникума его имени - Пресмана и Целиховского. Они подвергли меня еще более подробным испытаниям, каждый порознь. Повернув меня спиной к роялю, много играли и модулировали, а потом заставляли называть звуки и тональности. За эти дни бывал я и в Замоскворечье у В. В. Целиховского, играл на его прекрасном рояле фирмы Ренин, бывал у А.А.Оленина, у его друга А. М. Дианова и везде играл. Дали обо мне все один и тот же отзыв: «Юноша очень интересный в музыкальном отношении, обладающий абсолютным слухом и имеющий композиторские задатки». Ипполитов-Иванов принял Анатолия в техникум, но администрация, узнав о его биографии и семье, по понятным причинам отказала и не стала оформлять документы. Пришлось вернуться на родину - в город Касимов, где 28 июля 1935 г. Анатолий был арестован вместе со своим отцом и дядей. Им предъявили стандартное обвинение для большинства подобных случаев в то время - контрреволюционная деятельность. Все трое были отправлены в Соловецкий лагерь особого назначения сроком на пять лет. В автобиографии протоиерея Анатолия сохранились интересные детали разговора в следственной камере Бутырской тюрьмы. «При допросе, - пишет он, - я сказал однажды следователю:

Позвольте и мне спросить вас: вот следовательское дело, как и все у нас, постепенно совершенствуясь, достигло очень высокого уровня, и вы сам, как вижу, следователь высокообразованный и опытный. Скажите, неужели вам не ясно, неужели вы не понимаете, что все это наше так называемое дело не имеет никакого состава преступления?

Отлично понимаю, - отвечал следователь. - А если бы ты был взаправду виноват, я не так бы с тобой разговаривал.

Ничего! Вот поедешь, пять лет поработаешь на лесоразработках, это будет тебе полезно. Видишь, сейчас время такое…

А время действительно приближалось к своему зениту - 1937 г., когда не только мои деды, но и немало «верных, нужных сынов партии» были отправлены на тот свет, а потом, как деды, так и они, посмертно реабилитированы. Мы же были, можно сказать, у самой смерти, но уцелели».

Период заключения явился для о. Анатолия одним из самых чудесных и утешительных. Много было пережито им и его отцом и дядей издевательств, глумлений, испытаний. Но чем труднее и страшнее было жить, тем больше им посылалось от Бога неизреченных утешений, таинственных наставлений, радостных уверений.

«Соловецкие воспоминания у меня в числе самых отраднейших, - вспоминает отец Анатолий. - Без конца писал бы и говорил об этом кратком, но и радостном времени. Было много горя, требовалось много терпения, иногда терпение истощалось, я бросался на землю и рыдал, а папа бранил меня и не велел горевать, хотя по-человечески и самому ему было очень нелегко. Ему было даже гораздо тяжелее, чем мне. Люди старые привыкли к почету или, по крайней мере, к сдержанности окружающих, боявшихся сказать духовенству что-либо грубое, так как были статьи закона, довольно жестко каравшие за это. А тут папа «со беззаконными вменися». Он был осыпаем с утра до вечера то насмешками, то скверной руганью, и особенно он страдал от необходимости носить засаленную лагерную одежду, «обмундирование второго или третьего срока», которую он звал «одеждою поругания».

Но у нас было нечто, могущественно поддерживающее и радующее нас. Это, во-первых, сознание своей невиновности и того, что мы лишены свободы и подвержены трудному режиму исключительно за то, что являемся служителями Христовыми , а потому не только можем, но и обязаны по заповеди радоваться и веселиться.

<…> Преподобные Зосима и Савватий и целый сонм священномучеников, мучеников и преподобных, конечно, не безразлично относились к нам, но ободряли и утешали. Иногда настолько утешали, что суровость режима как бы исчезала и радовала душу светлой радостью всякая мелочь, вроде хорошего заката или красивого полярного сияния. Многие заключенные не могли понять нашей радости и даже злились на нас за нее».

