Архиерейские процессы.

Лекция 18

Дело архиепископа Серапиона Новгородского. Поставление митрополита Варлаама на Московскую кафедру. Русская Церковь в период правления митрополита Варлаама, его нестяжательские воззрения. Чудесное избавление Москвы от полчищ Мехмед-Гирея в 1521 г. Дело Василия Шемячича. Конфликт между митрополитом и великим князем. Низложение и ссылка Варлаама. Проповедь Исаака Жидовина. Поставление митрополита Даниила. Заточение Шемячича с помощью Даниила. Насильственное пострижение великой княгини Соломонии Сабуровой и повторная женитьба Василия III на Елене Глинской. Церковная деятельность Даниила. Гонения на нестяжателей. Положение митрополита Даниила после кончины Василия III, в период правления Елены Глинской. Участие Даниила в распрях между Шуйскими и Бельским. Низложение и ссылка Даниила.

Говоря о времени правления митрополита Симона, следует также отметить один весьма необычный для того времени эпизод - низложение с кафедры архиепископа Новгородского Серапиона. Соборное решение о лишении Серапиона кафедры было принято по причине несправедливо допущенного им отлучения преп. Иосифа Волоцкого. Подоплека этого дела была такова: игумен Волоцкий вследствие крайне неприязненного к нему отношения со стороны Волоколамского князя вынужден был проситься под руку великого князя Московского Василия III. Иосиф, разумеется, не мог предпринять столь ответственный шаг без благословения своего епархиального архиерея, каковым тогда был Серапион. К архиепископу в Новгород из Волоцкой обители был послан гонец, которого, однако, задержали по дороге, так как в новгородской земле в ту пору свирепствовала эпидемия моровой язвы. Посланец Иосифа принужден был вернуться назад. Тогда игумен отправил другого нарочного - к митрополиту, с изложением сути дела и обещанием по окончании эпидемии испросить прощение у Серапиона за вынужденное самовольство. Василий III, приняв во внимание ходатайство митрополита Симона за Волоцкого игумена и будучи весьма расположенным к преп. Иосифу лично, взял в 1507 г. Иосифо-Волоцкий монастырь под свое личное покровительство, обещая самолично просить за Иосифа перед Серапионом. Между тем, обиженный действиями Иосифа князь Волоколамский сумел настроить Новгородского архиерея против святого игумена. Серапион наложил на Иосифа отлучение. Однако амбициозный архиепископ не учел, что речь шла не о каком-то рядовом проштрафившемся монахе, а о великом подвижнике и мыслителе, авторитет которого был одинаково высок как перед лицом русского духовенства и монашества, так и в глазах великого князя. Кроме того, Иосиф по сути был совершенно невиновен, а тяжесть наказания была несопоставимо велика в сравнении с происшедшим. В конце концов оскорбленный своеволием Новгородского владыки Василий III устроил в Москве соборное разбирательство дела. Серапион при этом не смог произнести ничего вразумительного в свое оправдание кроме того, что он де «в своем чернеце волен вязати и разрешати». Василий явил гнев на Серапиона, и имевший дерзость при явной своей неправоте идти против великого князя архиепископ неминуемо поплатился сам: он был лишен священного сана и отправлен в московский Спасо-Андроников монастырь на покаяние.

Эпизод с осуждением Новгородского владыки показателен и в том смысле, что он уже весьма выпукло выявил новую расстановку акцентов в отношениях между властями светской и духовной. Внутрицерковное дело, казалось бы, разбиралось в соответствии с канонами - соборно и по справедливости, но во всем этом инциденте уже совершенно явственно проявляется со стороны великого князя тенденция к диктату в церковной жизни. Государь требует суровой кары для Новгородского епископа не только за обиду, нанесенную преп. Иосифу, но более за то, что тот дерзнул пойти против монаршей воли. Отсюда и жестокость, с которой обошлись с Серапионом, ничуть не меньшая той, которую он сам ранее проявил в отношении Иосифа. В этом деле Василий не столько ратовал за справедливость, сколь утверждал свое единодержавие, распространяемое уже и на сферу внутрицерковную.

