Какова должна быть ответственность граждан перед своей страной и страны перед ними, рассуждает историк и публицист протоиерей Георгий МИТРОФАНОВ:

Фото Ирины Гундаревой

Восприятие эмиграции в России с незапамятных времен было весьма своеобразным. Для меня как для православного священника и, дерзну сказать, русского патриота, здесь важны два фактора, которые определили такое отношение. Первое: приняв Православие от Византии и став часть православного мира, мы, как и византийцы, остальной мир воспринимали в определенной степени как профанный, и не только мусульман Востока, но и христиан Запада. После падения Византии (XV) и совпавшего с этим освобождения Руси от монгольского завоевания возникает ощущение ее полного одиночества как православного царства, в котором православный идеал воплотился в полной мере, в отличие от всего остального мира. Поэтому с XV века возникает представление о том, что оставить Святую Русь, Третий Рим, уехать из страны - это значит предать, прежде всего, свою Церковь. Покидая Святую Русь, ты покидаешь православный мир, становишься богоотступником. Ведь служить Богу (благодаря воспринятой в то время Русью византийской идее симфонии) можно только, служа православному государю. Так что идея эмиграции как предательства имеет архетипичные корни. Византийский менталитет исключительности, восприятие Церкви и государства как единой ценности, привели нас к тому, что на протяжении XV-XVII веков отъезд из страны считался предательством самых основополагающих вещей.

После реформ Петра I ситуация постепенно меняется. Петр рассматривает Российскую Империю уже как составную часть европейского мира, и по мере того, как у нас появляется европейски образованное дворянство, в этой среде мысль о возможности жизни, даже временной, на Западе начинает представляться вполне оправданной. Мы постепенно становимся русскими европейцами, а европейцу незазорно жить в любой европейской стране. И не очень важно, родился он там, или нет.

С другой стороны, продолжает давать о себе знать и прежняя тенденция, то ослабевая (при Александре I), то усиливаясь (при Николае I). При Николае I, например, служение России рассматривается как главное дело в жизни человека. Как христианин и как русский, гражданин должен служить русскому государю, пребывая в русской Церкви. Позднее эта тенденция оформляется в доктрину: «Православие, самодержавие, народность».

Но европеизация России продолжается, и к концу XX века возможностей для поездок за границу ее граждан, в частности, представителей интеллигенции, становится больше. Возникают прецеденты, когда русские ученые, воспринимая себя как людей, принадлежащих к европейскому космополитическому обществу, уезжают из России заграницу, считая, что именно там им будет лучше работать, как это сделал почетный доктор Кембриджского университета, член Петербургской академии наук, Французской академии медицины и Шведского медицинского общества, Нобелевский лауреат Илья Мечников.

Легче становится уезжать и представителям низших слоев общества. Например, в конце 1890-х из России разрешили уехать духоборам, которые органично вписались в многообразный религиозный мир Канады.

После революции 1917 года советская власть в отношении к эмиграции реанимирует допетровские стереотипы. Только Третий Рим становится первой в мире страной социализма, которая противостоит враждебному окружению. Покинуть СССР означает предать и свою страну, и новую коммунистическую веру.

Но феномен русского зарубежья эти стереотипы изрядно поколебал. Оказалось, что русским гораздо легче было сохраниться в эмиграции в 20-30-х годах, чем на родине в СССР. И мы видим, как в русской эмиграции 20-30-х годов, в инославной среде развивается свободная русская культура, философия, церковная жизнь.

И вот этот феномен во многом должен быть нами учтен в понимании того, что такое эмиграция. Многие из эмигрантов были горячими русскими патриотами, которые не могли примириться с разрушением своей страны и, не имея возможности защитить ее на поле битвы, пытались сохранить историческую Россию в рамках европейского мира, который давал такую возможность благодаря своим правовым гарантиям и универсалистскому укладу жизни. Но оказалось возможным даже большее, чем сохранение исторической России: в православном рассеянии стала реальной вселенская православная миссия.

Каждый человек в первую очередь призван не к тому, чтобы служить государству (режимы которого могут быть разными), а служить Богу. Родина христианина - Церковь, Царство Небесное, реализующееся здесь, на земле, в Церкви. А Церковь - везде. Все остальное уже вторично.

