РЕПОРТАЖ С ПЕТЛЕЙ НА ШЕЕ

ДА,Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ БЫЛИ ЗАБЫТЫ

ТОВАРИЩИ, КОТОРЫЕ ПОГИБЛИ,

ЧЕСТНО И МУЖЕСТВЕННО СРАЖАЯСЬ НА ВОЛЕ

ИЛИ В ТЮРЬМЕ. И НЕ ХОЧУ ТАКЖЕ,

ЧТОБЫ ПОЗАБЫЛИ ТЕХ ИЗ ОСТАВШИХСЯ В ЖИВЫХ,

КТО СТОЛЬ ЖЕ ЧЕСТНО И МУЖЕСТВЕННО

ПОМОГАЛ НАМ В САМЫЕ ТЯЖЕЛЫЕ ЧАСЫ.

ГЛАВА I. ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА

Я тороплюсь, насколько это возможно для почтенного, прихрамывающего господина, которого я изображаю, – тороплюсь, чтобы поспеть к Елинекам до того, как запрут подъезд на ночь. Там ждет меня мой «адъютант» Мирек. Я знаю, что на этот раз он не сообщит мне ничего важного, мне тоже нечего ему сказать, но не прийти на условленное свидание – значит вызвать переполох, а главное, мне не хочется доставлять напрасное беспокойство двум добрым душам, хозяевам квартиры.

Мне радушно предлагают чашку чаю. Мирек давно пришел, а с ним и супруги Фрид. Опять неосторожность.

– Товарищи, рад вас видеть, но не так, не всех сразу. Это прямая дорога в тюрьму и на смерть. Или соблюдайте правила конспирации, или бросайте работу, иначе вы подвергаете опасности себя и других. Поняли?

– Поняли.

– Что вы мне принесли?

– Майский номер «Руде право».

– Отлично. У тебя что, Мирек?

– Да ничего нового. Работа идет хорошо…

– Ладно. Всё. Увидимся после Первого мая. Я дам знать. И до свиданья!

– Еще чашечку чаю?

– Нет, нет, пани Елинкова, нас здесь слишком много.

– Ну одну чашечку, прошу вас!

Из чашки с горячим чаем поднимается пар Кто-то звонит.

Сейчас, ночью? Кто бы это мог быть? Гости не из терпеливых. Колотят в дверь:

– Откройте! Полиция!

– К окнам, скорее! Спасайтесь! У меня револьвер, я прикрою ваше бегство.

Поздно! Подокнами гестаповцы, они целятся из револьверов в комнаты. Через сорванную с петель входную дверь гестаповцы врываются в кухню, потом в комнату. Один, два, три… девять человек. Они не видят меня, я стою в углу за распахнутой дверью, у них за спиной. Могу отсюда стрелять беспрепятственно. Но девять револьверов наведено на двух женщин и трех безоружных мужчин. Если я выстрелю, погибнут прежде всего они. Если застрелиться самому, они все равно станут жертвой поднявшейся стрельбы. Если я не буду стрелять, они посидят полгода или год до восстания, которое их освободит. Только Миреку и мне не спастись, нас будут мучить… От меня ничего не добьются, а от Мирека? Человек, который сражался в Испании, два года пробыл в концентрационном лагере во Франции и во время войны нелегально пробрался оттуда в Прагу, – нет, такой не подведет. У меня две секунды на размышление. Или, может быть, три?

Мой выстрел ничем не поможет, я лишь избавлюсь от пыток, но зато напрасно пожертвую жизнью четырех товарищей. Так? Да. Решено.

Я выхожу из укрытия.

– А-а, еще один!

Удар по лицу. Таким ударом можно уложить на месте.

Второй удар. Третий.

Так я себе это и представлял.

Образцово прибранная квартира превращается в груду перевернутой мебели и осколков. Снова бьют кулаками.

Вталкивают в машину. На меня все время направлены револьверы. Дорогой начинается допрос:

– Ты кто такой?

– Учитель Горак.

Я пожимаю плечами. Сиди смирно или застрелю!

– Стреляйте!

Вместо выстрела – удар кулаком.

Проезжаем мимо трамвая. Мне кажется, что вагон разукрашен белыми гирляндами. Свадебный трамвай сейчас, ночью? Должно быть, у меня начинается бред.

Дворец Печека. Я думал, что живым туда никогда не войду. А тут почти бегом на четвертый этаж. Ага, знаменитый отдел II-А-1 по борьбе с коммунизмом. Пожалуй, это даже любопытно.

Долговязый, тощий гестаповец, руководящий налетом, прячет револьвер в карман и ведет меня в свой кабинет. Угощает сигаретой.

– Ты кто?

– Учитель Горак.

Часы на его руке показывают одиннадцать.

– Обыскать!

Начинается обыск. С меня срывают одежду.

– У него есть удостоверение личности.

– На чье имя?

– Учителя Горака.

– Проверить! Телефонный звонок.

– Ну конечно, не прописан! Удостоверение фальшивое. Кто тебе выдал его?

– Полицейское управление.

Удар палкой. Другой. Третий… Вести счет? Едва ли тебе, дружище, когда-нибудь понадобится эта статистика.

Фамилия? Говори! Адрес? Говори. С кем встречался? Говори! Явки? Говори! Говори! Говори! Сотрем в порошок!

Сколько примерно ударов может выдержать здоровый человек?

По радио сигнал полуночи. Кафе закрываются, последние посетители расходятся по домам, влюбленные медлят у ворот и никак не могут расстаться. Долговязый, тощий гестаповец, весело улыбаясь, входит в помещение.

– Все в порядке… господин редактор!

Кто им сказал? Елинеки? Фриды? Но ведь они даже не знают моей фамилии.

– Видишь, нам все известно. Говори! Будь благоразумен.

Оригинальный словарь. Быть благоразумным – значит предать.

Я неблагоразумен.

– Связать его! И покажите ему!

Час. Тащатся последние трамваи, улицы опустели, радио желает спокойной ночи своим самым усердным слушателям.

– Кто еще, кроме тебя, в Центральном Комитете? Где ваши радиопередатчики? Типографии? Говори! Говори!

В ступнях боль еще не притупилась. Это я чувствую.

Пять, шесть, семь… Кажется, что палка проникает до самого мозга.

Два часа. Прага спит, разве только где-нибудь во сне заплачет ребенок и муж приласкает жену. – Говори! Говори!

Три часа. С окраин в город пробирается утро. Зеленщики тянутся на рынки, дворники выходят подметать улицы. Видно, мне суждено прожить еще один день.

Приводят мою жену.

– Вы его знаете?

Глотаю кровь, чтобы она не видела… Собственно, это бесполезно, потому что кровь всюду, течет по лицу, каплет даже с кончиков пальцев.

– Вы его знаете?

– Нет, не знаю!

Сказала и даже взглядом не выдала ужаса. Милая! Сдержала слово – ни при каких обстоятельствах не узнавать меня, хотя теперь уже в этом мало смысла. Кто же все-таки выдал меня?

Ее увели. Я простился с ней самым веселым взглядом, на какой только был способен. Вероятно, он был вовсе не весел. Не знаю.

Четыре часа. Светает? Или еще нет? Затемненные окна не дают ответа. А смерть все еще не приходит. Ускорить ее? Но как?

Знаменитый чешский публицист, активист чешской коммунистической партии Юлиус Фучик родился 23 февраля 1903 года в Праге. Назвали мальчика в честь его дяди, композитора и теперь уже полного тезки.

Окончив философский факультет Пражского университета, Фучик стал ярым коммунистом, активным разработчиком концепции социалистического реализма, боровшегося за теории Карла Маркса и Фридриха Энгельса. В 1920-е годы Юлиус становится главным редактором сразу двух коммунистических изданий — газеты «Руде право» и журнала «Творба». Он мечтает побывать в Стране Советов, чтобы после рассказать всем на родине, как прекрасен коммунизм. Отправляясь в командировку в СССР, Юлиус даже представить себе не мог, что останется на советской земле на 2 года. Вернувшись в Прагу, он написал серию одухотворенных очерков и книгу «В стране, где наше завтра является уже вчерашним днем».

