Границы дискурса сми. Политический дискурс сми и его особенности, создающие предпосылки для манипуляции общественным сознанием

Реферат: Интерпретация политического дискурса в СМИ

Интерпретация политического дискурса в СМИ

Демьянков В.З.

Своей знаменитой книге, посвященной литературной критике, Эрик Хирш предпослал следующий эпиграф из сочинения не менее знаменитого американского критика Нортропа Фрая: «О Бёме говорят, что его книги подобны пикнику, на который автор приносит слова, а читатель – значения. Хотя это замечание – упрек Бёме, однако оно абсолютно справедливо по отношению к любому литературному произведению» .

Продолжая этот образ, можно утверждать, что дискурс СМИ, в частности и политический, – нечто вроде закусочной МакДоналдса: такой дискурс должен легко перевариваться и быстро производить свой эффект («усваиваться», как и любая fast food), позволяя по возможности незаметно манипулировать сознанием аудитории. Взгляд на строение дискурса глазами «потребителя» – интерпретатора – можно назвать интерпретативным подходом. О нем и пойдет речь в данном разделе.

1. Дискурс

Дискурсом называют текст в его становлении перед мысленным взором интерпретатора. Дискурс состоит из предложений или их фрагментов, а содержание дискурса часто, хотя и не всегда, концентрируется вокруг некоторого «опорного» концепта, называемого «топиком дискурса» или «дискурсным топиком». Логическое содержание отдельных предложений – компонентов дискурса – называется пропозициями. Эти пропозиции связывают логические отношения: конъюнкции «и», дизъюнкции «или», импликации «если – то» и т.п. Понимая дискурс, интерпретатор компонует элементарные пропозиции в общее значение, помещая новую информацию, содержащуюся в очередном интерпретируемом предложении, в рамки уже полученной промежуточной или предварительной интерпретации, т.е.:

– устанавливает различные связи внутри текста – анафорические, семантические (типа синонимических и антонимических), референциальные (отнесение имен и описаний к объектам реального или ментального мира) отношения, функциональную перспективу (тему высказывания и то, что о ней говорится) и т.п.;

– «погружает» новую информацию в тему дискурса. В результате устраняется (если это необходимо) референтная неоднозначность, определяется коммуникативная цель каждого предложения и шаг за шагом выясняется драматургия всего дискурса.

По ходу такой интерпретации воссоздается – «реконструируется» – мысленный мир, в котором, по презумпции интерпретатора, автор конструировал дискурс, и в котором описываются реальное и желаемое (пусть и не всегда достижимое), нереальное и т.п. положение дел. В этом мире мы находим характеристики действующих лиц, объектов, времени, обстоятельств событий (в частности, поступков действующих лиц) и т.п. Этот мысленный мир включает также домысливаемые интерпретатором (с его неповторимым жизненным опытом) детали и оценки.

Этим-то обстоятельством и пользуется автор дискурса, навязывая свое мнение адресату. Ведь пытаясь понять дискурс, интерпретатор хотя бы на миг переселяется в чужой мысленный мир. Опытный автор, особенно политик, предваряет такое речевое внушение подготовительной обработкой чужого сознания, с тем, чтобы новое отношение к предмету гармонизировало с устоявшимися представлениями – осознанными или неосознанными. Расплывчатая семантика языка способствует гибкому внедрению в чужое сознание: новый взгляд модифицируется (это своеобразная мимикрия) под влиянием системы устоявшихся мнений интерпретатора, а заодно и меняет эту систему.

2. Политический дискурс

Уже сама речь, как показал Э. Косериу , «политически нагружена», поскольку является знаком солидарности с другими членами общества, употребляющими тот же язык. Иногда даже говорят, что язык – как посредующее звено между мыслью и действием – всегда был «важнейшим фактором для установления политического подавления, экономической и социальной дискриминации» . Политический язык отличается от обычного тем, что в нем:

– «политическая лексика» терминологична, а обычные, не чисто «политические» языковые знаки употребляются не всегда так же, как в обычном языке;

– специфичная структура дискурса – результат иногда очень своеобразных речевых приемов;

– специфична и реализация дискурса – звуковое или письменное его оформление .

Политический дискурс может рассматриваться как минимум с четырех точек зрения:

– политологической – в рамках политологической интерпретации, на основании которой делаются выводы политологического характера;

– чисто филологической – как любой другой текст; однако «боковым зрением» исследователь смотрит на фон – политические и идеологические концепции, господствующие в мире интерпретатора;

– социопсихолингвистической – при измерении эффективности для достижении скрытых или явных, но несомненно политических целей говорящего;

– индивидуально-герменевтической – при выявлении личностных смыслов автора и/или интерпретатора дискурса в определенных обстоятельствах.

Ясно поэтому, что исследование политического дискурса лежит на пересечении разных дисциплин и связано с анализом формы, задач и содержания дискурса, употребляемого в определенных («политических») ситуациях, ср. .

Одна из этих дисциплин – политологическая филология – исследует, например, соотношение свойств дискурса с такими концептами, как «власть», «воздействие» и «авторитет». В отличие от «чистых» политологов, филологи рассматривают эти факторы только в связи с языковыми особенностями поведения говорящих и интерпретации их речи. Политическая филология обладает двумя ветвями:

– Политологическое литературоведение рассматривает макроструктуры политического дискурса: смену и мотивацию сюжетов, мотивов, жанров и т.п., – т.е. рассматривает дискурс с помощью литературоведческого инструментария.

– Политологическая лингвистика занимается микроуровнем, ее предметом являются:

a) синтактика, семантика и прагматика политических дискурсов,

б) инсценировка и модели интерпретации этих дискурсов, в частности именования политологически значимых концептов в политическом употреблении в сопоставлении с обыденным языком (ср. ).

Для обеих этих ветвей филологического исследования главным инструментом является интерпретация текста.

3. Интерпретация дискурса

В современной обыденной речи слово интерпретация употребляется очень часто. За этим словом сохранился уничижительный оттенок, когда говорят: Это не непреложная истина, это всего лишь интерпретация. Ну что же, в таком случае филологи занимаются «всего лишь» языком. Однако в этом «всего лишь» – и наша жизнь.

При подходе к интерпретации не только как к инструменту, но и как к объекту филологии у литературоведения, философии языка и лингвистики появляются общий язык, общие интересы и общий материал исследования.

Вспомним: практическая потребность истолкования трудных текстов была первопричиной возникновения филологии. В романтической герменевтике филология расширительно определялась как исследование классического мира в целостности его искусства, науки, общественной и частной жизни. В центре внимания находился дух древности, отражаемый трудами древних писателей и частной жизнью «классических народов». Внешнее проявление жизни считалось содержанием, а представление и язык – формой «классической жизни», т.е. жизни Древних Греции и Рима.

В этом представлении можно выделить две стороны:

– филолог дает субъективное истолкование тексту;

– мир толкуемого текста отдален от интерпретатора во времени и в принципе недоступен.

В прошлом остался романтический интерес к недоступному миру, он оказался чужд теоретикам XX в.: «Нужно со всею настойчивостью подчеркнуть, что эта филологическая установка в значительной степени определила все лингвистическое мышление европейского мира. Над трупами письменных языков сложилось и созрело это мышление; в процессе оживления этих трупов были выработаны почти все основные категории, основные подходы и навыки этого мышления» [Волошинов 1929, 85].

Так выкристаллизовался до сих пор актуальный взгляд на филологию: «Само слово филология имеет, по моему мнению, два значения. Во-первых, оно означает известный метод изучения текстов. Это метод универсальный, и он сохраняет свою силу независимо от того, какую конкретную цель преследует изучение текста – лингвистическую, историческую, литературоведческую и т.д.; во-вторых, слово филология означает известную совокупность или, как говорили когда-то, энциклопедию наук, посвященных изучению истории культуры в ее словесном, преимущественно, выражении. В первом отношении филология есть первооснова лингвистики так же, как и прочих наук, имеющих дело с текстами, потому что филологический метод истолкования текста, т.е. добывания из текста нужных сведений, как уже сказано, есть метод универсальный. Во втором отношении, наоборот, лингвистика, и именно изучение отдельного языка в его истории, есть первооснова филологической энциклопедии, ее первая глава, без которой не могут быть написаны остальные» [Винокур 1941, 225–226].

