Философия в будуаре, или безнравственные наставники. Маркиз де садфилософия в будуаре, или безнравственные наставники

Де Сад Маркиз

Философия в будуаре

Маркиз де Сад

Философия в будуаре

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

Первое издание "Философии в будуаре" вышло в 1795 году в двух томах малого формата. Оно было выпущено в свет анонимно, но сообщалось, что это "Посмертное произведение автора "Жюстины". Местом издания назван Lon-dres, aux dОpens de la Compagnie. Кроме того, книга имела аллегорический фронтиспис и четыре эротические гравюры, которые воспроизводятся в настоящем издании.

Роману был предпослан эпиграф: "Матери накажут своим дочерям читать эту книгу".

Во втором издании, вышедшем в 1805 году, появился подзаголовок "...или безнравственные учителя". Любопытно также, что эпиграф был изменён на:

В Философию в будуаре де Сад включил эссе "Французы, ещё одно усилие, если вы желаете стать республиканцами", которое читает вслух один из героев. Это эссе заметно приостанавливает течение событий в романе, но в нём с особенной силой высказываются радикальные убеждения де Сада. Примечательно, что во время Французской революции 1848 года это эссе широко распространялось отдельной брошюрой и пользовалось большим влиянием как патриотическое и революционное произведение.

Перевод осуществлён по английскому изданию: The Marquis de Sade. The complete Justine, Philosophy in the Bedroom and other writings, Grove Press, Inc., New York, 1966 и по французскому изданию: Marquis de Sade. La Philosophie dans le boudoir, UGE, Paris, 1976.

В 1991 году Иван Карабутенко, роман которого "Я-Он и Она" вышел в издательстве М.I.Р., предложил мне опубликовать его перевод "Философии в будуаре" Маркиза де Сада. Я с радостью согласился. Однако, когда я стал читать присланный из Москвы перевод, у меня возникли серьёзные возражения относительно его лексики, стиля и произвольных сокращений текста. В связи с этим, я вынужден был заново перевести большую часть романа с издания "Философии в будуаре" на английском языке французского языка я, увы, не знаю.

В 1992 году в издательстве М.I.Р. вышел роман, где переводчиками были указаны я и Карабутенко. Позже, в том же году в Москве вышел перевод Карабутенко, который я ранее отверг.

Подготавливая новое издание "Философии в будуаре", я заменил все куски из перевода Карабутенко, которые были использованы в перевом издании как приемлемые. Я заново перевёл их, используя английское издание романа и перевод Карабутенко как подстрочник.

Приношу глубокую благодарность Ивану Карабутенко и всем, кто помогал мне в подготовке этого издания.

Михаил Армалинский, Миннеаполис, 1993

Маркиз де Сад

Философия в будуаре

Полный русский перевод Михаила Армалинского

РАЗВРАТНИКАМ

Сластолюбцы всех возрастов и любого пола, вам одним предлагаю я этот труд:

проникнитесь принципами, в нём изложенными, ибо они поощряют ваши страсти, коими вас пытаются устрашить холодные и плоские моралисты, тогда как страсти эти - лишь орудия Природы, с помощью которых она направляет человека по нужному ей пути. Внимайте только этим восторженным порывам, ибо только они принесут вам счастье.

Похотливые женщины, пусть послужит вам образцом для подражания сладострастница Сент-Анж пренебрегайте всем, что противоречит божественным законам наслаждения, которым она подчинялась всю свою жизнь.

Юные девушки, так долго сдерживаемые причудливой нелепостью добродетели и опасными оковами мерзкой религии, подражайте пламенной Эжени:

разрушайте, отвергайте с презрением, как она, все смехотворные наставления слабоумных родителей.

И вы, любезные распутники, вы, кто с молодости не ставит пределов своим желаниям и повинуется только своим капризам, изучайте циничного Дольмансе.

Поступайте, как он, и следуйте ему до конца, если вы тоже хотите дойти до благоуханных садов, уготованных вам распутством обучаясь в академии Дольмансе, проникнитесь убеждением, что только высвобождая и изощряя свои вкусы и прихоти, жертвуя всем во имя наслаждения, несчастное существо, именуемое человеком и брошенное в этот печальный мир вопреки своей воле, сумеет посеять несколько роз на тернистой тропе жизни.

ДИАЛОГ ПЕРВЫЙ

ГОСПОЖА де СЕНТ-АНЖ, Шевалье де МИРВЕЛЬ

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Добрый день, мой друг. А где же господин Дольмансе?

ШЕВАЛЬЕ. - Он прибудет ровно в четыре. Мы не обедаем раньше семи, так что для болтовни, как видишь, уйма времени.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Знаешь, мой дорогой братец, я слегка раскаиваюсь и в своём любопытстве, и во всех непристойных планах на сегодня. Ты слишком потворствуешь мне, дружок. Мне надо бы стать благоразумнее, но моя проклятая голова лишь полнится развратными мыслями. Пора бы успокоиться и остепениться в мои двадцать шесть лет, а я всё ещё распутнейшая из женщин...

Ты не можешь себе представить, мой друг, что творится в моём воображении и что бы мне хотелось проделать. Я предполагала, что, довольствуясь женщинами, я поступаю мудро что, сосредоточиваясь на представительницах моего пола, перестану стремиться к вашему. Бесполезно! Моё воображение только подстегнуло желания, которых я хотела себя лишить. И тогда я поняла: если люди созданы для разврата, как я, то бесполезно налагать на себя ограничения, потому что бешеные желания мгновенно сметут их на своём пути. Словом, милый мой, я подобна амфибии. Я люблю всё и всех. Что бы то ни было - оно меня занимает мне бы хотелось перемешать все варианты. А признайся, шевалье, ведь это весьма экстравагантно с моей стороны - захотеть познакомиться с этим странным Дольмансе, который, по твоим словам, в жизни не брал женщин так, как предписывает общепринятый закон. Этот Дольмансе, содомит по принципиальным соображениям, не просто обожает представителей своего пола, но и никогда не снисходит до нашего, кроме случая, когда мы предоставляем в его распоряжение те прелести, которые он привык использовать, общаясь с мужчинами. Ну, скажи, шевалье, разве не причудлива моя фантазия! Я хочу быть Ганимедом этого нового Юпитера, хочу наслаждаться его вкусами, его развратом, хочу быть жертвой его извращений. Знаешь, дорогой, я позволяла тебе это до сих пор только по доброте душевной, а мои слуги соглашались развратничать со мной таким способом только за деньги. Но сегодня не желание угодить и не прихоть движут мною, а исключительно мои собственные наклонности. Я предчувствую, что между моими прежними экспериментами с этой любопытной манией и теми любезностями, которыми меня собираются одарить, существует невообразимая разница, и я хочу её познать. Умоляю, опиши мне своего друга, чтобы я могла себе составить представление о нём прежде, чем он приедет, ты ведь знаешь, что моё знакомство с ним ограничивается недавней краткой встречей в чужом доме.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад

Философия в будуаре (Безнравственные наставники)

Развратникам

Сластолюбцы всех поколений, лишь вам я адресую настоящее произведение: пусть вас питают его принципы, они благоприятствуют страстям, а страсти эти, которыми пугают вас холодные пошлые моралисты, – всего только средства, употребляемые природою, чтобы внушить человеку её намерения по отношению к нему; не слушайте ничего, кроме этих сладостных страстей; их сущность одна должна привести вас к счастью.

Развращенные женщины, пусть сладострасная Сент-Анж станет вам примером; презирайте, подобно ей, все, что противно божественным законам наслаждения, облекавшим всю её жизнь.

Юные девицы, слишком долго сдерживаемые абсурдными и опасными путами сверхъестественной добродетели и отвратительной религии, последуйте примеру пылкой Евгении; разрушьте, поприте ногами с тою же быстротой, что и она, все смехотворные заветы, навязанные тупоумными родителями.

А вы, любезные распутники, вы, что с самой юности не слушались иных шпор, кроме своих желаний и иных законов, кроме своих капризов, пусть служит вам образцом циничный Далмансе; идите дальше, как и он, если как и он хотите пройти все устланные цветами пути, уготованные вам развратом; под его наставничеством уверьтесь, что лишь расширяя сферу своих вкусов и фантазий, лишь жертвуя всем во имя сладострастья, несчастное существо, известное под именем человек, против его воли брошенное в эту унылую вселенную, может суметь взрастить несколько роз на шипах жизни.

Всякая мать предпишет сие чтение своей дочери.

Диалог первый

Госпожа де Сент-Анж, Шевалье де Мирвель М. де С.-А. – Здравсвуй, братец. Ну так что ж, господин Долмансе?

Шевалье – Он придет ровно в четыре часа, обед только в семь, как видишь, нам хватит времени поболтать.