Юлиус Фучик c женой Густиной Фото: Commons.wikimedia.org

Чтобы избежать преследований за свои взгляды в родной стране, где неожиданно начали набирать обороты настроения в поддержку фашизма, Юлиус отправился в деревню. Там он наконец-то заключил брак с девушкой, которую давно любил, — Аугустой Кодеричевой . К сожалению, насладиться семейным счастьем и покоем ему так и не пришлось. В 1939 г. на территории Чехии, оккупированной фашистской Германией, начали преследовать коммунистов. Юлиус ушёл в подполье вместе с единомышленниками-оппозиционерами и начал писать антифашистские очерки, призывавшие чехов вступить в жестокую борьбу с Третьим Рейхом.

Гестапо, желая уничтожить участников чешского сопротивления, сумело внедрить в подполье информатора. Семерых коммунистов, среди которых был Юлиус Фучик, схватили и бросили в тюрьму для политических преступников Панкрац в Праге. Именно в нацистских застенках публицист напишет раздирающую своей откровенностью и драматизмом книгу «Репортаж с петлей на шее». Это гениальное антифашистское творение опубликовали в Чехии в 1945 году и перевели впоследствии на 70 языков мира.

Создать «Репортаж с петлей на шее» Фучику помог... надзиратель. Каждое утро он приносил журналисту бумагу и карандаш. А вечером забирал написанное и уносил из тюрьмы.

Для послевоенного Запада, где со зверствами гестапо столкнулось гораздо меньше повстанцев, чем на территории СССР, эта книга стала откровением. Всё, что ему пришлось пережить, Фучик описывает до мельчайших деталей: «Кто еще, кроме тебя, в Центральном Комитете? Где ваши радиопередатчики? Типографии? Говори! Говори! Говори!» Теперь я могу более хладнокровно считать удары. Болят только искусанные губы, больше ничего я уже не ощущаю. «Разуть его!» В ступнях боль еще не притупилась. Это я чувствую. Пять, шесть, семь...Кажется, что палка проникает до самого мозга. Два часа. Прага спит... «Говори! Говори!» Провожу языком по деснам, пытаюсь сосчитать, сколько зубов выбито. Никак не удается. Двенадцать, пятнадцать, семнадцать? Нет, это меня «допрашивают» столько гестаповцев. Некоторые, очевидно, уже устали. А смерть всё еще медлит».

Избитый до полусмерти, он и тогда продолжал верить в идею коммунизма и победу СССР над гитлеровской Германией.

После освобождения Чехословакии от фашизма были вскрыты тайные сейфы тюрьмы Панкрац. Там хранились и стенографии, бесстрастно зафиксировавшие разговор гестаповца и коммуниста Юлиуса Фучика.

«Неужели ты не понимаешь? Всё кончено. Вы проиграли. Вы все. — Проиграл только я. — Ты еще веришь в победу коммуны? — Конечно. — Он еще верит? — спрашивает по-немецки начальник отдела. — Он еще верит в победу России? — Конечно, иного исхода не может быть».

Он работал над своей великой книгой правды год. Последние слова Фучик написал 9 июня 1943 года, за день до перевода в другую тюрьму в Берлине: «Об одном прошу тех, кто переживет это время: не забудьте! Не забудьте ни добрых, ни злых. Терпеливо собирайте свидетельства о тех, кто пал за себя и за вас».

8 сентября того же года Фучика казнили. Когда рыцаря коммунизма вели на эшафот, он пел «Интернационал». Другие несчастные, ожидавшие казни, услышав его, подпевали Юлиусу Фучику из своих камер на разных языках.