Трудно себе представить, что было пережито за этот пятилетний срок, но именно он явился для отца Анатолия настоящей школой истинно христианской жизни, опытом незыблемого стояния в вере и добре. Дух и силу этого исповеднического подвига он пронес потом через всю свою многотрудную жизнь. Кроме того, за эти пять лет они с отцом прошли весь курс духовной академии, занимаясь каждый день. Память о благословенной земле Соловецкой постоянно пребывала в душе о. Анатолия. Он часто рассказывал о своей жизни семерым детям, которые особенно любили слушать разные истории «про Соловки». Разумеется, помня о хрупком детском восприятии, отец многое опускал из той суровой, а порой и жестокой повседневности Соловецкого лагеря, которая сейчас известна многим по письмам священника Павла Флоренского, воспоминаниям академика Дмитрия Лихачева, писателя Олега Волкова и многих других. Отец, как мог, щадил детское восприятие, часто повторяя лишь, что не в силе Бог, а в правде!

После возвращения из заключения в 1940 г. Анатолий захотел возобновить свое служение псаломщиком, но сделать это не удалось из-за препятствия властей. Даже найти какую-либо работу служителю культа оказалось крайне трудно. «Церковников» в те годы буквально выдавливали из государственной системы. Они считались людьми последнего сорта, лишними в буквальном смысле слова. Все же Анатолию удалось устроиться на Касимовский утюжно-механический завод, где он сначала возил тачку с литьем, потом шлифовал утюжную крышку, а потом был переведен на формовку колесной втулки. Перед самой войной и частично в начале ее Правдолюбов был командирован в поселок Лашму для освоения производства пищеварных котлов. Удивительно, что даже в таких трудных обстоятельствах он сохранял присутствие духа и радость творчества, о чем свидетельствуют его воспоминания: «Я освоил формовку столитровых котлов и сдал экзамен - самостоятельно отформовал котел. Мой котел получился такой чистый и правильный, словно стеклянный, так что я пожалел, что не могу взять его себе домой на память».

1 сентября 1940 г. Анатолий по благословению своего духовника епископа Аркадия (Садковского) вступил в брак с дочерью священника села Селищи Касимовского района протоиерея Михаила Дмитрева (ныне священномученик) - Ольгой Михайловной Дмитревой. В 1941 г. родилась первая дочь Елена, из-за чего Анатолий не попал на фронт в первые дни войны.

Новые испытания были принесены Великой Отечественной войной. 16 сентября 1941 г. Анатолия мобилизуют в ряды Советской Армии, в 464-й строительный батальон, очевидно, из-за судимости. По выражению самого отца Анатолия, этот батальон оказался несчастнее других. «По слухам, было там вредительство, после наказанное расстрелом виновных». «По крайней мере, - вспоминает он, - нас не кормили так, как это было положено, как кормили в соседних с нами такого же типа батальонах, в результате чего многие товарищи мои умерли, а остальные, и я в том числе, после долгого лежания среди болот в овинах у станции Дворец, распухшие, почти без сознания, уже не борющиеся за жизнь, после вмешательства какой-то высокой комиссии были срочно отправлены в близлежащие полевые госпитали, и, по словам врача, буквально их забили, так что некуда было раненых помещать. Я лечился долго, мне несколько раз делали вливание крови, давали усиленное питание, сначала бессолевое, поили гематогеном, делали какие-то уколы. Болезнь нашу квалифицировали, как безбелковый отёк № 1, иначе - алиментарная дистрофия. Долго я был в госпитале выздоравливающих в Лыкошине Калининской области, где очень успешно работал регистратором. После того я направлен был в запасной полк и стал... кадровым солдатом».

После перенесенного недуга Анатолий воюет на 2-м Ленинградском и Псковском фронтах в десантно-лыжной бригаде, в саперах, в легкой артиллерии заряжающим «сорокапятки». Далее он снова попадает в госпиталь, теперь уже инфекционный, из-за тяжелого неоднократно редуцирующего гемоколита и содержится в нем длительное время. Выписавшись, Анатолий направляется приказом в пехоту, в 578-й стрелковый полк 208-й стрелковой дивизии пулеметчиком.

