С крушением двух мощных тоталитарных систем - фашизма и сталинизма жанр антиутопии в русской литературе получает новое направление в творчестве Ю. Даниэля («Говорит Москва», 1961), В. Аксенова («Остров Крым», 1977–1979), В. Войновича («Москва 2042», 1984–1986). Если для русской антиутопии первой половины ХХ века была характерна установка на процесс социальных изменений, то во второй половине ХХ века авторы антиутопий стремятся переосмыслить прежде всего результат исторического развития с позиции некоторой временной дистанции. Антиутопии

20–40-х годов Е. Замятина, А. Платонова, М. Булгакова были устремлены в будущее, писатели пытались дать социальные прогнозы, предупредить общество об опасности исторических заблуждений. Произведения Ю. Даниэля, В. Аксенова, В. Войновича нацелены на конкретную действительность.

Действие повести Ю. Даниэля «Говорит Москва» (1961) происходит в 1960 г. Автор точно указывает дату, чтобы читатель мог соотнести описанные события с историческими реалиями того времени. Уже был развенчан культ личности Сталина, произошли некоторые позитивные изменения в обществе, но в конце 50-х - начале 60-х годов вся страна переживала крушение

Надежд на хрущевскую «оттепель ». Смена власти не привела к разрушению системы насилия над личностью в обществе.

Ю. Даниэль расширяет возможности жанра антиутопии в изображении государственной системы. Она изображается как бы вне жизни людей, их поступков и интересов. Громкоговоритель (радио) в повести - это не просто техническая примета времени, а символ власти, знак другой, отличной от обычной человеческой жизни, реальности, но вместе с ним и признак существования тоталитаризма. Поэтому не случайно начало повести - сообщение по радио - вводит читателя в атмосферу несвободы, создает ощущение трагедии: «Говорит Москва, - произнесло радио, - говорит Москва. Передаем Указ Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик от 16 июля 1960 года. В связи с растущим благосостоянием… навстречу пожеланиям широких масс трудящихся… объявить воскресенье 10 августа 1960 года Днем открытых убийств. В этот день всем гражданам Советского Союза, достигшим шестнадцатилетнего возраста, предоставляется право свободного умерщвления любых других граждан». Этот фантастический прием имеет реальную основу в действительности ХХ века, когда главным условием существования тоталитаризма было насилие - физическое, политическое, духовное, экономическое.

Однако Ю. Даниэль изображает тоталитаризм не как абстрактную форму государственной власти, а прежде всего как явление, имеющее прочные корни в человеческой психологии, в сознании людей. Отношение ко Дню открытых убийств, т.е. к насилию вообще (и к социальному, и индивидуальному), становится критерием оценки отдельных персонажей и всего общества в целом. Главный герой произведения Анатолий Карцев видит, что тоталитаризм прочно живет в человеческом сознании. Его знакомый Чупров заявляет: «Люди - звери». Геннадий Арбатов подтверждает: «Скоро звери единственным связующим звеном, единственной точкой соприкосновения между людьми будут. Звери, молодые люди, это не просто животные, это носители хранилища духовного начала». Данная сатирическая аллегория (люди как звери) раскрывается на протяжении всего произведения. Даниэль высмеивает «звериные повадки», их «животные инстинкты», проявляющиеся в борьбе за жизнь. Однако это смех сквозь слезы. В повести «Говорит Москва» ощущается глубокая тревога за человека, за состояние его духовного мира, от которого зависит состояние всего общества.

Карцев воспринимает объявление о Дне открытых убийств, о готовности людей уничтожать друг друга как нечто абсурдное, сверхъестественное, но он с ужасом наблюдает, как большинство отнеслось к этому вполне нормально и буднично: ничего особенного. Эта будничность восприятия насилия в общественном сознании определяет особый трагизм повести Ю. Даниэля «Говорит Москва»: страшно, когда человек убивает, но еще страшнее, если это становится привычным делом.

Духовная деградация людей, рабская психология, способность приспосабливаться к самому жестокому насилию становятся, по мнению Даниэля, условиями существования тоталитаризма. Поэтому фантастическая ситуация повести «Говорит Москва» наполняется вполне реальным смыслом. Традиционный для антиутопии конфликт «личность - государство » усложняется. В повести Ю. Даниэля присутствует не только столкновение человека с системой. Герой противопоставлен также массе, толпе, которая является опорой обществу насилия. Но вместе с тем в произведении раскрывается и конфликт человека с самим собой в борьбе за человеческое в нем. Повествование ведется от первого лица, что дает возможность автору показать сложную внутреннюю борьбу в душе, этапы развития психологического конфликта: единогласие - неприятие Дня открытых убийств - осознание себя как личности - протест против насилия, против толпы - осознание необходимости отвечать за самого себя, спасти себя от греха убийства - осмысление возможности спасения мира.

В повести Ю. Даниэля «Говорит Москва» главный герой словно возвращается к самому себе, к людям, к своему городу. Не убить ближнего, не смириться с насилием, спасти в себе человеческое - к таким выводам приходит Карцев, размышляя над выбором собственной позиции. Он сравнивает себя с Дон Кихотом, который, возможно, ездил бы на Россинанте по Москве в 1960 году, заступаясь за всех, и был готов преломить копье во имя Прекрасной Дамы, во имя России. В повести Ю. Даниэля изображается общество на краю гибели, на краю пропасти в бездну мрака и зла, однако автор предоставляет миру последний шанс спасения - это спасти душу человека от жестокости, страха и равнодушия, что зависит только от него самого.

Роман В. Аксенова «Остров Крым» (1977–1979) не вписывается в привычные рамки жанра антиутопии. Здесь тесно переплетаются утопия и антиутопия, реальность и фантастика, возможность и действительность. Писатель исследует различные варианты социального развития, подвергая анализу прошлое и настоящее, а также пытаясь спрогнозировать будущее. Что было бы, если бы в 1920 году в Крыму победили не красные, а белые? Какова тогда возможность для обретения самостоятельности Крыма (как и для любого другого региона)? Применима ли западная модель общества для нашей страны? Могла ли быть альтернатива тоталитаризму в истории ХХ века? И могла ли сама история развиваться как-то иначе? Роман «Остров Крым» строится на историческом допущении: согласно воле автора, Крым не отдали красным в 1920 году, и в результате полуостров превратился в Остров - независимое процветающее государство. Этот условный Крым, где врангелевская белая гвардия, спасшаяся от разгрома, становится уголком современной западной цивилизации.

Остров Крым противопоставлен материку развитого социализма эпохи позднего застоя - СССР. В Крыму - свобода, роскошь, благополучие. В СССР - КГБ, партия, нищета. По принципу разительного контраста построены описания крымской и советской жизни. На Острове царит «сверхизобилие гастрономических аркад», в Союзе же в магазинах «один сорт конфет, влажные вафли, сорт печенья, рыбные консервы «Завтрак туриста». Что же такое свобода и тоталитаризм? В чем их сущность и как они влияют на судьбу личности и народ? Эти вопросы становятся центральными в романе «Остров Крым». В Советском Союзе вся власть сосредоточена в руках представителей партии и КГБ. Закрытость географического пространства препятствует оттоку населения за рубеж. Страх и нищета являются основными условиями существования системы насилия. В отличие от СССР, Крым предстает как Остров свободы. Здесь тридцать девять только одних зарегистрированных партий, безвизовый режим, беспошлинная торговля. В. Манухин отмечает: «Остров Крым» - случай по-своему уникальный: автор сводит лицом к лицу утопию и антиутопию, воображаемая встреча которых происходит согласно законам реальной политики конца семидесятых годов ХХ века». Однако было бы неправильно однозначно оценивать изображение Крыма как утопию, а СССР - как антиутопию. По мнению В. Аксенова, свобода и тоталитаризм - это не просто абстрактные понятия, а прежде всего конкретные люди с их отношением к жизни, истории, родине.

В центре романа судьба семьи Лучниковых - Арсения, его сына Андрея и внука Антона. Эта семья становится как бы маленькой моделью общества. Арсений Лучников, бывший белый офицер, а ныне «врэвакуант», отстаивает идею Возрождения Святой Руси. Идея воссоединения процветающего Острова с далеко не процветающим материком, прародиной Россией, развивается в сознании второго поколения островитян. Это редактор «Русского Курьера» Андрей Лучников и его одноклассники по Третьей Симферопольской Мужской Гимназии имени Императора Александра Второго Освободителя. Андрей Лучников воспринимается на прародине как «не русский», а как «западный вывихнутый левак», на Острове же - как «чекистский выкормыш». Антон Лучников, представитель молодого поколения, несет в себе иное понимание свободы: «Будущее нашей страны - это яки… Яки - это хорошо, это среднее между «Якши» и «о’кей»… Яки - это нация молодежи. Это наша история и наше будущее, а мы плевать хотели на марксизм, монархизм, на возрождение и на идею Общей Судьбы!». Мир русских людей, кровно связанных между собой общей судьбой и историей, раскололся подобно семье Лучниковых.

Раскол в обществе, разрыв социальных, политических, духовных и экономических связей - это закономерное следствие тоталитаризма. Осмысляя историю страны в статье для «Русского Курьера », Лучников приходит к выводу, что сталинская и гитлеровская системы насилия были основаны на общих принципах: подавления инакомыслящих, уничтожения самых талантливых, торжества ничтожеств и создания многомиллионной армии рабов. Причем сталинизм, как особая форма общественного сознания, продолжает жить и в 70-е годы. Власть сменилась: вместо сталинской гвардии пришли такие, как Кузенков, Сергеев, Степанов и другие. Они ездят на роскошных автомобилях, играют в теннис, носят английские пиджаки и даже иногда общаются с народом, но их функция осталась прежней - сохранять незыблемость системы. Центральным конфликтом романа является конфликт между свободой и тоталитаризмом, который переносится в сферу психологическую. Аксенов утверждает внутреннюю свободу личности и ее права выбирать собственную судьбу. Писатель подводит читателей к выводу, что ненависть к инакомыслию в тоталитарном государстве свидетельствует о существовании иной точки зрения, а значит, система насилия окончательно не победила. Появились писатели, режиссеры, художники, композиторы, которые нашли в себе силы стать в оппозицию к системе. Режиссер Виталий Гангут, Дим Шебеко с его арабской компанией музыкантов несмотря ни на что сохраняют в себе внутреннюю свободу и способность творить, что фактически становится духовным протестом против тоталитарного государства.