Языкознание, сосредоточенное только на проблемах описания языка, отпочковалось от филологии и на время вынесло субъективность и внеязыковые факторы за скобки истолкования . Но к началу XX в. границы между литературоведением и лингвистикой вновь стали размываться. Историки языка, стремящиеся к объективному объяснению фактов, под влиянием Фосслера, Кроче и др. постепенно перестают воспринимать «субъективность» интерпретации как помеху познанию, ведь «то, как художник говорит, определяется тем, как он видит. Из литературного стиля способ выражения переходит в общепринятый язык» .

Филологический «интерпретационизм» (синонимы: интерпретирующий подход, интерпретивизм), разработанный к концу XX в., основан на следующем положении: значения вычисляются интерпретатором, а не содержатся в языковой форме.

Соответственно, под интерпретацией понимается когнитивный процесс и одновременно результат в установлении смысла речевых и/или неречевых действий. Как и при анализе когнитивной деятельности, можно говорить о субъекте, объектах, процедуре, целях, результатах, материале и инструментах интерпретации. Причем:

1. Интерпретация является триединством: одновременно процессом (обладающим объектами и результатами), результатом и установкой (презумпцией интерпретируемости объекта). Результат бывает воспринимаемым внешне – в виде воспроизведения, пересказа, перевода, реминисценции и т.п. – или исключительно внутренним – как понимание.

2. Интерпретация – целенаправленная когнитивная деятельность, обладающая обратной связью с промежуточными (локальными) и глобальными целями интерпретатора, который далеко не всегда уверен в целенаправленности действий у автора воспринимаемой речи. Интерпретация состоит в установлении и/или поддержании гармонии в мире интерпретатора, что может выражаться в осознании свойств контекста речи и в помещении результатов такого осознания в пространство внутреннего мира интерпретатора.

3. Объект интерпретируется только в рамках системы, когда заранее определен набор допустимых видов и форм представления результата. По выражению, в частности, восстанавливаются генезис, социальный и личностный мотивы автора.

4. Значения не образуют отдельного царства, а появляются только в результате удачной интерпретации. Интерпретация – попытка создать значение в соответствии с некоторыми целями, для чего используются стратегии. Тогда только языковое выражение и обретает речевое значение, которое, актуализируясь в виде смысла, дополняет, сужает или даже в корне меняет уже сложившийся внутренний мир интерпретатора. Речевое значение гармонизирует высказывание с предшествующим контекстом. Смысл выражения – актуализированное речевое значение в рамках сиюминутной ситуации интерпретирования. Сторонний наблюдатель может непосредственно увидеть результаты (например, ответные действия и текст пересказа), а может только о них догадываться, полагая, что интерпретатор произвел умозаключения и достроил свой внутренний мир. Удачная интерпретация заслуживает одобрения, только когда воспринята внешне: аплодисменты и цветы получает тот интерпретатор, который не просто понял, а передал для других свое понимание произведения – музыкального, литературного и т.п. Итак, различаются:

– языковое значение элементарных, неразложимых единиц ментального лексикона;

– речевые значения, «вычисляемые» в результате интерпретации.

5. К опорным пунктам относятся в тексте слова, конструкции, мысли и т.п., на которые опираются при использовании инструментов интерпретации. Инструменты же бывают трех видов:

– свойства речи (предложений или текста в их составных частях и отношениях);

– знания о свойствах речи на данном языке или на человеческом языке вообще; различаются: локальные знания контекста и ситуации, импликации текста (логический вывод, полнота которого характеризует тип интерпретации, выбираемой при достижении конкретной цели, и регулируется избираемой стратегией решения задачи) и глобальные знания конвенций, правил общения (определяют регулярность, единообразие интерпретации близких выражений одним и тем же человеком) и фактов, выходящих за пределы языка и общения;

– стратегии, организующие реальный ход интерпретирования и соединяющие между собой цели и средства интерпретации; эти инструменты используют другие инструменты – средства речи, знания, а также другие стратегии, взятые в подчинении к данным .

Как и обычные инструменты (например, нож, который адаптируется к объекту – скажем, становится острее или тупее), инструменты интерпретации могут сами меняться по ходу своего применения.

6. Каждый шаг в процедуре интерпретации связан с предвосхищением (выдвижением и верификацией гипотез о смысле всего выражения или текста в целом) и характеризуется:

– объектами ожидания (тем, по поводу чего предвосхищения появляются);

– основаниями ожидания (более или менее вескими).

К объектам ожидания относятся:

– текст, ожидаемый после конкретного высказывания, слова и т.п.;

– внутренний мир интерпретатора, в том виде, в каком, как полагает интерпретатор, он представляется автору речи, – т.е. дважды преломленное представление интерпретатора о собственном внутреннем мире.

7. Личностные аспекты интерпретации характеризуют интерпретатора, выделяют его из числа остальных носителей языка. В конкретном акте интерпретации различаются:

– межличностность: истолкования навязываются автором речи, а также связями между различными интерпретаторами, поэтому индивиды сходно воспринимают одни и те же высказывания;

– интенциональность, намерения (регулирующие ход интерпретации):

б) самого интерпретатора, сказывающиеся на глубине и завершенности интерпретации; то, как соотносятся намерения интерпретатора с его гипотезами о намерениях автора речи, зависит от личности интерпретатора: на одном полюсе – те, кто легко принимает в качестве законных все возможные намерения автора речи, а на другом – те, кто воспринимает чужую речь сверхкритично и отстраненно . Эмпатия состоит в принятии презумпций автора, которые интерпретатор реконструирует на свой страх и риск, основываясь на своих знаниях; т.е. интерпретатор смотрит на вещи «чужими глазами» и готов узаконить любые намерения в чужой речи, приняв намерения автора как аксиому.

Взаимодействие различных видов интерпретации дает понимание – внутренне реализованную «удачную интерпретацию», не обязательно проявленную внешне, для других людей. Понимание – оценка результата интерпретации или ее хода, воплощенная по-разному в зависимости от личностных характеристик интерпретатора. Так, Я понял, что вы хотите сказать можно перифразировать следующим образом: «Моя интерпретация вашей речи совпадает с вашей интерпретацией вашей собственной речи», «Моя интерпретация совпадает с замыслом, возможно, неудачно воплощенным в вашей речи» и т.п. Естественно, что языковые аспекты интерпретации не исчерпывают понимания в целом .

Всеми этими свойствами обладает интерпретация политического текста, подаваемого средствами массовой информации.

4. «имплицированная» адресация

Аудитория, адресат является одним из главных действующих лиц в интерпретативном объяснении. Здесь мы подчеркнем, что интерпретатор имеет дело в своем анализе не только и не столько с реальными, сколько с имплицированными, или виртуальными, или «целевыми» адресатами (надеюсь, мой читатель найдет лучший термин).

Причастие имплицированный в составе данного термина имеет то же значение, что и в составе термина имплицированный автор (implied author), предложенного в 1960-е гг. известным американским литературоведом У. Бутом и означающего «тот комплекс представлений об авторе, которые реальный автор стремится породить у своих читателей, конструируя текст данным, а не каким-либо иным образом».

Термин имплицированный читатель (implied reader) встречается впервые у знаменитого немецкого литературоведа В. Изера как характеристика «структурирования потенциального значения текстом» и как читательская актуализация этого потенциала по ходу чтения .

Исследуя политический дискурс, интерпретатор имеет в виду именно имплицированных адресатов в связи с тем, какой реакции автор дискурса ожидал и оправдались ли эти ожидания.

