Поющий пьеро в исполнении вертинского. Александр Вертинский

АЛЕКСАНДР ВЕРТИНСКИЙ – РУССКИЙ ПЬЕРО

Создал совершенно особый жанр музыкальной новеллы – «песни Вертинского» . На его концертах одни плакали, другие насмешливо кривились, но равнодушных не было… «Наверху» делали вид, что он не вернулся, что его нет в стране. О нем не писали и не говорили ни слова. Но народ любил Вертинского , он несколько раз объехал страну, в общей сложности дав более 3 тысяч концертов!..

Детство Александра Вертинского

Александр Николаевич родился в Киеве, 1889 года, в семье частного поверенного. Детство будущего артиста было не совсем радостным. Его отец не мог жениться на матери, хотя у них уже родилось двое детей, поскольку первая жена не давала развода. Своих внуков пришлось усыновить деду, а после смерти родителей брат и сестра вообще оказались в разных семьях у родственников матери и долгое время ничего не знали о судьбе друг друга.

Последовательно и достаточно настойчиво шел к своей будущей профессии. В гимназические годы он больше предпочитал посещать различные «действа», одинаково часто ходил и в церковь, и в театр. Ведь он вырос в Киеве, который славится своими культурными традициями.

Первая роль Вертинского в кино

Постепенно Вертинский становится одним из представителей так называемой «богемы». Чтобы хоть как-то сводить концы с концами, он берется за любую работу: продает открытки, грузит арбузы, работает корректором в типографии. Но позже в книге воспоминаний он не напишет об этом ни слова.

Вертинский несколько лет состоял подсобным рабочим при съемочных группах в ателье Ханжонкова, а дебютировал на экране в 1912 году. Сын Льва Толстого Илья снимал фильм по рассказу отца «Чем люди живы?» и искал исполнителя на роль Ангела. Он должен был голым упасть «с небес» в снег и уйти вдаль. Никто не соглашался на это, а Вертинский был не против.

Александр Вертинский и эстрада

Впервые выступил на эстраде в 1915 году в костюме Пьеро. В то время он пел о «бедных деточках, кокаином распятых на мокрых бульварах Москвы».

Постепенно у него выработался собственный стиль выступления, он научился эксплуатировать свой говоряще-поющий голос – и даже то, что он не совсем четко выговаривал букву «р», лишь придавало ему шарма. Эти песни Вертинского сначала назывались «печальными песенками Пьеро», или «ариетками». Поклонницы буквально осаждали молодого исполнителя, а он позволял себя увлечь.

Судьба Вертинского резко изменилась в 1920-е годы. Как и многие другие деятели русской культуры, он не принял революцию, и ему пришлось эмигрировать. События гражданской войны привели Александра Николаевича в Севастополь, откуда в ноябре 1920 года на корабле бегущих от Красной Армии белогвардейцев он переправился в Турцию.

Эмиграция

В числе многочисленных эмигрантов Вертинский поселился в Константинополе, продолжил выступать. Но постепенно положение бежавших из России начало ухудшаться. Выступлениями Вертинский с трудом зарабатывал только на пропитание.

Раздобыв греческий паспорт, Вертинский уезжает в Румынию, но и там его положение остается тяжелым. Долгие месяцы проходили в грошовых выступлениях в ночных кабаках. По словам Вертинского , эмиграция превратила его из разбалованного и капризного московского артиста, который мог себе позволить заламывать гонорары или вообще удаляться со сцены (если казалось, что публика недостаточно внимательно слушает), в трудягу, который зарабатывает на кусок хлеба и кусочек крыши над головой.

Неожиданно судьба помогает Александру перебраться в Польшу со своим импрессарио Кирьяковым. Прием, оказанный там, был поистине королевским. Многочисленные гастроли и выступления продолжались по всей стране. В Сопоте Вертинский познакомился с девушкой Рахиль, и вскоре она становится его женой. Правда, брак их продолжался недолго.

В 1923 году Вертинский перебирается в Германию, через два года – во Францию. В Париже он знакомится с представителями романовского дома – великими князьями Дмитрием Павловичем и Борисом Владимировичем. Там Вертинский вновь возвращается к профессии певца. Вместе с Шаляпиным, Мозжухиным и Анной Павловой Вертинский гастролировал сначала по Европе, а потом по Америке. Сборники стихов и песен певца выходили за границей, однако в СССР, несмотря на всеобщую его популярность, попытки издания произведений Вертинского были тщетными. Не было ни одной рецензии на его концерты: Вертинский остался верен своему декадентскому стилю, что раздражало советский официоз.

Осенью 1934 года Вертинский уезжает в США. Там он с большим успехом гастролирует, исполняя свои песни, среди которых и новые «Чужие города» и «О нас и о Родине».

Чтобы прокормить семью, артисту пришлось много работать – давать по два концерта в день. В эмиграции его творчество сильно изменилось: если до революции его манили экзотические страны, то потом появились нотки ностальгии по родине. Его песни превращаются в маленькие баллады.

В эмиграции Вертинский продолжал сниматься в кино. До переезда в США он появлялся в немецких и французских фильмах. В США он был приглашен в Голливуд – русские в то время были в большой моде в киномире «фабрики грез». Но карьера голливудской звезды ему не удалась из-за недостаточного знания английского языка, на котором он всегда говорил с акцентом.

После удачных гастролей в США Вертинский снова вернулся во Францию, но не остался там надолго. В 1935 году он перебрался в Китай, обосновавшись в Шанхае. Там он женился второй раз на Лидии Владимировне Циргваве, а в июле 1943 года у них родилась дочь Марианна.

Возвращение Александра Вертинского

Вертинский неоднократно обращался в советские представительства с просьбой разрешить вернуться, но ему отказывали в визе. Ситуация изменилась лишь в 1943 году, когда возвращение Вертинского стало чуть ли не символом сплоченности советского народа. В это тяжелое время ему разрешили вернуться с семьей.

Он приехал в Москву в ноябре 1943 года с женой и трехмесячной дочкой Марианной, а через год (в ноябре 1944) у супругов родилась вторая дочь – Анастасия. О своих дочерях Вертинский написал одну из самых трогательных песен – «Доченьки» («У меня завелись ангелята…»).

Артист сразу же включился в культурную жизнь страны. В эмиграции Вертинский не нажил состояния, поэтому в 55 лет пришлось начинать все сначала, давать по 24 концерта в месяц, ездить по всему Советскому Союзу, где не всегда создавались необходимые условия для выступлений (только в дуэте с пианистом Михаилом Брохесом за 14 лет он дал более 4000 концертов).

Вертинский исполнял и песни нового содержания, и старые, которые стали экзотикой. Еще не закончилась война, но люди продолжали жить и уже думали о мире. Поэтому творчество Вертинского оказалось близким и понятным широкой публике.

кадр из фильма «Анна на шее»

К сожалению, жизнь Александра Николаевича по возвращении оказалась далеко не безоблачной. Вскоре после окончания войны была развернута кампания против лирических песен, якобы уводящих слушателей от задач социалистического строительства. Напрямую о Вертинском не говорилось, но это как бы подразумевалось. И вот уже его пластинки изымаются из продажи, вычеркиваются из каталогов. Ни одна его песня не звучит в эфире, газеты и журналы о триумфальных концертах Вертинского хранят ледяное молчание. Выдающегося певца как бы не существует. Все это больно ранило Александра Николаевича . Только с конца 1970-х снова начали выходить его пластинки.

«Дорогой длинною…»

После войны Вертинский продолжил сниматься в кино. В России в 1950-е годы использовали его характерную внешность и, по мнению кинематографистов, врожденный аристократизм, что Вертинский с блеском продемонстрировал в роли князя в известном фильме 1954 года «Анна на шее». Одно только его появление в кадре создавало необходимый эффект, желаемую атмосферу. Запомнилась и работа актера в фильме «Великий воин Албании Скандербег», где он сыграл роль дожа Венеции.

В конце жизни Вертинский написал книгу об эмигрантских странствиях «Четверть века без родины», рассказы «Дым», «Степа», киносценарий «Дым без Отечества», книгу воспоминаний «Дорогой длинною…». Воспоминания остались незаконченными. 13 заключительных страниц Вертинский написал в последний день своей жизни.

с Марианной и Анастасией

Скончался Александр Николаевич в Ленинграде 1957 года на гастролях.

Сегодня ранние песни Вертинского снова созвучны времени. Их поют и Скляр, Свиридова и , Малинин и драматические актеры. Можно сказать, что в этом столетии Александр Николаевич вернулся на родину еще раз.

ФАКТЫ

Талантливый певец и актер не имел никаких званий. Только однажды за исполнение роли Кардинала в ныне забытом фильме «Заговор обреченных» он был удостоен Государственной (Сталинской) премии СССР (1951). Марианна Вертинская вспоминает: «Папа говорил: “У меня нет ничего, кроме мирового имени”».

Однажды Вертинский давал концерт в маленьком клубе Львова. Перед выступлением он вместе с пианистом решил попробовать, как звучит рояль. Оказалось, что ужасно. Вызвали директора клуба. Тот развел руками, вздохнул и произнес: «Александр Николаевич , но все же это исторический рояль – на нем отказывался играть еще сам !»

Обновлено: Апрель 13, 2019 автором: Елена

• " onclick="window.open(this.href," win2 return false > Печать
• E-mail

Александр Николаевич Вертинский родился 19 марта 1889 г. в Киеве в семье мелкого чиновника. Его отец, Николай Петрович, происходил из семьи железнодорожного служащего, был частным поверенным и немного занимался журналистикой. Мать, Евгения Степановна Сколацкая, родилась в дворянской семье. Она не состояла в официальном браке с отцом Вертинского, поскольку первая жена Николая Петровича ни за что не хотела дать мужу развод; он был вынужден усыновить своих детей, рожденных в гражданском браке - старшую дочь Надежду и сына Александра.

