Бог умер мы убили. Идея смерти Бога в философии Ницше (Иван Новик)
Фридрих Ницше, один из самых влиятельных и одиозных философов XIX-XX столетий, по иронии судьбы, оказался и наиболее профанируемым. Его идеи, подхваченные и искажённые нацистами, обросли мифами и окрасились в дьявольские тона на многие десятилетия вперёд, хотя в большинстве случаев они не имели ничего общего с тем, за что их выдавали.
Неудивительно, что легенды продолжают жить до сих пор, несмотря на то, что исследователи убедительно доказали: немцы опирались не столько на взгляды Ницше, сколько на идеологизированную компиляцию работ философа (сборник «Воля к власти»), которую сделала его сестра Элизабет Фёрстер-Ницше, получив после смерти знаменитого брата эксклюзивное право на его архивы.
Источник: Flickr.
Пожалуй, сегодня, подобно древним бродячим сюжетам, ходит три основных мифа о Ницше и его философии:
1. Ницше — проповедник нацизма, антисемит (об этом см. выше);
2. Ницше – женоненавистник (фраза из его книги «идёшь к женщине — не забудь плетку» будоражит и возмущает дам всех мастей уже более ста лет);
3. Ницше – антихрист, провозгласивший смерть Бога (книга «Антихрист» — достаточное основание для подобных обвинений, по мнению некоторых).
Ну что здесь сказать? Всё плохо.
Первый миф прекрасно развенчивает доктор филологических наук Грета Ионкис в своей статье «Фридрих Ницше и евреи». Если кратко, то при всём своём неоднозначном отношении к евреям антисемитом Ницше не был. Вот слова из письма философа другу Францу Овербеку, написанного в 1884 году:
Проклятое антисемитство стало причиной радикального краха между мною и моей сестрой…Антисемитов нужно расстреливать.
Конечно, нельзя сказать, что Ницше испытывал к ним большую симпатию, но критика в основном касалась лишь одного пункта и сводилась к тому, что евреи были истоком появления христианства с его моралью равенства и справедливости, которая, по мнению философа, ослабила волю к власти наиболее сильного меньшинства и дала возможность слабым и безликим сравняться с избранными и даже превзойти их в жизненном статусе. Это всё, что Ницше вменял им в вину. С другой стороны, он понимал, как много сделал этот уникальный народ для европейской цивилизации и снимал перед ним шляпу за это. Как признавался Ницше в работе «Человеческое, слишком человеческое», евреи – это народ, «который, не без нашей совокупной вины, имел наиболее многострадальную историю среди всех народов и которому мы обязаны самым благородным человеком (Христом), самым чистым мудрецом (Спинозой), самой могущественной книгой и самым влиятельным нравственным законом в мире».
По поводу мифа о женоненавистничестве Ницше можно размышлять очень долго, так как отношение философа к женщинам столь же амбивалентно, как и любые другие его взгляды. Однако стоит отметить, что самое ярое неприятие со стороны прекрасного пола вызывает одна-единственна фраза, вырванная из контекста (слова «идёшь к женщине — не забыть взять кнут» встречаются в работе «Так говорил Заратустра» и принадлежит даже не самому Заратустре, а старой женщине, поучающей его).
А вот и другие высказывания Ницше, которые позволяют нам увидеть в философе не столько женоненавистника, сколько человека, опасающегося близости с этими существами. Что ж, бывает.
Вот что пишет Ницше в работе «За пределами добра и зла» (кн. 7, аф. 239):
То, что внушает к женщине уважение, а довольно часто и страх, — это её натура, которая «натуральнее» мужской, её истая хищническая, коварная грация, её когти тигрицы под перчаткой, её наивность в эгоизме, её не поддающаяся воспитанию внутренняя дикость, непостижимое, необъятное, неуловимое в её вожделениях и добродетелях… Что, при всём страхе, внушает сострадание к этой опасной и красивой кошке, «женщине», — так это то, что она является более страждущей, более уязвимой, более нуждающейся в любви и более обреченной на разочарования, чем какое бы то ни было животное. Страх и сострадание: с этими чувствами стоял до сих пор мужчина перед женщиной, всегда уже одной ногой в трагедии, которая терзает его, в то же время чаруя.
Это признание взято из трактата «Весёлая наука» (кн. 2, аф. 70):
Низкий, сильный альт внезапно подымает перед нами занавес возможностей, в которые мы обыкновенно не верим: и мы разом начинаем верить, что где-то в мире могут быть женщины с высокими, героическими, царственными душами, способные и готовые к грандиозным возражениям, решениям и жертвам, способные и готовые к господству над мужчинами, ибо лучшее, что есть в мужчине, в них стало воплощенным идеалом, невзирая на пол.
Не думаю, что мужчину, фантазии которого поднимаются до таких высот, можно назвать мизогином. Тем более, все мы знаем, что с женщинами у Ницше отношения так и не сложились: была несчастная любовь, но не было связи (как известно, философ воздерживался от секса всю жизнь, объясняя это тем, что такая «чистота» способствует особой остроте и богатству его мысли, а экстатические прозрения приносят ему наслаждение, сравнимое с оргазмом). В свете этого все высказывания «великого и ужасного» Фридриха приобретают совершенно иной характер, в котором больше личного и отвлечённого, чем претендующего на роль объективного и обоснованного взгляда.
А вот концепция «Бог умер» (Gott ist tot), которая сегодня тиражируется по поводу и без, нуждается в дополнительных разъяснениях – в первую очередь того, что сам Ницше вкладывал в свои слова. Об этом, конечно, нужно читать у самого Ницше. Впервые мысль о смерти Бога прозвучала в 1882 году в работе «Весёлая наука» («La gaya scienza») вот в таком виде (отрывок «Безумец»):
Безумец.- Как, вы ничего не слышали о том ошалелом, что среди бела дня зажег фонарь, отправился на площадь и там без передышки кричал: «Ищу Бога! Ищу Бога!»?! А там как раз толпилось много неверующих, которые, заслышав его крики, принялись громко хохотать. «Он что - потерялся?» - сказал один. «Не заблудился ли он, словно малое дитя?» - сказал другой. «Или он спрятался в кустах? Или боится нас? Или отправился на галеру? Уплыл за море?» - так не переставая шумели они и гоготали. А безумец ринулся в самую толпу, пронзая их своим взглядом. «Куда подевался Бог? - вскричал он.- Сейчас я вам скажу! Мы его убили - вы и я! Все мы его убийцы! Но как мы его убили? Как сумели исчерпать глуби морские? Кто дал нам губку, чтобы стереть весь небосвод? Что творили мы, отцепляя Землю от Солнца? Куда она теперь летит? Куда летим все мы? Прочь от Солнца, от солнц? Не падаем ли мы безостановочно? И вниз - и назад себя, и в бока, и вперед себя, и во все стороны? И есть ли ещё верх и низ? И не блуждаем ли мы в бесконечном Ничто? И не зевает ли нам в лицо пустота? Разве не стало холоднее? Не наступает ли всякий миг Ночь и все больше и больше Ночи? Разве не приходится зажигать фонари среди бела дня? И разве не слышна нам кирка гробокопателя, хоронящего Бога? И носы наши - разве не чуют они вонь гниющего Бога? - Ведь и Боги тлеют! Бог мертв! Он и останется мертвым! И это мы его убили! Как утешиться нам, убийцам из убийц? Самое святое и сильное, чем обладал до сей поры мир,- оно истекло кровью под ударами наших ножей,- кто оботрет с нас кровь? Какой водой очистимся? Какие искупительные празднества, какие священные игрища ни придется изобретать нам? Не слишком ли велико для нас величие этого подвига? Не придется ли нам самим становиться богами, чтобы оказаться достойными его? Никогда еще не свершалось деяние столь великое - благодаря ему кто бы ни родился после нас, он вступит в историю более возвышенную, нежели все, бывшее в прошлом!»… Тут умолк безумный человек и опять взглянул на тех, что слушали его, — они тоже молчали и с недоверием глядели на него. Наконец он швырнул фонарь на землю, так что он разбился и загас. «Я пришел слишком рано, — сказал он, помолчав, еще не мое время. Чудовищное событие - оно пока в пути, оно бредет своей дорогой,- еще не достигло оно ушей человеческих. Молнии и грому потребно время, свету звезд потребно время, деяниям потребно время, чтобы люди услышали о них, чтобы люди узрели их, уже совершенные. А это деяние все еще дальше самых дальних звезд от людей. — и все-таки они содеяли его!»… Рассказывают еще, что в этот же день безумец врывался в церкви и затягивал там «Requiem aeternam». Когда же его выводили за руки, требуя ответа, он всякий раз отвечал одними и теми же словами: «Что же такое теперь все эти церкви, если не усыпальницы и надгробия Божии?»
