Новость о том, что Гарри, племянник Зигмунда Фрейда, попытался бросить курить, слегка обескуражила прославленного дядюшку. Фрейд посмотрел на своего племянника и затем размеренно сказал: «Мой мальчик, курение — это величайшее и самое дешевое удовольствие в нашей жизни. И если ты хочешь отказаться от него, то мне тебя очень жаль».

Решение племянника отказаться от курения было лишено всяческого смысла и логики - так считал отец психоанализа. Действительно, знаменитого врачевателя душ Зигмунда Фрейда сложно представить без сигары. Современники постоянно видели австрийского доктора с сигарой. Да и на фотографиях, дошедших до наших времен, Фрейд часто запечатлен с сигарой.

Зигмунд Фрейд был заядлым курильщиком. Ежедневная потребность в сигарах отца психоанализа составляла не менее 20 штук. Доктор Фрейд курил постоянно: во время своей врачебной практики, написания научных трудов и ежедневных прогулок.

Люди, которые знали Фрейда лично, рассказывали о постоянном табачном дыме, просачивающемся из кабинета доктора. Дым сигары был неким связующим звеном между Фрейдом и его пациентами. Во время сеансов психоанализа Фрейд садился позади своего пациента, чтобы не пересекаться с ним глазами. Голос психоаналитика и табачный дым создавали в кабинете особую атмосферу, которая позволяла Фрейду раскрыть все тайные характеристики человеческого подсознания.

Психоаналитик Рэймонд де Соссюр, лично побывавший на приеме у доктора Фрейда, свои ощущения описывал следующим образом: «Атмосфера в кабинете стояла гнетущая. Это была темная комната, окна которой выходили во двор. Казалось, свет исходил не из окон, а от блестящего проницательного ума доктора. Контакт между пациентом устанавливался при помощи размеренного голоса и табачного дыма от его сигары».

Однако не все были так восхищены курением Фрейда, как его коллега Рэймонд. Сын психоаналитика Мартин вспоминал, как после еженедельных встреч отца со своими коллегами мать убирала пепельницы с его рабочего стола, а комната для бесед наполнялась дымом: «В комнате был густой табачный дым, и у меня это всегда вызывало удивление, как люди могли находиться в ней несколько часов и при этом не умирать от удушья».

Встречи в доме Фрейда с членами Венского общества психоаналитиков проводились каждую среду. Осенью 1902 года Зигмунд Фрейд вместе со своими коллегами как обычно обсуждал теорию и практику психоанализа. Встреча проходила за длинным столом, и все присутствующие ждали появления гуру психоанализа. Стол для бесед стоял не в кабинете у Фрейда, а в смежной с ним комнате. Дверь в кабинет психоаналитика всегда была открыта так, чтобы собравшиеся коллеги могли видеть знаменитую кушетку и кресло позади нее. Фрейд никогда не начинал свои лекции до тех пор, пока все участники Венского общества психоаналитиков не соберутся вместе. Пока коллеги рассаживались за столом, Марта Фрейд расставляла перед каждым участником встречи пепельницы, подносила кофе и раскладывала сигары. Наконец, все были в сборе, и патриарх психоанализа величаво входил в комнату с сигарой, словно актер появлялся на сцене венской оперы.

Зигмунд Фрейд начинал речь, рассказывая коллегам о врачебной практике и делясь идеями. В это время другие психоаналитики лихорадочно записывали в своих блокнотах каждое слово ученого мужа, пыхтели сигарами и искали удобный шанс, чтобы оспорить теории Фрейда. Комната наполнялась табачным дымом, который перемешивался с ароматом свежего кофе, а в доме воцарялась атмосфера высокоинтеллектуального общества.

Для Фрейда и его последователей ритуал курения был неразрывно связан с психоанализом, а сигары имели огромное символическое значение. И хотя однажды доктор скажет свою знаменитую фразу: «Сигара — это всего лишь сигара, и ничего больше», она всегда значила для него очень много. Фрейд попросту не мог работать без сигар. Кто знает, если бы не сигары, то, может, и психоанализа не было бы вовсе.

Впервые Зигмунд Фрейд закурил в возрасте двадцати четырех лет в подражание своему отцу. Яков Фрейд постоянно был занят в ткацком бизнесе, зарабатывая средства пропитания для семьи. С самого раннего детства курение отца ассоциировалось у Фрейда со способностью к тяжелому труду и самоконтролю. Фрейд верил, что сигары были катализатором к любой работе. Уже в преклонном возрасте доктор Фрейд скажет: «На протяжении пятидесяти лет сигары были моей защитой и оружием в неравном бою с жизнью. Я обязан сигарам своей работоспособностью и усилению контроля над собой».

Фрейд был очень организованным человеком. В своем дневнике, помимо повседневных записей, он также регистрировал визиты в табачный магазин, чтобы пополнить запасы сигар. Однако во времена жизни Фрейда сигары были дорогим товаром. Достать их в Вене было весьма не просто, так как австрийское правительство жестко контролировало продажу табака в стране. В своем дневнике Зигмунд Фрейд жаловался на скверное качество сигар Trabucco, продаваемых в Вене. Настоящими кубинскими сигарами психоаналитик мог насладиться только во время своих визитов в баварский городок Берхтесгаден. Любимыми марками сигар у Фрейда были Don Pedros и Reina Cubanas, которые он курил во время отпуска в Германии. Часто от друзей, родственников и пациентов Фрейд получал сигары в качестве подарка. В 1931 году друг психоаналитика Макс Айтингон отправился в Берхтесгаден и заказал в одном из табачных магазинов около сотни сигар Don Pedros. Однако ввоз их в Австрию для Фрейда был похож на шпионские истории или даже контрабанду.