Имя этого замечательного писателя-коммуниста связано прежде всего с его «Репортажем с петлей на шее». Однако «Репортаж» стал лишь высшим взлетом, закономерным финалом всегдашней устремленности Фучика-борца к идеалам коммунистического завтра родной страны.
С самого начала путь этот был для писателя путем борьбы, а не замкнутых в себе литературных изощрений, столь модных во времена его юности.
«Я рос во время войны. Для молодых это имело особенное значение. Кому в начале войны было двенадцать лет, тот видел, хотя еще и детскими глазами, события, возникшие в ее конце, но воспринимал их уже с опытом двадцатилетнего. Поэтому я должен был видеть, что мир, в котором люди убивают друг друга, устроен неправильно. Я начал его, как это говорится, критиковать. И книги вместе с театром составляли для меня большую часть мира. Я искал в книгах ответа и понял, что есть такие, которые говорят правду, и такие, которые лгут, а некоторые - вообще немые.
Я полагал, что об этом нужно говорить, чтобы не было ни лживых, ни немых книг. Я считал, что это - мое дело в борьбе за лучшую жизнь. Поэтому я начал писать о книгах и о театре».
И уже первые литературно-критические статьи Фучика зовут к решительной борьбе с реакцией, будят самосознание трудящихся, отстаивают начала реалистического искусства.
Окруженные атмосферой юношеского романтизма, окрыленные верой в благородное, счастливое будущее, эти работы пытались как-то натолкнуть читателя на конкретные способы осуществления мечты.
Образцом и магистральной дорогой нового демократического искусства Фучик справедливо считал искусство СССР: «Москва стала признанным центром современного искусства, изобразительного и театрального, в гораздо большей степени, чем Париж»,- писал он в 1926 г.
Литературный и художественный критик, Фучик выступает и как политический публицист. Когда же реакция закрывает центральный орган компартии Чехословакии «Руде право», он становится редактором литературно-художественного журнала «Творба» («Творчество») и превращает его в политическую трибуну компартии.
Гневным обличием, патетическим призывом насыщает свое творчество Фучик, чтобы заклеймить обывательское равнодушие, покорность судьбе, безразличие к страданиям трудящихся.
Оптимизм, воля к победе и радостное, несмотря ни на что, восприятие жизни отличают все литературные выступления Фучика 20-х - первой половины 30-х годов.
Одной из величайших задач своей жизни Фучик полагал участие в процессе политического воспитания трудящихся. Он стремился донести до них подлинную правду жизни, чтобы активизировать угнетенные массы, пробудить в них желание и волю к сопротивлению.
В испанских событиях Фучик увидел начало новой мировой войны, реальную угрозу фашизма для планеты и обратился ко всем честным людям земли с призывом выступить против агрессии, худшей разновидности империализма.
Предательство европейских союзников и национальной буржуазии повергло в прах независимость Чехословакии. Но борьба продолжалась, и в первых рядах сражающихся, плечом к плечу с коммунистами-подпольщиками стал Фучик. С весны 1941 г. Фучик -член ЦК Чехословацкой компартии, он возглавляет всю подпольную печать.
О последних месяцах Фучика, озаренных яркой вспышкой жизненной и творческой энергии, свидетельствует его «Репортаж с петлей на шее».
Значительная часть написанного Фучиком посвящена Советскому Союзу, знакомому по встречам с нашими людьми и долгим поездкам по стране социализма.
В очерках о родине трудящихся всего мира Фучик восхищается простотой, мужеством, героизмом людей в труде и личных отношениях, порожденными новой для планеты социальной действительностью.
«СССР - путеводная звезда для трудящихся Чехословакии и целого мира!» - так можно было бы охарактеризовать смысл и пафос произведений Фучика о нашей стране. Любовь и доверие к ней завещал писатель своим друзьям-соотечественникам. «В стране, где наше завтра является уже вчерашним днем» (1931)-название первой книги Фучика о Советском Союзе. Высокая идейность коммуниста, ясное понимание диалектической противоречивости мира, большое дарование художника, сопряженное с самыми прогрессивными идейно-эстетическими концепциями творчества - принципами социалистического реализма,- все это заставляет нас говорить о Юлиусе Фучике не только как о герое сопротивления нацизму, бессмертном примере сражающегося гуманиста, но и. как о большом, оригинальном художнике, оставившем свой след в истории человеческой культуры.
В последнем письме родным из Берлина, уже после суда и приговора (31 августа 1943 г.), Фучик писал: «Человек не становится меньше от того, что ему отрубают голову. Я горячо желаю, чтобы после того, как все будет кончено, вы вспоминали обо мне не с грустью, а с такой радостью, с какой я всегда жил».
Первым изданиям книги Фучика предпослано краткое предисловие его жены Густы Фучиковой, из которого читатель узнает, что Юлиус Фучик, видный чешский журналист и член Центрального Комитета КПЧ, был приговорен нацистским судом к смерти; в тюрьме, ожидая приговора и казни, он продолжал писать. 8 сентября 1943 г. в Берлине Юлиус Фучик был казнен.
«Постепенно я собрала тюремные записки Юлиуса Фучика. Исписанные и перенумерованные страницы, которые были спрятаны в разных местах и у разных людей, я привела в порядок и теперь предлагаю вниманию читателей»,- пишет жена героя. Итак, перед нами образец литературного произведения, которое можно назвать мемуарным по его читательскому назначению. Вместе с тем книга не просто размышления и наблюдения писателя над жизнью, не только обобщенный итог прожитого и пережитого, в ней не угасающая, не изжившая себя жизнь дает какие-то советы и делится приобретенным за долгие годы опытом, а бурное горение борца, прерванное в высочайшей точке напряжения битвы, оставляет заветы, передает знамя идей и борьбы за светлое будущее, человечность, справедливое устройство общества.
История знает такие беспокойные творческие завещания, проникнутые и на краю могилы неизбывной верой в человечество; эти последние творения, озаренные ярчайшей вспышкой жизненной силы, нередко становятся символом сердца, сгоревшего за человечество. Как правило, такой подъем духа рождается накалом революционной борьбы против темных сил за передовые идеи современности: истории хорошо известны имена французского математика Эвариста Галуа, русского революционера Кибальчича, наконец, замечательного советского поэта Мусы Джалиля, подобно Фучику, не прекратившего борьбы в фашистских застенках и оставившего нам прекрасные стихи, полные ненависти к гитлеризму и с огромной силой воспевшие радость жизни и прелесть всех чувств, достойных человека.
«Слово перед казнью», произнесенное писателем-коммунистом для тех, кто переживет фашизм, исполнено глубочайшего значения в непрекращающейся борьбе варварства и прогресса, сил империалистической реакции и коммунизма. Автор не имел возможности переписывать, держать несколько корректур, он даже не видел и не мог перечесть зараз всего им написанного. И если какие-то композиционные несовершенства с точки зрения единого впечатления от книги стали следствием создания «Репортажа» в одно дыхание, то отсюда же возникла и подкупающая естественность, искренность книги. Течение рассказа непосредственно и свободно, оно напоминает дневниковые записи хронологическим изложением событий, перемежающихся прямо идущими к делу воспоминаниями.
Разумеется, прежде всего книга Фучика - «свидетельские показания» участника великой борьбы. Все ее восемь глав говорят об истинных событиях, начавшихся 24 апреля 1942 г. Это строго документальное произведение, где все правда и где художественный вымысел уступает место художественному обобщению истинных фактов.
Фучик и сам меньше всего хотел видеть в своей книге только репортаж и частым употреблением этого слова хотел лишь подчеркнуть фактографическую точность своего рассказа.
В книге мы находим и прямое указание автора на типическое значение нарисованных им картин, на обобщающий характер изображаемого: «Мне хотелось бы, чтобы тот, кто прочтет когда-нибудь эти строки, увидел в нарисованном портрете не только дядюшку Скорепу, но и замечательный тип «хаусарбайтера», то есть «служителя из заключенных», сумевшего превратить работу, на которую его поставили угнетатели, в работу для угнетенных».
Фучик хочет успеть поведать «фильм о себе», но картины только что случившегося никак не стеснены рамками биографии азтора-героя - это рассказ о людях его поколения, о, врагах, но, главное, о друзьях, о миллионах честных людей, которые если «палач затянет петлю раньше», «допишут счастливый конец».
Так рассказ о себе становится рассказом о времени.
Любопытство, интерес к внешнему миру не оставляют автора даже в минуты смертной муки и предчувствия неизбежной гибели. В тюрьме, на самом последнем краю борьбы, люди прозрачней, чувства прямее и проще, а мысли, к которым приходит автор, обретают законченность последнего вывода жизни, дружеского завещания тем, кого любил писатель и за кого отдал он жизнь. Наблюдения писателя над самим собой становятся ярчайшим психологическим портретом коммуниста-борца, скромного, мужественного, человечного, сознающего свой долг в борьбе за судьбы мира и выполняющего этот долг до последней смертной минуты.
Поступками героя руководит острое сознание ответственности за товарищей: застигнутый гестаповцами на конспиративной квартире, он не пускает в ход оружия, чтобы уберечь от верной гибели четверых друзей. «Говори. Будь благоразумен!» - внушают истязатели. И Фучик замечает про себя с мужественной иронией: «Оригинальный словарь. Быть благоразумным - значит стать предателем. Я неблагоразумен».
Итак, к черту благоразумие трусов!
Долой расчетливость эгоистов
Позор маленьким себялюбцам, полагающим, что мир вертится только для них! Такова героическая мелодия книги, исполненной веры в человечество.
Фучик проходит сквозь нечеловеческие муки и такую боль, что смерть кажется настоящим избавлением!
И конец уже близок. Все как во сне, тяжелом, болезненном сне. Сыплются удары, потом на тяеня льется вода, потом снова удары и снова: «Отвечай, отвечай, отвечай!» А я все стце никак не могу умереть. Мама, мама, зачем я родился таким сильным?
Нельзя без боли, огромного сочувствия и сердечного трепета читать эти строки. Но и сейчас, когда мир померк, когда он - из одной боли, человек, настоящий человек, пока только способен мыслить, не сломлен и прям:
- У тебя нет сердца,- говорит долговязый эсэсовец. - Ну, все-таки! - говорю я и чувствую внезапную гордость от того, что у меня еще есть достаточно сил, чтобы заступиться за свое сердце.
Умение подшутить над собой, улыбкой вызвать к жизни новые душевные силы в самые тяжкие часы истязаний поддерживают Фучика: «Дворец Петчек. Я думал, что живым в него не попаду... Удар палкой. Другой. Третий... Вести счет? Едва ли мне когда-нибудь понадобится эта статистика».
Через сутки после ареста, в конце главы I - «Двадцать четыре часа», мы расстаемся с героем, брошенным в камеру и напутствуемым охранником: «До утра не доживет». Но - жизнь продолжается.
Фучик постоянно соотносит судьбу свою и народа, видит в борьбе за народ смысл и оправдание своей жизни и своей смерти. Ценности определены навсегда: главное - жизнь и будущее народа, хотя это вовсе не означает хмурого отказа от прекрасного чувства бытия, ханжеского самоуничижения, фальшивого постничества:
Да, солнце будет, будет светить, и люди будут жить в его лучах. Как чудесно сознавать это! И все же хочется знать еще кое-что, неизмеримо менее важное: будет ли оно светить еще и для нас?
Есть боль за рано уходящую жизнь, но нет смертного ужаса расставания с жизнью: все взвешено, стихия борьбы, глубочайшее внутреннее осознание ее неизбежности компенсируют и возможную гибель до срока.
Автор ценит простые радости жизни: хорошую книгу и хорошую встречу, родной город, в котором так приятно гулять летним вечером, добрую беседу с другом и ласку любимой.
В нем и в помине нет пуританского фанатизма: прелесть существования, наслаждение здоровым земным бытием - во имя возможности этого для миллионов идет его борьба.
С каким мужеством, с каким самообладанием, с какой благородной жертвенностью отодвигает Фучик в тень свою собственную неизбежно-трагическую гибель перед борьбой, которую ведут силы демократии и фашизма:
Итак, конец единоборству... Суд, приговор, а затем и казнь... Итак, у меня в запасе четыре, может быть, пять месяцев. За это время может измениться многое...
И бежит надежда вслед за войной. Смерть состязается со смертью. Кто скорее: смерть фашизма или моя смерть? Не передо мной одним встает этот вопрос. Его задают десятки тысяч узников, миллионы солдат, десятки миллионов людей в Европе и во всем мире. У одного надежды больше, у другого - меньше. Но это только кажется. Разлагающийся капитализм заполнил мир ужасами, и эти ужасы угрожают каждому смертельной бедой.
Нигде не выпячивает Фучик своей личности, немногословно и скромно говорит о себе и своей роли в подпольной работе. Может быть, единственная его самохарактеристика в самом конце книги освещена лукавой насмешливостью в собственный адрес и лишена и тени малейшего самолюбования: «И, наконец, я, агитпропщик, журналист, полагающийся на свой нюх, немного фантазер и - для равновесия - скептик».
Утешение героя не в неизбежности смерти; он спокоен, если можно быть спокойным умирая, потому что отдал жизнь великому делу освобождения человечества, пал в сражении, которое - хотелось думать Фучику - будет последним на планете: «И миллионы людей ведут сейчас последний бой за свободу человечества. Тысячи идут в этом бою. Я один из них. Быть одним из воинов последней битвы - это прекрасно».
Если что-нибудь может примирить человека с гибелью, то это сознание величия дела, которому отдана жизнь.
Слова, сказанные автором об одном из товарищей по Пан-крацу, строгие и сильные, могут служить партийной характеристикой Фучика: «Это коммунист, который знает, что нет такого места, где бы он смел не быть членом партии, сложить руки и прекратить свою деятельность».
И еще строки о товарище по ЦК Гонзе Черном, строки о настоящем коммунисте: «Веселый, мужественный, он учил других видеть более отдаленные перспективы, зная, что у него только одна перспектива - смерть».
Как точно, как верно говорят они о жизни и смерти самого Фучика.
Фучик прямо называет причины катастрофы, постигшей Чехословакию,- это «губительная для народа политика чешской буржуазии». И он хорошо знает, что борьба далеко не завершена.
Боль за людей, которые гибнут из-за своего непонимания, излишней доверчивости, неумения извлечь опыт из политической борьбы, не оставляет героя.
Фучик не отделяет себя от народа: его страдания - частица всеобщих мук, его надежды озаряют будущее всего народа. В главе «Мое завещание» он оставляет после себя литературные произведения, которые просит привести в порядок, светлое чувство к старикам родителям, чей закат хотел бы он отогреть, и любовь к отечественной литературе.
А обращаясь к товарищам, которые переживут эту борьбу, вновь повторяет: «Жили мы для радости, за радость шли в бой, за нее умираем. Пусть поэтому печаль никогда не будет связана с нашим именем».
Величайший оптимизм, неизбывная вера в счастье, радостное восприятие жизни и в последние ее мгновения - все это рождает публицистическую страстность прямого обращения к людям. Человек, исполнивший свой долг, не нуждается в жалости: Я любил жизнь и вступил в бой за нее. Я любил вас, люди, и был счастлив, когда вы отвечали мне тем же, и страдал, когда вы меня не понимали. Кого я обидел,- простите, кого порадовал,- не забывайте. Пусть мое имя ни в ком не вызывает печали. Это мой завет вам, отец, мать и сестры, тебе, моя Густа, товарищи, всем, с кем мне было хорошо. Если слезы помогут вам, поплачьте. Но не жалейте. Я жил ради радостной жизни, умираю за нее, и было бы несправедливо поставить на моей могиле ангела грусти. Местами «Репортаж» поднимается до глубочайшего психологического исследования о человеке, самом сокровенном и решающем в нем. Разные типы проходили перед глазами Фучика: гордые и смиренные, слабые и могучие духом, решительные и осторожные. Но в час смертной муки, последнего боя «все второстепенное, наносное, все, что сглаживает, ослабляет, приукрашивает основные черты человека,-отпадало, уносилось предсмертным вихрем. Оставалась только самая суть, самое простое: верный остается верным, предатель предает, обыватель впадает в отчаяние, герой борется до конца. В каждом человеке есть сила и слабость, мужество и страх, твердость и колебание. Здесь оставалось только одно из двух. Или - или. Тот, кто пытался балансировать, выглядел так же противоестественно, как если бы вздумал с кастаньетами и в шляпе с пером плясать на похоронах».
В минуту тяжких испытаний человечество делится на две части: людей и марионеток из трухлявого дерева.
Первые - верны своему долгу человека и патриота, вторые - жалкие ничтожества, поправшие или предавшие все святыни. «Люди и марионетки» - так названы и две большие главы «Репортажа».
После окончания следствия, когда Фучику уже ясно, что он не успеет привести «Репортаж» в «надлежащий вид», он формулирует основную задачу своей книги: «Надо быть лаконичнее. Надо больше говорить о людях, чем о событиях. Люди - это самое важное».
В распоряжении Фучика очень мало материала о героях его рассказа: это слово, поступок, иногда просто взгляд или пожатие руки. По этому немногому характеры не домысливаются, а воссоздаются. В обычных условиях, конечно, вряд ли можно было бы говорить о типах, описания действительно остались бы хроникой событий, талантливым репортажем. Но в тюрьме, когда сердечные движения обнажены, а мотивы откровенно значимы, наблюдается ведь самое существенное, самое основное в людях. И Фучик умеет это основное увидеть и выразить. Мимолетные встречи в тюрьме с людьми, которые завтра или через неделю уйдут из жизни, замученные на допросах, расстрелянные, повешенные, погибшие под топором, встречи с людьми, которым хочется пожагь руку за предсмертные мужество и достоинство.
Имена, имена... Коммунисты и те, кого они вели за собой, оставили след в памяти живых, пройдя через книгу Фучика. И это не печальный мартиролог утрат, а список героев, завещавших живым свое мужество в борьбе за важную правду жизни.
Подлинная человечность, глубокое внимание к людям, понимание единственности каждого, уважение к личности пронизывают всю книгу.
И это понимание ценности индивидуальности есть не что иное, как оборотная сторона истинного коллективизма.
С высоким пафосом, страстной публицистической приподнятостью говорит Фучик о незаметных борцах, отдавших свою жизнь:
Придет день, когда настоящее станет прошедшим, когда будут говорить о великом времени и безымянных героях, творивших историю. Помните; не было безымянных героев. Были люди, у каждого свое имя, свой облик, свои чаяния и надежды, и муки самого незаметного из них были не меньше, чем муки того, чье имя войдет в историю. Пусть же павшие в бою будут близки вам, как друзья, как родина, как вы сами.
Мододой рабочий Карел Малец, «папаша» - шестидесятилетний учитель Иозеф Пешек, заключенные - «коридорные», незнакомые узники, которые улыбкой или сжатым кулаком приветствуют Фучика по дороге на допрос,- все это люди одной армии бойцов, которую не удалось ни сломить, ни деморализовать даже в застенке.
Единство, бодрость духа, уверенность в победе отличают этих людей: «...это смотр сил, которые сейчас проходят через раскаленное горнило, превращаясь не в пепел, а в сталь».
Герои естественны и понятны, они любят семью, тоскуют в разлуке, мечтают о солнечном восходе, испытывают голод, жажду, боль, плачут при расставании и поют от маленьких радостей и больших надежд.
Люди - это скромные супруги Елинеки, трамвайщик Иозеф и служанка Мария, настоящие коммунисты, выстоявшие под пытками гестапо. «Я делала, что велел мне мой рабочий долг, и умру, не изменив ему»,- говорит Мария.
Люди - это муж и жена Высушилы, подпольщики, у которых высшая форма взаимной привязанности выливается в верность долгу, ибо предательство могло бы спасти жизнь, но убило бы чувство, уничтожило радость быть вместе.
История Лиды Плахи, связной ЦК, показывает, как логика борьбы с фашизмом неизбежно приводит честного человека в ряды коммунистической партии.
Наконец - «Колин», Адольф Колинский, чех, выдавший себя за немца, чтобы быть в борьбе там, где всего труднее. Человек долга, друг во вражеском мундире.
И другой: чешский полицейский Ярослав Гора, человек чистой души, на редкость смелый и скромный, спасший несколько жизней.
Маленькая главка-поэма посвящена жене Густе - любимой, другу, товарищу по борьбе. Подпольная работа, основанная на общности идеалов, сблизила, слила воедино видение мира; страстно, поэтично выразил Фучик свою любовь, доверие, чувство огромного счастья: «И всегда одним биением бились наши сердца и одним дыханием дышали мы в часы радости и тревоги, волнения и печали».