Такой интерпретирующий подход особенно уместен при исследовании тоталитарного политического дискурса, поскольку, выражаясь словами Умберто Эко, «Законы, определяющие интерпретацию текста, являются законами авторитарного режима, предписывающего индивиду каждое действие, ставя перед адресатом задачи и предоставляя ему средства для решения этих задач» . То есть читатели реконструируют – весьма приблизительно – внутренний мир имплицированного автора, тем самым, выполняя его предписания.

«Имплицированными адресатами» называется та читательская и/или слушательская аудитория, на которую ориентируется автор. Интерпретаторы, опираясь только на показания текста, могут только приблизительно реконструировать личностные и социальные (даже языковые) свойства этой аудитории, не надеясь на полное совпадение со свойствами реальной аудитории.

Естественно, что филологический анализ политических текстов опирается только на гипотезы об имплицированных адресатах. В центре такого анализа находятся авторские намерения политиков, а ведь политики и журналисты далеко не всегда искренни. Сопоставив же результат такой интерпретации с характеристиками исторически засвидетельствованных реальных адресатов, мы можем более глубоко проникнуть в атмосферу отдаленной от нас эпохи. Причем, читая, мы, выражаясь словами Дж. Каллера (следовавшего концепции Р. Барта), участвуем в сценическом действии текста, устанавливаем зоны сопротивления и непротивления действиям автора . Искусство манипулирования сознанием зависит от способности «задеть нужную струну в нужное время» , т.е. в конечном итоге от того, насколько политик проникся царством символов, актуальных для его реальной аудитории. Цель политического дискурса – как любого внушения – вызвать в адресатах определенные намерения и установки, мотивировать вполне определенные реакции, в частности, действия. Не в последнюю очередь – дать возможность реальному адресату оправдать ожидания вождя, дорасти до имплицированного идеализированного адресата.

Итак, адресат, имплицируемый политиком, должен быть адекватен реальному адресату. Однако как устанавливается такая адекватность – вопрос открытый.

5. Параметры политического дискурса в интерпретации

Главная задача политологической филологии – исследование факторов, сказывающихся на интерпретации политического дискурса.

5.1. Оценочность и агрессивность политического дискурса

Поскольку термины политический и моральный обладают оценочностью , в лингвистическом исследовании всегда фигурируют соображения внелингвистические .

Так, когда пытаются охарактеризовать особенности «тоталитаристского» дискурса, неизбежно вводят в описание этические термины, например, по X. Медеру (цит. по ):

– «ораторство»: доминирует декламаторский стиль воззвания,

– пропагандистский триумфализм,

– идеологизация всего, о чем говорится, расширительное употребление понятий, в ущерб логике,

– преувеличенная абстракция и наукообразие,

– повышенная критичность и «пламенность»,

– лозунговость, пристрастие к заклинаниям,

– агитаторский задор,

– превалирование «Сверх-Я»,

– формализм партийности,

– претензия на абсолютную истину.

Эти свойства проявляют полемичность, вообще присущую политическому дискурсу и отличающую его от других видов речи. Эта полемичность сказывается, например, на выборе слов и представляет собой перенесение военных действий с поля боя на театральные подмостки. Такая сублимация агрессивности заложена (по мнению некоторых социальных психологов) в человеческой природе. Итак, полемичность политической речи – своеобразная театрализованная агрессия. Направлена полемичность на внушение отрицательного отношения к политическим противникам говорящего, на навязывание (в качестве наиболее естественных и бесспорных) иных ценностей и оценок. Вот почему термины, оцениваемые позитивно сторонниками одних взглядов, воспринимаются негативно, порой даже как прямое оскорбление, другими (ср. коммунизм, фашизм, демократия) .

Этим же объясняется и своеобразная «политическая диглоссия» тоталитарного общества, когда имеются как бы два разных языка – язык официальной пропаганды и обычный. Термины одного языка в рамках другого употреблялись разве что с полярно противоположной оценкой или изгонялись из узуса вообще. Например, про пьяного грязно одетого человека в Москве можно было услышать: «Во, поперся гегемон». Говоря в другом, «аполитичном» регистре, мы переходим из атмосферы агрессивности в нормальную, неконфронтирующую, ср.: «Во, наклюкался». Выявить оценки, явно или скрыто поданные в политическом дискурсе, можно, анализируя, например, следующие группы высказываний (ср. ):

– констатации и предписания действовать,

– скрытые высказывания, подаваемые в виде вопросов,

– ответы на избранные вопросы (установив, на какие именно вопросы данный дискурс отвечает, а какие оставляет без ответа),

– трактовки и описания проблем,

– описание решения проблем, стоящих перед обществом: в позитивных терминах, «конструктивно» («мы должны сделать то-то и то-то») или негативно («нам не подходит то-то и то-то», «так жить нельзя»),

– высказывания, подающие общие истины: как результат размышлений, как несомненную данность, «от бога» (God"s truth) или как предмет для выявления причин этой данности,

– запросы и требования к представителям власти,

– призывы способствовать тому или иному решению и предложение помощи и т.п.

5.2. Эффективность политического дискурса

Общественное предназначение политического дискурса состоит в том, чтобы внушить адресатам – гражданам сообщества – необходимость «политически правильных» действий и/или оценок. Иначе говоря, цель политического дискурса – не описать (т.е. не референция), а убедить, пробудив в адресате намерения, дать почву для убеждения и побудить к действию . Поэтому эффективность политического дискурса можно определить относительно этой цели.

Речь политика (за некоторыми исключениями) оперирует символами . Успех ее предопределяется тем, насколько символы созвучны массовому сознанию: политик должен уметь затронуть нужную струну в этом сознании; высказывания политика должны укладываться во «вселенную» мнений и оценок (т.е. во все множество внутренних миров) его адресатов, «потребителей» политического дискурса.

Далеко не всегда такое внушение выглядит как аргументация: пытаясь привлечь слушателей на свою сторону, не всегда прибегают к логически связным аргументам. Иногда достаточно просто дать понять, что позиция, в пользу которой выступает пропонент, лежит в интересах адресата. Защищая эти интересы, можно еще воздействовать на эмоции, играть на чувстве долга, на других моральных установках. (Впрочем, все это может так и не найти отзыва в душе недостаточно подготовленного интерпретатора.) Еще более хитрый ход – когда, выдвигая доводы в присутствии кого-либо, вовсе не рассчитывают прямолинейно воздействовать на чье-либо сознание, а просто размышляют вслух при свидетелях (тогда имплицированный адресат не совпадает со сценическим); или, скажем, выдвигая доводы в пользу того или иного положения, пытаются – от противного – убедить в том, что совершенно противоположно тезису, и т.п.

Любой дискурс, не только политический, по своему характеру направленный на внушение, учитывает систему взглядов потенциального интерпретатора с целью модифицировать намерения, мнения и мотивировку действий аудитории. Как в свое время отмечал А. Шопенгауэр, искусство убеждения состоит в умелом использовании едва заметно соприкасающихся понятий человека . Именно благодаря этому и совершаются переходы от одних убеждений к другим, иногда вопреки ожиданиям самого говорящего .

Успех внушения зависит, как минимум, от установок по отношению к пропоненту, к сообщению в речи как таковому и к референтному объекту . Первый вид установок характеризует степень доверчивости, симпатии к пропоненту, а завоевание выгодных позиций в этой области зависит от искусства говорящего и от характера реципиента (ср. патологическую доверчивость на одном полюсе и патологическую подозрительность на другом). Изменить установки адресата в нужную сторону можно, в частности, и удачно скомпоновав свою речь, поместив защищаемое положение в нужное место дискурса. Только создав у адресата ощущение добровольного приятия чужого мнения, заинтересованности, актуальности, истинности и удовлетворенности, оратор может добиться успеха в этом внушении .

Люди всегда чего-то ожидают от речи своих собеседников, что сказывается на принятии или отклонении внушаемых точек зрения. Речевое поведение, нарушающее нормативные ожидания уместных видов поведения, может уменьшить эффективность воздействия (если неожиданность неприятна для реципиента) или резко увеличить ее – когда для адресата неожиданно происходит нечто более приятное, чем ожидается в норме.

