План

1. Евразийская геополитика 5
2. Концепция «России - Евразия» 7
3. Диалектика национальной истории 10
4. Лев Гумилев - последний евразиец 15
5. Неоевразийство 18
Заключение 22
Список использованной литературы. 25

Введение
В двадцатые годы среди белой эмиграции возникло движение евразийцев. Основатели евразийства - князь Н.С. Трубецкой - филолог и лингвист, основатель (совместно с P.O. Якобсоном) Пражского лингвистического кружка; П.Н. Савицкий - географ, экономист; П.П. Сувчинский - музыковед, литературный и музыкальный критик; Г.В. Флоровский - историк культуры и богослов, Г. В. Вернадский - историк и геополитик; Н.Н.Алексеев - правовед и политолог, историк обществ, мысли; В.Н. Ильин - историк культуры, литературовед и богослов; князь Д. Святополк-Мирский - публицист, Эренжен Хара-Даван - историк. Каждый из названных представителей «классического» евразийства (1921-1929 гг.), отталкиваясь от конкретного культурно-исторического материала и опыта (географического, политико-правового, филологического, этнографического, искусствоведческого и т.п.), ссылаясь на него, анализируя его и обобщая, обращался к проблематике философии культуры и истории, связанной с диалектикой Востока и Запада в русской и мировой истории и культуре.
Евразийство представляет особый интерес, так как это мировоззрение обобщило многие ключевые для философии политики понятия. В частности, наследуя линию Данилевского и Шпенглера, евразийцы взяли на вооружение концепцию России как особой цивилизации, активно применив к постижению политической истории России пространственный фактор. Кроме того, они задались амбициозной целью выработать емкую формулу полноценного и непротиворечивого русского консерватизма - политической идеологии, основанной на традиции, особости географического положения, специфики исторического цикла, в котором находится Россия. Православная традиция была для евразийцев важнейшим элементом их понимания истории, и в этом отношении они последовательно придерживались мифа о регрессе, отрицали позитивный характер европейской цивилизации. Евразийцы призывали бороться с «кошмаром всеобщей европеизации», требовали «сбросить европейское иго». «Мы должны привыкнуть к мысли, что романо-германский мир со своей культурой - наш злейший враг». Так, ясно и недвусмысленно, писал князь Н.С.Трубецкой в вышедшей в Софии в 1920 г. программной книге «Европа и Человечество».
Евразийство на уровне политической теории сводило воедино основные элементы философии политики. Оно предложило оригинальный язык, который позволяло исследовать русское Политическое в своеобразной терминологии, выработанной на основании пристального анализа цивилизационной и культурно-исторической особенности России. Будучи наследниками славянофилов и Н.Я.Данилевского, евразийцы предлагали обширный политический проект, учитывающий основные тенденции в мировом масштабе.
1. Евразийская геополитика
Евразийцы заложили основу российской школы геополитики. На основании статьи Хэлфорда Макиндера «Географическая ось истории» П.Савицкий выстроил собственную непротиворечивую модель, с обратной системой приоритетов. Если Макиндер рассматривал различные версии контроля берегового пространства евразийского материка со стороны Англии и США с тем, чтобы управлять стратегически Евразией в целом, то Савицкий, приняв ту же модель, рассмотрел ее с точки зрения российских национальных интересов. В то время, когда сознание всех русских было целиком и полностью политизировано, и вопрос стоял чрезвычайно остро - либо «белые», либо «красные», без каких-либо нюансов, Савицкий смог подняться над схваткой и сформулировал основы долгосрочной стратегии России. Будучи помощником Петра Струве в правительстве Врангеля, т.е. находясь на стороне «белых», Савицкий публикует статью, где утверждает: «кто бы ни победил в Гражданской войне - «белые» или «красные», - все равно Россия будет противостоять Западу, все равно она будет великой державой, все равно она создаст Великую Империю».
Это было крайне авангардным вызовом всем устоявшимся клише. Даже большевики тогда не мыслили в масштабах государства, а для «белых» было невероятно представить себе «красных» в роли «собирателей земель». Но именно Савицкий оказался прав: вопреки идеологии воля российских пространств заставила большевиков выступить в качестве новой имперской силы, породив такое явление, как «советский патриотизм», и собрав воедино почти все земли Российской Империи, утраченные в ходе Первой мировой войны и последовавших за ней Революции и гражданской войны. С точки зрения Макиндера, не так важно, какая именно политическая сила выступает от имени «сердцевинной земли» («суши», heartland’а), в любом случае она будет обречена на противостояние с силами «моря», т.е. с англосаксонским миром. Савицкий, еще будучи в «белой» армии, принял этот тезис с позиции русского патриота, провозгласив, что независимо от исхода Гражданской войны, победители в ней войдут в глубокое геополитическое противоречие с Европой (Западом). Показательно, что сам Макиндер в то же время был советником со стороны Антанты в правительстве генерала Колчака, проводя идею о необходимости поддержки «белых» со стороны Европы для того, чтобы создать на периферии России «санитарный кордон» марионеточных белогвардейских режимов под контролем Англии и Франции. Дальневосточная Республика, идеи якутского и бурятского сепаратизма в значительной степени были продуктом этой политики.
Таким образом, Савицкий и другие евразийцы, находившиеся с Макиндером (Антантой) в одном лагере, сделали прямо противоположный вывод из геополитической теории, а после окончательной победы большевиков еще более укрепились в своей правоте. В то время евразийцы заложили основу крайне интересного взгляда на большевизм, который был радикализирован «сменовеховцами», а затем лег в основу широкого течения в русской эмиграции - т.н. «оборончества».
С точки зрения евразийцев, большевистская революция была ответом народных масс на отчужденный строй романовской России, консервативный лишь с формальной точки зрения, но внутренне следовавший в сторону европеизации. Евразийцы говорили о Санкт-Петербургском периоде русской истории как о «романо-германском иге» и распознали в большевизме радикальную реакцию русских континентальных народных масс на недостаточно ясную цивилизационную установку элит и экономико-политические реформы в западническом ключе. С точки зрения евразийцев, большевистская идеология должна была либо постепенно эволюционировать в более национальную, консервативную модель, либо уступить место новой евразийской идеологии, которая, в свою очередь, унаследует пространственную (имперскую) политику Советов в сочетании с более органичными для России православно-традиционалистскими ценностями. Евразийцев называли за такое парадоксальное сочетание «православными большевиками».
2. Концепция «России - Евразия»
Развитие цивилизационного подхода привела евразийцев к необходимости рассматривать Россию не просто как ординарное государство, но как особую цивилизацию, особое «месторазвитие». На этом основана концепция «России - Евразии», т.е. России как отдельного культурно-исторического типа. Россия имеет в себе много восточных черт, но вместе с тем глубоко усвоила и определенные западные элементы. Данное сочетание, по мнению евразийцев, составляет уникальность России, что отличает ее........

Список использованной литературы.

1. Алексеев Н.Н. Русский народ и государство М., 1998.
2. Дугин А. Абсолютная Родина М., 1998,
3. Дугин А. Русская вещь М., 2001.
4. Дугин А. Философия политики М, 2004
5. Трубецкой Н.С. Наследие Чингисхана. М., 1998.
6. Хара-Даван Э. Русь Монгольская. М., 2000.

Политическая философия евразийства

Евразийство как форма российского традиционализма

В двадцатые годы среди белой эмиграции возникло движение евразийцев . Основатели евразийства - кн. Н.С. Трубецкой - филолог и лингвист, основатель (совместно с P.O. Якобсоном) Пражского лингвистического кружка; П.Н. Савицкий - географ, экономист; П.П. Сувчинский - музыковед, литературный и музыкальный критик; Г.В. Флоровский - историк культуры, богослов и патролог, Г. В. Вернадский - историк и геополитик; Н.Н.Алексеев - правовед и политолог, историк обществ, мысли; В.Н. Ильин - историк культуры, литературовед и богослов; князь Д. Святополк-Мирский - публицист, Эренжен Хара-Даван - историк. Каждый из названных представителей «классического» евразийства (1921-1929 гг.), отталкиваясь от конкретного культурно-исторического материала и опыта (географического, политико-правового, филологического, этнографического, искусствоведческого и т.п.), ссылаясь на него, анализируя его и обобщая, обращался к проблематике философии культуры и историософии, связанной с диалектикой Востока и Запада в русской и мировой истории и культуре.

Термин «Евразия» предложен немецким географом Александром Гумбольдтом, ученый обозначил им всю территорию Старого Света: Европу и Азию. В русский язык введен географом В.И. Ламанским.

Евразийцы издавали «Евразийские временники», сборники, опубликовали множество статей и книг.

Евразийство представляет для нас особый интерес, так как это мировоззрение обобщило многие ключевые для философии политики понятия. В частности, наследуя линию Данилевского и Шпенглера, они взяли на вооружение концепцию России как особой цивилизации , активно применив к постижению политической истории России пространственный индекс. Кроме того, евразийцы задались амбициозной целью выработать емкую формулу полноценного и непротиворечивого русского консерватизма – политической идеологии, основанной на Традиции, особости географического положения, специфики исторического цикла, в котором находится Россия. Православная традиция была для евразийцев важнейшим элементом их понимания истории, и в этом отношении они последовательно придерживались мифа о регрессе, отрицали позитивный характер европейской цивилизации. Евразийцы призывали бороться с «кошмаром всеобщей европеизации», требовали «сбросить европейское иго». «Мы должны привыкнуть к мысли, что романо-германский мир со своей культурой - наш злейший враг». Так, ясно и недвусмысленно, писал князь Н.С.Трубецкой в вышедшей в Софии в 1920 г. программной книге «Европа и Человечество».

Показательно, что евразиец Н.Н.Алексеев был единственным российским политическим автором, еще в 20-е годы обратившим внимание на книги Рене Генона. Петр Савицкий первым среди русских мыслителей обратился к геополитике и применил к анализу России модель Хэлфорда Макиндера о «морских» и «сухопутных» системах.

Евразийство на уровне политической теории сводило воедино основные элементы философии политики. Оно предложило оригинальный язык , который позволяло исследовать русское Политическое в своеобразной терминологии, выработанной на основании пристального анализа цивилизационной и культурно-исторической особенности России. Будучи наследниками славянофилов и Н.Я.Данилевского, евразийцы предлагали обширный политический проект, учитывающий основные тенденции в мировом масштабе.

Евразийская геополитика

Евразийцы заложили основу российской школы геополитики. На основании статьи Хэлфорда Макиндера «Географическая ось истории» П.Савицкий выстроил собственную непротиворечивую модель, с обратной системой приоритетов. Если Макиндер рассматривал различные версии контроля берегового пространства евразийского материка со стороны Англии и США с тем, чтобы управлять стратегически Евразией в целом, то Савицкий, приняв ту же модель, рассмотрел ее с точки зрения российских национальных интересов. В то время, когда сознание всех русских было целиком и полностью политизировано, и вопрос стоял чрезвычайно остро – либо «белые», либо «красные», без каких-либо нюансов, Савицкий смог подняться над схваткой и сформулировал основы долгосрочной стратегии России. Будучи помощником Петра Струве в правительстве Врангеля, т.е. находясь на стороне «белых», Савицкий публикует статью, где утверждает: «кто бы ни победил в Гражданской войне – «белые» или «красные», - все равно Россия будет противостоять Западу, все равно она будет великой державой, все равно она создаст Великую Империю».

Это было крайне авангардным вызовом всем устоявшимся клише. Даже большевики тогда не мыслили в масштабах государства, а для «белых» было невероятно представить себе «красных» в роли «собирателей земель». Но именно Савицкий оказался прав: вопреки идеологии воля российских пространств заставила большевиков выступить в качестве новой имперской силы, породив такое явление, как «советский патриотизм», и собрав воедино почти все земли Российской Империи, утраченных в ходе Первой мировой войны и последовавших за ней Революции и гражданской войны. С точки зрения Макиндера, не так важно, какая именно политическая сила выступает от имени «сердцевинной земли» («суши», heartland’а), в любом случае она будет обречена на противостояние с силами «моря», т.е. с англосаксонским миром. Савицкий, еще будучи в «белой» армии, принял этот тезис с позиции русского патриота, провозгласив, что независимо от исхода Гражданской войны, победители в ней войдут в глубокое геополитическое противоречие с Европой (Западом). Показательно, что сам Макиндер в то же время был советником со стороны Антанты в правительстве генерала Колчака, проводя идею о необходимости поддержки «белых» со стороны Европы для того, чтобы создать на периферии России «санитарный кордон» марионеточных белогвардейских режимов под контролем Англии и Франции. Дальневосточная Республика, идеи якутского и бурятского сепаратизма в значительной степени были продуктом этой политики.

Таким образом, Савицкий и другие евразийцы, находившиеся с Макиндером (Антантой) в одном лагере, сделали прямо противоположный вывод из геополитической теории, а после окончательной победы большевиков еще более укрепились в своей правоте. В то время евразийцы заложили основу крайне интересного взгляда на большевизм, который был радикализирован , а затем лег в основу широкого течения в русской эмиграции – т.н. .

С точки зрения евразийцев, большевистская революция была ответом народных масс на отчужденный строй романовской России, консервативный лишь с формальной точки зрения, но внутренне следовавший в сторону европеизации. Евразийцы говорили о Санкт-Петербургском периоде русской истории как о «романо-германском иге» и распознали в большевизме радикальную реакцию русских континентальных народных масс на недостаточно ясную цивилизационную установку элит и экономико-политические реформы в западническом ключе . С точки зрения евразийцев, большевистская идеология должна была либо постепенно эволюционировать в более национальную, консервативную модель, либо уступить место новой евразийской идеологии , которая, в свою очередь, унаследует пространственную (имперскую) политику Советов в сочетании с более органичными для России православно-традиционалистскими ценностями. Евразийцев называли за такое парадоксальное сочетание «православными большевиками» .

Концепция «России-Евразия»

Развитие цивилизационного подхода привела евразийцев к необходимости рассматривать Россию не просто как ординарное государство, но как особую цивилизацию , особое «месторазвитие». На этом основана концепция «России-Евразии» , т.е. России как отдельного культурно-исторического типа. Россия имеет в себе много восточных черт, но вместе с тем глубоко усвоила и определенные западные элементы. Данное сочетание, по мнению евразийцев, составляет уникальность России, что отличает ее от цивилизаций Запада и Востока. Если Восток не имеет в отношении России-Евразии миссионерских претензий, то Запад, напротив, видит свою миссию в «просвещении» России. Поэтому именно Запад как цивилизация представляет собой опасность . Большевики же, обратившие все силы против западного мира, выступают в такой ситуации защитниками евразийской самобытности. Так, парадоксальным образом за прогрессистами-коммунистами евразийцы обнаружили более глубокий консервативный смысл.

Евразийцы в значительной степени опирались на наследие русских .

В частности, у И.В.Киреевского есть идея, что Россия, как специфическое государство, возникло из сочетания культур леса и степи . Лес представляет оседлое славянское население, занимавшееся землепашеством, степь – туранских кочевников.

Россия как континентальное образование – «Россия-Евразия» – возникла из сочетания двух ландшафтов (культурных кругов): леса и степи, при наложении двух традиционных жизненных ориентаций: оседлости и кочевья . Синтез этих элементов прослеживается устойчиво с самых первых периодов русской истории, где контакты славянских племен с тюрками-степняками (особенно половцами) были постоянными и интенсивными. Но особое значение евразийцы придавали монгольским завоеваниям.

Наследие монголо-татарского периода было тем важнейшим элементом русской истории, который превратил несколько периферийных раздробленных восточно-славянских княжеств в остов мировой империи . Сектора Киевской Руси, подпавшие в XIII веке под европейское влияние, постепенно растворились в нем, утратив политическую и культурную самостоятельность. Земли, вошедшие в состав Орды, позже стали ядром континентальной империи. Монголо-татары сохранили духовную самобытность Древней Руси, которая воскресла в Московском Царстве и вступила в права «наследия Чингизхана» (название книги кн. Н.С. Трубецкого). Евразийцы первыми среди русских философов и историков переосмыслили туранский фактор в положительном ключе , распознав в диалектике русско-татарских отношений живой исток евразийской государственности .

Два начала: славянское и туранское, степное и оседлое создали уникальный синтез противоположностей, легли в основу самобытной традиции. Это было удачное сплавление рас, ландшафтов, культур, хозяйственных и административных моделей. Так евразийцы подошли к представлению о России как о «срединном царстве» - особом, уникальном образовании, в котором происходит преодоление противоположностей .

Евразийская версия гегельянства

Немецкий философ Гегель рассматривал исторический процесс как развертывание Абсолютной Идеи до отражения в прусском монархическом государстве. Это идеальное Государство будет воплощать уникальное состояние синтезированного сознания, преодолевшего все пары противоположностей .

Евразийцы утверждали нечто похожее, но только применительно к России , полагая, что именно в России-Евразии реализуется смысл исторического развертывания противоположностей , которые полностью довлеют над судьбой других государств и народов. Эти противоположности разрешаются в синтетическом государстве - России, России-Евразии, - которое представляет собой государство-синтез, государство-ответ, государство-тайну, государство-континент .

И, соответственно, правовая и политическая системы Евразии должны представлять собой некоторые наиболее существенные аспекты Политического как такового. Отсюда евразийцы пришли к убеждению об универсальном смысле России.

Европа и человечество

Следует остановиться несколько подробнее на труде, с которого началось евразийское движение. Это книга князя Николая Сергеевича Трубецкого «Европа и человечество» .

В ней автор выстраивает дуалистическую модель толкования современного состояния международной политики, основываясь на формуле: Европа против человечества , где «Европа» и «человечество» выступают в качестве типологических антиподов . Человечество – это совокупность традиционных обществ, живущих в согласии с нормами Традиции (прямо или завуалированно). Европа же есть агрессивная аномалия , стремящаяся навязать остальным странам продукты локального исторического развития как нечто универсальное . Этот типологический дуализм вполне соответствует другим дуалистическим моделям: «Восток» - «Запад», «современность» - «Традиция», «прогресс» - «регресс», «культура» - «цивилизация», «суша» - «море» и т.д.

Трубецкой в своей книге методически показывает, что претензии европейской (романогерманской) культуры на превосходство и универсализм являются проявлением чистого произвола; они несостоятельны, бездоказательны и голословны.

«… Романогерманцы были всегда столь наивно уверены в том, что только они - люди, что называли себя «человечеством», свою культуру - «общечеловеческой цивилизацией», и, наконец, свои шовинизм – «космополитизмом». Этой терминологией они сумели замаскировать все то реальное этнографическое содержание, которое, на самом деле, заключается во всех этих понятиях. Тем самым, все эти понятия сделались приемлемыми для представителей других этнических групп. Передавая иноплеменным народам те произведения своей материальной культуры, которые больше всего можно назвать универсальными (предметы военного снаряжения и механические приспособления для передвижения) - романогерманцы вместе с ними подсовывают и свои «универсальные» идеи и подносят их именно в такой форме, с тщательным замазыванием этнографической сущности этих идей,» -- пишет Трубецкой. И далее: «Европейцы просто приняли за венец эволюции человечества самих себя, свою культуру и, наивно убежденные в том, что они нашли один конец предполагаемой эволюционной цепи, быстро построили всю цепь. Никому и в голову не пришло, что принятие романогерманской культуры за венец эволюции чисто условно, что оно представляет из себя чудовищное petitio principii. Эгоцентрическая психология оказалась настолько сильна, что в правильности этого положения никто и не усомнился, и оно было принято всеми без оговорок, как нечто само собою разумеющееся».

В такой ситуации неевропейские (не романогерманские) народы, т.е. собственно все человечество оказываются в состоянии жертв , так как полная европеизация невозможна по определению, а ее элементы лишь раскалывают народ на классы и сословия, заставляют смотреть на себя чужими глазами, подрывают и разлагают консолидирующий и мобилизующий потенциал Традиции. Трубецкой считает, что с этим нельзя мириться и предлагает продумать варианты ответа человечества на вызов Европы .