М. де С.-А. – Знаешь ли, братец, что я немного раскаиваюсь и в своём любопытстве, и во всех непристойных наших планах на сегодня? Ты, друг мой, поистине слишком снисходителен, тем более должна бы я быть благоразумной, тем более моя проклятая голова кружится и становится легкомысленной: ты все мне прощаешь, а это меня портит… В мои двадцать шесть лет я должна бы уже стать набожной, а я до сих пор самая распутная из женщин… Никто и представить не может, чем я занимаюсь, друг мой, и желаю исполнить. Я воображаю, что общаясь лишь с женщинами, стану благоразумной; … что сосредоточившись в рамках моего пола, желания мои перестанут стремиться к вашему; пустые надежды, друг мой; наслажденья, коих я желала лишиться, ещё пламеннее загорались в моей душе, и я поняла, что если рождена для распутства, то бесполезно и думать сдержать себя: безумные желания вмиг разбивают любые оковы. Наконец, дорогой мой, я всеядное животное; я все люблю, все меня развлекает, я хочу объединить все жанры; однако, признай же, братец, не чистая же экстравагантность с моей стороны – желать узнать этого необыкновенного Долманса, который, ты говорил, за всю свою жизнь не мог видеть женщины, как предписывают обычаи, и, содомит из принципа, не только поклоняется как идолу своему полу, но и нашему уступает лишь при специальном условии, что получит лишь милые его сердцу возможности, коим привык пользоваться с мужчинами? Видишь ли, братец, какова моя странная фантазия: я хочу стать Ганимедом этого нового Юпитера, хочу наслаждаться его вкусами, его развращенностью, хочу стать жертвою его развращенности: до настоящего момента, дорогой мой, ты знаешь, я предавалась так тебе одному из любезности, да ещё некоторым из моих людей, что, получая плату за это, согласны были только из корысти; сегодня же – уже не любезность и не каприз, но чистое влечение руководит мною… Между порабощавшими меня пристрастиями и теми, что ещё меня поработят, я вижу непостижимую умом разницу, и хочу её познать. Заклинаю, опиши мне своего Долманса, чтобы я хорошенько его могла себе представить, прежде чем он придет; ты ведь знаешь, я видела его лишь раз – на днях, в одном доме, где могла говорить с ним всего несколько минут.

Шевалье – Долмансе, сестрица, недавно исполнилось тридцать шесть лет; он высок ростом, весьма красив лицом, глаза у него очень живые и одухотворенные, однако в чертах против его воли проступает что-то немного тяжеловатое и жестокое; у него самые красивые зубы, каких в целом свете не найдешь, некотрая томность в фигуре и движениях, объеснимая без сомнения привычкою так часто вести себя подобно женщине; крайне элегантен, обладает прекрасным голосом, возможными талантами и особенно большою философичностью ума.

М. де С.-А. – Надеюсь, он не верит в бога.

Ш. – Ах! Ну о чем ты говоришь! Он – всем известный атеист, самый безнравственный из мужчин… О, это наиболее завершенная и полная развращённость, самая жестокая и испорченная личность, какая только может в мире существовать.

М. де С.-А. – Как все это меня возбуждает! Я буду в восторге от этого человека. А вкусы его, братец?

Ш. – Они тебе известны; содомские наслаждения милы ему и в активной и в пассивной роли; в своих удовольствиях он обожает одних лишь мужчин, и если изредка и соглашается испробовать женщин, то лишь при условии, что они также согласны изменить с ним своему полу. Я рассказывал ему о тебе, и предупредил о твоих намерениях; он принял предложение и в свою очередь предупреждает об условиях сделки. Я должен сказать тебе, сестрица, он наотрез откажется, если ты попытаешься увлечь его во что-то иное: «То, на что я соглашаюсь с вашей сестрой, – заявил он, – не более, чем уступка… отклонение, каким я себя пятнаю очень редко и с большими предосторожностями».

М. де С.-А. – Пятнаю!.. Предосторожности!.. Безумно люблю язык этих любезных мужчин! Между нами, женщинами, тоже есть такие исключительные словечки, доказывающие, подобно сказанным им все глубокое отвращение, пронизывающее нас ко всему, что не соответствует исповедуемому культу… Э! Скажите-ка, дорогой, а тобою он овладел? С твоим-то прелестным личиком и двадцатью годами, я думаю, можно увлечь такого мужчину!

Ш. – Не скрою от тебя моей с ним экстравагантности: ты слишком умна, чтоб её осудить. На самом деле я сам люблю женщин, а этим странным вкусам предаюсь лишь под влиянием какого-либо любезного человека. Но в таком случае я готов на все. Я далек от смехотворной спеси, заставляющих наших молодых шалопаев считать, что на подобные предложения следует отвечать ударом трости; разве человек властен над своими вкусами? Надо понять тех, у кого они необычны, однако никогда их не бранить: их вина – вина природы; они также не по своей воле появились на свет со вкусами, отличными от других, как мы не по своей воле рождаемся уродливыми или хорошо сложенными. Да разве есть что-нибудь неопрятное в том, что человек высказывает желание насладится вами? Нет, конечно; он делает вам комплимент; зачем же отвечать на это бранью и проклятиями? Лишь глупцы могут делать так; благоразумный человек никогда не ответит на это иначе, чем я отвечаю; просто мир населен пошлыми дураками, считающими, что признаться им в том, что их находят могущими дать наслаждение, значит их обидеть, и избалованные женщины, вечно ревнивыми ко всему, что как будто посягает на их права, они воображают себя Дон-Кихотами этих обыденных прав, глумясь над теми, кто не признает всю их универсальность.

М. де С.-А. – Ах! Друг мой, поцелуй меня! Ты не был бы моим братом, если бы думал иначе; однако чуть подробнее, заклинаю, о характере этого человека и его наслаждениях с тобою.

Ш. – Г-н Долмансе узнал от одного из моих друзей о том, что я, как ты знаешь, являюсь обладателем великолепного члена; он уговорил маркиза де В… пригласить меня к ужину вместе с ним. И, раз уж я появился там, пришлось показать свое богатство; сначала мне показалось, что это чистое любопытство; но вскоре прелестные ягодицы, обращенные ко мне и призыв насладиться ими показали, что осмотр был продиктован истинным влечением. Я предупредил Долмансе обо всех трудностях предприятия, его ничего не испугало. «Это всего лишь агнец, – сказал он мне, – и вы не сможете даже похвастаться, что вы – самый выдающийся из всех мужчин, проникавший в предлагаемый вам зад!» Маркиз был тут же, он воодушевлял нас ласками, поглаживаниями и поцелуями всего того, что мы оба выставили напоказ. И вот я ринулся… – и хочу хотя бы как следует приготовится: «Боже вас сохрани! – говорит маркиз, – вы лишите Долмансе доброй половины тех впечатлений, что он от вас ждет; он желает почувствовать, как его буквально разрывает… разрывает». – «Он будет удовлетворен!» – отвечал я, слепо устремляясь к пропасти… И ты, сестрица, быть может думаешь, что мне пришлось слишком туго? Ничуть; каким бы огромным ни был мой член, я и опомниться не успел, как он уже исчез глубоко внутри тела, и повеса как будто даже не почувствовал этого. Я очень по дружески отнесся к Долмансе; испытываемое им невероятное наслаждение, дрожь, его прелестные речи вскоре подействовали и на меня, и я буквально наводнил его. Едва я покинул его внутренности, как Долмансе, обернувшись ко мне, растрепанный, покрасневший, как вакханка, промолвил: «Видишь, шевалье, в какое ты привел меня состояние? – и при этом представил мне своенравный сухой очень длинный член, около шести пальцев в окружности; – заклинаю, любовь моя, снизойди послужить мне женщиной, став уже моим любовником, чтобы я смог сказать, что насладился в твоих божественных объятиях всеми удовольствиями вкуса, которые так сильно ценю». Поскольку второе, как и первое, не вызывало для меня никаких сложностей, я согласился; маркиз, тут же перед моим взором, сняв панталоны, уманил меня ещё немного побыть мужчиною для него, пока я буду женщиной для его друга; я поступил с ним так же, как и с Долмансе, который, возместив мне сторицею все удары, нанесенные мною нашему третьему, вскоре выплеснул мне внутрь ту волшебную жидкость, которою я почти одновременно оросил де В…

