"Душа хранит". Жизнь и поэзия Николая Рубцова

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Полночное пенье


Когда за окном потемнело,
Он тихо потребовал спички
И лампу зажег неумело,
Ругая жену по привычке.
И вновь колдовал над стаканом,
Над водкой своей, с нетерпеньем…
И долго потом не смолкало
Его одинокое пенье.
За стенкой с ребенком возились,
И плач раздавался и ругань,
Но мысли его уносились
Из этого скорбного круга…

И долго без всякого дела,
Как будто бы слушая пенье,
Жена терпеливо сидела
Его молчаливою тенью.
И только когда за оградой
Лишь сторож фонариком светит,
Она говорила: – Не надо!

Не надо! Ведь слышат соседи! -
Он грозно вставал, как громила.

– Я пью, – говорил, – ну и что же? -
Жена от него отходила,
Воскликнув: – О Господи Боже!.. -
Меж тем как она раздевалась
И он перед сном раздевался,
Слезами она заливалась,
А он соловьем заливался…

<1966>

Наслаждаясь ветром резким


Наслаждаясь ветром резким,
Допоздна по вечерам
Я брожу, брожу по сельским
Белым в сумраке холмам.
Взгляд блуждает по дремотным,
По холодным небесам,
Слух внимает мимолетным,
Приглушенным голосам.
По родному захолустью
В тощих северных лесах
Не бродил я прежде с грустью,
Со слезами на глазах.
Было все – любовь и радость.
Счастье грезилось окрест.
Было все – покой и святость
Невеселых наших мест…
Я брожу… Я слышу пенье…
И в прокуренной груди
Снова слышу я волненье:
Что же, что же впереди?

<1966>

Душа хранит


Вода недвижнее стекла.
И в глубине ее светло.
И только щука, как стрела,
Пронзает водное стекло.

О вид смиренный и родной!
Березы, избы по буграм
И, отраженный глубиной,
Как сон столетий, божий храм.

О, Русь – великий звездочет!
Как звезд не свергнуть с высоты,
Так век неслышно протечет,
Не тронув этой красоты,

Как будто древний этот вид
Раз навсегда запечатлен
В душе, которая хранит
Всю красоту былых времен…

<1966>

Над вечным покоем


Рукой раздвинув темные кусты,
Я не нашел и запаха малины,
Но я нашел могильные кресты,
Когда ушел в малинник за овины…

Там фантастично тихо в темноте,
Там одиноко, боязно и сыро,
Там и ромашки будто бы не те -
Как существа уже иного мира.

И так в тумане омутной воды
Стояло тихо кладбище глухое,
Таким все было смертным и святым,
Что до конца не будет мне покоя.

И эту грусть, и святость прежних лет
Я так любил во мгле родного края,
Что я хотел упасть и умереть
И обнимать ромашки, умирая…

Пускай меня за тысячу земель
Уносит жизнь! Пускай меня проносит
По всей земле надежда и метель,
Какую кто-то больше не выносит!

Когда ж почую близость похорон,
Приду сюда, где белые ромашки,
Где каждый смертный свято погребен
В такой же белой горестной рубашке…

<1966>

В лесу
1


В лесу, под соснами,
На светлых вырубках
Все мысли слезные
Сто раз я выругал.
А ну поближе-ка иди к сосне!
Ах, сколько рыжиков!
Ну как во сне…
Я счастлив, родина, -
Грибов не счесть.

Но есть смородина, малина есть.
И сыплет листья лес,
Как деньги медные, -
Спасибо, край чудес!
Но мы не бедные…
А чем утешены, что лес покинули
Все черти, лешие
И все кикиморы?..

2 3


А вот болотина.
Звериный лес.
И снова узкие дороги скрещены, -
О эти русские
Распутья вещие!
Взгляну на ворона -
И в тот же миг
Пойду не в сторону, а напрямик…
Я счастлив, родина.
Спасибо, родина.
Всех ягод лучше – красная смородина…

Седьмые сутки дождь не умолкает…


Седьмые сутки дождь не умолкает.
И некому его остановить.
Все чаще мысль угрюмая мелькает,
Что всю деревню может затопить.
Плывут стога. Крутясь, несутся доски.
И погрузились медленно на дно
На берегу забытые повозки,
И потонуло черное гумно.
И реками становятся дороги,
Озера превращаются в моря,
И ломится вода через пороги,
Семейные срывая якоря…

Неделю льет. Вторую льет… Картина
Такая – мы не видели грустней!
Безжизненная водная равнина,
И небо беспросветное над ней.
На кладбище затоплены могилы,
Видны еще оградные столбы,
Ворочаются, словно крокодилы,
Меж зарослей затопленных гробы,
Ломаются, всплывая, и в потемки
Под резким неслабеющим дождем
Уносятся ужасные обломки
И долго вспоминаются потом…

Холмы и рощи стали островами.
И счастье, что деревни на холмах.
И мужики, качая головами,
Перекликались редкими словами,
Когда на лодках двигались впотьмах,
И на детей покрикивали строго,
Спасали скот, спасали каждый дом
И глухо говорили: – Слава богу!
Слабеет дождь… вот-вот… еще немного…
И все пойдет обычным чередом.

<1966>

Жара


Всезнающей, вещей старухе
И той не уйти от жары.
И с ревом проносятся мухи,
И с визгом снуют комары,
И жадные липнут букашки,
И лютые оводы жгут, -
И жалобно плачут барашки,
И лошади, топая, ржут.
И что-то творится с громилой,
С быком племенным! И взгляни -
С какою-то дьявольской силой
Все вынесут люди одни!
Все строят они и корежат,
Повсюду их сила и власть.
Когда и жара изнеможет,
Гуляют еще, веселясь!..