Дети рано лишились родителей. Когда младшему Александру было три года, умерла мать, а спустя два года погиб от скоротечной чахотки отец. Брата и сестру взяли на воспитание сестры матери в разные семьи. Всячески препятствуя их общению, тетки сообщили Александру заведомую неправду о смерти его сестры.
Гимназические годы Вертинский провел в 1-й императорской Александрийской гимназии, откуда он был довольно быстро исключен за неуспеваемость и дурное поведение, а позднее - в 4-й Киевской классической гимназии.
Уже в эти годы Вертинский увлекся театром, выступал в любительских спектаклях и, в качестве статиста, на сцене киевского Соловецкого театра. В отличие от эстрадных звезд начала XX в., пришедших на эстраду с опереточной, а то и с оперной сцены, Вертинский вышел из литературной среды. Он сам писал: "Я не могу причислить себя к артистической среде, а скорее к литературной богеме. К своему творчеству я подхожу не с точки зрения артиста, а с точки зрения поэта, меня привлекает не только исполнение, а подыскание соответствующих слов, которые зазвучат на мой собственный мотив".
Его развитие как творческой личности, его мировоззрение и творческий стиль начали складываться в киевском литературном собрании Софьи Николаевны Зелинской. В ее доме собирались многие интересные люди: поэты Михаил Кузмин, Владимир Эльснер, художники Александр Осмеркин, Казимир Малевич, Марк Шагал, Натан Альтман. Вертинский проникался их философией, эстетикой, приобретал духовный и творческий опыт. В этот период он пробует заняться литературным трудом: в газете "Киевская неделя" появляются его рассказы - "Портрет", "Папиросы "Весна"", "Моя невеста", а в еженедельнике "Лукоморье" - рассказ "Красные бабочки". Молодой поэт пишет театральные рецензии на выступления крупных знаменитостей - Шаляпина, Вяльцевой, Вавича, Ансельми, Каринской, Руффо. Постепенно его имя становится известным в среде киевской творческой интеллигенции.
В 1909 - 1910 гг. Вертинский переехал в Москву, стремясь найти себя и сделать карьеру. Молодым непризнанным талантам нужно было почувствовать себя "своими" в среде московской интеллигенции, почувствовать себя допущенными в ту касту, которая творила настоящее искусство, в которую входили знаменитые писатели и художники, чьи имена были у всех на слуху, и перед которыми благоговела творческая молодежь.
Вертинский играл в маленьких студиях и кружках небольшие роли в модных пьесах, пытался поставить пьесу Блока "Балаганчик". Блок был одним из самых любимых поэтов просвещенной молодежи того времени, и Вертинский любил и ценил его творчество всю жизнь. Сам артист писал в своих воспоминаниях о поэзии Блока, как о "стихии, формирующей наш мир": "В нашем мире богемы каждый что-то таил в себе, какие-то надежды, честолюбивые замыслы, невыполнимые желания, каждый был резок в своих суждениях, щеголял надуманной оригинальностью взглядов и непримиримостью критических оценок. А надо всем этим гулял хмельной ветер поэзии Блока, отравившей не одно сердце мечтами о Прекрасной Даме:" Сам Вертинский не подражал Блоку, но некоторые поэтические образы производили на него столь сильное впечатление, что все его восприятие жизни было в определенный период времени очень "блоковским".
В начале 1912 г. Вертинский поступил в театр миниатюр М.А. Арцибушевой, где выступал с небольшими пародиями. Одной из первых его работ стал номер под названием "Танго" (этот танец был новым, но уже очень модным): балетная пара танцевала танго, а он, стоя у кулис, исполнял песенку-пародию на действие на сцене. Номер имел успех, и Вертинский получил рецензию в прессе: полторы строчки в "Русском слове". А это была уже настоящая победа над безвестностью.
В 1913 г. он попытался исполнить свою мечту - поступить в МХТ, однако не был принят из-за дефекта дикции: экзамен принимал сам Станиславский, которому не понравилось, что молодой человек плохо выговаривает букву "р".

С 1912 г. Вертинский весьма успешно снимался в немом кино ("Король без венца", "От рабства к воле", "Чем люди живы"). На съемочной площадке он подружился со звездами русского кино начала XX в. - И. Мозжухиным и В. Холодной. Многие сценарии немых фильмов в то время писали на сюжеты популярных романсов, и один из сценариев был основан на стихотворении Вертинского "Бал Господень". Тогда же он познакомился с Маяковским и выступал в кафе футуристов вместе с ним, однако футуризм как направление в искусстве оказал на его творчество куда более слабое влияние, чем можно было бы предположить. Футуризм рассматривался молодым артистом как возможность эпатировать публику, обратить на себя внимание, выделиться. Мир футуристов, их философия и творческая позиция не были близки Вертинскому. За исключением Маяковского, талантом которого Вертинский искренне восхищался, футуристы, по его мнению, просто "эпатировали буржуа, писали заумные стихи, выставляли на выставках явно издевательские полотна и притворялись "гениями"".