Тот транснациональный мир, в котором мы сегодня живем, - это секуляризованный, во многом очень ущербный, искаженный вариант христианской идеи Вселенской Церкви. Для меня очевидно то, что в условиях современного мира традиционное понятие эмиграции в позитивном и негативном плане меняется, и ее место занимает нечто большее: а именно: способность человека сохранить себя, реализовать себя, если он христианин, то как христианин, в любой части земного шара, во взаимодействии с любой культурой и ментальностью. И разные люди, в зависимости от обстоятельств их судьбы, вправе иметь возможность свободного выбора места, где они могут состояться как люди, сотворенные Богом, где легче раскрыться талантам, данным им от Бога.

Есть пример, который для меня хорошо иллюстрирует эту мысль: я был во Франкфурте со своим сыном, и мы зашли в католический магазин, где продавались католические святыни, сувениры. За прилавком - две монахини: индианка и филипинка. С покупателями они говорили по-немецки. Я не говорю по-немецки, мой сын тоже, и он обратился к ним по-итальянски, в надежде, что все католические монахи хоть немного знают этот язык. Они ответили нам по-итальянски и, узнав, что я русский православный священник, стали показывать мне иконы прпп. Сергия Радонежского, Серафима Саровского, которых они очень почитают. И вот для меня это был образ того христианского мира, где монахини индианка и филипинка, служа в Германии, готовы по-итальянски выразить свое искреннее уважение русским православным святым.

Безусловно, у граждан своей страны есть ответственность перед ней: они должны соблюдать ее закон, заботиться о ее благе. Но и у страны есть ответственность перед своими гражданами: она должна дать право на труд, на достойные условия жизни, чтобы ее граждане - христиане и не христиане, не бежали из своей страны в мирное время. А если она этого сделать неспособна - какие же могут быть обвинения?

Удерживать насильственно людей бессмысленно и бесполезно. Любая эмиграция - это большое испытание. Не с легкостью нормальный человек покидает свою страну. И если есть у него хоть какая-то возможность жить в своей стране и состояться духовно, нравственно, профессионально, он останется. Но если другие страны предлагают ему лучшие возможности, он вправе этим воспользоваться. Главное, чтобы он оставался христианином.

Конечно, эмиграция 20-30-х годов была вынужденной, когда выбор стоял -- погибнуть или выжить, а сегодня большинство уезжает из соображений большего материального и морального комфорта. Но большинство людей не склонны реализовывать в своей жизни какие-то высокие принципы. Многие люди живут, приноравливаясь к обстоятельствам. Но для некоторых принципы очень важны. И, покидая страну, они делают это более мучительно и трудно и по более серьезным мотивам, чем просто материальный или моральный комфорт. Если человек в своей стране жил, руководствуясь мотивами возвышенными, и в другой стране он будет жить также.

Поэтому я думаю, что и христиански, и культурно-исторически эмиграция - это явление, которое можно рассматривать, в том числе, и с позиции икономии: если в той или иной стране государство и общество не создают для людей условий, предпочтительных для их существования, обрекая их на драму перемены своего местожительства, они вправе его поменять.

Правительством утверждена государственная программа «Патриотическое воспитание граждан РФ на 2011 – 2015 годы». На ее реализацию планируется выделить 777,2 млн. рублей, проводится широкое обсуждение теоретических вопросов, но, к сожалению, следует признать: почти везде разговор о любви к Отечеству по большей части остается формальным и беспредметным. Неудивительно, что максимальный результат, которого удалось добиться по аналогичной программе 2006 – 2010 годов, – появившаяся у сограждан привычка размахивать флажками и «болеть за наших» во время очередной олимпиады.

Для того чтобы сделать разговор о патриотизме предметным и конкретным, следует прежде всего сосредоточиться на обсуждении двух ключевых вопросов:

1. Чем определяется предрасположенность человека к любви, неприязни и теплохладности к чему-либо? Если мы хотим управлять каким-то процессом, следует ясно представлять себе факторы, его определяющие.
2. Какие политические практики и культурные традиции препятствуют естественному развитию чувства любви к Отечеству?

Не добившись ясности понимания этих вопросов, заводить разговор о стратегиях патриотического воспитания преждевременно.

Рассмотрение первое: наука любви.