<1966>

Уединившись за оконцем…


Уединившись за оконцем,
Я с головой ушел в труды!
В окно закатывалось солнце,
И влагой веяли пруды…

Как жизнь полна! Иду в рубашке,
А ветер дышит все живей,
Журчит вода, цветут ромашки,
На них ложится тень ветвей.

И так легки былые годы,
Как будто лебеди вдали
На наши пастбища и воды
Летят со всех сторон земли!..

И снова в чистое оконце
Покоить скромные труды
Ко мне закатывалось солнце,
И влагой веяли пруды…

<1966>

Не надо, не надо, не надо…


Не надо, не надо, не надо,
Не надо нам скорби давно!
Пусть будут река и прохлада,
Пусть будут еда и вино.
Пусть Вологда будет родная
Стоять нерушимо, как есть,
Пусть Тотьма, тревоги не зная,
Хранит свою ласку и честь.
Болгария пусть расцветает
И любит чудесную Русь,
Пусть школьник поэтов читает
И знает стихи наизусть.

В сибирской деревне


То желтый куст,
То лодка кверху днищем,
То колесо тележное
В грязи…

Меж лопухов -
Его, наверно, ищут -
Сидит малыш,
Щенок скулит вблизи.

Скулит щенок
И все ползет к ребенку,
А тот забыл,
Наверное, о нем, -
К ромашке тянет
Слабую ручонку
И говорит…
Бог ведает, о чем!..

Какой покой!
Здесь разве только осень
Над ледоносной
Мечется рекой,
Но крепче сон,
Когда в ночи глухой
Со всех сторон
Шумят вершины сосен,

Когда привычно
Слышатся в лесу
Осин тоскливых
Стоны и молитвы, -
В такую глушь
Вернувшись после битвы,
Какой солдат
Не уронил слезу?

Случайный гость,
Я здесь ищу жилище
И вот пою
Про уголок Руси,
Где желтый куст,
И лодка кверху днищем,
И колесо,
Забытое в грязи…

Сибирь как будто не Сибирь…


Сибирь как будто не Сибирь!
Давно знакомый мир лучистый -
Воздушный, солнечный, цветистый,
Как мыльный радужный пузырь.

А вдруг он лопнет, этот мир?
Вот-вот рукою кто-то хлопнет -
И он пропал… Но бригадир
Сказал уверенно: «Не лопнет!»

Как набежавшей тучи тень,
Тотчас прошла моя тревога, -
На бригадира, как на бога,
Смотрел я после целый день…

Тележный скрип, грузовики,
Река, цветы и запах скотский,
Еще бы церковь у реки, -
И было б все по-вологодски.

Аленький цветок


Домик моих родителей
Часто лишал я сна.
– Где он опять, не видели?
Мать без того больна. -
В зарослях сада нашего
Прятался я, как мог.
Там я тайком выращивал
Аленький свой цветок.
Этот цветочек маленький
Как я любил и прятал!
Нежил его, – вот маменька
Будет подарку рада!
Кстати его, некстати ли,
Вырастить все же смог…
Нес я за гробом матери
Аленький свой цветок.

<1966>

Листвой пропащей, знобящей мглою…


Листвой пропащей,
знобящей мглою
Заносит буря неясный путь.
А ивы гнутся над головою,
Скрипят и стонут – не отдохнуть.
Бегу от бури, от помрачений…
И вдруг я вспомню твое лицо,
Игру заката во мгле вечерней,
В лучах заката твое кольцо.
Глухому плеску на дне оврага,
И спящей вербе, и ковылю
Я, оставаясь, твердил из мрака
Одно и то же: – Люблю, люблю! -
Листвой пропащей,
знобящей мглою
Заносит буря безлюдный путь.
И стонут ивы над головою,
И воет ветер – не отдохнуть!
Куда от бури, от непогоды
Себя я спрячу?
Я вспоминаю былые годы
И – плачу…

Ночь на перевозе


Осень кончилась – сильный ветер
Заметает ее следы!
И болотная пленка воды
Замерзает при звездном свете.
И грустит, как живой, и долго
Помнит свой сенокосный рай
Высоко над рекой, под елкой,
Полусгнивший пустой сарай…
От безлюдья и мрака хвойных
Побережий, полей, болот
Мне мерещится в темных волнах
Затонувший какой-то флот.
И один во всем околотке
Выйдет бакенщик-великан
И во мгле промелькнет на лодке,
Как последний из могикан…

<1966>

Зимовье на хуторе


Короткий день.
А вечер долгий.
И непременно перед сном
Весь ужас ночи за окном
Встает. Кладбищенские елки
Скрипят. Окно покрыто льдом.

Порой без мысли и без воли
Смотрю в оттаявший глазок
И вдруг очнусь – как дико в поле!
Как лес и грозен, и высок!

Зачем же, как сторожевые,
На эти грозные леса
В упор глядят глаза живые,
Мои полночные глаза?

Зачем? Не знаю. Сердце стынет
В такую ночь. Но все равно
Мне хорошо в моей пустыне,
Не страшно мне, когда темно.

Я не один во всей вселенной.
Со мною книги, и гармонь,
И друг поэзии нетленной -
В печи березовый огонь…

<1966>

Тост


За Вологду, землю родную,
Я снова стакан подниму!
И снова тебя поцелую,
И снова отправлюсь во тьму,

И вновь будет дождичек литься…
Пусть все это длится и длится!