Главный герой романа «Остров Крым» Андрей Лучников чувствует, что вдали от своей исторической родины он перестает быть самим собой, утрачивает смысл жизни. Он не понимает ни «врэвакуантов», отгородившихся от России, ни нового поколения эмигрантов, которые заботятся только о том, как заработать деньги и приспособиться к западной жизни. В романе Андрей Лучников возвращается не только на свою родину, он возвращается к самому себе. Любовь Андрея Лучникова и Татьяны Луниной становится центром жизни, скрещением дорог, соединением судеб Острова и России. Однако финал романа трагичен. Никакая утопическая идея, никакая прекрасная мечта о свободе не могут устоять под действием силы. Доверчивые жители Острова принимают интервенцию советских войск за военно-спортивный праздник «Весна». Но проливается кровь, гибнут Татьяна, Кристина, и становится ясно, что это не случайное столкновение, а новое наступление тоталитаризма, который не знает иных способов управления, кроме насильственных. Но есть в этом трагическом финале и нечто обнадеживающее. Уезжают на катере из оккупированного Крыма четверо беглецов с новорожденным внуком Андрея Лучникова. Боевой вертолет послан уничтожить катер, но… приказ убивать нарушен советскими солдатами, а значит, одним грехом на душе человечества меньше, и мир еще может спастись.

Роман «Москва 2042» (1984–1989) строится по принципу художественного моделирования. Главный герой Виталий Никитич Карцев пишет книгу о будущем своей страны, и результат его творчества существует на грани реальности. Игра воображения помогает Карцеву отправиться на шестьдесят лет вперед и перенестись из эмигрантского настоящего в Москореп - первую в мире коммунистическую республику. Художественную модель мира условно можно определить как изображение состояния человека и общества в конкретное или подразумеваемое время, что отражает систему взглядов писателя на принципы организации социального устройства.

В романе В. Войновича моделируется перспектива реализации идеи коммунизма. Левый террорист из партии «Мысль - идея - действие», направляющийся вместе с Карцевым на космоплане в будущее, излагает содержание утопической мечты о коммунизме. Люди при коммунизме будут жить в уютных городах. Круглый год там будет светить солнце. Все люди будут молоды, здоровы, красивы. Основные их занятия - гулять под пальмами и вести философские беседы. Старости и смерти не будет. Этой утопической картиной начинается вторая часть романа, а третья часть открывается главой «Наслаждение жизнью». Карцев попадает в коммунистический рай, который окрашен «гастрономи – чески». Денег здесь нет. Каждый берет сколько хочет продуктов и товаров, причем бесплатно. По улицам летают красивые дружелюбные люди. Но все это оказывается всего лишь сном Карцева. Утопия должна пройти долгий путь реализации, постепенно трансформируясь в романе Войновича в антиутопию.

В. Войнович основывается на реальных противоречиях жизни. Его фантастика становится действительностью, доведенной до абсурда. Возможности гротеска помогают писателю создать образ неестественного, странного мира. Гротеск в романе «Москва 2042» объединяет фантастическое и реальное, трагическое и комическое, правдоподобное и карикатурное. Все в Москорепе - частная и общественная жизнь - регламентировано до мелочей. В этом абсурдном мире человек превращается в «винтик» системы. Художественное пространство в романе Войновича пронизано ощущением замкнутости, присутствием какой-то бесчеловечной силы, определяющей ход жизни. В романе «Москва 2042» присутствуют два вида конфликта - социальный и психологический. Социальный конфликт проявляется на уровне столкновения коммунистического мифа с антимифом в Москорепе (миф о Симе). Те, кто официально борются с Симом, оказываются скрытыми «симитами», и их открытое выступление против Гениалиссимуса становится кульминацией социального конфликта. По улицам движутся колонны танков, гремят выстрелы, и в итоге место Гениалиссимуса занимает долгожданный Карнавалов. Но этот конфликт принимает комическую окраску: «Мы, Серафим Первый, царь и самодержавец всея Руси, сим всемилостивейше объявляем, что заглотный коммунизм полностью изничтожен и более не существует». Но дальше буффонадная сцена въезда Сим Симыча в «освобожденную» Москву на белом коне приобретает трагический подтекст. Казнь отца Звездония на кресте за «незрелые убеждения» вызывает в памяти читателя аналогичную картину эксперимента в Институте Создания Нового Человека (распятие человека на столбе во имя установления истины «прочности сознания »). Прием повтора показывает живучесть системы насилия, какие бы формы она ни принимала и кто бы ни стоял у власти. Психологический конфликт отличается от традиционного для антиутопий столкновения «личность - государство». Карцев, попадая в коммунистическое будущее, немного удивлен им, но в целом он доволен тем, что его принимают как «классика», окружают почетом и уважением. Столкновение героя и системы происходит из-за его романа. Творческий Пятиугольник требует изменить произведение, вычеркнув оттуда главы о Симе, а Карцев отказывается, чем обрекает себя на бойкот и проживание в гостинице «Социалистическая». Но этот конфликт разрешается вполне прагматично: Карцев решает, что литературные фантазии не могут быть дороже собственного благополучия и жизни, и он согласен переделать роман. В тонкой иронии Войновича угадывается трагическая судьба художника и искусства в мире насилия. Но в конце романа к Карцеву все-таки приходит прозрение. Глава «Ночная беседа» - это вопросы героя самому себе и избавление от ложных мифов реальности. Карцев приходит к выводу, что корни социального абсурда находятся в искаженном, под влиянием системы насилия, массовом сознании, а поэтому все, в конечном итоге, зависит от человека - будет ли он еще оставаться в плену коммунистических иллюзий или трезво переосмыслит свою жизнь и попытается ее изменить. В финале романа «Москва 2042» голос героя сливается с голосом автора и звучит гуманистическая идея произведения: «Пусть будущая действительность окажется не похожей на ту, что я описал». Таким образом, в русской антиутопии второй половины ХХ века осмысляется историческое прошлое и настоящее страны в контексте актуальных вопросов современности. Ю. Даниэль, В. Аксенов и В. Войнович ставят проблему преодоления тоталитаризма не только в обществе, но и в сознании человека. Основной конфликт антиутопии второй половины ХХ века сосредоточен в душе главного героя - в борьбе за человеческое в нем самом. Сочетание различных художественных моделей, соединение элементов утопии в антиутопии, использование фантастики и пародии, гротеска и сатирической аллегории дает возможность авторам всесторонне раскрыть социальные противоречия действительности и сделать прогноз на будущее.

Роман Евгения Замятина “Мы” и повесть Андрея Платонова “Котлован” представляют жанр “антиутопии” в русской литературе. Долгое время они были под запретом. Но теперь, прорвавшись сквозь толщу времени и увидев свет, произведения эти помогают нам осмыслить трагедию человека при тоталитарной системе, установленной в государстве.

Уже в 20-х годах эти писатели сумели рассмотреть грядущую трагедию. В своих книгах они рассматривают проблему будущего, проблему общечеловеческого счастья.

“Котлован” -- предельно сжатый рассказ о закладке здания в городе и о недельном пребывании героев в близлежащей деревне. Но рассказ этот вместил в себя важные для Платонова философские, социальные и нравственные проблемы.

Так что же такое счастье для героев этого рассказа? Над планом общей жизни задумывается Вощев, главный персонаж “Котлована”.

«Я мог бы выдумать что-нибудь вроде счастья, а от душевного смысла улучшилась бы производительность»,

на что ему категорически заявляют, что “счастье произойдет от материализма, а не от смысла”. Вощев участвует в строительстве общепролетарского дома. Дом этот строит горстка энтузиастов, мечтающих о всеобщем счастье. Эти люди живут в нечеловеческих условиях и все-таки верят, что счастье есть, что оно возможно.

Весь смысл строительства общечеловеческого дома для героев “Котлована” в преодолении собственного эгоизма.

Люди отрицают себя, свои интересы ради будущего, ради мечты о новом человеке, о смысле жизни, о счастье детей и ждут, что вот-вот оно наступит, это “будущее неподвижное счастье”. И хотя мы понимаем, что строители действительно хотят сделать людей счастливыми, но что-то подсказывает нам, что это лишь мечты, которым не суждено сбыться. Эти люди строят утопический город счастья, но каждый их шаг разрушает надежды на чудо.

Пренебрежение к собственной жизни, забвение себя порождает такое же отношение к другим людям. Строителям будущего просто неведома идея самоценности каждой человеческой жизни. “Ты кончился, Сафронов! Ну и что ж? Все равно я ведь остался, буду теперь как ты. Ты вполне можешь не существовать” -- вот такая эпитафия на смерть собрата.

На протяжении всей повести слово расходится с делом. Самые благие помыслы наталкиваются на неосуществимость. Чиклин заботится о девочке Насте, его любовь к ней, внимание, скорбь по умершим приходят в жестокое противоречие с тем делом, в которое он включился.

“Рабочий класс не царь, он бунтов не боится”, -- самодовольно изрекает Чиклин. Однако скоро выясняется, что боится, и не только бунтов. Боятся всего. Вощев боится ночей и “сердечной озадаченности”; Прушевскому “дома грустно и страшно”; Козлов опасается, что его не примут в будущую жизнь, “ерли он представится туда жалобным нетрудовым элементом”.

И что же это за счастье, которого все хотят? Это единообразное для всех и неизменное счастье, остановленное и окончательное. Общепролетарский дом призван “организовать жизнь впрок для будущего неподвижного счастья”.

Окончательно надежды на счастье исчезают со смертью Насти. Девочка, как мне кажется, была для строителей олицетворением будущего, и вот ее не стало... Андрей Платонов доказывает, что только отношением к человеческой жизни может быть измерен и оправдан социальный эксперимент. “Не убывают ли люди в чувстве своей жизни, когда прибывают постройки? Дом человек построит, а сам расстроится. Кто жить тогда будет?”

Своеобразную картину будущего можно найти и в романе Е. Замятина “Мы”. Здесь Единое государство обеспечивает для всех “математически безоблачное счастье”. И хотя люди живут под ярким солнцем, в красивых стеклянных домах, заняты общим делом, хотя им не о чем беспокоиться, потому что у них есть все: еда, одежда, работа, крыша над головой, -- они лишены свободы, у них нет даже собственных имен. Люди вместо имен носят золотые бляхи с присвоенным номером. Даже само понятие “человек” заменено понятием “нумер”. Люди, “счастливые нумера”, спят, едят, работают в одно и то же время, по раз и навсегда установленному порядку, они отказались от живых чувств, собственных стремлений, естественных желаний -- от всего того, что делает одного человека непохожим на другого. И многие действительно считают, что в этом их счастье.