Трубецкой вскрывает здесь важный парадокс: сталкиваясь с агрессией европейцев (т.е.людей Запада, прогрессистов, носителей духа современности), остальное Человечество попадает в логическую ловушку. «Когда европейцы встречаются с каким-нибудь нероманогерманским народом, они подвозят к нему свои товары и пушки. Если народ не окажет им сопротивления, европейцы завоюют его, сделают своей колонией и европеизируют его насильственно. Если же народ задумает сопротивляться, то для того, чтобы быть в состоянии бороться с европейцами, он принужден обзавестись пушками и всеми усовершенствованиями европейской техники. Но для этого нужны, с одной стороны, фабрики и заводы, а с другой -- изучение европейских прикладных наук. Но фабрики немыслимы без социально-политического уклада жизни Европы, а прикладные науки - без наук “чистых”. Таким образом, для борьбы с Европой народу, о котором идет речь, приходится шаг за шагом усвоить всю современную ему романогерманскую цивилизацию и европеизироваться добровольно. Значит, и в том и в другом случае европеизация, как будто, неизбежна». Получается заколдованный круг.

Трубецкой вопрошает: «Как же бороться с этим кошмаром неизбежности всеобщей европеизации? На первый взгляд, кажется, что борьба возможна лишь при помощи всенародного восстания против романогерманцев. Если бы человечество, - не то человечество, о котором любят говорить романогерманцы, а настоящее человечество, состоящее в своем большинстве из славян, китайцев, индусов, арабов, негров и других племен, которые все, без различная цвета кожи, стонут под тяжелым гнетом романогерманцев и растрачивают свои национальные силы на добывание сырья, потребного для европейских фабрик, - если бы все это человечество объединилось в общей борьбе с угнетателями-романогерманцами, то, надо думать, ему рано или поздно удалось бы свергнуть ненавистное иго и стереть с лица земли этих хищников и всю их культуру. Но как организовать такое восстание, не есть ли это несбыточная мечта?»

И он приходит к выводу о необходимости духовной планетарной революции , т.е. к той программе, которая станет в дальнейшем основой евразийского мировоззрения .

Трубецкой формулирует единственный, на его взгляд, продуктивный метод борьбы человечества против диктатуры Запада в таких словах: «…Весь центр тяжести должен быть перенесен в область психологии интеллигенции европеизированных народов. Эта психология должна быть коренным образом преобразована. Интеллигенция европеизированных народов должна сорвать со своих глаз повязку, наложенную на них романогерманцами, освободиться от наваждения романогерманской психологии. Она должна понять вполне ясно, твердо и бесповоротно:

Что ее до сих пор обманывали;

Что европейская культура не есть нечто абсолютное, не есть культура всего человечества, а лишь создание ограниченной и определенной этнической или этнографической группы народов, имевших общую историю;

Что только для этой определенной группы народов, создавших ее, европейская культура обязательна;

Что она ничем не совершеннее, не «выше» всякой другой культуры, созданной иной этнографической группой, ибо «высших» и «низших» культур и народов вообще нет, а есть лишь культуры и народы более или менее похожие друг на друга;

Что, поэтому, усвоение романогерманской культуры народом, не участвовавшим в ее создании, не является безусловным благом и не имеет никакой безусловной моральной силы;

Что полное, органическое усвоение романогерманской культуры (как и всякой чужой культуры вообще), усвоение, дающее возможность и дальше творить в духе той же культуры нога в ногу с народами, создавшими ее, -- возможно лишь при антропологическом смешении с романогерманцами, даже лишь при антропологическом поглощении данного народа романогерманцами;

Что без такого антропологического смешения возможен лишь суррогат полного усвоения культуры, при котором усваивается лишь «статика» культуры, но не ее «динамика», т.е. народ, усвоив современное состояние европейской культуры, оказывается неспособным к дальнейшему развитию ее и каждое новое изменение элементов этой культуры должен вновь заимствовать у романогерманцев;

Что при таких условиях этому народу приходится совершенно отказаться от самостоятельного культурного творчества, жить отраженным светом Европы, обратиться в обезьяну, непрерывно подражающую романогерманцам;

Что вследствие этого данный народ всегда будет «отставать» от романогерманцев, т.е. усваивать и воспроизводить различные этапы их культурного развития всегда с известным запозданием и окажется, по отношению к природным европейцам, в невыгодном, подчиненном положении, в материальной и духовной зависимости от них;

Что, таким образом, европеизация является безусловным злом для всякого не-романогерманского народа;

Что с этим злом можно, а следовательно, и надо бороться всеми силами. Все это надо сознать не внешним образом, а внутренне; не только сознавать, но прочувствовать, пережить, выстрадать. Надо, чтобы истина предстала во всей своей наготе, без всяких прикрас, без остатков того великого обмана, от которого ее предстоит очистить. Надо, чтобы ясной и очевидной сделалась невозможность каких бы то ни было компромиссов: борьба -- так борьба».

Книга заканчивается такими афористическими словами:

«В этой великой и трудной работе по освобождению народов мира от гипноза «благ цивилизации» и духовного рабства интеллигенция всех не-романогерманских народов, уже вступивших или намеревающихся вступить на путь европеизации, должна действовать дружно и заодно. Ни на миг не надо упускать из виду самую суть проблемы. Не надо отвлекаться в сторону частным национализмом или такими частными решениями, как панславизм и всякие другие «панизмы». Эти частности только затемняют суть дела. Надо всегда и твердо помнить, что противопоставление славян германцам или туранцев арийцам не дают истинного решения проблемы, и что истинное противопоставление есть только одно: романогерманцы - и все другие народы мира, Европа и Человечество».

Диалектика национальной истории

Евразийцы исходят из принципа, что национальная история России диалектична . Она имеет свои циклы, свои тезисы и антитезисы, это отнюдь не поступательное развитие по прямой, но сложная спираль, уникальность которой и составляет самобытность русского бытия.

В Киевской Руси мы уже встречаем первые интуиции будущего мессианства: митрополит Илларион предсказывает русским великое духовное будущее, применяя к ним евангельскую истину «последние станут первыми», имея в виду, что русские последними среди европейских народов приняли христианство, но им суждено превзойти все остальные народы в истовости и чистоте веры. В целом, Киевская Русь - это типичное средневосточно-европейское государство, сопоставимое с Болгарией или Сербией того периода, находящееся на северной периферии Византии. К XIII веку Киевская государственность приходит в упадок, усобица достигает пика, страна и культура дробятся. Поэтому Русь становится легкой добычей для монголов. При этом евразийцы весьма своеобразно оценивали монгольский период. Это было не просто катастрофой, но и залогом будущего расцвета и величия , считали они. Позже Лев Гумилев, продолжая эту линию, отказывался даже употреблять понятие «монголо-татарское иго» и говорил о славянского и тюркско-монгольского этносов, тогда как такой комплиментарности у восточных славян с народами западной Европы или у евразийских кочевников с населением Китая не было и в помине.

Монгольские завоевания не разрушают цветущую Русь, но устанавливают контроль над разрозненными восточнославянскими областями, находящимися в вечных усобицах. Миф о Киевской Руси созревает именно в монгольскую эпоху, как ностальгия по «золотому веку», и имеет «проектный», «мобилизующий» характер для будущего державного возрождения. Киевская Русь как эпоха национального единства становится не только воспоминанием о прекрасном прошлом , но и политическим замыслом в отношении будущего .

Московское Царство представляет собой высший подъем русской государственности . Национальная идея получает новый статус: после отказа Москвы от признания Флорентийской унии (заточение и изгнание митрополита Исидора) и скорого падения Царьграда Русь берет на себя эстафету последнего православного царства . Москва становится Третьим (последним) Римом . Параллельно происходит освобождение от власти Орды. Москва во второй половине XV века получает политическую независимость и по-новому сформулированную религиозную миссию .

Очень важно при этом географическое расположение Москвы. Перенос центра тяжести с Запада (Киев, Новгород) на Восток (Москва, ранее Владимирско-Суздальское княжество) знаменовал собой повышение собственно евразийского (туранского) начала в общем контексте державности. Это был исторический жест «обращения к Востоку» и поворот спиной к «Западу».

200 лет Московского царства - расцвет Святой Руси. Это парадигмальный, по мнению евразийцев, период русской истории, ее качественный пик. Гумилев считал это время, особенно первую половину XVI века, периодом « расцвета всего цикла русской государственности».

Евразийцы видели уникальность Московской Руси в том, что она начала присоединять к себе и ассимилировать те степные зоны, которые были населены тюркскими народами. Объединение бывших тюркско-монгольских территорий, некогда уже осуществленное гуннами и Чингисханом, Москва начала в обратном направлении – не с востока на запад , но с запада на восток . Это было вступление в права наследства Чингисхана. Это и было практическое евразийство . И чем глубже русские углублялись в степи и земли востока, тем отчетливей крепла их евразийская идентичность , яснее определялось влияние «евразийского культурного круга», существенно отличающегося как от европейского (в том числе и восточно-европейского) культурно-исторического типа, так и от собственно азиатских систем государственности.

Лев Гумилев, детально изучивший степные империи Евразии и этнические циклы населяющих их народов, выявил – начиная с эпохи гуннов – основные культурные константы евразийства . Тюрко-монголо-угро-арийские кочевые племена, населявшие лесостепную зону материка от Манчжурии до Карпат, представляли собой цепь разнообразных цивилизаций, несмотря на все различия, сохраняющих некий общий евразийский стержень – равно как имеют нечто общее европейские или азиатские культуры на всем протяжении их драматической и насыщенной истории. Церковный раскол XVII века отмечает конец московского периода . Раскол имеет не только церковное, но геополитическое и социальное значение. Россия обращается к Европе, аристократия стремительно отчуждается от народных масс. Прозападное (полукатолическое или полупротестантское) дворянство - на одном полюсе, архаичные народные массы, тяготеющие к староверию или национальным формам сектантства - на другом. Евразийцы называли петербуржский период «романо-германским игом» . То, от чего уберегла русских Орда, случилось через Романовых. После Петра Русь вступила в тупиковый период постепенной европеизации, которую евразийцы рассматривали как национальную катастрофу.

Показателен, с точки зрения качественной географии, выбор местонахождения новой столицы. Это – запад. Петр Первый, вслед за отцом Алексеем Михайловичем (на Соборе 1666-1667 годов), догматически и географически зачеркивает московский период , отбрасывает теорию «Москвы – Третьего Рима», ставит точку в истории «Святой Руси». Интересы Петра устремлены на запад. Он буйно рушит Традицию, насильственно европеизирует страну. Петербургский период, структура власти и соотношения светских и духовных инстанций, обычаи, костюмы, нравы той эпохи – все это являет собой резкое вторжение запада в евразийскую Русь . Романовская система, простояв 200 лет, рухнула, и на поверхность вылилась донная народная стихия. Большевизм был распознан евразийцами как выражение «московской», «дораскольной», собственно «евразийской» Руси, взявшей частично кровавый реванш над «романо-германским» Санкт-Петербургом. Под экстравагантным идейным фасадом марксизма евразийцы распознали у русских большевиков «национальную» и «имперскую» идею.

Будущее России евразийцы видели в «преодолении большевизма» и в выходе на магистральные пути евразийского державостроительства - православного и национального, но сущностно отличного от петербуржской эпохи, и тем более, от любых форм копирования европейской «либерал-демократии».

Революцию евразийцы понимали диалектически . С их точки зрения, консервативная триада «Православие-Самодержавие-Народность» в XIX веке была лишь фасадом, за которым скрывалось растущее отчуждение франкофонного дворянства, нарождающейся буржуазии и формализованного, сведенного к институту морали, православного клира от растерянных народных масс, к которым аристократия относилась так же, как европейские колонизаторы к туземным племенам. Крах царизма был не крахом Традиции, но ликвидацией отжившей формы, потерявшей сакральный смысл. Более того, в большевиках проявились некоторые черты задавленного и угнетенного народного начала, в своем – национал-мессианском - ключе перетолковавшего социальные обещания марксизма.

Евразийцы предложили рассмотреть большевистскую революцию как парадоксальный и частичный возврат к дониконовским, допетровским временам. Не как шаг вперед, а как возврат к Москве, Московской Руси. Это подтвердилось отчасти в символическом факте переноса столицы в 1918 г. в Москву . Евразийцы были не одиноки в такой оценке - вспомним Блока с его поэмой «Двенадцать», который описывает большевиков как «заблудившихся апостолов» , которые смутно, сквозь пелену экстравагантных марксистских доктрин, выражали древнюю русскую православную мечту о царстве правды, о справедливости, о рае на земле. Многие поэты «скифского направления», связанного с Блоком, Клюевым, говорили о «Советской Руси» .

Конечно, с марксистской верой в прогресс, во всеобщее развитие человечества, это не очень вязалось. Тем не менее, евразийцы были именно теми философами и политическими деятелями, которые первыми распознали в русской революции архаичную традиционную подоплеку. Они высказали парадоксальную для того времени идею, что большевистская революция есть не «путь вперед», а «путь назад», не дальнейшая стадия по индустриализации, модернизации и вестернизации России, а наоборот, возврат к прежним временам и возрождение фундаментального цивилизационного противостояния с Западом, которое и сделало Россию Евразией, Третьим Римом, оплотом новой «римской идеи» на геополитической карте мира.

Такая модель национальной истории существенно отличалась от построений и православно-монархических консерваторов (не признававших за дореволюционным периодом недостатков и списывавших революцию на «иудео-масонский заговор» в духе примитивной конспирологии), и большевиков (самих себя выдающих за пик прогресса), и либерал-демократов, видевших в революции исключительно крах неудавшихся буржуазных реформ.

Правовая теория евразийцев

Евразийцы составили общий проект самобытной правовой системы России. Их отношение к праву проистекало из учета пространственных (цивилизационных) индексов. Римское и особенно современное европейское право, по их мнению, отражало исторический опыт народов Запада. Уже в Византии римское право было существенно переосмыслено в духе норм широко понятого Православия. При этом византийское право впитало значительную часть общинных нормативов. Неоднократно императорские указы издавались в поддержку крестьянских общин, ограничивая права латифундистов. С этим, кстати, было в значительной мере связано замедленное развитие в Византии и ориентированных на нее странах феодальных отношений. – Оно резко активизировалось лишь после завоевания Царьграда крестоносцами в ходе IV Крестового похода.

Еще более самобытным было собственно русское право , образцом которого евразийцы считали «Русскую Правду» Владимира Мономаха. В основе этой юридической концепции лежала идея о «государстве правды» , о том, что социально-политическая модель должна соответствовать духовным и религиозным представлениям народа о справедливости, спасении, добре. «Государство правды» имеет в своей основе сверхгосударственную, собственно религиозную цель. Оно призвано вместе с Церковью вести православных христиан ко спасению. Церковь и самодержавие выполняют здесь две миссии с общим корнем: они работают вместе с народом в осуществлении преображения мира .

Наиболее систематизированно излагал евразийские представления о структуре права Николай Николаевич Алексеев .

В своих работах Алексеев дает развернутый анализ правовых систем Руси-России. С его точки зрения, на всем протяжении русской истории шел диалог между двумя пониманиями «государства правды». Одна версия (выраженная в трудах и взглядах св.Иосифа Волоцкого) настаивала на тесном слиянии церкви и государства. Церковь при таком подходе рассматривалась как активный субъект социально-политической и хозяйственной деятельности - отсюда защита церковных землевладений у последователей Иосифа Волоцкого «иосифлян».

Но в данном случае речь шла не об обмирщвлении Церкви , но о тотальной концепции Государства , где все подчинено единой цели. Светская власть в такой теории также не является только светской (равно как и духовная власть – только духовной). Она выполняет и духовную миссию – следит за неукоснительным соблюдением правой веры, преследует еретиков и т.д.

Такому «тотальному государству» с соответствующей правовой системой, слабо различающей светское и духовно, противостояла иная концепция – учение «заволжских старцев», последователей Св. Нила Сорского.

Заволжцы полагали, что в современных им условиях Церковь должна, напротив, сосредоточиться на решении чисто духовных проблем, и монашество должно оставить все мирские (в том числе хозяйственные попечения) и сосредоточиться на молитвенном делании. При этом государство должно заниматься более административными вопросами, а к еретикам и преступникам проявлять милосердие.

Цель - «государство правды» - и у тех и у других была одна , но пути предлагались различные . Евразийцы принимали эту цель не только как свидетельство прошлого, но и как проект будущего. Вместе с тем они колебались между иосифлянством и позицией заволжских старцев. Многое импонировало им в обоих школах. Сам Алексеев склонялся к позициям св. Нила Сорского и его последователей, но теория «идеократии», которую разделяли все евразийцы, напротив, лучше соответствовала иосифлянскому идеалу, близкому русским старообрядцам, которые, в свою очередь, рассматривались евразийцами как подлинные носители русского народного (московского) духа.

Очень важна теория «тяглового государства», которую Алексеев разбирает на примере правовой системы эпохи Ивана Грозного. «Тягловое государство» предполагает – вполне в иосифлянском духе – слияние религиозного и хозяйственного аскетизма. Служить Богу и служить православной державе, православному Царю – нераздельные понятия. Одно без другого не бывает. Но и сам православный Царь в такой модели участвует в «тягловом труде». Он отвечает за всех своих людей, его прегрешения и его праведность как бы суммируют духовную жизнь народа. Царь впряжен в тяжелый воз общегосударственный судьбы так же, как и последний подданный. И его светская деятельность носит вполне религиозный смысл. Спасая или губя свою душу, он просветляет или уничтожает духовную суть вверенного ему народа.

Такое отношение требует высшего напряжения психических и духовных сил. Материальное здесь является инструментом духовного.

Очевидно, что мотивы изощренной казуистики, частных интересов, абстрактных правовых норм в судебных решениях в рамках такого «тяглового государства» были незначительны. Акцент ставился на общем, духовном эквиваленте социально-правовой ситуации. Многие вопросы решались на основании нравственного выбора, а не основании буквы закона. В определенных случаях это не могло не приводить к злоупотреблениям, мздоимству, произволу и т.д. Но это был «прозрачный произвол» в отличие от юридической казуистики режимов иного типа (номократических), где подчас явно несправедливые решения и приговоры обставлены множеством юридических и процедурных деталей, скрывающих точное местонахождение полюса и механизмов коррупции.

Вернуться к правовым корням русской традиции,

Переписать на современный манер «Русскую Правду»,

Утвердить совершенно новое представление о юридических, политических, социальных, хозяйственных и культурных представлениях.

Н.Н.Алекссев, со своей стороны, выражался несколько осторожнее, и считал, что идеалом было бы построение в России «гарантийного государства» , помимо всеобщих обязанностей и тяглового принципа включающего и некоторые элементы личной свободы , диктуемые православной антропологией (линия заволжских старцев).

Идеократия

Дадим несколько обобщающих тезисов-формул евразийства. Государство, общество, народ, каждый конкретный человек должен служить высшей духовной цели. Материальные условия земного существования не могут и не должны быть самоцелью. Богатство и процветание, сильная государственность и эффективное хозяйство, мощная армия и развитая промышленность должны быть средством достижения высших идеалов. Смысл государству и нации придает только существование «идеи-правительницы». Политический строй, предполагающий постановку «идеи-правительницы» в качестве высшей ценности, евразийцы называли «идеократией» - от греческого «idea» - «идея» и «kratoz» - «власть». Россия всегда мыслилась как Святая Русь, как держава, исполняющая особую историческую миссию. Евразийское мировоззрение и должно быть национальной идеей грядущей России, ее «идеей-правительницей». Этой идее-правительнице должны быть подчинены остальные аспекты политики, экономики, общественного устройства, промышленного развития и т.д.