Книга - гимн высокому чувству солидарности, единению борющихся, подлинному коллективизму, рожденному коммунистическим мироощущением. Сплоченность борцов сильнее тюремных одиночек.
Братство узников - без него никому не снести бы своего бремени: «Простое рукопожатие или тайком переданная папироса раздвигают прутья клетки, выводят человека из одиночества, которым его хотели сломить».
Комната для подследственных коммунистов № 400- «четырехсотка», полевой штаб, крепящий чувство коллективизма и веру в окончательную победу. «Это был окоп под красным знаменем, и здесь проявлялась солидарность всего народа, борющегося за свое освобождение».
«Репортаж» - это отчет о славно прожитой жизни, о счастье сознавать, что отдана жизнь не зря. Отсюда и основное настроение книги - оптимистическая вера в победу светлых сил, гордость борца за вечную жизнь, а не ужас последнего шага к могиле. Не стоическая готовность умереть, не покорное ожидание завтрашней - неизбежной гибели: борьба и надежда заполняют последние дни узников. Так по-человечески понятно их желание жить, радоваться солнцу, работе, любви. Не упование на провидение, слепую удачу, а надежда на крушение фашизма, которое вернет заключенным свободу, поддерживает их дух и волю к жизни.
Выиграть день, два, три дня жизни - значит сократить расстояние до победы. «Все мы здесь живем этим. Сегодня, месяц назад, год назад мы думали и думаем только о завтрашнем дне, в нем наша надежда. Твоя судьба решена, послезавтра ты будешь казнен... Но мало ли что может случиться завтра! Только бы дожить до завтра, завтра все может перемениться; все кругом неустойчиво и... и кто знает, что может случиться завтра».
Нужно хорошо понять, что здесь не страх смерти рождает беспочвенные чаяния, а глубокая убежденность в неизбежном крахе гитлеризма дает основание надеяться на свое спасение: действительно, нет исторической фатальности смерти, дело только во времени, вполне обозримых сроках!
«Ведь оптимизм должен питаться не ложью, а правдой, ясным предвидением несомненной победы».
И еще одно. Повесть о людях есть и рассказ «коммунистического журналиста» о «смотре боевых сил нового мира», ибо и там, в гестаповской тюрьме, люди не просто с достоинством ожидают гибели и встречают ее, но и борются, изматывая противника, ускоряя крушение фашизма, отдают жизнь, чтобы крепить связь между порабощенным Сегодня и свободным Завтра.
Тюрьма - страшное испытание, это жестокая и бездушная машина, муками, истязаниями превращающая здоровых, сильных, бодрых людей в полуживых калек.
Были и такие, кто заколебался, не выстоял - их узнавали быстро: обостренный смертью взгляд узника читает в сердцах глубже и вернее. Фучик рассказал людям о непростительном малодушии Яна Покорного, руководящего партийного работника, выдавшего на жестком допросе явку и провалившего своего товарища из ЦК. Горькими, суровыми словами клеймит автор предательство своего товарища, не вынесшего пыток и провалившего дело.
В чем причина, главная, решающая? Почему изменил, казалось бы, стойкий борец, не кланявшийся пулям и прошедший концлагерь? И Фучик называет тот жизненный принцип, на котором произрастает предательство: «Он был силен в толпе, среди единомышленников. С ними он был силен, так как думал о них. Изолированный, окруженный насевшими на него врагами, он растерял всю свою силу. Растерял потому, что начал думать только о себе». Трусость, рожденная индивидуализмом,- вот начало предательства.
«Марионетки» - те, кто защищает нацизм. Фучик проводит смотр «политической армии нацизма»: следователям, надзирателям, эсэсовцам.
Это существа разного уровня интеллекта, неодинаковых характеров, пристрастий и целей. Роднит же их шкурническое отношение к жизни: «О национал-социализме они говорят мало и знают о нем не больше. Они борются не за политическую идею, а за самих себя. И при этом каждый на свой лад».
Марионетки живут в атмосфере предательства, допросов, слежки, неуверенности и одиночества. Их немало, и это именно «типы», а не случайные люди, рассказ о них - в большой мере социальный портрет нацизма.
Здесь и рабочие, идейно порвавшие со своим классом, противопоставленные ему, как Коклар и «Мельник»; обманувшиеся сами и предавшие социализм, как Ресслер.
Это солдафон Витан - «Оно», сторожевой пес, ничтожество, физическое и нравственное, облеченное властью и губительно ею пользующееся, нелепый крикливый карлик, «смесь убожества, тупости, муштры и жестокости».
Нацизм защищают двоедушие и бесчувственная жестокость смотрителя тюрьмы, бессмысленный идиотизм невзрачной душонки надзирателя Сметонца.
Врага надо знать, чтобы победить, необходимо понять, кто на той стороне. И Фучик не жалеет красок, чтобы оставить живым наблюдения, которые помогут им добраться до сути фашизма, чтобы полнее и скорее его победить.
Массовые расстрелы арестованных по пустячному поводу, уничтожение людей, ни в чем не виноватых или схваченных просто по ошибке,- так утверждают в Праге «новый порядок»: «Стоит ли тратить время и выяснять личность человека, которого убивают?! К чему это, если задача состоит в том, чтобы уничтожить целый народ?!»
Среди «защитников» гитлеровской империи есть и такие, которые не хотят иметь с нацизмом ничего общего, стараются облегчить существование заключенных, но пока еще далеки от идейной борьбы против гитлеризма.
Это еще не люди, но уже движение к ним от бездушия марионеток. И автор предостерегает человечество от кроличьей бездумности, социальной слепоты, которая разъединяет людей, запутывает в отношениях с друзьями и недругами. Нет и не может быть срединной, «ничейной» позиции в борьбе миров, в столкновении коммунистических идей с фашизмом.
Любое ослабление бдительности в борьбе, всякое кокетство с чуждой идеологией противоестественно и прямой путь к предательству.
И когда Фучик предупреждает людей: «Будьте бдительны!», он прежде всего имеет в виду стойкость классовых, идеологических позиций всех борцов за дело коммунизма. Бдительность для нас - это партийность, бескомпромиссность коммунистических убеждений.
В этом смысле книга Фучика необычайно современна и даже злободневна. Книга написана с такой глубиной, интересом к миру, спокойным достоинством, с таким величием духа, живостью, юмором, что в пору переспросить себя: неужели это строки приговоренного- смертника, прошедшего нечеловеческие муки и стоящего на последней грани своих дней?
Неуемная жажда жизни выливается в берущую за душу образность: «Ночью меня повезут в «империю» судить и... и так далее. От ломтя моей жизни голодное время откусывает последние кусочки... Едва ли у меня еще будет возможность писать».
И последние часы он посвящает «странице истории» - рассказу о том, как боролся подпольный состав ЦК компартии Чехословакии, возрождаясь к новым битвам после провалов и поражений, применяясь к новым условиям и используя новые методы борьбы.
Правила конспирации, технология подпольной работы, сложные условия работы чешских антифашистов в период оккупации хотя и воссоздаются автором попутно, в потоке воспоминаний, тем не менее составляют интересную и значительную часть книги, передают общую атмосферу битвы, в которой истинные факты истории становятся в то же время типическими чертами времени. Это политическое завещание (о его личном мы уже говорили) Фучика: история вчерашней битвы должна помочь сражающимся сегодня.
В рассказе Фучика о себе - факты, никакой приподнятости. Стойкость, мужество, самопожертвование - все это качества, как бы сами собой разумеющиеся для коммуниста-подпольщика.
Ни малейшего намека на рисовку, но и никакого пренебрежения к трудностям и опасностям борьбы, к злобной силе врага. Не лубочная картинка, а зрелище кровопролитного, смертного столкновения двух идей, двух миров - вот основной лейтмотив книги о жизни, которая сильнее смерти.
Значение «Репортажа» как исторического документа особенно велико еще и потому, что о некоторых событиях в жизни партии этого времени мог рассказать только Фучик, т. к. к 1943 году он оставался их последним живым свидетелем.
Однако «Репортаж» - произведение не только исторически-документальное, но и художественное, притом в высшей степени своеобразное, новаторское как по форме, так и по содержанию. По своему характеру «Репортаж» близок к жанру мемуарной литературы (дневник, воспоминания), но целиком не укладывается в его рамки. Традиционный жанр интимного дневника обогащен здесь богатым опытом публицистики. Лирическое повествование о себе, о личном, интимном органически вобрало в себя черты публицистических жанров: насыщенность злободневным политическим материалом, зарисовки конкретных исторических событий и их участников, остроту в постановке политических вопросов, обнаженную тенденциозность. Иначе не могло быть, ибо автором «Репортажа с петлей на шее» является коммунист, для которого общественное неотделимо от личного, а политика глубоко вошла в его интимный мир.
«Репортаж с петлей на шее» - одно из самых сильных произведений антифашистской литературы эпохи второй мировой бойны. Вслед за немецким писателем Вилли Бределем, создавшем в своем романе «Испытание» разоблачающее повествование о Фюльсбютельском концентрационном лагере, Фучик раскрывает самую чудовищную сторону нацистского режима.
Прошли годы. Много книг написано о Юлиусе Фучике. Много человечных, глубоких и искренних слов сказано о нем. Остается нетленным чувство, которое рождает его судьба, к которому взывает его жизнь.
Поэт, публицист, толкователь жизни в ее коммунистическом понимании всегда с нами. В наших рядах он строит, творит, борется. И сейчас как никогда его призыв к единению всех прогрессивных сил планеты остается значимым, актуальным, противостоящим всему, что может толкнуть мир на край гибельной пропасти.
Тема Советского Союза - надежды порабощенной Европы - проходит через весь «Репортаж»; братский народ страны социализма, праздничная Красная площадь, воспоминания о ярчайших днях, проведенных на родине Ленина,- обо всем этом Фучик пишет как о самом отрадном и значительном в жизни целого мира и своей собственной.
«Люди, я любил вас! Будьте бдительны!» - этими словами обращения-призыва завершается замечательная книга, памятник истинного мужества коммуниста, его гуманизма и непоколебимой веры в решающую, окончательную победу демократии над фашизмом, добра над злом, счастья над вековыми страданиями человечества.