Маркиз де Сад
Философия в будуаре
1795
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
Первое издание "Философии в будуаре" вышло в 1795 году в двух томах малого формата. Оно было выпущено в свет анонимно, но сообщалось, что это "Посмертное произведение автора "Жюстины". Местом издания назван Lon-dres, aux dОpens de la Compagnie. Кроме того, книга имела аллегорический фронтиспис и четыре эротические гравюры, которые воспроизводятся в настоящем издании.
Роману был предпослан эпиграф: "Матери накажут своим дочерям читать эту книгу".
Во втором издании, вышедшем в 1805 году, появился подзаголовок "...или безнравственные учителя". Любопытно также, что эпиграф был изменён на:
"Матери запретят своим дочерям читать эту книгу". В то время маркиз де Сад сидел в доме для умалишённых Шарантон, и, по мнению литературоведов, вряд ли эти изменения были делом его рук.
В Философию в будуаре де Сад включил эссе "Французы, ещё одно усилие, если вы желаете стать республиканцами", которое читает вслух один из героев. Это эссе заметно приостанавливает течение событий в романе, но в нём с особенной силой высказываются радикальные убеждения де Сада. Примечательно, что во время Французской революции 1848 года это эссе широко распространялось отдельной брошюрой и пользовалось большим влиянием как патриотическое и революционное произведение.
Перевод осуществлён по английскому изданию: The Marquis de Sade. The complete Justine, Philosophy in the Bedroom and other writings, Grove Press, Inc., New York, 1966 и по французскому изданию: Marquis de Sade. La Philosophie dans le boudoir, UGE, Paris, 1976.
* * *
В 1991 году Иван Карабутенко, роман которого "Я-Он и Она" вышел в издательстве М.I.Р., предложил мне опубликовать его перевод "Философии в будуаре" Маркиза де Сада. Я с радостью согласился. Однако, когда я стал читать присланный из Москвы перевод, у меня возникли серьёзные возражения относительно его лексики, стиля и произвольных сокращений текста. В связи с этим, я вынужден был заново перевести большую часть романа с издания "Философии в будуаре" на английском языке французского языка я, увы, не знаю.
В 1992 году в издательстве М.I.Р. вышел роман, где переводчиками были указаны я и Карабутенко. Позже, в том же году в Москве вышел перевод Карабутенко, который я ранее отверг.
Подготавливая новое издание "Философии в будуаре", я заменил все куски из перевода Карабутенко, которые были использованы в перевом издании как приемлемые. Я заново перевёл их, используя английское издание романа и перевод Карабутенко как подстрочник.
* * *
Приношу глубокую благодарность Ивану Карабутенко и всем, кто помогал мне в подготовке этого издания.
Михаил Армалинский, Миннеаполис, 1993
Маркиз де Сад
Философия в будуаре
Полный русский перевод Михаила Армалинского
РАЗВРАТНИКАМ
Сластолюбцы всех возрастов и любого пола, вам одним предлагаю я этот труд:
проникнитесь принципами, в нём изложенными, ибо они поощряют ваши страсти, коими вас пытаются устрашить холодные и плоские моралисты, тогда как страсти эти - лишь орудия Природы, с помощью которых она направляет человека по нужному ей пути. Внимайте только этим восторженным порывам, ибо только они принесут вам счастье.
Похотливые женщины, пусть послужит вам образцом для подражания сладострастница Сент-Анж пренебрегайте всем, что противоречит божественным законам наслаждения, которым она подчинялась всю свою жизнь.
Юные девушки, так долго сдерживаемые причудливой нелепостью добродетели и опасными оковами мерзкой религии, подражайте пламенной Эжени:
разрушайте, отвергайте с презрением, как она, все смехотворные наставления слабоумных родителей.
И вы, любезные распутники, вы, кто с молодости не ставит пределов своим желаниям и повинуется только своим капризам, изучайте циничного Дольмансе.
Поступайте, как он, и следуйте ему до конца, если вы тоже хотите дойти до благоуханных садов, уготованных вам распутством обучаясь в академии Дольмансе, проникнитесь убеждением, что только высвобождая и изощряя свои вкусы и прихоти, жертвуя всем во имя наслаждения, несчастное существо, именуемое человеком и брошенное в этот печальный мир вопреки своей воле, сумеет посеять несколько роз на тернистой тропе жизни.
ДИАЛОГ ПЕРВЫЙ
ГОСПОЖА де СЕНТ-АНЖ, Шевалье де МИРВЕЛЬ
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Добрый день, мой друг. А где же господин Дольмансе?
ШЕВАЛЬЕ. - Он прибудет ровно в четыре. Мы не обедаем раньше семи, так что для болтовни, как видишь, уйма времени.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Знаешь, мой дорогой братец, я слегка раскаиваюсь и в своём любопытстве, и во всех непристойных планах на сегодня. Ты слишком потворствуешь мне, дружок. Мне надо бы стать благоразумнее, но моя проклятая голова лишь полнится развратными мыслями. Пора бы успокоиться и остепениться в мои двадцать шесть лет, а я всё ещё распутнейшая из женщин...
Ты не можешь себе представить, мой друг, что творится в моём воображении и что бы мне хотелось проделать. Я предполагала, что, довольствуясь женщинами, я поступаю мудро что, сосредоточиваясь на представительницах моего пола, перестану стремиться к вашему. Бесполезно! Моё воображение только подстегнуло желания, которых я хотела себя лишить. И тогда я поняла: если люди созданы для разврата, как я, то бесполезно налагать на себя ограничения, потому что бешеные желания мгновенно сметут их на своём пути. Словом, милый мой, я подобна амфибии. Я люблю всё и всех. Что бы то ни было - оно меня занимает мне бы хотелось перемешать все варианты. А признайся, шевалье, ведь это весьма экстравагантно с моей стороны - захотеть познакомиться с этим странным Дольмансе, который, по твоим словам, в жизни не брал женщин так, как предписывает общепринятый закон. Этот Дольмансе, содомит по принципиальным соображениям, не просто обожает представителей своего пола, но и никогда не снисходит до нашего, кроме случая, когда мы предоставляем в его распоряжение те прелести, которые он привык использовать, общаясь с мужчинами. Ну, скажи, шевалье, разве не причудлива моя фантазия! Я хочу быть Ганимедом этого нового Юпитера, хочу наслаждаться его вкусами, его развратом, хочу быть жертвой его извращений. Знаешь, дорогой, я позволяла тебе это до сих пор только по доброте душевной, а мои слуги соглашались развратничать со мной таким способом только за деньги. Но сегодня не желание угодить и не прихоть движут мною, а исключительно мои собственные наклонности. Я предчувствую, что между моими прежними экспериментами с этой любопытной манией и теми любезностями, которыми меня собираются одарить, существует невообразимая разница, и я хочу её познать. Умоляю, опиши мне своего друга, чтобы я могла себе составить представление о нём прежде, чем он приедет, ты ведь знаешь, что моё знакомство с ним ограничивается недавней краткой встречей в чужом доме.
ШЕВАЛЬЕ. - Дольмансе, сестрица, только что исполнилось тридцать шесть. Он высокий, с прекрасным лицом, очень живые и умные глаза правда, порой в его чертах сквозит нечто жестокое и злое ни у кого на земле нет белее зубов, чем у него. Пожалуй, у него есть некоторая женственность в фигуре и манерах, что, без сомнения, является следствием привычки строить из себя женщину. Но какое безукоризненное изящество, чарующий голос, разнообразные таланты, а помимо всего этого - философский склад ума!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Я надеюсь, он не верит в Бога?
ШЕВАЛЬЕ. - Да как ты могла подумать! Это самый знаменитый атеист, самый безнравственный человек... О! Это законченная, полнейшая испорченность, самая порочная и мерзкая личность из когда-либо живших на белом свете.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Как всё это меня возбуждает! Я чувствую, что буду от него без ума! А что у него за причуды, братец?
ШЕВАЛЬЕ. - Они тебе хорошо известны: ему дороги все виды удовольствий Содома, как активные, так и пассивные. Его интересуют только мужчины. Если же он иногда снисходит до того, чтобы использовать женщин, он соглашается на это лишь при условии, что они услужливо меняются с ним полом. Я рассказал ему о тебе, сообщил о твоих намерениях. Он согласен, но, в свою очередь, напоминает тебе правила игры. Предупреждаю, сестрица, он откажется от тебя вообще, если ты вздумаешь навязывать ему что-либо ещё. То, что я согласен совершить с вашей сестрой, - говорит он, эксцентричность и бесстыдство, которыми позволительно замарать себя лишь в редких случаях, да и то предпринимая множество предосторожностей.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Замарать себя!.. Предосторожности! Безумно люблю выражения этих милых людей! Мы, женщины, тоже перебрасываемся подобными особенными словечками, как и эти, только что сказанные они выдают глубокий ужас перед теми, кто выказывает еретические наклонности...
А скажи, дорогой, он тебя имел? С твоим очаровательным лицом, да в двадцать лет можно, я думаю, пленить такого мужчину?
ШЕВАЛЬЕ. - Не стану утаивать, какие эскапады мы с ним вытворяли: в тебе достаточно ума, чтобы не порицать их. Дело в том, что я люблю женщин и уступаю этим странным причудам лишь в том случае, если об этом попросит приятный человек. Тогда я готов на всё. Мне чуждо смехотворное чванство, толкающее наших юных выскочек отвечать на подобные предложения ударами трости. Разве человек способен совладать со своими желаниями? Не оскорблять надо тех, у кого странные вкусы, а жалеть. Такими их сотворила Природа, и нельзя их винить за склонности, подобные нашим, как нельзя винить человека за то, что он родился кривоногим. Разве человек, пожелавший насладиться вами, говорит вам что-то оскорбительное? Нет, конечно - он делает вам комплимент.
Зачем в ответ на комплимент оскорблять и увечить? Так могут поступать только дураки. Разумный человек никогда не станет рассуждать иначе, чем я. Но беда в том, что мир населён жалкими глупцами, которые считают, что это оскорбительно, если кто-то признал их годными к наслаждению. Подначиваемые женщинами, которые всегда ревнуют к посягающему на их права, они воображают себя Дон Кихотами этих общепринятых прав и грубо и жестоко обращаются с теми, кто не признаёт всеохватности женской власти.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Иди же, мой друг, поцелуй меня! Ты не был бы моим братом, если бы рассуждал иначе. Но умоляю - больше подробностей! О внешности этого человека и о ваших забавах.
ШЕВАЛЬЕ. - Один из приятелей господина Дольмансе поведал ему о великолепном члене, которым я, как тебе известно, одарён. Тот получил согласие маркиза де В... привести меня вместе с ним на ужин. Там пришлось показать мою оснастку. Поначалу казалось, что его влечёт лишь любопытство но прекраснейшая жопа, появившаяся передо мной и которой мне затем предложили насладиться, доказала вскоре, что только это влечение было причиной моего осмотра. Я обратил внимание Дольмансе на трудности предприятия, но его ничто не испугало. Я не боюсь даже тарана, - сказал он мне, - и вы даже не удостоитесь славы быть самым большим из мужчин, что проникали в предоставляемый вам анус! Маркиз был рядом он подбадривал нас, теребя, щупая, целуя то, что каждый из нас обнажил. Я принял нужную позицию... предлагаю, по крайней мере, воспользоваться какой-нибудь смазкой.
Ни в коем случае! - восклицает маркиз. - Вы лишите Дольмансе половины ощущений, которые он от вас ожидает он хочет, чтобы вы его рассекли пополам, он хочет, чтобы вы его разорвали на части. Он будет удовлетворён, - сказал я, слепо погружаясь в пучину. Ты, наверно, думаешь, сестрица, что это было неимоверно трудно?.. Ничуть. Мой огромный елдак скрылся весь, чего я никак не ожидал. Я коснулся самого дна его нутра, а этот бугр, казалось, и не почувствовал вовсе. Я обращался с Дольмансе заботливо, и необычайное наслаждение, которое он вкушал, его извивания и дёрганья, его страстные восклицания - всё это вскоре принесло счастье мне самому, и я его затопил. Едва я вытащил, как с растрёпанными волосами, красный, как вакханка, Дольмансе повернулся ко мне.
Ты видишь, в какое состояние ты ввёл меня, дорогой шевалье, - сказал он, одновременно демонстрируя крепкий хуй, необыкновенно длинный и, по меньшей мере, шести дюймов в окружности. - Соблаговоли, любовь моя, соблаговоли послужить мне теперь женщиной, побывав моим любовником, дабы я мог сказать, что вкусил в твоих божественных объятиях все наслаждения, которые для меня так много значат.
Я решил, что ни то ни другое мне сделать нетрудно, и приготовился. Маркиз, спустив панталоны, умолял меня побыть его мужем и в то же время стать женой его друга. Я поступил с ним, как с Дольмансе, который, вернул мне сторицей все удары, коими я обрабатывал нашего третьего, и излил вскоре в глубь моей жопы волшебную жидкость, которой я почти в то же мгновение оросил кишки В...
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Ты, должно быть, познал огромное наслаждение, братец, оказавшись между двоих? Говорят, это прелестно.
ШЕВАЛЬЕ. - Да, мой ангел, я был в самой лучшей позиции и всё же, каковы бы ни были эти экстравагантности, я никогда не предпочту их наслаждениям с женщинами.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Что ж, мой рыцарь, дабы вознаградить тебя за твою трогательную деликатность, я собираюсь отдать твоим страстям юную девственницу, что прекраснее, чем сама Любовь.