На творчество Вертинского оказали влияние поэзоконцерты И. Северянина, но преимущественно с точки зрения эстетики стиха. О Северянине он писал, что в его стихах было подлинное чувство, талант и искренность, но не хватало вкуса, чувства меры и неподдельности чувств.
В конце 1914 г. Вертинский отправился добровольцем на фронт санитаром на 68-м санитарном поезде Всероссийского союза городов, который курсировал между передовой и Москвой. Он прослужил на поезде до весны 1915 г., когда после небольшого ранения вернулся в Москву. В поезде была книга, где записывались все перевязки раненых, и, когда Вертинский окончил свою службу, на его счету было 35 тыс. перевязок.
После возвращения в Москву Вертинский продолжал выступать в театре миниатюр Арцибушевой, но уже с собственным номером - "Песенками Пьеро". В качестве "ариэток Пьеро" он исполнял свои стихи, положенные им на музыку, чаще всего собственного сочинения: "Маленький креольчик", "Ваши пальцы пахнут ладаном", "Лиловый негр" (посвященные Вере Холодной), "Сероглазочка", "Минуточка", "Я сегодня смеюсь над собой", "За кулисами", "Панихида хрустальная", "Дым без огня", "Безноженка", "Бал Господень", "Пес Дуглас", "О шести зеркалах", "Jamais", "Я маленькая балерина"(в соавторстве с Н. Грушко), "Кокаинетка" (слова В. Агатова).
Со своими песенками Вертинский выступал также в Петровском театре, в кабаре "Жар-птица", в театрах миниатюр. Критика быстро отозвалась на его растущий успех (статьи С. Городецкого и Б. Савинича в газетах "Рампа и жизнь" и "Театральная газета").
Загадкой оставалась неизменная популярность Вертинского в любой аудитории. Часто причину его успеха видели в то
м, что его творчество "отразило кризис духовной культуры общества". Скорее, его крайне индивидуалистичные стихи оказались "впору каждому". Для него было характерно написание цикла стихов как "вариаций на тему", представление своеобразной галереи символов одного образа, перенесение человеческих эмоций на неодушевленные предметы, использование экзотических названий и неожиданных сравнений как попытка ослабить или же совершенно снять довлеющее ощущение материальности мира. При этом в своих стихах он стремился показать, что никем не понятый и одинокий человек беззащитен перед лицом огромного безжалостного мира. Этому миру безразлично, что смерть близкого человека, разлука с любимой женщиной, безответная любовь и, наконец, банальная измена являются, может быть, самой страшной трагедией в масштабах маленькой вселенной отдельно взятого человека. Именно поэтому его песенки оказались "впору каждому": каждый мог увидеть в них себя. Вместе с тем он избавился от традиций русского романса, которые уже стали рутиной, и предложил эстраде другую песню - более утонченную, изящную, связанную с эстетикой новейших течений в искусстве и культуре. Но прежде всего - авторскую, художественную песню.
Вертинскому удалось создать новый жанр, которого еще не было на русской эстраде. Сам артист неоднократно говорил: "Я был больше, чем поэтом, больше, чем актером. Я прошел по нелегкой дороге новаторства, создавая свой собственный жанр:"
Привлекательным для публики был также особенный стиль Вертинского, его сценическая маска. С середины 1915 по конец 1917 гг. артист выступал в гриме печального Пьеро. Казалось бы, белый Пьеро не годился для исполнения лирических и даже трагических песенок о любви, дружбе и смерти. Пьеро - буффон комедии дель арте, маска из итало-французского трагифарса. Однако для искусства начала XX в. был характерен поиск маски, неповторимого образа. Зритель шел "на маску", и ее стремились использовать самые разные деятели искусства: желтая кофта Маяковского, бархатная блуза и кудри Блока, экзотическая поза Северянина - все это поиск маски, уникального места в искусстве. Искусственная личина чаще всего и является подлинной сущностью надевшего маску и отождествляется в его сознании и в сознании окружающих с образом, который маска отражает. Маска возводит форму в превосходную степень. На выбор сценической маски Вертинским оказала влияние поэзия Блока, которой он очень увлекался, в частности - пьеса "Балаганчик" и цикл стихов "Маски".
Сам артист утверждал, что этот грим родился спонтанно во время его работы на санитарном поезде, когда он и другие молодые санитары давали небольшие "домашние" концерты для раненых и грим на сцене был необходим исключительно из-за сильного чувства неуверенности и растерянности перед переполненным залом. Но выбор маски Пьеро был не случаен. Образ многострадального шута как нельзя лучше соответствовал той роли утешителя, которую выбрал себе артист. На эстраде это было нечто новое. Образ Пьеро отражал внутренний мир молодого Вертинского. Позднее у него появилась маска нигде не виданного черного Пьеро. Эта маска помогала артисту входить в образ, давала соответствующий эмоциональный настрой перед выходом на сцену, пробуждала необходимые чувства. Пьеро - комичный страдалец, наивный и восторженный, вечно грезящий о чем-то печальный шут, в котором сквозь комичную манеру видны истинное страдание и истинное благородство.
Вертинский с первых же мгновений своего появления на сцене уводил зрителей в свой призрачный мир. Впечатление дополняли умело созданные декорации и "лунный" свет: "Он выходил на сцену уже основательно загримированным и в специально сшитом костюме Пьеро. В мертвенном, лимонно-лиловом свете рампы густо напудренное лицо его казалось неподвижной, иссушенной маской. Лишь "алая рана рта" и страдальчески вздрагивающие брови обозначали "тлеющую человеческую жизнь". Образ черного Пьеро, появившийся позднее, был иным: мертвенно-белый грим на лице заменила маска-домино, белый костюм Пьеро заменило совершенно черное одеяние, на котором ярко выделялся белый шейный платок. Иным было и впечатление зрителей. Новый Пьеро стал в своих песенках ироничнее и язвительнее прежнего, поскольку утратил наивные грезы юности и разглядел будничную простоту и безучастность окружающего мира.
В 1916 г. Вертинский пользовался уже всероссийской популярностью. К 1917 г. артист объехал почти все крупные города Российской империи, где выступал с неизменным успехом. Он отказался от маски Пьеро и начал выступать в концертном фраке, в котором выступал всю жизнь, никогда не отступая от этого сценического костюма, ставшего тоже своеобразной маской или, если угодно, своеобразным символом.
После большевистского переворота Вертинский пришел к выводу, что ему не ужиться с новой властью. Романс "То, что я должен сказать", написанный под впечатлением гибели трехсот московских юнкеров, возбудил интерес ЧК, куда и вызвали артиста для дачи объяснений по поводу сочувствия к врагам революции. Сохранилась легенда, будто бы Вертинский возмущенно заметил чекистам: "Это же просто песня, и потом, вы же не можете запретить мне их жалеть!". На что получил четкий и лаконичный ответ: "Надо будет, и дышать запретим!"
Это Вертинскому совершенно не подходило, поэтому в конце 1917 г. он отправился вместе со многими своими коллегами гастролировать по южным городам России. Почти два года он провел на юге, давал концерты на подмостках маленьких театров и в литературно-артистических обществах; объехал Екатеринослав, Одессу, Харьков, Ялту, Севастополь.
Вертинский покинул Россию в начале 1920 г., выехав в Константинополь на пароходе "Великий князь Александр Михайлович". Причины своей эмиграции много позднее он определял так: "Что толкнуло меня на это? Я ненавидел Советскую власть? О нет! Советская власть мне ничего дурного не сделала. Я был приверженцем какого-либо другого строя? Тоже нет: Очевидно, это была страсть к приключениям, путешествиям. Юношеская беспечность". Скорее всего, на него оказали влияние и первое знакомство с новой властью в ЧК, и настроения творческой интеллигенции, и беспощадность классовой борьбы, развернувшейся прямо у него перед глазами, и мрачное предчувствие того, что слово "свобода" с головокружительной быстротой становится пустым звуком.
В Константинополе Вертинскому жилось сравнительно неплохо. Он выступал в самых дорогих и фешенебельных кабаре "Черная роза" и "Стелла", пел цыганские романсы, стилизованные русские песни и мечтал о гастролях по Бессарабии, концертах перед "своей", русской, публикой. Артисту удалось купить греческий паспорт, что откр
ывало возможности для свободного передвижения по миру и выводило его из категории эмигрантов, стремящихся получить хотя бы вид на жительство.
В Румынии Вертинский был принят очень тепло, он мог наконецто петь свои песни, выступая перед русским зрителем. Однако он был выслан из страны как неблагонадежный элемент, разжигающий антирумынские настроения среди русского населения присоединенной Бессарабии. Причиной подобного обвинения послужил ошеломляющий успех у русских песни "В степи молдаванской".
Артист отправился в Польшу, где провел 1922 и 1923 гг. Тогда Вертинский впервые обратился в советское консульство в Варшаве с просьбой о возвращении в Россию. На его прошении поставил положительную резолюцию тогдашний советский полпред в Польше П.Л. Войков, по совету которого он и предпринял эту попытку. Но ему отказали.
Вертинский с большим успехом гастролировал в Австрии, Венгрии, Ливане, Палестине, Египте, Ливии, Германии. В Берлине он прожил с 1923 по 1925 г., там же женился на дочери русских эмигрантов Потоцких, Надежде, с которой познакомился в Сопоте. Однако семейная жизнь не сложилась, и пути молодых супругов быстро разошлись. Вновь они встретились уже в Шанхае, когда встал вопрос о втором браке Вертинского.
Вертинский уже стал мировой знаменитостью, но когда он попытался вторично обратиться к главе советской делегации А. Луначарскому во время ее пребывания в Берлине с просьбой о возвращении на родину, ему снова отказали.
Гастроли по странам Центральной и Восточной Европы оказались не легкими, особенно из-за отношения публики к артистам, выступавшим в ресторанах: оно было не таким восторженным и снисходительным, как в дореволюционной России. Вертинский писал: "Все наши актерские капризы и фокусы на родине терпелись с ласковой улыбкой. Актер считался высшим существом, которому многое прощалось и многое позволялось. От этого пришлось отвыкать на чужбине. А кабаки были страшны тем, что независимо от того, слушают тебя или нет, артист обязан исполнять свою роль, публика может вести себя как ей угодно, петь, пить, есть, разговаривать или даже кричать:"
Исключение составляла Франция, где отношение к артистам было смесью гордости и восхищения, как к высшим существам. Поэтому Вертинский отправился в Париж, куда стремилась вся творческая эмигрантская интеллигенция.
Он прожил во Франции почти десять лет - с 1925 по 1934 гг. Эта страна пользовалась наибольшей любовью артиста после родной России: ":Моя Франция - это один Париж, но зато один Париж - это вся Франция! Я любил Францию искренне, как всякий, кто долго жил в ней. Париж нельзя было не любить, как нельзя было его забыть или предпочесть ему другой город. Нигде за границей русские не чувствовали себя так легко и свободно. Это был город, где свобода человеческой личности уважается: Да, Париж: это родина моего духа! Ни с одним городом мира у меня не связано таких воспоминаний, как с ним!"
Здесь Вертинский выступал в "Большом московском эрмитаже", "Казанове", "Казбеке", "Шахерезаде". Именно на этот период приходится расцвет его творческой деятельности.
В эмиграции им были созданы многие из его лучших песен: "Пани Ирена", "Венок", "Баллада о седой госпоже", "В степи молдаванской", "В синем и далеком океане", "Концерт Сарасате", "Испано-Сюиза", "Сумасшедший шарманщик", "Мадам, уже падают листья", "Танго "Магнолия"", "Песенка о моей жене", "Дни бегут", "Piccolo Bambino", "Femme raffinee", "Джимми", "Рождество", "Палестинское танго", "Оловянное сердце", "Желтый ангел", "Марлен", "Ирине Строцци".
Многие песни имеют свою легенду, историю создания. Одним из ярких примеров является история песенки "Концерт Сарасате". Вертинский с удовольствием рассказывал, что в 1930 г. в Черновицах он слушал игру Владеско, одного из "пяти ресторанных знаменитостей - королей цыганского жанра". Его женой была знаменитая актриса Сильвия Тоска, которая из-за любви к нему бросила сцену, а Владеску обращался с ней, как тиран. Это произвело на Вертинского большое впечатление, а через три года в Берлине в "Блютнер-зале" Вертинский исполнил "Концерт Сарасате" перед самим Владеско, который ожидал хвалебной речи в стихах, адресованной ему. В песне Вертинский выразил свой гнев по поводу его отношения к знаменитой актрисе, подарившей ему свою любовь. Это была публичная казнь, после которой Владеску, по словам Вертинского, не знал, куда бежать, не мог подняться со своего места, а после концерта явился за кулисы с намерением поколотить обидчика, но под влиянием момента разрыдался и раскаялся. Этот эпизод прибавил песенке популярности, ее просили на многих концертах, стремясь представить, как же все это было тогда, в Берлине.
В Париже Вертинский общался с И. Мозжухиным, Ф. Шаляпиным, С. Лифарем, А. Павловой, Ю. Морфесси, Н. Плевицкой, Т. Красавиной, Н. Балиевым, С. Рахманиновым. Здесь же он познакомился с Чарли Чаплиным, Мэри Пикфорд, Марлен Дитрих, Гретой Гарбо. Именно они подали Вертинскому мысль о гастролях в США.
Осенью 1934 г. пароход "Лафайет" увез Вертинского в Америку. Он гастролировал в Нью-Йорке, Сан-Франциско, Лос-Анджелесе, Чикаго. В США он ощутил настороженность, растерянность, как и большинство европейских артистов, которые в Америке обычно чувствовали себя неуверенно, особенно появившись тут впервые.
Нью-Йорк не был похож на города Европы: "Я не пришел в восторг от Нью-Йорка. День и ночь по его улицам катится лавина спешащих людей, летят бумажки, подгоняемые ветром, орут газетчики, продавцы, мчатся машины; люди спешат как на пожар: Америка вообще очень утомляет". Здесь Вертинский выступал в "Таун-холле", в крупных мюзик-холлах, имел успех. В Голливуде ему предложили сниматься в фильме, но сценарий был написан на английском языке. Неплохо владея немецким и в совершенстве зная французский, он не переносил английскую речь. Он промучился с языком несколько месяцев и даже получил "филологический" совет от Марлен Дитрих - "преодолеть отвращение любого нормального человека и взять себя в руки". Однако "взять себя в руки" не удалось, и Вертинский отказался от съемок.
Вертинский был популярен не только в среде эмигрантов как бард ностальгии, он приобрел мировую известность. Несмотря на то что он исполнял свои песни исключительно на русском языке, Вертинский имел поклонников во всех странах мира. Секрет успеха был все тот же. Тексты многих песен Вертинского были автобиографичными, он не боялся открыть людям то, что больше всего их тревожит и о чем, как правило, молчат. Он не отступал от своего кредо: нет ничего важнее человеческой души, внутреннего мира человека, его чувств, переживаний, страданий,
отношений, из чего складывается жизнь. Успеху Вертинского способствовали его великолепные артистические данные и уникальная исполнительская манера: с первых минут общения с аудиторией артист понимал, с какими людьми ему предстоит иметь дело. Оттеняя тонкими нюансами исполнение своих песенок, он мог придать им иной смысл, рассмотреть их под другим углом зрения, сделать более близкими и понятными именно этой аудитории.
В октябре 1935 г. Вертинский уехал в Китай в надежде обрести русского слушателя в лице большой эмигрантской общины в Шанхае. Там он впервые в своей эмигрантской жизни узнал нужду. Вдобавок для артиста, привыкшего вращаться в мировых центрах, жизнь в Китае выглядела очень провинциальной. Он пел в кабаре "Ренессанс", в летнем саду "Аркадия", в кафе-шантане "Марироуз", но это были очень скромные заведения, где было не так уж много посетителей и не такое уж высокое жалование для артистов. В жизни наступил кризис, в этот момент Вертинского пригласили в советское посольство и предложили вернуться на родину, предъявив официальное приглашение ВЦИКа, вдохновленное инициативой комсомола.