Семейные психологи часто отмечают любопытный факт: если один из супругов совершает измену, ему первому становится в тягость присутствие рядом того, кого он обманул. Казалось бы, все должно быть ровно наоборот. Но нет: именно изменник-муж первым начинает ненавидеть свою подругу по бытию и инициирует большинство семейных скандалов.

Впрочем, духовно просвещенный разум не найдет здесь ничего необычного, ибо подобный психологический комплекс проявился еще у первых людей – прародителей Адама и Евы. Если обратить внимание на их поведение сразу же после нарушения заповеди о Древе познания, бросается в глаза одна странность: «И услышали (они) голос Господа Бога, ходящего в раю во время прохлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая» . Разве это не смешно: пытаться укрыться от Всевидящего Ока, спрятавшись за дерево? Если отвергнуть гипотезу о временном умопомрачении, следует признать, что человек не столько хотел скрыть себя от Бога, сколько, наоборот, скрыть Бога от себя. Ведь из них двоих только один не обладает способностью видеть сквозь деревья рая. Поэтому смысл адамова жеста читается легко: «Я не хочу тебя видеть». Эти слова первым говорит не Преданный, а сам предатель. Мы любим более всего тех, кому сделали добро, и склонны испытывать неприязнь к тем, кому сами же причинили зло. Присутствие рядом Бога делается для согрешившего Адама чем-то тягостным и неприятным.

Именно с этого жеста начинается адамово изгнание из рая. Не Бог, не ангел с огненным мечом, а сам человек делает себя отверженным. Отрицательная сила адамова комплекса, вытолкнувшая первых людей из рая, продолжает действовать в современниках и сейчас, когда Крестная Жертва Спасителя вновь открыла нам райские врата. Так в Евангелии есть притча о человеке, попавшем на брачный пир в повседневной одежде. Он чувствовал себя не в своей тарелке и не мог радоваться вместе со всеми. Причем, по-видимому, ему было настолько неловко, что он даже не пожелал разговаривать с Царем, подошедшим с приветствием и вопросом: «Друг! как ты вошел сюда не в брачной одежде?» Не дождавшись ответа, Царь приказал слугам выгнать этого человека «во тьму кромешную». Нетрудно заметить, что причиной этого решения послужила вовсе не одежда, а молчанием выраженное: «я не хочу тебя видеть». Похоже, что наши грехи чреваты не столько гневом Божиим, сколько нашим молчанием перед Ним. Опасность не в том, что Бог не сможет или не захочет нас простить, а в том, что мы сами не захотим просить у Него прощения и пройдем мимо Небесного Царствия в поисках места, где можно было бы укрыться от Творца неба и земли.

Блаженный Августин, размышляя о вере и знании, натолкнулся на замкнутый круг: с одной стороны, невозможно верить (или не верить) в то, чего не знаешь, о чем не имеешь представления. Но с другой стороны, Бог – это личность. Поэтому существует только один способ познать Его – вступить с Ним в общение через молитву, которая уже требует веры. Вероятно, именно об этом говорит апостол Павел: «Никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым» .

Однако очевидная неспособность самостоятельно придти к вере не означает, что столь важный поворот судьбы происходит без участия человека. Тот, кого энерция совершенного зла заставляет скрываться от Творца, подыскивая аргументы против бытия Бога, неспособен откликнуться на призыв Святого Духа. И наоборот, человек, совершивший подвиг, носит в себе самом залог будущего Царствия, ибо он хочет, чтобы правы оказались те, кто говорит о бытии Божием утвердительно. Положительное действие адамова комплекса выражается в желании верить, которое запускает августинов механизм веры и знания: знание Бога укрепляет веру в Него, а вера, день ото дня крепчая, открывает новые возможности для богопознания и богословия.

Так в «Бесах» Достоевского старый офицер, оказавшись в кругу «передовой» молодежи, восклицает: «если Бога нет, то какой же я после этого штабс-капитан?» Аргумент в пользу веры только на первый взгляд кажется наивным и смешным. Если Бога нет, то «положить жизнь за други своя» – значит сделать глупость. Если Бога нет, то нет и настоящей славы, а офицер оказывается неудачником, руками которого «загребают жар» разумные эгоисты. Атеизм оказывается противоестественен самой природе героя. «Нет Бога» – в это хочется верить разве что Петру Верховенскому, «растлевшемуся и омерзившемуся в беззакониях».