ШЕВАЛЬЕ. - Как? Помимо Дольмансе... ты привела сюда женщину?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Речь идёт о воспитании с этой девочкой я познакомилась прошлой осенью в монастыре, пока мой муж проводил время на водах. Там у нас ничего не получилось, мы не могли ни на что решиться слишком много глаз следило за нами но мы обещали друг другу уединиться при первой же возможности. Чтобы удовлетворить это желание, полностью овладевшее мной, я познакомилась с семьёй девочки. Её отец - распутник... я обворожила его. Так что наша красавица едет к нам, я жду её мы проведём вместе два дня... два восхитительных дня. Большую часть времени я посвящу воспитанию юной девушки. Дольмансе и я вложим в прелестную головку основы самого разнузданного разврата мы зажжём её нашим огнём, мы пропитаем её нашей философией, возбудим её нашими желаниями. Кроме того, я хочу добавить немного практики к теории и давать наглядные примеры, подтверждающие рассуждения. Так что я предназначила тебя, дорогой братец, к жатве мирт Цитеры, а Дольмансе - роз Содома. А я получу два удовольствия одновременно:
вкушу сама преступное сладострастие и преподам его уроки, прививая вкус к пороку невинной пташке, которую я заманила в наши сети. Скажите, шевалье, подстать ли этот план моему воображению?
ШЕВАЛЬЕ. - Он мог родиться только в твоей головке. Он божествен, сестрица, и я обещаю довести до совершенства исполнение роли, которую ты мне предназначила. Ах, плутовка, представляю, какое наслаждение ты будешь получать, воспитывая этого ребёнка! Каким наслаждением будет для тебя развращать её, затаптывать в юном сердце все семена добродетели и религии, посаженные её наставниками. Поистине, такой разврат для меня чрезмерен.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Будь уверен, я не поступлюсь ничем, чтобы её развратить, испортить и унизить, разрушить в ней все фальшивые моральные убеждения, которыми её могли уже одурманить хочу за два урока сделать её такой же преступной, как я... такой же безбожной... такой же распутной и растленной.
Предупреди Дольмансе, расскажи ему обо всём, как только он придёт. Пусть отрава его безнравственности и яд, что впрысну я, как можно скорее остановят рост и погубят семена добродетели, которые, если бы не мы, могли бы прорасти.
ШЕВАЛЬЕ. - Для такого дела лучше человека не найти: безбожие, богохульство, бесчеловечность, разврат стекают с губ Дольмансе, как в былые времена благочестивый елей - с губ у знаменитого архиепископа из Камбре.(1) Это самый умелый соблазнитель, самый испорченный, самый опасный человек... Ах, моя дорогая, пусть твоя ученица доверится заботам воспитателя, и, я гарантирую, он её погубит без промедленья.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Я уверена, что это не займёт много времени, принимая во внимание её нрав, который мне хорошо знаком.
ШЕВАЛЬЕ. - Но скажи, моя милая сестричка, разве ты не опасаешься родителей?
А вдруг девчонка начнёт болтать, когда вернётся домой?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Не беспокойся. Я соблазнила папашу... Он у меня в руках. Я должна тебе признаться, что отдалась ему, чтобы он закрыл на всё глаза.
Он не знает моих планов и вникать в них никогда не осмелится... Он мой.
ШЕВАЛЬЕ. - Твои методы ужасны!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Именно такие и нужны, все остальные - ненадёжны.
ШЕВАЛЬЕ. - Расскажи-ка мне, пожалуйста, что это за девушка.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Её зовут Эжени. Она дочь некоего Мистиваля, одного из богатейших дельцов столицы. Ему лет тридцать шесть, матери - самое большое, тридцать два, а девочке - пятнадцать. Насколько Мистиваль распутен, настолько набожна его жена. Что же касается Эжени, то пытаться описывать её, мой дорогой - бесполезно у меня не найдётся слов обрисовать её... Довольствуйся тем, что ни ты, ни я нигде, никогда, ничего прелестнее не видели.
ШЕВАЛЬЕ. - Но набросай, по крайней мере, эскиз, если ты не можешь нарисовать портрет, должен же я хоть приблизительно представить, с кем мне придётся общаться. Я хочу, чтобы в моём воображении возник кумир, которому я должен поклоняться.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Хорошо, мой друг. Её каштановые волосы настолько густы, что их невозможно удержать в одной руке. Длинные, они спускаются ниже ягодиц. Тело - ослепительной белизны. Нос - с небольшой горбинкой, глаза - чернее ночи и пламенные!.. О, мой друг, сопротивляться этим глазам невозможно... Ты не представляешь, на какие глупости они меня толкали...
Если бы ты видел прекрасные брови, увенчивающие их... дивные ресницы, которые их окаймляют... Очень маленький рот, великолепные зубы, и всё такое свежее!..
А как грациозно посажена её милая головка! А благородство, с котор"
Передача прервана!
высокий рост для её возраста: ей можно дать семнадцать. Фигура у неё образец изящества и красоты, её шея, её грудь восхитительны... Это действительно две самые прекрасные грудки!.. Их можно легко спрятать в руке, но зато такие мягкие... такие свежие... такие беленькие. Двадцать раз я теряла голову, целуя их!
Если бы ты видел, как возбуждали её мои ласки... Её огромные глаза выдавали её состояние! Друг мой, об остальном не стоит и говорить. Ах! судя по тому, что я успела познать, боги Олимпа с ней несравнимы... Но я слышу её шаги. Оставь нас. Выходи через сад, чтобы не встретиться с нею, и не опаздывай на свидание.
ШЕВАЛЬЕ. - Изображённый тобой портрет есть залог моей точности. О небо!
Уйти... покинуть тебя в состоянии, в котором я сам нахожусь!.. Прощай...
поцелуй... поцелуй, милая сестрица - пока хоть это удовольствие.
(Она целует его, касается напрягшегося хуя сквозь панталоны, и молодой человек поспешно выходит.)
ДИАЛОГ ВТОРОЙ
ГОСПОЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ, ЭЖЕНИ.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Добро пожаловать, моя крошка! Я поджидала тебя с нетерпением, которое вполне понятно, если тебе известны чувства, которыми полнится моё сердце.
ЭЖЕНИ. - О, милая моя, мне казалось, что я никогда до вас не доеду, так я жаждала оказаться в ваших объятиях. За час до отъезда всё готово было расстроиться: матушка решительно воспротивилась нашей встрече она утверждала, что девушке моего возраста неприлично отлучаться одной. Но папа так жестоко с нею позавчера обошёлся, что одного его взгляда оказалось достаточно, чтобы госпожа Мистиваль полностью смирилась. Кончилось тем, что она вынуждена была согласиться с волей отца, и я ринулась к вам. У меня в распоряжении два дня послезавтра один из ваших слуг должен непременно отвезти меня домой.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Ангел мой, как мало у нас времени! За такой короткий срок я едва успею выразить тебе всё, что ты во мне возбуждаешь... и, кроме того, нам надо поговорить. Ты ведь знаешь, не правда ли, что за время нашей встречи я обязана посвятить тебя в сокровенные тайны Венеры. Разве для этого достаточно двух дней?
ЭЖЕНИ. - Ах! Я ведь приехала сюда, чтобы всё познать. Я не уеду до тех пор, пока не завершу обучения...
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ, целуя её. - О! любовь моя, как много всего мы должны друг другу сделать и сказать! Кстати, не желаешь ли пообедать, моя королева?
Возможно, что урок затянется.
ЭЖЕНИ. - Единственное моё желание, милая подружка, это слушать тебя тем более, мы уже пообедали, в льё отсюда. Я смогу ждать до восьми вечера и не почувствую никакого голода.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Ну, тогда пойдём в мой будуар, там мы будем чувствовать себя свободнее. Я уже предупредила слуг: будь уверена, никому не взбредёт в голову нас беспокоить.
(Взявшись за руки, они входят в будуар.)
ДИАЛОГ ТРЕТИЙ
Сцена разворачивается в роскошном будуаре
ГОСПОЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ, ЭЖЕНИ, ДОЛЬМАНСЕ
ЭЖЕНИ, в изумлении, что видит мужчину, которого не ожидала здесь найти. - О Боже! Моя дорогая, нас выдали!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ, не менее удивлённая. - Странно, сударь, что Вы уже здесь!
Вас ведь пригласили явиться к четырём?
ДОЛЬМАНСЕ. - Я хотел поскорее вкусить счастье видеть вас, мадам. Я встретил вашего брата, он почувствовал, что моё присутствие окажется вам полезным, когда вы станете давать уроки мадемуазель. Он догадался, что именно здесь будет находится лицей, где будет вестись преподавание. Он тайком провёл меня в ваши покои, вовсе не предполагая, что вы можете рассердиться. Что же касается его самого, он знает, что его практические занятия потребуются только после теоретических рассуждений, поэтому он появится позже.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Знаете, Дольмансе, это неожиданное изменение...
ЭЖЕНИ. - ... из-за которого я не желаю оказаться обманутой, моя милая подруга.
Всё это из-за вас... По крайней мере, могли бы со мной посоветоваться... а вместо этого вы меня позорите. Это неизбежно нарушит все наши планы.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Уверяю, Эжени, мой брат несёт ответственность за это, а не я. Но здесь нет причин для тревоги. Дольмансе, которого я знаю как человека деликатного и с философским складом ума, будет весьма полезен для твоего обучения. Он лишь будет способствовать выполнению наших замыслов. Он никому не проболтается, на него можно положиться так же, как и на меня.
Поэтому советую тебе, милая моя, познакомиться поближе с этим человеком, в высшей степени одарённым способностью воспитать тебя, повести тебя по пути счастья и наслаждений, которые мы хотим отведать вместе.
ЭЖЕНИ, краснея. - О! Всё равно, меня это так огорчило...
ДОЛЬМАНСЕ. - Полно, прелестная Эжени, успокойтесь... Стыд - это старомодная добродетель. С вашим очарованием вам должно быть прекрасно известно, как без него обходиться.
ЭЖЕНИ. - Но приличия...
ДОЛЬМАНСЕ. - Ха! Варварство, на которое в наши дни не обращают внимания.
Они противоречат Природе! (Дольмансе хватает Эжени, обнимает её и целует.)
ЭЖЕНИ, пытаясь вырваться из его объятий. - Перестаньте, сударь!.. Вы обращаетесь со мной без всякого ко мне уважения!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Эжени, послушай меня, давай перестанем вести себя по-ханжески с этим очаровательным джентльменом. Я знакома с ним не лучше, чем ты, однако взгляни, как я ему отдаю себя! (Целует его взасос.) Бери с меня пример.
ЭЖЕНИ. - О! С огромной радостью - кому же мне подражать, как не тебе? (Она принимает объятья Дольмансе, который страстно целует её, проникая языком ей в рот.)
ДОЛЬМАНСЕ. - Очаровательное, восхитительное создание!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ, целуя её так же. - Ты что же думаешь, девонька, я упущу свой черёд? (При этом Дольмансе, держа в объятиях сначала одну, а потом другую, примерно четверть часа лижет каждую из них, а они лижут друг друга и его.)
ДОЛЬМАНСЕ. - Ах! От этих прелиминарий желание начинает меня пьянить!
Сударыни, здесь ужасно жарко, давайте скинем одежды, нам будет гораздо удобнее вести беседу.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Вы правы, сударь. Наденем эти газовые сорочки: они будут скрывать лишь те наши прелести, которые пока надо прятать от желания.
ЭЖЕНИ. - В самом деле, дорогая, вы склоняете меня к таким вещам!..
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ, помогая ей раздеться. - Совершенно нелепым, не так ли?
ЭЖЕНИ. - Уж во всяком случае, очень неприличным, я бы сказала... Ах! как ты меня целуешь!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Прелестная грудь!.. Это роза, только сейчас полностью расцветающая.
ДОЛЬМАНСЕ, разглядывая груди Эжени, но не прикасаясь к ним. - ... и которая обещает другие прелести... куда более предпочтительные.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Более предпочтительные?
ДОЛЬМАНСЕ. - О да! Клянусь честью! (Говоря это, Дольмансе пытается повернуть Эжени, чтобы изучить её сзади.)
ЭЖЕНИ. - Нет-нет, умоляю вас!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Нет, Дольмансе... Я пока не хочу, чтобы вы видели предмет, имеющий на вас такое влияние, что, раз увидев его, вы не сможете рассуждать хладнокровно, а мы нуждаемся в ваших уроках. Сначала преподайте их нам, а потом мирты, которых вы так домогаетесь, станут вашей наградой.
ДОЛЬМАНСЕ. - Хорошо. Но для наглядности, чтобы дать этому милому ребёнку первые уроки разврата, необходимо, мадам, ваше согласие участвовать в упражнении, которое должно последовать.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Так и быть! Ну, хорошо, смотрите, я совершенно голая.
Можете строить свои рассуждения с моей помощью сколько хотите!
ДОЛЬМАНСЕ. - Ах! какое прекрасное тело!.. Это сама Венера, украшенная Грациями!
ЭЖЕНИ. - О! моя дорогая подружка, какая прелесть! Какой восторг! Я хочу пожирать тебя глазами, хочу покрыть тебя поцелуями. (Она это проделывает.)
ДОЛЬМАНСЕ. - У неё прекрасные задатки! Но умерьте немножко свой пыл, прекрасная Эжени, пока мне нужно только ваше внимание.
ЭЖЕНИ. - Да-да, давайте продолжать, я слушаю... Но как она красива... такая пухленькая, такая свежая!.. Не правда ли, сударь, моя подруга очаровательна?