Природа


Звенит, смеется, как младенец.
И смотрит солнышку вослед.
И меж домов, берез, поленниц
Горит, струясь, небесный свет.
Как над заплаканным младенцем,
Играя с нею, после гроз
Узорным чистым полотенцем
Свисает радуга с берез.
И сладко, сладко ночью звездной
Ей снится дальний скрип телег…
И вдруг разгневается грозно,
Совсем как взрослый человек!
Как человек богоподобный,
Внушает в гибельной борьбе
Пускай не ужас допотопный,
Но поклонение себе!..

<1967>

Прекрасно небо голубое…


Прекрасно небо голубое!
Прекрасен поезд голубой!
– Какое место вам? – Любое.
Любое место, край любой.

Еще волнует все, что было.
В душе былое не прошло.
Но слишком дождь шумел уныло,
Как будто все произошло.

И без мечты, без потрясений
Среди одних и тех же стен
Я жил в предчувствии осеннем
Уже не лучших перемен.

– Прости, – сказал родному краю, -
За мой отъезд, за паровоз.
Я несерьезно. Я играю.
Поговорим еще всерьез.

Мы разлучаемся с тобою,
Чтоб снова встретиться с тобой.
Прекрасно небо голубое!
Прекрасен поезд голубой!

<1967>

Купавы


Как далеко дороги пролегли!
Как широко раскинулись угодья!
Как высоко над зыбким половодьем
Без остановки мчатся журавли!

В лучах весны – зови иль не зови! -
Они кричат все радостней, все ближе…
Вот снова игры юности, любви
Я вижу здесь… но прежних не увижу.

И обступают бурную реку
Все те ж цветы… но девушки другие,
И говорить не надо им, какие
Мы знали дни на этом берегу.

Бегут себе, играя и дразня,
Я им кричу: – Куда же вы? Куда вы?
Взгляните ж вы, какие здесь купавы! -
Но разве кто послушает меня…

<1967>

Ветер всхлипывал, словно дитя…


Ветер всхлипывал, словно дитя,
За углом потемневшего дома.
На широком дворе, шелестя,
По земле разлеталась солома…

Мы с тобой не играли в любовь,
Мы не знали такого искусства,
Просто мы у поленницы дров
Целовались от странного чувства.

Разве можно расстаться шутя,
Если так одиноко у дома,
Где лишь плачущий ветер-дитя
Да поленница дров и солома.

Если так потемнели холмы,
И скрипят, не смолкая, ворота,
И дыхание близкой зимы
Все слышней с ледяного болота…

<1967>

Сосен шум


В который раз меня приветил
Уютный древний Липин Бор,
Где только ветер, снежный ветер
Заводит с хвоей вечный спор.

Какое русское селенье!
Я долго слушал сосен шум,
И вот явилось просветленье
Моих простых вечерних дум.

Сижу в гостинице районной,
Курю, читаю, печь топлю,
Наверно, будет ночь бессонной,
Я так порой не спать люблю!

Да как же спать, когда из мрака
Мне будто слышен глас веков,
И свет соседнего барака
Еще горит во мгле снегов.

Пусть завтра будет путь морозен,
Пусть буду, может быть, угрюм,
Я не просплю сказанье сосен,
Старинных сосен долгий шум…

Зеленые цветы


Светлеет грусть, когда цветут цветы,
Когда брожу я многоцветным лугом
Один или с хорошим давним другом,
Который сам не терпит суеты.

За нами шум и пыльные хвосты -
Все улеглось! Одно осталось ясно -
Что мир устроен грозно и прекрасно,
Что легче там, где поле и цветы.

Остановившись в медленном пути,
Смотрю, как день, играя, расцветает.
Но даже здесь… чего-то не хватает…
Недостает того, что не найти.

Как не найти погаснувшей звезды,
Как никогда, бродя цветущей степью,
Меж белых листьев и на белых стеблях
Мне не найти зеленые цветы…

<1967>

Детство


Мать умерла.
Отец ушел на фронт.
Соседка злая
Не дает проходу.
Я смутно помню
Утро похорон
И за окошком
Скудную природу.

Откуда только -
Как из-под земли! -
Взялись в жилье
И сумерки, и сырость…
Но вот однажды
Все переменилось,
За мной пришли,
Куда-то повезли.
Я смутно помню
Позднюю реку,
Огни на ней,

И скрип, и плеск парома,
И крик «Скорей!»,
Потом раскаты грома
И дождь… Потом
Детдом на берегу.

Вот говорят,
Что скуден был паек,
Что были ночи
С холодом, с тоскою, -
Я лучше помню
Ивы над рекою
И запоздалый
В поле огонек.

До слез теперь
Любимые места!
И там, в глуши,
Под крышею детдома
Для нас звучало,
Как-то незнакомо,
Нас оскорбляло
Слово «сирота».

Хотя старушки
Местных деревень
И впрямь на нас
Так жалобно глядели,
Как на сирот несчастных,
В самом деле,
Но время шло,
И приближался день,

Когда раздался
Праведный салют,
Когда прошла
Военная морока,
И нам подъем
Объявлен был до срока,
И все кричали:
– Гитлеру капут!

Еще прошло
Немного быстрых лет,
И стало грустно вновь:
Мы уезжали!
Тогда нас всей
Деревней провожали,
Туман покрыл
Разлуки нашей след…

Коза


Побежала коза в огород.
Ей навстречу попался народ.
– Как не стыдно тебе, егоза? -
И коза опустила глаза.
А когда разошелся народ,
Побежала опять в огород.

Жеребенок


Он увидал меня и замер,
Смешной и добрый, как божок.
Я повалил его на травку,
На чистый, солнечный лужок!
И долго, долго, как попало,
На животе, на голове,
С восторгом, с хохотом и ржаньем
Мы кувыркались по траве…

Мальчик Вова


Подошла к нему корова.
– Уходи! – сказал ей Вова.
А корова не уходит.
Вова слов уж не находит.
Не поймет, что это значит,
На нее глядит и плачет…

Старик


Идет старик в простой одежде.
Один идет издалека.
Не греет солнышко, как прежде.
Шумит осенняя река.