В январе 1944 г. он получает тяжелое ранение при защите пушкинских мест. «Мне дали в руки ручной пулемёт, и в восемь часов утра, в яркое солнечное утро, по искрящемуся снегу, с командой - не залегать, мы пошли в наступление. Тут, недалеко от могилы Пушкина, я был ранен, очевидно, снайперской разрывной пулей, которая сделала небольшое отверстие в левой руке, на мелкие кусочки раздробила середину плечевой кости, при выходе разворотила мышцы тыльной стороны руки и части спины, повредила некоторые ребра, так, что они долго потом при дыхании щёлкали. Много осколков, как показывает рентген, засели потом в мышцах, так, что их нельзя извлечь, не повредив нервов. <…> Кроме первичной операции в санбате под местным наркозом, я перенес еще три операции, все под общим наркозом. Было мне снова несколько вливаний крови (своя едва не вся вытекла на поле боя). Три раза в жаркое летнее время я изнывал с головы по пояс в гипсе, каждый раз по месяцу. Всё было безрезультатно: раздробленная плечевая кость так и не срослась»

У Анатолия образовался т. н. ложный сустав. 1-го июня 1945 г. он был демобилизован. В феврале 1946 г. он получил вторую группу инвалидности и уже после войны, в 1951 г., был признан негодным к несению воинской обязанности и снят с воинского учета. Впоследствии это ранение периодически напоминало о себе, о чем писал отец Анатолий в 1963 г.: «Долгое время я страдал обострениями хронического остеомиелита, когда рана открывалась, вытекало из неё множество гноя, и потом была такая слабость, что, как говорится, ветром качало. И так было почти ровно через каждые восемь месяцев. Сейчас рана не открывается, но временами, особенно под ненастье, так болит, что не дает спать. Это похоже на больной зуб, но какой-то гигантский. Рука не поднимается, много короче правой, и силы в ней по динамометру четыре килограмма».

После того, как Анатолий несколько окреп, он был переведен из второй в третью группу инвалидности и поступил работать табельщиком на чугунный литейно-механический завод пос. Сынтул Касимовского р-на, где протрудился с августа 1945 г. до января 1946 г., когда по состоянию здоровья был вынужден уволиться. Немного поправившись, Анатолий устроился работать на Касимовский ликёро-водочный завод счетоводом торгового отдела, в каковой должности он состоял до 10 июля 1947 г..

С июля 1947 г. начинается новый ответственный период в жизни Анатолия - начало служения церкви. 21 июля епископ Рязанский Иероним рукополагает Анатолия в сан диакона Вознесенской церкви города Спасска-Рязанского. 7 декабря того же года диакон Анатолий Правдолюбов рукоположен в сан пресвитера той же церкви и сразу назначен настоятелем ее и благочинным Спасского округа. В феврале 1950 г. по собственному прошению отец Анатолий освобождается от обязанности настоятеля с оставлением на должности благочинного на месте второго священника.

С 1950 по 1958 г. следует ряд переводов о. Анатолия с прихода на приход. Сначала его назначают вторым священником в Никольскую церковь Прудской слободы города Михайлова, в июне 1952 г. - на четвертое место в Никольской церкви города Скопина. С 18 ноября 1952 г. по 26 февраля 1953 г. отец Анатолий является благочинным Скопинского округа. В августе 1955 г. его переводят в город Спасск-Рязанский настоятелем Вознесенской церкви и благочинным Спасского округа. 21 июня 1956 г. отец Анатолий был возведен в сан протоиерея.

Все эти годы служения отца Анатолия сопровождались оскорблениями, газетной травлей, очень жестким обхождением. Да и сами эти бесконечные перемещения, сопровождавшиеся неимоверными скорбями и трудностями для семьи, были вызваны тем же - слишком активный священник, слишком много и убедительно проповедует, слишком благоговейно служит.