Фрейд настолько был одержим курением, что даже его коллеги, последователи и ученики отмечали чрезмерное пристрастие психоаналитика к сигарам. «Он курил постоянно, иногда его даже раздражали люди, которые вообще не курили. В результате его трепетного отношения к курению людям, окружавшим его, тоже приходилось так или иначе курить сигары», -напишет о Фрейде его коллега Ганс Сакс.

Более чем полувековое пристрастие Зигмунда Фрейда к сигарам на старости лет оказало пагубное влияние на здоровье основателя психоанализа. Сначала его друг Вильгельм Флисс, который был врачом, диагностировал у Фрейда признаки сердечной недостаточности и порекомендовал ему отказаться от курения.

Тем не менее запретить Фрейду курить его любимые сигары никто не мог, да и сам он считал, что проблемы с сердцем у него не от курения. В своем письме Флиссу психоаналитик напишет: «У меня нет мотивации, чтобы бросать курить. Человек может отказаться от чего-либо лишь в том случае, если будет уверен, что это и есть причина его болезни».

Фрейд продолжал курить, и в 1923 году, когда психоаналитику было 67 лет, у него развился рак ротовой полости, вызванный постоянным курением. Поначалу Фрейд никому не рассказывал о начинающихся проблемах в ротовой полости. Он боялся признать, что рак вызван курением, и не хотел отказываться от убивающей его привычки. Зигмунд Фрейд в итоге обратился к врачам, но было уже слишком поздно — рост раковых клеток остановить не удалось. Мучительно страдая от рака, в 1939 году Фрейд попросит своего друга, Макса Шура, помочь ему сделать эвтаназию. От принятой тройной дозы морфина Зигмунд Фрейд умер в возрасте 83 лет.

За несколько дней до смерти мэтр психоанализа завещал своему брату самое ценное -запас сигар. В письме к нему Фрейд напишет: «Твой семьдесят второй день рождения пришелся на момент нашего расставания. Я надеюсь, что мы прощаемся не навсегда, ведь будущее иногда невозможно предвидеть. Мне хотелось бы передать тебе отменные сигары, которые я хранил несколько лет. Ты можешь еще позволить себе это удовольствие, а я, к сожалению, уже нет».

Ни одно имя не вызывает столько смущенных улыбок и неприличных ассоциаций, сколько имя Зигмунда Фрейда. Благодаря его работам в жизнь обывателей вошли такие термины как "либидо", "сверх-Я", "бессознательное", "эдипов комплекс" и другие. Фрейд придумал многое из того, чем сейчас переполнена наша жизнь.

Зигмунд Фрейд родился 6 мая 1856 года в городке Фрейберге (ныне Пршибор, Чехия) в 240 км от Вены. Его отцом был бедный торговец шерстью. Через всю жизнь будущий психоаналитик пронес спутанные чувства к родителям : отца он и боялся, и боготворил, а мать, несмотря на ее трудный характер, очень любил. Сигизмунд или Соломон (по еврейской традиции ему спустя неделю после рождения сделали обрезание и дали два имени) был первым из девяти детей в семье и самым любимым благодаря своим недюжинным интеллектуальным способностям. Несмотря на бедность и нищету в его комнате была масляная лампа, а другим детям запрещали заниматься музыкой, чтобы не мешать подающему надежды брату.

В октябре 1859 года, вконец обнищав, семья пустилась на поиски счастья в другие города. Фрейды обосновались сначала в Лейпциге, затем в Вене. Но и Вена материального достатка не дала: "Бедность и нищета, нищета и крайнее убожество",- так вспоминал Фрейд свое детство. Он прилежно учился в лицее, изучая языки, литературу, философию. Из школьных лет он, очевидно, вынес неудобный для последующей жизни комплекс: нелюбовь смотреть собеседнику в глаза. Тогда он еще и не думал, что именно этот комплекс сделает его одним из самых известных людей на планете. Родители никогда не мешали ему и без колебаний приняли его решение стать медиком. В Вене он поступил в медицинский институт, что было неудивительно для мальчика из еврейской семьи. Впоследствии он увлекся политикой и марксизмом.

Один из самых распространенных мифов заключается в том, что Фрейд видел во всем сексуальный подтекст из-за собственной сексуальной распущенности. Но это далеко не так. Как пишет один из его биографов, "Фрейд не падал в бездну сексуальных томлений . Специалист по сексуальным расстройствам оставался девственником до 30 лет. Он был дисциплинированным и целеустремленным человеком, все ответы на вопросы жизни пытался найти в науке. Ни о каком сексуальном разгуле не могло быть и речи".

Связано это было с его болезненной привязанностью к собственной невесте, сменившейся впоследствии полным равнодушием. Свою будущую жену, Марту Верней, Фрейд увидел на отдыхе. 21-летняя девушка сразу произвела на него неизгладимое впечатление: она была хрупкая, бледная, невысокая, с изысканными манерами. Ухаживал Фрейд очень странно, он писал ей тысячи писем, в которых высказывал весьма странные комплименты: "Я знаю, что ты некрасива в том смысле, как это понимают художники и скульпторы". И в то же время он претендовал на безраздельное обладание вниманием своей невесты: "Отныне Вы в своей семье не более, чем гость... Если же Вы не в состоянии отречься ради меня от семьи, то потеряете меня, погубите всю свою жизнь и никогда не будете иметь счастья в семейной жизни... В моей натуре есть определенная тираническая черта". Он называл ее "своей маленькой принцессой", писал, что не переживет отказа.