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Маркиз де Сад
Философия в будуаре,
или
Безнравственные учителя

Добрая мать предпишет чтение этой книжки своей дочери

Диалоги, предназначенные для воспитания юных девиц

РАСПУТНИКАМ

Сладострастники и сладострастницы всех возрастов и мастей, вам одним предназначен сей труд: впитайте его принципы – они, несомненно, распалят вас. Не верьте холодным скучным моралистам, усердно запугивающим вас страстями, – только с помощью чувств природа подталкивает человека к уготовленному ему пути. Доверьтесь восхитительному голосу страстей – и он непременно приведет вас к счастью.

Чувственные женщины, перед вами пример сластолюбицы Сент-Анж, неразрывно связавшей свою жизнь с божественными законами наслаждения; отриньте же, подобно ей, все, что им противоречит.

Юные девушки, истомившиеся в нелепых мучительных оковах добродетели и в не менее отвратительных цепях религиозных, – подражайте пылкой Эжени: с такой же стремительностью разрушайте, топчите ногами все пустые наставления, вдалбливаемые вам в голову ограниченными вашими родителями.

А для вас, любезные мои развратники, кто с молодых ногтей не признает иных препон, кроме собственных желаний, и иных законов, кроме причудливых своих капризов, – для вас образцом пусть служит циник Дольмансе. Желаете продвинуться в познаниях столь же далеко, как он, – прогуляйтесь вслед за ним по бесчисленным благоуханным аллеям сладострастия. Усвойте главные заповеди его школы: лишь расширяя сферу своих склонностей и фантазий и лишь жертвуя всем на свете наслаждению, злосчастное создание, известное под именем «человек», заброшенное, помимо воли, в безрадостный наш мир, взращивает розочки на терновнике жизни.

ПЕРВЫЙ ДИАЛОГ

Госпожа де Сент-Анж, шевалье де Мирвель.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Привет, братец. А где же господин Дольмансе?

ШЕВАЛЬЕ. Он придет ровно в четыре. Обедать сядем не раньше семи, так что времени поболтать у нас, как видишь, предостаточно.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Представь, братец, мне, право, даже чуточку неловко за сегодняшнее мое любопытство и за непристойные мои замыслы. Сказать по правде, ты ко мне излишне снисходителен, мой друг, зря ты во всем мне потакаешь, от этого лишь портится мой нрав. Чем рассудочней мне хочется стать, тем возбужденней и блудливей проклятая моя голова. В двадцать шесть лет пора бы сделаться благочестивой, а я еще ненасытней, чем прежде… Хочется натворить такое, что никому и на ум не придет… Мое пристрастие к женщинам, казалось, должно способствовать определенной сдержанности… я полагала, что достаточно сосредоточить влечение на представительницах своего пола – и оно не распространится более на вас, мужчин. Напрасные мечты, мой друг! Мысли об удовольствиях, коих я пыталась себя лишить, еще сильнее разожгли мою фантазию. И я поняла: для тех, кто, подобно мне, рожден для разврата, бесполезно изобретать какие бы то ни было препоны – безудержный поток страстей тотчас сметет их на своем пути. Итак, дорогой мой, я принадлежу к тварям особого рода – амфибиям; с радостью позабавлюсь всем, чем угодно, мне нравится объединять различные жанры и стихии. Однако признайся, братец, не находишь ли ты несколько экстравагантным мое стремление к знакомству с этим чудаком Дольмансе – ведь он, как ты уверял, за всю свою жизнь ни разу не брал женщину обычным способом, ты еще говорил, что он содомит по убеждению, боготворит свой собственный пол и уступает домогательствам противоположного лишь при условии предоставления женщинами тех излюбленных прелестей, которыми он привык пользоваться при общении с мужчинами? Причуда моя, собственно, состоит в следующем: послужить Ганимедом сему новоявленному Юпитеру, испытать на себе его взыскательность, его непотребства, ощутить себя жертвой его извращенных фантазий. До сей поры, как ты знаешь, дорогой, подобным образом я отдавалась только тебе – из снисходительности – или кому-то из моих лакеев – им я платила за то, чтобы они обходились со мной именно так, и подчинялись они только ради денег. Сегодня же мною движет не снисходительность и не каприз – хочется войти во вкус… Различие между прежними и нынешними побудительными причинами, влекущими меня к своеобычной этой мании, огромно, и я жажду познать его нюансы. Опиши поподробнее твоего Дольмансе, желаю иметь о нем ясное представление еще до встречи. А то я видела его лишь мельком, и в каком-то постороннем доме.