Кажется, в этой пламенной речи столько же воинственного атеизма, с которым часто путают идеи Ницше, сколько в речах Папы Римского научных терминов.
Что мы здесь видим? Трагедию утраты чего-то важного, абсолютного, некого гаранта смысла и порядка, ощущение свободного падения в неизвестность, потерю всяческих ориентиров – состояние, которое, наверное, может быть обозначено, как наступление нравственного — или даже экзистенциального — кризиса человечества. Это не о том, есть бог или нет, а о том, что настало время переоценки ценностей, более глубокого взгляда на природу человека, потому что христианская мораль больше «не работает» — не приносит своих плодов, не соответствует знанию человека о самом себе, не участвует в жизни.
Вот как комментирует Хайдеггер в своей статье «Слова Ницше «Бог Мёртв» этот фрагмент:
Впрочем, перед лицом столь поколебленного господства прежних ценностей можно попытаться сделать и нечто иное. А именно: если Бог — христианский Бог - исчез со своего места в сверхчувственном мире, то само это место всё же остается - пусть даже и опустевшее. И вот эту опустевшую область сверхчувственного, область идеального мира, всё ещё можно удерживать. И опустевшее место даже взывает к тому, чтобы его заняли, заместив исчезнувшего Бога чем-то иным. Воздвигаются новые идеалы. Согласно Ницше («Воля к власти», афоризм 1021,- относится к 1887 году 12), это и происходит через посредство новых учений, обещающих осчастливить мир, через посредство социализма, а равным образом и через посредство музыки Вагнера,- иными словами, всё это совершается повсюду, где «догматическое христианство» уже «отжило свой век».
То есть философия Ницше — это философия прорыва, которая появилась в переломную эпоху, требующую новой модели мира, новой модели человека и отношений между людьми. Наверное, во времена, когда старые ценности изживают себя, сама жизнь начинает порождать такие мощные концепции, направленные на пере-создание мира. Другое дело, какие из этих революционных идей приживутся. Судя по мифам, которые бытуют вокруг философии Ницше, приживаться пока нечему, потому что Ницше до сих пор не понят до конца и нам ещё предстоит по-новому взглянуть на его творческое наследие.
Тем более, что, кажется, те процессы, о которых он писал более ста лет назад, получили в нашу эпоху новый виток развития – и виток, увы, не самый удачный: несмотря на провозглашённую Ницше смерть старых христианских ценностей, утративших своё значение для человека, ничего они не утратились, свобода выбора в XXI веке превратилась в , а ницшеанскому сверхчеловеку, его прекрасной белокурой бестии, отводится всё меньшая роль в мире, .
Так и живём. Но это уже другие истории, за развитием которых следите в наших новых статьях.
Напоследок – три видео о Ницше и его идеях, — дабы, так сказать, закрепить материал.
Игорь Эбаноидзе: «Ницше и ницшеанство»
В студии радио «Маяк» кандидат филологических наук и главный редактор издательства «Культурная революция» Игорь Эбаноидзе размышляет об амбивалентности идей Ницше, об их связи с творчеством Шопенгауэра, об отношениях между миром и индивидом в творчестве Ницше, о специфической религиозности философа, его концепции смерти Бога, отношениях с женщинами и многом другом. В общем, универсальный разговор о Ницше-философе, Ницше-художнике и Ницше-человеке.
Валерий Подорога: «История Бога в Новое время»
Что есть высшее счастье? Как связаны смерть и осознание человеком его «я»? Можно ли правильно жить и правильно умереть?
В очень медитативной лекции доктор философских наук, заведующий сектором аналитической антропологии Института философии РАН, профессор РГГУ Валерий Подорога рассказывает о философии Фридриха Ницше, об афористическом поле, с которым он работал, о метафизике смерти и о том, как родилась «визитная карточка Ницше» — формула «смерть Бога». Холерикам противопоказано.
Философия Фридриха Ницше и теория сверхчеловека сегодня
В передаче Виталия Третьякова «Что делать?» встретились сразу несколько современных философов, чтобы обсудить основные идеи Ницше, место философа в пантеоне мыслителей человеческой цивилизации и значение его творчества для современного мира. Почему Ницше пришёл к выводу о смерти Бога? На каком основании он вывел положение о появлении сверхчеловека? В чём суть моральной доктрины Ницше, является ли она доктриной аморализма? Несёт ли Ницше ответственность за те политические и этические взгляды, которые в ХХ веке прямо апеллировали к его философскому наследию? Насколько популярна идея сверхчеловека среди сегодняшней молодежи, во многом придерживающейся ценностей индивидуализма? Вот круг вопросов, которые обсуждаются в передаче.
По материалам: Ницше Ф. Полное собрание сочинений в 13-ти томах;
радио «Маяк», телеканал «Россия – Культура»,
Еврейский музей и центр толерантности
.
Н е так давно атеистов посетило разочарование. Даже отрицая существование Бога, они признали, что мир с Богом был бы лучше, нежели без Него. Они все еще находят различные аргументы и доводы, опровергающие существование Бога – такие как проблема зла и кажущаяся способность естественных наук объяснить устройство вселенной. Хотя теперь и признается, что Богу не место в космосе, многим всё же сложно примирить факт Его существования со злом и страданиями. Но печально то, что большинство атеистов оказывались этим предельно озабочены. По их собственному признанию, они неохотно пришли к неверию.
Тем не менее, иначе дело обстоит с так называемыми «Новыми Атеистами» — людьми, подобными Ричарду Докинзу, Даниелю Деннетту, Сэму Харрису и Кристоферу Хитченсу. Эти отважные мыслители видели в утверждении об отсутствии Бога не причину для сожаления, а напротив – повод для радости. И все же, их энтузиазм и саркастические нападки на религиозные верования находят аналог в прошлом, а именно в трудах философа 19-го века, Фридриха Ницше.
Отправная точка, не конечный пункт
Несмотря на широкое распространение этого движения, наиболее интересной чертой «Нового атеизма» является его евангельская горячность и воинственное красноречие – все это берет начало не у Докинза, Харриса и Хитченса. Фактически, беспрецедентной является лишь слабость их доводов. Внимательные читатели обнаружат, что неоспоримые доводы и весомые аргументы не имеют места в книгах «Бог как иллюзия» Докинза, «Бог – не любовь» Хитченса или «Письмо к христианской нации» Харриса. Напротив, их аргументы удивительно слабы. Если вы ищите повод, чтобы отнестись к взглядам «Новых атеистов» серьезно, их труды покажутся вам слабоватыми.
Тем не менее, это не значит, что Ницше представляет лучшие аргументы в пользу своего неверия; ничего такого он не делает. В отличие от Докинза и компании, он не видит в этом нужды. Ницше видит атеизм не как вывод, который нужно предоставить, но как постулат, который нужно развивать. Другими словами, он приводит доводы не за атеизм, а скорее отталкиваясь от него; неверие является для него отправной точкой, а не конечным пунктом. Когда он во всеуслышание провозгласил смерть Бога, к примеру, он сделал это не с целью показать – он даже не пытался этого показать – что Бог не существует. Скорее он считал это данностью, ведь, по его мнению, критики второй половины 19-го века, такие же как и он сам, не могли больше серьезно воспринимать веру в Бога. Он заявлял, что подобная вера «стала невероятной».