Евразийский отбор

Россия-Евразия как выражение лесостепной империи континентального масштаба требует особой модели управления на основании особого «отбора». Этот «евразийский отбор» осуществляется на основании особой этики , соответствующей историческим и ландшафтным условиям, - этики коллективной ответственности, бескорыстия, взаимопомощи, аскетизма, воли, выносливости, беспрекословного подчинения начальству. Только такие качества могут обеспечить сохранение контроля над обширными слабозаселенными землями евразийской лесостепной зоны. Правящий класс Евразии формировался на основе коллективизма, аскетизма, воинских добродетелей, строгой иерархии. Формализация этих принципов легла в основу свода законов Чингизхана - «Яса». Позже основные мотивы «евразийского отбора» воплотились в политическом устройстве Московской Руси. При любых идеологических фасадах реальный механизм управления Россией-Евразией естественно тяготеет к логике «евразийского отбора».

Демотия

Западная демократия сложилась в специфических условиях древних Афин и через много веков островной Англии. Эта демократия отражает специфические характеристики европейского «месторазвития». Эта «демократия» не является универсальным мерилом. Иные «месторазвития» предполагают иные формы соучастия народов в политическом управлении; все они различаются как по формальным, так и по сущностным признакам. Для России-Евразии копирование норм европейской «либеральной демократии» бессмысленно, невозможно и вредно. Соучастие народа России в политическом управлении должно называться иным термином - «демотия» (греч. «демос» - «народ»). Это соучастие не отвергает иерархии, не должно быть формализовано в партийно-парламентских структурах. «Демотия» предполагает систему земских советов, уездных и национальных (в случае малых народов) представительств. «Демотия» развивается на основах общинного самоуправления, крестьянского «мира». Пример «демотии» - выборность настоятеля Церкви прихожанами в Московской Руси. Если «демократия» формально противоположна автократии, то «евразийская демотия» вполне может сочетаться с «евразийским авторитаризмом».

Неовизантийская модель государственности

Вслед за Константином Леонтьевым евразийцы утверждали необходимость обращения к византийской модели, основанной на сочетании религиозных ценностей Православия с началами Империи во главе с самодержцем. Византизм предполагал принцип «симфонии властей», где Церковь и монархия тесно сотрудничают в едином социальном литургическом делании – всеобщем спасении.

Общеевразийский национализм

Евразийцы утверждали, что сухопутная, цивилизационная специфика России-Евразии не связана напрямую с расой, этносом, каким-то одним народом, который являлся бы ядром Империи. Евразийцы обращаются к концепции русского как всечеловека (термин впервые предложен Ф.М.Достоевским), суперэтноса (это понятие ввел евразиец Л.Н. Гумилев). Следовательно, евразийство является открытым для самых различных этносов и культур, вовлеченных в общий процесс континентального державостроительства.

Общеевразийский национализм представляет собой единство широко понятого цивилизационного типа (поэтому евразийцем может быть русский, татарин, грузин, армянин, - кто угодно, если он разделяет основной вектор евразийства), который складывается в самобытную мозаику, «цветущую сложность» (термин К.Леонтьева). Такой национализм создается не на основе какого-то одного этнического эталона, а по цивилизационному принципу . В таком случае представители разных этносов, разных религий, разных культур объединены общим цивилизационным типом . Этот общеевразийский национализм, в частности, нашел одно из своих воплощений в «советском патриотизме», куда были вовлечены различные российские народы.

История первой волны евразийства

Изначально евразийство (теории Трубецкого, Савицкого, Алексеева, Карсавина и других) было исторически обусловленным явлением. Евразийцы были уверены, что увидят исполнение своих предсказаний в самом близком будущем. Им казалось, что большевики вот-вот оставят собственно марксистскую модель и постепенно эволюционируют к византийско-православной системе ценностей. На место классового подхода придет народный. На место революционности - консервативная революционность (т.е. собственно, евразийство). Если этого не произойдет, то большевицкий режим обречен на распад, считали евразийцы, но и в этом случае сменить его может только евразийская модель, преемствующая динамику большевиков, но выдвигающая иную ценностную систему . Н.Н.Алексеев писал по этому поводу в статье «Евразийцы и Государство» :

«Мы (евразийцы – А.Д.) являемся объединением идеологическим и всегда опознаем себя как таковое объединение. У нас имеется не только программа, нас объединяет доктрина, совокупность догм, целое миросозерцание, целая философия. В этом смысле формально мы ближе стоим к социалистам и коммунистам, особенно таким, как марксисты. Но от социализма нас решительно отделяет все наше миропонимание».

Процесс распада или перерождения большевизма, однако, затянулся. И евразийцы, рассчитывающие на относительно быстрое протекание этих процессов, оказались в историческом и политическом вакууме. Поэтому к концу 30-х гг. само течение постепенно угасло. В конце 20-х гг. от евразийцев откололось левое (парижское) крыло – Л.Карсавин, П.Сувчинский, С.Эфрон, -издававшее газету «Евразия» и эволюционировавшее в сторону однозначного «советизма». Коммунисты, даже обращаясь к некоторым историческим корням русского народа, держались за марксизм достаточно крепко, процессов кризиса их власти, появления демократической, партийной или национальной оппозиции не наблюдалось. Так, с конца 30-х гг. евразийство стало «законсервированной идеологией» . Можно сказать, что к концу 30-х это течение перестало существовать как политическое явление.

Лев Гумилев – последний евразиец

В советском обществе начиная с конца 40-х годов эстафету евразийства подхватил известный русский историк Лев Николаевич Гумилев. В тех условиях и речи не могло идти о политическом евразийстве , хотя бы потому, что главные его теоретики были антикоммунистами и принадлежали к белому лагерю, всерьез обдумывая альтернативные модели власти в СССР.

Гумилев наследовал методологию евразийства, основные моменты этой философии истории. По его собственному признанию первым знакомством с евразийством стала для Гумилева книга калмыцкого евразийца Эренжена Хара-Давана «Чингисхан как полководец» .

Познакомившись с евразийскими идеями, – позже он вступил в переписку с П.Н.Савицким, жившим в Праге, – Гумилев разработал оригинальную теорию «этногенеза», основанную на представлении об органической природе этноса. Основное внимание Гумилева было сосредоточено на пространствах Евразии, и особенно на культурах кочевых империй, в изучении которых Гумилев искал ключ к постижению более широких исторических закономерностей. Идеи Гумилева в основных своих моментах повторяют евразийскую мысль.

Во-первых, Гумилев исходит из идеи определяющего влияния ландшафта на культуру и политическую систему этноса . Это - географический детерминизм и цивилизационный подход, свойственные самой основе евразийского миропонимания. В частности, климатическими изменениями степной зоны Евразии Гумилев объясняет многие неясные элементы истории народов, населяющих этот регион.

Во-вторых, Гумилев настаивает на огромном позитивном вкладе туранских (монголо-тюркских) народов в русскую культуру и государственность. Вслед за евразийцами Гумилев показывает позитивную роль, которую сыграли монгольские завоевания для сохранения самобытности русской веры и русской культуры. Славянско-тюркский этнический симбиоз оценивается Гумилевым со знаком плюс. В то же время он относил влияние Европы к разряду отрицательных, подчеркивая отсутствие комплиментарности у русских с европейцами. – Славяне, подпавшие под влияние европейской культуры, утратили самобытность, а русские, выйдя из-под татар, напротив, стали мировым субъектом . «Наши предки великорусы, - писал Гумилев, - в XV-XVI-XVII веках смешивались легко и довольно быстро с татарами Волги, Дона, Оби и с бурятами, которые восприняли русскую культуру. Сами великорусы легко растворялись среди якутов, объякутивались и постоянно по-товарищески контактировали с казахами и калмыками. Женились, безболезненно уживались с монголами в Центральной Азии, равно как и монголы и тюрки в XIV-XVI веках легко сливались с русскими в Центральной России».

В-третьих, Гумилев сформулировал теорию «пассионарности» , т.е. наличия в определенных поколениях особого типа, чья жизненная энергия намного превышает среднестатистический уровень и чьи действия резко повышают геополитический статус этноса, выводя его на новый качественный уровень. Теория «пассионарности» представляет собой развитие темы «евразийского отбора» и «идеократии», так как основным качеством «пассионария», по Гумилеву, является способность человека отказаться от материальных благ во имя определенного нравственного, общественного или религиозного идеала .

Наследие Гумилева является передаточным звеном от первой волны евразийства к неоевразийству. Сам себя Гумилев называл «последним евразийцем». В каком-то смысле это так и было. Его обширное творчество является завершением определенного цикла в становлении евразийской мысли.

Неоевразийство

К концу 80-х годов XX века в СССР сложилась именно та ситуация, которую прогнозировали евразийцы. В статье «Евразийцы и государство» Н.Н.Алексеев писал:

«Путем постепенной эволюции, как того желают и как это предполагают демократы, однопартийный коммунистический режим заменится многопартийным, в западном или полузападном смысле этого слово. Отколется оппозиция, будет легализован этот раскол (…) Советское государство превратится в нечто вроде того, что временами можно было наблюдать в Европе «второго сорта». (…) Спрашивается, каково должно быть наше отношение к принципу партийности в случае некоторой более или менее длительной стабилизации такого режима? (…) … с водворением названного режима для нас настанет момент, когда мы принуждены будем вступить в политическую борьбу как определенная политическая группировка среди других политических группировок. Тогда серьезно станет вопрос о превращении евразийства в политическую партию».

Фактически, так оно и вышло, только не в 30-е как надеялись евразийцы, а полвека спустя. Эстафету евразийцев 20-30-х годов в середине 80-х подхватили неоевразийцы .

Неоевразийцы сложились в сплоченную группу во второй половине 80-х. В отношении либеральной демократии и западнических реформ они заняли враждебную позицию, выступив в рядах «патриотической оппозиции», где большинством были оттесненные от власти коммунисты. С этого момента начинается новый этап истории евразийства – современный. Первые самостоятельные декларации евразийской группы в политическом ключе появились вскоре после смерти Льва Николаевича Гумилева. «Последний евразиец» не стал, увы, свидетелем политического возрождением мировоззрения, которому он отдал всю свою жизнь.

Неоевразийство теоретически опиралось на возрождение классических принципов этого движения на качественно новом историческом этапе, превращая эти принципы в основу идеологической, мировоззренческой и политической программы . Наследие евразийской классики было взято как мировоззренческое основание для идейной (политической) борьбы в пост-советский период как духовно-политическая платформа «интегрального патриотизма» (по ту сторону деления на «красных» и «белых»). Эта идеологическая, мировоззренческая и политическая актуализация принципиально отличает неоевразийство от трудов историков , занимавшихся евразийством как идейным и социально-политическим феноменом прошлого. «Археологией» и библиографией евразийства, а также развитием взглядов Льва Гумилева строго в рамках исторической науки занимались разные группы (Кожинов, Новикова, Сизямская, Шишкин, Ключников, Балашов и т.д.). Но активно и адресно взяли евразийство на вооружение единицы. Их-то и следует называть в строгом смысле «неоевразийцами» .

Развитие неоевразийцами классических евразийских тезисов

Неоевразийцы возродили основные положения классического евразийства, приняли их в качестве платформы, отправной точки, теоретической базы и основы для дальнейшего развития и практического применения. В теоретической области неоевразийцы значительно развили основные принципы классического евразийства с учетом широкого философского, культурного и политического контекста идей XX века. Каждое из основных положений евразийской классики получило концептуальное развитие.

Тезис кн. Н.С.Трубецкого «Запад (Европа) против человечества» дополняется германской политической философией «консервативно-революционного» направления (О.Шпенглер, В.Зомбарт, К.Шмитт, А.Мюллер ван ден Брук, Л.Фробениус, Э.Юнгер, Ф.Юнгер, Ф.Хильшер, Э.Никиш и т.д.), европейским традиционализмом (Р.Генон, Ю.Эвола, Т.Буркхардт, Ф.Шуон, Г. да Джорджо и т.д.), «новой левой» критикой западного капитализма (Ж.Батай, Ж.-П.Сартр, Г.Дебор, М.Фуко, Ж.Делез), марксистской критикой «буржуазного строя» (А.Грамши, Д.Лукач и т.д.), европейскими «новыми правыми» (А.де Бенуа, Р.Стойкерс и т.д.).

В «критику романо-германской цивилизации» вносится важный акцент, поставленный на приоритетном отвержении англосаксонского мира, США. В духе немецкой консервативной революции и европейских «новых правых» «западный мир» дифференцируется на «атлантические США + Англия» и «континентальную (собственно, романо-германскую) Европу», при этом континентальная Европа рассматривается как явление геополитически нейтральное и могущее стать положительным. Термин «романо-германский» в неоевразийстве не употребляется (в отличие от классического евразийства), намного чаще в качестве негативной категории говорится об «атлантизме», «англосаксонском мире», «мондиализме» («глобализме»), «новом мировом порядке», «планетарном либерализме».

Тезисы «месторазвитие» и «географический детерминизм» получают фундаментальное парадигмальное значение, сопрягаются с «пространственным мышлением», «синхронизмом», отказом от идеи «универсальной истории» и историцизма в целом.

Неоевразийство выдвигает идею тотальной ревизии истории философии с позиций «пространства» . В этом обобщаются самые разнообразные модели циклического взгляда на историю - от И.Данилевского до О.Шпенглера, А.Тойнби и Л.Гумилева.

Наиболее полного выражения этот принцип получает в контексте традиционалистской философии , которая радикально отвергает идеи «эволюции» и «прогресса» и развернуто обосновывает это отвержение подробными метафизическими выкладками. Отсюда традиционалистские теории «космических циклов», «множественного состояния бытия», «сакральной географии» и т.д. Основные принципы теории циклов развернуто представлены в трудах Р.Генона (и его последователей Т.Буркхардт, М.Элиаде, А.Корбен) .

Полностью реабилитируется понятие «традиционное общество», которое либо не знает «истории», либо релятивизирует ее обрядами и мифами «вечного возвращения». История России видится не просто как одно из месторазвитий, но как авангард «пространственных» систем («Восток»), противопоставленных «временным» («Запад») .

Тезис «неославянофильства» уточняется в сторону противопоставления народов Востока народам Запада, особый положительный акцент ставится на великороссах в отличие от западных славян. Это не противоречит классикам евразийства, но развивает и заостряет их интуиции (это видно уже у Гумилева). Народы Запада квалифицируются как носители «профанного» начала, в отличие от «сакральной» структуры народов Востока (и Третьего мира). Для славян, а еще точнее, для автохтонов России-Евразии не просто требуется «равноправие» наряду с другими европейскими народами (как можно понять ранних славянофилов), но центральное место в авангарде народов всего мира, стремящихся противостоять «глобализации Запада». Это предельная форма универсализации национального мессианства в новых постсоветских терминах. От собственно «славянофильства» в неоевразийстве остается любовь к национальным корням русского народа, повышенная чувствительность к старообрядчеству, критичность в отношении петровских реформ. При этом подчеркивание расового родства славян между собой не акцентируется, так как культурно, конфессионально, геополитически и цивилизационно славяне глубоко различны. Вслед за К.Леонтьевым неоевразийцы подчеркивают: «славяне есть, славизма (в смысле расового единства, осознанного как основа интеграционного проекта) нет». В некоторых случаях определение «славянофил» в последнее время может выступать как антитеза определению «евразиец», что несет смысл противопоставления патриота с этнорасистскими (ксенофобско-шовинистическими) наклонностями патриоту, осознающему свою идентичность геополитически и цивилизационно. Туранский фактор , позитивно оцененный классиками евразийства в становлении российской государственности, рассматривается в более широком контексте - как положительное влияние традиционного и сакрального Востока, оказанное на русских, занимавших промежуточное положение между Европой и Азией. Функция Турана осмысляется в терминах сакральной географии и священной истории.

Диалектика национальной истории доводится до окончательной «догматической» формулы, с включением историософской парадигмы «национал-большевизма» (Н.Устрялов) и его исторического и методологического осмысления (М.Агурский) .

Тезис «евразийского отбора» пополняется методологией школы В.Парето, тяготеет к реабилитации «органической иерархии», обретает некоторые ницшеанские мотивы, развивается учение об «онтологии власти», о православном значении власти в Православии. Идея «элиты» дополняется конструкциями европейских традиционалистов, исследовавших кастовую систему древних обществ, онтологию и социологию каст (Р.Генон, Ю.Эвола, Ж.Дюмезиль, Л.Дюмон). Гумилевская теория «пассионарности» ложится в основу концепции «новой евразийской элиты».

Тезис «демотии» пополняется политическими теориями «органической демократии» от Ж.-Ж.Руссо до К.Шмитта, Ж.Фройнда, А.де Бенуа, А.Мюллера ван ден Брука. Определение неоевразийского понимания «демократии» («демотии») как «соучастия народа в своей собственной судьбе» (Артур Мюллер ван ден Брук).

Тезис «идеократии» фундаментализируется апелляциями к идеям консервативной революции, «третьего пути», учитывается полной опыт советской, израильской, исламской, фашистской идеократий, анализируются причина их исторического провала. Критически переосмысляется качественное содержание идеократий XX века, разрабатывается последовательная критика советского периода (доминация количественного подхода, профанические теории, диспропорция классового подхода).

Новые элементы неоевразийской теории

К развитию идей классических евразийцев добавляются ряд концептуальных моментов.

- Философия традиционализма (Р.Генон, Ю.Эвола, Т.Буркхардт, А.Корбен), идея радикального упадка «современного мира», глубинное исследование Традиции. Глобальная концепция «современного мира» (негативная категория) как антитезы «мира Традиции» (позитивная категория) придает критике западной цивилизации фундаментальный метафизический характер, уточняет эсхатологическое, кризисное, фатальное содержание основных процессов, - интеллектуальных, технологических, политических, экономических, - исходящих с Запада. Интуиции русских консерваторов от славянофилов до классических евразийцев дополняются фундаментальной теоретической базой .

- Исследование структур сакрального (М.Элиаде, К.Г.Юнг, К.Леви-Стросс), представление об архаическом сознании как о парадигмальном манифестационистском комплексе, лежащем в основе культуры. Приведение многообразия человеческой мысли, культуры к древнейшим психическим слоям, где сосредоточены фрагменты архаических ритуалов инициации, мифы, изначальные сакральные комплексы. Интерпретация содержания современной рациональной культуры через систему дорациональных древних верований.

- Поиск изначальной символической парадигмы пространственно-временной матрицы, лежащей в основе обрядов, языков и символов (Г.Вирт, палео-эпиграфические исследования). Стремление на основании лингвистических («ностратика», Свитыч-Иллич), эпиграфических (рунология), мифологических, фольклорных, обрядовых и иных памятников воссоздать изначальную картину «сакрального мировоззрения», общего для всех древних народов Евразии, нахождение общих корней .

- Учет развития геополитических идей на Западе (Х.Макиндер, К.Хаусхофер, Й.Лохаузен, Н.Спикмен, З.Бжезинский, Ж.Тириар и т.д.). Роль геополитических закономерностей в истории XX века оказалась настолько наглядно подтвержденной, что геополитика стала самостоятельной дисциплиной. В рамках геополитики сами понятия «евразийство», «Евразия» приобрели новый более широкий, нежели ранее, смысл. «Евразийством» в геополитическом смысле начиная с некоторых пор стали обозначать континентальную конфигурацию стратегического блока (существующего или потенциального), созданного вокруг России или на ее расширенной основе и противодействующего (активно или пассивно) стратегическим инициативам противоположного геополитического полюса - «атлантизма», во главе которого с середины XX вв. утвердились США, сменив на этом постуАнглию. Философия и политическая идея русских классиков евразийства в такой ситуации были осознаны как наиболее последовательное и емкое выражение (дополнение) «евразийства» в стратегическом и геополитическом смысле. Благодаря интенсивным и креативным геополитическим исследованиям неоевразийство становится развитой методологической системой .