Кружились птицы и кричали
Во мраке тучи грозовой,
И было все полно печали
Над этой старой головой.

Глядел он ласково и долго,
На всех, кто встретится ему,
Глядел на птиц, глядел на елку…
Наверно, трудно одному.

Когда, поеживаясь зябко,
Поест немного и поспит,
Ему какая-нибудь бабка
Поднять котомку пособит.

Глядит глазами голубыми,
Несет котомку на горбу,
Словами тихими, скупыми
Благодарит свою судьбу.

Не помнит он, что было прежде,
И не боится черных туч,
Идет себе в простой одежде
С душою светлою, как луч!

<1967>

Про зайца


Заяц в лес бежал по лугу,
Я из лесу шел домой -
Бедный заяц с перепугу
Так и сел передо мной!

Так и обмер, бестолковый,
Но, конечно, в тот же миг
Поскакал в лесок сосновый,
Слыша мой веселый крик.

И еще, наверно, долго
С вечной дрожью в тишине
Думал где-нибудь под елкой
О себе и обо мне.

Думал, горестно вздыхая,
Что друзей-то у него
После дедушки Мазая
Не осталось никого.

<1969>

Январское


Мороз под звездочками светлыми
По лугу белому, по лесу ли
Идет, поигрывая ветками,
Снежком поскрипывая весело.
И все под елками похаживает,
И все за елками ухаживает, -
Снежком атласным принаряживает!
И в новогодний путь – проваживает!
А после сам принаряжается,
В мальчишку вдруг преображается
И сам на праздник отправляется:
– Кому невесело гуляется? -
Лесами темными и грозными
Бежит вперед с дарами редкими,
И все подмигивает звездами,
И все поигрывает ветками,
И льдинки отвечают звонами,
А он спешит, спешит к народу
С шампанским, с музыкой, с поклонами
Спокойно прожитому году;
Со всеми дружит он и знается,
И жизнь в короткой этой праздности
Как будто снова начинается -
С морозной свежести и ясности!

<1967>

Во время грозы


Внезапно небо прорвалось
С холодным пламенем и громом!
И ветер начал вкривь и вкось
Качать сады за нашим домом.

Завеса мутного дождя
Заволокла лесные дали.
Кромсая мрак и бороздя,
На землю молнии слетали!

И туча шла гора горой!
Кричал пастух, металось стадо,
И только церковь под грозой
Молчала набожно и свято.

Молчал, задумавшись, и я,
Привычным взглядом созерцая
Зловещий праздник бытия,
Смятенный вид родного края.

И все раскалывалась высь,
Плач раздавался колыбельный,
И стрелы молний все неслись
В простор тревожный, беспредельный…

После грозы


Ночью я видел:
Ломались березы!
Видел: метались цветы!
Гром, рассылающий
Гибель и слезы,
Всех настигал с высоты!
Как это странно
И все-таки мудро:
Гром роковой перенесть,
Чтоб удивительно
Светлое утро
Встретить, как светлую весть!
Вспыхнул светящийся
Солнечный веер,
Дышат нектаром цветы,
Влагой рассеянной
Озеро веет,
Полное чистой воды!

Ночь на родине


Высокий дуб. Глубокая вода.
Спокойные кругом ложатся тени.
И тихо так, как будто никогда
Природа здесь не знала потрясений!

И тихо так, как будто никогда
Здесь крыши сел не слыхивали грома!
Не встрепенется ветер у пруда,
И на дворе не зашуршит солома,

И редок сонный коростеля крик…
Вернулся я – былое не вернется!
Ну что же? Пусть хоть это остается,
Продлится пусть хотя бы этот миг,

Когда души не трогает беда,
И так спокойно двигаются тени,
И тихо так, как будто никогда
Уже не будет в жизни потрясений.

И всей душой, которую не жаль
Всю потопить в таинственном и милом,
Овладевает светлая печаль,
Как лунный свет овладевает миром…

<1967>

Сентябрь


Слава тебе, поднебесный
Радостный краткий покой!
Солнечный блеск твой чудесный
С нашей играет рекой,
С рощей играет багряной,
С россыпью ягод в сенях,
Словно бы праздник нагрянул
На златогривых конях!
Радуюсь громкому лаю,
Листьям, корове, грачу,
И ничего не желаю,
И ничего не хочу!
И никому не известно
То, что, с зимой говоря,
В бездне таится небесной
Ветер и грусть октября…

Шумит Катунь


…Как я подолгу слушал этот шум,
Когда во мгле горел закатный пламень!
Лицом к реке садился я на камень
И все глядел, задумчив и угрюм,

Как мимо башен, идолов, гробниц
Катунь неслась широкою лавиной,
И кто-то древней клинописью птиц
Записывал напев ее былинный…

Катунь, Катунь – свирепая река!
Поет она таинственные мифы
О том, как шли воинственные скифы, -
Они топтали эти берега!

И Чингисхана сумрачная тень
Над целым миром солнце затмевала,
И черный дым летел за перевалы
К стоянкам светлых русских деревень…

Все поглотил столетий темный зев!
И все в просторе сказочно-огнистом
Бежит Катунь с рыданием и свистом -
Она не может успокоить гнев!

В горах погаснет солнечный июнь,
Заснут во мгле печальные аилы,
Молчат цветы, безмолвствуют могилы,
И только слышно, как шумит Катунь…

Отплытие


Размытый путь. Кривые тополя.
Я слушал шум – была пора отлета.
И вот я встал и вышел за ворота,
Где простирались желтые поля,

И вдаль пошел… Вдали тоскливо пел
Гудок чужой земли, гудок разлуки!
Но, глядя вдаль и вслушиваясь в звуки,
Я ни о чем еще не сожалел…

Была суровой пристань в поздний час.
Искрясь, во тьме горели папиросы,
И трап стонал, и хмурые матросы
Устало поторапливали нас.