Марта согласилась стать женой Зигмунда, но ждать свадьбы ей пришлось целых 4 года. Все это время Фрейд пытался улучшить свое финансовое положение, а заодно и прославиться.

В 1884 году подвернулся случай разбогатеть. Именно Фрейд открывает обезболивающие свойства кокаина, но доверяет начать исследования своим друзьям Кенигстену и Колеру, а сам тем временем уезжает с Мартой на отдых. Друзья успели за это время прославиться, а Фрейд впоследствии написал книгу "Кокаин", в которой предлагал применять алколоид при снятии с опийной зависимости. В своей автобиографии он напишет: "Из-за моей помолвки я не стал знаменитым в те молодые годы".

В следующем году в Париже Фрейд 4 месяца стажировался у французского невролога Жана Шарко. Кроме изобретенного им контрастного душа Шарко был известен как специалист по гипнозу. Оба метода француз использовал для лечения истерий, паралича конечностей, слепоты и глухоты. Под чутким руководством известного психиатра Фрейд надеялся открыть золотую жилу. "Моя маленькая принцесса. Я приеду с деньгами, - писал он невесте. - Я стану великим ученым и вернусь в Вену с большим, огромным ореолом над головой, и мы тотчас же поженимся".

Приблизительно в то же время Фрейд становится учеником венского врача Иозифа Брейера, который предлагал во время сеансов больным истерией в свободной форме рассказывать о своих переживаниях. Тогда Фрейд начинал чувствовать зачатки новых теорий: "Каждую ночь я занимаюсь тем, что фантазирую, обдумываю, строю догадки, останавливаясь лишь тогда, когда дохожу до полного абсурда и изнеможения".

Зигмунду пришлось вернуться в Вену без желанной славы и денег, годом спустя он наконец-то женился на Марте. Фрейд занялся переводом на немецкий книг Шарко по гипнозу и открыл собственную небольшую практику. Однако гипнозом будущему психоаналитику овладеть толком не удалось: в кабинете он повесил фотографию публичной лекции Шарко, завидуя его магнетическому дару и желая иметь такое же влияние на людей.

Уставая от скучных клиентов и их жалоб на жизнь, постоянной необходимости смотреть людям в глаза, Фрейд придумывает класть пациентов на кушетку, а самому садиться в изголовье. "Я не могу, когда меня рассматривают по 8 часов в день,- говорил он вечерами Марте.- И в глаза пациентам тоже смотреть не могу". Фрейд старался не оказывать никакого давления на пациента . Это было очень важно для него, он фокусировался на так называемой "разговорной терапии". Фрейд первым создал специальный вид терапии, основанной на рассказах пациента о своих проблемах.

Его методы получили всемирную славу. Фрейд, не стесняясь, использовал ее, чтобы заработать капитал. "Плата за терапию,- говорил Фрейд, - должна существенно сказываться на кармане пациента, иначе терапия идет худо". Свою точку зрения он подтверждал мошенничеством: принимал одного бесплатного пациента в неделю и в бессилии разводил руками. Бесплатное лечение якобы не давало результата. Фрейд оценивал свой труд высоко - один сеанс стоил 40 крон, по тем временам столько же стоил дорогой костюм.

/Зигмунд Фрейд/

(МУМИ 13.08.2007 12:40:44 )
Вот интересно: почему осознав причину курения, как последствие не верно пройденной оральной стадии, почему Фрейд САМ не бросид курить?

(кристина 03.03.2010 00:52:15 )
он не бросил курить потому что он не мог без них писать,исследовать и не куря он чувствовал слабость.он даже приписывал своим сигарам достижение в психоанализе.

(Поликарп 29.03.2010 11:47:47 )
... Фрейд с 6 лет имел непреодолимую страсть к курению.
Будучи взрослым он выкуривал в день по 20 сигар culebra.
Зигмунд тщётно боролся с курением всю свою жизнь.
Впоследствии у него во рту появилась опухоль, с которой он прожил в мучениях 16 лет. По поводу раковой опухоли, в течение ряда лет, ему было сделано несколько сложных операций, по удалению частей носоглотки. В результате изменений в полости рта, Фрейду приходилось пользоваться протезами, и поэтому он принимал пищу в одиночестве.
Когда Фрейд уже не мог открыть рот, он чтобы вставить сигару, разжимал челюсти с помощью специального приспособления.
Перед смертью он отправил брату весь свой запас сигар с письмом; «я передаю тебе самое дорогое моё владение – сигары, Наслаждайся ими. Я уже не могу».
Рассказывают, что как – то, его ученик Карл Юнг спросил;
«Доктор, что означает ваша сигара? Подмена материнской груди или фиксация на оральном компоненте детской сексуальности? Фаллический символ?».
Фрейд изрёк; « Иногда сигара – это просто сигара».

01.10.2010 17:03

Мир знал немало самозабвенных курильщиков, но этот одетый с иголочки темноглазый строгий доктор, всегда державшийся пуританином и не позволявший себе почти никаких излишеств, был не просто большим любителем сигар. Для него это была не привычка, не стиль жизни, не удовольствие. Это была страсть, непреодолимая, разрушительная, смер­тельная.

Пациенты, побывавшие на приеме у Фрейда, всегда вспоминали одну и ту же картину: отец психоанализа неизменно встречал их в своем кабинете, окутанный густым сигарным дымом. Он курил сигары всю жизнь, выкуривая до двадцати штук ежедневно.