Особо выделяется значение пары «Суша-Море» (по Карлу Шмитту) и ее проекция на многомерные явления - от истории религий до экономики.

- Поиск глобальной альтернативы «мондиализму» («глобализму»), как ультрасовременному феномену, резюмирующему все то, что оценивается евразийством (и неоевразийством) со знаком минус. «Евразийство», в широком смысле, становится концептуальной платформой «антиглобализма» или «альтернативного глобализма». «Евразийство» обобщает все современные тенденции, отказывающиеся признавать «объективное» и тем более «позитивное» содержание «глобализма», придает антиглобалистской интуиции новый характер доктринального обобщения.

- Ассимиляция социальной критики «новых левых» в «право-консервативной интерпретации» (переосмысление наследия М.Фуко, Ж.Делеза, А.Арто, Г.Дебора). Освоение критической мысли противников современного западного буржуазного строя с позиций анархизма, неомарксизма и т.д. Это концептуальное поле представляет собой развитие на новом этапе «левых» («национал-большевистских») тенденций, присутствовавших и у ранних евразийцев (Сувчинский, Карсавин, Эфрон), а также методологию взаимопонимания с «левым» крылом «антиглобализма».

- Экономика «третьего пути», «автаркия больших пространств» . Применение к российской постсоветской действительности моделей «гетеродоксальной» экономики. Применение теорий «таможенного союза» Ф.Листа. Актуализация теорий С.Гезелля, Й.Шумпетера, Ф.Перру, новое «евразийское» прочтение Кейнса.

Значение евразийства для философии политики

Евразийское мировоззрение является показательным примером того, как на практике выражается Политическое – через осмысление исторических корней и выработку проектов будущего, через применение исторических и пространственных парадигм, через позиционирование собственной страны, державы, культуры в контексте других стран, держав и культур. Евразийский пример чрезвычайно ценен не столько своими реальными историческими успехами в области «Realpolitik», сколько удивительной теоретической и концептуальной стройностью. Если евразийцы в политической истории России занимали в прошлом весьма скромное место, то, с точки зрения полноценности, гармоничности, продуманности и, своего рода, изящества, их доктрина не имеет равных ни среди «левых» (прогрессистских), ни среди «правых» (консервативных) идеологий. Если историки и политологи могут уделить евразийству всего несколько строк в своих учебниках и курсах, для тех, кто изучает философию политики – это явление принципиальное, которое требует внимательного, глубокого и тщательного изучения. Устрялов Н.В. «Понятие государства», Харбин, 1931; «Элементы государства», Харбин, 1932; «Россия (у окна вагона)», Харбин, 1926; «Patriotica» из сборника «Смена Вех» (1921);
Устрялов Н.В. «Проблема прогресса», Харбин, 1931 -- Москва, 1998; «О национальной проблеме у первых славянофилов», М., 1916; «О политической доктрине славянофильства», Харбин, 1925.

См. А. Дугин “Абсолютная Родина”, М., 1999, “Конец Света”, М., 1997, A. Dugin “Julius Evola et le consevatisme russe”, Roma, 1997.

См. А. Дугин “Эволюция парадигмальных оснований науки”, М. 2002.

См.А. Дугин «Гиперборейская Теория», М., 1993.

См. А.Дугин «Основы геополитики», указ. соч.

C овременная концепция евразийства

ПЛАН:

№ стр.

I. Вступление

II. Основная часть

1. Общие теоретические подходы евразийства

2. Взгляд евразийцев на место России в новом геополитическом порядке

3. Трансформация России «по-евразийски»

4. Современное положение в евразийстве

4.1 Западное и восточное евразийство.

5. Постэкономическое общество и новоевразийство

6. Предопределен ли евразийский путь развития России?

7. Основные принципы евразийской политики

7.1 Три модели развития России

7.2

7.3

7.4 Евразийство и экономика

5 7 8

10 1 1 1 2

1 2 13 1 6 1 8

III . Заключение

IV . Список литературы

I. ВСТУПЛЕНИЕ

"Евразийство" - точнее, вера в особую, неевропейскую, целостную цивилизационную сущность России - всегда входила в моду после каждого срыва очередного европейско-демократического проекта. Уваровщина - после восстания декабристов, доктрины Леонтьева и Победоносцева - после кризиса Великих реформ Александра Второго. Первое евразийство - после разгрома "белого" русского либерализма. Кризис вторых либеральных реформ (1988-1998 гг.) заставил флюгер идеологической моды вновь развернуться к идеям особенности и самобытности” .

Сегодня мы видим евразийскую идеологию как большую культурную и философскую систему, отражающую сложность цивилизации, сложившейся на территории бывшей Российской империи/СССР. Сейчас, в свете жесткого противостояния между исламским миром и Западом, “в свете конфликта, угрожающего перекинуться и на другие территории, сторонники евразийства все чаще говорят о необходимости ускоренного перехода этой идеологии из культурной плоскости в политическую, как в России, так и в государствах СНГ”.

Сегодня часто говорится о том, что при всех этнических и религиозных различиях культурное, цивилизационное единство всех народов России и СНГ - совершившийся факт, что Восток и Запад, Азия и Европа переживают процессы тесного демографического и экономического сближения и переплетения, образуя тем самым глобальное новоевразийское сообщество, или цивилизацию. Однако против данного тезиса находятся и возражения.

Один из самых важных доводов в опровержение нового евразийства содержится в том, что современной России некуда возвращаться в традицию, а объединение на основе цивилизационного единства предполагает наличие прошлого опыта, создающего определённые предпосылки для подобного объединения. Общинно - авторитарный проект имеет смысл, если есть живая общинность, если власть берет на себя заботу об аутсайдерах частно - капиталистических порядков.

Цель данной работы – попытаться рассмотреть теоретические основы регионоведения на примере современных идей евразийцев и оценить их реальные перспективы в будущем развитии России.

Евразийство показывает, в какой степени тема Востока является основополагающей для русского сознания XIX-XX веков, насколько тесно эта тема связана с некоторыми классическими философскими и политическими постулатами, значимыми для истории идей в России, такими, как целостность, органичность, духовность, антииндивидуализм.

II . Основная часть

1. Общие теоретические подходы евразийства

Возникшее в конце 20-х гг. двадцатого столетия в среде зарубежной русской интеллигенции культурологическое и геополитическое течение под названием "Евразийство" преследовало основную цель – полноту охвата и обозрения мировых событий и определения роли и места России в них как срединной державы между Европой и Азией. “Зародившееся в период между двумя мировыми войнами, евразийство предполагает существование между “Западом” и “Востоком” третьего континента - евразийского, имеется в виду органичное единство культур, рожденных в этой зоне встречи. Евразийство хочет узаконить Российскую империю, ее континентальное и азиатское измерение, дать России стойкую идентичность перед лицом Европы, предсказать ей славное будущее, выработать квазитоталитарную политическую идеологию и чисто “национальную” научную практику” . Евразийство отражает парадоксы русской идентичности, когда она раскрывается в ее отношении к Востоку-Азии. Евразийцы исходили из того, что Россия есть не только Европа, но и Азия, не только Запад, но и Восток, и потому она – Евразия. Это еще не проявивший себя "континент в себе" и потому как бы не познанная "вещь в себе", но вполне сопоставимая с Европой, а по некоторым параметрам даже превосходящая ее, например, по духовности и полиэтничности, которую впоследствии Л.Н.Гумилев назовет “суперэтничностью” .

Евразийцы выдвигают тезис о том, что над Евразией веет дух "братства народов", имеющий свои корни в вековых соприкосновениях и культурных слияниях народов различных рас. "Это "братство" выражается в том, что здесь нет противоположения "высших" и "низших", что взаимные притяжения здесь сильнее, чем отталкивания, что легко просыпается воля к общему делу. (П.Савицкий). Не только в межнациональных отношениях, но и во всех других сферах жизни люди должны ладить между собой. Народы всех рас и национальностей Евразии могут сближаться, примириться, соединиться друг с другом, образуя "единую симфонию", и тем самым добиваться большего успеха, нежели при разъединении и противоборстве между собой. Однако имеется и достаточно оснований считать подобные представления несколько идеализированными, поскольку как и «в России, так и на территории СНГ были и продолжаются межнациональные конфликты, и исторические социальные и культурные различия не позволяют утверждать то, что возможно полное сближение и соединение» .

На мой взгляд, следует согласиться с тем, что критическое отношение к Западу и западникам объясняется реакцией на западный экспансионизм, граничащий с насилием по отношению к России, на одностороннее навязывание России прозападного курса, диктата, учиненного западниками, начиная с Петра I – "большевика на троне" (по Н. Бердяеву). Негативное отношение к западникам, однако, не означало отказа от сотрудничества с Западом. Не отказаться, не отворачиваться от Запада, а сотрудничать и даже идти по западному цивилизационному пути, но оставаясь Россией, сохраняя отличную от Запада восточную, византийскую православную религию и культуру России.

В соотношении западной цивилизации и русской культуры необходима защита русской культуры от экспансии западной цивилизации – таков был лейтмотив евразийцев 20-х гг. ХХ столетия, полученный как бы по эстафете от славянофилов и почвенников. “Если славянофилы и почвенники защищали русское православие от неумеренных посягательств со стороны католицизма и протестантизма, то евразийцы не могли быть равнодушными к разрушению русской культуры, православия и русской религиозной философии” , предпринимаемому большевиками-атеистами и сторонниками чужих, западных взглядов и идей в ущерб своим.

Философия евразийства отличается от западного аналитизма, ибо она “выражает противоположную тенденцию – тенденцию к синтетизму, интуитивизму и целостному пониманию мира. Евразийцы отстаивали подобное своеобразие и уникальность русской культуры и ее философских оснований от посягательств западного атомистического индивидуализма и рационализма. Они были горячими приверженцами русской идеи соборности и философии всеединства и, естественно, озабочены их сохранением и сбережением” . В них они видели обоснование самобытности исторического пути развития России, не только отличного, но в чем-то противоположного западноевропейскому. Как и славянофилы, евразийцы отстаивали тезис о принципиальном отличии развития России от западной цивилизации, с которой необходимо в то же время сотрудничество на паритетных началах.

2. Взгляд евразийцев на место России в новом геополитическом порядке.

На сегодняшний день как нельзя более актуален вопрос о том, каково будет место России в грядущей расстановке сил. “Это вопрос выживания и безопасности страны. Большинство российских и заграничных специалистов представляющих миропорядок 21 века как многополюсный, исходят из того, что России предстоит создать собственный региональный центр силы в границах бывшего Советского Союза. Видимо, такая политика России была бы не оптимальной как с позиции перспектив ее развития, так и обеспечения национальной безопасности” . При всей, на первый взгляд, привлекательности создания нового центра силы и экономической мощи в составе Россия - страны СНГ, подобная стратегия не принесла бы успехов. Это было бы объединение слабых государств, имевших разные интересы, объединение за счет России.

Россия, как и другие ее партнеры по СНГ, нуждается в западных кредитах и технологиях, выступая здесь больше как конкуренты, чем союзники. Даже торговля России с этими странами составляет менее 19% ее внешнеторгового оборота. Отсутствие единства внешнеполитических целей и единого источника внешней опасности лишает надежд на создание политического и военного союза. С такими показателями трудно рассчитывать на региональный центр мощи. К тому же России трудно было бы выдержать конкуренцию с Западом за влияние в странах СНГ. Столь же не соответствующим долгосрочным интересам России представляется и союз с мусульманскими странами (Иран, Ирак) или Китаем.

Несмотря на кажущуюся убедительность, “недостаточными являются аргументы и сторонников вступления России в качестве "ведомого" партнера в Европейский союз или другие региональные центра силы. Подобные варианты развития России в 21 веке не обусловливаются ни ее прошлым, ни настоящим, ни перспективами ее исторической миссии в будущем” . Россия 21 века должна оставаться самостоятельной цивилизацией, обретая статус великой евразийской державы, великой по своим экономическим, социальным и духовным достижениям.

Историческое будущее нашей страны предопределяется, прежде всего, объективными факторами:

1) Уникальное геополитическое положение России, которая территориально расположена, занимает большую часть евразийского континента.

Что будет означать Евразийский континент в мировом порядке 21 века? Каковы роль и предназначение России на этом огромном континенте?

Европа и Азия в предстоящем будущем, возможно, станут двумя основными мировыми районами экономического и духовного развития. Они расположены на огромном едином Евразийском материке, где находится геополитический центр мира. Сановные коммуникации, наземные, морские, воздушные линии связи между быстро развивающимися странами Атлантического и Тихоокеанского побережья лежат через пространство Восточной Европы и Западной Азии. “Контроль над этим пространством имеют жизненно важное, всемирное значение. Геополитическая привилегия России состоит в том, что она как государство занимает это пространство и представляет собой своего рода Евразийский мост. Грамотное использование этого геополитического статуса может привести к результатам большого исторического значения. Достаточно заметить, что только открытое воздушное пространство страны способно приносить доход, сопоставимый с доходами от продажи природных ресурсов” .

2) Геополитическое положение России в 21 веке во многом будет определяться также тем, что на ее территории находятся огромные природные богатства, столь необходимые для развития и Европы, и Азии. По мнению некоторых экспертов, на территории Сибири и Дальнего Востока содержится 50-60 % всех доступных природных ресурсов планеты. Поэтому во внешнеполитическом экономическом развитии страны на ближайшие десятилетия освоения Сибири и всего Северо-Востока станет самым важным государственным проектом.

3) Ракетно-ядерная мощь. Россия обладает ракетно-ядерным потенциалом, сопоставимым с ядерной мощью США. Этот фактор сдерживания не только обеспечивает военную безопасность государства, но и во многом определяет роль страны в решении международных проблем, укрепляет российскую позицию в вопросе о путях выхода из кризисных ситуаций в том или ином регионе.

4) Талантливый народ, обладающий высоким духовным потенциалом. Исключительным богатством России, ее достоянием является “терпеливый, неприхотливый, трудолюбивый народ, свободный от властных амбиций. Вся история государства Российского, в том числе и в 20 веке, показывает, что вдохновленный общенациональной идеей, этот народ способен на великие социальные свершения” .

Таким образом, Россия обладает объективными условиями занять достойное место в мировой цивилизации. Но в общественной жизни возможность превращается в действительность через деятельность людей, активность человеческого фактора.

3. Трансформация России «по – евразийски»

Ныне реальными представляются два основных сценария политического развития России в начале XXI века. Первый сценарий предусматривает попытку восстановления России, как это понимают русские и "советские" националисты. На пути его воплощения такие "ограничители", как отсутствие паритета с Западом по ядерным и по обычным вооружениям, деградация российской армии и ВПК, долгосрочная продовольственная зависимость, инвестиционная зависимость добывающих отраслей, наступающий ислам, проблема кавказского сепаратизма и нестабильность в Центральной Азии, усиление Китая и инфильтрация китайцев, все более мощное влияние объединяющейся Европы, особенно на западные области России, а также на Украину и Беларусь.

Ясно, что антизападная политика должна опереться на решительную поддержку одной из глобальных внешних сил. Такой силой может стать только Китай. Но вряд ли он захочет пойти на конфронтацию с Западом уже в первом десятилетии XXI века.

Что может стать для националистов внутренней опорой? “Есть ли в России агрессивная сила, имеющая наступательную идеологию, осознанные интересы, социальную и экономическую базу? А может ли такая опора-сила организоваться вокруг идей православного отечества, президента-царя и “советского” порядка? Наверное может. Но это не будет идеология жесткого государственного централизма, которая мобилизует народ на возрождение русской или "советской" империи. Скорее эти идеи вплетутся в обтекаемое и всеядное евразийство, в котором будет реализовано не решительное, а брюзгливое антизападничество, не русский национализм, а тюрско-русский “интернационализм” .

По причине полной неготовности к нему российского общества, русский национализм, даже если он случайно придет к власти, быстро трансформируется в евразийство. Поэтому евразийство - это все-таки не вторая, а основная альтернатива идеологического возрождения, политической и социальной консолидации России в первом десятилетии XXI века. Либеральный путь не имеет сейчас в России опоры в слишком широких слоях общества. Либерализацию мы проходили в девяностых, сейчас маятник начинает двигаться в другую сторону.

Очевидно, что даже при самой интенсивной антизападной риторике, изолироваться от Запада Россия не сможет. “Прагматичный Запад, крайне заинтересованный в стабильности России, в ее ресурсах и надеясь на новую либерализацию, усилит помощь со своей стороны (конечно, избирательно) по сравнению с постперестроечными годами. Эта помощь будет концентрироваться в ТЭКе, энергетической и транспортной инфраструктуре России и в ее инфраструктуре связи, а также, скорее всего, в химии и сельскохозяйственном машиностроении” . Конечно, этой помощи будет недостаточно для возрождения независимой великой России, но она поможет смягчению наиболее важных структурных проблем страны.

Впрочем, это дело политиков - решать и решаться куда плыть стране и дрейфовать регионам. Обычным российским людям первое десятилетие нового века представится деятельным и полноценным. Многие обретут простые ориентиры в жизни, утраченные в девяностые годы XX века вместе с работой, стабильным социальным статусом и моральной цензурой. В это время возродятся многие рабочие и НТРовские профессии, статусы приобретут более четкие контуры, а государство снова объяснит людям "что такое хорошо и что такое плохо".

4. Современное положение в евразийстве

Однако несмотря постоянное обращение к истокам возникшей в 20-ые гг. ХХ идеологии, на сегодняшний день евразийство представляет собой комплекс идей, который далеко не всегда соответствует программе русских евразийцев , Н.С. Трубецкого и . “Сюда влились разработки современных российских почвенников и патриотов, идеи национал - большевиков, доктрины западноевропейских геополитиков. Сегодня в России каждый понимает под "евразийством" что-то свое. Даже слово "Евразия" имеет разный смысл, в зависимости от того, кто им пользуется. Для Гумилева и русских евразийцев "Евразия" совпадает с границами России: "Россия-Евразия" для них - особый историко-географический регион Евразийского континента, наряду с Западной Европой, Китаем, Индией, исламским Ближним Востоком и т.д.” Другие употребляют термин "Евразия" в традициях западной геополитики, т.е. исключительно в прямом смысле, как наименование всего континента.

“Русские евразийцы используют понятие "Евразия", чтобы обосновать органическую целостность российского пространства. На философском уровне этому соответствует убеждение, что Россия - это особая, самостоятельная цивилизация, которая должна не подражать кому-то, а отталкиваться в своем развитии от собственных традиций и принципов” . Высшим смыслом существования России является развитие ее собственного цивилизационного проекта, проекта, который был заложен в нее при рождении.

Для других "евразийцев", евразийцев-геополитиков, единственный смысл существования России – “участие в великой планетарной борьбе "Суши" и "Моря", "евразийства" и "атлантизма", в которой континентальная Евразия противостоит своим морским окраинам и заокеанской Америке” . С их точки зрения, все материальные и духовные аспекты существования России должны быть подчинены этой миссии. Внутренняя, органическая логика развития России при этом игнорируется, а смыслом ее существования становится "отрицательное подражание" Западу.

Исходя из первоначальных основных идей евразийцев, каждый народ Евразии должен сознавать себя частью единого целого, свою принадлежность к общности. Во всей деятельности с установкой на единство многонародной нации Евразии русскому народу приходится напрягать свои силы больше, чем какому бы то ни было народу Евразии.

4.1 Западное и восточное евразийство

Сегодня можно также говорить о некотором расколе в евразийском движении. С одной стороны, есть западное евразийство, ориентированное на культурную ситуацию Западной Европы, на ситуацию мертвой разлагающейся культуры, для которой остался возможным только путь механического манипулирования, голая политика и стратегия. С другой стороны - восточное, русское евразийство, где акцент ставится на свободное развитие молодой российской цивилизации, а вся политическая активность, евразийское блокирование, подчинена только одной вспомогательной цели - защитить это пространство от внешнего натиска. Речь идет о глубинном концептуальном размежевании, причем каждое из направлений тяготеет в некотором смысле к преувеличению.