Шел 1937 г. Для Вертинского приглашение было большой неожиданностью, и он ухватился за него. Желая как можно скорее разделаться с долгами, чтобы уехать в Советский Союз, он решился вступить в рискованное предприятие: стал совладельцем кабаре "Гардения". Но уже через месяц кабаре потерпело финансовый крах.
Тогда же артист начал работать в советской газете "Новая жизнь" в Шанхае, выступать в клубе советских граждан, участвовать в передачах радиостанции ТАСС, готовить воспоминания о своей жизни за рубежом. Так он пытался продемонстрировать лояльность к Советской власти, почувствовать себя полноправным гражданином родной страны. Однако бумаги на въезд в СССР задерживались, в том числе и по причине начавшейся Второй мировой войны.
26 мая 1942 г. Вертинский вступил во второй брак с Лидией Владимировной Циргвава, 20-летней дочерью служащего КВЖД.
Творчество Вертинского шанхайского периода имеет совсем иную окраску, нежели европейского. Он писал песни на стихи советских авторов и сам сочинял патриотические тексты. Потому что он был русским. И потому, что его родина подвергалась страшной опасности, и это волновало всех, кто рядом с ним. И потому, что им владели мысли о новой жизни на неизвестной родине. И потому, что важно было объяснить всем: теперь он - вместе с той Красной армией, от которой в 1920 г. бежал в эмиграцию.
Так родились песни "О нас и о родине", "Наше горе", "В снегах России", "Иная песня", "Китеж".
Любовная лирика, несмотря на счастливый роман и последующий брак, стала безрадостной и трагичной, несла отпечаток кризиса жизни в целом, в ней не осталось ничего от романтической светлой грусти его лирических стихов предыдущих лет. "Прощание", "Ненужное письмо", "Бар-девочка", "Убившей любовь", "Спасение", "Обезьянка Чарли", "В этой жизни ничего не водится", "Осень" - довольно горькие стихи. Некоторое исключение составляет стихотворение "Без женщин", написанное с прелестной иронией, героем которого является блестящий, симпатичный, кокетливый любимец женщин, встающий в позу остепенившегося, приличного джентльмена. А также стихотворение "Прощальный ужин", которое можно назвать классикой Вертинского.
После японской оккупации материальное положение семьи стало очень тяжелым, Вертинский отчаялся получить разрешение вернуться на родину. Тем не менее в 1943 г. он предпринял последнюю попытку: написал письмо на имя В.М. Молотова. Разрешение неожиданно было получено.
В конце 1943 г. семья Вертинских с четырехмесячной дочерью Марианной поселилась в Москве, на улице Горького. В конце 1944 г. в семье родилась вторая дочь - Анастасия.
Вертинский прожил на родине 14 лет. Все это время он интенсивно работал, постоянно выступал с концертами и имел успех. География его гастрольных поездок простиралась от Мурманска до Еревана, от Риги до Петропавловска-Камчатского. В 50-х гг. он снимался в кино: "3аговор обреченных", "Великий воин Албании Скандербег", "Анна на шее". В 1951 г. он получил государственную премию.
Казалось бы, жизнь на родине складывалась крайне счастливо и удачно. Однако из ста с лишним песен из репертуара Вертинского к исполнению в СССР было допущено не более тридцати. На каждом концерте присутствовал цензор, который зорко следил, чтобы артист не выходил за поставленные рамки. Концерты в Москве и Ленинграде были редкостью, на радио Вертинского не приглашали, пластинок почти не издавали, не было рецензий в газетах. Выступал он в основном в провинции, в маленьких отдаленных городках, где были тяжелые бытовые условия, крайне долгая дорога несколькими видами транспорта, а Вертинский был уже немолод, и это тоже создавало ему проблемы. Трудности компенсировались восторженными аплодисментами молодежи и слезами пожилых, среди которых, как в Астрахани, было немало представителей дореволюционной интеллигенции, высланных из Ленинграда и Москвы в отдаленные города.
Артист прекрасно понимал, что официально он не признан, но лишь юридически терпим. А залы были переполнены. "Где-то там: наверху все еще делают вид, что я не вернулся, что меня нет в стране. Обо мне не пишут и не говорят ни слова. Газетчики и журналисты говорят: "Нет сигнала". Вероятно, его и не будет. А между тем я есть! Меня любит народ (Простите мне эту смелость.) Я уже по 4-му и 5-му разу объехал нашу страну, я заканчиваю третью тысячу концертов!" Это письмо за год до смерти Вертинский написал заместителю министра культуры.
Материальные трудности усугублялись духовным и душевным одиночеством артиста, привыкшего общаться с творческой и духовной элитой европейских столиц. "Я перебрал сегодня в уме всех своих знакомых и "друзей" и понял, что никаких друзей у меня здесь нет! Каждый ходит со своей авоськой и хватает в нее все, что ему нужно, плюя на остальных. И вся психология у него "авосечная", а ты - хоть сдохни - ему наплевать! <:> Ты посмотри эту историю со Сталиным. Все фальшиво, подло, неверно. На съезде Хрущев сказал: "Почтим вставанием память 17 миллионов человек, замученных в лагерях:" Ничего себе?! Кто, когда и чем заплатит за "ошибки" всей этой сволочи?! И доколе будут измываться над нашей Родиной? Доколе?" - написал артист своей жене в 1956 г.
За 14 лет жизни в СССР Вертинский написал всего чуть более двадцати стихов: "Доченьки", "Салют", "Пред ликом Родины", "Птицы певчие", "Отчизна", "Жене Лиле", "Детский городок".
Вертинский умер 21 мая 1957 г. в ленинградской гостинице "Астория" в возрасте 68-ми лет. Похоронили его в Москве, на Новодевичьем кладбище.

Геннадий Орешкин

В конце XIX века родиться вне брака означало получить много проблем в будущем и не получить практически никаких прав.

Тем более если дело происходило в Киеве, который до революции считался столпом православия и оплотом благочестия Российской империи.

Еще хуже, если внебрачный ребенок появлялся в результате мезальянса — у представителей разных сословий, как это и случилось с Александром Вертинским.

Его отец, Николай Петрович Вертинский, происходил из бедной семьи мелкого железнодорожного служащего и прачки. Тем не менее Николай сделал блистательную карьеру — окончив юридический факультет, он занялся частной практикой и через несколько лет снискал славу самого удачливого в городе адвоката. Кроме того, Вертинский занимался и журналистикой — в газете «Киевское слово» он публиковал судебные фельетоны под псевдонимом Граф Нивер.

На одном из светских раутов он познакомился с юной Женечкой — Евгенией Степановной Скалацкой, дочерью главы городского дворянского собрания. Между ними вспыхнул роман, который они тщательно скрывали, ведь к тому времени Вертинский уже был женат. А вскоре великосветский Киев потряс скандал — Евгения родила от своего любовника дочь Надю. Надо сказать, что семья так никогда и не простила ей этого «падения». В данной ситуации Николай Петрович повел себя благородно: он предложил Женечке стать его супругой, для чего, правда, ему необходимо было официально расторгнуть предыдущий брак. Но жена наотрез отказалась дать ему развод, и Вертинский в итоге стал жить на два дома, сняв для любовницы с дочкой небольшой дом №43 на Владимирской улице.

Именно в этом доме 21 марта 1889 года появился на свет Саша Вертинский. Так же как и Надя, он был внебрачным ребенком, и это «клеймо внебрачности» стало для Александра Вертинского, по его мнению, неким метафизическим вектором будущей судьбы и карьеры. Он словно навсегда остался «вне брака» по отношению ко всей эстраде первой половины XX века.

Родителей своих Александр практически не запомнил.

Когда мальчику было три года, его мать Евгения Степановна внезапно умерла — после неудачной «женской операции», результатом которой стало заражение крови. Сашу взяла на воспитание старшая сестра матери, Мария Степановна, Надя осталась жить с отцом.

Николай Петрович так и не смог пережить смерть Женечки. Сам не свой от горя, он практически отошел от дел и долгие часы проводил на кладбище у ее могилы. В 1894 году у него началась скоротечная чахотка, и буквально в течение нескольких дней Вертинский-старший скончался.

Осиротевшие дети стали жить в разных городах: Надю взяла в семью другая тетка, Лидия Степановна. При этом Саше через некоторое время сказали, что его сестра умерла, как и родители, и отныне он на свете один.

Его воспитанием занималась тетка Мария, которая считала Сашиного отца «соблазнителем» сестры и виновником ее падения". На любые вопросы об отце мальчик слышал в ответ: "Твой отец — негодяй! " Но Саша не верил ей — он помнил, как на отпевание в Георгиевский храм пришли тысячи людей — вдов, рабочих, нищих студентов, чьи дела адвокат Вертинский вел безвозмездно. Он помнил, как эти люди на руках отнесли гроб его отца на кладбище.