Радостное знание
Ницше сделал это заявление в своем труде «Веселая наука» (The Gay Science ), название которого заслуживает особого внимания. Здесь слово “gay” имеет совершенно не то значение, которое оно приобрело за последние 50 лет, а скорее свое традиционное значение «радостный». Более того, термин “science” (наука) происходит от латинского слова scientia , которое означает «знание». Итак «Gay Science » означает «радостное знание» — такое знание, которое приносит радость знающему. С точки зрения Ницше, радостное знание — это знание о том, что Бог умер.
Провозглашая смерть Бога, Ницше не подразумевал буквальное значение этой фразы. По его мнению, Бог никогда не существовал изначально, поэтому и разговоры о Его «смерти» относятся скорее к человеческому, нежели к божественному. Мы люди, предполагает Ницше, находим существование Бога как недоказуемым, так и нежелательным. Следовательно, он скорее предполагает, нежели констатирует недоказуемость веры в Бога, даже когда объясняет ее нежелательность.
А почему вера в Бога нежелательна? Потому что смерть Бога позволяет нам самим стать богами.
Бог не умирает в одиночестве
Говоря простыми словами, Бог не умирает один. Когда Он умирает, смысл, нравственность и разум умирают вместе с Ним.
Во-первых, если Бога не существует, то жизнь не имеет смысла . Когда нет автора, у истории нет смысла; более того, когда нет автора, нет и самой истории. Кроме того, если Бога не существует, нравственность оказывается необъективной и моральное суждение становится всего лишь толкованием, не имеющим под собой ничего, кроме личных предпочтений.
Во-вторых, Ницше показывает искусственную природу нравственности , приглашая нас поразмышлять о хищных птицах и овцах, на которых те охотятся. Когда птицы кормятся овцами, их действия не являются с точки зрения нравственности ни плохими, ни хорошими. Птицы просто действуют в соответствии с их природой; нравственность не имеет к этому никакого отношения.
Итак, пока «осуждение» птиц овцами никого не удивляет – кроме, возможно, самих птиц – их суждение не имеет ничего общего с моралью, а скорее является их вполне понятным желанием не становиться кормом для птиц. Конечно, как указывает Ницше, птицы видят ситуацию по-другому. Но ни в одном, ни в другом случае нельзя применить нравственные категории – и если это действует в отношении птиц и овец, то это также действует и в отношении нас. Моральные суждения выражают наши собственные предпочтения; они не отражают объективной реальности.
И наконец, смерть Бога показывает важность разума. Когда дело касается происхождения человека, то неуправляемые эволюционные процессы оказываются лучшим доводом атеистов. Учитывая тот факт, что эволюция отбирает сильнейших для выживания, интеллектуальные способности, появляющиеся в результате данных процессов, должны хорошо приспосабливаться к выживанию. Но, по заявлению Ницше, нет никакой обязательной связи между выживанием и истиной; насколько нам известно, он обращает наше внимание на то, что натуралистической вселенной будет являться та, в которой познание истины будет скорее препятствовать, нежели способствовать выживанию. По его собственному мнению, тогда у атеиста нет никаких причин доверять своему собственному разуму.
Освобождение, ведущее в рабство
Для Ницше смерть Бога ведет к концу смысла, нравственности и разума – что означает, что он видит потенциальные последствия своего неверия более ясно, чем другие его современники-атеисты, такие как Карл Маркс и Зигмунд Фрейд. Хотя, примечательно, что Ницше видит эти возможные последствия как освободительные, а не деструктивные. Ни Бог, ни смысл, ни нравственность, ни разум не сдерживают нас, восклицает он. Мы свободны жить так, как нам нравится, и делать с нашими жизнями то, что удовлетворяет нас.
Подписывайтесь:
Только в таком радикально человекоцентричном виде Ницше провозглашает жизнь – и тем самым почесывает любопытные уши. Но, конечно, такой подход Ницше ведет не к благословению, покою и жизни, а к скорби, боли и смерти. Пусть Бог даст нашим друзьям и соседям глаза, чтобы видеть эту истину.
Дуглас Блаунт – профессор Христианской философии и этики в Южной Баптистской Теологической Семинарии в г. Луисвилл, шт. Кентукки.
«Бог умер» , или «Бог мёртв» (нем. Gott ist tot или Gott starb ) - высказывание Ницше . Появилось в написанной в 1881-1882 годах книге «Весёлая наука ». С высказыванием связана метафора постмодернистской философии - смерть Бога .
Обычно связывается с разрушением представлений о наличии некоторого гаранта существования человечества, лежащего за пределами непосредственной эмпирической жизни, содержащего в себе план истории, придающего смысл существованию мира. Идея об отсутствии такого гаранта возникла как следствие дискуссии об оправдании Бога (см. Теодицея) и является одной из основных предпосылок современной европейской философии [ ] .
Бог мертв: но такова природа людей, что ещё тысячелетиями, возможно, будут существовать пещеры, в которых показывают его тень. - И мы - мы должны победить ещё и его тень!
Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое святое и могущественное Существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами - кто смоет с нас эту кровь?
Величайшее из новых событий - что «Бог умер» и что вера в христианского Бога стала чем-то не заслуживающим доверия - начинает уже бросать на Европу свои первые тени.
Многие из исследователей и мыслителей говорят о времени, начинающемся с конца двадцатого века, как о начале новой или, по крайней мере, как о конце и упадке старой эпохи в истории развития западной культуры. Действительно, за два прошедших столетия произошли огромные изменения практически во всех сферах культуры: многие из представлений, веками фундировавших и определявших мышление европейского человека, подверглись радикальной переоценке, рухнули многие из мировоззренческих, моральных, религиозных, нравственных и социальных твердынь, на которых покоилась Западная цивилизация. В течение двадцатого века не раз провозглашались самые различные "упадки", "концы" и "смерти": "конец метафизики", "конец философии", "смерть Автора", "смерть субъекта", "смерть человека" и т. д. Взгляд на современность, как на один из переломных исторических моментов, стал для нас привычным и, даже, обыденным. Однако, при всем при этом, мы всё ещё не имеем чёткого представления об истоках и причинах происходящих вокруг нас перемен.
В данном контексте весьма актуальной становится задача поиска некой модели, которая дала бы нам возможность представить все произошедшие в лоне Европейской культуры изменения в качестве следствий и проявлений некого единого события. Автор данной работы полагает, что в качестве такой модели возможно использовать идею смерти Бога Ницше. Основанием для этого предположения служит факт наличия следующих феноменов в контексте культуры XX века: во-первых, кризис христианства, тотальная утрата веры, распад духовности и девальвация "старых" ценностей; во-вторых, трансформации данной идеи в творчестве таких мыслителей, сыгравших решающую роль в формировании духовной ситуации XX века, как М. Хайдеггер, Ж. Делёз, М. Фуко; наконец, возникновение в наше время так называемой "теологии смерти Бога".
Глава 1.
Общая характеристика идеи смерти Бога Ницше
По-видимому, творчество ни одного из мыслителей не вызывало столько споров, кривотолков и заблуждений как наследие Ницше. И "винить" в этом следует не столько Фёрстер-Ницше, фашистских идеологов или каких-либо других "искажателей", сколько самого философа. Произведения, книги, стиль мышления и письма служат, наверное, лучшей иллюстрацией мировоззрения апологета становления, фрагментарности и многообразия "точек зрения", критика Тождества и Единства. Афоризм, как основное средство выражения, "подразумевающий новую концепцию философии, новый образ и мыслителя, и мысли" и относящийся к систематизированному мышлению "как векториальная геометрия к метрической, как лабиринт к стрелке с надписью "выход"", превращает прочтение в "палеонтологию мысли, где по одному найденному "зубу" приходится на свой страх и риск воссоздавать неведомое целое" [там же].