Создатель мифологии инстинктов, он, конечно, нашел в своей догматичной системе мес­течко и для сигары, превратив ее в один из характерных символов. Но это был, пожалуй, тот единственный символ, про который сам его изобретатель, не допускавший отступле­ний от правил и не терпящий оппонентов, мог сказать: «Иногда сигара – это просто си­гара. И ничего, кроме сигары». И тем самым поставить ее над всем прочим упорядочен­ным мирозданием.

Психоанализ не оставляет вопросов без ответов. Если вы курите, значит, есть причина. Дедушка Фрейд построил для нас универсальный стенной шкаф из доисторических досок. В нем десяток-другой грубо сколоченных полочек, по которым бесчеловечно разложены все сокровища человеческой психики: поступки, порывы, мечты, сны…

Психоаналитик обращается к младенчеству. Не слишком ли рано мать отняла вас от груди? Судя по всему, она поторопилась. Вы недополучили свою порцию материнского молока, вы были травмированы, произошла фиксация на оральном компоненте детской сексуальности. Вот вам невроз, курение – его сублимация, подмена сигарой материнской груди. Да, кроме того, не забудем об онанизме, «главном наркотике» человечества. Все прочие наркотики, в том числе алкоголь и табак, – это всего лишь его замена, совершае­мая из страха перед карающей кастрацией. Эта версия незаменима, если мать кормила вас грудью до трехлетнего возраста, а вы все-таки не расстаетесь с сигаретой. Если же добавить, что сигара еще и очевидный фаллический символ, курение оконча­тельно утрачивает характер невинного удовольствия.

Но Фрейд умер, и голос возвысили фрейдисты. Они пошли дальше учителя, позволили себе отвлечься от темы неврозов и извращений. Их ассоциации закрепились в культуре, и учение приобрело слегка прикладной характер. Теперь мы знаем, что, куря сигару, муж­чина демонстрирует свою мужскую сущность и намекает на истинные желания. Спраши­вая у дамы разрешения закурить, он явно неискренен. Он флиртует с ней, их диалог – тайный сговор. Если же женщина сама курит, это выглядит совсем откровенно.

Но вернемся к тому, с чего начинали. «Иногда сигара – это просто сигара». Особенно то­гда, когда ее курит сам психоаналитик.

Просто сигары

Про Фрейда говорили, что он зависел в жизни только от двух вещей – от младшей дочери Анны и от сигар, причем дочь появилась в его жизни значительно позже, чем привычка к курению. Он пристрастился к сигарам очень рано и не мог отказаться от них даже тогда, когда этого требовали здоровье или крайняя бедность.

В юности, будучи младшим врачом общей больницы и получая унизительно скудную зар­плату, он с иронической гордостью писал своей невесте, что потратил «шесть пенсов на сигары и два пенса на шоколад». Во время Первой мировой, зимой 1918-го, когда в Вене не было даже топлива и приходилось рубить на дрова заборы, когда ежедневный мучной рацион был снижен с двухсот граммов до ста пятидесяти, картофель был на вес золота, варенье варили из репы, а самые бедные венцы уже начали есть кошек и собак, в списке необходимых продуктов, составленном в доме Фрейдов, сигары стояли на первом месте, а после них шли мука, жир и бекон (к тому времени доктор Фрейд врачевал души весьма состоятельных пациентов).

В тридцать восемь впервые дало знать о себе сердце: нарушения сердцебиения, слабость, подавленность, затрудненность дыхания. Пришедший врач наложил на сигары строжайший запрет.

Но период воздержания продлился недолго. Фрейд жаловался, что, отлученный от сигарного дыма, он «абсолютно неработоспособен, просто убит». Он верил, что именно сигарам обязан «колоссальной интенсификацией» своего труда, что без них он не может написать ни строчки.

Сигары могли быть спасением, могли быть опасностью. В январе 1911-го, работая по вечерам за столом в кабинете, Фрейд снова стал чувствовать себя нехорошо. По ночам его мучила головная боль, днем – забывчивость, и Фрейд в панике решил, что это знаки наступающей старости (в тот момент ему было пятьдесят четыре, и он очень боялся смерти). Но тут кто-то обнаружил утечку газа из резиновой трубки его настольной лампы. Каждую ночь он медленно отравлял себя. Узнав об этой истории из его письма, Юнг удивился:

– Неужели никто не слышал запаха газа?

– Я сидел, окутанный дымом сигары, – объяснил Фрейд. И прибавил, что очень гордится тем, что не приписал своих недомоганий неврозу.

Университет Кларка в Вустере, штат Массачусетс. Фрейд приглашен сюда для чтения лекций. Он впервые в Америке, и его здесь принимают как знаменитость. В здание университета он входит, куря сигару. Нужно подняться на третий этаж. Женщина-швейцар вежливо указывает ему на табличку с просьбой: «Не курить». Фрейд кивает и идет дальше, не оставляя сигары. Эта сцена повторялась в течение трех дней, после чего женщина отступила.

Не то чтобы он был дурно воспитан. Точно так же четверть века назад в Париже он принимал кокаин для поддержания духа, чтобы свободно общаться с богатыми и знаменитыми гостями своего учителя, профессора Шарко. «В Европе я чувствовал себя так, словно меня презирают, а в Америке меня принимали как равного выдающиеся люди». Без допинга его нервы не могли этого вынести, потому что его собственное подсознание было напичкано невротическими фиксациями. Портрет курильщика Фрейда – это портрет человека и его комплексов.