У Марии Степановны были своеобразные представления о воспитании мальчиков. Она била племянника за малейшую провинность, запрещала ему гулять, играть с друзьями, кататься на санках. В ответ Саша забросил занятия в аристократической 1-й гимназии (где в то время учились Михаил Булгаков и Константин Паустовский), и занялся совсем не богоугодным делом: начал подворовывать деньги из Киево-Печерской лавры. Там, в лаврских пещерах, паломники клали на святые мощи медяки, а Саша с приятелями, делая вид, что целуют святыню, собирали губами эти монетки. "Из пещер мы выходили с карманами, набитыми деньгами, и сразу накупали пирожных, конфет, папирос... " — позже вспоминал Вертинский в своей книге "Дорогой длинною... ".

Однажды их поймали с поличным... Скандал был на весь город. Из гимназии Александра выгнали с позором, а дома тетка почти до полусмерти избила его тяжелой казацкой нагайкой. Много лет спустя Вертинский вспоминал, что тогда, лежа ночами на сундуке в передней, он мечтал только об одном — как обольет керосином теткину кровать и подожжет. Но и после столь сурового наказания Саша не перестал воровать. «Как из меня не вышел преступник, до сих пор понять не могу. По всем законам логики, я должен был стать преступником», — позже писал Вертинский.

Возможно, интерес к музыке и театральному искусству, проявившийся у Саши уже в детстве, спас его от этой участи. «По субботам и церковным праздникам в нашей гимназической церкви пел хор, составленный из учеников», — вспоминал Вертинский. Поначалу он только слушал, потом стал подпевать, даже ходил на репетиции, но в хор Сашу так и не взяли — о нем шла дурная слава воришки и хулигана. Тогда Вертинский решил попробовать свои силы в театре. В то время в «Контрактовом зале» на Подоле устраивались любительские спектакли, где могли принять участие все, кто желал почувствовать себя актером.

Правда, первая «настоящая» роль Вертинского завершилась провалом. Он играл слугу, который должен был крикнуть одно единственное слово: "Император! ". Но когда картавый от природы Александр выкрикнул: "Импеятой! ", публика в зале покатилась со смеху, и дебютанта выставили со сцены. Кстати, Вертинский до самой смерти так и не научился выговаривать букву «р», из-за чего, много лет спустя, Станиславский отказался принимать его в Художественный театр.

Увлечение театром дорого обошлось Александру. Когда тетка узнала, что ее племянник продолжает воровать деньги, чтобы покупать билеты на спектакли, она запретила слуге пускать его в дом. И Вертинский стал ночевать в чужих подъездах, на лавках в парке, в садовых беседках. На жизнь он зарабатывал чем придется: продавал открытки, грузил арбузы на Днепре, работал корректором в типографии и даже какое-то время прослужил помощником бухгалтера в гостинице «Европейская», откуда его, правда, вскоре выгнали.

И тут судьба Вертинского сделала неожиданный счастливый поворот — однажды его в своем подъезде подобрала Софья Николаевна Зелинская, бывшая подруга его матери и преподавательница женской гимназии Киева. Она пригласила его к себе в дом, позна-комила с цветом киевской интеллигенции — Николаем Бердяевым, Марком Шагалом, Натаном Альтманом. Под влиянием новых знакомых Вертинский попробовал заниматься журналистикой. Он написал несколько рецензий на выступления артистов для газеты «Киевская неделя», издал несколько рассказов. На гонорары от публикаций Александр купил подержанный фрак и влился в ряды киевской богемы, изображая из себя циничного скептика, далекого от мира.

Именно там, в подвальных кабачках Крещатика, где собирались молодые люди артистических наклонностей, он придумал свою первый «фирменный знак»: живой цветок, продетый в петлицу фрака. Каждый день — новый. ъ

В возрасте 18 лет Вертинский неожиданно заявил всем друзьям и знакомым, что ему «смертельно надоел» Киев и он отправляется покорять Москву. Едва ли не каждый знакомый задал ему вопрос: "Почему именно Москву, а не столицу — Санкт-Петербург?" Но Вертинский никому не стал объяснять, что именно там случайно нашлась его якобы умершая сестра Надя, которая тоже стала актрисой.

Именно сестра и помогла Александру «встать на ноги» и освоиться в незнакомом городе, обеспечив его работой на первое время: Вертинский должен был давать купеческим дочкам уроки сценического мастерства. Однажды, ожидая Надежду в скверике перед Театром миниатюр, он случайно обратил на себя внимание Марии Александровны Арцыбушевой — владелицы этого театра.

"Увидев меня среди актеров, — вспоминал Вертинский в книге "Дорогой длинною...", — она как-то вскользь заметила:

— Что вы шляетесь без дела, молодой человек? Шли бы лучше в актеры, ко мне в театр!

— Но я же не актер! — возразил я. — Я ничего, собственно, не умею.

— Не умеете, так научитесь!

— А сколько я буду получать за это? — деловито спросил я.

Она расхохоталась:

— Получать?! Вы что? В своем уме? Спросите лучше, сколько я с вас буду брать за то, чтобы сделать из вас человека.

Я моментально скис.

Заметив это, Мария Александровна чуть подобрела:

— Ни о каком жаловании не может быть и речи, но в три часа мы садимся обедать. Борщ и котлеты у нас всегда найдутся. Вы можете обедать с нами.

Что же мне оставалось делать? Я согласился. Таким образом, моим первым „жалованием“ в театре были борщ и котлеты».

В Театре миниатюр ему поручили номер, называвшийся «Танго»: Вертинский, стоя у кулис, пел песенку — пародию на исполняемый на сцене довольно эротичный танец. За что он удостоился одной строчки в рецензии от критика газеты «Русское слово»: «Остроумный и жеманный Александр Вертинский».

"Этого было достаточно, чтобы я «задрал нос» и чтоб все наши актеры возненавидели меня моментально, — писал Вертинский. — Но уже было поздно. Успех мой шагал сам по себе, меня приглашали на вечера. А иногда даже писали обо мне. Марье Александровне пришлось дать мне наконец «жалование» двадцать пять рублей в месяц, что при «борще и котлетах» уже являлось базисом, на котором можно было разворачиваться... "

В 1912 году Вертинский дебютировал и в кино. Он сыграл ангела в фильме, который снимал Илья Толстой по рассказу своего отца "Чем люди живы? ".

Сам Александр Николаевич позже описал свой дебют так: "Эту роль никто не хотел играть, потому что ангел должен был по ходу картины упасть в настоящий снег, к тому же совершенно голым. А зима была суровая. Стоял декабрь. За обедом у Ханжонкова Илья Толстой предложил эту роль Мозжухину, но тот со смехом отказался: «Во-первых, во мне нет ничего „ангельского“, а во-вторых, меня не устраивает получить воспаление легких», — ответил он. Толстой предложил роль мне. Из молодечества и чтобы задеть Ивана, я согласился. Актеры смотрели на меня как на сумасшедшего. Их шуткам не было конца, но я презрительно отмалчивался, изображая из себя героя".

Эта эпизодическая роль дала Вертинскому пропуск в мир московской богемы — и Александр сделал все, чтобы стать одним из самых ярких и запоминающихся ее представителей. Он мог запросто заявиться в ресторан в желтой кофте с деревянной ложкой в петлице или отправиться на прогулку по Тверскому бульвару в нелепой куртке с помпонами вместо пуговиц, с набеленным по-клоунски лицом и моноклем в глазу.

С кинематографом связана и первая любовь Вертинского — Вера Холодная, «звезда» русского немого кино. К моменту их знакомства актриса уже была замужем, но Александр на протяжении нескольких лет не оставлял попыток добиться ее благосклонности, посвящая ей свои первые песни — «Маленький креольчик», «За кулисами». Когда же стало ясно, что взаимности не будет, Вертинский словно заочно отпел свою возлюбленную, посвятив ей одну из самых мистических своих песен — «Ваши пальцы пахнут ладаном». Через три года молодая актриса действительно скончалась при весьма загадочных обстоятельствах.

В 1913 году в кругу своих театрально-кинематографических знакомых Александр впервые попробовал кокаин — в то время это было крайне модно.

"Все увлекались им, — позже писал Вертинский. — Актеры носили в жилетном кармане пузырьки и «заряжались» перед каждым выходом на сцену. Актрисы носили его в пудреницах и нюхали также; поэты, художники перебивались случайными понюшками, одолженными у других, ибо на свой кокаин у них не было денег... Не помню уже, кто дал мне первый раз понюхать ко-каин, но пристрастился я к нему довольно быстро. Сперва нюхал понемножечку, потом все больше и чаще. После первой понюшки на короткое время ваши мозги как бы прояснялись, вы чувствовали необычайный подъем, ясность, бодрость, смелость, дерзание... Вы улыбались самому себе, своим мыслям, новым и неожиданным, глубочайшим по содержанию. Продолжалось это десять минут. Через четверть часа кокаин ослабевал... Вы бросались к бумаге, пробовали записать эти мысли... Утром же, прочитав написанное, вы убеждались, что все это бред! Передать свои ощущения вам не удалось! Вы брали вторую понюшку. Она опять подбадривала вас на несколько минут, но уже меньше. Дальше, все учащающие понюшки, вы доходили до степени полного отупения. Тогда вы умолкали. И так и сидели, белый как смерть, с кроваво красными губами, кусая их до боли... Конечно, ни к чему хорошему это привести не могло. Во-первых, кокаин разъедал слизистую оболочку носа, и у многих из нас носы уже обмякли, и выглядели ужасно, а, во-вторых, кокаин почти не действовал и не давал ничего, кроме удручающего, безнадежного отчаяния. Полного омертвления всех чувств. Равнодушия ко всему окружающему... А тут еще и галлюцинации... Я жил в мире призраков! Помню, однажды я вышел на Тверскую и увидел совершенно ясно, как Пушкин сошел с своего пьедестала и, тяжело шагая, направился к остановке трамвая... Тогда я понял, что просто сошел с ума. И первый раз в жизни я испугался. Мне стало страшно! Что же будет дальше? Сумасшедший дом? Смерть? Паралич сердца?.. "

Еще одним потрясением для Вертинского стала смерть его сестры Надежды, которая тоже была заядлой кокаинисткой. Обстоятельства ее гибели неизвестны, хотя до наших дней сохранился старый номер журнала «Театр и искусство» за 1914 год, в котором помещена крохотная заметка: «Известная москвичам артистка Н.Н. Вертинская отравилась в Петрограде кокаином. Причина — неудачно сложившаяся личная жизнь».