Популярные статьи сайта из раздела «Сны и магия»

.

РЕПОРТАЖ С ПЕТЛЕЙ НА ШЕЕ

ДА,Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ БЫЛИ ЗАБЫТЫ

ТОВАРИЩИ, КОТОРЫЕ ПОГИБЛИ,

ЧЕСТНО И МУЖЕСТВЕННО СРАЖАЯСЬ НА ВОЛЕ

ИЛИ В ТЮРЬМЕ. И НЕ ХОЧУ ТАКЖЕ,

ЧТОБЫ ПОЗАБЫЛИ ТЕХ ИЗ ОСТАВШИХСЯ В ЖИВЫХ,

КТО СТОЛЬ ЖЕ ЧЕСТНО И МУЖЕСТВЕННО

ПОМОГАЛ НАМ В САМЫЕ ТЯЖЕЛЫЕ ЧАСЫ.

ГЛАВА I. ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА

Я тороплюсь, насколько это возможно для почтенного, прихрамывающего господина, которого я изображаю, – тороплюсь, чтобы поспеть к Елинекам до того, как запрут подъезд на ночь. Там ждет меня мой «адъютант» Мирек. Я знаю, что на этот раз он не сообщит мне ничего важного, мне тоже нечего ему сказать, но не прийти на условленное свидание – значит вызвать переполох, а главное, мне не хочется доставлять напрасное беспокойство двум добрым душам, хозяевам квартиры.

Мне радушно предлагают чашку чаю. Мирек давно пришел, а с ним и супруги Фрид. Опять неосторожность.

– Товарищи, рад вас видеть, но не так, не всех сразу. Это прямая дорога в тюрьму и на смерть. Или соблюдайте правила конспирации, или бросайте работу, иначе вы подвергаете опасности себя и других. Поняли?

– Поняли.

– Что вы мне принесли?

– Майский номер «Руде право».

– Отлично. У тебя что, Мирек?

– Да ничего нового. Работа идет хорошо…

– Ладно. Всё. Увидимся после Первого мая. Я дам знать. И до свиданья!

– Еще чашечку чаю?

– Нет, нет, пани Елинкова, нас здесь слишком много.

– Ну одну чашечку, прошу вас!

Из чашки с горячим чаем поднимается пар Кто-то звонит.

Сейчас, ночью? Кто бы это мог быть? Гости не из терпеливых. Колотят в дверь:

– Откройте! Полиция!

– К окнам, скорее! Спасайтесь! У меня револьвер, я прикрою ваше бегство.

Поздно! Подокнами гестаповцы, они целятся из револьверов в комнаты. Через сорванную с петель входную дверь гестаповцы врываются в кухню, потом в комнату. Один, два, три… девять человек. Они не видят меня, я стою в углу за распахнутой дверью, у них за спиной. Могу отсюда стрелять беспрепятственно. Но девять револьверов наведено на двух женщин и трех безоружных мужчин. Если я выстрелю, погибнут прежде всего они. Если застрелиться самому, они все равно станут жертвой поднявшейся стрельбы. Если я не буду стрелять, они посидят полгода или год до восстания, которое их освободит. Только Миреку и мне не спастись, нас будут мучить… От меня ничего не добьются, а от Мирека? Человек, который сражался в Испании, два года пробыл в концентрационном лагере во Франции и во время войны нелегально пробрался оттуда в Прагу, – нет, такой не подведет. У меня две секунды на размышление. Или, может быть, три?

Мой выстрел ничем не поможет, я лишь избавлюсь от пыток, но зато напрасно пожертвую жизнью четырех товарищей. Так? Да. Решено.

Я выхожу из укрытия.

– А-а, еще один!

Удар по лицу. Таким ударом можно уложить на месте.

Второй удар. Третий.

Так я себе это и представлял.

Образцово прибранная квартира превращается в груду перевернутой мебели и осколков. Снова бьют кулаками.

Вталкивают в машину. На меня все время направлены револьверы. Дорогой начинается допрос:

– Ты кто такой?

– Учитель Горак.

Я пожимаю плечами. Сиди смирно или застрелю!

– Стреляйте!

Вместо выстрела – удар кулаком.

Проезжаем мимо трамвая. Мне кажется, что вагон разукрашен белыми гирляндами. Свадебный трамвай сейчас, ночью? Должно быть, у меня начинается бред.

Дворец Печека. Я думал, что живым туда никогда не войду. А тут почти бегом на четвертый этаж. Ага, знаменитый отдел II-А-1 по борьбе с коммунизмом. Пожалуй, это даже любопытно.

Долговязый, тощий гестаповец, руководящий налетом, прячет револьвер в карман и ведет меня в свой кабинет. Угощает сигаретой.

– Ты кто?

– Учитель Горак.

Часы на его руке показывают одиннадцать.

– Обыскать!

Начинается обыск. С меня срывают одежду.

– У него есть удостоверение личности.

– На чье имя?

– Учителя Горака.

– Проверить! Телефонный звонок.

– Ну конечно, не прописан! Удостоверение фальшивое. Кто тебе выдал его?

– Полицейское управление.

Удар палкой. Другой. Третий… Вести счет? Едва ли тебе, дружище, когда-нибудь понадобится эта статистика.

Фамилия? Говори! Адрес? Говори. С кем встречался? Говори! Явки? Говори! Говори! Говори! Сотрем в порошок!

Сколько примерно ударов может выдержать здоровый человек?