ШЕВАЛЬЕ. Охотно, сестрица. Дольмансе исполнилось тридцать шесть лет. Он высокого роста, очень красивое лицо, необычайно живые и умные глаза. Правда, в чертах его порой проскальзывает едва заметная суровость и злоба. У него великолепные зубы. В фигуре и походке присутствует некоторая изнеженность – следствие привычки часто выступать в роли женщины. Он отличается безупречным изяществом, у него чарующий голос, уйма талантов, а главное – философский склад ума.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. В Бога, надеюсь, он не верует?

ШЕВАЛЬЕ. Да что ты! Отъявленный безбожник, чуждый всякой морали… Трудно найти пример более законченной и совершенной испорченности, никогда не встречал личности сквернее и подлее.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Ах, как все это меня возбуждает! Такой мужчина точно сведет меня с ума. А теперь о его вкусах, братец.

ШЕВАЛЬЕ. Они тебе известны. Услады Содома одинаково дороги ему как в активной, так и в пассивной формах. Удовольствие он испытывает только с мужчинами. Подчас он допускает до себя женщин, но лишь в том случае, если они проявят сговорчивость и поменяются с ним полом. Я рассказал ему о тебе и о твоих намерениях. Он не возражает, но в свою очередь напоминает об условиях сделки. Еще раз повторяю, сестрица, он ответит решительным отказом на любую твою попытку склонить его к чему-либо иному: «То, что я согласен совершить с вашей сестрой, – заявил он, – особая вольность, непристойная шалость, коей допустимо осквернять себя крайне редко и со множеством предосторожностей».

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Осквернять себя!.. Предосторожности!.. Безумно люблю слушать, как изъясняются эти любезники! Мы, женщины, тоже умеем находить сильные слова, выражая глубокое свое отвращение ко всему, что не соответствует требованиям принятого у нас культа… Ну-ка признавайся, миленький, тебя-то он уже употребил? Уверена: мужчину такого склада не мог не привлечь двадцатилетний юноша с восхитительной фигурой!

ШЕВАЛЬЕ. Не скрою: мы с ним не раз совершали сумасбродства, но ты же у меня умница и не станешь за это порицать. В сущности, я предпочитаю женщин, а странным сим забавам предаюсь, лишь уступая натиску мужчины, достойного любви. В таких случаях я не в силах в чем-либо отказать. Я далек от глупой спеси юных ветрогонов, полагающих, что на подобного рода предложения следует отвечать ударами трости. Разве мы властны в своих пристрастиях? Людям, наделенным вкусами излишне своеобразными, стоит посочувствовать, однако унижать их не следует никогда, ведь причуды эти заложены в них самой природой. И виновны они в том, что пришли в этот мир с подобными склонностями, ничуть не более тех, что рождены кривоногими, а не прекрасно сложенными. Разве тот, кто выказывает желание насладиться вашим телом, произносит нечто для вас неприятное? Отнюдь. Скорее, делает вам комплимент. Зачем же отвечать на комплимент оскорблениями или бранью? Так поступают лишь совершенные болваны. Человек благоразумный наверняка присоединится к моему мнению. Правда, мир наш, к несчастью, наводнен пустоголовыми идиотами, которые уверены, что, полагая их пригодными для утех, вы тем самым проявляете к ним неуважение. Они испорчены женщинами, ревниво охраняющими от посягательств свои права, такие мужчины воображают себя донкихотами – они борются за сохранение заурядных своих привилегий, грубо обходясь с теми, кто не признает всеохватности женского владычества.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Ах, дружок, дай я тебя расцелую! Ты не был бы моим братом, если бы думал иначе. Но умоляю, не пропускай подробностей ни о самом Дольмансе, ни о ваших утехах.

ШЕВАЛЬЕ. Через одного из моих друзей господину Дольмансе стало известно о внушительном члене, коим я, как тебе известно, оснащен. Он уговорил маркиза де V. пригласить меня на ужин. На месте мне пришлось предъявить свое достояние… Поначалу мне казалось, что интерес присутствующих вызван простым любопытством. Однако прекраснейший зад, развернутый в мою сторону, и мольбы воспользоваться им для наслаждения явно свидетельствовали о том, что проверка моих данных устроена с целью удовлетворения пристрастия особенного. Я предупредил Дольмансе о возможных трудностях подобного предприятия. Ничто не испугало его: «Мне не страшен даже таран, – сказал он мне, – а вам, в сравнении с другими, даже не достанется слава самого грозного орудия, пробившего эту жопу!» Маркиз находился рядом. Он приободрял нас, теребя, щупая, целуя все, что мы оба извлекли из своих штанов. Я являюсь во всей красе… и приступаю к некоторым подготовительным мерам: «Никаких смазок! – приказывает мне маркиз. – Иначе вы лишите Дольмансе половины ощущений, которых он от вас ожидает. Он жаждет, чтобы его рассекли… разодрали на части». – «Он будет удовлетворен!» – отвечаю я, слепо погружаясь в пучину… Ты наверное думаешь, сестренка, что мне это стоило неимоверного труда? Ничуть. Мощный мой кол провалился с необычайной легкостью, я коснулся самой глубины его нутра – а этому малому все нипочем. Я обращался с Дольмансе весьма дружелюбно. Он бурно вкушал наслаждение, подергиваясь и произнося ласковые речи, радость его тотчас передалась мне, и я его затопил. Едва я вышел из него, Дольмансе, раскрасневшийся и растрепанный, точно вакханка, повернулся ко мне лицом: «Взгляни, до какого состояния ты меня довел, дорогой шевалье! – воскликнул он, обращая ко мне свой упрямо вздыбившийся член, довольно длинный – никак не меньше шести дюймов в обхвате. – О, любовь моя! Ты уже побыл моим любовником, соблаговоли теперь послужить мне женщиной, и тогда я буду вправе заявить, что вкусил в твоих божественных объятиях милые своему сердцу утехи сполна». Сочтя, что вторую его просьбу мне исполнить ничуть не сложнее, нежели первую, я согласился. Тут прямо на моих глазах снимает с себя штаны маркиз и умоляет меня еще чуточку побыть в роли мужчины с ним, пока я буду женщиной его друга. И я обхожусь с маркизом столь же дружелюбно, как с Дольмансе, тот же, в свою очередь, вернув мне сторицей удары, обрушенные мною на третьего нашего участника, вскоре изливает мне в зад ту самую волшебную жидкость, которой я, почти в то же мгновение, орошаю зад маркиза де V.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Ты, братец, должно быть, испытал необычайное блаженство, очутившись между двумя одновременно. Говорят, это просто восхитительно.

ШЕВАЛЬЕ. Совершенно точно, ангел мой, это наилучшая позиция. Но что бы об этом ни говорили, сие есть не более, чем причуда, и я никогда не предпочту ее наслаждению от женщины.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Ну что ж, разлюбезный мой, дабы вознаградить твою милую к нам снисходительность, сегодня же предоставлю пылким твоим взорам юную девственницу, прекраснее самого Амура.

ШЕВАЛЬЕ. Как! В ожидании Дольмансе… ты приглашаешь сюда женщину?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Речь идет о воспитании. С этой девочкой я познакомилась прошлой осенью, в пансионате, где я находилась, пока мой муж отдыхал на водах. Там мы с ней были у всех на виду – и потому ни на что не решились; однако условились встретиться при первой возможности. И вот, сгорая от неутоленного желания, я завязываю знакомство с ее семьей. Отец оказывается распутником… я без труда соблазняю его. Добиваюсь согласия на приезд красотки, она уже в пути, я жду ее; мы проведем вместе два дня… два упоительных дня. Большую часть этого времени я употреблю на обучение юной особы. Дольмансе и я вложим в ее хорошенькую головку принципы самого разнузданного разврата, мы зажжем ее нашим огнем, привьем ей нашу философию, внушим наши желания. Мне не терпится соединить теорию с практикой, наглядно продемонстрировав каждое рассуждение, а посему тебе, братец, предназначено сорвать мирты Цитеры, а Дольмансе – розы Содома. Себе же я уготавливаю двойное наслаждение – вволю потешиться запретными утехами самой и пристрастить к ним милую простушку, завлеченную в наши сети, давая ей уроки распутства. Ну как тебе мой план, шевалье, не делает ли он честь моему воображению?

ШЕВАЛЬЕ. Замысел твой – плод богатой фантазии, сестрица, он божествен, обещаю добросовестно исполнить ту приятную роль, которая мне отведена. Ах, выдумщица, представляю, как ты насладишься, воспитывая эту малютку! Какая для тебя отрада – развращать ее, вытравлять из неопытного ее сердечка семена добродетели и веры, привитые прежними наставницами! На мой взгляд, это, пожалуй, даже слишком извращенно .