Спасаясь от наркотического дурмана, Вертинский оборвал все свои связи в артистическом мире и решил пойти добровольцем на фронт. О том, как это получилось, много лет спустя написала его дочь, Анастасия Вертинская:

"Отец увидел толпу людей возле особняка купеческой дочери Марии Морозовой на Арбате. Это с вокзала привезли раненых. Их выносили на носилках из карет, а в доме уже работали доктора. Отец просто подошел и стал помогать. Врач присмотрелся к высокому пареньку и позвал к себе в перевязочную — разматывать грязные бинты и промывать раны.

— Почему именно меня? — спросит Вертинский позднее.

И услышит:

— Руки мне твои понравились. Тонкие, длинные, артистичные пальцы. Чувствительные. Такие не сделают больно.

За неспешной работой прошла ночь, другая, третья... Парень едва держался на ногах, но духом не падал, и в перевязочной ему нравилось. Врач, поняв, что с помощником повезло, стал учить его «фирменному» бинтованию. Вертинский успевал читать раненым, писать за них письма домой, присутствовал на операциях, которые делал знаменитый московский хирург Холин; запоминал, как мягко, но уверенно работает тот с инструментом... "

Через несколько дней Вертинский был официально принят санитаром на 68-й поезд Всероссийского союза городов, который с 1914 по 1916 годы курсировал между передовой и Москвой. Словно стесняясь своего актерского прошлого, он решил скрыться за псевдонимом «Брат Пьеро» — когда-то этот образ принес ему славу в Театре миниатюр, пусть поможет и на войне.

"Вскоре отец до того набил руку, освоил перевязочную технику, что без конца удивлял ловкостью, быстротой и чистотой работы, — писала Анастасия Александровна. — Выносливый, высокий, он мог ночами стоять в перевязочной, о его руках ходили легенды, а единственный поездной врач Зайдис говорил: «Твои руки, Пьероша, священные. Ты должен их беречь, в перевязочной же не имеешь права дотрагиваться до посторонних предметов».

Каждые 5 часов менялись сестры, а заменить Вертинского было некому — как-то раз ему пришлось проработать почти двое суток подряд. В поезде велась книга, в которую записывалась каждая перевязка. Вертинский работал только на тяжелых операциях. Когда он закончил службу на поезде, а это произошло в 1916 году, на его счету было 35 тысяч перевязок.

Уже ближе к концу своей службы Александру Вертинскому приснился странный сон, который он любил пересказывать всем своим близким.

«Будто бы стою я на залитой солнцем лесной поляне, — рассказывал он своей дочке Анастасии, — а на той поляне сам Бог вершит суд над людьми.

— Кто этот брат Пьеро? — вдруг спросил Творец у дежурного ангела.

— Начинающий актер.

— А как его настоящая фамилия?

— Вертинский.

— Этот актер сделал 35 тысяч перевязок, — помолчав, сказал Бог. — Умножьте перевязки на миллион и верните ему в аплодисментах».

Сон оказался пророческим — всемирная слава к Вертинскому пришла буквально сразу же по его возвращении в Москву.

В 1916 году он пришел в арцыбушевский Театр миниатюр и предложил свой новый оригинальный номер «Песенки Пьеро».

На этот раз никакой жеманности, никаких дурацких и пошлых шуток, все очень строго и аскетично.

«От страха перед публикой, боясь „своего“ лица, я делал сильно условный грим: свинцовые белила, тушь, ярко-красный рот. Чтобы спрятать смущение и робость, я пел в таинственном „лунном“ полумраке» — так описывал свои выступления Вертинский в книге "Дорогой длинною... ".

Образ черного Пьеро, появившийся позднее, был иным: мертвенно-белый грим на лице заменила маска-домино, белый костюм Пьеро заменило совершенно черное одеяние, на котором ярко выделялся белый шейный платок.

Но самое главное — иным было и содержание песен, так называемых «ариеток».

Новый Пьеро вместо романтических или (как можно было ожидать от фронтовика) военных песен стал рассказывать глубоко личные истории. Простые песни вроде «Безноженьки» — про девочку-калеку, которая спит на кладбище и видит, как «добрый и ласковый Боженька» приклеил ей во сне «ноги — большие и новые»... Публика была шокирована: о таком раньше не то чтобы петь, но и говорить вслух было не принято. Но мировая война перевернула все, и старые романсы с их «грезами» и «розами», «соловьями» и «лунными ночами» стали казаться какой-то невообразимой фальшью, ничего не стоящей мишурой.

"Помню, я сидел на концерте Собинова и думал: «...О чем он поет? Ведь это уже стертые слова! Они ничего не говорят ни уму, ни сердцу», — вспоминал Александр Николаевич.

Вертинский не имел музыкальной подготовки и даже не знал нотной грамоты, но именно он придумал новые законы жанра, основан-ные на двух простых вещах: на правде и на вере в мечту. Поэтому он и пел о далеких сингапурах, лиловых неграх, бедных горничных и несчастных солдатиках. И эти песни оказались близки всем слоям, сословиям и классам смертельно уставшей империи.

К началу 17-го года Вертинский объехал уже всю Россию, а его первый бенефис в Петербурге состоялся 25 октября 1917 года — как раз в тот вечер, когда революционные матросы взяли Зимний дворец. Несомненно, в этом совпадении можно найти немало скрытого символизма, ведь именно в этот вечер на смену «Грустному Пьеро» явились буйные и жестокие революционные «арлекино».

Говорят, когда уже после Октябрьского переворота Вертинский написал свой самый известный романс «Я не знаю, кому и зачем это нужно» — о гибели трехсот московских юнкеров, его вызвали в ЧК.

"Вы же не можете запретить мне их жалеть! " — пытался он как-то оправдаться.

В ответ на это он услышал: "Надо будет — и дышать запретим!"

Но Вертинский уехал не сразу — до самого конца 1919 года он гастролировал по России, давая концерты солдатам Добровольческой армии. В конце концов судьба привела его на борт парохода «Великий князь Александр Михайлович», на котором остатки Белой армии спешно эвакуировались в Константинополь. Впрочем, в Константинополе Вертинский надолго не задержался. С помощью знакомого еще по Москве театрального администратора он смог обзавестись новым паспортом на имя «греческого подданного Александра Вертидиса». Под этим именем он отправился в Европу: в Румынию, оттуда в Польшу, Германию, Австрию, Францию и Бельгию, выступая как в третьесортных кабаре и шантанах, так и в первоклассных ресторанах. Долгое время Вертинский прожил в Америке, где его концерты всегда проходили с неизменным успехом. Однако, чтобы овладеть действительно «широкой публикой», нужно было переходить на английский язык, от чего Александр Николаевич решительно отказался.

«Чтобы понять нюансы моих песен и переживать их, — сказал он как-то в одном из интервью, — необходимо знание русского языка... Я буквально ощущаю каждое слово на вкус и, когда пою его, то беру все, что можно от него взять. В этом основа и исток моего искусства».

Чтобы быть поближе к русской аудитории, он и отправился в Шанхай, где была большая русская колония. Безусловно, тогда он не предполагал, что из-за начавшейся Второй мировой войны ему придется остаться в Китае на восемь долгих лет.

О «китайском» периоде Вертинского вспоминала тогда начинающая журналистка, впоследствии известная писательница Наталья Ильина. Она познакомилась с Вертинским в кабаре «Ренессанс», где в строгом черном костюме, безупречно элегантный, артист пел под аккомпанемент двух гитар «Очи черные» и другие романсы — обычный «заигранный эмигрантский репертуар».

«Отработав в прокуренном кабаре среди танцующих пар, — писала Ильина, — он шел в смежный ресторанный зал и коротал там время с друзьями, а иногда и вовсе незнако-мыми людьми, наперебой приглашавшими его за свой столик. Потом он нередко ехал в другое кабаре. Требовалась железная выносливость, чтобы вести ту жизнь, которую вел Вертинский в Шанхае».

Здесь же, в Шанхае, произошло событие, изменившее всю его дальнейшую жизнь. Весной 1940 года на Пасхальный вечер в кабаре «Ренессанс» пришла с друзьями зеленоглазая красавица, семнадцатилетняя Лидия Циргвава.

"До этого я знала Вертинского только по пластинкам и была его поклонницей, но никогда его самого не видела, — много лет спустя вспоминала она. — На меня его выступление произвело огромное впечатление. Его тонкие, изумительные и выразительно пластичные руки, его манера кланяться — всегда чуть небрежно, чуть свысока. Слова его песен, где каждое слово и фраза, произнесенные им, звучали так красиво и изысканно. Я еще никогда не слышала, чтобы так красиво звучала русская речь, слова поражали своей богатой интонацией. Я была очарована и захвачена в сладкий плен. Но в этот миг я не испытывала к нему ничего, кроме... жалости. Я была юна, неопытна, совсем не знала жизни, но мне захотелось защитить его. И всю мою неразбуженную неж-ность и любовь я готова была отдать ему. Отдать с радостью. Потому что никого прекраснее его нет. И никогда в моей жизни не будет... По счастливой случайности, за нашим столиком сидели его знакомые. Он подошел. Нас по-знакомили. Я сказала: «Садитесь, Александр Николаевич».

Он сел — и потом не раз говорил: «Сел — и навсегда».

Влечение было обоюдным.

Надо сказать, что Вертинскому вовсе не были чужды легкие и необременительные отношения с поклонницами.