Различаются ситуации с пассивным восприятием, с активным участием и с сопротивлением внушению со стороны адресата.

При пассивном восприятии внушения адресаты ожидают, что уровень опасений, глубина затрагиваемых мнений и интенсивность речевого внушения будут соответствовать норме. Лица, пользующиеся большим доверием, могут тогда обойтись и малоинтенсивными средствами, резервируя более сильные средства только на случай, когда нужно ускорить воздействие. Остальным же пропонентам показаны средства только малой интенсивности. Кроме того, от мужчин обычно ожидают более интенсивных средств, а от женщин – малоинтенсивных. Нарушения этой нормы – речевая вялость мужчин и неадекватная грубость и прямолинейность женщин, – шокируя аудиторию, снижают эффект воздействия. А страх, вызываемый сообщением о том, что неприятие внушаемого тезиса приведет к опасным для адресата последствиям, часто способствует большей восприимчивости к различным степеням интенсивности воздействия: наибольшая восприимчивость тогда бывает к малоинтенсивным средствам, а наименьшая – к высокоинтенсивным. Причем малоинтенсивная атака более эффективна для преодоления сопротивления внушению, к которому прибегают после поддерживающей, опровергающей или смешанной предподготовки.

В ситуации с активным восприятием внушения реципиент как бы помогает убедить себя, особенно если он надеется, что все происходит в его интересах. Наблюдается прямое соотношение между интенсивностью используемых речевых средств в активно осуществляемой атаке и преодолением сопротивления, являющегося результатом поддерживающей, опровергающей или смешанной предподготовки.

Когда же адресат активно сопротивляется внушению, имеем большое разнообразие случаев. Если имела место предварительная обработка, «внушительность» основной атаки обратно пропорциональна эффективности подготавливающих высказываний. Опровергающие предварительные действия исподволь предупреждают адресата о природе предстоящих атак. Поэтому, если атакующие высказывания не нарушают ожиданий, созданных опровергающим предварительным действием, сопротивляемость внушению бывает максимальной. Если же языковые свойства атакующих высказываний нарушают ожидания, выработанные в результате «опровергательной подготовки» (либо в позитивную, либо в негативную сторону), сопротивляемость уменьшается.

Когда адресату предъявляют более одного довода в пользу одного и того же тезиса, оправданность или неоправданность ожиданий при первом доводе воздействует на принятие второго довода. Поэтому, если речевые ожидания нарушены позитивно в результате первого довода, этот довод становится внушительным, но изменение отношения к исходной позиции происходит только после предъявления последующих доводов, поддерживающих все ту же позицию, направленную против сложившейся установки. Когда же речевые ожидания в результате первого довода нарушены в отрицательную сторону, этот довод внушительным не бывает, но зато адресат более склонен поверить аргументам из последующей речи, аргументирующей в пользу того же тезиса, направленного против сложившейся установки .

5.3. Отстаивание точки зрения в политическом дискурсе

Итак, политический дискурс, чтобы быть эффективным, должен строиться в соответствии с определенными требованиями военных действий. Выступающие обычно предполагают, что адресат знает, к какому лагерю относится, какую роль играет, в чем эта роль состоит и – не в последнюю очередь – за какое положение выступает («аффирмация»), против какого положения, и какой партии или какого мнения («негация»), ср. . Принадлежность к определенной партии заставляет говорящего:

– с самого начала указать конкретный повод для выступления, мотив «я говорю не потому, что мне хочется поговорить, а потому, что так надо»;

– подчеркнуть «репрезентативность» своего выступления, указав, от лица какой партии, фракции или группировки высказывается данное мнение, – мотив «нас много»; поскольку коллективное действие более зрелищно, чем отдельное выступление, часто предусматриваются поддерживающие действия со стороны единомышленников;

– избегать проявления личностных мотивов и намерений, тогда подчеркивается социальная значимость и ответственность, социальная ангажированность выступления – мотив «я представляю интересы всего общества в целом» (ср. ).

Как и действия на поле боя, политический дискурс нацелен на уничтожение «боевой мощи» противника – вооружения (т.е. мнений и аргументов) и личного состава (дискредитация личности оппонента).

Одним из средств уничтожения в политических дебатах является высмеивание. Смех вообще, по мнению, многих теоретиков (например, А. Бергсона), проявляет неосознанное желание унизить противника, а тем самым откорректировать его поведение. Такая направленность осознанно эксплуатировалась в политических дебатах еще со времен Римской империи. Об этом свидетельствуют обличительные речи Цицерона, в которых высмеиваются даже интимные характеристики противника, вообще говоря, не имеющие прямого отношения к политике. По , оратор «входит в сговор» со слушателем, стремясь исключить из игры своего политического оппонента как не заслуживающего никакого положительного внимания. Много поучительных примеров такого способа уничтожить противника находим мы у В.И. Ленина.

Поскольку высмеивание находится на грани этически допустимого, можно предположить, что в наибольшей степени оскорбительный юмор воспринимается обществом как уместный только в самый критический период; а в «нормальные» периоды такой жанр вряд ли допустим.

В более же мягкой форме исключают противника из игры, когда говорят не о личности (аргументируя ad hominem), a об ошибочных взглядах, «антинаучных» или несостоятельных. Так, во времена СССР говорили о «патологическом антикоммунизме», «научной несостоятельности», «фальсификации фактов», «игнорировании исторических процессов» и т.п., см. ).

Еще мягче выражались, когда говорили: «товарищ не понял» (скажем, недооценил преимущества социализма перед капитализмом и т.п.) – своеобразно смягченная оценка не очень высокого интеллекта противника. В академическом, не политическом дискурсе чаще в таких случаях говорят: нечто у данного автора «непонятно» или «непонятно, что некто хотел сказать»; в этом саркастичном обороте вину как бы берет на себя интерпретатор. Еще больший эвфемизм граничит с искренностью – когда говорят: «Я действительно не понимаю...»

Отстранив, таким образом, оппонента от равноправного участия в обсуждении вопросов, оратор остается один на один со слушателем; при определенных режимах свободный обмен мнениями не предполагается, и политический дискурс не нацелен на диалог, см. .

Итак, понимание политического дискурса предполагает знание языковых приемов, фона, ожиданий автора и аудитории, скрытых мотивов, сюжетных схем и излюбленных логических переходов, бытующих в конкретную эпоху. Исследованием этих аспектов дискурса и занимается политологическое литературоведение.

Список литературы

Винокур Г.О. 1941 – О задачах истории языка // Уч. зап. Московского гор. пед. ин-та, каф. русского языка. М., 1941. Т. 5. Вып. 1 (или в кн.: Винокур Г.О. Избранные работы по русскому языку. М., 1959. С. 207–226.)

Волошинов В.H. I929 – Марксизм и философия языка: Основные проблемы социологического метода в науке о языке. Л., 1929.

Гловинская М.Б. 1989 – Семантика, прагматика и стилистика видовременных форм // Грамматические исследования: Функционально-стилистический аспект: Суперсегментная фонетика; Морфологическая семантика. М., 1989. С. 74–146.

Ильин М.В. 1997 – Слова и смыслы: Опыт описания ключевых политических понятий. М., 1997.

Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. 1992/97 – Толковый словарь русского языка. 4- е изд., доп. М., 1997.

Ast F. 1808 – Grundriss der Philologie. Landshut, 1808.

Badaloni N. 1984 – Politica, persuasione, decisione // Linguaggio, persuasione, verità. Padova, 1984. P. 3–18.

Bayley P. 1985 – Live oratory in the television age: The language of formal speeches // G. Ragazzini, D.R.B.P. Miller eds. Campaign language: Language, image, myth in the U. S. presidential elections 1984. Bologna, 1985. P. 77–174.

Bell V. 1995 – Negotiation in the workplace: The view from a political linguist // A. Firth ed. The discourse of negotiation: Studies of language in the workplace. Oxford etc., 1995. P. 41–58.

Booth W. С. 1961 – The rhetoric of fiction. Chicago, 1961.