Если плохой ученик, действительно, склонен ненавидеть школу и учителя, то для того, кто хорошо пишет контрольные, школьные годы остаются светлым периодом жизни. Мать более остальных детей любит самого болезненного или неудачливого ребенка именно потому, что она просидела бессонные ночи у его постели или выстаивала многочасовые очереди у окошка тюрьмы, добиваясь свидания. Врач привязывается более всего к тем пациентам, которых он «вытащил с того света». Христианин молится за своих врагов именно для того, чтобы, совершив им добро, перестать ненавидеть.

Любовь – это творческая сила, которая сама создает свой предмет. Ветеран, принесший своей стране победу в Великой войне, не испытывает трудности с чувством патриотизма. И наоборот, юноша, который палец о палец не ударил для того, чтобы сделать что-то хорошее для своего народа, затрудняется даже определенно сказать, что такое Отечество.

Игнорирование духовно-психологического механизма, который ведет человека к любви или неприязни, образует досадное противоречие: мы говорим о необходимости воспитывать в молодежи любовь к Отечеству, но сами при этом стремимся упразднить один из последних институтов, создающих объективные предпосылки для этой любви. Отмена всеобщей воинской повинности, возможно, оправдана экономически и военно-стратегически. Но почему только эти два соображения принимаются во внимание? Как в человеке должно проявиться патриотическое чувство, если у него отнимаются последние объективные возможности быть полезным своей стране?

Армия нуждается в реформе, но это не означает необходимости отмены призыва. Те, кто сегодня возвращаются из армии, сетуют совсем не на то, что их оторвали от семьи, учебы и любимой девушки. Их удручает формальность службы: мобилизовали, но настоящим делом не обеспечили. Если Министерству обороны не нужны миллионы рекрутов, то, может, ими заинтересуется МВД, МЧС или медицинские учреждения, испытывающие хроническую нехватку младшего персонала? Одним словом, нам следует всячески стимулировать развитие институтов волонтерства. Американский патриотизм, кстати, базируется именно на предоставляемых гражданам широких и разнообразных возможностях быть полезным своему народу. Память о потушенных пожарах Калифорнии или отмытых от нефти чайках Мексиканского залива претворяется здесь во вполне конкретное чувство личной радости при виде звездно-полосатого флага.

Рассмотрение второе: любить ближнего.

Во вторую очередь важно понять, какие политические практики и культурные традиции современного общества препятствуют естественному развитию чувства любви к Отечеству? Все мы в большинстве своем нормальные люди, с гармонично развитой разумно-волевой и эмоционально-чувственной сферой – любить для нас естественно. Но на практике лишь не многие из нас могут сказать, что любовь к Родине дается им без особого труда. Скорее, мы готовы вспомнить слова поэта: «Люблю Отчизну я но странною любовью // Не победит ее рассудок мой...» Значит, что-то в нашей жизни препятствует естественному развитию естественного чувства.

Можно предположить, что подобным фактором выступает сегодня распространенная традиция «любить дальнего в ущерб ближнему».

Христианство утверждает себя как мировая религия: «Во Христе нет ни эллина, ни иудея». Но на просьбу язычницы неиудейки исцелить ее бесноватую дочь Спаситель ответил отказом: «Я послан к погибшим овцам израилевым», «не подобает отнимать хлеб у детей и бросать псам». Женщина настаивала: «Ведь и псы подбирают крохи, упавшие со стола у детей». В конечном итоге ее бесноватая дочь была все же исцелена.

Стоит задуматься: почему Христос, для Которого нет ничего трудного или невозможного, первоначально отказал язычнице в ее просьбе? Дело в том, что любить дальнего, то есть абстракцию, лишенную острых углов, психологически проще, чем любить ближнего. «Индийские йоги, угнетаемые английским империализмом» могут вызвать большее сочувствие, чем собственные немощные родители. Возможно, чтобы предупредить человека о возможной ошибке, грозящей обессмыслить любовь, и включается этот эпизод в Евангелия.

Дружеская «любовь к своим», разделяющая окружающих на «псов и детей», является непременным условием всякой любви вообще. Если некто приходит ко мне с богатыми подарками и называет меня братом при том, что я знаю этого человека как не радеющего о собственной семье и состоящего в ссоре со своим родным братом, то у меня появляются вполне обоснованные подозрения насчет его искренности. Наша любовь к чужим при почти полном равнодушии к судьбе своих, в лучшем случае, вызывает непонимание.