Если к этому добавить так же целую вереницу масок и галерею персонажей (романтик-пессимист, вагнерианец, скептик-позитивист, нигилист, Антихрист, Заратустра, Ариадна, Дионис, Распятый и, наконец, "болезнь как точка зрения на здоровье" и "здоровье как точка зрения на болезнь") через которых доносит до читателей свою философию и за которыми одновременно скрывается Ницше, то неудивительным и даже закономерным становится то многообразие недоразумений и ошибок, которое складывается вокруг основных идей Ницше, к числу которых принадлежат и его слова о смерти Бога.
И действительно, трудно избежать неверных толкований там, где вместо столь "естественной" для европейской философии некой целостной концепции с системой аргументации и доказательств мы имеем дело лишь с несколькими разбросанными по всему творчеству мыслителя аллегорическими афоризмами, говорящих о том, что Бог мертв.
Недоразумения возникают уже в самом начале при попытке отнести Ницше к тому или иному лагерю, "оценить провозвестие о "смерти Бога" с диаметрально противоположных, но мировозренчески стабильных позиций […] ортодоксального христианства и столь же ортодоксального атеизма" . Понятно, что для христианина речь здесь может идти только об атеизме, но с другой стороны трудно будет найти или хотя бы представить себе атеиста, способного принять такой атеизм.
Источником подобных недоразумений, по-видимому, служит как раз то, что мы стремимся увидеть в словах о смерти Бога личную позицию Ницше, и забываем напутствие Хайдеггера: "необходимо читать Ницше, непрестанно вопрошая историю Запада" . В таком "историческом" ракурсе тезис "Бог мертв" оказывается уже не точкой зрения мыслителя в вопросе религии, а попыткой указать на некое пороговое состояние, на некий переломный момент в судьбах Запада. Слова "Бог мертв" "оказываются здесь лишь диагнозом и прогнозом", "стрелкой сейсмографа, фиксирующей глубинную ситуацию эпохи[…]" . Таким образом, "атеизм" Ницше особого рода, это не просвещенческая прихоть, и не "научное" убеждение, он не имеет ничего общего со "свободомыслием наших господ физиологов и естествоиспытателей", отвергающих Бога на том основании, что его никак не удаётся обнаружить в пробирке. Если всё же попытаться дать какое-то название позиции Ницше, то его следовало бы, по-видимому, назвать "без-божником": чутким ухом уловив основную мелодию своей эпохи, он попытался "вблизи увидеть роковое, больше того, пережить его на себе" , осуществить акт "самоидентификации, добровольного усвоения болезни". Для правильного понимания Ницше мы должны иметь в виду его глубокую личную вовлеченность в этот вопрос, стремление не обсуждать и оценивать открывшуюся ему реальность с точки зрения бытийствующих норм и критериев (ибо, напротив, именно эта реальность и задаёт нормы и критерии), а принять её такой, какова она есть, и практически, опытно, на себе и собой, испытать её. Для Ницше вообще было характерно пристрастно-личное отношение ко всем важнейшим проблемам своего времени: "он целиком отдал себя на съедение грызущей тревоге за судьбу человека и его бытия: что будет с ним завтра, уже сегодня? [...]Он присматривался к величайшим людям своего времени, и его поражала их спокойная невозмутимость и уверенность в себе: значит, казалось ему, они не проникли в суть дела, не ощутили неумолимого хода современной истории. Конечно, они не могли не замечать происходящего. Они нередко предвидели и грядущее, но они не пропускали то чудовищное, что видели, внутрь себя, не проникались им до костей..."
Однако, если Ницше выражает не своё личное мнение, а говорит от имени некой исторической реальности, и его слова должны затрагивать всю европейскую культуру, то почему же и в наше время многие остаются верующими, многие в своей жизни продолжают уповать на христианского Бога? Может, пророчество Ницше оказалось ложным, может, не было никакого переломного момента?
На подобные возражения можно ответить указанием на то, что "событие" смерти Бога имеет совсем иные масштабы, чем просто одно-два столетия: с одной стороны, "слова Ницше нарекают судьбу Запада в течении двух тысячелетий его истории", и, с другой, стороны "само событие слишком ещё велико, слишком недоступно восприятию большинства, чтобы и сами слухи о нём можно было считать дошедшими - не говоря о том, сколь не многие ведают ещё, что, собственно, тут произошло…". Иными словами, мы принадлежим лишь только к началу эпохи, пронизанной и определяемой этим "событием". "Не исключено, что в этого Бога ещё долго будут верить и считать его мир "действительным", "действенным" и "определяющим". Это похоже на то явление, когда свет тысячелетиями назад погасшей звезды ещё виден, но при всем своём свечении оказывается чистой "видимостью"". И все же, отныне история Запада будет определяться, по мнению Ницше, медленным, но неуклонным движением по пути всё более и более ясного осознания смерти Бога. Возможно, что такие явления двадцатого века, как кризис христианства и тотальная утрата веры это всего лишь первые симптомы этого осознания.
К тому же идея смерти Бога Ницше не сводится просто к кризису религии. Уникальность позиции философа, огромная важность его творчества для понимания современной культуры и ожидающих её судеб заключается в том, что он попытался, со свойственным ему радикализмом, осмыслить все возможные последствия отказа от идеи Бога. И потому это событие глазами его первооткрывателя намного масштабнее, чем сложившиеся о нём представления не только во временном, но и в "пространственном" измерении, в смысле количества сфер культуры, затронутых им: "[…] с погребением этой веры должно рухнуть все воздвигнутое на ней, опиравшееся на неё, вросшее в неё […] предстоит длительное изобилие обвалов, разрушений, погибелей, крахов…". Таким образом, речь у Ницше идёт о переоценке и переосмыслении всех ценностей, всех мировоззренческих установок Запада, в той или иной мере связанных с идеей Бога.
В первую очередь, столь фундаментальное событие, как смерть Бога, должно затронуть наиболее универсальное из мировоззренческих учений - метафизику. Если вспомнить, что христианство Ницше рассматривал как "платонизм для народа" [см. напр.: 10,с.58], а ""Бог" здесь одновременно служит ведущим представлением для "сверхчувственного" вообще и его различных истолкований, для "идеалов" и "норм", для "принципов " и "правил", для "целей" и "ценностей", которые учреждены "над" сущим, чтобы придать сущему в целом цель, порядок и - как вкратце говорят - "смысл"", то смерть Бога оказывается неразрывно связанной с крушением бинарной диспозиции потустороннего и посюстороннего, материального и идеального, созданной Платоном и на протяжении тысячелетий фундировавшей, определявшей и довлевшей над мышлением западного человека. То, что для Ницше слова "Бог мертв" означают, помимо всего прочего, так же и высвобождение наших представлений о сущем из-под гнёта метафизического учения Платона, доказывает постоянное присутствие тематики "помрачения и солнечного затмения" во всех фрагментах, посвященных этому событию. Так, например, в одном из самых известных - "Безумный человек" автор вопрошает устами провозвестника смерти Бога: "Кто дал нам губку, чтобы стереть краску со всего горизонта? Что сделали мы, оторвав эту землю от ее солнца?" [там же,с.446]. Если вспомнить притчу Платона, где Солнце выступало метафорой для сферы сверхчувственного, идеального - сферы, образовывавшей и ограничивавшей "горизонт" мышления западного человека лишь внутри "света", которого сущее могло быть доступно взору, таким, каким оно "выглядит", то есть таким, каков его "вид" (идея), - то смерть Бога, действительно, предстаёт, как "стирание краски со всего горизонта", ибо отныне "сфера сверхчувственного уже не стоит над головами людей как задающий меру свет".