Bruchis M. 1988 – The USSR: Language and realities: Nations, leaders, and scholars. New York, 1988.

Corbeill A. 1996 – Controlling laughter: Political humor in the late Roman republic. Princeton; New Jersey, 1996.

Coseriu E. 1987 – Lenguaje y polltica // M. Alvar ed. El lenguaje politico. Madrid, 1987. P. 9–31.

Culler J. 1975 – Structuralist poetics: Structuralism, linguistics and the study of literature. London, 1975.

Duel D. 1982 – Silent and non-silent pauses in three speech styles // Language and Society. 1982. Vol. 25. №1. P. 11–28.

Eco U. 1979 – The role of the reader: Explorations in the semiotics of texts. Bloomington; London, 1979.

Finke P. 1984 – Konstruktive Selbstthematisierung: Eine metatheoretische Studie zur Linguistik und Literaturwissenschaft // Analytische Literaturwissenschaft. Braunschweig; Wiesbaden, 1984. S. 9–40.

Garcia Santos J. F. 1987 – El lenguaje politico: En la Secunda Republica y en la Demo-cracia // M. AJvar ed. El lenguaje politico. Madrid, 1987. P. 89–122.

GrácJ. 1985 – Persuazia: Oplyvkovanie cloveka cïovekom. Brno, 1985.

Grünert H., Kalivoda G. 1983 – Politisches Sprechen als oppositiver Diskurs: Analyse rhetorisch-argumentativer Strukturen im parlamentarischen Sprachgebrauch // E. W. Hess-Lüttich ed. Textproduktion und Textrezeption. Tübingen, 1983. S. 73–79.

Guilhaumou J. 1989 – La langue politique et la révolution française: De l"événement à la raison linguistique. Paris, 1989.

Hirsch E. D. Jr. 1967 – Validity in interpretation. New Haven; London, 1967.

Iser W. 1978 – The implied reader. Baltimore; London, 1978.

Januschek F. ed. 1985 – Politische Sprachwissenschaft: Zur Analyse von Sprache als kultureller Praxis. Opladen, 1985.

Martinei Albertos J.-L. 1987 – El lenguaje de los polfticos como vicio de la lengua periodlstica//M. Alvar ed. El lenguaje politico. Madrid, 1987. P. 71-87.

Miles L. 1995 - Preface // Schaffner C, Wenden A. L., eds. Language and peace. Alder-shot etc., 1995. P. IX– Х.

Morawski L. 1988 – Argumentacje, racjonalność prawa i postępowanie dowodowe. Toruń, 1988.

Morik K. 1982 – Überzeugungssysteme der Künstlichen Intelligenz: Validierung vor dem Hintergrund linguistischer Theorien über implizite Äusserungen. Tübingen, 1982.

Pocock J. 1987 – The concept of a language and the métier d"historien: Some considerations on practice // A. Pagden ed. The languages of political theory in early – modern Europe. Cambridge etc., 1987. P. 19–38.

Ralhmayr R. 1995 – Neue Elemente im russischen politischen Diskurs seit Gorbatschow // R. Wodak, F. P. Kirsch eds. Totalitäre Sprache – langue de bois – language of dictatorship. Wien, 1995. S. 195–214.

Понятия «дискурс», «медийный дискурс» и «новостной дискурс»

Т. ван Дейк отмечал, что на новостном дискурсе прессы, тиражируемом огромным количеством людей, формируются знания и мнения о событиях, происходящих в мире . Автор отмечает, что данный тип дискурса является самым распространенным и воспринимаемым. Более того, «возможность воздействия на массовое сознание, осуществление регуляции коммуникативного поведения через информирование превращает средства массовой информации в эффективный инструмент управления аудиторией» . Поэтому, проводится большое количество исследований в области масс-медиального и новостного дискурсов.

В связи с этим, необходимо более подробно рассмотреть понятия «медийного дискурса» и «новостного дискурса».

Прежде чем приступить к рассмотрению каждого из них, необходимо дать определение понятию «дискурс».

Согласно Лингвистическому энциклопедическому словарю «дискурс (от франц. discours - речь) - связный текст в совокупности с экстралингвистическими, социокультурными, психологическими и другими факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания (когнитивных процессах)» .

М.Я. Блох считает, что дискурс - «тематически определенный текст, задуманный и предполагаемый, как целый и завершенный, но рассмотренный в ситуации общения, в которой он разворачивается» . В отличие от речи, которая «представляет собой словесное выражение мыслей связное или бессвязное, завершенное или незавершенное, тематизированное или нетематизированное» .

Т.Г. Добросклонская предлагает рассматривать понятие «дискурса» с точки зрения трех подходов: структурного, функционального и тематического.

В рамках структурного подхода дискурс понимается как «продукт речевой деятельности, в совокупности всех вербальных и экстралингвистических характеристик, связанных с его производством, распространением и восприятием» .

То есть, используя структурный подход при рассмотрении дискурса, акцент делается на ключевые компоненты речевой деятельности: отправитель и получатель сообщения, само сообщение, канал распространения, обратная связь, процессы кодирования и декодирования сообщения и контекст. Структурный подход представляет собой особенную ценность при анализе новостных текстов, так как позволяет получить наиболее целостную «картину коммуникации, отражающую определённый социально-политический и культурно-идеологический контекст» .

Если рассматривать дискурс с точки зрения функционального подхода, внимание исследователя будет обращено, преимущественно, на то, каким образом речеупотребление взаимосвязано с различными сферами человеческой деятельности и коммуникации, будь то наука, медицина, религия или политика. Т.Г. Добросклонская отмечает, что при этом следует понимать, что при соединении двух сфер речепользования возникают смешанные типы дискурса, в которых содержатся свойства и признаки двух видов дискурсивных практик.

Тематический подход разделяет тексты согласно различным актуальным темам.

Т. ван Дейк заметил, что термин «дискурс» часто используется «в родовом смысле, обозначая тип дискурса, совокупность дискурсов или класс дискурсивных жанров» .

В.И. Карасик выделяет два основных типа дискурса: персональный и институциональный. Каждый из них, в свою очередь включает в себя различные подтипы. Так, одной из разновидностей институционального дискурса является масс-медийный дискурс.

Определяя медийный дискурс, необходимо учитывать все три подхода (структурный, функциональный, тематический), чтобы составить наиболее четкое представление о данном типе дискурса.

Т.Г. Добросклонская дает следующее определение: «масс-медиальный дискурс - это функционально-обусловленный тип дискурса, который понимается как совокупность речевых практик и продуктов речевой деятельности в сфере массовой коммуникации во всем богатстве и сложности их взаимодействия. Она отмечает, что «дискретной единицей медиадискурса является медиатекст, который позволяет упорядочить и структурировать движение медиапотока в условиях информационного общества» .

Е.А. Кожемякин отмечает, что медиадискурс создает представление о том, каким образом знания и оценки событий описываются и транслируются. Это является своего рода отличительной чертой данного типа дискурса. Автор поясняет, что в рамках масс-медийного дискурса знание конструируется, переводится с одного уровня на другой, или создается такой тип знания, который характерен только для медийной действительности.

Рассматривая масс-медиальный дискурс, следует указать его основные признаки. А.И. Дубровских, выделила следующие признаки:

1. конститутивные признаки, т.е. участники общения, условия общения, статусно-ролевые отношения, цели общения, тексты и/или невербальные средства общения и т.д.;

2. признаки институциональности, которые фиксируют ролевые характеристики участников институтов, типичные хронотипы, речевые клише;

3. нейтральные признаки, т.е. характеристики дискурса, типичные для любого вида коммуникации.

Помимо всего прочего, необходимо рассмотреть некоторые цели масс- медиального дискурса. Е.А. Кожемякин выделяет следующие цели:

1. Описательная цель, которая заключается в объяснении, описании событий окружающей действительности;

2. Регулирующая цель, т.е. способы регуляции действий аудитории: принуждение к чему-либо или ограничение деятельности;

3. Воздействующая цель, т.е. способы воздействия на сознание аудитории посредством различных языковых средств;

4. Оценочная цель, которая заключается в оценивании тех или иных событий;

5. Прогнозирующая цель, которая заключается в составлении прогнозов, касательно будущего положения дел.