«Слышащие Слово Божие и творящие его есть Мне и матерь, и братья» – говорит Спаситель. Но эти слова не отрицают значимости кровного родства. Уже на кресте последней заботой Христа была судьба Матери. Он поручает Ее любимому ученику Иоанну. Не позаботься Спаситель о Своей Матери, Его жертва ради всего человечества оказалась бы сильно скомпрометированной.

Нетрудно заметить, что «любовь к дальнему» возведена сегодня в ранг политической стратегии. Когда в отчетах правительства мелькает фраза – «На развитие Чеченской республики в этом году нами выделено столько-то миллиардов рублей...» – у большинства населения остальной России это вызывает смешанное чувство досады и недоумения. Спора нет: Чеченскую республику развивать нужно. Но разве при этом не нужно развивать Центральную Россию? Сибирь? Дальний Восток? Или, может, эти регионы уже не требуют государственных инвестиций, так что настало время подумать и о Чечне?

Тот, кто, проявляя «любовь к дальним», забывает о ближних, напрасно надеется приобрести друзей, ибо ясно показывает, что дружить он не умеет вообще. Его щедрость будет воспринята как расточительность, подарки обратятся в дань, а расположение – в подобострастие. И потому политика умиротворения Кавказа сегодня дает прямо обратный результат: вместо «младших братьев» мы находим только все новых желающих «подоить великоросскую корову» через демонстрацию своей воинственности и враждебности (иногда и мнимой).

Доверие граждан к Советскому Союзу было подорвано во многом схожим образом. Кто из старшего поколения не помнит заваленных деликатесами магазинов «Березка» на фоне крайне скудного ассортимента обычных гастрономов? В «Березке» можно было купить все, но – за валюту. А даже простое хранение валюты советским гражданам, то есть «своим», было запрещено уголовным законодательством. В результате иностранцы на нашей же собственной земле чувствовали себя куда увереннее. Подобная практика вполне естественно перековывала в «западники» даже вполне устойчивых «славянофилов».

Проявления неразумной «любви к дальнему» обнаруживается уже довольно давно практически во всех сферах русской общественной жизни: в научном сообществе, творческих кругах и даже в быту.

Итак, без практического разрешения двух поставленных вопросов, то есть без развития волонтерского движения и преодоления политической привычки «любить дальнего», воспитание патриотического чувства обернется лишь чисто формальной пропагандой.

Разговор об онтологии патриотизма

Родину выбирают!

«Родину не выбирают» — эта фраза верна, только если ограничить понятие родины координатами своего рождения в пространстве. Но вот восьмилетние дети моей закадычной подруги, рождённые и живущие в Канаде, восходящие звёздочки спортивной гимнастики, уже мучаются выбором — красный кленовый лист или сине-жёлтую полоску они будут представлять на международных соревнованиях? И что-то их симпатии не склоняются к географическому месту происхождения.

В своё время Владимир Даль, сын эмигрантов, тоже «предстал пред выбором»: кто я есть? Съездил на родину предков и понял, что со степной Луганщиной у него больше родства, чем с прохладной Данией. «Кто на каком языке думает, тот к тому народу и принадлежит». Так сказал и собрал два массива для толковых словарей — русского и украинского языков.

А вот немецкий философ Эммануил Кант всю жизнь читал лекции по географии, до гробовой доски не покидая границ родного Кёнигсберга. Но оказаться вне родины, на территории другого государства, можно даже не передвигаясь, и даже находясь в могиле — с 1946 года Кант «переместился» из Пруссии в советский Калининград.

Сегодня сладкая парочка — Интернет и глобализация — насмехаются над барьерами границ, скобками заборов и угрозами «железных занавесов». Сегодня очень многие молодые и активные личности уже могли бы обзавестись паспортом «гражданина планеты»… Сегодня хочешь — обретай себе родину в Нью-Йорке, альма-матер в Лондоне, «родину духа» в Индии…

Но напористой глобализации что-то противостоит. Сквозь города и годы меня преследует сон, от которого становится так «грустно и легко, печаль моя светла». И я скучаю об этом терпком сне, когда его долго нет. Это сон о той самой географической точке, о маленьком городишке, в котором я родилась. Белёсые от юрского известняка кручи, река под ними, шаткий мостик, огромные стрекозы и маленькие мы. Там проходило детство и лето — важнейшие периоды для созревания самости. Теперь, куда бы я ни направлялась — со мною эта необъективная, тянущая, инстинктивная любовь к участку суши, в котором закопана моя пуповина. Ну что моё провинциальное Сватово по сравнению с Киевом? С Парижем? Но нет же, люблю больше… Во сто крат! А почему?