И вдруг такой повеяло с полей
Тоской любви, тоской свиданий кратких!
Я уплывал… все дальше… без оглядки
На мглистый берег юности своей.

<1967>

В старом парке


Песчаный путь
В еловый темный лес.
В зеленый пруд
Упавшие деревья.
И бирюза,
И огненные перья
Ночной грозою
Вымытых небес!

Желтея грустно,
Старый особняк
Стоит в глуши
Запущенного парка -
Как дико здесь!
Нужна покрепче палка,
Чтоб уложить
Крапиву кое-как…

Покрывшись пеплом,
Гаснет бирюза.
И там, во тьме
Унылого строенья,
Забытого навек
Без сожаленья,
Горят кошачьи
Желтые глаза.

Не отыскать
Заросшие следы,
Ничей приход
Не оживит картины,
Лишь манят, вспыхнув,
Ягоды малины
Да редких вишен
Крупные плоды.

Здесь барин жил.
И, может быть, сейчас,
Как старый лев,
Дряхлея на чужбине,
Об этой сладкой
Вспомнил он малине,
И долго слезы
Катятся из глаз…

Подует ветер!
Сосен темный ряд
Вдруг зашумит,
Застонет, занеможет,
И этот шум
Волнует и тревожит,
И не понять,
О чем они шумят.

<1967>

Посвящение другу


Замерзают мои георгины.
И последние ночи близки.
И на комья желтеющей глины
За ограду летят лепестки…

Нет, меня не порадует – что ты! -
Одинокая странствий звезда.
Пролетели мои самолеты,
Просвистели мои поезда.

Прогудели мои пароходы,
Проскрипели телеги мои, -
Я пришел к тебе в дни непогоды,
Так изволь, хоть водой напои!

Не порвать мне житейские цепи,
Не умчаться, глазами горя,
В пугачевские вольные степи,
Где гуляла душа бунтаря.

Не порвать мне мучительной связи
С долгой осенью нашей земли,
С деревцом у сырой коновязи,
С журавлями в холодной дали…

Но люблю тебя в дни непогоды
И желаю тебе навсегда,
Чтоб гудели твои пароходы,
Чтоб свистели твои поезда!

<1967>

Гуляевская горка


Остановись, дороженька моя!
Все по душе мне – сельская каморка,
Осенний бор, Гуляевская горка,
Где веселились русские князья.

Простых преданий добрые уста
Еще о том гласят, что каждодневно
Гуляла здесь прекрасная царевна, -
Она любила здешние места.

Да! Но и я вполне счастливый тип,
Когда о ней тоскую втихомолку
Или смотрю бессмысленно на елку
И вдруг в тени увижу белый гриб!

И ничего не надо мне, пока
Я просыпаюсь весело на зорьке
И все брожу по старой русской горке,
О прежних днях задумавшись слегка…

Последняя осень [Стихотворения, письма, воспоминания современников] Рубцов Николай Михайлович

Промчалась твоя пора!

Промчалась твоя пора!

под синим небом,

С гульбой посреди двора,

Промчалась твоя пора!

Садились ласточки на карниз,

Взвивались ласточки в высоту…

Но твой отвергнутый фанатизм

Увлек с собою

и красоту.

О чем рыдают, о чем поют

Твои последние колокола?

Тому, что было, не воздают

И не горюют, что ты была.

под синим небом,

С колоколами и сладким хлебом,

С гульбой посреди двора,

Промчалась твоя пора!..

«Наслаждаясь ветром резким…»

Наслаждаясь ветром резким,

Допоздна по вечерам

Я брожу, брожу по сельским

Белым в сумраке холмам.

Взгляд блуждает по дремотным,

По холодным небесам,

Слух внимает мимолетным,

По родному захолустью

В тощих северных лесах

Не бродил я прежде с грустью,

Со слезами на глазах.

Было все - любовь и радость.

Счастье грезилось окрест.

Было все - покой и святость

Невеселых наших мест…

Я брожу… Я слышу пенье…

И в прокуренной груди

Снова слышу я волненье:

Что же, что же впереди?

Из книги Автобиография автора Кристи Агата

Часть вторая «Пора не пора - иду со двора»

Из книги Впереди разведка шла автора Каневский Александр Денисович

Из книги К. Р. автора Говорушко Эдуард

«СТЕЗЯ ТВОЯ В ВОДАХ…» Великий князь Константин Романов стоял на палубе у правого шкапичного орудия. Смотрел на черную водную бездну, дышавшую силой, натужно и печально вздыхавшую, словно она рвалась, но не могла коснуться волной нежно полыхающих звезд и тихой луны,

Из книги У лукоморья автора Гейченко Семен Степанович

«ТВОЯ ОТ ТВОИХ»

Из книги Автобиографическая проза автора Цветаева Марина

ТВОЯ СМЕРТЬ Каждая смерть, даже из самого ряда выхождения выходящая, - о твоей говорю, Райнер, неизменно оказывается в ряду других смертей, между последней до и первой после.Никто никогда не стоял над гробом без примысла: «Над кем последним так стоял, над кем первым

Из книги Марина Цветаева. Неправильная любовь автора Бояджиева Людмила Григорьевна

«Пора-пора-пора творцу вернуть билет» Марина проходила свои круги ада. И были ли у Сергея галлюцинации, или послание из других источников информации посетило его сознание - не известно. Ведь она кричала ему, упрямо сжав губы, сквозь враждебное, злобными ветрами