Одновременно с этим смерть Бога выступает для Ницше открытием нового горизонта - "горизонта бесконечного", как самая широкая открытость, какую мы только можем пережить. "Мир ещё раз стал для нас бесконечным", ибо исчезает замыкавшая и ограничивавшая его сфера сверхчувственного, ибо становление и многообразие высвобождаются из-под владычества "Единого" и "Бытия", смерть Бога делает невозможной стратегию сведения всего мирового разнообразия к единому верховному принципу и открывает всю разнородность и плюрализм Вселенной. "Бытие и Единое не просто теряют свой смысл, они приобретают иной смысл, новый. Ибо отныне Единым зовется многообразие как таковое (осколки и части), становление зовётся Бытием […] утверждается единство многообразия, Бытие становления"
Мир ещё раз стал для нас бесконечным так же потому, что отныне он предстаёт пред нами как царство случая и случайности, как "божественный стол для божественных игральных костей",вмещающий в себя бесконечное разнообразие возможностей. Со смертью Божественного Логоса, сотворившего мироздание "по своему образу и подобию", неизбежно терпит крах ещё один фундаментальный для метафизики и европейской культуры постулат, провозглашающий тождество Бытия и мышления. "Обезбоженная" Вселенная, освобожденная от диктата подчинения цели, от "вечного паука-разума и паутины его" , выступает во всей свой чуждости "Истине", "логичности", "упорядоченности", каким бы то ни было универсальным причинно-следственным закономерностям, во всей свой "извечной хаотичности". Бытие представляет собой отныне бесконечное разнообразие саморазвивающихся частиц и осколков, имеющих свои уникальные пути, не сводимые к единой линейной истории и незамкнутые "высшим и единственным Пределом".
Но, в первую очередь, "мир ещё раз стал для нас бесконечным, поскольку мы не в силах отмести возможности того, что он заключает в себе бесконечные интерпретации": смерть Бога означает утрату веры в саму возможность построение единой и систематичной концептуальной модели мира, радикальный отказ от претензии на всеобъемлющее описание и объяснение, ибо исчез источник универсальной генерализирующей интерпретации Универсума. Открывается возможность бесконечного разнообразия толкований бытия с самых различных точек зрения и позиций, одинаково правомерных и не сводимых к одной. Если использовать терминологию постмодерниской философии, то смерть Бога является, по сути, "смертью Автора" "произведения" - мира, смысл которого отныне порождается любым из его "читателей", и любое из "прочтений" которого отныне является легитимным.
Радикальное изменение наших представлений о мире после смерти Бога предполагает трансформацию методов и идеалов его познания. Многообразие и становление требуют не поисков "Абсолютной Истины", а истолкования и оценки: истолкования всегда закрепляющего лишь частичный и фрагментарный "смысл" за неким явлением и оценки определяющей иерархическую "ценность" смыслов, не умаляя и не упраздняя при этом их разнообразия.
Отказ от идеи "взгляда со стороны Бога", то есть от "опыта сверх-исторического наблюдения, от взгляда-над-или-поверх, от взгляда, который невозмутимо возносится и парит над Прошлым", предполагает отказ от определяемого ею идеала "незаинтересованного созерцания", нейтрального взгляда в котором "должны быть парализованы, должны отсутствовать активные и интерпретирующие силы, только и делающие зрение". Взамен старой гносеологии Ницше предлагает свою концепцию "перспективизма": каждая потребность, влечение, каждое "за" и "против" является новой перспективой, новой точкой зрения, и чем большему количеству аффектов предоставим мы слово в обсуждении какого-либо предмета, тем более полным окажется наше представление о нем, наша объективность. Место абсолютного, парящего-над, незаинтересованного, безмятежного "глаза без взгляда" занимает взгляд, как подвижный центр пластических сил, интерпретирующих бытие, для которого основным элементом различения является воля к власти.
Смерть Бога, как абсолютного субъекта и абсолютного разума, на идею которого ранее опирался и, в сущности, дублировал его свойства конечный субъект, должна привести к тому, что в человеке, с одной стороны преодолевается его раздвоенность на "тело" и "душу", "материальное" и "духовное", но при этом, с другой стороны, происходит расщепление индивидуального "Я" - то, что будет позже названо в постмодерниской философии "смертью субъекта". В ситуации смерти Бога становится невозможной многовековая стратегия подавления в человеке одних его свойств ("телесного", "природного"), рассмотрения их как "не истинно человеческих", за счет вынесения других в сферу внеприродного Бытия. "Иное" в человеке - "Само", бессознательное - вырывается из-под господства человеческого разума. После смерти Бога становится очевидной вся зависимость "Я" от этой сферы, и тем самым выявляется его многомерность, разрушается миф о его монолитности. Вместе с христианством должна исчезнуть также "роковая атомистика, которой успешнее всего и дольше всего учило христианство, атомистика душ", душа должна отныне рассматриваться как "множественность субъекта" и "общественный строй аффектов и инстинктов" [там же].
Но смерть Бога означает не только "смерть субъекта", должен "умереть" и сам человек. Если перестаёт существовать нормативный и идеальный образец человека, исчезает идея его вечной и неизменной природы, то человек оказывается подвластным эволюции, может быть рассмотрен как "то, что должно превзойти". "[...] Ницше достиг той точки, где человек и Бог сопринадлежат друг другу, где смерть Бога - синоним исчезновения человека и где обещанное пришествие сверхчеловека означает с самого начала и, прежде всего неминуемость смерти человека.".
К сожалению, рамки данной работы и её задачи не позволяют нам детально рассмотреть ключевые темы современной философии, однако можно заметить, что её основные идеи, такие как "постметафизическое мышление", "ацентризм", "смерть Автора", "смерь субъекта", "смерть человека", её критика бинаризма и логоцентризма, являются, по сути, продолжением ницшевской идеи смерти Бога.
Итак, слова Ницше о смерти Бога, являются не выражением личных убеждений мыслителя, а попыткой дать название некому увиденному в глубине европейской культуры историческому событию, властно проникающему в прошедшие и определяющему нынешний и последующие века, которое должно привести к радикальным изменениям наших представлений о мире, о способах его познания и о человеке.
Глава 2.
Основные причины и последствия события "смерти Бога" в контексте европейской культуры
"Бог умер" - случилось невероятное и непредставимое, но вся чудовищность этого события нам ещё не до конца ясна, ибо Бог не просто "удалился из своего живого присутствия",а был убит, убит людьми: "мы его убили, […] самое святое и могущественное Существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами".
Но как это стало возможно? "Но как мы сделали это? Как удалось нам выпить море? Кто дал нам губку, чтобы стереть краску со всего горизонта?" [там же]. Ответ, по мнению Ницше, заключён в самом христианстве, в самой европейской морали, смерть Бога является до "конца продуманной логикой наших великих ценностей и идеалов", европейская культура уже "с давних пор движется в какой то пытке напряжения, растущей из столетия в столетие к катастрофе" [там же, с.35]. Бог умер потому, что мы, сегодняшние, убили его, предав забвению, но, с другой стороны, "сама необходимость приложила здесь руку к делу" [там же], так как неизбежность этого события была предопределенна в самом начале европейской истории. Что же в истории Запада, по мнению Ницше, предопределило смерть Бога? Чтобы ответить на этот вопрос мы должны понять специфику ницшевского взгляда на историю.
Мировая история, по мнению Ницше, представляет собой извечный дуализм, антагонизм и противоборство двух типов сил - "активного" и "реактивного". Первые являются силами творческими, созидающими, творящими, утверждающими отличие и жизнь. В то время как для вторых первичными оказываются отрицание, сопротивление всему отличному, стремление к ограничению, подавлению всего другого. Активные постоянно самоутверждаются за счет преобразования окружающего, реактивные способны лишь отвечать и реагировать на внешние импульсы.
Этим двум типам сил соответствуют две разновидности морали - "мораль господ" и "мораль рабов". Однако мы исказим смысл, который вкладывал Ницше в понятия "господин" и "раб", если предположим, что критерием для их различения выступают отношения "господства" и "власти", ибо таковой является способность к порождению новых ценностей и оценок - Will zu Macht (где "Macht" следует переводить не как "власть", а как "способность к самоосуществлению, к самореализации, к творчеству"). "Господин" устанавливает и созидает ценности, "раб" же вынужден их принимать: хочет ли он сохранить или же ниспровергнуть "господские" ценности, все равно "раб" направляет свою силу на уже созданное, и в том и в другом случае он лишь реагирует на жизнь, вместо того, чтобы творить самому.