Основываясь на жанровых и функциональных особенностях, автор выделяет новостной, рекламный, PR, информационный, аналитический, публицистический, идентифицирующий, репрезентирующий и идеологический дискурсы, для которых также характерны вышеперечисленные цели.

Более подробно рассмотрим понятие «новостной дискурс». По мнению Т.Г. Добросклонской, новостной дискурс - это «совокупность текстов, функционирующих в сфере новостного вещания, взятых в единстве всех языковых и экстралингвистических характеристик, связанных с их производством, распространением и восприятием» .

Основными характеристиками данного типа дискурса являются актуальность информации, значимость описываемого события, краткость содержания, пространственная или психологическая близость к адресату, а также особый формат. Так структура новостных сообщений печатных СМИ характеризуется наличием следующих компонентов: Заголовок, Вводка, Главное событие, Фон, Контекст и Комментарии. Перечисленные компоненты были выделены Т. ван Дейком. Также автор отмечает, что начало текста (Заголовок и Вводка) содержат в себе самую важную информацию.

Новостной дискурс широко представлен в интернете, таким образом, новость приобретает виртуальные характеристики. Так, благодаря существованию гиперссылок, новостной интернет-дискурс характеризуется, в большей степени, нелинейной организацией текста. Это позволяет читателю самому выбирать последовательность ознакомления с новостными сообщениями.

Помимо этого, М.А. Ковальчукова выделяет такие характеристики новостного интернет-дискурса:

1. Оперативность (в интернете новости появляется с поразительной скоростью);

3. Многообразие тем (на одном интернет-сайте можно найти сообщения той или иной темы).

И новостной дискурс, и новостной интернет-дискурс характеризуется наличием особенных стилистических и графических средств. Так, для того, чтобы сделать текст более выразительным используются заимствования, эмоциональная лексика, сравнения, гиперболы, цитаты и т.д. Помимо этого, в новостном дискурсе широко используется явление эвфемии. Особенно ярко это проявляется при освещении военно-политических событий, чтобы завуалировать сущность тех или иных действий.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Подобные документы

Специфика телевидения как средства массовой информации. Интегративная природа телевидения. Политический масс-медиа дискурс: область функционирования. Методика дискурс-анализа телевизионных сообщений. Жанровая палитра и своеобразие политического дискурса.

магистерская работа , добавлен 28.06.2013

Признаки манипулятивного воздействия. Феномен и механизмы языковой манипуляции. Технологии и классификация инструментов в текстах интернет-средствах массовой информации. Использование риторического инструментария. Конвергенция каналов доставки сообщений.

дипломная работа , добавлен 25.05.2014

Использование средств массовой информации как эффективного средства манипуляции массовым сознанием. Исследование финансового интереса сценаристов в подготовке и выпуске круглосуточных новостей о подробностях теракта в Домодедово на телеканале "Россия24".

реферат , добавлен 25.03.2011

Информационно-психологическая война и ее свойства, виды и основные понятия. Цели и технологии информационно-психологической войны. Манипуляции массовым сознанием с помощью средств массовой информации. Значимость информации в вопросах командования.

курсовая работа , добавлен 08.10.2014

Характеристика механизмов, способов и форм скрытого манипулирования сознанием. Анализ места и роли СМИ в скрытом управлении сознанием и поведением человека. Обзор особенностей информационного манипулирования политическими процессами в современной России.

курсовая работа , добавлен 08.06.2014

Понятие "политический медиадискурс", его причины и манипулятивный характер. Характеристика особенностей и манипулятивности политического медиадискурса в средствах массовой информации. Способы эффективного воздействия журналистики на общественное мнение.

курсовая работа , добавлен 13.12.2017

Теоретические основы манипулятивных технологий в средствах массовой информации. Духовное помыкание на примере манипуляции в годы перестройки: отбор событий реальности для сообщений, создание образа коллективного врага, наклеивание ярлыков, сенсационность.

курсовая работа , добавлен 22.08.2013

Демьянков В.З.

1. Дискурс

2. Политический дискурс

– специфичная структура дискурса – результат иногда очень своеобразных речевых приемов;

– специфична и реализация дискурса – звуковое или письменное его оформление .

Политический дискурс может рассматриваться как минимум с четырех точек зрения:

– Политологическая лингвистика занимается микроуровнем, ее предметом являются:

a) синтактика, семантика и прагматика политических дискурсов,

Для обеих этих ветвей филологического исследования главным инструментом является интерпретация текста.

3. Интерпретация дискурса

В этом представлении можно выделить две стороны:

– филолог дает субъективное истолкование тексту;

– мир толкуемого текста отдален от интерпретатора во времени и в принципе недоступен.

ГЛАВА 1. Подходы к изучению дискурса СМИ в современной науке.

1.1. Дискурс как предмет исследования в современной науке.

1.2. К определению понятий коммуникация и массовая коммуникация.

1.3. Подходы к изучению коммуникации в средствах массовой информации

1.4. Психолингвистический подход к изучению коммуникации в средствах массовой информации.

1.5. Психолингвистический подход к определению эффективности коммуникации в региональных СМИ.

1.6. Экспериментальные методы исследования дискурса СМИ.

1.7. Основные итоги обсуждения подходов к изучению дискурса

СМИ в современной науке.

ГЛАВА 2. Дискурсивный анализ текстов региональных СМИ на материале СМИ Пермского края).

2.1. Исследования дискурса: дискурсивный анализ.

2.2. Практика дискурсивного анализа: характеристика дискурса в региональных СМИ.

2.3. Итоги дискурсивного анализа печатных материалов и устной речи в региональных СМИ.

ГЛАВА 3. Экспериментальное исследование восприятия и оценки печатных текстов дискурса СМИ.

3.1. Специфика коммуникации в печатных СМИ.

3.2. Экспериментальное исследование эффективности коммуникации в региональных СМИ: влияние жанра публикации на надежность восприятия печатного текста.

3.3. Экспериментальное исследование эффективности коммуникации в региональных СМИ: влияние уровня профессиональной компетенции на оценку печатного текста.

3.4. Итоги экспериментального исследования восприятия печатных текстов дискурса СМИ.

ГЛАВА 4. Экспериментальное исследование восприятия и оценки устной речи в дискурсе СМИ

4.1. Специфика устной коммуникации в СМИ.

4.2. Экспериментальное исследование надежности восприятия устной речи в дискурсе СМИ методом ключевых слов.

4.3. Экспериментальное исследование надежности восприятия устной речи в дискурсе СМИ методом анкетирования.

4.4. Итоги экспериментального исследования устной речи в дискурсе СМИ

Введение диссертации (часть автореферата) на тему "Дискурс региональных СМИ: психолингвистический аспект"

В последнее время прикладные исследования в области речевого воздействия в сфере массовой коммуникации приобретают особую актуальность. Основная цель такого рода исследований непосредственно связана с практической необходимостью оптимизации взаимодействия в процессе общения, повышения эффективности коммуникации. Массовая коммуникация (МК) характеризуется особыми условиями, поскольку аудитория СМИ огромна и неоднородна по своему составу, реципиенты не зависят от коммуникатора, свободны в своих действиях и в любой момент могут «выйти» из состава аудитории. В условиях МК затруднена обратная связь, поэтому практически невозможно определить (по крайней мере, сразу), действует ли реципиент в нужном направлении. В такой ситуации неопределенности коммуникатор вынужден выстраивать общение интуитивно, опираясь на свои (нередко неадекватные) представления об аудитории слушателей. Перед исследователями возникают практические задачи повышения эффективности речевого воздействия через СМИ, направляющего и определяющего деятельность целых социальных групп и отдельных индивидов.