Западное евразийство от восточного отличается самой сутью, а не политической ориентацией. Оно принадлежит "Западу" по своему духу, восточные же евразийцы приписывают своим оппонентам ещё и враждебное отношение к чужой самобытности и свободе, а также склонность к тотальной унификации. В политическом плане западное течение вполне может ориентироваться на восточный блок, может грезить не только Европейской империей от Дублина до Владивостока, но и новой Советской империей или империей Чингисхана. И наоборот, многие западноевропейские регионалисты и новые правые по духу относятся скорее к восточному евразийству, чем к западному. Ниже обрисованы основные пункты этого принципиального размежевания.

Для западных евразийцев борьба с "Западом", с американизмом, с атлантизмом - это самоцель. Россия для них - лишь большая пешка на "великой шахматной доске". Для восточных евразийцев целью является свободное самобытное развитие народов Евразии, а все остальное - только средство. Западные евразийцы в большей степени склонны к политическому манипулированию, они подвергают сомнению возможность органического развития снизу. «Русские» евразийцы полагаются на свободную волю России, на ее естественное движение по собственному пути, хотят создать идеальную среду для её самобытного развития. Западные евразийцы верят только в жесткое руководство организующего центра, делают ставку на управление сверху, зациклены в рамках дихотомии либеральное / тоталитарное. Восточные евразийцы делают ставку на органичное развитие снизу, они пропагандируют свободу и соборность, которой, на мой взгляд, в настоящее время не существует как таковой. Слишком иррационально выглядит и их тезис о живой способности земли самой определять для себя свое будущее.

Западные евразийцы питают склонность к "внутриевразийскому космополитизму", к отрицанию национальной самобытности, а востояные евразийцы слишком её превозносят. Если первые стремятся допонить политическое объединение Евразии некоторой унификацией, то для вторых самобытность и свобода всех евразийских этносов, земель и культур превратилась в идефикс, однако реализация этой концепции очевидно нереальна, поскольку они считают, что Евразия должна быть политически едина, но регионально самобытна. Данный тезис подкрепляется, с моей точки зрения, слишком идеализированным представлением Льва Гумилева о том, что «исторический опыт показал, что, пока за каждым народом сохранялось право быть самим собой, объединенная Евразия успешно сдерживала натиск и Западной Европы, и Китая, и мусульман. К сожалению, в XX в. мы отказались от этой здравой и традиционной для нашей страны политики и начали руководствоваться европейскими принципами - пытались всех сделать одинаковыми» .

Для западного евразийства характерно рассмотрение России на уровне чистой геополитики, она для них – в некотором роде геополитический конгломерат. Для них было бы выгоднее, если бы вся Евразия состояла, скажем, из одного большого Китая или одной большой Германии. Для восточных евразийцев Россия не тождественна "континентальной Евразии" как "большому пространству". Они говорят о том, что “если Россию сводить просто к геополитическому "большому пространству", то теряют свое значение конкретные очертания России и определенность российской культуры” . И наоборот, для восточных евразийцев Россия, несмотря на многосоставность, несмотря на различие культур и ландшафтов, является чем-то неделимым, хотя, исходя из объективной реальности, видно, что отношения между отдельными российскими землями и культурами далеко не всегда можно охарактеризовать объединенностью и взаимопроникновением.

Огромный вклад в развитие геополитики и геостратегии внесли американцы, идеологи атлантизма (Макиндер, Мэхэн, Спикмен). Атлантисты живут в мире геополитики, в реальном мире борьбы за власть, в мире "большой шахматной игры", для них это - первичная реальность. Для восточных евразийцев геополитика в лучшем случае является вторичным продуктом, как мера защиты, как форма противостояния "вражеской геополитике", которая, с их точки зрения, проводится Запада исключительно всех подчинить и унифицировать. И здесь опять-таки упоминается Лев Гумилев, говоривший о том, что «при большом разнообразии географических условий для народов Евразии объединение всегда оказывалось гораздо выгоднее разъединения, дезинтеграция лишала силы, сопротивляемости ». С этим сложно спорить, но насколько возможна подобная интеграция в сегодняшней среде?

Как западные, так и восточные евразийцы рассуждают о русской цивилизации, о праве каждого народа самому определять свой культурный проект и образ жизни, об особом российском пути, об уникальном смысле, которым наделено существование России и т.д. Но представители «русского» евразийства слишком «носятся» с "особостью" и "самобытностью" России, забывая при этом об её политическом и экономическом развитии. В то же время западное евразийство направлено против США и западной экспансии, но при этом оно пользуется многими принципами западной философию и западной геополитики.

Западные евразийцы же склонны недооценивать особый самоценный мир, сложившийся на территории России, особое образование со своей логикой развития, своими ценностями и т.д. В итоге получается, что «здравое» евразийство находится где-то посередине между этими двумя в чем-то полярными подходами.

5. Постэкономическое общество и новоевразийство

Постэкономическое общество понимается как нежесткость экономических отношений и признание, наряду с ними, не меньшей значимости для общества других видов детерминизма: географического, социокультурного, космопланетарного. Хотя оно возникает в эпоху постиндустриального общества, но кроме индустрии и экономики включает в себя и другие сферы: нравственные, культурологические, аграрные, национальные отношения и т.д. “В связи с тем, что индустриальное общество исторически раньше развивалось в Европе с жестким экономическим детерминизмом, а Азия была отсталой в экономическом отношении, то соотношение экономического и неэкономического (или внеэкономического) фактора составляет важную часть и суть евразийства. Евразийство возникло в связи с разграничением Востока и Запада, Азии и Европы по цивилизационным критериям развитости или отсталости” . Цивилизованный Запад и отсталый, аграрный Восток, где отсталой или отстающей стороне отводится догоняющая роль по отношению к Западу, – такова была позиция сторонников вестернизации всей мировой цивилизации как единственно возможной.

Евразийцы же отстаивали возможность и правомерность существования цивилизации не только по западным меркам, но и по восточным критериям и достижениям. Здесь цивилизационные критерии и достижения уступают место культурологическим. При этом принималось во внимание различие между цивилизацией как явлением больше материальным и культурой как процессом больше духовным. Если “раньше евразийцы выражали ущемленное и протестное чувство, то новоевразийство, как геополитика и идеология постиндустриального общества, выступает за равноправный диалог цивилизаций и культур Востока и Запада, за их сближение, сотрудничество и взаимообогащение с позиции своей конвергентной философии” .

В современных условиях прежняя проблематика евразийства в значительной мере снимается, ибо сегодня Восток и Запад, Азия и Европа переживают процессы тесного демографического и экономического сближения и переплетения, образуя тем самым глобальное новоевразийское сообщество, или цивилизацию. Собственно, эту тенденцию отмечали в свое время сами евразийцы, отстаивавшие интересы ущемленного Востока перед просвещенным и экспансивным Западом. Евразийцы выступали за просвещение, цивилизацию Востока, но при этом отстаивали неизбежность духовного просветления по-восточному и самого Запада.

6. Предопределен ли евразийский путь развития России?

Сторонники евразийства утверждают, что сегодня их идеология является спасительной. В окружении обломков прежних идеологий включая последнюю, радикально – либерально - демократическую, люди особенно остро нуждаются в том, чтобы представлять себе свое будущее, и вновь вспоминают евразийство. Однако некоторые силы слишком активно пользуются последним доводом, пытаясь объяснить всем, что радикально - либеральный демократизм, американизм, атлантизм, глобализм успешно давят Россию, и призывают всех встать под знамёна контрглобалистско - атлантического цивилизационного движения, который приняли бы народы (это касается любой страны, население которой не входит в "золотой миллиард"), без существования которого государство якобы нежизнеспособно.

Однако интересно и то, что грубое навязывание народам России западных ценностей также встречает значительное сопротивление и усиливает настроения отпадения от Центра и среди тех, кто их отвергает, и тех, кто склонен эту западную культуру осваивать. Принимая ценности западного мироощущения - разумный эгоизм и конкуренцию, и борьбу всех против всех - как основные мотивировки поведения, люди в меньшей степени воспринимают проблемы государства.

Результаты многих социологических исследований оказываются достаточно неожиданными. “За интеграцию с ЕС высказываются 24 % людей, тогда как тезис: "Россия - особая страна, и западный образ жизни ей чужд" в общем поддерживают более 70 % опрошенных. Еще более однозначно неприятие западных ценностей, западного образа жизни проявляется при ответах на вопросы, которые ставят мировоззренческие проблемы. Так, спокойную совесть и душевную гармонию посчитали приоритетными ценностями 75 % российских граждан - в 1994 году; 93,4 % - в 1995 году; 92 % - в 1997 году и 90 % - в 1999 году. Приоритет семейным и дружеским отношениям перед материальным успехом - фетишем массового сознания в развитых странах - отдали 70,8 % в 1994 году; 93,4 % - в 1997 году; 89,4 % - в 1999 году” . Следовательно, население России не во всем принимает либеральный проект "копировать и догонять" Запад, хотя перенос многих принципов и ценностей на российскую почву, на мой взгляд, мог бы оказать весьма положительное воздействие на развитие во всех направлениях.

Стоит отметить, что чрезмерное навязывание народам неприемлемых для большинства чужих основ мироощущения ведет к политической нестабильности в стране и к обострению, в частности, межнациональных проблем. Если власть не хочет конфликтов внутри страны, проект цивилизации, который она поддержит, должен определяться простым постулатом - не закладывать в основу идеологии то, что заведомо не отвечает культуре народов, живущих в государстве. Следует подчеркнуть: большинство народа в России не хочет максимально копировать западную цивилизацию.

Государственническая сущность евразийства, направленная “на достижение единства России как общей судьбы, общей истории и общего дома всех ее народов во многом отвечает требованиям времени. Элементы евразийской идеологии очевидны в подходах почти всех политических сил страны, кроме крайне либеральных”.

7. Основные принципы евразийской политики

7.1 Три модели (советская, западническая, евразийская)

В современной России существует три основные, конкурирующие между собой модели государственной стратегии как в области внешней политики, так и в области политики внутренней. Эти три модели составляют современную систему политических координат, на которые раскладывается любое политическое решение российского руководства, любой международный демарш, любая серьезная социальная, экономическая или правовая проблема.

Первая модель представляет собой инерциальные штампы советского (главным образом, позднесоветского) периода. Это весьма укоренившаяся в психологии некоторых российских руководителей система, часто подсознательная, подталкивающая их к принятию того или иного решения на основании прецедента. Советская референтная модель гораздо шире и глубже структур Коммунистической партии, которые сейчас находятся на периферии исполнительной власти, вдали от центра принятия решений. Сплошь и рядом ею руководствуются политики и чиновники, формально никак не отождествляющие себя с коммунизмом. Сказывается воспитание, жизненный опыт, образование. Для того, чтобы понимать сущность происходящих в российской политике процессов, необходимо учитывать этот "бессознательный советизм".

Вторая модель: либерально-западническая, проамериканская. Она начала складываться в начале "перестройки" и стала своего рода доминирующей идеологией первой половины 90-х годов. Ее, как правило, отождествляют, с так называемыми, либерал - реформаторами и близкими к ним политическими силами. Эта модель основана на выборе в качестве системы отсчета западного общественно-политического устройства, его копирование на российской почве, следование в международных вопросах национальным интересам Европы и США. Данная модель имеет то преимущество, что позволяет опираться на вполне реальное "заграничное настоящее", в отличие от виртуального "отечественного прошлого", к которому тяготеет первая модель. Здесь важно подчеркнуть, что речь идет не просто о "заграничном опыте", но именно об ориентации на Запад, как на образец преуспевающего капиталистического мира. Эти две модели (плюс их многочисленные вариации) представлены в российской политике очень полно. Начиная с конца 80-х годов основные мировоззренческие конфликты, дискуссии, политические баталии проходят между этими носителями именно этих двух мировоззрений.

Гораздо менее известна третья модель. Ее можно определить как "евразийскую". В ней речь идет о более сложной операции, чем простое копирование советского или американского опыта. Эта модель относится и к отечественному прошлому и зарубежному настоящему дифференцировано: усваивает кое-что из политической истории, кое-что - из реальности современных обществ. Евразийская модель исходит из того, что Россия (как Государство, как народ, как культура) является самостоятельной цивилизационной ценностью, что она должна сохранить свою уникальность, независимость и мощь во чтобы то ни стало, поставив на служение этой цели все учения, системы, механизмы и политические технологии, которые могут этому содействовать. Евразийство, таким образом, - это своеобразный "патриотический прагматизм", свободным от любой догматики - как советской, так и либеральной. Но вместе с тем, широта и гибкость евразийского подхода не исключают концептуальной стройности этой теории, имеющей все признаки органичного, последовательного, внутренне непротиворечивого мировоззрения.

По мере того, как две первые ортодоксальные модели доказывают свою непригодность, евразийство становится все более и более популярным. Советская модель оперирует с устаревшими полит-экономическими и социальными реалиями, эксплуатирует ностальгию и инерцию, отказывается от трезвого анализа новой международной ситуации и реального развития мировых экономических тенденций. Проамериканская либеральная модель, в свою очередь, не может быть полностью реализована в России по определению, как органическая часть другой, чуждой России цивилизации.

7.2 Евразийство и внешняя политика России

Сформулируем основные политические принципы современного российского евразийства. Начнем с внешней политики . Внешняя политика России не должна напрямую воссоздавать дипломатический профиль советского периода (жесткое противостояние с Западом, восстановление стратегического партнерства со "странами-изгоями" - Северной Корей, Ираком, Кубой и др.), вместе с тем она не должна слепо следовать американским рекомендациям. Евразийство предлагает собственную внешнеполитическую доктрину. Суть ее сводится к следующему. Современная Россия сможет сохраниться как самостоятельная и независимая политическая реальность, как полноценный субъект международной политики только в условиях многополярного мира. Признание однополярного американоцентричного мира для России невозможно, так как в таком мире она может быть лишь одним из объектов глобализации, а значит неизбежно утратит самостоятельность и самобытность. Противодействие однополярной глобализации, отстаивание многополярной модели является главным императивом современной Российской внешней политики.

Третью категорию представляет собой страны «третьего мира», не обладающие достаточным геополитическим потенциалом для того, чтобы претендовать даже на ограниченную субъектность. В отношении этих стран Россия должна проводить дифференцированную политику, способствуя их геополитической интеграции в зоны "общего процветания", под контролем мощных стратегических партнеров России по евразийскому блоку. Это означает, что в Тихоокеанской зоне России выгодно преимущественное усиление японского присутствия. В Азии следует поощрять геополитические амбиции Индии и Ирана. Следует также способствовать расширению влияния Евросоюза на арабский мир и Африку в целом. Те же государства, которые входят в орбиту традиционно русского влияния, естественно должны в ней оставаться либо быть туда возвращены. На это направлена политика интеграции стран СНГ в Евразийский Союз.

7.3 Евразийство и внутренняя политика

Во внутренней политике у евразийства есть несколько важнейших направлений. Интеграция стран СНГ в единый Евразийский Союз является важнейшим стратегическим императивом евразийства. Минимальным стратегическим объемом, необходимым для того начать серьезную международную деятельность по созданию многополярного мира, является не Российская Федерация, но именно СНГ, взятое как единая стратегическая реальность, скрепленная единой волей и общей цивилизационной целью. Политическое устройство Евразийского Союза логичнее всего основывать на "демократии соучастия", с упором не на количественный, но на качественный аспект представительства. Представительная власть должна отражать качественную структуру евразийского общества, а не среднестатистические количественные показатели, базирующиеся на эффективности предвыборных шоу. Особое внимание следует уделить представительству этносов и религиозных конфессий. В лице Верховного Правителя Евразийского Союза должна концентрироваться общая воля к достижению мощи и процветания Государства. Принцип общественного императива должен сочетаться с принципом личной свободы в пропорции, существенно отличающейся как от либерально-демократических рецептов, так и от обезличивающего коллективизма марксистов. Евразийство предполагает здесь соблюдение определенного баланса, при существенной роли общественного фактора. Вообще, активное развитие общественного начала - константа евразийской истории. Она проявляется в нашей психологии, этике, религии. Но в отличие от марксистских моделей общественное начало должно быть утверждено как нечто качественное, дифференцированное, связанное с конкретикой национальных, психологических, культурных и религиозных установок. Общественное начало должно не подавлять, а усиливать личностное начало, давать ему качественную подоплеку. Именно качественное понимание общественного позволяет точно определить золотую середину между гипериндивидуализмом буржуазного Запада и гиперколлективизмом социалистического Востока.

В административном устройстве евразийство настаивает на модели "евразийского федерализма". Это предполагает выбор в качестве основной категории при построении Федерации не территории, но этноса. Оторвав принцип этно - культурной автономии от территориального принципа, евразийский федерализм навсегда ликвидирует саму предпосылку сепаратизма. При этом в качестве компенсации народы Евразийского Союза получают возможность максимально развивать этническую, религиозную и даже в определенных вопросах юридическую самостоятельность. Безусловное стратегическое единство в евразийском федерализме сопровождается этническим плюрализмом, акцентом на юридическом факторе "права народов". Стратегический контроль над пространством Евразийского Союза обеспечивается единством управления, федеральными стратегическими округами, в состав которых могут входить различные образования - от этно - культурных до территориальных. Дифференциация территорий сразу на нескольких уровнях придаст системе административного управления гибкость, адаптативность и плюрализм в сочетании с жестким централизмом в стратегической сфере.

Евразийское общество должно основываться на принципе возрожденной морали, имеющей как общие черты, так и конкретные формы, связанные со спецификой этно - конфессионального контекста. Принципы естественности, чистоты, сдержанности, упорядоченности, ответственности, здорового быта, прямоты и правдивости - являются общими для всех традиционных конфессий Евразии. Этим безусловным моральным ценностям следует придать статус государственной нормы. Вооруженные силы Евразии, силовые министерства и ведомства должны рассматриваться как стратегический остов цивилизации. Социальная роль военных должна возрасти, им необходимо вернуть престиж и общественное уважение. В демографическом плане необходима "пролиферации евразийского населения", моральное, материальное и психологическое поощрение многодетности, превращения многодетности в евразийскую социальную норму.

В области образования необходимо усилить моральное и научное воспитание молодежи в духе верности историческим корням, лояльности евразийской идеи, ответственности, мужественности, творческой активности. Деятельность информационного сектора евразийского общества должна базироваться на безусловном соблюдении цивилизационных приоритетов в освещении внутренних и внешних событий. Принцип образования, интеллектуального и морального воспитания должен быть поставлен над принципом развлекательности или коммерческой выгоды. Принцип свободы слова должен быть сочетаем с императивом ответственности за свободно сказанные слова. Евразийство предполагает создание общества мобилизационного типа, где принципы созидания и социального оптимизма должны быть нормой человеческого бытия. Мировоззрение должно раскрывать потенциальные возможности человека, давать возможность каждому, преодолевая (внутреннюю и внешнюю) косность и ограниченность, выразить свою уникальную личность в общественном служении. В основе евразийского подхода к социальной проблеме лежит принцип баланса между государственным и частным. Баланс этот определяется следующей логикой: все масштабное, имеющее отношение к стратегической сфере (ВПК, образование, безопасность, мир, моральное и физическое здоровье нации, демография, экономический рост и т.д.) контролируется Государством. Мелкое и среднее производство, сфера услуг, личная жизнь, индустрия развлечений, сфера досуга и т.д. государством не контролируются, наоборот, приветствуется личная и частная инициатива (кроме тех случаев, когда она вступает в противоречие со стратегическими императивами евразийства в глобальной сфере).