"Мораль господ" создаётся как утверждение и благодарный гимн жизни, жизни в её многообразии.
"Мораль рабов" возникает, когда затаенная злоба, ненависть, мстительность и зависть, проистекающее из бессилия и униженности, - чувство ressentiment раба становится творческой силой, порождающей свои ценности. Она начинается с отрицания, "с самого начала говорит Нет "внешнему", "иному", "несобственному"" и лишь позже создаёт некое подобие утверждения, утверждая общеобязательные, "абсолютные" и "единственно истинные" ценности, отягощающие и обесценивающие жизнь.
История христианства и западной культуры, если их рассматривать сквозь призму ницшевского учения о двух типах сил и двух типах морали, оказывается историей воссторжествования отрицания и "реактивного" человека.
Уже в иудаизме и платонизме - исторических истоках христианства - отрицание и чувство ressentiment играют решающую роль. Иудаизм, по мнению Ницше, будучи поставленным перед вопросом быть или не быть, предпочёл быть "какой бы то ни было ценой", и такой ценой оказалось "сознательное извращение своей природы" [там же]: отрицание жизни, утверждение всех упаднических, декадентских инстинктов. Иудаизм удалил из понятия о божестве "все предпосылки возрастающей жизни, всё сильное, смелое, повеливающее, гордое" [там же].
Платонизм, со своей стороны, предав забвению досократическое единство мысли и жизни, расколол человека на две части, заставил мысль обуздывать и калечить жизнь, соизмеряя и ограничивая её в соответствии с "высшими ценностями". Начиная с Платона, мысль становится отрицающей, а жизнь обесценивается, сводится ко всё более болезненным формам. Философ, законодатель и творец новых ценностей и перспектив, превращается в послушника и стража уже существующих.
Платонизм расколол на две части не только человека, но и весь мир, повсюду осуждая и обесценивая одну ради другой. "Посюсторонний" мир лишается своих смысла, красоты, истинности, так как они отныне могут принадлежать только "потустороннему"; многообразие и становление осуждаются во имя "Бытия" и "Единого".
Христианство, с одной стороны, являясь "последним логическим выводом иудаизма", с другой стороны, вбирает в себя концепцию двух миров Платона. Оно продолжает и усиливает тенденцию мироотрицания своих предшествиников.
Христианский Бог, повинуясь творческой силе ressentiment"а, превращается в придирчивого "судью" и "воздоятеля", "вырождается в противоречие с жизнью" [там же,c.312]. По сути, с христианства, превратившего Бога в "обожествленное "Ничто"" [там же], начинается его "убивание".
Казалось бы, смерть Бога должна освободить, наконец, жизнь из-под гнёта отрицающих её ценностей, ознаменовать победу "активных" сил над "реактивными". Однако этого не происходит.
Бог умер, но осталось пустующее место его пребывания - сверхчувственный мир, остались прежними направленность и критерии полагания, определение сути ценностей. Авторитет Бога и авторитет церкви исчезают, но на их место заступают авторитет совести и разума, "божественные" ценностей заменяются "человеческими, слишком человеческими". Потустороннее вечное блаженство превращается в земное счастье для большинства. Место бога заменяют "Прогресс", "Отечество" и "Государство". На смену старому христианскому человеку приходит "самое презренное существо" - "последний человек" . Он по-прежнему продолжает взваливать на себя бремя ценностей, отрицающих, калечащих жизнь, однако теперь он подспудно осознаёт всю их ничтожность, и потому в нём нет уже "хаоса, способного родить танцующею звезду" [там же, с.12], в нём нет уже никаких устремлений, он стремится лишь к "своему маленькому удовольствицу" [там же].
"Всеобщий прогресс" и "Государство" не способны по-настоящему заменить Бога, не в силах скрыть людей от надвигающегося Ничто, и потому они пытаются забыться в суетной деловитости, в погоне за прибылью и острыми ощущениями. Но крушение всех прежних ценностей неизбежно…
Когда западный человек окончательно осознает, что потусторонний мир идеалов мертв и безжизнен, то в европейской культуре должен будет наступить этап "нигилизма". Ибо люди не имея возможности найти сверхчувственную сферу в мире - сферы куда они помещали его смысл, истинность, красоту и ценность - осудят его, как лишенный вообще какого бы то ни было смысла, цели и ценности: "реальность становления признаётся единственной реальностью и воспрещаются всякого рода окольные пути к скрытым мирам и ложным божествам - но, с другой стороны, этот мир, отрицать который более не хотят, становится невыносимым".
Но эпоха нигилистического кризиса, по мнению Ницше, не только таит в себе величайшую опасность, но и величайшую возможность нашего времени. Ибо после распада прежних ценностей и критериев для их полагания действительность, реальный мир, конечно, обесцениваются, но при этом не исчезают, а впервые только и достигают значимости. Человек должен осознать истинный источник ценностей - собственную волю к власти, отвергнуть и разрушить само "место" прежних ценностей - "верх", "высоту", "запредельность" - и создать новые жизнеутверждающие, возвеличивающие человека: "наверное, человек оттуда и начнет подниматься всё выше и выше, где он перестанет изливаться в Бога".
Таким образом, причины смерти Бога, по мнению Ницше, кроются в самом христианстве, в прежних "высших" ценностях, которые были порождением "реактивных" сил и чувства ressentimet. После смерти Бога европейская культура попытается поместить на его место человеческие ценности "Прогресса", "Государства" и т.п. Однако крушение всех прежних ценностей является неизбежным и после него должен наступить этап "европейского нигилизма". Данный этап приведёт к исчезновению прежних целей и смыслов мира, созданных на основе представлений о сверхчувственной сфере, возвышающейся над ним, но, одновременно с этим, откроется возможность для нового истинного полагания ценностей.
Библиография.
1. Делез Ж. Ницше. СПб.: Axioma, 1997.186 с.
2. Делез Ж. Тайна Ариадны // Вопросы философии. 1993. № 4. С.48-54.
3. Деррида Ж. Шпоры: стили Ницше // Философские науки. 1991. № 2. С.118-142; № 3. С.114-129.
4. Иванов В.И. Ницше и Дионис // Весы. 1904. № 5. С.17-30.
5. Кантор В. К. Достоевский, Ницше и кризис христианства в Европе конца XlX - начала XX века // Вопросы философии. 2002. № 9. С.54 - 67.
6. Кузьмина Т. "Бог умер": личные судьбы и соблазны секулярной культуры
7. Михайлов А.Б. Предисловие к публикации // Хайдеггер М. Слова Ницше "Бог мертв" // "Вопросы философии", 1990, № 7, С.133-136.
8. Ницше Ф. Воля к власти; Посмертные афоризмы: Сборник. Мн.: ООО "Попурри", 1999. 464с.
9. Ницше Ф. О пользе и вреде истории для жизни; Сумерки кумиров или как философствовать молотом; О философах; Об истине и лжи во вненравственном смысле; Утренняя заря или мысль о моральных предрассудках: Сборник. Мн.: ООО "Попурри", 1997. 512с.
10. Ницше Ф. По ту сторону добра и зла; Казус Вагнер; Антихрист; Ecce Homo: Сборник. Мн.: ООО "Попурри", 1997. 544с.
11. Ницше Ф. Стихотворения. Философская проза. Спб., Худож. Литература,1993. С.342
12. Ницше Ф. Так говорил Заратустра; К генеалогии морали; Рождение трагедии или Эллинство и пессимизм: Сборник. Мн.: ООО "Попурри", 1997. 624с.
13. Ницше Ф. Человеческое слишком человеческое; Весёлая наука; Злая мудрость: Сборник. Мн.: ООО "Попурри", 1997. 704с.