«Золотой» Зиги

Мама Амалия всегда называла его «золотым Зиги» – несмотря на то, что он с рождения был черноволосым. Первенец, он всегда был ее любимцем. Зиги родился «в рубашке», и акушерка, принимавшая роды, решила: быть ему великим человеком. Несколько лет спустя странствующий поэт, на ходу писавший стихи для посетителей кафе, предсказал Зиги будущность министра. Родители верили в предсказания и лезли из кожи вон ради старшего сына. Оплата университетского обучения, счета в книжной лавке, микроскопы… Если в семье появлялись лишние деньги, они всегда тратились на него. Зиги был самой большой надеждой. Все были заинтересованы в том, чтобы этот мальчик преуспел, и он считал такое положение вещей совершенно естественным.

Девочки семейства Фрейд, многочисленные сестры Зиги, как и все венские девочки середины XIX века, мечтали играть на фортепиано. В один счастливый день у них дома появился-таки музыкальный инструмент, купленный на скопленные всей семьей деньги. Но надолго не задержался. Брат жаловался, что не может жить в одной квартире с пианистками: музицирование мешает его мыслительной деятельности. У него был свой кабинет, правда небольшой, но все же отдельный от остальных. Однако стены оказались слишком тонкими, чтобы блокировать детские гаммы и этюды. Девочки вздохнули, и отец Якоб Фрейд вернул фортепиано в лавочку. Мыслителю в то время было десять лет.

Одна из сестер, Анна, вспоминала впоследствии, как домашний тиран Зиги запретил ей читать Бальзака и Дюма, дабы литература не повредила ее нравственности. Ей было пятнадцать, тирану – семнадцать. Год спустя он сыграл главную роль еще в одном важном событии ее жизни. Богатый дядюшка из России приехал в Вену просить руки Анны Фрейд. Дядюшка был немолод, имел детей от предыдущего брака, зато предлагал невесте роскошь и уверенность в будущем. Вряд ли его возраст и дети были бы серьезной помехой для брака: Якоб Фрейд сам был на двадцать лет старше жены Амалии и имел двух сыновей ее возраста.

Фрейды были довольны открывавшейся финансовой перспективой, дядюшка – невестой. Но нужно было посоветоваться со старшим сыном, который уже учился на первом курсе Венского университета. Зигмунд сказал, что дядюшка – старый греховодник и лучше ему сразу убраться обратно в Россию. Оспорить его решение никто даже не пытался.

Аскетизм и либидо

Консервативные современники считали Фрейда извращенцем и чуть ли не сексуальным маньяком. А что еще они могли думать о человеке, который свел смысл вселенной к учению об основном инстинкте? Они были очень наивны, эти современники. Трудно даже представить себе, как глубоко они заблуждались.

Что бы там Фрейд ни писал о человеческой сексуальности, в этом вопросе он был теоретиком, а не практиком. В тридцатилетнем возрасте он женился по любви на девушке из приличной мещанской семьи, с которой Фрейды дружили домами. Брака пришлось ждать четыре года – Зигмунд был слишком беден, чтобы заводить семью. Все это время влюбленные обменивались письмами, в которых жених вел себя довольно-таки истерично: ревновал невесту к собственным фантазиям, упрекал в чрезмерном послушании матери, поучал, угрожал разрывом и суицидом, а в качестве утешения засыпал в конверты кокаин – для бодрости.

Марта была первой и единственной женщиной его жизни. Им потребовалось восемь лет брака, чтобы произвести на свет шестерых детей, и на этом они остановились. Беременности были куда продолжительнее секса и переносились куда тяжелее, ртов в семье становилось все больше, любые виды контрацепции доктор Фрейд считал чрезвычайно опасными для психики, и уж конечно еще опаснее был постоянный страх зачать очередного потомка. В итоге в семье было принято решение раз и навсегда оставить половую жизнь, и один из друзей Фрейда получил письмо, сообщавшее: «Я перестал заводить детей».

Декадентская Вена рубежа XIX–XX веков отнюдь не отличалась строгостью морали. Как и во многих городах того времени, здесь снисходительно относились к мужчинам среднего класса, желающим поразвлечься. Сибаритствующие горожане с легкостью прощали себе многие грешки. Состоятельным мужчинам было несложно найти молоденьких и миловидных актрис, белошвеек, продавщиц, которые так нуждались в деньгах! Для всеобщего удобства было придумано множество важных мелочей: маленькие гостиницы, закрытые купе, холостяцкие квартиры, отдельные кабинеты в ресторанах. Солидные семьи брали в услужение здоровых и привлекательных молодых женщин, чтобы подрастающие сыновья постигали азы сексуальной жизни в безопасном родительском доме.

С обычной проституцией тем более не было проблем. Серьезные скандалы из-за прелюбодеяний были редкостью. Вена считалась городом удовольствий, оставаясь при этом сердцем империи и культурной столицей. И только дом на Берггассе, где жил основатель психоанализа, был последним оплотом венского аскетизма. Его обитатели исповедовали принцип сдерживания страстей, доведенный до абсурда.

Антигиппократ

Зиги с детства легко давалось учение. В университете он изучал все подряд: анатомию, логику, физику, зоологию, математику, философию, литературу. И ни на чем не мог остановиться. Во-первых, из-за разносторонних способностей. А во-вторых, потому, что в конечном счете для него важна была не наука, а стремление стать великим ученым. Зиги хорошо помнил предсказание акушерки. И не торопился заканчивать образование, даже когда все-таки остановил свой выбор на медицине. Он учился и учился, хотя каждый университетский год стоил его семье все дороже. Когда Зиги захотел жениться, пришлось задуматься над тем, как самостоятельно содержать семью. Перед Фрейдом встала необходимость заняться частной практикой, и эта необходимость была для него по-настоящему печальной.