Рассказчик в романе Замятина. Здесь Единое государство обеспечивает для всех “математически безоблачное счастье”. И хотя люди живут под ярким солнцем, в красивых стеклянных домах, заняты общим делом, хотя им не о чем беспокоиться, потому что у них есть все: еда, одежда, работа, крыша над головой, -- они лишены свободы, нумер Д-503, -- “только один из математиков Единого государства”.

Идеал жизненного поведения -- “разумная механичность”, а все выходящее за ее пределы -- “дикая фантазия”. Вдохновение -- “неизвестная форма эпилепсии”. К болезненным фантазиям относятся искусство, литература, наука, любовь и свобода. Налицо революционное вмешательство государство в строение личности. “Я” перестает существовать как таковое, -- оно становится клеточкой общего “мы”, песчинкой коллектива, безликой частью толпы.

Название романа “Мы” символично. Это синоним однородной массы, толпы, стаи. Эпоха, породившая антиутопию Замятина, -- время торжества безымянности, с печатью “военного коммунизма” и диктатуры.

В своем романе Замятин показывает, как сама человеческая природа не выносит безличного существования. Созревают заговор и восстание -- за право на собственные чувства, за право вернуться к нормальной человеческой жизни. Но конец романа мрачен. Нумер Д-503 излечивается от приступов “болезни”: над ним совершают “Великую операцию” -- удаление “центра фантазий” путем “троекратного прожигания Х-лучами “жалкого мозгового узелка”. Машина Единого государства сильнее. И теперь ее вин тик здоров: “Никакого бреда, никаких нелепых метафор, никаких чувств: только факты”.Тяжелый след в душе оставляет чтение романа “Мы”. Художественная пародия на “коммунистический рай” в виде сверхказармы под огромным стеклянным колпаком верно обозначила этапы советской истории на 70 лет вперед. Это напоминает “железный занавес” и Берлинскую стену, за которой находились “мы” -- советские люди. Пронумерованные особи романа схожи с обитателями Архипелага ГУЛАГ, которые также обозначались номерами.

Произведения Замятина и Платонова приобретают особую актуальность в наше время. Читая их, понимаешь, насколько близко мы подошли к построению такого общества. Чем счастливее каждый человек, тем счастливее общество, в котором он живет. Что касается личного счастья, то здесь человек может и должен сам устраивать свою жизнь, творить свою судьбу. Но как сделать всех людей счастливыми? Что такое общечеловеческое счастье? На эти вопросы ответ по-прежнему не найден... А бывает ли оно, общечеловеческое счастье?

Антиутопия очень популярна среди читателей. Само слово «антиутопия» или «дистопия» весьма привлекательно своим звучанием и иностранным происхождением, чем заставляет в особенности молодежь обратить на себя внимание и прочитать произведение, выполненное в этом жанре.

Жанр антиутопии появился благодаря предшествующей ему утопии, которая была популярна еще в 17 веке благодаря своим идеалистическим представлениям о будущем. Одним из первых примеров страны грез послужила Эльдорадо – волшебная долина изобилия из романа Вольтера «Кандид». Сам термин вошел в обиход с легкой руки Томаса Мора, так он назвал свое произведение об идеальном острове. Чем же антиутопия отличается от утопии? Новый тип фантастического романа берет на себя функцию критического отношения к возможному будущему, нынешнему обществу и человечеству в целом. В отличие от утопических произведений, в антиутопиях описывается не идеальное представление о завтрашнем дне, а самое что ни на есть худшее представление о том, что нас ждёт. Данный жанр зародился в Англии, где, как ни странно, доселе создавались позитивные утопические романы.

Самая первая литературная антиутопия — это «Левиафан» Т. Гоббса, где государство уподобляется библейскому чудовищу левиафану. Опубликована она была в 1651 году в Англии, и тогда вызвала всеобщее потрясение и осуждение такой смелой теории. Однако антиутопия как жанр окончательно устанавливается лишь во второй половине 19 столетия.

Антиутопия в мировой литературе занимает весьма шаткое положение, так как её относят больше к фантастике, которую люди не привыкли воспринимать всерьез. Возможно, это происходит из-за страха признаться самим себе, что всё, описанное в жуткой книге, действительно грядёт, может, не в столь крупных масштабах, но отчасти. Толика того, что человечество наблюдало раньше и наблюдает сейчас, было предсказано еще в самых ранних произведениях этого жанра.

Причины появления антиутопии стоит искать в том факте, что для каждого явления всегда находится противоположность и довольно быстро. Раз есть хорошее в лице утопии, пусть будет и плохое, как, например, антиутопия. Эти две крайности отталкиваются друг от друга как магниты, что даёт каждому человеку право выбора: позитивный взгляд в будущее или наоборот. Но всё же говорить о таких категориях, как «добро» и «зло», здесь было бы неправильным, поскольку ни утопия, ни дистопия не знают таких разграничений, как «хорошее» и «плохое». В данном случае их можно охарактеризовать как «оптимизм» и «пессимизм», «позитив» и «негатив». Исходя из своих личных взглядов на настоящее, прошлое и будущее читатель выберет тот жанр, который будет ему по душе и будет соответствовать его мировоззрению.

Определение и разновидности

Антиутопия – это жанр в литературе, в рамках которого описывается воображаемое будущее с критическим к нему отношением, в подобных текстах превалирует также литературно-фантастический гротеск и гиперболизация.

Виды антиутопии многочисленны, так как почти каждое произведение о дне грядущем, особенно отнесенное к классике, можно приобщить к этому жанру, а все они имеют разные оттенки, замыслы и сюжеты.

• социально-фантастическая (Е. Замятин «Мы», М. Булгаков «Мастер и Маргарита», А. Платонов «Котлован» и «Чевенгур»);
• научно-фантастическая (М. Булгаков «Роковые яйца»);
• антиутопия-аллегория (М. Булгаков «Собачье сердце», Ф. Искандер «Кролики и удавы»);
• историко-фантастическая (В. Аксенов «Остров Крым», А. Гладилин «Репетиция в пятницу»);
• антиутопия-пародия (В. Войнович «Москва 2042», Лао Шэ «Записки о кошачьем городе»);
• роман-предупреждение (П. Буль «Планета Обезьян», Уэллс «Война в воздухе»).

Однако в более обширном понимании антиутопии делятся на сатирические, политические, социальные, научные и многие другие.

Основные черты

Что касается основных черт и признаков антиутопии, к ним стоит отнести то, что всё повествование основывается на описании какого-либо государства или общества, их политической структуры. Также априори антиутопия – это взгляд в будущее, то есть действия, описанные в произведении, происходят в будущем. Обычно в подобных текстах нет одного взгляда на какой-то режим, зачастую несколько точек зрения сравниваются, объясняются, может даже где-то сталкиваются и создают конфликт. Но есть и другие особенности.

Признаки

• В произведениях этого жанра показываются негативные явления в жизни социалистического или же буржуазного общества, часто затрагиваются вопросы классовой морали, эфемерного «уравнения» личности, последствий технического прогресса.
• Что также характерно жанру, рассказ ведется от лица героев не просто так, а как будто бы вы читаете дневник или заметки этого человека, тем самым ощущая себя частью происходящего.
• Если традиционные жанры считали своим долгом содержать в себе описание героя, его семьи, ближнего окружения, какие-либо семейные или личностные ценности, традиции, то в антиутопии всё аннулируется — не существует никакого описания домашнего жилья или семьи как социального института, где царили бы свои принципы и духовная атмосфера.
• В процессе чтения создается впечатление «омашинивающейся» цивилизации, то есть какой-то запрограммированности человечества и каждой личности в отдельности, что присуще больше каким-то механизмам, нежели человеку.

Темы

• Противостояние технократии и человечества;
• Взаимодействие с инопланетными существами;
• Социальные аспекты политических идеологий, доведенных до гротеска;
• Технологический прогресс и его последствия для людей;
• Жизнь после апокалипсиса;
• Противоборство природы и техники;
• Мировые войны и агрессивные государства-антиутопии

Особенности

Антиутопия – одно из открытий 20 века, основательно потрясших опоры литературной традиции. Новаторская тематика обнажила социальные последствия войн, революций и полной неуверенности в завтрашнем дне. Люди были потеряны, угнетены и озлоблены, поэтому хотели видеть на страницах книг скептически окрашенный, мрачный мир будущего, как оправдание своим пророчествам и предчувствиям. После стольких потрясений, когда голод, обездоленность и нищета превратились в бедствие мирового масштаба, самое время было подумать о будущем. Многие прогрессивные художники слова представляли его, изображая в темных красках. Но лишь оттого, что сгущали полутона настоящего, которые уловили феноменальным чутьем.

Стиль

Схема построения антиутопии стандартна, если не сказать, шаблонна. Общество разглажено тоталитарным нажимом: все счастливы по незнанию. Свобода, равенство и братство приобретают кошмарные формы, как в королевстве кривых зеркал. Главный герой (обычно работает на правительство) прозревает и начинает бороться против системы, неожиданно находя сторонников. Примечательно, что хэппиэндов в привычном понимании слова не бывает.

Некоторые, прочитав ту или иную антиутопию, отмечают, что читать подобные произведения достаточно тяжело: вокруг пессимизм и ничего, что могло бы хоть немного окрасить жизнь главного героя. В этом заключается стиль данного жанра — вызывает недоумение и непонимание у читателей смирение героев, их примирение с окружающей их реальностью и слепое поклонение строгому режиму.

Примеры

Для наглядности мы собрали список книг, который поможет вам самостоятельно разобраться во всех тонкостях этого жанра. Если вы не нашли для себя то, что искали, рекомендуем обратить взор на , где есть свыше 20 антиутопий разных видов и стилей.

Известные

Самыми известными антиутопиями являются такие произведения, как « » О. Хаксли и « » Д. Оруэлла. Оба произведения построены почти одинаково — новое государство, подчиняющееся одному «Богу», общество разделено на касты, и нет никаких моральных ценностей, принципов и культурных традиций. Также немаловажно здесь существование любовной линии, которая, по сути, движет героем в борьбе с режимом.