Обладая удивительно влюбчивым характером, он страстно ухаживал за многими женщинами, бурно переживал разрывы, а однажды даже женился. Произошло это в 1924 году в Берлине, когда Вертинский предложил руку и сердце некой Рахили Потоцкой из богатой еврейской семьи. К сожалению, жизнь молодых с самого начала не заладилась, уже через несколько месяцев после свадьбы новобрачные подали на развод, и после этой неудачи Вертинский предпочитал не заводить серьезных отношений.

Но вот с Лидией все было по-другому.

Дочь советского подданного, грузина Владимира Константиновича Циргвава, служившего в управлении Китайско-Восточной железной дороги, Лидия была непохожа на женщин, с которыми Вертинский был знаком прежде.

«Она у меня, как иконка — навсегда. Навсегда» — так начал Вертинский стихотворение, посвященное своей будущей жене.

"Моя дорогая Лилочка, Вы для меня — самое дорогое, самое любимое, самое светлое, что есть в моей жизни, — писал он в своих письмах. — Вы — моя любовь. Вы — ангел. Вы — невеста!.. Вы — самая красивая на свете. Самая неж-ная, самая чистая. И все должно быть для Вас, даже мое искусство. Даже мои песни и вся моя жизнь. Помните, что Вы — мое «Спасенье», что Вас послал Бог, и не обижайте меня, «усталого и замученного».

В апреле 1942 года брак Вертинского и Лидии Циргвава был зарегистрирован в советском посольстве в Японии, в Токио. «Бракосочетание состоялось в Кафедральном православном соборе, — писала Лидия Вертинская. — Были белое платье, фата, взволнованный жених, цветы, пел хор. Весь русский Шанхай пришел на нашу свадьбу».

Вскоре у молодоженов родилась дочь Марианна, а спустя еще полтора года — вторая дочка, Анастасия.

Между этими двумя счастливыми событиями произошло еще одно, о котором Александр Николаевич мечтал вот уже несколько лет: ему разрешили вернуться в СССР. Вообще-то переговоры о возвращении Вертинского велись еще с 1936 года, причем именно по инициативе советского правительства. Дело в том, что такой поступок артиста с мировым именем был на тот момент очень выгоден для поднятия престижа Страны Советов. Для работы по возвращению «заблудших» был создан специальный главк Наркомата иностранных дел. К примеру, Куприна обхаживали два года, поселили в шикарной усадьбе, обеспечили целую серию встреч с восторженными поклонниками... Но вот с Вертинским решение вопроса почему-то все время откладывалось — то ли сам Александр Николаевич не слишком настаивал, то ли постоянная «текучка» кадров в Наркоминделе мешала нормальной работе — неизвестно, но окончательного ответа Вертинскому пришлось ждать целых семь лет.

Лидия Вертинская вспоминала в своей книге: "Война в России всколыхнула в нас, русских, любовь к Родине и тревогу о ее судьбе. Александр Николаевич горячо убеждал меня ехать в Россию и быть с Родиной в тяжелый для нее час. Я тоже стала об этом мечтать. Он написал письмо Вячеславу Михайловичу Молотову. Просил простить его и пустить домой, в Россию, обещал служить Родине до конца своих дней. Письмо В.М. Молотову повез из Шанхая в Москву посольский чиновник, сочувственно относившийся к Вертинскому. Через два месяца пришел положительный ответ и визы... На станции Отпор нас встречали представители нашего консульства, но, между прочим, к Александру Николаевичу все равно подошел пограничник и строго спросил, сколько он везет костюмов. Он ответил, что у него три костюма, из которых один на нем, еще один концертный фрак и один смокинг. Выслушав ответ, пограничник неодобрительно покачал головой, а Вертинский стоял с виноватым лицом... Затем мы приехали в Читу. Город был суровый. Мороз. Стужа. Помню, когда я впервые вышла из гостиницы на улицу, то было ощущение, что меня окунули в котел с кипятком. Гостиницу еле отапливали, воды почти не было, по стенам ползали клопы. В гостинице было много военных. А из Москвы в Читу пришла телеграмма в местную филармонию с распоряжением, чтобы артист Вертинский дал несколько концертов в Чите. И администратор, который занимался нами, увидев, как мы с маленьким ребенком замерзаем в номере, предложил переехать к нему. Мы с благодарностью согласились. Его семья занимала две комнаты в коммунальной квартире. Вещей оказалось много, и мы разместили их в прихожей и в общей кухне. Кое-что у нас тут же «конфисковали», но мне было очень жаль только теплые шерстяные носки, которые я связала для Александра Николаевича. Тем временем Александр Николаевич осмотрел зал филармонии, нашел пианиста и стал репетировать. Вертинский спел четыре концерта. Зал был переполнен. Прием и успех были блестящие!"

Кстати, именно тогда Вертинский первый раз в жизни отпраздновал день своего рождения.

"Будучи круглым сиротой, он никогда не праздновал свой день рождения, — писала Лидия Вертинская. — В семье, где он жил, никто не отмечал этот день... Поэтому, приехав на Родину, я решила возместить Александру Николаевичу за все потерянные дни рождения. Жили мы тогда еще в гостинице «Метрополь». Мы договорились с дирекцией гостиницы снять на вечер малый банкетный зал. Заказали прекрасный ужин и вина и пригласили гостей. Пригласили всех, с кем успели познакомиться и подружиться. Пришли актеры театров и кино, писатели, поэты, художники и добрые знакомые и поклонники Вертинского. Среди гостей был у нас Дмитрий Шостакович с женой. Он подарил Вертинскому партитуру Седьмой симфонии с дарственной надписью... "

Вертинский прожил на родине еще 14 лет, но эту жизнь никак нельзя было назвать свободной и полноценной.

Нет, его не преследовали, но и не давали «дышать полной грудью», обращаясь с ним как с музейным экспонатом.

Случай уникальный — так, в 1951 году Вертинский был награжден Сталинской премией (за роль католического кардинала в фильме Михаила Калатозова «Заговор обреченных»), но в то же время из ста с лишним песен из его репертуара к исполнению в СССР было допущено не более тридцати, и на каждом концерте присутствовали цензоры. Концерты в Москве и Ленинграде были неофициально запрещены, на радио его никогда не приглашали, но в то же время его песни знали все.

Отчаявшись, он написал два сверхпатриотических, по советским меркам, стихотворения, и отправил стихи Поскребышеву, сталинскому секретарю, вместе с письмом, где спрашивал, может ли он чувствовать себя своим на вновь обретенной Родине.

«Обо мне не пишут и не говорят ни слова, как будто меня нет в стране, — писал он вождю. — Газетчики и журналисты говорят „нет сигнала“. Вероятно, его и не будет. А между тем я есть! И очень „есть“! Меня любит народ! (Простите мне эту смелость.) 13 лет на меня нельзя достать билета! Все это мучает меня. Я не тщеславен. У меня мировое имя, и мне к нему никто и ничего добавить не может. Но я русский человек! И советский человек. И я хочу одного — стать советским актером. Для этого я и вернулся на Родину».

Сталину оба стихотворения понравились, он лично поблагодарил Вертинского, но... даже эти стихи никто не захотел напечатать.

Существует предположение, что советская пропагандистская машина просто не знала, как именно «подать» творчество Вертинского. Ведь каждому из знаменитых «возвращенцев» властями был заранее определен некий символ, который, как предполагалось, тот будет воплощать. Дескать, если бы вернулся Шаляпин, он стал бы символом «народного голоса». Рахманинов — певцом русского характера, Бунин — любителем родной природы...

Но какую идею мог воплотить в себе Вертинский?

Несмотря на всю простоту его «песенок», Александр Николаевич никак не помещался ни в одну простую идеологическую схему, являясь, разве что, примером самого вопиющего космополитизма: «...все равно, где бы мы ни причалили, не поднять нам усталых ресниц»... Возможно, именно поэтому Вертинскому так и не нашлось места в советской иерархии людей от искусства, и в результате его стали считать неким «археологическим экспонатом» из дореволюционной жизни.

Но несмотря на отсутствие официального признания, на цензуру и запрет выступать в Москве и Ленинграде, сам Александр Николаевич был доволен своей жизнью: «Я — живу. И живу неплохо... За четырнадцать лет я спел на родине около двух тысяч концертов. Страна наша огромна, и все же я успел побывать везде. И в Сибири, и на Урале, и в Средней Азии, и в Заполярье, и даже на Сахалине... Народ меня принимает тепло и пока не дает мне уйти со сцены».

Незадолго до своей смерти 21 мая 1957 года Вертинский все же написал о том, что было его тайной болью все последние годы, об официальном, «государственном» признании его искусства: "Через 30—40 лет меня и мое творчество вытащат из подвалов забвения и начнут во мне копаться... "

И он был прав.

Копирайт: Gala Биография 2009

Всемирный Пьеро -Александр Вертинский

21 марта 1889 года, в Киеве, родился Александр Вертинский, поэт, композитор, певец, кумир эстрады первой половины XX века,киноактёр.

Его родители не были официально женаты, так как отец, частный поверенный Николай Петрович Вертинский не смог добиться развода с первой женой
Мать Александра, Евгения Степановна Сколацкая, дворянского происхождения, очень рано умерла - сыну исполнилось всего
3 года. Когда мальчику исполнилось 5 лет, умер его отец.
Александр и его сестра Надежда стали круглыми сиротами. Детей забрали родственники в разные семьи, Саше сказали, что его сестра умерла и он пребывал в этой уверенности много лет, пока, наконец, случайно, не встретил свою сестру.

В 9 лет Вертинский поступает в Первую императорскую Александрийскую гимназию. Но учится и ведёт себя плохо. Поэтому через два года его переводят в гимназию "попроще".
В эти, гимназические годы, мальчик начинает писать стихи и увлекаться театром.
Он играл на любительской сцене и был статистом в киевском театре Соловцова. Писал театральные рецензии и небольшие рассказы в местных газетах и в еженедельнике «Лукоморье»

В 1910 году Вертинский переехал в Москву и вместе с сестрой Надей, актрисой, поселился в Козицком переулке, в доме Бахрушина.
Он с головой окунулся в литературную и театральную жизнь города. Александр в восторге от поэзии Блока, он знакомится с футуристами, Маяковским. Он восхищён поэзией Владимира Маяковского. Ему нравится Игорь Северянин.