Рождение родины

Наука объясняет, что многообразный организм человека неразрывен с биосферой земли. Возможно, поэтому так мило «болото», с которым сосуществовало моё детское тело и оформляющееся сознание? Я поливала деревья в бабушкином палисаднике, они пили воду, кормили меня плодами — и так укоренялись сокровища моего сердца? И поскольку на уровне таблицы Менделеева я мало чем отличаюсь от природной родины — гены ландшафта не истребить, как гены матери. Вместе с тем, Гегель отмечал, что «недопустимо указывать на климат Ионии как на причину творений Гомера».

…Усадьбу мы продали. Через десять лет я заехала в своё Сватово, на свою улицу, так и не обременившую себя асфальтом. Старая липа у ворот благорастворяла золотые воспоминанья. Но за калитку новый хозяин нас неожиданно не пустил. Его право. И вдруг мои ноги сами собой внезапно и странно подогнулись, я опустилась на колени и зарыдала. Эта земля была родной, как человек! Я гладила её руками, как любимого кота. Словно это действительно прах, из которого я создана. Моя маленькая родина, такая маленькая, что помещается в моём маленьком сердце, как смородинка в кулачке той маленькой девочки…

Но родина — она собирается, как матрёшка — квартира-усадьба-городок-область-регион-страна-планета Земля…

Все, кто родился в Советском Союзе, в любом его уголке, помнят детский восторг от этих гордых слов «Моя родина — СССР!». В те времена мне, комсоргу школы, и в страшном сне не могло бы присниться, что я стану предателем своей «родины-эсэсэсэр»… Что мы всем скопом вдруг разозлимся на неё, уйдём от неё, покинем её, бросив ей, выкормившей и воспитавшей, в лицо: «Спасибо, больше не надо!». И разойдёмся по квартирам частных, национальных родин.

Да, родину — выбирают. Поскольку в моём роду есть и русские, и украинцы, и поляки, и кавказцы — мне пришлось выбирать. Кто ты будешь такой? Я выбрала «по месту жительства» — Украину, и нырнула с головой в это потрясающее дело — в любовь к Родине…

«Когда какой-либо народ долго и спокойно живёт на своей родине, то его представителям кажется, что их способ жизни, манеры, поведение, вкусы, воззрения и социальные взаимоотношения единственно возможны и правильны» — это выводы Льва Гумилёва из его труда «Этногенез и биосфера Земли». «Противопоставление “мы — они” характерно для всех эпох и стран… Это свойство вида Homo sapiens группироваться так, чтобы можно было противопоставить себя и “своих” всему остальному миру».

Ментальности как границы на картах XXI века

Общие многовековые история и география, культура и религия становятся прародителями уникального коллективного бессознательного — сокровенных первообразов и смыслов, которые отличают один народ от другого. Коллективное бессознательное по Карлу Юнгу — это продукт наследуемых структур мозга — то есть вещь глубоко физиологическая, от которой без трепанации не отделаешься. Коллективное бессознательное определяет и ракурс нашего взгляда на мир, и наши ценности, и наши цели. Поэтому два разных народа одно и то же событие, одну и ту же проблему могут видеть и оценивать по-разному — исходя из тонких настроек своего ментального бинокля: «Что русскому хорошо, то немцу — смерть». Таким образом, коллективное бессознательное, или ментальность, или «система ценностей», или «стереотипы поведения» — это самый мощный железный занавес, непреступный, надёжный кордон моей родины, который не так просто сломить ни пулей снайперской, ни снарядом танковым, ни метким словцом, ни целой канонадой информационных атак.