Современные

Что насчет современности, наше поколение уже считает за классику такие антиутопии, как «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери, «Кысь» Т. Толстой и «Generation «П» В. Пелевина.

Все три произведения построены на более или менее одинаковом сюжете, но, например, пелевинская антиутопия более сатирична, чем остальные две, хотя не сильно уступает в этом Толстой, чьё творение отличается небольшим уклоном во что-то сильно фантастическое или даже мистическое.

Русские

Из отечественных антиутопий со школьной скамьи всем известен Евгений Замятин, а его роман « » обычно любим старшеклассниками за нонконформистский дух и новаторство стиля. Это самый известный пример русскоязычной антиутопии.

« » М. Салтыкова-Щедрина — тоже своего рода антиутопия, хотя, для кого-то это, наверное, станет открытием. Но, несмотря на свою своеобразность, антиутопические смыслы всё же сохраняются в этом произведении, и город Глупов так похож на мир Хаксли или «Поколение Пепси» Пелевина.

« » же Платонова походит на сатиру, направленную на советскую власть, на режим, ограничивающий людей буквально во всем и пытающийся уровнять общество ив нищете и бесправии, буквально «шагая» по трупам тех, кто чем-то посмел отличиться.

Сатирические и политические

Конечно, какая же антиутопия без политического и сатирического подтекста? Все вышеназванные произведения, так или иначе, содержат политическую сатиру, но «Скотный двор» Д. Оруэлла буквально кричит об этом всем своим содержанием.

Также сатирой на политику отличился Виктор Пелевин в своих произведениях «Омон Ра» и « », где пытливый читатель может увидеть множество намеков на советские и российские реалии.

Социальные

К социальным антиутопиям относят «Пикник на обочине» Стругацких, где присутствует вполне обычный сюжет, в котором главный герой раскрывается по мере прочтения через различные жизненные препятствия с примесью инопланетной тематики и фантастическими веяниями.

Также социальные аспекты технократии описал Курт Воннегут в произведении «Колыбель для кошки».

Научные

А вот роман Г. Уэллса «Война миров» больше знаком аудитории по кинофильму с Томом Крузом в главной роли. Этот роман относят к научной антиутопии, где происходит противостояние людей и машин — наиболее популярный мотив современных бестселлеров и кинофильмов.

Кроме того, бесподобный Курт Воннегут написал «Утопию 14», которая понравится сторонникам механизации человеческого труда.

Молодежные

Стоит выделить особый вид антиутопий, так называемые «подростковые», чья целевая аудитория в основном состоит из молодежи, которая, возможно, уже пресытилась заезженными сюжетами этих самых антиутопических романов. К таковым относят подростковые антиутопии « » У. Голдинга и « » Э. Бёрджесса. Первый привлекает таинственностью необитаемого острова и подростков, очутившихся на нём (беспроигрышный вариант для любого произведения или фильма), а второй, возможно, своей развязностью и несуразностью.

Произведение китайского писателя Лао Шэ «Записки о Кошачьем городе», близкое, по сути, к «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина, самое остроумное из нашего списка и не лишено восточного колорита.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Ю. А. Жаданов

Харьковский национальный университет им. В. Н. Каразина
пл. Свободы, 4, г. Харьков, 61077

АНТИУТОПИЯ ХХ ВЕКА: ЭТАПЫ БОЛЬШОГО ПУТИ

http://sevntu.com.ua/jspui/bitstream/123456789/102/1/Fhilolog. 76.2005.123-134.pdf

Рассмотрено развитие жанра антиутопии первой половины ХХ века.

Рубеж веков (XIX и XX) - это время качественного изменения в тандеме утопия-антиутопия, когда позитивная утопия теряет былое первенство и уступает место негативной утопии. XX век становится периодом обретения антиутопией своего окончательного жанрового оформления и закрепления за ней места главенствующего и преобладающего жанра эпохи. Анализу основных дискуссионных проблем зарождения и развития жанра антиутопии ХХ века посвящена настоящая работа.

Целью данной статьи является исследование основных произведений, лежавших в основании жанра, вычленение характерных жанровых черт, определивших лицо антиутопии ХХ века.

Проблемы утопии/антиутопии являются одним из актуальных проблем современного зарубежного и отечественного литературоведения.

В настоящей работе мы использовали точки зрения виднейших исследователей утопического (Баталов Э., Гальцева Р., Голдинг В., Казак В., Любимова А., Мангейм К., Рейли П., Фромм Э., Чаликова В.) .

После первой мировой войны для жанра утопии наступил глубокий кризис. "Эта война, - писал Э. Фромм в "Послесловии к роману Дж. Оруэлла "1984", - ознаменовала начало процесса, которому предстояло в сравнительно короткое время привести к разрушению двухтысячелетней традиции надежды и трансформировать ее в состояние отчаяния" . Из этого кризиса социально-исторической надежды и рождается негативная утопия ХХ века. Издавна существовавшая антиутопическая традиция, "лишь в ХХ веке возникает как массовое явление, как продукт определенного типа сознания, обладающий собственной художественной ценностью" . При этом негативная утопия ХХ века с начала своего возникновения была окрашена в трагические тона.

Этому способствовало:

1) возрастание научно-технического прогресса и связанной с ним проблемы дегуманизации личности;

2) до предела обострившиеся социально-политические противоречия ХХ века. Все это привело к тому, что 20 - 40-е годы нашего столетия стали эрой негативных утопий.

Наиболее знаменитые и этапные антиутопии первой половины ХХ века - романы "Мы" Е. Замятина, "О дивный новый мир" О. Хаксли и "1984" Дж. Оруэлла.

Евгений Иванович Замятин (1884 - 1937) - выдающийся русский писатель, автор "гениального, провидческого описания тоталитарной системы, в которой царит вера в регулируемость всех событий посредством диктата разума и принцип уравнения всех подданных" , по единодушному признанию критики, первым в ХХ веке предпринял попытку художественно воссоздать общество осуществленных утопических идеалов, используя опыт классической утопии и собственные выводы осмысления современной ему действительности: "Мы" предопределил развитие жанра «антиутопия", дал толчок к развитию основной ведущей ее проблематики - трагическая, роковая судьба личности в условиях тоталитарного общественного строя" .

Замятин пишет свой знаменитый роман в 1920 году, когда, казалось, весь мир сошел с рельсов и несется в неизведанное, когда утопии прошлого начинают обретать реальные трагические черты настоящего. Роман создается в эпицентре этих превращений. Военный коммунизм, послевоенная разруха, пролеткультовские идеи техницизма и коллективизма, воспоминания автора о машинизированной Англии, где до революции он строил ледоколы, - все это стало основой для создания странного фантастического мира Единого Государства.

При этом "Мы" резко отличается от предшествующей утопической традиции. Замятин осознает себя автором другого жанра, создателем новой модели воображаемого совершенного мира, давшей традиционной утопической мысли о возможном будущем антиутопическое осмысление. Подобное уже встречалось в литературной истории в творчестве Аристофана, Гоббса, Рабле, Свифта, Джонсона, Мандевиля, Батлера, Уэллса и др. Но антиутопические мотивы у них проступали то в виде пародии, то в виде вкраплений в крупные произведения иного жанра, то носили характер описания одной из многочисленных стран, которые посещает главный герой.

Главное, что во всех этих книгах изображаемое общество не представало в виде законченной, сложившейся системы, охватывающей все сферы человеческой жизни. Эти книги не давали цельной картины идеального несовершенного жизнеустройства. Кроме того, во всех предшествующих произведениях антиутопического корректива происходило развенчание конкретных утопических проектов, но не утопической установки в целом. Это впервые сделал Е. Замятин.

Замятин, подобно Мору, является первооткрывателем, закладывающим основы нового осмысления утопической проблематики и поэтики. Он, по словам Р. Гальцевой и И. Роднянской, "задает тут некий эталон" . Основой для писателя является двухтысячелетняя история развития утопической литературы от Платона до Уэллса, которую он отлично знал и с которой вступает в открытую полемику. В первую очередь изменяется целевая установка. Традиционная ориентация на условно-позитивный идеал заменяется нацеленностью на условно-негативный. Замятинское Единое Государство согласно утопической традиции воплощает идеал совершенного государственного устройства с людьми-нумерами и палачом-Благодетелем во главе. Цена совершенства - идеальная несвобода, причем воспринимаемая большинством как должное.

"Архетип жанра", как называла роман "Мы" В. Чаликова, заложил основы последующего развития жанра. Изображение личности во взаимодействии с враждебным ему обществом вызвало появление романного конфликта и романной проблематики. Конфликт основывается на взаимоотношениях двух главных героев - Д-503 и I-330. Любовь героев, по нашему мнению, не более чем, прием, направляющий внимание читателя к главному конфликту - драме идей. Романная проблематика реализуется в конфликтной ситуации: личность и социум, выходящий на уровень философско-художественного осмысления Природы, Человека, Истории.

Замятин-новатор взрывает канонический, статический строй классической утопии. В противовес статичности выдвигается "ересь" и поэтому антиутопия Замятина - не образ сложившегося общества, а изображение того момента в его циклическом движении, когда пришел час нового взрыва. Роман начинается в преддверии больших, сущностных перемен в душе героя Д-503 и в обществе. Статичное описание идеальных государств у Мора, Кампанеллы, Бэкона, Беллами, Морриса сменяется у Замятина динамикой действий. Герой оказывается втянутым в бурные, разнообразнейшие события (любовное увлечение, внутренний бунт, косвенное участие в подготовке восстания, лоботомия, примирение с властью), в результате которых нарушается привычное, математически выверенное течение жизни Единого Государства.

Замятин во всем выступает новатором. Поэтому он в корне "ломает" традиционную форму построения утопического романа. Классические формы диалога (Мор, Кампанелла) или описательного повествования (Верас, Батлер, Моррис, Беллами, Уэллс, Верн) заменяется у автора "Мы" на дневниковую форму. Справедливости ради следует сказать о том, что форма дневника уже была использована Д. Дефо в романе "Робинзон Крузо", но и там повествование носило все тот же размеренный описательный характер. Роман Е. Замятина представляет собой ряд записей в дневнике главного героя Д-503. Отрывочности записей соответствует и члененность повествования. Текст романа распадается на отдельные осколки (конспекты-записи героя), соединенные рукой мастера, они превращаются в мозаику нового мира, рожденного фантазией художника.