7.4 Евразийство и экономика

Евразийство в отличие от либерализма и марксизма считает экономическую сферу не самостоятельной и не определяющей для общественно-политических и государственных процессов. По убеждению евразийцев, хозяйственная деятельность является лишь функцией от иных культурных, социальных, политических, психологических и исторических реальностей. Можно выразить евразийское отношение к экономике, перефразируя евангельскую истины: "не человек для экономики, но экономика для человека". Такое отношение к экономике можно назвать качественным: упор делается не на формальные цифровые показатели экономического роста, учитывается значительно более широкий спектр показателей, в котором чисто экономический фактор рассматривается в комплексе с другими, преимущественно имеющими социальный характер. Некоторые экономисты уже пытались ввести качественный параметр в экономику, разделяя критерии экономического роста и экономического развития. Евразийство ставит вопрос еще шире: важно не только экономическое развитие, но экономическое развитие в сочетании с развитием социальным. В виде элементарной схемы евразийский подход к экономике можно выразить так: государственное регулирование стратегических отраслей (ВПК, естественные монополии и пр.) и максимальная экономическая свобода для среднего и мелкого бизнеса. Важнейшим элементом евразийского подхода к экономике является идея решения значительного числа российских народно-хозяйственных проблем в рамках внешнеполитического евразийского проекта. Имеется в виду следующее: некоторые геополитические субъекты, жизненно заинтересованные в многополярности мира - в первую очередь, Евросоюз и Япония - обладают огромным финансово-технологическим потенциалом, привлечение которого может резко изменить российский экономический климат. Для нас жизненно необходимо инвестиционное и иное взаимодействие с развитыми хозяйственными регионами. Это взаимодействие изначально должно строиться на логике более объемной, нежели узко экономические отношения - инвестиции, кредиты, импорт-экспорт, поставки энергоносителей и т.д. Все это должно вписываться в более широкий контекст общих стратегических программ - таких как совместное освоение месторождений или создание единых евразийских транспортных и информационных систем. В некотором смысле Россия должна возложить бремя возрождения своего экономического потенциала на партнеров по "клубу сторонников многополярности", активно используя для этого возможность предложить крайне выгодные совместные транспортные проекты ("транс-евразийская магистраль") или жизненно важные для Европы и Японии энергоресурсы.

Важной задачей является и возврат в Россию капитала. Для этого евразийство создает очень серьезные предпосылки. Растерянная, целиком обращенная к Западу, брезгливо относящейся к самой себе, погруженная в приватизацию и коррупцию Россия периода либеральных реформ (начало 90-х) и Россия начала XXI века - зеркально противоположные политические реальности. Евразийская логика, подразумевает создание максимально комфортных условий для возврата этих капиталов в Россию, что само по себе обеспечит серьезный импульс для развития экономики. Вопреки некоторым чисто либеральным абстрактным догмам - капиталы скорее вернуться в государство с сильной, ответственной властью и четким стратегическим ориентиром, нежели в нерегулируемую, хаотичную и нестабильную страну.

III Заключение

Евразийство является наиболее разработанной идеологией различных консервативных течений, возникших в России в 90-е годы. “Уже в самые первые годы после развала Советского Союза оно привлекло внимание некоторых интеллектуалов и политиков - как способ осмыслить катастрофу и по-новому обосновать пространственную преемственность государства (что было непростой задачей). Однако оно не сумело или не смогло заявить о себе как организованное политическое движение, со своим собственным проектом: социальным, экономическим, политическим” . И хотя евразийская идеология занимает важное место на политической и интеллектуальной арене современной России, она все еще является в большей мере мировоззрением нескольких сильных личностей на российской общественной арене, чем идеологией какой-либо политической партии.

Однако, явным плюсом нового евразийства является фактическая констатация мультикультурности современной Российской Федерации, а также сочетание открытости и ориентации на диалог и верности историческим корням и последовательному отстаиванию национальных интересов. Евразийство предлагает непротиворечивый баланс между русской национальной идей и правами многочисленных народов, населяющих Россию, шире - Евразию. Определенные аспекты евразийства уже используются новой российской властью (интеграционные процессы в СНГ, создание Евразийского Экономического Содружества, первые шаги новой внешней политики РФ в отношении Европы, Японии, Ирана, стран Ближнего Востока, создание системы Федеральных округов, укрепление вертикали власти, ослабление олигархических кланов, курс на патриотизм, государственность, повышение ответственности в работе СМИ - все это важные и существенные элементы евразийства). Эти элементы перемежаются тенденциями двух других моделей - либерал-западнической и советской. Повышение роли евразийства в российской политике - безусловно, процесс эволюционный и постепенный.

Евразийство, несомненно, заслуживает того, чтобы его знали лучше. “Какой бы ни была его реальная популярность среди широких слоев населения, оно составляет одну из основных постсоветских идеологий, по-настоящему разработано, теоретически обосновано и нацелено на реидентификацию России” . Оно возвращает к наследию - к исканиям начала века, к писаниям эмигрантов. Однако характерная для евразийства трансформация в наши дня зачастую «уводит» его далеко от истоков.

IV . Список использованных источников

1) Видеман В.В.

Материалы Международной конференции «Евразийство - будущее России: диалог культур и цивилизаций», 2001

2) Н.Е. Бекмаханова,Н.Б.Нарбаев

Материалы Х V Междисциплинарной дискуссии: Будущее России, СНГ и евразийской циливизации

3) Г . А . Югай

4) Ихлов Е.В. Д ве стороны нового евразийства Независимая газета №167 2001г

5) Ихлов Е.В. Две стороны нового евразийства Независимая газета №167 2001г

Видеман В.В. Материалы Международной конференции «Евразийство - будущее России: диалог культур и цивилизаций», 2001

Г.А.Югай

Материалы ХV Междисциплинарной дискуссии: Будущее России, СНГ и евразийской циливизации

Лавров С.Б. «Уроки Льва Гумилева» (Евразийский вестник № 6, 1999 г.)

Г.А.Югай

Материалы ХV Междисциплинарной дискуссии: Будущее России, СНГ и евразийской циливизации с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

480 руб. | 150 грн. | 7,5 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут , круглосуточно, без выходных и праздников

240 руб. | 75 грн. | 3,75 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Автореферат - 240 руб., доставка 1-3 часа, с 10-19 (Московское время), кроме воскресенья

Пишун, Константин Викторович. Политическое учение евразийства: Опыт системной реконструкции и интерпретации: диссертация... кандидата политических наук: 23.00.01.- Владивосток, 1999

Введение

ГЛАВА I. Истоки политического учения евразийства 20

1. Предметная детерминация 20

2 Социоисторическая детерминация 30

3. Детерминация по традиции 46

A) Евразийство и русская общественно-политическая мысль XVI-XVII ев 47

Б) Евразийство и русская общественно-политическая мысль XIX в 52

B) Евразийство и «философия Общего Дела» Н. Ф. Фёдорова 64

Г) Евразийство и западные геополитические школы 66

ГЛАВА II. Концептуальные основания политического учения евразийства 70

1.«Государствоцентризм»- основа социально-политической теории евразийства. 71

А) Социально-политический идеал евразийства: «государство мир» и «государство правды» 71

Б) Концепция «идеократии» - ядро евразийского государствоведения 77

В) Концепция политической демотии в евразийском освещении, .82

Г) Евразийская концепция «гарантийного государства» 92

Д) Евразийство и армия 96

2 Модель «подчинённой экономики» и политико-экономические взгляды евразийцев. 100

А) Концепция «функциональной собственности» 101

Б) Концепция «хозяйнодержавия» 117

3. Континентоцентризм - основа геополитической теории евразийства 126

A) Концепции «месторазвития» и «геополитической конъюнктуры»как синтез политологии, историософии и географии 126

Б) Концепция континентального бытия России 130

В) Геополитические аспекты евразийского «восточничества»... 134

4. Политико-правовая теория евразийства 139

A) Взаимосвязь этики, политики и права в евразийской трактовке, 142

Б) Политический смысл евразийского толкования прав и обязанностей. 145

B) Судебная политика в контексте евразийского политического этатизма 148

Заключение 154

Библиография 163

Введение к работе

Нынешнее состояние отечественной политической науки характеризуется поиском, определением концептуальных оснований, теоретического и методологического базиса, на основе которого станет возможным адекватное понимание процессов, касающихся исторических судеб нашей страны в прошлом, настоящем и будущем. Совершенно естественным и закономерным выглядит обращение к традициям русской политической науки, без исследования которых нельзя будет реально осмыслить культурно-исторические и цивилизацион-ные перспективы России. Строго научная рецепция должна стать ответом на эрозию и деградацию политического сознания и ценностных ориентации среди значительной части представителей современной политической элиты, на фоне углубляющегося кризиса в различных областях жизни общества.

Подобное состояние социального и политического катастрофизма и разочарования русское общество уже испытывало на рубеже 1910-20-х гг., что было особенно характерно для среды эмигрантов. Но наиболее ищущая, творческая часть интеллигенции как «единственного подлинного нерва нашей жизни» (158,с. 168) смогла тогда выработать собственную политическую программу преодоления указанного выше состояния на основе диалектических принципов. Предлагалось, с одной стороны, коренным образом преобразовать традиционный политический ландшафт России, превратив его в органически стройный «собор народов» - «симфонических личностей», а с другой стороны, сохранить определенную преемственность с некоторыми прежними политическими ценностями и идеологическими традициями русского народа, в частности, оправдать и подтвердить роль государ-

ства как стержня культурного и социально-политического бытия России-Евразии. Вместе с тем, сама идея христианского государства была в данном случае дополнена мыслью о служении не только субъекта государству, но и государства каждому из нас, т.е. идеей правового государства, призванного обеспечить защиту прав «частночеловече-ской личности». Данное течение русской эмигрантской мысли известно как «евразийство» или «евразизм» (22,с. 176).

Проблематика, выдвинутая указанным политическим, философ
ским, культурологическим течением, особенно актуальна для общест
ва, ещё не определившегося в собственной цивилизационной иден
тичности, не нашедшего наиболее оптимальный вектор развития. По
верхностное возрождение национальных и религиозных традиций,
смена названий городов и улиц и пр. не могут снять остроту пробле
мы возвращения к основам собственно политического, духовного,
экономического бытия, равно как не могут восполнить тот ценност
ный и духовный вакуум, который образовался после крушения одно
партийной коммунистической системы. Один из возможных путей по
творческому восполнению этого мировоззренческого вакуума связан,
на наш взгляд, с осуществлением последовательной реконструкции и
интерпретации цельной политологической теории евразийства, что
влечёт за собой репрезентацию органично встроеннных в эту теорию
и взаимно связанных политико-антропологической, геополитической,
социально-политической, политико-правовой, политико-

экономической концепций.

Актуальность политической антропологии евразийства вытекает, с одной стороны, из общей необходимости постоянных персонологиче-ских поисков, самоидентификации личности, определения субъектом собственного бытия (здесь мы можем говорить о вечной актуальности онтологии субъекта, имеющей общемировоззренческий смысл), с другой стороны, эта актуальность обусловлена современными поисками

тех принципов и норм, на основе которых возможно объединение и солидарность народов, населяющих огромное пространство России-Евразии, не только возможностью, но и настоятельной необходимостью соединения православных, мусульманских и буддистских этнорелигиозных элементов, составляющих ядро евразийского миробытия и миросознания. Центральная проблема политической антропологии евразийства, имеющая наибольшую значимость для современной политической онтологии - соотношение между индивидуальной и коллективной («симфонической») личностью. Современная российская политическая наука отнюдь не чужда поискам метафизических оснований собственного своеобразия.

Значимость для современности евразийской геополитической концепции также не вызывает сомнений. Процесс распада Советского Союза выявил тот факт, что этническая и лингвистическая близость восточнославянских народов не стала тормозом для обособления Украины и России, равно как и конфессиональная общность (например, русских с грузинами и молдаванами) не препятствует продолжению центробежных процессов. Напротив, тяга некоторых мусульманских народов и групп к России (гагаузов, абхазов, аджарцев и др.) позволяет говорить о присутствии иных факторов и мотивов сближения евразийских народов. Всё это даёт право вспомнить об идее «Турана» П.Н.Савицкого, Г.В.Вернадского, Л.Н.Гумилёва и др. и заставляет совершенно по иному взглянуть на понятие «русскости», природу «великоросса», вобравшего в себя, по словам П.Н.Савицкого, не только славянский, но также угрофинский и тюркский элементы. Интерес вызывает сопоставление геополитической теории евразийцев с трудами классиков теории государства как географического организма, развивающегося в пространстве - инициатором переноса идей «философии жизни» в политическую науку немцем Ф.Ратцелем (1844-1901) и британским профессором Х.Макиндером (1869-1947). Акту-

альность и прагматичность данного сравнения связана с определением связи мировоззренческих основ геополитического мышления с конкретными политическими установками и моделями политического поведения. В частности, тезис евразийцев о России как замкнутом самодостаточном пространстве, её отчуждённости от мирового океана вёл к разработке автаркической социально-экономической концепции.

Актуальность социально-политической теории евразийства связана с отходом от прежнего марксистского узко-классового подхода к пониманию сущности реальной политической жизни. Этно-политические, личностные, идейные факторы зачастую выступают важнейшими детерминантами конкретных процессов жизни государства, экономики, общества, изменяя во многом взгляд на природу социально-политических процессов. При этом выявляются цивилизаци-онные корни целого ряда современных политических антагонизмов, на чём раньше настаивали адепты евразийского движения.

Настоятельная необходимость современного прочтения политико-правовой теории евразийства связана с взвешенностью оценок в нём и отсутствии романтической идеализации прошлого (в данной связи можно указать на критическое отношение евразийцев к славянофильству. Современное российское общество, во многом разуверившись в либеральных ценностях, но оставаясь в значительной своей основе «западническим» по духу, пытается определить «третий путь» во взаимоотношении личности и государства, согласно которому идея права в метафизическом смысле не может быть отделена от обязанностей, сливаясь с ними в одно органическое целое. Формулы вроде «личность выше закона» наталкиваются на суровые реалии, когда государство не может нормально функционировать, не обладая принудительной способностью заставлять граждан следовать букве и духу законов.

Наконец, актуальность выдвинутых евразийцами социально-экономических идей обусловлена современными поисками оптимальной модели экономического развития России. Крайние экономические доктрины показали свою несостоятельность в условиях российской действительности. Постепенно приходит осознание того очевидного факта, что экономическая модель должна соответствовать менталитету населения, исходить из опыта исторического прошлого. На наш взгляд, евразийская концепция «хозяйнодержавия», утверждающая о необходимости сочетания в условиях нашей страны частной предприимчивости и сильной роли государства имеет перспективу нового толкования и восприятия.

Сразу же после своего появления в начале 1920-х гг. евразийство стало объектом внимания со стороны различных критиков, симпатия или антипатия которых по отношению к вновь возникшему течению зависела от их политических и идеологических пристрастий. Разбору огромного числа публикаций о евразийстве была посвящена книга П.Н.Савицкого «В борьбе за евразийство». В период с 40-х и до конца 70-х гг. мы видим определённый спад интереса к евразийскому политическому наследию. Исключение составляют исторические и этнографические исследования Л. Н,Гумилёва, в которых политический аспект евразийского творчества практически не рассматривался. Возрождение интереса к этой проблематике начинается с публикации доклада М. И. Черемисской «Концепция исторического развития у евразийцев» (Тарту, 1979) и одной из глав в монографии В.АКувакина «Религиозная философия в России: начало XX века» (М, 1980). В середине 80-х гг. были депонированы в ИНИОН АН СССР статьи Д.П.Шишкина «Историософия евразийцев и русский консерватизм второй половины Х1Х-начала XX в.» (М., 1984) и А.В.Гусевой «Концепция русской самобытности у евразийцев: критический анализ» (Л., 1986), в которых затрагивались отдельные проблемы идейно-

политического наследия евразийства. Но подлинный всплеск интереса к евразийским политическим теориям происходит на рубеже 80-90-х гг.

Современная библиография по истории развития и содержанию политической теории евразийства весьма обширна. Среди большого количества источников можно выделить три уровня исследований политических взглядов адептов евразийства. Начальный уровень определим как «републикационный». Здесь мы встречаемся с репрезентацией «первичного материала», текстов самих лидеров евразийства, что, как правило, сопровождается комментариями, предисловиями, послесловиями, историческими справками, библиографическими заметками и т.д. В данном случае можно указать на издания Л. Н. Гумилёва(41), С. С.Хоружего, А. Г. Дугина, Д.Тараторина, Л. И. Новиковой, В. В. Кожинова, И. Н.Сиземской, Н.И.Толстого, В. М. Живова, С. М. Половинкина, А. В. Соболева, И.А. Исаева, И.А.Савкина. Благодаря их активной деятельности в историю отечественной политологии было введено значительное количество первоисточников, включая ряд ранее нигде не публиковавшихся материалов из архивов. Среди всей этой суммы материалов много такого, что имеет непосредственное отношение к общественно-политическим взглядам евразийцев. На указанном уровне мы сталкиваемся с процессом накопления и первичной обработки информации, который заключается в выдвижении мнений указанных авторов по вопросам идентификации политических взглядов каждого из выдающихся представителей евразийства с пересказом идей последних.

Перепечатка наиболее интересных статей из евразийских «Сборников» и «Хроник» в основном завершена и в настоящее время в антологических сборниках осуществляется частичная перепечатка богатейшего архивного материала (в основном, из отечественных фондов). В частности, отметим публикацию А.Г.Дугиным ряда рукопис-

ных текстов П.Н.Савицкого, хранившихся в Государственном архиве Российской Федерации. Вместе с тем, перспективы данного уровня существенно ограничены недостаточностью аналитизма и теоретических обобщений. Некоторые авторы не удовлетворены этим и переходят на вторую ступень исследования политологического наследия Н.С.Трубецкого, П.П.Сувчинского, Н.Н.Алексеева и др., предполагающую комплексное изучение евразийской политической доктрины, через рассмотрение её отдельных аспектов в их внутреннем единстве. Указанный уровень рецепции подразумевает некоторое погружение в тематику, что неизбежно ведёт к пониманию присутствия б евразийстве многих политических концепций, зачастую противоречивших друг другу. Игнорирование внутренних конфликтов внутри евразийства способно породить лишь мифологическую интерпретацию его, не имеющую ничего общего с историческими реалиями жизни и творчества эмигрантской интеллигенции в 20-30-е годы XX в. Тем не менее, ряд авторов приходит к пониманию существования в евразийстве ряда цементирующих принципов, указывающих на внутреннее единство. В этой связи можно указать на публикации Ф.И.Гиренка (43), А.Водолагина и С.Данилова (39), В.И.Иващенко (63-65), И.АИсаева (81), И.И.Квасовой (101), Ю.В.Линника (112), С.П.Мамонтова (121), М.В.Назарова (129), Н.А.Омельченко(140), А.Орлова (141), А.В.Соболева (190). Понимание единства евразийского учения становится возможным лишь на уровне политической онтологии, что требует обращения к метафизическим, аксиологическим и антропологическим корням данного направления политической мысли. Это ведёт исследователя к третьему, собственно научному, теоретическому уровню политологической рецепции евразийства, предполагающему, однако, задействование синтетического метода, смысл которого состоит в сочетании ряда герменевтических операций, направленных на выявление интерпретатором смысловых форм объекта, наряду с ин-

туитивным постижением евразийской политической линии. Собственно, интуитивный и одновременно комплексный подход был обоснован самими евразийцами, в частности, в «Теории государства» Н.Н.Алексеева.