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. О, я ни перед чем не остановлюсь, растлевая ее, повергну в прах ложные принципы морали, которыми ее дурманили прежде. Мне хочется за два урока превратить ее в такую же мерзавку, как я сама… в такую же безбожницу… распутницу. Подготовь Дольмансе, введи его в курс дела, едва он появится. Пусть яд его безнравственности проникнет в ее юную душу, сливаясь с отравой, которую впрысну я, – и тогда мы вырвем с корнем все ростки добродетели, успевшие дать всходы до нашего вмешательства.

ШЕВАЛЬЕ. Более подходящего растлителя тебе не сыскать: богохульства, издевки и непристойности извергаются из губ Дольмансе столь же неудержимо, сколь в былые времена елейные мистические речи стекали с уст знаменитого архиепископа из Камбре. Дольмансе – искушеннейший обольститель, человек на редкость испорченный и опасный… Ах, дорогая подружка, едва твоя ученица будет вручена попечению такого наставника – падение ее не заставит себя долго ждать!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Обучение определенно не затянется – я разглядела в ней такие способности…

ШЕВАЛЬЕ. Но сестрица, а как насчет родительского гнева? Вдруг девчушка, вернувшись домой, проболтается?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Бояться нечего: отца я соблазнила… он в моей власти. Такого признания тебе достаточно? Скажу больше – отдалась я ему лишь при условии, что он на все закроет глаза. Об истинных моих намерениях он осведомлен не до конца, и, надеюсь, никогда не посмеет в них вникать… Словом, я держу его в руках.

ШЕВАЛЬЕ. Твои средства ужасны!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. А иначе они не были бы верными.

ШЕВАЛЬЕ. Ладно. Расскажи теперь об этой юной особе.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Девочку зовут Эжени. Она – дочь одного из богатейших столичных откупщиков Мистиваля. Отцу около тридцати шести лет, матери – года тридцать два, самой малютке – пятнадцать. Мистиваль крайне распутен, супруга его крайне набожна. Что до Эжени – любые попытки описать ее тщетны – она выше всяких похвал. Думаю, довольно будет моего утверждения: ни ты, ни я еще не встречали создания более прелестного.

ШЕВАЛЬЕ. Не желаешь живописать – сделай хотя бы набросок. Должен же я представлять, с кем имею дело, и сотворить образ идола, которому надлежит приносить жертвы.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Итак, слушай, друг мой. У нее каштановые волосы – такой густоты, что рукой не обхватишь – длиной до низа попки. Лицо ослепительной белизны, носик с чуть заметной горбинкой, глаза чернее ночи, огненные и пронзительные!.. Неотразимый взгляд… Не представляешь, на какие безрассудства готова я ради этих глаз… Их увенчивают очаровательные брови… и обрамляют не менее изумительные веки!.. Маленький рот, роскошные губки, сама свежесть!.. С какой грациозностью держится на плечах ее прекрасная головка, какой благородный изгиб шеи… Эжени кажется взрослой и выглядит на семнадцать лет. Тоненькая изящная талия, обольстительная грудь… Ах, эта пара сисечек!.. Едва заполняют ладонь, но такие упругие… гладенькие… белоснежные!.. Раз двадцать теряла я голову, покрывая их поцелуями! Ты бы видел, как эта девочка оживлялась от моих ласк… какое душевное смятение сквозило в огромных ее глазах!.. Об остальном, друг мой, могу пока лишь догадываться. Но судя по тому, что мне уже знакомо, божества достойнее не найдется и на Олимпе… Вот я уже слышу ее шаги… оставь нас. Пройдешь через сад, чтобы не столкнуться с ней, вернешься в точно назначенный час.

ШЕВАЛЬЕ. На свидание я не опоздаю – залогом моей точности послужит изображенная тобой картина… О, небо! Уйти… покинуть тебя сейчас, взгляни, в каком я состоянии!.. Прощай… но сначала поцелуй… один поцелуйчик, сестричка, хоть немного успокой меня. (Она целует брата, касаясь его члена сквозь штаны, и молодой человек поспешно выходит.)

ВТОРОЙ ДИАЛОГ

Госпожа де Сент-Анж, Эжени.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Здравствуй, ненаглядная моя. Ты как будто почувствовала, читая в моем сердце, с каким нетерпением я ждала тебя.

ЭЖЕНИ. О! Милая, дорога казалась мне бесконечной, так мне не терпелось поскорее обнять тебя. За час до отъезда я еще опасалась, что все переменится. Матушка решительно воспротивилась нашей восхитительной затее. Она заявила, что девушке моих лет негоже выезжать одной. Но тут вмешался отец: позавчера он ей всыпал, и довольно грубо, так что теперь одного его сурового взгляда оказалось довольно, чтобы поставить госпожу де Мистиваль на место. В конце концов, она смирилась с тем, что отец разрешает мне ехать, и я тут же примчалась. Мне отпущено два дня. Послезавтра одна из твоих служанок должна привезти меня назад в твоей карете.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Как быстро пролетят эти два дня, мой ангелочек! За столь короткий срок я едва ли успею выразить все, что к тебе испытываю… К тому же есть о чем поговорить. За недолгие часы общения мне надлежит посвятить тебя в самые сокровенные таинства Венеры. Как тут уложиться в два дня!

ЭЖЕНИ. Ах, я останусь, пока всего не узнаю… Я пришла учиться и не выйду отсюда, пока не стану просвещенной.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ (целуя ее ). О, любовь моя, нам предстоит еще столько сделать и столько сказать друг дружке! Кстати, не желаешь ли ты позавтракать, моя королева? Урок наш может затянуться.

ЭЖЕНИ. Дорогая наперсница, у меня только одно желание – слушать тебя. Я уже позавтракала в одном лье отсюда. И теперь спокойно продержусь до восьми часов вечера.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Тогда пройдем в мой будуар, там мы расположимся поуютней. Я уже предупредила слуг. Смею тебя уверить: нас никто не побеспокоит. (Они идут туда, обнявшись.)

ТРЕТИЙ ДИАЛОГ

Госпожа де Сент-Анж, Эжени, Дольмансе.

Действие происходит в роскошном будуаре.

ЭЖЕНИ (в крайнем изумлении, что видит в комнате мужчину, которого вовсе не ждала ). О, Боже! Дорогая подруга, это же предательство!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ (удивленная ничуть не меньше ). Как это вас занесло сюда, сударь? Насколько мне помнится, вам надлежало прибыть к четырем?

ДОЛЬМАНСЕ. В предвкушении счастья увидеться с вами, сударыня, я несколько опередил события. Я разговаривал с вашим братом о занятиях, которые вы намереваетесь вести с мадемуазель, и он счел мое присутствие необходимым. Зная, где намечено устроить лицей для чтения лекций, он тайно привел меня сюда, полагая, что сие не вызовет вашего неодобрения. Что же до него самого, он уверен: наглядные объяснения с его участием понадобятся лишь после рассуждений теоретических, так что к нам он присоединится попозже.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Сказать по правде, Дольмансе, вот так фортель…

ЭЖЕНИ. Не такая уж я простушка. Ведь все это твоих рук дело, милая подруга… могла бы со мной посоветоваться… Теперь я чувствую себя посрамленной, а это определенно нарушит наши планы.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Поверь, Эжени, идея этой проделки целиком принадлежит моему брату. Твои тревоги напрасны. Дольмансе мне известен, как человек необыкновенно любезный, с особым, философским, складом ума, незаменимым для твоего воспитания. Для осуществления наших замыслов он крайне полезен. В смысле соблюдения тайны, положись на него так же, как на меня. Держись непринужденно с этим господином, милочка, он, как никто, знает свет и наилучшим образом разовьет тебя, выводя на верный путь к счастью и наслаждению – по нему мы и проследуем всей нашей компанией.

ЭЖЕНИ (краснея ). О! Я все равно стесняюсь…

ДОЛЬМАНСЕ. Полно, прекрасная Эжени, будьте раскованней… стыдливость – отжившая добродетель, без нее обойтись совсем несложно, тем более, с вашими прелестями.

ЭЖЕНИ. Но приличия…

ДОЛЬМАНСЕ. Еще одно допотопное понятие, совершенно утратившее ценность в наши дни. Правила приличия в корне противоречат законам природы! (Дольмансе хватает Эжени, сжимает ее в своих объятиях и целует .)

ЭЖЕНИ (защищаясь ). Прекратите же, сударь!.. Обращение ваше, право, бесцеремонно!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Послушай меня, Эжени, перед этим милым господином нам с тобой не нужно строить из себя недотрог. Я знакома с ним не дольше, чем ты, но видишь, я доверяюсь ему! (Она похотливо целует его в губы. ) Делай, как я.

ЭЖЕНИ. О! Теперь и мне захотелось, ты заразила меня своим примером! (Она также доверяется Дольмансе, который страстно целует ее, проникая языком ей в рот. )

ДОЛЬМАНСЕ. Ах, чаровница!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ (целуя ее в свою очередь ). И не надейся, маленькая шалунья, что я откажусь от того, что причитается мне! (Тут Дольмансе, обнимая обеих, примерно четверть часа лижет их, они обе тоже лижут друг дружку, а затем отвечают ему тем же. )

ДОЛЬМАНСЕ. Сладостные, пьянящие прелюдии! Дорогие дамы, вы не находите, что здесь невыносимо жарко? Оденемся поудобнее, так будет гораздо легче беседовать.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Не возражаю, накинем эти прозрачные симары, прикроем лишь то, что следует утаивать от вожделения.

ЭЖЕНИ. Сказать по правде, дорогая, вы толкаете меня на такое!..

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ (помогая ей раздеться ). Презабавные одеяния, не правда ль?

ЭЖЕНИ. Да уж, и к тому же весьма нескромные… О, как ты меня целуешь!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Прелестная грудка!.. Едва распустившийся розан.