Еще одна особенность романа Замятина - ее трагическая доминанта, осознание страшных последствий для человечества возможных реализаций утопических проектов. Это станет довлеющей чертой во всей последующей утопической литературе. Роман "Мы" может быть назван "контрутопией" по отношению к предшествующей утопической традиции. При этом Замятин спорит не непосредственно с авторами известнейших утопий, а с утопической установкой в целом, разоблачает бесчеловечный характер реализации утопических проектов. Таким образом, можно говорить об абсолютном всеобъемлющем характере антиутопии Замятина.

Очередной вехой на пути развития антиутопии первой половины ХХ века стало творчество О. Хаксли. Высшим взлетом писательской карьеры Олдоса Леонарда Хаксли (1894 - 1963), крупнейшего английского писателя ХХ века, стала сатирическая антиутопия "О дивный новый мир" ("Brave new world") (1932), изображающая бездуховное, машинизированное, технократическое общество будущего. Основную идею писатель заимствовал из работы Б. Рассела "Научное мировоззрение". В интерпретации Хаксли научно-технический прогресс приводит к деградации личности, профанации искусства, полной атрофии чувств. "О дивный новый мир" создавался Хаксли в полемике с:

1) литературными утопиями технократического толка (прежде всего с утопиями Г. Уэллса);

2) широким внедрением автоматизации и стандартизации в жизнь современного ему западного общества.

"Проницательный и циничный" Хаксли, как назвал его Э. Я. Баталов , споря с "Современной утопией" Г. Уэллса, не просто использует находки великого фантаста, но едко с сарказмом обыгрывает их, доводя до абсурда.

Прослеживая прямых предшественников Хаксли в выбранном направлении, кроме уже названного Г. Уэллса, можно назвать роман М. Шелли "Франкенштейн, или Современный Прометей" (1818) и роман С. Батлера "Едгин" (1872). Но главным предтечей Хаксли критики единодушно называют роман Е. Замятина "Мы". Свои основные темы автор "Дивного нового мира" взял у Замятина, но ничего не повторил, а талантливо развил и дополнил, придал ему "западный" колорит. Кроме того, Хаксли, идя вслед за Замятиным, повторяет, но на новом, более высоком уровне, разработку и доведение до абсурда основных положений классической утопии.

Общества, нарисованные Е. Замятиным и О. Хаксли, замкнуты в себе как социальные структуры. Эти миры выключены из исторического движения и локализованы в пространстве (обе черты присущи совершенным обществам в позитивной утопии). Локальность имеет в романах зрительно осязаемые формы: Зеленая Стена у Замятина и Ограда у Хаксли. В "Дивном новом мире" границы совершенного государства приобретают символический и трагический характер: ограда, повсеместно усеянная костями и трупами животных, погибших от высокого напряжения, олицетворяет собой непреодолимую преграду между миром живой природы и искусственным совершенным миром.

Сюжет романов Замятина и Хаксли, по мнению А. Любимовой, "заключает в себе энергию отрицания концепции застывшего времени" . Действительно, оба автора-антиутописта восстают против совершенных обществ, которые в силу своей завершенности, самодостаточности становятся тормозом поступательного развития человечества.

Характерной чертой Единого и Мирового государств является мифологизация социального сознания, подмена разума верой, ярким проявлени- ем чего является обожествление Благодетеля у Замятина и Главноуправителей у Хаксли.

Эпиграфом к роману Хаксли стали знаменитые слова Н. Бердяева ("утопии страшны тем, что они сбываются"), которые определили основную задачу книги - развенчание утопии путем воссоздания всех ее положений для наглядного показа того, к чему ведут стихийные попытки реализовать утопию на высочайшем техническом уровне будущего фантастического общества.

Сюжетная линия романа Хаксли отличается математической точностью и завершенностью. Показав вначале соты этого человеческого улья - Инкубаторий и Воспитательный центр, разъяснив глубинную основу этого нового мира, Хаксли в ярких объемных картинках повседневной жизни своих героев дает почувствовать, как и чем живут эти гомункулусы. После этого автор подает картину запредельного мира - мира мексиканской резервации, противопоставленного послефордовскому государству. Столкновение этих двух миров и составляет основу сюжета романа "О дивный новый мир". Представители свободного мира Джон (Дикарь) и Линда вместе с приехавшими к ним на экскурсию жителями Мирового Государства Бернардом Марксом и Линайной Краун отправляются в Дивный новый мир. В этом сюжетном повороте Хаксли идет дальше Замятина, который только издали, в проеме взорванной Зеленой Стены, показал нам полудиких жителей мира живой природы. И это удачная находка, т. к. дает возможность увидеть Новый мир глазами постороннего, т. е. увидеть его со стороны.

Как и Замятин, Хаксли строит свой роман как художественно-философское осмысление возможности реализации утопических проектов. Сатирическое описание социальных структур, которые претендуют на совершенство, без художественного их воплощения представляли бы собой бледную иллюстрацию нежизнеспособности тех или иных тоталитарных режимов. Художественность, как и в романе Замятина, возникает на основе романного конфликта. В центре такого конфликта стоит человек, который противостоит тоталитаризму как системе, чуждой человеческой природе. Так и строятся романы "Мы" и "О Дивный новый мир". Здесь есть столкновение антагонистических сил, носителями которых выступают герои и есть конфликт, который разворачивается и фабульно, и в сознании главного героя (у Замятина - Д-503). Хаксли с образом Дикаря связывает основной конфликт произведения, который носит тройственный характер:

1) конфликт Дикаря с окружающим, шокирующим его миром (социальный);

2)конфликт с Линайной (любовный);

3) конфликт с Мустафой Мондом (идейный).

Романный конфликт в "Дивном новом мире" усложняется, т. к. представлен не одним, а тремя героями, что позволяет автору внести различную идейную направленность и индивидуальную окрашенность традиционного антиутопического конфликта Личности и Общества. Образом Дикаря представлен конфликт "естественного человека" с противоестественным человеческой природе совершенным миром. Конфликт Гельмгольца с идеальным обществом проистекает еще с утопии Платона, в которой не было места одаренным творческим личностям. Неприятие нового мира Бернардом начинается на почве комплекса неполноценности из-за нестандартной внешности и перерастает в глубокий философский конфликт, затрагивающий общечеловеческие проблемы.

Проведенный краткий обзор романов "Мы" и "О дивный новый мир" позволяет сделать следующие выводы:

1. Е. Замятин и О. Хаксли продолжили многовековую утопическую традицию в ХХ веке. Усилиями авторов антиутопический корректив, существовавший параллельно с позитивной утопией (Аристофан, Т. Гоббс, Дж. Свифт, Вольтер, С. Джонсон, Б. Мандевиль, С. Батлер, Г. Честертон, Р. Киплинг, Э. Фостер, Р. Нокс, К. Чапек) получает законченный, сформировавшийся вид.

2. "Мы" и "О дивный новый мир" воплотили основные черты негативной утопии, ставшие в последующем традиционными:

В негативной утопии изображается традиционно совершенное общество, в котором автор на современном материале реализует основные положения позитивной утопии, придавая им законченный абсурдный вид;

Изменяется основной художественный конфликт произведения: вместо традиционного (между мечтой и действительностью) на первое место выдвигается конфликт между Личностью и Системой;

Основной конфликт реализуется в произведениях на примере ряда отдельных конфликтов героев с Системой, при этом каждый из них приобретает свою окрашенность (в "Дивном новом мире": Гельмгольц (свобода творчества), Дикарь (свобода выбора), Линайна (болезнь любви), Бернард (комплекс неполноценности из-за нестандартной внешности); в "Мы" I-330 (идейные разногласия с Системой), О-90 (жажда материнства), R-13 (место поэта в государстве));

Главное место в романах Замятина и Хаксли занимает проблема счастья и свободы человеческой личности: реализация идеала счастливой, обеспеченной жизни на практике оказывается профанацией мечты и счастья, ведет к тоталитарному бесчеловечному обществу.

Следующим, важнейшим, этапом развития антиутопии становится роман Дж. Оруэлла "1984", в котором писатель поставил целью исследовать природу и губительные последствия тоталитаризма, одного из ужаснейших, по его мнению, порождений нашего столетия.

Тоталитаризм в романе Дж. Оруэлла "1984" предстает как законченная система, охватывающая все стороны человеческого бытия. Писателю удалось собрать воедино все, даже самые незначительные негативные штрихи предшествующих, настоящих и возможных образцов тоталитарных режимов человечества. Поэтому роман "1984" по праву может быть назван энциклопедией тоталитарной идеи человечества. Задача разоблачения тоталитаризма сказалась на своеобразии проблематики и поэтики романа "1984", определила композиционное построение произведения, существенно повлияла на образную систему, придала особую напряженность сюжету. Проблема тоталитаризма определила тематику романа - существование личности в условиях полной несвободы.

Произведение состоит из трех частей, каждая из которых является этапом становления и развития главного героя. Динамичный, развивающийся герой - итог творческих исканий писателей утопистов ХVШ-ХIХ веков - у Оруэлла приобретает новые характерные черты. Если у Дефо герой - олицетворение все возрастающих возможностей человека, у Свифта - носитель авторской идеи скептического отношения к человечеству (в последних двух книгах "Путешествий..."), у Морриса - герой-автор, с восторгом вживающийся в мир совершенных человеческих отношений будущего, у Уэллса - герой-скептик, с опаской относящийся к техническим возможностям развивающегося человечества, то у Оруэлла - герой подается не столько в динамике действий или событий, сколько в развитии собственного "я", обретении оригинального взгляда (рокового для героя) на происходящее, приведшего героя к конфликту с обществом. Поэтому и повествование Оруэлл строит как историю зарождения, жизни и гибели Человека и Личности. Этим этапам соответствуют три главы романа. Первая вводит нас в мир одиночества и беспросветности существования человека в мире тотальной власти государства над гражданами. Вторая посвящена описанию любви главного героя, обретению им чувства собственного достоинства, смешанного с горьким чувством своей обреченности. Третья раскрывает мир пыток и истязаний, которым подвергается герой и его возлюбленная, в Министерстве любви. По сути дела, это ад Океании. Но в отличие от "Божественной комедии" Данте, где "Ад" является первой частью произведения, завершающегося описанием рая, страшный мир "1984" логично венчается описанием ада, к которому неминуемо и закономерно приходят все персонажи Оруэлла.