По радио сигнал полуночи. Кафе закрываются, последние посетители расходятся по домам, влюбленные медлят у ворот и никак не могут расстаться. Долговязый, тощий гестаповец, весело улыбаясь, входит в помещение.

– Все в порядке… господин редактор!

Кто им сказал? Елинеки? Фриды? Но ведь они даже не знают моей фамилии.

– Видишь, нам все известно. Говори! Будь благоразумен.

Оригинальный словарь. Быть благоразумным – значит предать.

Я неблагоразумен.

– Связать его! И покажите ему!

Час. Тащатся последние трамваи, улицы опустели, радио желает спокойной ночи своим самым усердным слушателям.

– Кто еще, кроме тебя, в Центральном Комитете? Где ваши радиопередатчики? Типографии? Говори! Говори!

В ступнях боль еще не притупилась. Это я чувствую.

Пять, шесть, семь… Кажется, что палка проникает до самого мозга.

Два часа. Прага спит, разве только где-нибудь во сне заплачет ребенок и муж приласкает жену. – Говори! Говори!

Три часа. С окраин в город пробирается утро. Зеленщики тянутся на рынки, дворники выходят подметать улицы. Видно, мне суждено прожить еще один день.

Приводят мою жену.

– Вы его знаете?

Глотаю кровь, чтобы она не видела… Собственно, это бесполезно, потому что кровь всюду, течет по лицу, каплет даже с кончиков пальцев.

– Вы его знаете?

– Нет, не знаю!

Сказала и даже взглядом не выдала ужаса. Милая! Сдержала слово – ни при каких обстоятельствах не узнавать меня, хотя теперь уже в этом мало смысла. Кто же все-таки выдал меня?

Ее увели. Я простился с ней самым веселым взглядом, на какой только был способен. Вероятно, он был вовсе не весел. Не знаю.

Четыре часа. Светает? Или еще нет? Затемненные окна не дают ответа. А смерть все еще не приходит. Ускорить ее? Но как?

Я кого-то ударил и свалился на пол. На меня набрасываются. Пинают ногами. Топчут мое тело. Да, так теперь все кончится быстро. Черный гестаповец хватает меня за бороду и самодовольно усмехается, показывая клок вырванных волос. Это действительно смешно. И боли я уже не чувствую никакой.

Пять часов, шесть, семь, десять, полдень. Рабочие идут на работу и с работы, дети идут в школу и из школы, в магазинах торгуют, дома готовят обед, вероятно, мама сейчас вспомнила обо мне, товарищи, наверно, уже знают о моем аресте и принимают меры предосторожности… на случай, если я заговорю… Нет, не бойтесь, не выдам, поверьте! И конец ведь уже близок. Всё как во сне, в тяжелом, лихорадочном сне. Сыплются удары, потом на меня льется вода, потом снова удары, и снова: «Говори, говори, говори!» А я все еще никак не могу умереть. Отец, мать, зачем вы родили меня таким сильным?

День кончается. Пять часов. Все уже устали. Бьют теперь изредка, с длинными паузами, больше по инерции.

И вдруг издалека, из какой-то бесконечной дали, звучит тихий, ласкающий голос:

– Ег hat schon genug!

И вот я сижу. Мне кажется, что стол передо мной раскачивается, кто-то дает мне пить, кто-то предлагает сигарету, которую я не в силах удержать, кто-то пробует натянуть мне на ноги башмаки и говорит, что они не налезают, потом меня наполовину ведут, наполовину несут по лестнице вниз, к автомобилю. Мы едем, кто-то опять наводит на меня револьвер, мне смешно, мы опять проезжаем мимо трамвая, мимо свадебного трамвая, увитого гирляндами белых цветов, но, вероятно, все это только сон, только лихорадочный бред, агония или, может быть, сама смерть. Ведь умирать все-таки тяжело, а я уже не чувствую никакой тяжести, вообще ничего; такая легкость, как у одуванчика, еще один вздох – и конец.

Конец? Нет, еще не конец, все еще нет. Я снова стою, да, да, стою один, без посторонней помощи, и прямо передо мной грязная желтая стена, обрызганная – чем? – кажется, кровью… Да, это кровь. Я поднимаю руку, пробую размазать кровь пальцем… получается… ну да, кровь, свежая, моя.

Кто-то бьет меня сзади по голове и приказывает поднять руки и приседать; на третьем приседании я падаю…

Так называется самое известное произведение Юлиуса Фучика, чешского журналиста, коммуниста, героя движения Сопротивления, имя которого носит одна из казанских улиц.

В 2013 году исполняется 110 лет со дня его рождения и 70 лет со дня смерти.

Об одном прошу тех, кто переживет это время: не забудьте!

Не забудьте ни добрых, ни злых.

Терпеливо собирайте свидетельства о тех, кто пал за себя и за вас.

Юлиус Фучик

Для многих имя Юлиуса Фучика стало символом беззаветного служения родине и человечеству, символом оптимизма, силы и мужества.

Юлиус Фучик родился в Праге, в семье рабочего-токаря. Рано обнаружились его литературные способности. Еще будучи студентом училища, он выпускал рукописные журналы, а в пятнадцать лет начал свой трудовой путь в периодической печати.

Поступив на философский факультет Пражского университета, Фучик активно участвовал в общественной и политической жизни. В 1921 году вступил в ряды Коммунистической партии Чехословакии.

С этого момента и до конца жизни деятельность его неразрывно была связана с коммунистическим движением. В 20-е годы Фучик он редактировал журналы «Авангард» и «Творба», сотрудничал в центральном органе КПЧ – «Руде право». В журналах и газетах печатались его многочисленные очерки и статьи на политические и литературные темы.

В 1930 году Фучик во главе рабочей делегации был направлен в Советский Союз. Из-за отказа чехословацкого правительства выдать визу на выезд делегатам пришлось пересекать границу нелегально.

Находясь в Советском Союзе, Фучик побывал в Средней Азии, Ленинграде, Москве и многих других местах. По возвращении в Чехословакию написал книгу «В стране, где завтра означает уже вчерашний день» (1932), в которой с восторгом рассказывал о том, что увидел в СССР.

В 1934-1936 годах Фучик снова побывал в Советском Союзе как корреспондент «Руде право». Репортажи и очерки Фучика об СССР можно выделить в особую группу. Фучика поразил трудовой подъем, энтузиазм народных масс. Фучик писал о том, что идеи Ленина получили огромное распространение во всем мире, отмечал мудрую политику Сталина, а голод, насильственную коллективизацию и репрессии будто даже не заметил.

После оккупации Чехословакии немецко-фашистскими войсками, когда компартия ушла в подполье, Фучик перешел на нелегальное положение. В 1941 году он был избран в состав Центрального Комитета. В течение двух лет успешно руководил подпольной коммунистической печатью: издавал журналы, редактировал газеты, писал статьи.

Литературное наследие Фучика очень разнообразно. Литературно-критические статьи Фучика имели большое значение для развития чешской литературы. Связывая прошлое с настоящим, они звали к борьбе с реакцией, прокладывали пути для прогрессивных писателей.

Наряду с литературными статьями большой интерес представляют статьи и очерки Фучика на политические темы. Они посвящены стачкам и забастовкам чехословацких трудящихся, разоблачению произвола властей и защищающих его буржуазных журналистов. Он остро критиковал социал-демократов.

Многие статьи Фучика были направлены против фашизма. В «Открытом письме министру Геббельсу», распространенном как подпольная листовка, Фучик от лица всей чешской интеллигенции обращал к Геббельсу такие слова:

«Мы, чешские музыканты, артисты, писатели, инженеры, мы, кому насильно закрыла рот ваша цензура, мы, чьи руки связаны вашим террором, мы, чьи товарищи испытывают нечеловеческие страдания в ваших тюрьмах и концентрационных лагерях. Мы, чешская интеллигенция, отвечаем вам, министр Геббельс! Никогда – слышите вы? – никогда мы не изменим революционной борьбе чешского народа, никогда не пойдем к вам на службу, никогда не будем служить силам мрака и порабощения!»