Вот как, оказывается, хитро устроено человеческое темечко, в котором пульсирует таинственная любовь к родине! Унаследованная кодировка на подкорке головного мозга, плюс воспитание в родном языке и отечественных интерпретациях истории, плюс искушения новоиспечёнными идеологиями, пропагандами и манипуляциями. Эй, ребята, а где же собственно я? Единственная мысль, авторство которой принадлежит уж точно мне: все мысли в моей голове — не моего авторства… Великие богословы, проникающие в тайны бытия, и Господь Бог, устанавливающий эти тайны, — кто ещё способен на абсолютную самость?.. И неудивительно, что подобные слова произнёс философ: «Имейте мужество мыслить самостоятельно».

Но настоящее независимое мышление — это болезненный и утомительный процесс. А любовь к родине — довольно трудное и скучное занятие. Рутинный труд — платить налоги, хорошо учиться, добросовестно работать, не мусорить, не рисовать в лифте, не давать взятки, не заезжать машиной на газон. Это всё — составляющие настоящего патриотизма. Чтобы граждане совсем не заржавели, у всякой родины есть примеры любви к ней такой пронзительности высоты и жертвенности «за други своя», что деревья выстраиваются в ряды и дремучие леса становятся войсками. На фоне героических образов любовь к отечеству начинает измеряться критическим восприятием всего, что мешает воплотить наши идеальные мечты о его будущем.

Родину выбирают — потому что выбирают её сущность — лучшее будущее для родины. А когда сталкиваются диаметрально разные представления любящих родину граждан о её лучшем будущем — тут-то и начинается гражданская война.

Гвельфы, партия средневековой Италии, связывали лучшее будущее для своей родины с усилением влияния Папы Римского. Их оппоненты гибеллины ратовали за усиление императора Священной Римской империи. Шекспир схватил за шкирку непримиримость и трагизм этой политической вражды, выставив напоказ всему миру в назидание: Монтекки и Капулетти — это как раз гвельфы и гибеллины.

Гражданские войны безобразны, но не вечны. Испанцы ходят оплакивать стотысячные жертвы своей Гражданской войны 30-х годов — и республиканцев, и националистов — к общему памятнику битве на Эбро. Вся палитра нашей Гражданской войны 20-х упокоилась на страницах Булгакова о Городе: «Эх, жемчужина-Киев, неспокойное ты место…». А Николай Гумилёв подвёл итог всем гражданским распрям:

Ах, и мукам счёт и усладам
не веками ведут — годами —
гибеллины и гвельфы рядом
задремали в гробах с гербами.

Иерархия родин

Почему же так важно, чтобы родина была прекрасной — не только в мечте, но и в реальности? Почему важно до такой степени — что и саму жизнь отдать не жалко? Откуда, откуда у человека это иррациональное, подкожное стремление к процветанию родины? Почему мы так уверены, что родина должна быть идеальным, праведным местом?

Христианство стоит на том, что цветущий Эдемский сад — это родина всего человечества. Это наша общая, интернациональная, потерянная родина, и не добиваться её возвращения — означает бесславно погибнуть. Метафизика привязанности к малой родине коренится в тоске по Эдемскому саду. Мы экстраполируем нашу любовь к высокой родине духа туда, где маму застали родовые схватки. И любим этот клочок земли как маму, как Бога, как рай.

По всей видимости, у человека много родин. А значит, необходима их иерархия. Если в этой иерархии не будет главенствовать Небесный Иерусалим — «гаплык» всем родинам вместе взятым — от фамильной усадьбы до национальной державы. Нацизм возникает там, где земная родина абсолютизируется и перекрывает любовь к родине небесной. Естественное противостояние «мы — они» достигает чудовищных форм, если любовь к малой родине не подчинена родине горней. Земная родина — это пропускной пункт в Царство Небесное, которое силою берётся, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11, 12). Достойны мы быть гражданами Нового Израиля или нет — определят наша вера и наши дела, наш выбор здесь и сейчас. Здесь за показушными рассуждениями «о высоком» не спрячешься. Ведь духовность и праведность — это не теория, не религиозная демагогия — это реальные поступки в конкретной ситуации.