Из книги Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой автора Колмогоров Александр Григорьевич

«Грусть твоя передаётся мне…» В середине июля 1888 года Борис Адамович завершил своё начальное военное образование в числе лучших выпускников корпуса. Остались позади экзамены и летний полевой лагерь. Приехав на дачу к матери и сестре в Стрельну, он наслаждался солнцем,

Из книги Погоня за «ястребиным глазом». Судьба генерала Мажорова автора Болтунов Михаил Ефимович

ПОРА, БРАТ, ПОРА… У Главкома ВВС Павла Кутахова была мечта: он хотел иметь на вооружении систему управления авиацией на поле боя. Откровенно говоря, от такой мечты захватывало дух. Любой высокий военачальник, которому Павел Степанович рассказывал о предполагаемой

Из книги Угрешская лира. Выпуск 3 автора Егорова Елена Николаевна

«Ох и тяжела мне твоя музыка….» Ох и тяжела мне твоя музыка. Невозможно жизнь легко понять: годы от смешного карапузика - до метро, где будут место уступать… Промежуток этот, как в огне, горит, золотым сечением сечён. Только он всего мне не договорит и тебя не спросит ни о

Из книги Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания автора Берестов Валентин Дмитриевич

«Сентябрьских дней промчалась паутина…» Сентябрьских дней промчалась паутина, Но ясен небосклон. И там, где остановится машина, Валдайских речек звон. Дом на подклети, банька, огороды. Русь Новгородская свободна и строга. Как по линеечке канал бежит в луга. Укрылись в

Из книги Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934) автора Шестаков Дмитрий Петрович

XX. Твоя скала Два камня на распутьи влажном. Мы сели там в вечерний час, И волны с грохотом протяжным Бросались в сумерках на нас. Я снова здесь. Раздумья полный, Один я над водой стою, И горько всхлипывают волны, Взбираясь на скалу твою. 12 декабря Из книги автора

«ПОРА, МОЙ ДРУГ, ПОРА!» …Распусти паруса полотняные, Побеги по морю по синему. A.C. Пушкин «За тысячи верст от тебя» Но вернемся в год 1834-й, когда все еще живы. Тем летом поводов для волнений у Наталии Николаевны было предостаточно: она с детьми живет в калужской глуши, а

Из книги автора

«Твоя чистая молитва» Как-то Николай Николаевич Скатов, один из самых глубоких и тонких отечественных литературоведов, заметил, что именно Наталия Николаевна, жена поэта, привела Пушкина к Богу. При всей кажущейся крамольности и одиозности самой мысли: как, под силу ли

* * *

“Чудный месяц плывет над рекою”,
Где-то голос поет молодой.
Опускается сон золотой!

Не пугают разбойные лица,
И не мыслят пожары зажечь,
Не кричит сумасшедшая птица,
Не звучит незнакомая речь.

Неспокойные тени умерших
Не встают, не подходят ко мне.
И, тоскуя все меньше и меньше,
Словно бог, я хожу в тишине.

И откуда берется такое,
Что на ветках мерцает роса,
И над родиной, полной покоя,
Так светлы по ночам небеса!

Словно слышится пение хора,
Словно скачут на тройках гонцы,
И в глуши задремавшего бора
Все звенят и звенят бубенцы...

В ГОРНИЦЕ

В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды...

Красные цветы мои
В садике завяли все.
Лодка на речной мели
Скоро догниет совсем.

Дремлет на стене моей
Ивы кружевная тень,
Завтра у меня под ней
Будет кропотливый день!

Буду поливать цветы,
Думать о своей судьбе,
Буду до ночной звезды
Лодку мастерить себе...

ЗИМНЯЯ ПЕСНЯ


Ты мне тоску не пророчь!
Тихая зимняя ночь.

Светятся, тихие, светятся, чудные,
Слышится шум полыньи...
Были пути мои трудные, трудные.
Где ж вы печали мои?

Скромная девушка мне улыбается,
Сам я улыбчив и рад!
Трудное, трудное - все забывается,
Светлые звезды горят!

Кто мне сказал, что во мгле заметеленной
Глохнет покинутый луг?
Кто мне сказал, что надежды потеряны?
Кто это выдумал, друг?

В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь...

* * *

Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племен!
Как прежде скакали на голос удачи капризной,
Я буду скакать по следам миновавших времен...

Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность,
И сам председатель плясал, выбиваясь из сил,
И требовал выпить за доблесть в труде и за честность,
И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил!

И быстро, как ласточка, мчался я в майском костюме
На звуки гармошки, на пенье и смех на лужке,
А мимо неслись в торопливом немолкнущем шуме
Весенние воды, и бревна неслись по реке...

Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно
Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!
Пустынно мерцает померкшая звездная люстра,
И лодка моя на речной догнивает мели.

И храм старины, удивительный, белоколонный,
Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, -
Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,
Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!..

О, сельские виды! О, дивное счастье родиться
В лугах, словно ангел, под куполом синих небес!
Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица,
Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!

Боюсь, что над нами не будет таинственной силы,
Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом,
Что, все понимая, без грусти пойду до могилы...
Отчизна и воля - останься, мое божество!

Останьтесь, останьтесь, небесные синие своды!
Останься, как сказка, веселье воскресных ночей!
Пусть солнце на пашнях венчает обильные всходы
Старинной короной своих восходящих лучей!..

Я буду скакать, не нарушив ночное дыханье
И тайные сны неподвижных больших деревень.
Никто меж полей не услышит глухое скаканье,
Никто не окликнет мелькнувшую легкую тень.