Четыре нищих года в общественной больнице Вены, самой крупной европейской больнице такого рода, не способствовали филантропии. Огромные полуразрушенные здания, слабо освещенные палаты, нехватка сестер. Больные давали взятки обслуживающему персоналу, когда им требовалось особое внимание, и неприязненно ежились, когда к ним вваливалась очередная группа студентов-практикантов.

Фрейд относился к пациентам так же равнодушно, как и остальные врачи. Эти плебеи будили в нем досаду: ему пришлось бросить блестящую карьеру ученого, чтобы возиться здесь, на окраине города, с типическими случаями обыденных болезней. Позднее он скажет, что ему не хватило «внутреннего садизма», чтобы стать хорошим врачом. Ведь желание помогать больным – это, по психоанализу, сублимированное стремление причинятьим боль.

В свободное время Фрейд отчаянно искал сенсационное открытие, которое могло бы его прославить. Новых идей не было, жажды успеха – сколько угодно. Как раз тогда в моду – и в его жизнь – вошел кокаин, и Фрейд отчаянно уцепился за чудодейственный порошок, объявив его чем-то вроде панацеи. Через пару лет, когда свойства кокаина были изучены достаточно хорошо, он чуть было не поплатился научной репутацией за свои легкомысленные статьи. В то же время открытие об анестезирующих свойствах кокаина сделал другой молодой врач, коллега Фрейда.

У доктора-новичка, не успевшего ничем себя зарекомендовать, не сразу появляется солидная клиентура. В начале своей карьеры, негодуя и проклиная судьбу, Фрейд ходил по мрачным лестницам чужих домов и плевался от презрения к живущим здесь людям, бедноте «с толстой шкурой и легкомысленными привычками». Подумать только, в этих домах не было даже плевательниц! Консьержки громко жаловались, убирая за ним лестницу, ворчали пациенты, когда он следил на их нехитрых коврах. Все это было так не интересно! Однако приносило годовой доход в сорок пять тысяч фунтов.

Это потом, когда родился психоанализ, страдающие «нервами» аристократы стали съезжаться в Вену со всего мира. С их визитами можно было смириться: гонорары многократно выросли, а сами клиенты давали богатый клинический материал для новых исследований. А если кто-то из них вдруг находил поставленный диагноз абсурдным, Фрейд называл это «сопротивлением бессознательного» и назначал дополнительную порцию «лечения разговорами». Он был ученым-фанатиком, не стеснявшимся подгонять живых людей под свои теории, и не испытывал угрызений совести, когда ставил эксперименты на своих пациентах.

Вот вам показательная история. Однажды к Фрейду обратилась женщина по имени Эмма Экштейн. На ее несчастье, среди прочих проблем у нее обнаружились нарушения женского цикла. Фрейд отослал даму к своему другу, отоларингологу Вильгельму Флису. У них были кое-какие общие идеи. В частности, тот как раз установил мистическую связь между женскими половыми органами и… носом. Это была интересная теория. Флис тут же прооперировал Эмме Экштейн нос, вследствие чего тридцатилетняя женщина чуть не умерла от кровотечения. Фрейд никогда не винил друга за эту бессмысленную и неудачную операцию. Ведь они двигали вперед науку. Только это и было для них по-настоящему важно.

Комплекс Рима

На самом деле Фрейда звали Сигизмундом. Это имя родители дали ему при рождении, и, как назло, это имя фигурировало в ту пору в большинстве немецких анекдотов про евреев. Достигнув шестнадцатилетия, Фрейд сменил Сигизмунда на более благозвучное Зигмунд. Однако проблему таким образом не решил.

Фрейд был евреем, что в националистической Вене времен Австро-Венгерской империи само по себе было достаточно плохо. Кроме того, и по отцовской, и по материнской линии он был выходцем из восточных австрийских провинций, а уж хуже этого трудно было что-либо придумать. Чем «восточнее» был еврей, тем больше «подозрений» он вызывал. Умозрительность этих подозрений ничуть не облегчала жизнь «подозреваемого».

С детства Фрейд питал такую жгучую ненависть к восточным евреям, словно каждый из них был лично виноват в его принадлежности к их несчастному племени. Он хотел быть «другим» евреем.

Однажды отец рассказал Фрейду, как в молодости, во Фрайбурге, он вышел прогуляться в субботу, надев новую меховую шапку. Какой-то агрессивный христианин сбросил с него шапку в грязь и приказал убираться с тротуара.

– Что же ты сделал?

– Вышел на дорогу и подобрал шапку.

Отцовское унижение было шоком для сына. Душа Зиги жаждала мести, католики должны были понести наказание. С возрастом эмоции оформились в доктрину. «Впервые я стал понимать, что значит принадлежать к чуждой расе, и антисемитские настроения среди остальных подсказали мне, что нужно занимать твердую позицию. От меня ожидают, что я должен чувствовать себя ниже их, поскольку я еврей. Я отказался унижаться». Начитанный юноша представлял себя Ганнибалом, воином семитов-карфагенян, с которого отец взял клятву отомстить римлянам. Но, с триумфом переправившись через Альпы со всей своей армией и слонами, Ганнибал заколебался и так никогда и не вошел в Рим. Фрейд должен был сделать это за него.