Сюжетное построение романа также задано идейно-тематической направленностью. Причем, сюжет раскрывается не как система событий, составляющая содержание действия, а как история возникновения, развития, становления и гибели характера главного героя, переданная в конкретных событиях. Повествование имеет скачкообразный характер. Автор не дает целостной, последовательной картины жизни героя. Он рисует лишь важнейшие, определяющие ее моменты. Но от этого повествование не становится усеченным и ущербным, ибо недостающие части мы с легкостью восстанавливаем по мелким замечаниям, разбросанным в тексте и, таким образом, обретаем целостное впечатление о происходящем.

Главную нагрузку художественного воплощения идей автора несет на себе система образов, недаром прозу нередко называют мышлением в образах. И здесь, на уровне героев, наблюдается значительное отличие Оруэлла от предшествующей утопической литературы. Герои в классических утопиях статичны, безжизненны, нет характеров, нет личностей, они - лишь иллюстрации, приложение к теоретическим умопостроениям автора. Подобное положение коренным образом изменяется, когда акцент на приоритетное изображение общественных институтов нового общества и идеальной государственности, присущих ранней утопии, смещается в сторону всестороннего раскрытия внутреннего мира человека в новом совершенном обществе. В более поздних утопиях С. Батлера, Э. Булвер-Литтона, Э. Беллами, У. Морриса образы теряют былой схематизм, наделяются авторами живыми человеческими чертами и переживаниями, но они все еще остаются статичными, со стандартным набором положительных или отрицательных качеств. По-иному изображаются действующие лица у Замятина и Хаксли. Им свойственны человеческие эмоции, ощущается "вырисовка" характеров, каждый из персонажей предстает в своем, только ему присущем обличии. Более того, мы видим идейный рост героев, изменение их мировоззрения под влиянием тех или иных событий. Но все их существование "искусственно - бесчеловечно" , и мы, читатели, смотрим на них как бы со стороны. Для нас они лишь загадочные существа, хитро устроенные игрушки, вроде механического соловья. Герои Оруэлла воспринимаются как живые, несмотря на фантастический мир, в котором они живут, читатель им сопереживает, жалеет или ненавидит.

Следует отметить особую роль Дж. Оруэлла в развитии утопической литературы первой половины ХХ века, выразившуюся в:

1) высокохудожественном решении собранных воедино основных проблем предшествующей утопической традиции и злободневных вопросов современности;

2) перенесении акцентов художественного повествования с тщательного воссоздания социально совершенных государств (позитивная утопия) или критического осмысления утопических идеалов (антиутопия) на изображение катастрофических последствий их полного воплощения в жизнь, пристальное внимание к трагической судьбе Личности в подобном мире до конца осуществленной утопии;

3) придании негативной утопии завершенного, канонического вида:

Идеально несовершенное общество Оруэлла носит ярко выраженный тотальный человеконенавистнический характер. Тоталитаризм, как наиболее страшное явление современной эпохи, становится главным объектом исследования в романе, определяет проблематику и поэтику произведения;

Конфликт в романе носит внешний и внутренний характер:

1) внешний определяется противоправными поступками героя;

2) внутренний определяется преступными мыслями героя;

Своеобразие сюжета заключается в том, что он предстает не как последовательная система событий, а как история возникновения, развития, становления и гибели Личности в обществе обезличенных граждан;

Неизмеримо вырастает роль, значение и философское осмысление главного героя: он является идейным центром, вокруг которого формируется сложная, разноплановая система образов, призванная дать энциклопедически исчерпывающую характеристику внутреннего мира тоталитарного государства насилия;

Важнейшей чертой не только романа Оруэлла, но и всех произведений негативной утопии первой половины ХХ века, становится пространственно-временная узнаваемость, что знаменует собой переход от традиционно утопического абстрагированного изображения идеального государства к воссозданию реалий современности, сатирически гиперболизированных и приобретших обобщающий характер;

Новаторский характер романа "1984" в трактовке традиционных утопических проблем проявляется кроме вышеперечисленного также и в:

а)создании теории сверхтоталитарного общества (книга Голдстейна);

б) разработке особой философии власти в ХХ веке;

в) вербальном воссоздании особого языка тоталитарного общества - Новояза;

г) в придании политическим проблемам художественного звучания;

Оруэлл создает особый тип художественности: исконно существование в утопических произведениях публицистическое, фантастическое и реалистическое начала в романе "1984" соединяются в некоем синтезе, отразившем новый этап в развитии жанра.

Новаторство Оруэлла ярко проявилось в жанровом своеобразии его произведений. Творческие поиски писателя сказались в обогащении и усложнении художественной формы двух его последних творений, в которых Оруэлл проявил явное стремление к полижанровости, то есть к синтезу различных жанровых тенденций. На становление антиутопических произведений Оруэлла оказали влияние классическая утопия, научная фантастика и публицистика. Отсюда проистекает специфическая художественная структура романа-антиутопии "1984", сочетающего в себе черты: научной фантастики, социальной утопии, философского и сатирического произведения, публицистики и научного, исторического документа.

Негативноутопический роман "1984" носит элементы политического, антивоенного произведения, научного трактата, романа-предупреждения. Такой синтез возможностей различных жанровых типов является характерной особенностью произведений осуществленной утопии первой половины ХХ в., свидетельствующей о ее жанровой емкости и гибкости. Все это придало последним произведениям Оруэлла неповторимое звучание, позволило автору в доступной и занимательной форме донести до читателя всю сложность волнующих его проблем современной жизни и что, в конечном итоге, определило неубывающий интерес читателя к книгам Оруэлла.

Таким образом, в великой тройке антиутопистов первой половины ХХ века творчество Оруэлла вполне заслуженно занимает главенствующее положение.

Благодаря творчеству Дж. Оруэлла, О. Хаксли и Е. Замятина жанр утопии в ХХ столетии приобретает статус большой литературы. Роман „1984” Дж. Оруєлла, по-нашому мнению, максимально реализовал художественные возможности жанра негативной утопии и сделал невозможным его дальнейшее существование в классическом виде. Многообещающим и перспективным направлением в дальнейшей разработке поднятой темы, нам видится исследование влияния великой тройки на последующее развитие жанра, его трансформации и функционирование во второй половине ХХ века (У. Голдинг "Повелитель мух", Ж. -Л. Кюртис "Святой в неоновом свете", Р. Брэдбери "451 по Фаренгейту", К. Воннегут "Механическое пианино", Э. Берджес "Механический апельсин" и др.).

Библиографический список

1. Fromm E. Afterword to G. Owell"s "1984"/ E. Fromm. — N. Y., 2002. — P. 257-315.

2. Reilly P. The literature of guilt: From Gulliver to Golding / P. Reilly. — Basingstoke: L.: Macmillan, 1988. — 178 р.

3. Баталов Э. Я. В мире утопии / Э. Я. Баталов. — М.: Политиздат, 1989. — 319 с.

4. Казак В. Лексикон русской литературы ХХ века / В. Казак. — М.: РИК "Культура", 1996. — 492 с.

5. Гальцева Р. Помеха-человек: Опыт века в зеркале антиутопий / Р. Гальцева, И. Роднянская // Новый мир. — 1988. — № 12. — С. 217-230.

6. Любимова А. Ф. Диалектика социального и общечеловеческого в романах О. Хаксли "О дивный новый мир" и Е. Замятина "Мы" / А. Ф. Люби- мова // Традиции и взаимодействия в заруб. лит. XIX-XX вв. Меж- вуз. сб. науч. тр. — Пермь, 1990. — С. 107-113.

7. Чаликова В. Утопия и свобода / В. Чаликова. — М.: Весть-Вимо, 1994. — 184 с.

8. Golding W. Utopias and Antiutopias / W. Golding // A Moving Target. — N. Y., 1984. — P. 180-186.

9. Мангейм К. Диагноз нашего времени / К. Мангейм. — М.: ТЕРРА, 1994. — 203 с.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ТЕХНОЛОГИИ И ДИЗАЙНА

Факультет текстиля и одежды

Антиутопия XX века

Выполнил:

студентка первого курса

Художественного проектирования

текстильных изделий

Цауне Диана

Проверил:

К.Ф.Н. Лебедева Алла

Санкт-Петербург 2009

Введение

Известные антиутопии

Фильмы - антиутопии

Список используемой литературы

Введение

Антиутопия как специфический литературно-философский жанр формируется и достигает своего расцвета в первой половине XX в., в период бурных социально-политических и культурных событий, двух мировых войн и революций, интенсивного развития науки и создания тоталитарных режимов, в которых человека пытались превратить в контролируемый "винтик" государственной машины. Все данные явления нашли свое отражение в литературном жанре антиутопии. Это не случайно, поскольку именно в антиутопии возможное выступает как сущее, идея становится реальностью, мечта превращается в действительность. Именно в XX веке в разных странах, почти одновременно, появляется множество произведений антиутопий, хотя многие исследователи практически единодушны, называя в качестве литературных источников жанра антиутопии "Путешествия Гулливера" (1726) Дж. Свифта, произведения Г. Уэллса, Дж. Лондона, Ф. М. Достоевского и т.д.. Следовательно, предпосылки образования нового жанра в искусстве были заложены за несколько веков до непосредственного появления, значит, эти авторы уже тогда видели возможность развития общества по представленной антиутопией модели, что говорит о невероятной глубине данного жанра и огромной важности его анализа. Жанр антиутопии изначально -- предмет исследования философии, истории, социологии, политологии и позиционирует себя как роман - предупреждение. О чем хотят предупредить эти произведения? Тоталитарная система вовсе не заинтересована в развитии многогранных и ярких личностей, сводя разнообразие людей к различиям, обусловленным общественно полезными профессиями. Это не удивительно. Ведь чем духовно богаче человек, тем сложнее внушить ему достаточно примитивные идеологические догмы, уверовав которые он будет жить, и поступать во вред себе и в духовном, и в материальном смысле.Тоесть предупреждение романов - антиутопий состоит в том, что каждый человек должен совершенствоваться духовно, потому что именно боагый духовный мир позволяет человеку не только видеть какие-либо явления и принимать их, но и анализировать, самостоятельно делать выбор, мыслить широко, нестандартно, душа персонифицирует человека, делает его личностью. А личность в свою очередь порождает культуру, которая зачастую мешает становлению тоталитаризма. Ведь жива и действенна лишь та культура, что живет в душе человека. И чтобы подчинить человека (а через него и общество), надо уничтожить живую культуру - это задача тоталитарной системы, представленная в антиутопиях, которые описывая возможный ход событий предупреждают своих читателей. Антиутопия в литературе ХХ века как жанр, выразила тревоги и опасения людей «технического века».