Современная лингвистика обращается к любому языковому материалу как части определенного дискурса. Тексты, функционирующие в СМИ, не являются исключением, поскольку составляют дискурс СМИ, или медиа-дискурс, со своими правилами речевого поведения и интертекстуальными связями. Несмотря на пристальное внимание исследователей к дискурсу СМИ (В.В. Дементьев, J1.P. Дускаева, В.И. Карасик, В.Г. Костомаров, Е.С. Кубрякова, Ю.Е. Прохоров и др.), его характеристика пока остается неполной. Лингвистический и прагматический анализ текста позволяет нам подойти к дискурсу со стороны говорящего (пишущего). Дискурс с позиции слушающего (читающего) можно исследовать на основе данных психолингвистического эксперимента, проведенного с адресатами публицистических текстов. Выбранный подход дает возможность объемного представления дискурса, учитывающего взаимодействие точек зрения отправителя и получателя сообщения. Таким образом наше исследование восполнит существующую лакуну.

Объектом предпринятого исследования является речевое взаимодействие в дискурсе региональных СМИ (СМИ Пермского края) между отправителем и получателем сообщения.

Предмет исследования - особенности восприятия и оценки публицистических текстов региональных СМИ представителями различных целевых аудиторий как отражение эффективности коммуникации в СМИ.

Цель работы - выявить особенности восприятия текстов и факторы, влияющие на его эффективность, в дискурсе региональных СМИ; установить меру соответствия образа адресата в сознании автора ожиданиям целевой аудитории и таким образом охарактеризовать специфику медиа-дискурса.

Для достижения поставленной цели были решены задачи:

1. Описать особенности речевой коммуникации в СМИ в дискурсивном аспекте; дать дискурсивный анализ региональных СМИ.

2. Установить и систематизировать ранее установленные особенности функционирования языка в региональных СМИ, сформировать репрезентативную выборку для экспериментального исследования.

3. Обосновать и спланировать эксперимент с представителями различных целевых аудиторий, направленный на выявление факторов, определяющих эффективность восприятия и оценки текстов в различных видах СМИ.

4. Провести развернутое экспериментальное исследование восприятия и оценки текстов в различных видах СМИ представителями различных целевых аудиторий.

5. Обосновать вариант психолингвистической экспертизы эффективности коммуникации в СМИ на основе результатов проведенного исследования.

6. Интерпретировать полученные результаты в рамках теории дискурса.

Методы исследования, использованные в работе, позволяют обнаружить особенности восприятия публицистических текстов массовой аудиторией. Исследование речевого воздействия на массовую аудиторию предполагает выявление индивидуальных особенностей восприятия участников коммуникации через СМИ, анализ этих особенностей и обнаружение общих для аудитории факторов, влияющих на надежность восприятия и эффективность коммуникации. В качестве основных методов исследования коммуникации в СМИ использованы дискурсивный анализ, социолингвистические (анкетирование) и психолингвистические методы (метод семантического дифференциала (вариант полярных профилей), метод индексирования). Результаты эксперимента обрабатывались стандартными статистическими методами.

Материалом исследования послужили:

Печатные тексты, выбранные в течение года из Пермских краевых, городских, районных, корпоративных («Звезда», «Новый компаньон», «Вечерняя Пермь», «Местное время», «Досье 02», «Искра», «Публика») и федеральной («Известия») газет, записи телеинтервью (канал Уралинформ ТВ), общий объем около 10000 слов;

Полученные в результате серии экспериментов списки ключевых слов (общий объем около 5000 единиц);

Полученные в результате серии экспериментов оценки текстов (около 250 оценок);

Данные анкетирования (168 ответов).

Картотека новообразований и окказионализмов, встретившихся в региональной печати, включающая около 2500 единиц.

В экспериментальном исследовании приняли участие 130 испытуемых.

Научная новизна работы заключается в следующем:

Впервые предпринята попытка исследовать эффективность речевого взаимодействия в медиа-дискурсе и охарактеризовать дискурс СМИ с позиции воспринимающей речевое сообщение аудитории;

Доказана возможность применения психолингвистических методов для выявления оценки эффективности взаимодействия в медиа-дискурсе;

Доказана обусловленность оценки текста и эффективности его восприятия аудиторией профессионализмом журналиста и качеством текста.

Теоретическое значение работы определяется разработкой подхода к изучению дискурса СМИ с позиции читающего/слушающего на основе применения психолингвстических методов.

Практическое значение исследования связано с возможностью применения отработанной в нем методики для исследования эффективности работы средств массовой информации, а также с перспективой объединения усилий теоретической лингвистики, психолингвистики и практической журналистики с целью повышения эффективности коммуникации в медиа-дискурсе. Предлагаемая в работе батарея методов является надежным способом экспертизы СМИ.

Выводы работы позволяют внести уточнения в существующие в журналистском сообществе представления о массовой аудитории, ее ожиданиях относительно качества журналистского продукта; а также могут быть использованы в практике преподавания дисциплин по специальности «Журналистика», курсов «Психолингвистика» и «Психолингвистика. Стилистика публицистического текста», при составлении контрольно-измерительных материалов по русскому языку как иностранному.

В своем исследовании мы пытались проверить исходную гипотезу:

Исследование построено в три этапа:

На первом этапе определяется специфика функционирования языка в региональном медиа-дискурсе с учетом особенностей языковой ситуации Прикамья и устанавливаются основные тенденции коммуникации посредством СМИ.

На втором этапе экспериментальным методом выявляется отношение к речевым сообщениям медиа-дискурса читательской и слушательской аудитории, определяется степень надежности восприятия сообщений и оценка их языкового воплощения.

На третьем этапе устанавливаются характерные признаки регионального медиа-дискурса и диагностируется эффективность коммуникации в СМИ.

Основные положения, выносимые на защиту

1. Эффективность речевого взаимодействия в условиях массовой коммуникации обусловлена надежностью восприятия публицистического текста.

2. Психолингвистический подход к изучению дискурса СМИ позволяет выявить специфику массовой коммуникации на этапе восприятия и оценки речевого сообщения.

3. На надежность восприятия публицистического текста аудиторией и эффективность коммуникации в СМИ влияет ряд экстралингвистических факторов, среди которых наиболее существенными оказываются качество публицистического текста и профессионализм журналиста.

4. При восприятии публицистических текстов аудитория замечает и реагирует на наличие/отсутствие нарушений в области языковых, речевых, коммуникативных, этических и др. норм, что отражается на понимании смысла текста, а следовательно, на эффективности коммуникации в СМИ.

5. В медиа-дискурсе не совпадают ожидания адресата сообщения (читающего/слушающего) и образ адресата в сознании пишущего/говорящего.

Диссертация состоит из четырех глав, введения, заключения, библиографического списка и приложения.

В первой главе определяются основные понятия и обсуждаются теоретические основы исследования, приводится описание экспериментальных методов изучения дискурса.

Во второй главе предпринимается дискурсивный анализ печатных текстов и устной речи в средствах массовой информации Прикамья. Мы пытаемся дать «объективную» характеристику рассматриваемого материала, используя инструментарий дискурсивного анализа.

Третья и четвертая главы посвящены описанию, обработке и обсуждению результатов экспериментального исследования регионального медиа-дискурса.

В третьей главе объектом исследования являются печатные тексты как способ коммуникации между отправителем сообщения и его получателем. В четвертой главе мы обращаемся к устной речи, звучащей в региональном эфире.

Введение и заключение выполняют обычные для диссертационных работ функции. Во введении выдвигается исходная гипотеза, обосновываются актуальность, теоретическая значимость, практическая ценность и новизна исследования, формулируются цель и задачи, а также выносимые на защиту положения. В заключении подводятся основные итоги проделанной работы.

В приложении представлены таблицы с количественными данными, полученными в серии экспериментов, а также основные материалы исследования.

Библиографический список включает 193 наименований, в том числе 12 публицистических текстов, использованных в качестве материала исследования.

Заключение диссертации по теме "Теория языка", Черепанова, Лариса Львовна

4.3.3. Выводы по эксперименту

Подведем итоги анализа анкет.