Это было непросто. Странный «римский комплекс» не давал ему приблизиться к городу. Много раз собирался он в эту поездку и много раз снова откладывал ее. Во время частых путешествий по Италии он иногда останавливался в каких-нибудь 70 километрах от Рима – гораздо ближе, чем Ганнибал, – и с тоской поворачивал назад. Рим снился ему по ночам. Со временем Вечный город стал обозначать для него неисполненные желания.

Прошло много времени, прежде чем Фрейд-младший взял реванш за фрайбургский инцидент. Тем летом он отдыхал с семьей на озере Тумзее. Возвращаясь с сыновьями с рыбалки, он столкнулся с толпой деревенских жителей, издалека кричавших на них: «Евреи! Воры!» В тот же день, чуть позже, целая компания, вооружившись палками и зонтиками, пыталась преградить путь отцу с детьми. Фрейд замахал тростью и пошел прямо на них. Толпа замолкла и безропотно разошлась. Это был триумф Ганнибала, его Альпы. Еще каких-нибудь двадцать лет, и Зигмунд Фрейд наконец оказался в Риме. Комплекс Рима, комплекс национальной неполноценности стал его единственным неврозом, который ему удалось преодолеть.

В 1930-е годы, перед тем как покинуть захваченную нацистами Австрию, Фрейд всячески подчеркивал свое еврейское происхождение. Он называл себя евреем-фанатиком. С этой стороны он был полностью здоров.

Эрос и Танатос

Зигмунд Фрейд был странным сыном, странным мужем и странным врачом. Точно так же и курильщиком он был очень странным. Сигары – утонченное удовольствие для гурманов – для Фрейда были чем-то вроде допинга.

От 30-х годов нам остался немой кинодокумент, показывающий Фрейда в приватной обстановке – в рабочей комнате, у окна, в саду, с собаками. И повсюду – с сигарой. Уже сама манера его курения, хорошо заметная на этой съемке, говорит о многом. Вот сигара описывает стремительную дугу, вот она у рта, тут же вырывается наружу облако дыма, а губы уже сложены в трубочку для очередной затяжки. Торопливые движения, короткие интервалы, автоматизм повторяющихся жестов. Выкуривая по двадцать сигар в день, трудно помнить цену наслаждению.

Он использовал сигары как проверенный рецепт вдохновения, как средство самоутверждения и самозащиты. Без «горящих предметов во рту» Фрейда просто не существовало. Можно предположить, что без них не существовало бы и психоанализа. Он и сам приписывал все свои научные успехи именно сигарам. В самом деле, нет ни одной книги или статьи, написанной без их помощи.

Чувство меры было ему неведомо. Об осторожности он не помнил. Вся его жизнь проходила в сизом сигарном дыму. Он как будто бы продал сигарам душу. Он был в них слепо влюблен, даже приписывал им чудодейственные свойства. «Я был ворчливым и усталым, у меня было сердцебиение и увеличились болезненные опухоли десен… Потом один пациент принес мне пятьдесят сигар, я закурил, повеселел, и раздражение десен моментально спало! Я бы не поверил, если бы это не было так заметно».

Невроз навязчивых состояний – так бы он сам определил свою проблему, если бы видел себя со стороны. Врач видел чудесное исцеление в том, что на самом деле было развивающейся болезнью. Через пять лет у шестидесятисемилетнего Фрейда был обнаружен рак нёба.

Дальше было шестнадцать лет непрерывных страданий. Более тридцати сложных хирургических операций, грубый протез, заменяющий удаленные ткани между ротовой и носовой полостями, сложности с речью и с приемом пищи, постоянная мучительная боль. Но все это вместе взятое так и не заставило его отказаться от курения.

Когда рот уже не открывался достаточно широко для сигары, Фрейд разжимал себе челюсти с помощью прищепки. Сигары были для него важнее жизни. Все получилось точно по Фрейду: по ту сторону Эроса скрывался Тантос, по ту сторону принципа удовольствия пряталось непреодолимое влечение к смерти. Которая и наступила в 1939 году в Лондоне после двойного укола морфием, сделанного лечащим врачом по просьбе измученного восьмидесятитрехлетнего старика. По сию пору это один из самых известных случаев эвтаназии.

Тантос восторжествовал над Эросом, но незадолго до этого дня Зигмунд успел поздравить брата Александра с днем рождения. В подарок он отправил ему весь свой довольно большой запас «гаван» – несколько ящичков и коробок. В сопроводительном письме значилось: «Твой семьдесят второй день рождения, кажется, станет датой нашей разлуки. Возможно, мы еще встретимся, возможно – нет. Поэтому я передаю тебе самое дорогое мое владение – эти сигары. Они помогали мне в жизни и в работе. Наслаждайся ими.

Я уже не могу».

…Это не было похоже на капитуляцию.

Сегодняшний герой нашей статьи известен всем буквально с младых ногтей. Чаще всего его справедливо относят ко всему, что связано с сексом и прочими хотелками. Этот, несомненно, великий тролль от психологии с сигарой оставил свой фаллический след в огромном пласте наук, имеющих отношение к человеческой психике. Омерзительно, конечно, но без фаллосов в этой статье, увы, никак.

Зигмунда Фрейда критиковали все кому ни лень, причем даже его ученики, такие как Карл Гюстав Юнг и глубоко уважаемый мною Эрих Фромм. В будущем они успешно отпочковались от материнской ветки Фрейда и создали свои более интересные и аргументированные учения и психологические теории. Фрейд бесит многих живущих на Земле в первую очередь тем, что из-за него приличное число людей уверено, что всей человеческой деятельностью движет исключительно секс. На деле это далеко не так, чувак, либидо - одно из немногих сторон человеческой личности, которые в равной или большей или меньшей степени воздействуют на человека. Но все равно до сих пор многие люди пытаются обвинить своих оппонентов в недостатке у них секса, желании любить свою маму и скрытых гомосексуальных наклонностях. Почему? Да потому, что это страсть как весело.