Определение утопии и антиутопии

Утопия (греч. не, нет и место, буквально - «место, к-рого не существует») - жанр художественной литературы, близкий к научной фантастике, описывающий модель идеального, с точки зрения автора, общества. Характеризуется верой автора в безупречность модели.. Утопия - вымышленное об-во как воплощение произвольно сконструированного и зачастую статичного социального идеала. Вследствие практической неосуществимости такого идеала понятие «утопия» приобрело метафорический характер и стало синонимом любого научно необоснованного проекта (социального, технического и т. п.). Утопические представления сопутствуют всей истории социальной мысли, начиная о представлений о «золотом веке» древнегреч. поэта Гесиода (8-7 вв. дон. э.). Черты утопизма можно обнаружить в произведениях Платона («Государство»), Августина («О граде божием»), итал. мыслителя 12 в. Иоахима Флорского («Комментарий к Апокалипсису»). Понятие «утопия» ввел Томас Мор. В русле утопии развивался вплоть до середины 19 в. социалистический общественный идеал (утопический социализм). После победы социалистической революции, реальных успехов в строительстве нового общества и в связи с общим кризисом капитализма в буржуазной идеологии и культуре, понятие «утопия» подверглось переоценке.

Антиутопии появились в виде романов-предостережений, сатирических притч, научной фантастики. Антиутопия -- направление в художественной литературе и кино, в узком смысле описание тоталитарного государства, в широком смысле -- любого общества, в котором возобладали негативные тенденции развития. В антиутопиях, как правило, выражается кризис исторической надежды, объявляется бессмысленной революционная борьба, подчеркивается неустранимость социального зла; наука и техника рассматриваются не как сила, способствующая решению глобальных проблем, построению справедливого социального порядка, а как враждебное культуре средство порабощения человека. Антиутопия - идейное течение современной общественной мысли, которое в противоположность утопии ставит под сомнение возможность достижения социальных идеалов и установления справедливого общественного строя, а также, как правило, исходит из убеждения, что произвольные попытки воплотить в жизнь справедливый общественный строй сопровождаются катастрофическими последствиями государство и общество - вещи разные. И создатели антиутопий в той или иной степени описывают тоталитарное общество, в которой идеология несвободы, не ограничиваясь реализацией внутри государственного аппарата, проникла на все уровни общественной и частной жизни. По мнению авторов антиутопий, проблема несвободы реализуется внешними силами (чаще всего государством), она закладывается в души людей.

Антиутопия в русской литературе

Роман Евгения Замятина “Мы” и повесть Андрея Платонова “Котлован” представляют жанр “антиутопии” в русской литературе. Долгое время они были под запретом. Но теперь, прорвавшись сквозь толщу времени и увидев свет, произведения эти помогают нам осмыслить трагедию человека при тоталитарной системе, установленной в государстве.

Уже в 20-х годах эти писатели сумели рассмотреть грядущую трагедию. В своих книгах они рассматривают проблему будущего, проблему общечеловеческого счастья.

“Котлован” -- предельно сжатый рассказ о закладке здания в городе и о недельном пребывании героев в близлежащей деревне. Но рассказ этот вместил в себя важные для Платонова философские, социальные и нравственные проблемы.

Так что же такое счастье для героев этого рассказа? Над планом общей жизни задумывается Вощев, главный персонаж “Котлована”.

«Я мог бы выдумать что-нибудь вроде счастья, а от душевного смысла улучшилась бы производительность»,

на что ему категорически заявляют, что “счастье произойдет от материализма, а не от смысла”. Вощев участвует в строительстве общепролетарского дома. Дом этот строит горстка энтузиастов, мечтающих о всеобщем счастье. Эти люди живут в нечеловеческих условиях и все-таки верят, что счастье есть, что оно возможно.

Весь смысл строительства общечеловеческого дома для героев “Котлована” в преодолении собственного эгоизма.

Люди отрицают себя, свои интересы ради будущего, ради мечты о новом человеке, о смысле жизни, о счастье детей и ждут, что вот-вот оно наступит, это “будущее неподвижное счастье”. И хотя мы понимаем, что строители действительно хотят сделать людей счастливыми, но что-то подсказывает нам, что это лишь мечты, которым не суждено сбыться. Эти люди строят утопический город счастья, но каждый их шаг разрушает надежды на чудо.

Пренебрежение к собственной жизни, забвение себя порождает такое же отношение к другим людям. Строителям будущего просто неведома идея самоценности каждой человеческой жизни. “Ты кончился, Сафронов! Ну и что ж? Все равно я ведь остался, буду теперь как ты. Ты вполне можешь не существовать” -- вот такая эпитафия на смерть собрата.

На протяжении всей повести слово расходится с делом. Самые благие помыслы наталкиваются на неосуществимость. Чиклин заботится о девочке Насте, его любовь к ней, внимание, скорбь по умершим приходят в жестокое противоречие с тем делом, в которое он включился.

“Рабочий класс не царь, он бунтов не боится”, -- самодовольно изрекает Чиклин. Однако скоро выясняется, что боится, и не только бунтов. Боятся всего. Вощев боится ночей и “сердечной озадаченности”; Прушевскому “дома грустно и страшно”; Козлов опасается, что его не примут в будущую жизнь, “ерли он представится туда жалобным нетрудовым элементом”.

И что же это за счастье, которого все хотят? Это единообразное для всех и неизменное счастье, остановленное и окончательное. Общепролетарский дом призван “организовать жизнь впрок для будущего неподвижного счастья”.

Окончательно надежды на счастье исчезают со смертью Насти. Девочка, как мне кажется, была для строителей олицетворением будущего, и вот ее не стало... Андрей Платонов доказывает, что только отношением к человеческой жизни может быть измерен и оправдан социальный эксперимент. “Не убывают ли люди в чувстве своей жизни, когда прибывают постройки? Дом человек построит, а сам расстроится. Кто жить тогда будет?”

Своеобразную картину будущего можно найти и в романе Е. Замятина “Мы”. Здесь Единое государство обеспечивает для всех “математически безоблачное счастье”. И хотя люди живут под ярким солнцем, в красивых стеклянных домах, заняты общим делом, хотя им не о чем беспокоиться, потому что у них есть все: еда, одежда, работа, крыша над головой, -- они лишены свободы, у них нет даже собственных имен. Люди вместо имен носят золотые бляхи с присвоенным номером. Даже само понятие “человек” заменено понятием “нумер”. Люди, “счастливые нумера”, спят, едят, работают в одно и то же время, по раз и навсегда установленному порядку, они отказались от живых чувств, собственных стремлений, естественных желаний -- от всего того, что делает одного человека непохожим на другого. И многие действительно считают, что в этом их счастье.

Рассказчик в романе Замятина. Здесь Единое государство обеспечивает для всех “математически безоблачное счастье”. И хотя люди живут под ярким солнцем, в красивых стеклянных домах, заняты общим делом, хотя им не о чем беспокоиться, потому что у них есть все: еда, одежда, работа, крыша над головой, -- они лишены свободы, нумер Д-503, -- “только один из математиков Единого государства”.

Идеал жизненного поведения -- “разумная механичность”, а все выходящее за ее пределы -- “дикая фантазия”. Вдохновение -- “неизвестная форма эпилепсии”. К болезненным фантазиям относятся искусство, литература, наука, любовь и свобода. Налицо революционное вмешательство государство в строение личности. “Я” перестает существовать как таковое, -- оно становится клеточкой общего “мы”, песчинкой коллектива, безликой частью толпы.

Название романа “Мы” символично. Это синоним однородной массы, толпы, стаи. Эпоха, породившая антиутопию Замятина, -- время торжества безымянности, с печатью “военного коммунизма” и диктатуры.

В своем романе Замятин показывает, как сама человеческая природа не выносит безличного существования. Созревают заговор и восстание -- за право на собственные чувства, за право вернуться к нормальной человеческой жизни. Но конец романа мрачен. Нумер Д-503 излечивается от приступов “болезни”: над ним совершают “Великую операцию” -- удаление “центра фантазий” путем “троекратного прожигания Х-лучами “жалкого мозгового узелка”. Машина Единого государства сильнее. И теперь ее вин тик здоров: “Никакого бреда, никаких нелепых метафор, никаких чувств: только факты”.Тяжелый след в душе оставляет чтение романа “Мы”. Художественная пародия на “коммунистический рай” в виде сверхказармы под огромным стеклянным колпаком верно обозначила этапы советской истории на 70 лет вперед. Это напоминает “железный занавес” и Берлинскую стену, за которой находились “мы” -- советские люди. Пронумерованные особи романа схожи с обитателями Архипелага ГУЛАГ, которые также обозначались номерами.

Произведения Замятина и Платонова приобретают особую актуальность в наше время. Читая их, понимаешь, насколько близко мы подошли к построению такого общества. Чем счастливее каждый человек, тем счастливее общество, в котором он живет. Что касается личного счастья, то здесь человек может и должен сам устраивать свою жизнь, творить свою судьбу. Но как сделать всех людей счастливыми? Что такое общечеловеческое счастье? На эти вопросы ответ по-прежнему не найден... А бывает ли оно, общечеловеческое счастье?

Антиутопия в зарубежной литературе

В зарубежной литературе к наиболее известным антиутопиям относятся “О дивный новый мир” О.Хаксли, “Скотный двор”, “1984” Дж. Оруэлла и "451градус по Фаренгейту" Рея Брэдбери.

Если говорить о произведении Брэдбери «451градус по Фаренгейту"то можно сказать, что автор романа выразил отношение к бездуховному обществу, которое променяло красоту и мудрость книги на индустрию удовольствий и беспамятство. Но в то же время напомнил всем нам притчу о птице Фениксе, которая сжигала себя на костре, но всякий раз возрождалась из пепла. Может быть, и мы, люди, перестанем сооружать погребальные костры из книг (а это делал Гитлер в 1938--1945 годах), перестанем вести войны, в пожарах которых сгорают библиотеки, перестанем травить тех, кто пишет правду.