Дело владыки Серапиона было последним наиболее значительным событием времени правления митрополита Симона. После 16 лет первосвятительского служения на Московской кафедре он скончался в 1511 г. Преемником митрополита Симона стал Варлаам, бывший прежде архимандритом московского Симонова монастыря. Митрополитов Зосиму и Симона как указанных великим князем кандидатов пусть и формально, но все же избирали епископы на соборе. Поставление митрополита Варлаама было осуществлено уже простым назначением его на кафедру, которое осуществил великий князь Василий Иоаннович. Ни о каком избрании в данном случае источники не упоминают вообще. Искаженное понимание византийского преемства Василием III привело к тому, что в отношении государя к Церкви окончательно закрепился стиль диктата, начало которому положил еще Иоанн III. Вообще же Василий Иоаннович уже вполне сознает себя самодержцем, царем всея Руси, хотя этот титул еще и не закреплен за ним официально. К сожалению, становление имперского сознания на Руси почти одновременно приводит помимо бесспорно позитивных моментов и к тем осложнениям в отношениях Церкви и государства, которые были характерны и для империи Ромеев. Самодержец не желает видеть рядом с собой сильного и авторитетного митрополита. И едва лишь Русь оформляет идею Третьего Рима (о ней еще будет сказано подробнее позже), как проявляется и оборотная сторона этой великолепной медали - политика государя в отношении Русской Церкви становится по-византийски гораздо более жесткой. Проблема заключается здесь не в самом желании монарха принимать участие в делах церковного управления, что в общем-то вполне нормально, а в том, что государство стремится подчинить себе Церковь, бюрократизировать ее, сделать своей подконтрольной частью вопреки православному экклезиологическому принципу: Церковь есть царство не от мира сего. Как показывает пример Иоанна III и Василия III, покушение государства на церковную жизнь началось задолго до Петра Великого. Петр не был новатором в этом вопросе, он лишь многократно ускорил темпы и увеличил масштабы принуждения, которому государство подвергало Церковь.

Василий III во время своего правления уже не только по своей воле поставлял Предстоятелей Русской Церкви, но и дерзал самочинно смещать митрополита всея Руси. Тем более это касалось епископов. Митрополит Макарий (Булгаков) в своей «Истории Русской Церкви» сделал такое замечание: при Иоанне III государем был удален с кафедры только один митрополит - еретик Зосима Брадатый. Причем вполне оправданно и без возражений со стороны иерархии. Василий III удалил также одного, но уже целиком своей волей, без согласия епископата. Иоанн IV Грозный свел с кафедры уже трех (причем один из них был умерщвлен по указу царя!), не считая тех двух, которые удалены были при его малолетстве происками бояр. И даже при кротком и набожном царе Феодоре Иоанновиче по внушению Бориса Годунова был сведен с митрополичьей кафедры владыка Дионисий. То есть весь XVI век проходит под знаком нарастающего давления государства на Церковь. Так что с беспрецедентного поставления Василием III митрополита Варлаама без соборного избрания по сути начался совсем новый этап во взаимоотношениях государей и Предстоятелей Русской Церкви.

Митрополит Варлаам возглавил Русскую Церковь в 1511 г. О нем сохранилось совсем немного сведений, но все же можно полагать, что это была личность незаурядная. Варлаам, бесспорно, был настоящим монахом-аскетом. Посол императора Максимилиана Габсбурга Сигизмунд Герберштейн называл митрополита «мужем святой жизни». Варлаам был близок по своим убеждениям к «нестяжателям» - заволжским старцам, к традиции преп. Нила Сорского. Василий III, по всей вероятности, остановил свой выбор именно на Варлааме, так как надеялся повторить предпринятую Иоанном III попытку изъятия церковных земель. Митрополит-нестяжатель мог, по мысли Василия III, поспособствовать государю в этом деле. Укрепление и расширение своего самодержавия, в том числе и в церковной жизни, для Василия было важнее секуляризации монастырских вотчин. Но в этом государь и новый митрополит так и не смогли найти общего языка. Варлаам, как показало его десятилетнее правление, четко разграничивал духовную и государственную сферы и отнюдь не желал идти на поводу у великого князя.

Время правления Василия III (1505-1533 гг.) было характерно тем, что процесс объединения русских земель вокруг Москвы практически завершился. Во многом это стало возможно благодаря той активной поддержке, которую оказывала государству Церковь. Величие и мощь Московской державы столь возросли, что не только земли Северо-Восточной Руси объединились под властью московской династии, но ряд областей был отвоеван у Литвы в ходе войн 1507-1508 и 1512-1522 гг. В целом же при Василии III к Москве удалось окончательно присоединить Псков (1510 г.) и Рязань (1521 г.), а также отнять у Литовского княжества Смоленск (1514 г.) и установить власть Московского государя над рядом северских княжеств. Смоленская епархия, соответственно, была вновь присоединена к Московской митрополии.