Особым оптимизмом проникнута статья Фучика «Под знаменем коммунизма», которая вышла в январе 1942 года:

«Ныне, в дни беспощадной борьбы, когда полыхают огни войны, мы не менее ясно видим перспективу подлинного спокойствия и настоящего, прочного мира, ясно предвидим расцвет и счастье свободных народов Европы и всего земного шара, видим нарождающийся новый мир».

С гордостью он отмечал, что в это тяжелое для всех время из всех партий Чехословацкой республики только одна-единственная Коммунистическая партия сражается с фашизмом.

В апреле 1942 года, когда нацисты начали кроваво мстить чешским патриотам за покушение на фашистского правителя протектората Чехии и Моравии Рейнхарда Гейндриха, Фучик был арестован и заключен в пражскую тюрьму Панкрац. Поначалу он отказывался давать какие-либо показания. Однако когда реальная угроза ареста нависла над тремя известнейшими чешскими поэтами – Ярославом Сейфертом, Витезславом Незвалом и С.К. Неуманном, Фучик сделал самый рискованный шаг в своей жизни – рассказал гестаповским следователям мифическую версию своей нелегальной деятельности, чтобы отвести угрозу от своих друзей.

Больше тринадцати месяцев пробыл чешский писатель и журналист в гестаповских застенках в ожидании смертного приговора. Гитлеровские палачи подвергали его мучительным пыткам.

Однако даже, находясь в таком заточении, Фучик не терял присутствия духа. В фашистской тюрьме он написал свое наиболее значительное произведение – «Репортаж с петлей на шее». Помощь в написании книги журналисту оказал тюремный надзиратель, чех по национальности – Адольф Колинский. Он «добровольно» завербовался в СС, чтобы помогать своим соотечественникам. Фучику, которого знал по публикациям в газете «Руде право», он предложил написать «что-то для будущего». Но Фучик не сразу ему доверился, считая, что человек в униформе – провокатор. Прошло полгода, прежде чем журналист ему поверил.

Каждый день Колинский приносил Фучику бумагу и карандаш, а исписанные листки тайком выносил из тюрьмы. Последняя страница была дописана заключенным 9 июня 1943 года, за день до отправки его в Берлин.

Жена писателя, Густа Фучикова, находившаяся в заключении в концентрационном лагере, после освобождения встретилась с Колинским. Ей удалось собрать тюремные записки мужа, спрятанные у разных людей. Их она и издала отдельной книгой в 1946 году.

«Репортаж с петлей на шее» знакомит читателей с антифашистской борьбой в оккупированной Чехословакии. Рассказывая о себе, о своем аресте, писатель одновременно ведет повествование о тех людях, которые находились рядом с ним.

Фучик воспел необыкновенную силу воли подпольщиков, их исключительное мужество, веру в правоту своего дела. Раскрывая тему жизни в тюрьме, писатель создал много ярких образов. Это были и заключенные, и надзиратели.

Яркий образ «папаши» – шестидесятилетнего учителя Иозефа Пешека. «Ночами он бодрствовал надо мной и белыми холодными компрессами отгонял подходившую смерть, – пишет Фучик. – Он самоотверженно удалял гной из моих ран и ни разу не подал вида, что слышит гнилостный запах, исходивший из тюфяка. Он стирал и чинил жалкие лохмотья рубашки, которая стала жертвой первого допроса, а когда она окончательно развалилась, натянул на меня свою.

Рискуя получить взыскание, он принес мне маргаритку и стебелек травы, сорвав их во дворе во время получасовой утренней прогулки. Когда меня уводили на новые допросы, он провожал меня ласковым взглядом, а когда я возвращался, прикладывал новые компрессы к моим новым ранам. Он ждал моего возвращения с ночных допросов и не ложился спать, пока не укладывал меня, заботливо укрыв одеялом».

Несмотря на то, что люди находятся в тюрьме и ждут смерти, их сердца проникнуты духом борьбы, уверенностью в грядущей победе. Так, заключенные отметили день 1 Мая своеобразной маевкой: они имитировали удары молотом и серпом: «Чуточку воображения – и товарищи поймут: серп и молот».

Временами Фучик делает отступления, возвращаясь к прошлому, пытается объяснить причины своего ареста и ареста других. Отдельные главы его книги являются художественными рассказами о соратниках. Необыкновенным лиризмом, огромной нежностью проникнуты высказывания писателя о жене Густе, боевом друге его суровой жизни.

Не все находили мужество быть до конца верными своему долгу. Тяжелые испытания фашистской тюрьмы оказывались не под силу слабовольным людям. Этих испытаний не выдерживает связной Фучика – Мирек. Он выдал явки, имена товарищей, расшифровал захваченные бумаги.

Но таких предателей, как Мирек, было ничтожно малое количество.

В «Репортаже…» создана целая галерея тюремных надзирателей. Писатель воссоздает отталкивающие образы гестаповцев Зандера, Фридриха, Иозефа Бема. В то время как в камерах заключенные были связаны между собой чувством дружбы, взаимопомощи, надзиратели жили в атмосфере предательства, слежки, доносов.

Среди них тоже встречались разные люди. Вот надзиратель по кличке «Самаритянин», заменявший тюремного фельдшера. Это отъявленный нацист, выбивающий зубы заключенным и заставляющий их глотать полную ложку соли или песка как универсальное средство от всех болезней.

Но и среди надзирателей встречались люди, взявшееся за эту работу, чтобы помочь заключенным. Таков полицейский Ярослав Гора, человек прекрасной, чистой души, Адольф Колинекий, чех, который выдал себя за немца, чтобы попасть в надзиратели.

Последние страницы репортажа посвящены работе подпольного ЦК Коммунистической партии Чехословакии, членом которого был Фучик. Рассказывая о партийной работе в условиях фашистского террора, автор подчеркивал несокрушимость партии. Падал боец, но на его место становились двое, трое…

Отличительными чертами «Репортажа с петлей на шее» является необыкновенная искренность и лиризм, пронизывающий все произведение. Очень просто, без всякой рисовки ведет Фучик свой рассказ. В нем звучит неистребимая любовь к жизни, к людям.

Всегда, в любых условиях, в жизни и на пороге смерти, Фучика не покидало чувство уверенности в правоте своего дела, в неминуемом поражении фашизма, в грядущей победе коммунизма. Все это делало «Репортаж с петлей на шее» подлинно героическим произведением.

Ситуация, в которой вел свои записи Фучик, была пограничной между жизнью и смертью, с туго затянутой петлей на шее. Но вот что удивительно: даже в столь безвыходном положении он сохранял не только стойкость духа под пытками, но и невероятно зоркий и цепкий взгляд профессионала. Он мог бы пафосно обличать фашизм и собственных палачей, но предпочел иронию, которая в его ситуации обрела убийственный характер.

Но не все воспринимали Юлиуса Фучика как героя. В период после проведения «бархатной» революции, когда чехи избавлялись от коммунистических идолов, был пущен слух о сотрудничестве Фучика с гестапо. Засомневались и в достоверности тайных записок из Панкрацкой тюрьмы.

Вернуть доброе имя национальному герою помогла группа независимых историков, которая доказала непричастность чешского журналиста к фашистам и, проведя криминалистическую экспертизу, развенчала слух о неподлинном авторстве «Репортажа с петлей на шее».

8 сентября 1943 года по приговору берлинского суда Юлиус Фучик был казнен. Благодарное человечество почтило память мужественного человека, зафиксировав эту дату в календаре как Международный день солидарности журналистов. Фучик умер, как и жил – настоящим большим человеком, коммунистом.

Источники информации:

В.Н. Богословский, Н.И. Кравцов, А.И. Лозовский «Литература Чехословакии, Болгарии и Польши: 1927-1945» (1984)

«Высокая игра» Юлиуса Фучика». РИА-Новости

Сергей Ильченко. «Уроки профессионального мужества». «Невское время».

Аделя БАТМАНОВА

Производственная практика в редакции 2013 года

/jdoc:include type="modules" name="position-6" />