И только, страдая, израненный бывший десантник
Расскажет в бреду удивленной старухе своей,
Что ночью промчался какой-то таинственный всадник,
Неведомый отрок, и скрылся в тумане полей...

* * *

Наслаждаясь ветром резким,
Допоздна по вечерам
Я брожу, брожу по сельским
Белым в сумраке холмам.
Взгляд блуждает по дремотным,
По холодным небесам,
Слух внимает мимолетным,
Приглушенным голосам.
По родному захолустью
В тощих северных лесах
Не бродил я прежде с грустью,
Со слезами на глазах.
Было все - любовь и радость.
Счастье грезилось окрест.
Было все - покой и святость
Невеселых этих мест...
Я брожу... Я слышу пенье...
И в прокуренной груди
Снова слышу я волненье:
Что же, что же впереди?

ШУМИТ КАТУНЬ

В. Астафьеву

...Как я подолгу слушал этот шум,
Когда во мгле горел закатный пламень!
Лицом к реке садился я на камень
И все глядел, задумчив и угрюм,

Как мимо башен, идолов, гробниц
Катунь неслась широкою лавиной,
И кто-то древней клинописью птиц
Записывал напев ее былинный...

Катунь, Катунь - свирепая река!
Поет она таинственные мифы
О том, как шли воинственные скифы, -
Они топтали эти берега!

И Чингисхана сумрачная тень
Над целым миром солнце затевала,
И черный дым летел за перевалы
К стоянкам светлых русских деревень...

Все поглотил столетий темный зев!
И все в просторе сказочно-огнистом
Бежит Катунь с рыданием и свистом -
Она не может успокоить гнев!

В горах погаснет солнечный июнь,
Заснут во мгле печальные аилы,
Молчат цветы, безмолвствуют могилы,
И только слышно, как шумит Катунь...

В СТАРОМ ПАРКЕ

Песчаный путь
В еловый темный лее,
В зеленый пруд
Упавшие деревья.
И бирюза,
И огненные перья
Ночной грозою
Вымытых небес!

Желтея грустно,
Старый особняк
Стоит в глуши
Запущенного парка -
Как дико здесь!
Нужна покрепче палка,
Чтоб уложить
Крапиву кое-как...

Покрывшись пеплом,
Гаснет бирюза.
А там, во тьме
Унылого строенья,
Забытого навек
Без сожаленья,
Горят кошачьи
Желтые глаза.

Не отыскать
Заросшие следы,
Ничей приход
Не оживит картины,
Лишь манят, вспыхнув,
Ягоды малины
Да редких вишен
Крупные плоды.

Здесь барин жил.
И может быть, сейчас,
Как старый лев,
Дряхлея на чужбине,
Об этой сладкой
Вспомнил он малине,
И долго слезы
Катятся из глаз...

Подует ветер!
Сосен темный ряд
Вдруг зашумит,
Застонет, занеможит,
И этот шум
Волнует и тревожит,
И не понять,
О чем они шумят.

…Если взять празднование всех Новых годов в твоей жизни (от первого осознанного до венчающего жизнь – последнего; дай бог, осознаваемого), то на этой замкнутой спирали обязательно горит неугасимо главный, один из десятков. Он особый, неповторимый. Он лучший. Он сжал в себе все, что есть в Новом годе: ожидание счастья, романтическую приподнятость, сказочность, влюбленность, цвета и запахи Нового года, тихий и совершенно особый, быть может, снег, исключительное какое-то, не поддающееся анализу родство душ, единение. Взволнованную грусть прощания еще. И звуки музыки оттуда до сих пор касаются вас. Может быть, это «Снег кружится, летает, летает…», может, «Мы желаем счастья вам», может быть, что-то милое, сокровенное из Окуджавы или Визбора, подобное «Грузинской песенке» или «Ночной дороге»…
Не рассыпаны такие мгновения десятками в вашей жизни, согласитесь. Бьет из прошлого свет одного, самого-самого.
Такой единственной осенью стала для меня осень в деревне Маренник Устьянского района Архангельской области в сентябре 1975 года.
Это приятие всех счастливейших однокурсников без малейшей толики анализа, безо всякого желания разглядывать в товарище по безмерному счастью плохое и хорошее. Неразделимы, едины, талантливы и счастливы! И все у нас впереди. Оттого мешки с картошкой в руках были невесомы и, казалось, сами взлетали на самый верх их кладки, оттого совсем не помню чувства усталости и совершенно забыл дождливые дни, которые, конечно же, были. Нет, в памяти – речные дали, сверкающий иней, горящие в утренней росе босые ноги, восторженный холодок воды, поющее здоровьем тело и не уступающий ему дух. Он летал, парил, кричал, сатанел от своего могущества, от ощущения нескончаемых свершений и нескончаемой бодрой и осмысленной жизни, конец которой никак не обозначался: жизнь упиралась нахально в бесконечность. Только так!
Ни одного хмурого лица на сохранившихся фотографиях – улыбки, смех, радость.
Там, в Мареннике, и высветилось для меня имя друга на всю мою жизнь: Духанин Владимир. Раздались покорившие меня звуки баяна, знобяще прозвучали стихи Валентина и Юрия Кузнецовых, написались первые настоящие песни под гитару, среди которых лучшей, несомненно, стала «Журавлиха» на стихи Валентина Кузнецова.
«Роскошь человеческого общения» реально воплотилась, перестала быть лишь красивыми словами.
Именно там, в Мареннике, закладывалась материя, которая и привела летом 1976 к «вспышке сверхновой» – открытию поэзии Николая Рубцова. Открытию, за которым потянулся бесконечный до сегодня шлейф других: Прасолова, Блока, Тютчева, Ю.Кузнецова… Их сотни – и в поэзии, и в прозе.
Володя, уже писавший стихи, уже опубликовавший их в каких-то районных изданиях, был вполне самостоятелен в своих оценках поэзии, искал и находил нужное слово. Именно он подготовил во мне формирование собственной читательской «поэтической галактики». Я слушал, слушал, слушал, иногда робко вставляя в монолог друга свои соображения. Через более чем тридцать лет я напишу в газете «Графоман» собственной выпечки, что «никто не оказал на меня в жизни такого колоссального влияния, как Владимир Духанин». В этих словах ни грамма преувеличения. И до сих пор, читая Володины подборки для моей газеты в рубрике «Забытые поэты», открываю для себя Маркова, Злотникова… Сделаны они профессионалом-читателем, с большим вкусом, с изяществом. Моя «учеба» продолжается и спустя тридцать с лишним лет.