Во время святительства Варлаама несколько смягчилось недоверие русских к грекам, уже почти традиционное после Флорентийской унии и разрыва с Константинополем. Вообще для нестяжателей как монахов преимущественно созерцательного направления характерно было возрождение контактов с афонскими исихастами: это, вероятно, восходит отчасти к давней традиции такого центра нестяжательства, как Кубенский монастырь (здесь с XIV в. подвизались греческие иноки), отчасти к традиции преп. Нила, учившегося у афонских старцев непосредственно. Многим позднейшим иосифлянам, напротив, была свойственна известная доля грекофобии. На ее фоне, в антитезе поверженным турками грекам, мыслится некоторыми иосифлянами представление о Москве как Третьем Риме. Однако при митрополите-нестяжателе Варлааме расширяются связи с Афоном и другими духовными центрами Православного Востока. Именно при Варлааме в Москве задумывается грандиозный цикл переводов произведений святоотеческой письменности, и с этой целью сюда прибывает с Афона в 1518 г. преп. Максим Грек.

Многое в облике митрополита Варлаама напоминает великих святителей XIV в. Так, например, известно, что он, подобно св. Петру, был талантливым иконописцем. Другой яркий эпизод в его житии связан с крупным набегом казанских татар, которые в 1521 г. подошли к Москве, выжгли посады столицы и осадили Кремль. Василий III по старой доброй традиции московских князей, услышав о приближении татар, отъехал на север «собирать полки». В Москве опять-таки по традиции для руководства обороной города был оставлен митрополит. Варлаам проявил себя как мужественный пастырь и способный организатор обороны. Он воодушевлял москвичей на отпор врагу, объявил всенародный пост. Митрополит сумел подвигнуть всех горожан осознать нашествие как вразумление за грехи и с покаянием молиться об их прощении. В результате Москва была спасена, в чем увидели особую милость Матери Божией, которой всенародно молились перед Ее Владимирским образом. В память об этом событии Церковь доныне празднует 21 мая - день Владимирской иконы Богородицы, избавившей Москву от полчищ Мехмет-Гирея.

Однако время великих святителей - соработников Московских государей на поприще устроения Русской земли миновало безвозвратно. Василию III был нужен лишь послушный исполнитель его воли, не более того. А Варлаам упорно не желал согласиться с тем, что государю угодно столь же самовластно управлять и делами церковными, сколь и государственными. Не желал святитель участвовать и в сомнительных с нравственной точки зрения предприятиях Василия III. Одним из них явилось дело князя Василия Шемячича.

Это был внук печально знаменитого Димитрия Шемяки, княживший в удельном Новгород-Северском княжестве, одном из многочисленных Северских княжеств, расположенных между Московским и Литовским государствами. Их статус был весьма неопределенным. Они то подчинялись Литве, то переходили под протекторат Москвы. Василий Шемячич с 1500 г. признавал себя вассалом Иоанна III, а потом и Василия III. Однако Московский государь подозревал его в измене, так как другой Северский князь - Стародубский, - имея свою выгоду в погибели соседнего Новгород-Северского владетеля, клеветал на Шемячича Василию III. Государь решил на всякий случай расправиться с Шемячичем. Однако для этого необходимо было сначала заманить его в Москву. Причем, сделать это надо было так, чтобы Северский князек гарантированно прибыл в Белокаменную. Василий III придумал для этого весьма оригинальный сценарий: он попросил митрополита сделать ему небольшое одолжение и послать Василию Шемячичу крестоцеловальную грамоту с приглашением его в Москву. То есть митрополит Варлаам должен был целовать крест этому князю в том, что ему никакого вреда и обиды на Москве не учинят. Естественно, что по приезде в Москву, Василий III арестовал бы Шемячича и отправил бы его в заточение или казнил. Государь считал вполне возможным пойти на такие меры, объясняя это высшими государственными интересами. Подход вполне византийский, тем более, что сам Василий по матери был Палеологом. Сын Василия - венчанный на царство Иоанн IV - и вовсе доведет до крайности то, что с таким успехом стал применять на практике его отец. Его опричные казни будут оправдываться все теми же соображениями - благом государства.

Вполне естественно, что «муж святой жизни» - митрополит Варлаам - возмутился предложением великого князя. Герберштейн очень дипломатично излагает дальнейшие события. Но если их сопоставить с нашими русскими источниками, то очевидным становится, что никакого добровольного ухода Варлаама с кафедры, о чем упоминает австрийский посол, не было. Он был насильственно сведен с митрополии Василием III. Государь считал, что раз он сам Варлаама на митрополию поставил, то вправе так же самостоятельно низложить его с кафедры. С осмелившимся перечить великому князю митрополитом - моралистом Василий III поступает вновь-таки по-византийски жестоко: после устранения с митрополичьей кафедры Варлаама отправляют в оковах в декабре 1521 г. в Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере, в те самые края, где подвизались старцы-нестяжатели. Есть смутные свидетельства о том, что позже Варлаам был приказу князя утоплен в озере, что, впрочем, не доказано.