14. Подорога В. Событие: Бог мертв Фуко и Ницше.
15. Свасьян К.А. Примечания к "Антихристу" // Ницше Ф. По ту сторону добра и зла; Казус Вагнер; Антихрист;Ecce Homo: Сборник. Мн.: ООО "Попурри", 1997 С 492 - 501
16. Свасьян К.А. Примечания к "Весёлой науке" // Ницше Ф. Человеческое слишком человеческое; Весёлая наука; Злая мудрость: Сборник. Мн.: ООО "Попурри", 1997. С. 666 - 685.
17. Свасьян К.А. Фридрих Ницше - мученик познания // Ницше Ф. По ту сторону добра и зла; Казус Вагнер; Антихрист;Ecce Homo: Сборник. Мн.: ООО "Попурри", 1997 С. 3 - 54
18. Философия Ф.Ницше. М.: Знание, 1991. с 64.
19. Франк С. Фр. Ницше и этика "любви к дальнему"// Франк С. А. Сочинения. Мн.: Харвест, М.: Аст, 2000 С.3 - 80
20. Фридрих Ницше и русская религиозная философия. В 2т.: Переводы, исследования, эссе философов "серебряного века"/Сост. И.Т.Войцкая-Минск: Алкиона, 1996. Т.1 352с. ; Т.2 544с.
21. Фуко. Слова и вещи. Археология гуманитарных знаний. Спб.; 1994 с.368
22. Хайдеггер М. Вечное возвращение равного // журнал "Онтология времени", №3, 2000 г.С. 76 - 162
23. Хайдеггер М. Европейский нигилизм // Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М.: Республика, 1993 С. 63 - 177
24. Хайдеггер М. Слова Ницше "Бог мертв" // Вопросы философии. 1990. № 7. С.143 - 176
25. Шестов Л. Добро в учении гр. Толстого и Ф.Ницше // Вопросы философии. 1990. № 7 С.59 - 132
26. Шестов Л. Достоевский и Ницше: философия трагедии // Мир искусства. 1902. № 2. С.69-88; № 4. С.230-246; № 5/6. С.321-351. № 7. С.7-44; № 8. С.97-113. № 9/10. С.219-239.
27. Ясперс К. Ницше и христианство. М., 1994.114 с.
Фридрих Ницше. Гении и Злодеи
Философия. Фридрих Ницше и вечное возвращение
Лекция Михаила Шильмана «О пользе и вреде Ницше для жизни»
Мы снова встречаемся с Михаилом Шильманом, чтобы обратиться к философии. В этой передаче речь будет идти не о ее категориях, но о ее персоналиях, а именно, о всем нам хорошо известному Фридрихе Ницше. Постараемся действительно понять, что из сказанного им было услышано, что он обошел молчанием и почему современная философия демонстрирует вечное возвращение к Ницше.
Ницше и Штирнер. Алина Самойлова
"Что делать?"
Философия Фридриха Ницше и теория сверхчеловека сегодня
[Объект 22]. Фридрих Ницше и ницшеанство
О Фридрихе Ницше и ницшеанстве беседуем с кандидатом филологических наук, главным редактором издательства «Культурная революция» Игоре Эбаноидзе.
Философские чтения. Что такое культура
Исчезнет ли культура как исчерпавшее себя явление, возникшее всего 300 лет назад? Что такое бескультурье? И чем первое отличается от второго? Об этом беседа с Вадимом Михайловичем Межуевым - доктором философских наук Института Философии РАН.
Эта статья - первая публикация Хайдеггера, специально посвященная Ницше. Она выросла из особо интенсивных занятий философией Ницше, какие начались во второй половине 30-х годов. Хайдеггер делает глубокий философский анализ работ Ницше, анализ, который, выявил фундаментальную герменевтическую тенденцию европейской культуры. В связи с Ницше Хайдеггер выявляет сущность воли к власти как воли к воле и борьбы без цели: "За что ведется борьба, это, если только мыслить и желать здесь какой-либо содержательной цели, - писал Хайдеггер, - всегда отмечено второстепенностью. Цели борьбы и призывы к борьбе - все это только средства борьбы, все это по-прежнему остается средством борьбы. За что борются, это уже заранее решено, - это сама власть, которая и не нуждается в целях. Она бесцельна, лишена целей, как лишено ценности сущее в целом. Бесцельность неотрывна от метафизической сущности власти. Если тут вообще можно говорить о цели, то "цель" такая - в бесцельности безусловной власти человека над землей". И ницшевский сверхчеловек связан, как показывает тут же Хайдеггер, с мышлением человека как "властелина земли, располагающего безусловно всеми средствами осуществления своей власти, развернутыми во всей своей полноте". По логике мышления, присущего Хайдеггеру, мысля отсутствие Бога, надо научиться называть, или именовать, это отсутствие Бога так, чтобы само слово воплощало в себе весь непосредственный и ничем не смягченный ужас отсутствия Бога. В своей работе Слова Ницше "Бог мёртв" Хайдеггер и решает эту задачу. Однако это лишь одна из ранних его попыток решать ее. Это прежде всего опыт того, что и Ницше, и вслед за ним Хайдеггер понимают как "нигилизм", т.е. ситуацию абсолютного отпадения от веры, ситуацию полной неспособности хотя бы мыслить возможность веры. Такой опыт вырастает, как представляется, исключительно на почве проте- стантизма, разложение которого (как веры в Бога) еще додумывается до конца на основе немецкой классической философии, в свою очередь выра- стающей на почве протестантизма и вполне соучаствующей в разложении веры. Такая саморефлексия разложения в конце концов додумывает "неверие" до чего-то абсолютного (так что, например, полагает возможным не считаться с фактами веры и совершенно отбрасывать их как ничего не значащие - так это у Ницше и у Хайдеггера). Можно даже думать, что философия усиливает и утрирует неверие как тенденцию, довершая ее мыслью. Хайдеггер же, будучи католиком, с готовностью перенимает эту созданную протестантизмом ситуацию: как философ, он, можно сказать, и не вправе проходить мимо крайних возможностей мысли и игнорировать радикально заостренное состояние ума.
Далее: чем больше мысль уверяет себя в своем неверии, в своей неспо- собности вообще мыслить веру, чем больше уверяет она себя в том, что Бог "мёртв" и эпоха веры в него закончилась раз и навсегда, чем больше ее тянет расписывать себе смерть Бога и чувственно разрисовывать ее - у Ницше Бог тлеет, и гниет, и смердит, - тем более такая мысль обнаруживает себя как мысль о боге, о боге умирающем и воскресающем, о боге, смерть которого даже необходимо мыслить и представлять себе как наводящую подлинный страх и ужас своей окончательностью, чтобы по-настоящему, из глубины души, с подлинным потрясением всего существа, чаять воскресения Бога или же, по словам Хайдеггера, ожидать прибытия грядущего Бога. Все это так происходит и у Ницше, и у Хайдеггера: агрессивно антихристианская мысль Ницше, к тому же жестко подчеркиваемая им в опубликованных текстах, оборачивается - однако в самый последний миг! - сопереживанием умираю- щему Богу и признанием чистоты раннего христианства; у Хайдеггера то же "оборачивание" совершается на несравненно большей теоретической высоте.
И наконец, третье - это вытекающее из отрицания и утверждения, из потря- сенного сопереживания смерти Бога искание имени для отсутствия Бога. И в это искание вливается, словно в окончательность, все содержание философии Хайдеггера, все его усилия мыслить бытие и все его "кружение" вокруг этой проблемы. Мыслить бытие - это вынуждает мыслить небытие и ничто, а небытие - и как "простое" отсутствие бытия, и как отсутствие, от-сутствование. Отсутствование - это возможный способ того, как "бытийствует" бытие. Это же и возможный способ "бытийствовать", быть, Богу. Понять отсутствие Бога и во всей его внушающей ужас абсолютности, отрешенности, и - при этом же - как присущий Богу способ бытийствовать, понять и назвать это было делом всей поздней философии Хайдеггера.