11 июня 1958 г. протоиерея Анатолия назначают настоятелем Покровской церкви села Маккавеева (рабочий поселок Сынтул). Один старец сказал ему в то время: «Здесь служи, здесь и упокоишься». И отец Анатолий принялся за ревностное возделывание Христовой нивы. Семья поселилась сначала в сторожке, а затем с помощью добрых людей кое-как построили небольшой дом.

В то время сынтульский храм был единственным действующим храмом на весь Касимовский район, а о. Анатолий - единственным священником. Он почти все время проводил в храме: служил, исповедовал, причащал. Кроме этого, в свободное время он сам чистил, красил, чинил что-то в церкви. В этот храм на каждую службу, особенно праздничную, стекалось огромное множество народа со всех близлежащих сел, так как свои церкви там были давно закрыты. Были даже постоянные прихожане из Меленок - деревни на границе с Владимирской областью (это почти 40 км от Сынтула). Поэтому и праздников в сынтульском храме получалось огромное количество: все престольные праздники закрытых храмов служились здесь. А это непременно всенощное бдение с литией и каноном, утром - водосвятный молебен, литургия с проповедью и крестный ход. Количество исповедников и причастников на каждой службе было просто колоссальным. На Пасху народ не помещался в храме и стоял вокруг во дворе. Требы служились постоянно, причем чаще всего нужно было ехать в какое-нибудь село.

Тяжесть пастырского креста усугубляли разного рода нововведения советской власти. Так в 60-х годах вышло постановление, согласно которому священник переставал быть полновластным хозяином церковно-богослужебной жизни, но превращался в наемника, которого брала на работу община. И именно община определяла и указывала священнику, что и как делать. А «община» эта в то время представляла собой абсолютно нецерковного старосту с идейно близкими ему людьми, которые не уставали напоминать отцу Анатолию, что он наемник. Староста регулярно отчитывался перед «высоким» начальством, что и как делает священник. Так однажды на отца Анатолия донесли, что он не имеет богословского образования, поэтому не имеет права говорить проповеди. После этого было постановлено, чтобы впредь протоиерей Анатолий Правдолюбов все свои проповеди перед произнесением носил в поссовет. Только после «богословского освидетельствования» их «компетентными» людьми принималось решение, произносить данную проповедь или нет. Многие подобные явления отягощали жизнь и служение ревностного священника.

Кроме богослужебно-храмовой жизни, которой отец Анатолий в первую очередь отдавал свои силы, он неустанно трудился над тем, чтобы все его семеро детей получили образование, которого он по воле Божией был лишен. После опыта лагерной жизни отец Анатолий считал, что дети не должны пропускать школу, даже в дни церковных праздников, кроме Страстной недели. Церковную жизнь они не выставляли напоказ. Помимо учебы в общеобразовательной и музыкальной школах, дети под его руководством дома занимались на различных музыкальных инструментах, играли квартеты, пели духовные песнопения небольшим хором. Классическая же и духовная музыка звучала в доме постоянно в виде граммофонных записей, которые отец Анатолий специально выписывал по почте. Позже отец Анатолий всех своих детей определил учиться в Москву, и все получили образование, что доставило ему настоящую радость.

Семья Правдолюбовых. 1973 г.

Справа налево: Серафим, будущий протоиерей, фортепиано; Феодор, будущий протоиерей и благочинный 1-го Касимовского округа, фортепиано; Ольга Михайловна, мама, сопрано в церковном хоре; Сергей, будущий протоиерей, 1-я скрипка; протоиерей Анатолий, тенор-виола; Лидия, виолончель; Елена, художница-миниатюрист и реставратор, иконописец; Михаил, будущий протоиерей, 2-я скрипка, Ксения, фортепиано, закончившая теоретический факультет Гнесинского института, отсутствует на фотографии потому, что в этом году вышла замуж и уехала из Сынтула.