Сам Фрейд был очень успешным человеком и настоящим вундеркиндом. Его мать и отец не жалели сил и денег на сына, даже несмотря на то, что пребывали не в лучшем материальном положении: индустриальная революция буквально разрушила их жизнь. Но они не унывали: маленький Фрейд радовал их своими успехами. В 9 лет он поступил в гимназию, где был чуть ли не лучшим учеником. Мальчик в столь ранние годы всерьез увлекался Шопенгауэром, Ницше, Кантом, отлично владел латынью, греческим и бегло изъяснялся на английском, французском, испанском и итальянском. В общем, парень был крут до неприличия. В гимназии Фрейд часто задумывался о своем будущем, вернее, о выборе профессии. Поскольку будущий доктор был евреем (неожиданно, да), в связи с довольно прохладным отношением к их брату в Австрии и Германии в те годы, семитам можно было выбирать из традиционных стереотипных еврейских профессий: юрист, торговец, медик. К первым двум сферам у Фрейда сердце никак не лежало: он считал себя слишком умным и начитанным (Зигмунд всегда был скромен), а вот медиком он себя откровенно не чувствовал. Причем никогда. Да, и врачом Зигмунд себя тоже никогда не считал. Вот так вот.

В Университете Фрейд тоже был вскоре замечен. Он посещал лекции по зоологии и психологии и очень быстро стал проводить собственные зоологические исследования. Первой его работой была красноречивая статья об определении половых различий у речных угрей. Что как бы намекает. Зигмунд продолжал исследования, даже когда получил почетное звание доктора. Неизвестно, как долго продолжалась бы его карьера, если бы его вовремя не отговорили начать практику. Да, и женщина у Фрейда тоже нашлась.

Сначала Зигмунд пытался стать хирургом, но быстро понял, что это сложно и утомительно. Чувак переключился на неврологию, в которой достиг впечатляющих успехов, написав много работ и придумав ставший общепринятым термин «детский церебральный паралич». Но и в неврологии наш герой быстро разочаровался, переключившись на психиатрию, которая, к его огромному удивлению, стала настоящей страстью Фрейда. Зигмунд работал в клинике на высокой должности и изучал то, что делают венерические заболевания с человеческим мозгом. В это же время Фрейд узнал о таком чудесном порошке, как кокаин. Смелый чувак решил испытать его на себе и страшно проникся. В многочисленных статьях наркозависимый не-доктор Хаус писал про то, как кока помогает ему справляться с депрессией, повышает выносливость и помогает проводить тяжелейшие операции без особой утомляемости. Сам Фрейд, перешедший в тот момент на морфий, читал лекции студентам, в которых напирал на то, что кока, как он ее ласково величал, не вызывает зависимостей, а вред от нее минимальный. Но каково же было удивление доктора, когда на него посыпались обвинения в ухудшении самочувствия многих и многих людей, которые употребляли кокаин. Кока оказалась совсем не так хороша, как о ней думали, люди быстро поняли, что это новое бедствие человечества. Самочувствие Фрейда, страдавшего головными болями и постоянными кровотечениями, только ухудшалось. Но этот период был решительно плодотворным, поскольку в это время на свет появилось главное дитя Фрейда - психоанализ. Ну, и в перерывах Фрейд строгает шесть детей.

В этот период рождаются самые известные концепции Фрейда. Знаменитые идеи эдипового комплекса и комплекса Электры, бессознательного и Сверх-Я, идея об и, разумеется, толкование сновидений. Впервые Фрейд уделил особое внимание человеческим снам как символам того, что хочет сказать человеку его бессознательный разум, вернее, бессознательная его часть. Сказать по правде, мне более по вкусу концепция толкования символов в сновидениях Карла Гюстава Юнга, чем запутанная, местами однобокая концепция Фрейда. Несмотря на все недостатки учения Фрейда, которые были откровенно однобоки и сильно уходили в сторону сексуальности, стоит отдать ему должное: чувак придумал огромную обширную базу для современной психологии, психоанализа и психиатрии, которая действительно работала как во благо людей, исцеляя их от душевных болезней, так и заставляя их .

В период Первой мировой Фрейд сильно замкнулся в себе. Поток пациентов превратился в небольшой ручеек, а деньги, которые Фрейд отложил на старость, подходили к концу. Прошлые увлечения Фрейда всякой дрянью не прошли бесследно: чувак страдал от рака неба, который, как говорят некоторые исследователи, возник от пристрастия Зигмунда к сигарам. В общей сложности было проведено 32 операции, часть челюсти Фрейда была заменена на протез, отчего рот постоянно ныл и болел. Но это было далеко не все. Одна из дочерей Фрейда умерла, а следом за ней умер и внук. Ах да, еще и Гитлер пришел к власти. Постоянное внимание властей к доктору вынудило Зигмунда оперативно покинуть страну и отправиться в США. Но Третий Рейх требовал дани, которую внесла одна из пациенток Фрейда, греческая принцесса.

Болезнь доктора прогрессировала. Он попросил своего хорошего друга ввести ему смертельную дозу морфия, чтобы прекратить свои мучения. Так умер Зигмунд Фрейд, а похоронили его в древней этрусской вазе, которую тоже любезно одолжила греческая принцесса Мари Бонапарт.