1. Параметры раскрыты не равноценно. Наиболее простыми для испытуемых оказались «профессионализм журналиста» (95%) и «полнота» (73%), наиболее сложными - «новизна» (61%) и «общее впечатление» (63%).

2. В целом респонденты проявили согласованность в оценке материала. Большая часть оценивает текст как неинтересный, малоинформативный, неполно раскрывающий тему, а поведение журналиста как непрофессиональное и неэтичное.

3. Отступления от общей тенденции малочисленны и касаются частностей. Полученные результаты свидетельствуют о довольно высоких требованиях слушателей к аудиоматериалу (к радио- и телепередачам).

4.4. ИТОГИ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ УСТНОЙ РЕЧИ В ДИСКУРСЕ СМИ

Сравним субъективную оценку текста в анкетах и его содержательную характеристику, установленную на основе анализа НКС. Напомним, что по структуре набора ключевых слов мы установили расплывчатость смысловой структуры текста, отсутствие акцентов на главной мысли, диффузность информации, воспринятой слушателями. Заметим, что при анкетировании также обнаружилось некоторое расхождение в оценке текста и довольно большое количество неполных ответов на вопросы анкеты. Можно предположить, что неполнота раскрытия темы, низкая степень новизны материала обусловила малую информативность набора ключевых слов. В качестве новой информации испытуемые чаще всего упоминают конкретные факты биографии фантаста, сведения о пермских писателях-фантастах и их псевдонимах. Это же отражают высокочастотные и низкочастотные ключевые слова; малая доля их в общем наборе КС объясняется низкой степенью новизны целого текста, оцененной в анкетах. Длинный хвост единичных слов, упомянутых в качестве ключевых, по-видимому, связан с неполнотой раскрытия темы и установкой на поиск субъективно новой информации, которая, естественно, различается у разных слушателей. Иначе говоря, разные испытуемые пытаются акцентировать в качестве новой и существенной для текста информации различные факты и мнения.

На наш взгляд, результаты анкетирования подтвердили характеристику аудиотекста, полученную на основе анализа набора КС. Мы с уверенностью можем констатировать, что структура НКС и высокочастотные КС помогают установить не только особенности смысловой проекции текста, но и прогнозировать его оценку слушателями.

Возвращаясь к характеристике общения в СМИ и его сходству с бытовым диалогом, отметим, что воспринимающие текст горожане не склонны считать общение в СМИ равным бытовому общению. Аудитория замечает недостаточный профессионализм и невысокую речевую культуру журналиста, критически оценивает его манеру беседовать с гостями телепередачи. Существует различие в образе аудитории, из которого исходит журналист, и реальными слушателями и зрителями. Думается, что проведенное нами экспериментальное исследование может быть положено в основу экспертизы эффективности коммуникации в СМИ.

В целом устная речь в дискурсе региональных СМИ характеризуется диффузностью норм общения. Отправитель сообщения и адресат по-разному представляют правила коммуникации. Образ адресата сообщения в сознании журналиста неадекватен целевой аудитории. У слушателей сформирована установка на грамотную речь в эфире, на информативность общения. Низкая информативность общения вызывает негативную реакцию и снижает эффективность коммуникации в СМИ. Полагаем, что выдвинутая нами гипотеза подтвердилась.

Заключение

Мы предприняли экспериментальное психолингвистическое исследование регионального медиадискурса с целью установить меру соответствия образа адресата в сознании автора ожиданиям целевой аудитории и таким образом охарактеризовать специфику медиа-дискурса и определить эффективность коммуникации в СМИ. В своем исследовании мы исходили из трех гипотетических положений:

1. В региональном медиа-дискурсе образ адресата сообщения в сознании его автора не совпадает с ожиданиями читающих/слутающих, что существенно снижает эффективность коммуникации;

2. Для регионального медиа-дискурса характерно смешение регистров общения и сокращение социальной дистанции между читающим/слушающим и автором речевого сообщения, что не соответствует ожиданиям адресатов;

3. Эффективность восприятия речевого сообщения обусловлена как лингвистическими (качество текста), так и экстралингвистическими факторами, причем экстралингвистические факторы обладают приоритетом.

В целом выдвинутая гипотеза подтвердилась.

Мы предполагали, что непременным условием эффективной коммуникации в СМИ, эффективного воздействия на целевую аудиторию с целью регулирования социального взаимодействия является надежное восприятие речевого сообщения. Надежность восприятия речевого сообщения проявляется в полноценной перцепции смысла текста, осознании авторской интенции. Оценка надежности восприятия методом ключевых слов позволила нам установить, что отнюдь не все материалы надежно воспринимаются и способствуют эффективному социальному взаимодействию. На надежность восприятия и эффективность коммуникации существенно влияют как параметры самого текста речевого сообщения, так и целый комплекс разнообразных факторов. Важными для обеспечения надежности восприятия являются качество публицистического текста и профессионализм журналиста.

Читатели и слушатели плохо воспринимают и низко оценивают материалы с нарушенной логикой изложения, неоправданными деталями, отступлениями от основной темы, с речевыми ошибками и отклонением от коммуникативных и этических норм. На надежность восприятия оказывает влияние и жанр текста. Легче всего воспринимаются тексты в жанре интервью, что объясняется их эксплитцитной диалогичностью.

На оценку текста реципиентами влияют также индивидуальные характеристики получателей речевого сообщения через СМИ. Строже и тербовательнее оценивают текст реципиенты с высоким уровнем речевой и профессиональной подготовки. Сходство в оценках обнаруживают испытуемые одного возраста. Очевидно, возраст - одна из ключевых характеристик целевой аудитории, которую необходимо иметь в виду журналисту.

Схему предпринятого экспериментального исследования можно использовать в качестве психолингвистической экспертизы эффективности коммуникации в региональных СМИ. Основным методом экспертизы является эксперимент по выделению ключевых слов, дополнительными методами -шкалирование по полярным профилям и анкетирование. Дополнительные методы необходимы для верификации и/или уточнения результатов индексирования. Такого рода психолингвистическая экспертиза позволит избежать неудач в массовой коммуникации, учет ее результатов поможет повысить эффективность коммуникации в СМИ, эффективность социального взаимодействия.

Проведенное психолингвистическое исследование существенно дополняет характеристику медиа-дискурса. В целом медиа-дискурс изучается в рамках французской и немецкоязычной школ дискурса. Исследователи концентрируют внимание на создании текстов и отраженной в них ментальности, на транслируемых в медиа-дискурсе структурах знания. Между тем системообразующим признаком медиа-дискурса является интенция воздействовать на адресата, вовлечь его в социальное взаимодействие. Существенно не только установить приемы реализации этой интенции и определить ментальность, характерную для социального взаимодействия, но выявить, насколько чувствителен к этой интенции адресат, насколько он готов воспринять эту ментальность. Психолингвистический инструментарий вводит в дискурс еще одно действующее лицо, ранее представленное только имплицитно - получателя информации, адресата сообщений, читающего и слушающего индивида, активно воспринимающего и оценивающего тексты. В региональном медиа-дискурсе читатель и слушатель выступает как полноправный субъект диалога, оценивающий коммуникативное поведение других участников общения и не всегда разделяющий отраженную дискурсом ментальность.

Главной особенностью регионального дискурса в СМИ мы считаем асимметрию представлений отправителей информации и ожиданий получателей информации; несовпадение ментальностей. Естественно, такая особенность затрудняет эффективное взаимодействие и приводит к сбоям в коммуникации.

Читатели и слушатели не готовы к сокращению дистанции между журналистом и аудиторией, негативно оценивают отступление от норм публичной речи и этики, считая такого рода отступления не приемами речевого воздействия, а ошибками, свидетельствующими о непрофессионализме журналиста. Читатели и слушатели имеют перцептивную установку на нормативную речь и соблюдение этических норм в публичном общении.

Полагаем, что полученные выводы могут быть внедрены в практику массовой коммуникации и позволят повысить эффективность общения через СМИ.

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.