Роман Брэдбери общечеловечен, он всем нам задает вопросы: «Почему мы разрешаем себя превращать в жующих жвачку парнокопытных? Почему мы разрешаем себя оболванивать недостойной литературой и псевдокультурой?» Но ответ дать может сам человек: «Я хочу служить книге, потому что я не желаю быть зомби и не допущу, чтобы мои дети и дети моих детей были зомби».

Что касается “Скотного двора» Дж. Оруэлла, то сказка-притча о животных, восставших против человека, обросла за десятилетия многочисленными толкованиями. Наиболее типичное и распространенное - политические аллюзии. В Советском Союзе «Скотский хутор» был издан через 42 года после его опубликования в Англии и сразу был однозначно воспринят как сатира на Советский Союз.

В “О дивном новом мире” О.Хаксли описывается мир далёкого будущего, в котором люди выращиваются на специальных заводах -- эмбрионариумах и заранее поделены на пять различающихся по умственным и физическим способностям каст, которые выполняют разную работу. От «альф» -- крепких и красивых работников умственного труда до «эпсилонов» -- полукретинов, которым доступна только самая простая физическая работа. В зависимости от касты младенцы воспитываются по-разному. Так, с помощью гипнопедии, у каждой касты воспитывается почтение перед более высокой кастой и презрение к кастам низшим. Костюмы у каждой касты определённого цвета. В этом обществе нет места чувствам, основной лозунг «каждый принадлежит всем остальным». Люди в этом «Мировом Государстве» не стареют, хотя средняя продолжительность жизни -- 60 лет. Регулярно, для поддержания хорошего настроения, они употребляют наркотик «сому», у которого нет негативных действий. Богом же в этом мире является Генри Форд, его так и называют -- «Господь наш Форд», а летоисчисление идёт от создания автомобиля «Форд T», то есть с 1908 года н. э. В романе действие происходит в 632 году «эры стабильности», что соответствует 2540 году н. э.

“1984” Дж. Оруэлла - это роман с элементами сатиры. считается одним из известнейших произведений в жанре антиутопии, предупреждающим об угрозе тоталитаризма. Название романа, его терминология и даже имя автора впоследствии стали нарицательными и употребляются для обозначения общественного уклада, напоминающего описанный в «1984» тоталитарный режим. Неоднократно становился как жертвой цензуры в социалистических странах, так и объектом бойкота и травли со стороны левых кругов на Западе. Роман активно использовался западной пропагандой в качестве антисоциалистической сатиры. Однако роман показывает человеконенавистническую сущность как коммунизма в его вульгаризированном понимании, так и капитализма. Он направлен в том числе и на критику западного общественного устройства. В романе можно увидеть много черт не только тоталитарных режимов, но и современной автору буржуазной Англии. Сам писатель, бывший демократическим социалистом, заявлял, что «1984» не следует рассматривать в качестве критики социалистических идей. Напротив, в своём эссе «Почему я пишу» (1946) Оруэлл настаивал на том, что все его произведения, начиная с периода Гражданской войны в Испании, были «прямо или косвенно за демократический социализм, как я его понимал».

Таблица основных антиутопий XX века

Автор	Название	Проявление идеального общества в произведении	Проявление антиутопии в произведении
Олден Хаксли	«О дивный новый мир»	Все счастливы,все получают то,чего хотят и никто никогда не хочет того,что он хочет получить	Появление инакомыслящих,идущих против системы
Рой Брэдбери	«451° по Фаренгейту»	Создание идеального общества без живой мысли,без любви,без семейного счастья	Главный герой нарушает закон, становится носителем книжной мудрости,уходит с себеподобными в лес
Джордж Оруэлл	«Скотный двор»	Создание равноправного общества среди животных скотного двора,без человека,с помощью тяжелого труда	Хряки заняли привилигированное положение, нарушили законы, которые сами сочинили,а остальные животные работали на них как рабы
Евгений Замятин	«Мы»	Идеальное машинное общество,антипод счастья,все подчинено разуму,номера вместо имен,одинаковая униформа, созданная из нефти еда,индивидуальность утрачена	Существование зеленой стены,за которую выходит Д-503,таит в себе притягательность для тех, кто хочет жить по другому,а за зеленой стеной жизнь свободного человека вне закона, вне режима,вне вне назначения
Андрей платонов	«Котлован»	Из последних сил люди роют котлован для дома в котором будут жить их дети и внуки. Бригада свято верит в светлое будущее после постройки дома-городка	Непосильная работа, плохие условия жизни обрекают людей на гибель

Известные антиутопии

Евгений Замятин «Мы»

Олдос Хаксли «О дивный новый мир!»

Джордж Оруэлл «1984»

Джордж Оруэлл «Скотный двор»

Герберт Уэллс «Когда спящий проснётся»

Джек Лондон «Железная пята»

Станислав Лем «Возвращение со звёзд», «Футурологический конгресс»

Ян Вайсс «Дом в тысячу этажей»

Энтони Бёрджесс «Заводной апельсин», «Вожделеющее семя»

Рэй Бредбери «451 градус по Фаренгейту»

Айн Рэнд «Атлант расправил плечи»

Андрей Платонов, «Чевенгур», «Котлован»

Братья Стругацкие «Хищные вещи века», «Обитаемый остров»

Владимир Войнович «Москва 2042»

Курт Воннегут «Механическое пианино или Утопия 14»

Фильмы - антиутопии

Метрополис -- режиссёр Фриц Ланг (1927)

Альфавиль -- режиссёр Жан-Люк Годар (1965)

THX 1138 -- режиссер Джордж Лукас (1971)

Бегство Логана -- режиссер Майкл Андерсон (1976)

Бегущий по лезвию -- режиссёр Ридли Скотт (1982)

1984 -- режиссёр Майкл Рэдфорд (1984)

Новые амазонки -- режиссёр Юлиуш Махульский (1984)

Кин-дза-дза! -- режиссёр Данелия, Георгий Николаевич (1986)

Бразилия -- режиссёр Терри Гиллиам (1985)

Письма мёртвого человека -- режиссёр Константин Лопушанский (1986)

Они живут -- режиссёр Джон Карпентер (1988)

Крепость -- режиссёр Стюарт Гордон (1992)

Судья Дредд -- режиссёр Дэнни Кэннон (1995)

Город потерянных детей -- режиссёр Жан-Пьер Жене, Марк Каро (1995)

12 обезьян -- режиссёр Терри Гиллиам (1995)

Гаттака -- режиссёр Эндрю Никкол (1997)

Темный город -- режиссёр Алекс Прояс (1998)

Шоу Трумена -- режиссёр Уир, Питер (1998)

Матрица -- режиссёры Энди и Ларри Вачовски (1999)

Эквилибриум -- режиссёр Курт Виммер (2002)

Особое мнение -- режиссёр Стивен Спилберг по одноимённому рассказу Филипа К. Дика (2002)

Код 46 -- режиссёр Майкл Уинтерботтом (2003)

Окончательный монтаж -- режиссёр Омар Наим(2004)

FAQ: Часто задаваемые вопросы -- режиссёр Карлос Атанес (2004)

The Island -- режиссёр Майкл Бэй (2005)

Эон Флакс -- режиссёр Карин Кусама (2005)

V -- значит вендетта -- режиссёр Джеймс Мактиг (2006)

Дитя человеческое -- режиссёр Альфонсо Куарон (2006)

Безумный Макс, часть 2. Воин дороги -- режиссёр Джордж Миллер (1981)

Безумный Макс, часть 3. Под куполом грома -- режиссёр Джордж Миллер (1985)

Город Эмбер -- режиссёр Гил Кинан (2008)

Обитаемый остров -- режиссёр Фёдор Бондарчук (2009)

Рипо! Генетическая опера - режиссёр Даррен Линн Баусман (2008)

Вывод

В XX веке появились произведения, авторы которых пророчески предупреждали об опасностях, поджидавших социалистическую идею на пути превращения ее в действительность. Идеи социализма, спроецированные в будущее, давали неожиданную и довольно безрадостную картину. Произведения такого плана получили название “антиутопии”, в противовес утопическим произведениям прошлого. В антиутопиях, основанных также на раскрытии разных сторон жизни так называемого “идеального общества”, мир дан глазами его обитателя, рядового гражданина, изнутри, чтобы проследить движение разума и показать чувства человека, претерпевающего на себе законы этого общества. Именно в этом случае увиденное “изнутри” оказывается вовсе не столь совершенным, каким могло показаться пришельцу, человеку постороннему, оно являет рядовым членам общества свою неприглядную изнанку. Таким образом, антиутопия личностна, так как критерием “подлинности”, совершенства идеального мира становится субъективный взгляд одного человека, в то время как утопия довольствуется утверждением безличного “всеобщего счастья”, за которым незаметны слёзы отдельных обитателей утопического государства. Намерения утопистов, мечтающих о всеобщем благоденствии, о решении вековых проблем социальной несправедливости, о совершенствовании действительности, поистине благие, но именно этими намерениями вымощена дорога в земной ад. Столкнувшись с невозможностью в короткие сроки переделать мироздание и удовлетворить все потребности человека, утописты быстро приходят к тому, что легче переделать самого человека: изменить его взгляды на жизнь и на самого себя, ограничить потребности, заставить думать по шаблону, определяющему изначально, что есть добро и что есть зло. Однако, как оказалось, человека легче изуродовать, даже убить, чем переделать, в противном случае это уже не человек, не личность. Именно личность становится камнем преткновения для любых утопистов, стремящихся расправиться со свободной волей индивидуума. Поэтому конфликт личности и тоталитарной системы становится движущей силой любой антиутопии, позволяя опознать её черты в самых различных, на первый взгляд, произведениях. В отличие от утопии, то есть идеального общества, антиутопии проливают свет на эпоху, в которой они появились, отражают ее страхи и надежды, ставят человека перед нравственным выбором.

«Какие ценности из тех, в которые свято верили наши деды, можно было теперь воспринимать всерьез? Патриотизм, религия, империя, семья,святыня брака, продолжение рода, воспитание, честь, дисциплина - теперь каждый в мгновение ока мог поставить все это под сомнение. Но к чему приходишь, отвергнув такие непреложности?» (Джоржд Оруэлл)