Наслаждаясь ветром резким,
Допоздна по вечерам
Я брожу, брожу по сельским
Белым в сумраке холмам.
Взгляд блуждает по дремотным,
По холодным небесам,
Слух внимает мимолетным,
Приглушенным голосам.
По родному захолустью
В тощих северных лесах
Не бродил я прежде с грустью,
Со слезами на глазах.
Было все – любовь и радость.
Счастье грезилось окрест.
Было все – покой и святость
Невеселых наших мест…
Я брожу… Я слышу пенье…
И в прокуренной груди
Снова слышу я волненье:
Что же, что же впереди?

Это стихотворение Рубцова, с которым я познакомился годом позже, – ярчайшее для меня (опять самое-самое) выражение первой осознанной любви к «родному захолустью». И свершилось это тоже в Мареннике. Рубцовского накала грусти и слез на глазах не было, но «счастье грезилось», да и «дрожащие огни печальных деревень» прозвучали в памятный вечер нашего с Володей блуждания «по холмам задремавшей отчизны» не декларативно, а всей явленной нам тогда мощью.
Мы брели по заросшим колдобинам дорог, шли наугад, поднимаясь и спускаясь с холмов.
По небу стремительно неслись волнующие беспокойные облака, вспарывая звездное пространство, где только и был свет. А с холмов то тут, то там мерцали огни «неподвижных больших деревень». А мы шли и шли, говорили и говорили, читали стихи. Помню, в кромешной темноте теплого и черного сентябрьского вечера Володя споткнулся и больно-пребольно ударил невзначай меня по лицу своей ручищей… Тогда этот казус как-то отрезвил нас и мы стали искать обратной дороги. Но большой и такой нужной разговор со звездным полем, ветром, холмами Отчизны тогда состоялся. Я впервые внимательно, задумчиво осмотрелся вокруг. Но боли в этом взгляде еще не было. Слободчиково впереди еще и не мерещилось…
Меланхолическое щипание гитары, девчонки за стеной, слушающие наша пение, щемящие звуки зацепинской мелодии под Володькин баян из кинофильма «Красная палатка» и томики, томики поэтов в наших руках.
Странно, а девчата наши запомнились где-то рядом лишь в эпизоде подготовки и проведения концерта для сельчан. Вот тут всплывают и Ленка Котцова, и Тамара Виноградова и другие мои однокурсницы. А так – все плывет, все растворяется в атмосфере бесперерывного праздника души. И только Володькин говорок, его тонкие губы, его флегматичные, немного неуклюжие жесты, пронзительные глубокие глаза…
… Боже мой, как я запомнил кромешную тьму и бархатное тепло позднесентябрьского
вечера, когда после огородно-картофельной практики в историческом Мареннике стоял над дышащим огнями Солгинским и обозревал его с платформы. Победителем! Мне надо было так много сказать моим солгинским друзьям: Юрке Акинихову, Славке Бойцову, Вальке Тетерину, одноклассницам, застрявшим в поселке. И я шагнул в счастливую теплую черноту солгинского котлована.


Прекрасен поезд голубой!
- Какое место вам?-Любое.
Любое место, край любой.

Еще волнует все, что было.
В душе былое не прошло.
Но слишком дождь шумел уныло,
Как будто все произошло.

И без мечты, без потрясений
Среди одних и тех же стен
Я жил в предчувствии осеннем
Уже не лучших перемен.

Прости,-сказал родному краю,-
За мой отъезд, за паровоз
Я несерьезно. Я играю.
Поговорим еще всерьез.

Мы разлучаемся с тобою,
Чтоб снова встретиться с тобой.
Прекрасно небо голубое!
Прекрасен поезд голубой!


ПАМЯТИ МАТЕРИ

Вот он и кончился, покой!
Взметая снег, завыла вьюга.
Завыли волки за рекой
Во мраке луга.
Сижу среди своих стихов,
Бумаг и хлама.
А где-то есть во мгле снегов
Могила мамы.
Там поле, небо и стога,
Хочу туда, о, километры!
Меня ведь свалят с ног снега,
Сведут с ума ночные ветры!
Но я смогу, но я смогу
По доброй воле
Пробить дорогу сквозь пургу
В зверином поле!..
Кто там стучит?
Уйдите прочь!
Я завтра жду гостей заветных...
А может, мама?
Может, ночь -
Ночные ветры?


РОДНАЯ ДЕРЕВНЯ

Хотя проклинает проезжий
Дороги моих побережий,
Люблю я деревню Николу,
Где кончил начальную школу!

Бывает, что пылкий мальчишка
За гостем приезжим по следу
В дорогу торопится слишком:
- Я тоже отсюда уеду!

Среди удивленных девчонок
Храбрится, едва из пеленок:
- Ну что по провинции шляться?
В столицу пора отправляться!

Когда ж повзрослеет в столице,
Посмотрит на жизнь за границей,
Тогда он оценит Николу,
Где кончил начальную школу...