Все мученики — это не уклонявшиеся от поступков патриоты Царства Божиего. Они не просто хотели жить там — они уже жили там: Наше же жительство — на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа (Флп. 3, 20). И поэтому земной патриотизм святые практиковали по-своему. Священномученик Евстафий Плакида был победоносным полководцем, служил Римской империи талантливее и преданнее, чем кто-либо. Но когда власти возжелали от Плакиды отречения от Христа — он со всей семьёй принял мученическую смерть. А ведь требование со стороны императора Адриана принести жертвы языческим богам было абсолютно патриотичным — всеязыческий пантеон скреплял многонациональную Римскую империю в один конгломерат…

Но единожды выбрав Вечность верховной родиной, родиной духа, мы сразу становимся и честнее, и мудрее, и ответственнее по отношению к родине земной.

И тогда любовь к родине предстаёт в новом свете и возникает над баррикадами гражданской войны, там, где можно закрыть враждующих братьев своей грудью от их обоюдоострой глупости.

Например, Максимилиан Волошин укрывал в своём коктебельском доме и красных от белых, и белых от красных. Эти его строчки — его выбор, его поступок:

В дни, когда Справедливость ослепшая меч обнажает,
В дни, когда спазмы Любви выворачивают народы, —
В дни, когда пулемёт вещает о сущности братства,
Верь в человека. Толпы не уважай и не бойся.
В каждом разбойнике чти распятого в безднах Бога.

Достаточно сложно и странно так поступить, когда твоё родное общество расколото на десятки непримиримых правд. Но если наша главная родина — Иисус Христос, сложно поступить иначе.

Моя православная Родина

16 марта в Центральной городской библиотеке имени А.П. Малашенко состоялись IV городские Православные чтения «Моя православная Родина». Чтения организует ЦГБ и проводит в содружестве с Переславской епархией и отделом образования Администрации города Переславля-Залесского.

Господь, дай мне нужных слов, чтобы от сердца к сердцу, прямо в душу.
Чтоб рассказать мне про Твою любовь и чтоб не осталось равнодушных...
Я не пророк и даже не поэт, но я от всей души хочу всем счастья.
А без Тебя на свете счастья нет, без Твоего Отцовского участья.

Чтения состоялись в потоке празднования Дня православной книги в России. Это праздник, благословлён Патриархом Кириллом, учреждён Священным Синодом Русской Православной Церкви в 2010 году. Главная задача этого праздника понятна каждому – привлечение общественного внимания к нравственной и духовной литературе, развитию и воссозданию православной культуры и нравственности, развитию взаимодействия Русской Православной церкви и гражданского общества.

В Чтениях участвовали 30 школьников и студентов из 10 учреждений и организаций. В ЦГБ имени Малашенко блистали: 1, 6 школы, гимназия города, Нагорьевская СШ, православная гимназия имени св.в.бл.кн. А. Невского, «Православная классическая Гимназия-пансион Свято-Алексиевской Пустыни памяти протоиерея Василия Лесняка», хранители природы из ФГБУ НП «Плещеево озеро», студенты ГПОУ ЯО Переславского кинофотохимического колледжа, читатели ЦГБ.

Православие преображает, объединяет, укрепляет. Православие преобразило, улучшило и возвысило русского человека. Православная христианская вера воспитывает характер и стала основой мировоззрения и культуры во многих странах. Могущественно влияние Православного христианства на политическую, судьбу России, на её дипломатию, на развитие Переславской земли. И этот факт участники неоднократно представили в докладах. Православное христианство действует главнейшим образом на внутреннюю сторону жизни человека, усовершает дух, освящает и восстановляет нравственный закон, начертанный Творцом в сердце человеческом. А книга, тем более, книга, изданная во благо созидания и развития, концентрирует в себе всю сумму православного христианского просвещения. Книги сразу и так неизмеримо много дали ещё ничего не имевшему народу русскому на заре формирования Руси, в такую высокую, именно небесную мудрость посвящали они, ещё ничем не тронутый, сильный и молодой народ. Православие стало цивилизующим началом.

Гостей и участников тепло приветствовали: председатели жюри – протоиерей Андрей Кульков, и настоятель церкви в честь Симеона Столпника, начальник Отдела образования и катехизации Переславской епархии Протоиерей Димитрий Черняк; и Алексеева Т.Г., заместитель начальника УКМТиС Администрации города Переславля-Залесского.

Во время подведения итогов жюри звучала музыкальная композиция в исполнении ансамбля «Казачий вар», солисты: Кашин Вячеслав Ярославович и Кириллов Алексей Васильевич.