Особо следует остановиться на современной критической литера-туре о евразийстве. Наиболее серьёзная критика евразийских подходов к политике исходит от тех, кто указывает на уменьшение роли России в мировых делах, ослабление её влияния в Евразии, и высказывает опасения относительно геополитических и культурно-политических перспектив российской цивилизации. В данном контексте пишут о целесообразности соединения в нынешних условиях русских с азиатскими народами, учитывая падение численности русского населения. Гораздо чаще евразийство упоминается в негативных тонах на страницах идеологически ангажированных «западнических» изданий, особенно в материалах журнала «Вопросы философии». Здесь евразийству высказываются упрёки в «великом самообольщении», «путанице» (Л.Люкс), «двусмысленности» (А.Игнатов), «язычестве» (В.К.Кантор) и т.д. Встречается также «православно-церковная» критика евразийцев, берущая своё начало ещё со статьи их бывшего единомышленника Г.В.Флоровского «Евразийский соблазн» (231). Аналогичную точке зрения Флоровского позицию занимают В.Л.Цымбурский, Н.А.Нарочницкая и К.Г.Мяло (127;128;131).

Среди защитников евразийской цивилизационной и отчасти культурно-политической модели можно отметить А.С.Панарина и особенно Б.С.Ерасова, издающих научный альманах «Цивилизации и культуры», на страницах которого неоднократно давалась отповедь оппонентам евразийства (напр., см.: 58, с. 3-28). Следует отметить, что полемика вокруг содержания политических и цивилизационных теорий евразийства продолжается до сих пор.

Обращают на себя внимание попытки расширить круг евразийских публицистов и политологов за счёт представителей восточной ветви русской эмиграции. В частности, исследователи В.Ф.Печерица и О.И.Кочубей относят к евразийским авторам русского писателя и публициста В.Н.Иванова, долгие годы жившего в Китае и написавшего там книгу «Мы», в которой предлагалось повернуть российскую цивилизацию «лицом к Востоку» (147, с. 149-155).

Среди диссертационных работ, посвященных евразийству, можно отметить исследования: «Евразийство как идейно-политическое течение в русской культуре XX века» (М.: Институт философии РАН, 1992) Р.А.Урхановой, «Социальная философия евразийства: истоки, сущность, современное состояние» (М.: Росс. гос. социальный институт, 1994) С.И.Данилова, «Концепция личности в философии евразийства» (М: МГУ, 1994) Ю.В.Колесниченко, «Евразийство как явление культуры России: историко-философский аспект» (М.: 1993) А.Г.Горяева, «Историко-философский анализ евразийского учения» (М: МГУ, 1995) С.В.Игнатовой. Во всех указанных работах в той или иной степени затрагиваются вопросы, связанные с разработкой идейно-политического наследия евразийцев, но отсутствует системный взгляд на евразийское политическое учение.

Кроме того, особое место занимают «исследования по персоналиям» конкретных представителей евразийства. Можно указать на публикации В.К.Журавлёва (59,с.91-96), Н.А.Кондрашова (107,с.98-103), В.П.Нерознак (132,с. 148-151) о Н.С.Трубецком, А.Ванеева (33;34), Б.М.Тунгусова (226), С.СХоружего (235;236), А.В.Соболева (191,с.49-58) о Л.П.Карсавине, А.Г.Дугина (51,с.82-90; 52) о П.Н.Савицком, О.А.Казниной о Д.П.Святополк-Мирском (86,с.81-88) и др.

В числе зарубежных публикаций, посвященных евразийству, отметим цикл статей американского историка и литературоведа Н.В.Рязановского (256-259), работы М.Басса (253) и К.Гальперина

Источниковедческий анализ политологической концепции евразийства и её интерпретаторов позволяет определить объект л предмет данного исследования.

Объектом здесь являются пять основных политических концепций евразийства (политико-антропологическая, социально-политическая, политико-правовая, политико-экономическая и геополитическая), их истоки и метафизические основания. Автор анализирует внутреннюю структуру этих концепций, указывает на их сущностную связь.

Предметом диссертационного исследования является сама целостная политическая теория евразийства, перспективность и актуальность которой для соискателя несомненна. Автор пытается определить уровень теоретических конструкций и глубину выводов представителей евразийства,

В качестве методологической основы диссертации автор использовал различные эвристические подходы, которые должны помочь учесть «конкретную целостность» политической теории евразийства во всём богатстве её рассматриваться, исходя из связи целого, живых проявлений. Диссертант в своих исследовательских поисках опирался на основополагающие для современной политической науки принципы системности, взаимосвязи духовного и материального, принцип историзма при анализе данной проблемы. Исходя из вышеуказанного, автор выработал для себя несколько правил для исследования таких оригинальных и самодостаточных политологических учений, подобных евразийскому.

К исследуемым в данном контексте смысловым формам нельзя прилагать внешних им критериев, а следует исходить только из того содержания, которое объективировано в них. Поэтому недопустимо

присваивать такому разностороннему и сложному политическому течению, как евразийство, прямолинейные идеологические штампы.

Всякая часть политических учений конкретных представителей евразийства, равно как и всякая концепция, взятая из евразийской теории, должны рассматриваться во всём богатстве их содержания, необходимо учитывать различные нюансы и специфику мировоззрения представителей евразийства и, вместе с тем, дать целостный анализ их политической доктрины.

3.Понимание нами евразийского политического замысла должно оставаться актуальным, т.к. именно в контексте данного положения всякое ретроспективное исследование в политологии получает смысл. Наша интерпретация должна быть изоморфна тому импульсу, который исходит из интересующего течения русской мысли.

Следовать данным правилам можно, используя на теоретическом уровне историко-сравнительный, диалектический, логико-концептуальный, системный методы, а на эмпирическом уровне методы описания, семиотики и особенно герменевтики. Все эти методы должны быть направлены на воспроизведение логики генезиса и развития евразийского «континентоцентризма» и его содержательного наполнения. В диссертации также использовался метод текстологического анализа.

Цель данного диссертационного исследования состоит в прояснении сущности евразийского учения как политической и идеологической доктрины, т.е. выявить основные, качественные признаки евразийства как одного из основных идейных течений русской эмиграции. Достижение цели исследования предполагает решение следующих задач:

Определение политологического статуса евразийского учения об обществе, экономике, праве и государстве, и его места в общей систе-

ме евразийского мировоззрения, в качестве необходимой предпосылки анализа содержания евразийской политической теории.

Указание на социально-исторические и социокультурные детерминанты, т. е. на те общественные, национальные, социально-психологические условия, которые прямо или косвенно повлияли на становление евразийской политической теории.

Анализ теоретических истоков евразийских политических концепций, исследование их концептуальной связи с идеологическими и политическими взглядами Ф.М.Достоевского, К.Н. Леонтьева, Н. Я. Данилевского, Н.Ф. Фёдорова, выявление мировоззренческого единства с русской религиозной метафизикой XIX-нач.ХХ вв., а также рассмотрение имманентного родства «протогеополитических» интуиции ряда отечественных учёных (А.П.Щапова, Д.И.Менделеева, Л.И.Мечникова, В.О.Ключевского, В.И.Ламанского) с крупнейшими представителями евразийства.

Реконструкция политико-антропологической концепции евразийцев, обоснование её ключевой значимости для всей системы их политической теории.

Анализ духовных оснований и предпосылок евразийского политического учения.

Рассмотрение социально-политической теории евразийцев в контексте исследования выдвигавшегося в их трудах идеократического учения и, в данной связи, выявление сущностных характеристик в подходе евразийства к идее государственности и связанных с ней политико-правовых проблем.

Определение существа «хозяйнодержавия» как основополагающей идеи политико-экономической теории евразийства.

Разбор концепции месторазвития как основы евразийской геополитики, выходившей на учение о континентальном бытии России -«географического индивидуума».

Выявление концептуального единства всех составных элементов евразийского политического учения.

Исследование ряда конкретных политических идей наиболее выдающихся представителей евразийства.

Выявление перспективы изучения политологического наследия евразийства и актуальности его ддя политической науки в России.

Введение в исследовательский оборот ряда до того невостребованных материалов по истории отечественной пореволюционной политической науки.

Источниковая база данного диссертационного исследования имеет следующую структуру:

Первая группа - программные документы евразийцев.

Вторая группа - статьи в евразийских «Сборниках» и «Хрониках».

Третья группа - статьи в газете «Евразия» т.н. «левых евразийцев» или «кламарцев», утративших во многом изначальный смысл евразийского учения

Четвёртая группа - архивный материал из фондов Н.Н.Алексеева, К.А.Чхеидзе Д.П.Святополк-Мирского и П.Н.Савицкого, хранящихся соответственно в Центральном государственном историческом архиве (ЦГИА) и Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ).

Пятая группа - статьи и заметки современников евразийства, главным образом из среды русской эмиграции 20-30-х гг.

Шестая группа - публикации современных интерпретаторов евразийского учения.

Научная новизна данного диссертационного исследования заключена в том, что на основе анализа содержания политологических и ис-

ториософских сочинений Н. С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, Н.Н.Алексеева, Л.П.Карсавина, П.П.Сувчинского, Г.В.Вернадского раскрыто собственно евразийское политическое учение, показана его нетривиальность, уникальность, а также дана репрезентация евразийского взгляда на природу личности и ряд социальных феноменов, близких к политике - экономику, право и др. Сочетая принципы системности и историзма, автор, с одной стороны, делает попытку структурного рассмотрения евразийской политической теории, с выявлением её детерминант, а, с другой стороны, на конкретном текстологическом материале показывает процесс эволюции и степень изменения евразийской рефлексии на важнейшие политические события того времени, а также изменение взгляда евразийцев на цели и смысл существования важнейших общественных и политических институтов. Эта новизна конкретизирована в следующих пунктах: В диссертации определяется место политических взглядов представителей евразийства в системе политической науки XX в. Научной новизной полученного результата явилось определение различий политических воззрений отдельных евразийцев, а также отличие их понимания фундаментальных социально-политических проблем от понимания представителей иных эмигрантских течений. Особое внимание уделено критике евразийцами западного политического и экономического либерализма; особенно это касается попыток перенести ценности западноевропейской цивилизации на российские реалии.

Обосновывается тезис о том, что приоритетной темой, важнейшим нервом евразийства была именно его политическая ориентация, попытка выработать «третий путь», суть которого состояла в реанимации ценностей православного сознания, с одновременным обогащением его духовными и культурными достижениями тюркских и финно-угорских народов.

Показано, что в основе евразийском политическом учении лежит оригинальная антропологическая концепция о «коллективной личности» и «соборном субъекте».

Предпринята общеконцептуальная реконструкция логики политической мысли адептов евразийства, намечавших теоретическую программу обоснования идеи «континентоцентризма».

Проведена самостоятельная интерпретация евразийской политической теории, выявлена её специфика, обоснована необходимость системного подхода при рассмотрении целостного политологического замысла евразийцев.

Определены важнейшие истоки евразийской политической теории и показана тесная связь её со славянофильством и почвенничеством, русской православной философией, русским космизмом.

Исследуется различие в толковании ряда важнейших политических вопросов внутри самих евразийцев и в данной связи выделяются «левое» (кламарское) и «правое» (традиционное) евразийство, впервые показано принципиальное отличие их друг от друга применительно к истории политической мысли.

Подробно разбираются политико-антропологическая, социально-политическая, политико-правовая, политико-экономическая и геополитическая теории евразийцев в их единстве и различии.

Основываясь на общетеоретических и исторических методах исследования, диссертант пытается обосновать правомерность введения в научный оборот единого понятия «евразийское политическое учение», в содержание которого органически входили бы указанные выше теории.

Относительно научно-практической значимости диссертации следует подчеркнуть, что данное исследование имеет целью способствовать углублению понимания предмета и содержания политологической науки как таковой, подкреплению её примечательным историче-

ским материалом. Комплексный взгляд на евразийскую политическую парадигму может иметь как методологическое, так и историко-научное значение. Формирующееся сейчас в политической науке и публицистике «неоевразийство» может для собственного концептуального развития востребовать материал данной диссертации. Реконструкция евразийской политической теории может способствовать расширению круга проблем, рассматриваемых современной политологией.

Теоретические выводы диссертации могут быть использованы в ходе методологических семинаров, при анализе социально-политических феноменов. Данные настоящего исследования могут применяться при чтении лекционных курсов по истории политической науки, истории государства и права, государствоведению, культурологии, истории философии в вузах, а также при подготовке обобщающих работ (статей, монографий, учебных пособий).

Основные положения диссертации обсуждались в ходе работы теоретического семинара на кафедре теории и истории политических процессов стран АТР Владивостокского института международных отношений Дальневосточного университета 28 апреля 1999 года. Отдельные материалы диссертационного исследования были представлены на международных научно-практических конференциях «Наука в образовательном процессе вуза» (Уссурийск, март 1997 г.), «Социально-экономические и политические процессы в странах Азиатско-Тихоокеанского региона» (Владивосток, апрель 1997 г.), региональной научно-методической конференции «Проблемы славянской культуры и цивилизации» (Уссурийск, май 1999 г.).

Социоисторическая детерминация

По замечанию примыкавшего к евразийцам культуролога В.Чухнина, в подходе к проблеме времени особенно наглядно проявляется острота и напряжённость философского самосознания эпохи (236,с. 147). В самом деле, способность к осознанию уместности и актуальности собственных политических изысканий характерна доя евразийцев. Если исследовать контекст, уровень развития русской политической науки того времени, то можно только восхищаться характерной для них, с одной стороны, способности улавливать дух времени, а, с другой стороны, поддерживать и обобщать наиболее перспективные направления в области политологии.

Евразийцы не отказывались от политического опыта прошлых эпох и отчётливо сознавали, что сам характер русского государственного права, в силу исторических условий, существенно отличался от западноевропейского. В нашей стране государственная власть в течение многих веков являлась единственным субъектом прав в ущерб правам отдельных людей и сословий. Собственно, и на Западе рождалось много этатистских утопий, но все они не выходили за пределы умственных выкладок отдельных интеллектуалов. При этом русское государство не являлось надклассовым - здесь евразийцы, в отличие от славянофилов, не испытывали никаких иллюзий. Политика русской власти руководствовалась интересами верхушки господствующего сословия. Тем не менее, в русском государстве допетровской эпохи широко были распространены демотические элементы, т.е., как справедливо писал евразиец князь Д.П.Святополк-Мирский, «московская власть широко пользовалась самодеятельностью общественных ячеек», но демотизм этот ничуть не ограничивал власть московских царей - здесь власть ограничивалась интересами тех групп, политическим олицетворением которых она являлась, а также православной этатистской идеологией византизма, но не ограничивалась правами подданных (185).

Евразийцы подчёркивали влияние на их политические учения цер-ковно-византийской идеологии. Собственно, Византия и была первой православной евразийской империей, имевшей собственно понимание римского права, чуждое индивидуализму и процессуализму рома-но-германского права, и развившее римское право не в динамическую (процессуальную) систему отношений лица к лицу, а в статическую сверхличную систему праведного закона». Византийский политический идеал неограниченного государства начал осуществляться в России с XVI в. - он был воспринят великими московскими князьями под воздействием Православной церкви. Если в удельной домосковской Руси (особенно в Новгороде) собственниками (государями) выступало множество хозяев, обладавших неограниченным правом распоряжения и здесь существовали частно-правовые отношения хозяев, то в Московии единственным субъектом государства явился царь - он стал неограниченным хозяином всех своих подданных, а слово «государь» потеряло свой первоначальный смысл. Евразийство, в силу синтетического характера своего политического учения, намеревалось соединить теоретически и практически домосковскую и церковно-византийскую политическую концепции. С гораздо большим скептицизмом евразийцы относились к бюрократическому государству Российской Империи, «закостеневшему» в период правления Николая I. Но и в этом типе государства евразийцы, опять же в силу своего мировоззренческого «синтетизма», обнаруживали положительный элемент - расширение прав собственности, пусть даже только отдельных сословий, начавшееся с «Манифеста о вольности дворянства» 1762 г. В евразийской политико-правовой концепции сильное государство соединяется с развитием лично-правовых форм. Это очевидно следует из теоретических выкладок Н.Н.Алексеева, полагавшего, что «свет с Востока» должен быть соединён с западным «просвещением» и решительно настаивавшего, что «эйдократическое» совершенное государство может являться только «правовым», в смысле «гармоничного сочетания между правомочиями и обязанностями, между свободой и долгом» (7Q,c.41). В своих обращениях евразийцы неизменно связывали государственное начало, крепкую государственную власть с правом, а не с диктатурой принуждения. Они доходили до утверждения, что «стихия права более глубоко и органично связана с евразийством, чем с любым из современных русских политических течений» (140,с.4).

Евразийцев относительно направленности их политического учения не следует считать «антизападниками». В культурно-историческом отношении они были ближе к типу «интеллигента-западника», «вестернизованы», но политический идеал их не совпадал с идеалом либерально-прогрессистским, был романтично-этатистским. Своё «генетическое западничество» они и проявляли в обязательном уважении к идее права, отрицании «плоского» консерватизма и провинциализма в быту, моде и т.п.

Поздним евразийством принималась в расчёт и советская политическая доктрина. Её разбору были посвящены интересные публикации того же Н.Н.Алексеева, а также П.П.Сувчинского, Л.П.Карсавина. Некоторые евразийцы зашли слишком далеко в своём обосновании «исторической правоты» большевизма (А.Эфрон, Д.П.Святополк-Мирский), переехали в Советский Союз и впоследствии были репрессированы. Но большинство из евразийцев сохраняли дистанцию от большевизма, не принимая в нём, в первую очередь, атеизм и насилие.

Евразийство и «философия Общего Дела» Н. Ф. Фёдорова

Определённую опору для своей политической теории евразийцы находили в федоровстве. Вместе с тем, евразийство пришло к идеям Н.Ф.Фёдорова, будучи уже вполне состоявшимся течением эмигрантской мысли. Как писал К.А.Чхеидзе, "евразийцы сказали первое слово об идеократии, не зная Фёдорова, а Фёдоров разрабатывал эту проблему раньше" (153,с.29). Фёдоров и евразийцы призывали к "одухотворению "государственной власти, совершенствованию форм правления. В федоровстве заключено современное толкование идеи соборности, с выдвижением социального и политического проекти-визма, идущего от проективизма нравственного. Ставка на социально-политическую организацию как решающий фактор при осуществлении "идеократической реконструкции " свойственна также и евразийцам. Последние прямо утверждали: "Для многих из наг Философия Общего Дела была ключом, открывшим нам истинное содержание нашей собственной философии "(154,с. ]).

Согласно основоположнику русского космизма, истинное призвание человека состоит в том, чтобы быть сотрудником Бога на земле и "светское и духовное составляют не два царства, а одно "(229, с. 594), а божественное Триединство ддя человека обязано быть не только идеалом, а проектом реального жизнеустроения. Для евразийцев "Общее Дело "состояло в первую очередь в усовершенствовании государства, которое, в свою очередь, должно обустроить российскую политическую жизнь на принципах соборности. Их учение можно назвать этатистским, ориентированным на политику дополнением к фё-доровству. У них более заострён и актуализирован призыв к активному социальному творчеству. Евразийцы пережили революцию и потому демотический элемент в их социально-политической теории был выражен гораздо отчётливее. По их мнению, революционная энергия и энтузиазм народа должны соединиться с религиозным подвигом, традицией религиозной жизни. Именно революция, при всех её негативных последствиях, сделала религиозную правду социально и политически окрашенной. Социальный замысел евразийства подобен фёдоровскому "синархическому"проекту и в его основе находится попытка наполнить "современные социальные процессы религиозным содержанием "(173,с.5).

Среди более частных положений "Философии Общего Дела 7 воспринятых евразийцами, можно указать на концепцию "сторожевого положения" направленную в системе Фёдорова на определение должного состояния отдельного субъекта политики и целых политических общностей. В этой концепции "утверждается необходимое сочетание сознания коренного неблагополучия всех жизненных основ и человеческих взаимоотношений и обязанности постоянного бодрствования за себя и за всех, переходящих организованное (сторожевое, "милитарное 7 служение общему делу"(48). "Сторожевое положение " в евразийской политической доктрине относилось к области политической психологии, оно в качестве определённого умонастроения должно формироваться у широких масс населения и, особенно, у ведущего слоя, и стать "первичной предпосылкой идеократии и её постоянным признаком и качеством " (48). Это состояние сделает возможным политическое творчество народа, который через своих инициативных представителей реализует цели и задачи собственного ме-сторазвития.