Согласно социальной философии М.Хайдеггера, "воля к мощи", или, более узко, "воля к власти", которой придавал столь большое значение Ф.Ницше, действовала в новоевропейском субъекте тайно уже с самого начала, но временно признавала над собой требование объективности, научной строгости и не объявляла себя единственным законом сущности. Лишь в последние десятилетия, в результате глубоких "метафизических" размышлений, выяснилось, что субъект, по сути, обеспечивает лишь самого себя. За субъектом все более решительно стала обнаруживаться "воля к власти", а содержанием “воли к власти” оказалась некая "воля к воле ". Соответственно, "воля к власти" – это всего лишь проявление более глубинного процесса: "воли к воле". "Воля к воле" – это такой, возникший в западноевропейской традиции, процесс, который уже не подвластен человеку и который предпочитает гибель отказу от самоутверждения, всё берет под свой учет и контроль.
М.Хайдеггер является создателем оригинальной концепции "наличного бытия", т.е. человеческого бытия, концепции "вот-бытия". Философствование следует начинать с вопроса о сущем, с человеческой реальности, которая только и может раскрыть сущее, а именно с феноме- нологической онтологии. Только через выяснение сущности человеческого бытия (Da-Sein) можно раскрыть сущность собственно бытия (Sein). Причем человек находится "в просвете бытия" и может, поэтому, или подняться к "высшему" или, не поняв смысла этого "просвета", попасть в ад. Истинным отношением человека к миру является озабоченность своей деятельностью, единством с миром, отношением к общественности, отчужденностью. Через заботу человеческое существо порабощает само себя, постоянно ставя перед собой все новые и новые цели, и именно в этом процессе порабощения пытается обосновать и укрепить свою свободу. Страх, с одной стороны, заставляет человека, отказываясь от своего истинного бытия, растворяться "в массе" (Man), а с другой – именно страх потерять себя и раствориться в анонимности общественного заставляют человека преодолеть одиночество и вернуться к "личностному существованию". Поскольку человек "виновен изначально", то только совесть позволяет ему осознать это. Совесть – это особый долг перед самим собой, отказ от неподлинного существования, что требует решимости, которая может привести человека к подлинному цельному самобытию, вырывая его из безличного существования. Любую решимость человека предвосхищает решимость особого рода: "бытия-к-смерти", которая может придать существованию смысл и позволяет рассеять всякое "мимолетное самосокрытие.
Тем не менее будущее обладает приоритетом , поскольку для каждого человека очевидно существование в будущем смерти как завершения временности. В отличие от человеческого времени, в "абстрактном времени", в мировом и общественном, человек встречается с внутримировым сущим. Мировое время оказывается по Хайдеггеру ни субъективным, ни объективным, оно было "раньше". Исходя из прошлого можно понять лишь "механическую причинность", а "жизнь как органическое целое", сознание и историю – лишь исходя из будущего. Если объяснение с научной точки зрения, опираясь на прошлое, подводит итог и ставит перед собой какую-то цель, которую стремится достичь, то это заведомо ложный шаг. Ведь цель – это то, что лишь наступит в будущем. Цель не задается прошлым, а определяется каждый раз заново из самого грядущего. "Истинная истина" не замкнута (хотя и целостна), она – открытость бытия времени. Главное в истине – не то, что уже есть, а то , чего ей не хватает, что еще только наступит . Время всегда разомкнуто в будущее, которое и определяет направление изменения мира. Плюрализм истины и свобода человека состоят как раз в том, что существует необходимость каждый раз постигать будущее заново. А его неведомость делает мир бесконечным. Поэтому, по Хайдеггеру, время неотъемлемо от субъекта и исчезает вместе с ним. Время и есть бытие, а без него прекращается.
Постичь бытие может лишь такое мышление, которое поймет "время как горизонт бытия" в единстве с "временем как бытийностью заботы", поймет время в единстве прошлого и настоящего, "временящихся из будущего", время как скрытую историю. Бытие не вещественно, как это мыслит человек, исходя из европейских традиций. Но бытие и не идея, не мысль. Бытие – это то, .что открывается в горизонте времени, что открыто времени, что исторично, плюралистично и трансцендентно. То что есть – лишь дано в бытии, а не само по себе бытие, которое как бы ускользает от определения. "Не то что бытие где-то существует само по себе и сверх того еще ускользает от рассмотрения. Нет, ускользание бытия как такового – это и есть само бытие. Находясь "в просвете бытия", человек может не понять, где истина, а где заблуждение, где истинное время и "цель", а где ложное "абстрактно-мировое" время и серия "ложных целей". Европейский человек "заблудился", увлекшись "волей к власти" и стоящей за ней "волей к воле".
Как уже отмечалось, "воля к воле" – это такой процесс, который уже не подвластен человеку и который предпочитает гибель отказу от само- утверждения, все берет под контроль и свой учет. Обеспечивая каждый свой шаг развитием техники на основе научных методов покорения природы, “воля к воле” делает себя представительницей бытия, полностью вытесняя его собой. “Воля к воле” оказывается закрытой для любого события, которое было бы не ею же самой установлено. В практике нового человека безраздельно правит трансцендентное метафизическое начало “воли к власти” и “воли к воле”. Слепота метафизической мысли состоит как раз в том, что она никак не может в наступательной "воле к воле" узнать саму себя.
Мир становится не миром, поскольку Бытие, хотя и пребывает, но как таковое не правит в своем собственном "доме". Сущее, полагает Хайдеггер, перешло в "блуждающий способ существования, когда распространяется пустота, требующая одного единообразного порядка и обеспечения сущего. Никакая акция, никакой активизм не может изменить состояние мира, потому что бытие как действенность и действие замыкает сущее от "раскрывающего со-бытия". Даже страдание, противоположное действию, оказывается заодно с действием в той же самой метафизической сфере "воли к воле" и не в состоянии вывести за ее пределы. "Воля к воле" навязала возможному в качестве цели невозможное. Техника, поэтому, – идентична понятию законченной метафизики. Абсолютное единообразие человеческих масс под господством “воли к воле” делает ясной бессмысленность человеческого действия, возведенного в абсолют.
"Ни одно изменение не происходит без опережающего указывающего путеводства",– подчеркивает Хайдеггер. Это–"судьба"-"посылание", каковым для человека оказывается какое-нибудь "бытийное озарение", независимо от того, сумеет ли человек принять его как таковое или оградит себя от “раскрывающего со-бытия” Бытия. В последнем случае, а именно, с "вытеснением судьбы" прекращается и история. Будущее становится материалом лишь для волевого планирования. "Но как сможет достичь нас какое-то путеводство, – завершает свои мысль Хайдеггер, – если не высветится событие, которое призывая, требуя человека, озарит его существо, даст ему сбыться и в этом осуществлении выведет смертных на путь мыслящего, поэтического обитания на земле?".
Итак, по новому взглянув на философию Ницше и заставив философов XX века относиться к нему серьезно, Хайдеггер сам стал во многом мыслить "по-ницщеански". Из развитой Хайдеггером концепции человеческого "вот-бытия", находящегося одновременно и в абстрактно-мировом времени как "горизонте бытия", и в подлинно человеческом времени как "бытийности заботы", с необходимостью следует возможность или уловить то, что можно уловить пребывая в "просвете бытия", или отгородить себя от этого "просве- та", даже если вдруг произойдет какое-то "событие", определяемое Бытием, "знамение". Забвение бытия и произошло из-за увлечения человечеством сначала "волей к власти", а затем и "всегда стоявшим за ней" более глубоким содержанием: "волей к воле" как самодостаточным и не имеющим истинной цели процессом, который со временем становится не подвластным человеку. Позволив вовлечь себя в этот процесс, человечество потеряло путь к "истине бытия" и оказалось в кризисной ситуации. Выйти из нее, вероятно, можно только распознав "открывающее человеку собственно бытие" некое "раскрывающее событие.