ДОЛЬМАНСЕ (разглядывая соски Эжени, но не прикасаясь к ним ). Такие бутончики обещают мне другие приманки… куда более ценные.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Более ценные?

ДОЛЬМАНСЕ. О да, клянусь честью! (Произнося это, Дольмансе разворачивает Эжени, пытаясь разглядеть ее сзади. )

ЭЖЕНИ. О нет, не надо, умоляю вас.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Остановитесь, Дольмансе… Я пока запрещаю вам взирать на предмет, имеющий над вами столь неодолимую власть, иначе он поглотит все ваши мысли, и вы утратите способность рассуждать хладнокровно. Мы ждем от вас уроков, так преподайте же их, после этого столь вожделенные вами мирты непременно послужат вам наградой.

ДОЛЬМАНСЕ. Пусть так, но имейте в виду, мадам: для наглядности преподавания нашему прелестному ребенку первых уроков распутства мне потребуется ваше любезное согласие сделаться моей соучастницей.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. С удовольствием!.. Ну вот, взгляните, я уже голая: пользуйтесь мною для ваших умствований сколько угодно!

ДОЛЬМАНСЕ. Ах! Роскошное тело!.. Сама Венера, в соединении с Грациями!

ЭЖЕНИ. О, дорогая подруга, сколько красот! Позволь мне потрогать их руками, позволь поцеловать их. (Исполняет .)

ДОЛЬМАНСЕ. Удивительный талант! Только чуточку умерьте свой пыл, прекрасная Эжени, поскольку сейчас я потребую от вас внимания.

ЭЖЕНИ. Конечно, я готова слушать вас, готова… до чего же она хороша… до чего пышна… свежа!.. Моя подруга изумительна, не правда ль, сударь?

ДОЛЬМАНСЕ. Безусловно, она красива… я бы даже сказал, безупречно красива. Впрочем, по моему мнению, вы ни в чем ей не уступаете… Итак, моя хорошенькая ученица, придется вам выслушать меня – а иначе, в случае непослушания, я воспользуюсь правами, предоставляемыми мне званием вашего учителя.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. О да, да, Дольмансе! Она в полном вашем распоряжении. Не будет умницей – отчитайте ее и пожестче.

ДОЛЬМАНСЕ. Думаю, одними внушениями здесь не обойтись.

ЭЖЕНИ. О, небо праведное! Не пугайте меня, сударь… что вы намереваетесь предпринять?

ДОЛЬМАНСЕ (бормоча и целуя Эжени в губы ). Сначала легкие телесные наказания… затем хорошая трепка – и прелестная попка с лихвой расплатится за провинности головы. (Через тонкую симару он шлепает Эжени по заду .)

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Одобряю ваш замысел в целом, однако отвлекаться не стоит. Приступим непосредственно к уроку. Нам отпущено совсем немного времени на утехи с Эжени. Если мы растратим его на подготовительную часть, до основного курса дело так и не дойдет.

ДОЛЬМАНСЕ (касаясь, по мере объяснения, тех или иных участков тела госпожи де Сент-Анж ). Итак, начнем. Не стану долго описывать эти полушария из плоти: вы, Эжени, не хуже меня знаете их названия – бюст, груди, сиськи. Им принадлежит важная роль в акте наслаждения; они постоянно перед глазами, любовнику удобно мять и ласкать их. Кое-кто предпочитает устраивать из них алтарь наслаждения, помещая свой член меж двух холмов Венеры, чтобы женщина стискивала и зажимала его. Иные мужчины, после недолгого трения, изловчаются слить туда восхитительный бальзам жизни, чье истечение – суть высшее блаженство распутника… Кстати о члене, рассуждать о нем можно бесконечно. Не пора ли и нам, сударыня, немного пофилософствовать об этом с нашей ученицей?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Думаю, самое время.

ДОЛЬМАНСЕ. Отлично, сударыня. Тогда я улягусь на это канапе, вы расположитесь рядом, завладеете сим предметом и лично продемонстрируете его достоинства нашей юной ученице. (Дольмансе устраивается, а госпожа де Сент-Анж показывает. )

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Перед твоими глазами, Эжени, скипетр Венеры – это главный участник любовных утех. Чаще всего именуемый «членом» . Нет ни одной части тела, куда нельзя было бы его ввести. Покоряясь страстям своего управителя, он нередко пристраивается вот здесь (она касается лобка Эжени ), продвигаясь по обычной дорожке… самой проторенной, но не самой приятной. В поисках храма для посвященных истинный распутник обратит свои взоры скорее сюда (она раздвигает свои ягодицы и показывает отверстие между ними ): мы не раз будем возвращаться к такому способу наслаждения – ибо нет ничего более восхитительного. Рот, грудь, подмышки также служат алтарями для воскурения фимиама. Независимо от места, избранного нашим героем, после нескольких движений, он извергает вязкую белую жидкость, извержение ее приводит мужчину в исступленный восторг, являющий собой сладчайшее в жизни удовольствие.

ЭЖЕНИ. О, я жажду видеть, как истекает эта жидкость!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Для этого достаточно даже подрагивания моей руки. Смотри, по мере того, как я его встряхиваю, он возбуждается! Такие движения называют мастурбацией , а на языке развратников действие сие обозначается словом онанировать .

ЭЖЕНИ. О, бесценная моя, позволь мне поонанировать этот замечательный член!

ДОЛЬМАНСЕ. Больше не вытерплю! Не станем ей мешать, сударыня: от этой наивности у меня стоит, как бешеный.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Решительно возражаю. Будьте благоразумны, Дольмансе, не вскипайте раньше времени. Истечение семени ослабит активность ваших животных инстинктов, что неизбежно умерит пыл ваших рассуждений.

ЭЖЕНИ (ощупывая детородные яички Дольмансе ). О, зачем ты противишься моим желаниям, милая подружка, ты обижаешь меня!.. А это что за шарики, для чего они служат и как называются?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Техническое обозначение – яйца … научный термин – тестикулы. Эти шарики – хранилище плодоносного семени, о котором я только что говорила, благодаря его извержению в матку женщины совершается воспроизводство рода человеческого. Не стоит углубляться в детали, Эжени, куда более важные для медицины, нежели для распутства. Красивой девушке надлежит исключительно совокупляться , но ни в коем случае не рожать . Мы лишь слегка коснемся вопросов, имеющих отношение к скучному механизму размножения, дабы подробнее остановиться на крайне важных для нас областях – сладострастии и разврате, весьма далеких от задач роста народонаселения.

ЭЖЕНИ. Дорогая, мне трудно вообразить, как огромный член, едва помещающийся в моей руке, многократно проникает в такую узенькую дырочку, как у тебя сзади – по моим представлениям, это непременно причинит женщине сильную боль.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Женщина непривычная испытает боль и от проникновения спереди, и от проникновения сзади. Природе угодно вести нас к счастью лишь через страдания. Однако едва боль преодолена – ничто уже не препятствует наслаждению. Удовольствие, испытываемое от введения члена в зад, – безусловно, превосходит любые ощущения от принятия его спереди. От скольких опасностей ограждена при этом женщина! Никакого риска для здоровья, никакой угрозы беременности. Не стану распространяться о преимуществах данного вида наслаждения. Наш многоуважаемый учитель проведет всеобъемлющий анализ, соединяя теорию с практикой, после чего, надеюсь, сумеет убедить тебя, милочка: из всех разновидностей сладострастия предпочтение следует отдать именно этому способу.

ДОЛЬМАНСЕ. Поторопитесь с вашими показами, сударыня, умоляю, я уже не в силах сдерживаться. Вот-вот изольюсь помимо своей воли, грозный мой член, того и гляди, обратится в ничто и станет непригодным для ваших уроков.

ЭЖЕНИ. Как! Неужели он исчезнет, если потеряет семя, о котором ты говорила! О, милая, разреши, я заставлю его потерять это семя, хочу посмотреть, во что он превратится… Наверное, ужасно приятно наблюдать, как оно истекает!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Нет, нет, Дольмансе, еще не время, поднимайтесь; не забывайте – награду за ваши труды я вручу вам лишь после того, как вы ее заслужите.

ДОЛЬМАНСЕ. Хорошо. Все же для лучшего убеждения Эжени в действенности удовольствий, о которых мы ей недавно поведали, не сочтете ли вы уместным немножко помастурбировать ее передо мной?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Не просто сочту уместным – более того, исполню это с радостью, ибо столь волнующий эпизод, несомненно, посодействует нашим лекциям. Располагайся на канапе, моя милочка.

ЭЖЕНИ. О Господи! Что за прелестная ниша! А зачем столько зеркал?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Тысячекратно повторяя различные позы, зеркала до бесконечности разнообразят удовольствия в глазах тех, кто вкушает их на оттоманке. Благодаря этой искусной уловке ни один уголок тела не утаен от взоров: всё на виду. Вокруг занимающихся любовью возникают группы подражателей их сладостным действиям, от стольких восхитительных картинок восторг любовников достигает невиданного накала.

ЭЖЕНИ. Потрясающее изобретение!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Дольмансе, разденьте-ка нашу жертву…

ДОЛЬМАНСЕ. Это совсем несложно, достаточно сорвать тонкий покров, и нам откроются весьма трогательные прелести. (Раздевает ее догола, первые его взгляды обращены на ее зад ). Наконец-то, вот она, эта божественная, драгоценная попка, которой я так безуспешно домогаюсь!.. Черт возьми, какая пышка, свеженькая, изящная, просто блеск!.. Никогда не встречал прекраснее!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Ах, проказник! Первые же похвалы выдают твои вкусы и привычки!