Таким образом, социальная концепция Н.Ф.Фёдорова, тяготевшая в сторону современного толкования христианской онтологии и этики, воздействовала на многих евразийцев своим проективизмом, учётом реалий современной культуры. В этой среде вслед за увлечением "Философией Общего Дела "наметился отход от идеализации бытового православия, обнаружилось стремление к политическому аналитизму и социальной аутентичности. Через Фёдорова стало возможным "осовременивание" русских традиционалистских и этатистских политических учений, к числу которых можно отнести и евразийство. Не случайно в евразийской литературе можно встретить признание Фёдорова "учителем своим "изо всех русских мыслителей он нам самый близкий "(154). Но всё же было бы ошибкой считать евразийство прямым продолжением "фёдоровства"- социальный космизм "Философии Общего Дела "представлялся им гениальным мифом, но не более того.

Именно представители евразийства (Савицкий, Трубецкой, Чхеидзе и др.) были теми из русских политологов, кто стал использовать термин «геополитика», адаптируя геополитическую проблематику к условиям России. Евразиец П.Н.Савицкий являлся первым отечественным геополитиком в собственном смысле слова (52,с.444).

Концепция «идеократии» - ядро евразийского государствоведения

Утверждение самостоятельного бытия пронизывающей социально-политическую реальность организационной идеи - исходный пункт содержательной части евразийского политического учения. В нём предполагалось изучить и утвердить первичность идей в социальной и политической жизни. «Политический идеализм» евразийцев основывался на философском платонизме, ибо господство идей в их понимании охватывает не только сферу общественной жизни, но также природу. Например, на уровне химии это проявляется в периодической системе химических элементов, на уровне метеорологии - в системе климатических зон. Организационные идеи упорядочивают наше познание. Словом, любая сфера бытия и познания управляется этими идеями. Метафизическим центром всякой идеи является «эйдос», который, как считали евразийцы, управляет миром природы и общества. Через основного субъекта политики - человека, через его сознание эта организационная идея формирует экономические, политические отношения на тех или иных принципах. Так, капиталистический порядок имеет своим основанием идею организации производства при помощи свободных производителей, работающих на средствах производства, принадлежащих предпринимателю (113,с. 133). Идеи формируют не только социальные и политические отношения, но и личности. По словам П.Н.Савицкого, «если будет идея, будут и личности. Историческая личность создаётся в обстановке и при посредстве исторической идеи. Идея воспитывает личность; питает её соками; даёт силу, ведёт в действие» (167,с. 9). Таким образом, в истории и политике господствует всеобъемлющее «идеалоправство» (167,с. 10).

Далее евразийцы обращались к конкретным идеям, которые выражали политические стремления тех или иных государств и народов. Их природа может быть различной - исключительно религиозной, националистической, чисто правовой или национально-правовой и т.д. Как правило, в основе монархический на Древнем Востоке лежала религиозная идея, в основе империй - национально-религиозная идея. Современные европейские государства руководствуются идеей правового государства. В основе коммунистической политической доктрины, как полагали евразийцы, лежит идея ложно понятой социальной справедливости в виде имущественного равенства. Наличие организационной идеи даёт государству силу. Белое движение потерпело неудачу в силу своего «провинциализма», ибо оно не смогло выдвинуть действительно объединяющую и притягательную идею. По словам евразийцев, коммунизм должен быть не разбит, не уничтожен интервенцией, войной, а преодолен идеологически, в сознании русских людей. Стержневая политическая идея должна иметь в себе, как считали евразийцы, два «слоя»: прикладной, практический и универсальный, вселенский. Её можно определить как идею органического общества и государства как «благо совокупности народов, населяющих данный автаркический особый мир» (224,с. 441). Органицистские концепции выдвигались и раньше в европейской политологии и государствоведе-нии. Но им всем не хватало внутренней цельности, по причине отсутствия веры, полнейшей секуляризации в них. Именно православной России в союзе с мусульманским и буддистским Востоком («туран-скими» народами) суждено в своём политическом и культурном развитии осуществить чаяния всего человечества по созданию цельного, справедливого общества, где интересы всех и каждого гармонировали бы в органическом единстве. Впрочем, евразийцы осознавали всю опасность духовного рабства России, особенно её интеллигенции, перед Западом. Низкопоклонство русских «западников» может затормозить реализацию нашей страной своего политического призвания. Необходима, как писал П.Н.Савицкий, «героическая воля» (167,с. 14) патриотично настроенных русских людей для начала и продолжения строительства подлинно справедливого общества. Сами эти люди должны организоваться, составить союз единомышленников, ориентированный на выполнение практических задач.

В центре евразийской теории государства находилась именно концепция правящего слоя. В данном контексте под идеократией евразийцы понимали строй, в котором правящий слой отбирается по признаку преданности одной общей идее-правительнице (224,с.438). Политический строй идеократии должен быть построен на системе убеждений, иметь единую партию, защищающую интересы государства и личности. Природа такой партии будет коренным образом отличаться от партий либеральной демократии. Если традиционные партии основывались на понятии «pars civitatis», что означает существование одной из политических групп в государственном целом, то евразийская партия как «организация действия», подразумевает «часть света», объединение наиболее активной и деятельной части нации или группы наций («partem mundi) . Новая партия, как писал П.Н.Савицкий, будет являться «активным нуменом нации или группы наций, их стяжённым воплощением» (172,с. 10). Каждый из тех, кто будет составлять ядро партии нового (евразийского) типа должен стать, по образному выражению Н.Арсеньева, «живым камнем», из которых будет сложено единое здание великой России-Евразии (23,с. 53-54).

Концепция «функциональной собственности»

Экономическая стратегия евразийцев подразумевала конечной целью создание необходимого хозяйственного фундамента для эффективного функционирования идеократического государства. Евразийцы были убеждены, что только высокоэффективная экономическая модель может являться приемлемой основой сильного государства. Вместе с тем, строя собственную политологическую доктрину на основе социальной и религиозной антропологии, представители евразийства не могли не учитывать личностный фактор экономического развития, важнейший смысл которого состоял для них в привлечении конкретного субъекта к укреплению экономической основы государства.

Идеальной экономической моделью являлась для евразийцев государственно-частная система хозяйствования, для апологии которой они разработали цельную концепцию. Её проблемным и смысловым ядром выступает в их учении критически решаемый вопрос о собственности. По словам евразийца В.А.Стороженко, «сам институт собственности нуждается в новом смысле, в понятие собственности необходимо вложить новую идею» (196,с.40). Н.Н.Алексеев полагал, что именно неадекватно устроенные отношения собственности способны порождать и воспроизводить социальную напряжённость, бесконечное обогащение одних и обеднение других.

Проблема собственности в понимании евразийцев имеет ряд уровней истолкования: юридический, исторический и политический. Первый уровень - юридический, не решает вопроса о природе собственности, и обращен к вопросу о том, что считается собственностью в настоящее время, т.е. здесь собственность выступает данностью. На втором уровне - историческом, исследуются различные виды собственности в прошлом, настоящем и будущем; здесь существует понимание временности актуальных форм собственности, их принципиальной изменчивости и сменяемости. Но историков редко интересует вопрос о сущности собственности, они скорее обращаются к феноменальной стороне данной проблемы. Наконец, политический уровень проблемы собственности характеризуется тем, что здесь не столько изучают, что такое собственность, сколько стремятся определить, в каком направлении должны быть изменены современные институты частной собственности (9,с.5). Однако, способы интерпретации на политическом уровне проблемы собственности весьма разнообразны. Евразийцы подвергали критике как социалистические, так и буржуазные модели организации и устройства форм собственности.

Экономическая доктрина евразийства соединяется с политической антропологией в контексте актуализации проблемы субъекта собст-венности.С одной стороны, в евразийстве отрицается возможность собственности для «абстрактной» личности, существа, не в социальные отношения, с другой стороны, утверждается возможность существования в качестве субъекта собственности не только «физическим» («одночеловеческим») личностям, но и личностям «коллективным» («многочеловеческим»). При этом адепты евразийства настаивали, что «коллективные личности в той же степ ш физич-ны, как и физические лица\..А Они являются особым родом сложных, физических индивидуумов, а потому они и могут быть субъектами собственности так же, как и отдельные люди» (9,с. 10).

Свою концепцию «государственно-частной системы хозяйства» как единственно приемлемой ддя грядущей подлинной идеократии евразийцы строили на основе критики идей социализации и коммуни-зации собственности. По мысли Н.Н.Алексеева, основная ошибка социализма состояла в стремлении преобразовать природу частной собственности посредством изменения её субъектов (через экспроприацию, национализацию, обобществление и т.п.). В данном случае, как считал Алексеев, действовала примитивная, грубая установка, которую можно определить как «социалистический элементаризм». При этом суть, порядок частной собственности не изменяется - мы имеем дело лишь с новыми субъектами её. Евразийцы подчёркивали, что с исчезновением многоярусности экономического и общественного устройства уничтожается само государство, превращаясь з своеобразную принуждающую структуру, нетерпимо относящуюся к существованию частных интересов. Но, тем не менее, собственность как таковая и в этом случае остаётся, равно как и остаётся её отчуждение от большинства населения, и смена её субъекта сама по себе не может отменить социальное неравенство. В евразийском понимании позитивный смысл экономической политики должен состоять не в манипуляции субъектами собственности, а в эффективном управлении народным хозяйством. Необходимо не столько менять субъект собственности, сколько преобразовывать саму природу, содержание института собственности как правоотношения, особенно изменив отношение субъекта к объекту собственности. Как предполагали евразийцы, именно в этом состоит суть, коренного перелома в усилиях общества покончить с вопиющей социальной несправедливостью.

Формула, которой руководствовались евразийцы, - «ни капитализм, ни социализм!» (9,с.64). Её конкретизация состоит в следующем: в самом понятии собственности заключено правоотношение универсального свойства. В контексте вопроса о правоотношении можно определить два вида собственности: абсолютную и относительную. Универсальное значение собственности состоит в том, что праву собственника соответствует обязанность всего общества в целом и каждого гражданина в отдельности быть лояльным к праву собственника. Но общество часто ограничивает это право собственника, связывая его с известным кругом обязанностей. Когда провозглашается и осуществляется корреляция прав и обязанностей собственника, мы имеем дело с относительной собственностью. При абсолютной собственности, напротив, права собственника не ограничены вмешательством общества и государства. Евразийцы как раз настаивали на преобразовании абсолютной собственности в ограниченную, т.е. в изменении правоотношения к частной собственности со стороны институтов государства. Первый тип относительной собственности уже доминировал в эпоху феодализма, но евразийцы считали феодальную «ленную» собственность недостаточно дифференцированной в том, что касается функциональной специфики её владельцев. В феодальном обществе частные и публичные функции не были разделены, власть господина «для себя» мало отличалась от власти господина «для государства», что вытекало из самой природы сословного общества. Кроме того, здесь власть хозяйственника-феодала подавляла экономическую инициативу вассала.

Движение евразийцев родилось в Софии в 1921 г., когда четверо молодых российских эмигрантов - экономист П.Н.Савицкий, искусствовед П.П. Сувчинский, философ Г.Д. Флоровский, принявший сан священника, лингвист и этнограф Н.С.Трубецкой - выпустили в свет сборник статей «Исход к Востоку», который стал своего рода манифестом движения, претендовавшим на принципиально новый взгляд на русскую и мировую историю.

В 1922 г. вышла вторая книга «На путях. Утверждение евразийцев», а за ней последовали три ежегодных издания под общим названием «Евразийский временник». В 1926 г. евразийцы выпустили систематическое изложение своей концепции «Евразийство», основные положения которой в сжатой и декларативной форме были обнародованы в 1927 г. в книге «Евразийство. Формулировка 1927 г.» В 1931 г. в Париже вышел сборник «Тридцатые годы», в котором подводились итоги десятилетней деятельности движения. Необходимо отметить и то, что с 1925 по 1937 г. увидели свет 12 выпусков «Евразийской хроники».

Эти работы обратили на себя внимание нетрадиционным анализом традиционных для России проблем. В отличие от славянофилов, Данилевского, Леонтьева и других, возлагавших свои надежды на самодержавное государство, евразийцы исходили из признания того факта, что старая Россия потерпела крах и стала достоянием истории. По их мнению, Первая мировая война и русская революция открыли качественно новую эпоху в истории страны, характеризующуюся не только крушением России, но и всеобъемлющим кризисом полностью исчерпавшего свои потенции Запада, который стал началом его разложения. Нет ни прошлого в лице России, ни настоящего в лице Запада, и задача России - вести человечество к сияющим вершинам светлого будущего.

Своим эсхатологическим подходом евразийство в методологическом плане мало чем отличалось от ведущих идейно-политических течений того времени - фашизма и большевизма. Не случайно воззрения евразийцев в ряде аспектов были близки позициям получившего в тот период определенную популярность национал-большевизма, синтезировавшего в себе некоторые важнейшие постулаты как фашизма, так и большевизма.

Не случайно и то, что большинство евразийцев позитивно приняли действия большевиков по сохранению и укреплению территориального единства России. По их твердому убеждению русская революция есть символ не только конца старой, но и рождения новой России. Так, Н.С. Трубецкой в 1922 г. допускал, что советскому правительству и Коммунистическому интернационалу удастся развернуть европейскую революцию, которая будет лишь вариантом российской экспансии, и видел неизбежным следствием такой экспансии взращивание и поддержку «благополучия образцовых» коммунистических государств Европы «потом и кровью русского рабочего и крестьянина». Более того, успех советского руководства в этом деле оценивали как победу евразийской идеи, полагая, что коммунисты последовательно реализуют вековые имперские устремления России. Один из лидеров евразийцев Л. Карсавин настойчиво подчеркивал: «Коммунисты... бессознательные орудия и активные носители хитрого Духа Истории... и то, что они делают, нужно и важно».

Евразийцы отводили особое место именно духовным, в первую очередь религиозным аспектам. В их построениях отчетливо прослеживается стремление увязать русский национализм с пространством. Как подчеркивал Савицкий в книге «Географический обзор России–Евразии», «социально-политическая среда и ее территория должны слиться для нас в единое целое, в географический индивидуум или ландшафт». Поэтому не удивительно, что у них само понятие «Евразия» было призвано обозначать не просто континент или часть его в сугубо географическом понимании, а некую цивилизационно-культурную целостность, построенную на основе синтеза пространственного и социокультурного начал. Согласно этой конструкции, Россия рассматривалась в рамках координат, условно обозначаемых как Восток и Запад.

Суть евразийской идеи сводилась к тому, что Россия, занимающая срединное пространство Азии и Европы, лежащая на стыке двух миров - восточного и западного, представляет особый социокультурный мир, объединяющий оба начала. Обосновывая свою «срединную» позицию, евразийцы писали: «Культура России не есть ни культура европейская, ни одна из азиатских, ни сумма или механическое сочетание из элементов той и других... Ее надо противопоставить культурам Европы и Азии как срединную евразийскую культуру». Поэтому, утверждал Савицкий в своей статье «Географические и геополитические основы евразийства» (1933), «Россия имеет гораздо больше оснований, чем Китай, называться “Срединным государством”. Это, по его мнению, самостоятельная, самодостаточная и особая духовно-историческая геополитическая реальность, которой принадлежит своя самобытная культура, «равно отличная от европейских и азиатских».

В отличие от тех славянофилов, которые утверждали идеи и ценности панславизма, евразийцы вслед за Леонтьевым делали упор на азиатскую, особенно на туранскую составляющую этого мира, считая Россию преемницей империи Чингисхана. Как писал, например, Трубецкой, «национальным субстратом того государства, которое прежде называлось Российской империей, а теперь называется СССР, может быть только вся совокупность народов, населяющих это государство, рассматриваемая как особая многонародная нация и в качестве таковой обладающая своим национализмом».

Еще четче эту позицию сформулировал Савицкий, по мнению которого субстрат евразийской культурно-цивилизационной целостности составляют арийско-славянская культура, тюркское кочевничество, православная традиция: именно благодаря татаро-монгольскому игу «Россия обрела свою геополитическую самостоятельность и сохранила свою духовную независимость от агрессивного романо-германского мира». Более того, «без татарщины не было бы России», утверждал он в статье «Степь и оседлость». А один из более поздних евразийцев Л. Гумилев, которого В. Ступишин не без оснований назвал блестящим путаником от науки, отождествлял Древнюю Русь с Золотой Ордой, а советскую государственность - с придуманным им самим славяно-тюркским суперэтносом.

Не отбрасывая ряд интересных наблюдений, высказанных евразийцами, вместе с тем нельзя не отметить, что их проекты содержали множество ошибочных положений, которые в современных условиях выглядят анахронизмами. В евразийской идеологии присутствовали отдельные элементы, реализация которых была бы чревата для России добровольной изоляцией. Так, в одном из манифестов евразийства говорилось: «русскую культуру надо противопоставить культурам Европы и Азии как срединную, евразийскую культуру, мы должны осознать себя евразийцами, чтобы осознать себя русскими. Сбросив татарское иго, мы должны сбросить и европейское иго».

Нельзя принять также убеждение евразийцев в исключительности и особой миссии России в современном мире. Так, представляя Россию–Евразию как возглавляемый Россией особый культурный мир, авторы манифеста подчеркивали, что она, т.е. Россия–Евразия «притязает еще и на то и верит в то, что ей в нашу эпоху принадлежит руководящая и первенствующая роль в ряду человеческих культур». Такая вера, говорилось далее в манифесте, может быть обоснована только религиозно, т.е. на фундаменте православия: исключительность русской культуры, ее особая миссия выводятся из православия, которое есть «высшее единственное по своей полноте и непорочности исповедание христианства. Вне его все - или язычество, или ересь, или раскол». Хотя ценность других христианских вероисповеданий полностью и не отрицались, выдвигалось условие: «существуя пока как русско-греческое и преимущественно греческое, Православие хочет, чтобы весь мир сам из себя стал православным». В противном случае приверженцам других вероисповеданий предрекались разложение и гибель.

Следует отметить, что в большинстве своем русская эмигрантская интеллигенция приняла евразийские идеи довольно прохладно, если не сказать отрицательно. Среди особенно активных критиков евразийства были Н.А. Бердяев, И.А. Ильин, П.Н. Милюков, Ф.А. Степун, Г.П. Федотов. Представляется вполне естественным, что в 1928 г. наметившийся ранее раскол внутри движения завершился полным размежеванием на парижскую и пражскую группы. Более того, к началу 30-х годов от евразийства отошли самые решительные его сторонники и даже основоположники Н. Трубецкой, Г. Флоровский, Г. Бицилли и др. Показательна в этом плане позиция Флоровского, который в статье с характерным названием «Соблазн евразийства» с горечью констатировал, что «судьба евразийства - история духовной неудачи». По его словам, на поставленные жизнью вопросы евразийцы «ответили призрачным кружевом соблазнительных грез. Грезы всегда соблазнительны и опасны, когда их выдают и принимают за явь. В евразийских грезах малая правда сочетается с великим самообманом... Евразийство не удалось. Вместо пути проложен тупик. Он никуда не ведет».

Примечательным свидетельством раскола евразийского движения стало издание в Париже еженедельной газеты «Евразия» (выходила с ноября 1928 по сентябрь 1929 г.), ориентированной на идейно-политическое сближение с советской властью. Активное участие в издании газеты принимали Л.П.Карсавин, кн. Д.П. Святополк-Мирский, П.П. Сувчинский, С. Я. Эфрон. Ирония истории состоит в том, что заигрывание с большевиками отнюдь не избавило евразийцев от преследований со стороны советских властей. Так, Карсавин, Савицкий и другие были после войны осуждены и долгие годы провели в ГУЛАГе.