Шесть лет спустя: отец с сыновьями. 1979 г. На праздновании 65-летия о. Анатолия

Слева направо: Серафим, иподиакон Рязанского архиепископа Симона; Сергий, диакон Николо-Хамовнического храма г. Москвы; о. Анатолий; Феодор, священник Покровского храма села Маккавеева (пос. Сынтул) Рязанской области; Михаил, диакон Петропавловского храма в Лефортове, г. Москва

В 1967 г. отец Анатолий по благословению своего духовника, ныне покойного отца Иоанна Крестьянкина, начинает регулярно писать дневник. «Пока ты будешь собираться написать что-то великое и солидное - время уйдет. Благословляю тебе писать в дневник все, чем обладаешь и чему научился за всю жизнь твою от общения с богомудрыми пастырями и угодниками Божиими». Но жизнь пастырская мало давала к этому возможностей.

В 1968 г. о. Анатолий занялся гармонизацией древних роспевов для смешанного хора. Эту работу он продолжал до 1972 г. с необычайным вдохновением и трудолюбием.

Однако жизненные испытания прошедших лет и непосильная физическая нагрузка брали свое. 18 октября 1975 г. у о. Анатолия случился обширный инфаркт. По молитвам духовника и всех любящих его священник выжил, но полностью оправиться уже не смог. Как последствие инфаркта появилась сердечная недостаточность, а от нее стали страдать ноги, которые и так болели от постоянного многочасового стояния. О страданиях в последние четыре года знал только он и отчасти его близкие. Но о. Анатолий не упал духом. После болезни еще активнее взялся за написание дневника.

В августе 1980 г. о. Анатолий слег совсем, началась его подготовка к смерти. Он вспоминал всю свою жизнь, постоянно исповедовался и причащался. В январе 1981 г. он чудом встал и повенчал своего сына Серафима, после чего больше уже не вставал.

16 февраля 1981 г., когда сидевшая с ним дочь ненадолго вышла, отец Анатолий тихо отошел ко Господу. Вернувшись, она увидела своего отца, стоящего на коленях со склоненной на стул головой, замершего в поклоне перед иконами.

Отца Анатолия отпевали в Покровской церкви с. Маккавеева при огромном стечении народа. Похоронен он за алтарем этой же Церкви. Память об этом удивительном человеке жива в сердцах многих, имевших счастье хотя бы раз слышать слово доброго, светлого и жизнелюбивого пастыря Христова.

Наследие отца Анатолия весьма внушительно. Он записал множество проповедей, домашних бесед, воспоминаний.

В своих воспоминаниях о. Анатолий с удивительной теплотой и благодарностью Богу пишет обо всем пережитом: «Я всегда умилялся той «академией», через которую Господь меня провел. Тут, кроме богословия (к которому я, увы, с молодости не очень прилежал), были и изящные поэты, и музыка, и сначала вынужденное, а потом и сердцем принятое мое шестилетнее служение псаломщиком, и любительское регентство, и пятилетнее пребывание с убийцами и ворами всех рангов, и почти четырехлетнее пребывание на фронте и в госпиталях во время войны, и обучение медицине в объеме почти фельдшерской школы, и преуспеяние в формовке пищеварных котлов и колесной втулки, а попутно подробное ознакомление мое с рабочими, некое вливание в рабочую массу, и годы канцелярской работы с заниманием должности помощника бухгалтера, и даже, отчасти, огородное дело, которому нас обучали в лагере, - все это дало свое приращение, все это пошло в ту евангельскую сокровищницу, из которой можно выносить и старое, и новое. Все при добрых чувствах к пастырскому делу пойдет там или здесь, рано или поздно, в пользу».

Статья Ксении Нефедовой из журнала «Музыкальная академия» №2-1999, «Протоиерей Анатолий Правдолюбов: Литургия и проповедь - дороже для меня ничего нет».
Протоиерей Анатолий Правдолюбов. Моя летопись. Раннее детство.
Автобиография. Рукопись из архива Л. А. Правдолюбовой.