В начале 1912 Вертинский поступает в театр миниатюр М. А. Арцибушевой, где выступает с небольшими пародиями, которые имели успех.
" Его первый номер здесь, «Танго», был выполнен с использованием элементов эротики: на сцене в эффектных костюмах танцевали прима-балерина и её партнер, а Вертинский, стоя у кулис, исполнял песенку — пародию на происходящее. Премьера имела успех, и начинающий артист удосужился одной строчки в рецензии «Русского слова»: «Остроумный и жеманный Александр Вертинский». Впоследствии, продолжая сотрудничать с театром М. Арцебушевой, Вертинский писал злободневные пародии («Фурлана», «Теплый грех» и др.): они и принесли ему первые заработки."-

В 1913 Александр попытался поступить в Московский художественный театр, однако не был принят из-за дефекта дикции - Станиславскому не понравилось, что молодой человек плохо выговаривает букву «р». Вв 1912 году Вертинский начинает сниматься в кино "На съемочной площадке А. Вертинский подружился со звёздами русского кино начала ХХ века, Иваном Мозжухиным и Верой Холодной. Более того, согласно Д. К. Самину, автору книги «Самые знаменитые эмигранты России», именно Вертинскому Вера Холодная была обязана своим стремительным взлётом. Он первым разглядел «демоническую красоту и талант актрисы в скромной, никому не известной жене прапорщика Холодного» и привел ее на кинофабрику Ханжонкова. Александр Вертинский был тайно влюблен в актрису и посвятил ей свои первые песни — «Маленький креольчик», «За кулисами», «Ваши пальцы пахнут ладаном» http://ru.wikipedia.org/wiki/Вертинский,_Александр_Николаевич

В 1914 году начинается Первая мировая война, и Александр Вертинский уходит на фронт санитаром-добровольцем. Он работает санитаром на 68-м санитарном поезде Всероссийского союза городов до ранения в1915г. Вернувшись в Москву, Александр узнаёт о смерти сестры. Теперь он совсем один.

В 1915 году, Вертинский предлагает Арцыбушевскому театру миниатюр свою новую программу: «Песенки Пьеро».
Начинается создание эстрадного жанра -маски Пьеро.
Сначала создаётся маска "белого Пьеро" . Артист выступает в белом костюме, загримированный, освещённый "лунным светом". В репертуаре его присутствуют стихи поэтов Серебряного века, но преобладают песни собственного сочинения:«Маленький креольчик», «Лиловый негр», «Ваши пальцы пахнут ладаном» (посвященные Вере Холодной), «Сероглазочка», «Минуточка», «Я сегодня смеюсь над собой» и другими.

Автор книги: "Самые знаменитые эмигранты России", Самин Д. К пишет о "белом Пьеро": "При этом в своих стихах он стремился показать, что никем не понятый, одинокий человек беззащитен перед лицом огромного безжалостного мира. Именно поэтому песенки Вертинского оказались «впору любому», каждый мог увидеть в них себя. Он избавился от традиций русского романса, которые уже стали рутиной, и предложил эстраде другую песню, связанную с эстетикой новейших течений в искусстве и культуре, и, прежде всего, авторскую художественную песню. Вертинскому удалось создать новый жанр, которого еще не было на русской эстраде." К Александру Вертинскому приходитприходит слава.

Позднее образ "белого" Пьеро сменяется образом "черного Пьеро". "мертвенно-белый грим на лице заменяла маска-домино, белый костюм Пьеро - совершенно черное одеяние, единственным белым пятном на котором выделялся шейный платок. Новый Пьеро стал в своих песенках ироничнее и язвительнее прежнего, поскольку утратил наивные грезы юности, разглядел будничную простоту и безучастность окружающего мира", - пишет Самин.

В предреволюционные 16 и 17 годы Вертинский отказывается от маски Пьеро и начинает выступать в концертном фраке. В этом образе он будет выступать всю жизнь. В эти годы Александр Вертинский объезжает все крупные российские города, в которых выступает с триумфом. Он становится всероссийской знаменитостью.

Революция 1917г положила конец блестящей карьере артиста.
Его романс «То, что я должен сказать», написанный под впечатлением гибели трехсот московских юнкеров, был негативно воспринят советской влатью. Вертинского вызвали в ЧК и объяснили, что можно и что нельзя.

В конце 1917 года Вертинский уезжает на юг гастролировать, и два года выступает на юге, в Екатеринослав, Одессе, Харькове, Ялте, Севастополе. В 1919г он эмигрирует из России.

Начинаются скитания за границей. Константинополь, Румыния, Польша, Германия. Слава Вертинского становится мировой. Однако, он тоскует по Родине и в 1922-193 г предпринимает первую попытку вернуться в СССР, но ему отказывают.

К середине 20-х годов Вертинский предпринимает вторую попытку вернуться в Россию. И снова получает отказ. К тому времени он становится мировой знаменитостью и переежает жить во Францию.

Вертинский живёт во Франции 10 лет,с 1925 по 1934год.Он полюбил Францию, французы полюбили его. Вертинский написал о Франции следующие строки: «…моя Франция - это один Париж, зато один Париж - это вся Франция! Я любил Францию искренне, как всякий, кто долго жил в ней. Париж нельзя было не любить, как нельзя было его забыть или предпочесть ему другой город. Нигде за границей русские не чувствовали себя так легко и свободно. Это был город, где свобода человеческой личности уважается… Да, Париж… это родина моего духа!».
Во Франции творчество артиста достигает полного расцвета. Он много гастролирует по Европе и Америке. И везде имеет огромный успех.

В октябре 1935 Александр Вертинский уехал в Китай. Он надеялся найти нового слушателя в Шанхае, где была большая русская эмигрантская община. Но он просчитался. "Живя в Китае, Вертинский впервые в своей эмигрантской жизни узнал нужду; кроме того, для артиста, привыкшего вращаться в мировых центрах, жизнь в Китае выглядела очень провинциальной. Он пел в кабаре «Ренессанс», в летнем саду «Аркадия», в кафешантане «Мари-Роуз», но это были очень скромные заведения. ", пишет Самин.

И тут, неожиданно, в 1937 году, Вертинскому предложили вернуться в СССР. Вертинский рвётся на Родину, он начинает работать в советской газете «Новая жизнь» в Шанхае, вступает в клуб советских граждан, участвует в передачах радиостанции ТАСС, готовит воспоминания. Но в 1939 году начинается вторая мировая война. Оформление документов в Россию приостанавливается.
И только в 1943 году, после письма Вертинского Молотову, Александр Николаевич с семьёй возвращается в СССР. Оставляя позади эмиграцию, во время которой было написано множество его знаменитых песен,http://ru.wikipedia.org/wiki/Вертинский,_Александр_Николаевич таких, как «Пани Ирена», «Венок», «Баллада о седой госпоже», «В синем и далеком океане», «Мадам, уже падают листья», «Джимми», «Оловянное сердце», «Марлен», «Желтый ангел» и др.

Вернувшись в Моску, Вертинский с семьёй поселился на улице Горького. Александр Вертинский прожил на родине 14 лет.
Все это время он интенсивно работал, постоянно выступал с концертами, имел огромный успех.
Во время войны Вертинский выступал на фронте, исполняя патриотические песни - как советских авторов, так и собственные:«О нас и о родине», «Наше горе», «В снегах России» и др. В 1945 году он написал песню «Он», посвящённую Сталину. Он много гастролировал.
Вертинский снимался в кино: «Заговор обреченных» (1950, роль кардинала, Государственная премия 1951), «Великий воин Албании Скандербег» (роль дожа Венеции), «Анна на шее» (1954, роль князя).

"Казалось бы, жизнь на родине складывалась счастливо и удачно. Однако, из ста с лишним песен из репертуара Вертинского к исполнению в СССР было допущено не более тридцати, более того, на каждом концерте присутствовал цензор, который зорко следил, чтобы артист не выходил за поставленные рамки. Концерты в Москве и Ленинграде были редкостью, на радио Вертинского не приглашали, пластинок почти не издавали, не было рецензий в газетах.", - пишет Самин.

"За год до смерти Вертинский писал заместителю министра культуры: Где-то там: наверху всё ещё делают вид, что я не вернулся, что меня нет в стране. Обо мне не пишут и не говорят ни слова. Газетчики и журналисты говорят: «Нет сигнала». Вероятно, его и не будет. А между тем я есть! Меня любит народ (Простите мне эту смелость). Я уже по 4-му и 5-му разу объехал нашу страну, я заканчиваю третью тысячу концертов!"
"артист в последние годы жизни пребывал в глубоком духовном кризисе. В 1956 году он писал жене:Я перебрал сегодня в уме всех своих знакомых и "друзей" и понял, что никаких друзей у меня здесь нет! Каждый ходит со своей авоськой и хватает в неё всё, что ему нужно, плюя на остальных. И вся психология у него "авосечная", а ты — хоть сдохни — ему наплевать! <…> Ты посмотри эту историю со Сталиным. Всё фальшиво, подло, неверно <…> На съезде Хрущев сказал: «Почтим вставанием память 17 миллионов человек, замученных в лагерях». Ничего себе?! Кто, когда и чем заплатит за «ошибки» всей этой сволочи?! И доколе будут измываться над нашей Родиной? Доколе?…
Вертинский (по воспоминаниям дочери Марианны) говорил о себе: «У меня нет ничего, кроме мирового имени»."http://ru.wikipedia.org/wiki/Вертинский,_Александр_Николаевич

Александр Николаевич Вертинский скончался 21 мая 1957 года, во время гастролей, в гостинице «Астория» в Ленинграде, от острой сердечной недостаточности. Он похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве
Песни его продолжают жить.