Расправа над Варлаамом, столь внезапная и жестокая, позволяет предположить, что у князя были и другие причины для недовольства митрополитом. Возможно, уже тогда Василий мог впервые попробовать выяснить отношение Церкви к его разводу с Соломонией Сабуровой и повторному браку. Если дело обстояло именно так, то можно не сомневаться, что митрополит, известный своим нравственным ригоризмом, ответил решительным отказом повиноваться государю и в этом неблаговидном деле. В таком случае судьбе Варлаама и вовсе не приходится удивляться. Так с самого начала православного царства на Руси подтвердилось, что Третий Рим - это великая идея, которая, в первую очередь, ко многому обязывает. Если же духовного, глубоко христианского понимания этого вопроса нет, то гармонии в отношениях Церкви и государства ожидать не приходится.

Завершая рассказ о митрополите Варлааме, необходимо отметить такой интересный эпизод: на Руси при Варлааме вновь появился проповедник уже ниспровергнутого «жидовства» - некий Исаак Жидовин. Он попытался вновь возродить ересь. Что подвигло его на эту попытку, однозначно ответить трудно. Однако не исключено, что «жидовствующие», которые, судя по всему, из безопасного далека следили за всем происходящим на Руси, уловили напряженность в отношениях между государем и митрополитом. Быть может, почувствовали они и то, что нет уже в живых таких решительных борцов с ересью, как преп. Иосиф Волоцкий, скончавшийся в 1515 г. Возможно, еретики надеялись на мягкое отношение к себе со стороны митрополита-нестяжателя, памятуя о том, сколь терпимо относились к ним заволжские старцы. Однако показательно, что и нестяжатели, прежде выступавшие за мягкое отношение к еретикам, теперь многое передумали и изменили свои взгляды относительно наказания «жидовствующих». Кроткий аскет-нестяжатель преп. Максим Грек уже пишет по поводу Исаака целый «Инока Максима Грека совет к собору православному на Исаака жидовина, волхва, чародея и прелестника». В этом обращении к епископату Максим решительно требует показать ревность о вере и предать еретика в руки гражданских властей для казни, дабы он своим лжеучением не вносил смуты в умы русских людей.

Итак, Василий Иоаннович удалил митрополита Варлаама, после чего поставил на митрополию (опять-таки целиком самостоятельно, без соборного избрания) игумена Иосифо-Волоцкого монастыря Даниила. На этот раз государь утвердил во главе Русской Церкви вполне послушного своей воле человека. Даниил происходил из семьи простонародной, однако, сумел выдвинуться благодаря своим выдающимся способностям. О нем поначалу отзывались как о монахе строгой жизни. Это, впрочем, не мешало ему быть достаточно честолюбивым. Даниил стал непосредственным преемником преп. Иосифа Волоцкого на игуменстве в Волоколамском монастыре, однако был избран игуменом монастыря при особых обстоятельствах. Сам Иосиф перед своей кончиной предложил братии довольно обширный список из 10 кандидатов в игумены, наиболее, на его взгляд, достойных. Даниила среди них не значилось. Тем не менее, братия настояла на избрании Даниила. Причем, одним из мотивов был и такой, весьма странный: Даниил собирался уйти в другой монастырь и стать там игуменом. Безусловно, преп. Иосиф хорошо знал свою братию, и если не считал Даниила достойным игуменства, то неспроста. Но ради мира среди братии преподобный благословил нового игумена управлять обителью. Кстати, было игумену Даниилу тогда только около 30 лет.

А между тем, Волоколамский монастырь пользовался немалым вниманием со стороны великого князя Василия Иоанновича. Он любил съездить сюда на богомолье, а заодно и поохотиться. Даниил давно уже приглянулся великому князю своим умением угодить и быть послушным. Поэтому, когда наступил подходящий момент, государь поставил его в 1522 г. митрополитом. В это время Даниилу еще не исполнилось и 40 лет. Так что карьера им была сделана блестящая. Он возглавлял Русскую Церковь на протяжении 17 лет, до 1539 г. Василий III не ошибся, выбирая митрополита: другого такого послушного до раболепства иерарха Русская Церковь еще не знала. Второе, что отличало митрополита Даниила, это поразительная нетерпимость и мстительность по отношению ко всем, кого он считал своими идейными или личными противниками.

Аскеза, присущая Даниилу в монастыре, очень скоро сменилась придворным сибаритством, едва лишь митрополит водворился в Кремле. Сохранились свидетельства об изысканности стола иерарха, о богатстве его одеяний и пышности его двора. Герберштейн оставил о Данииле такое характерное замечание: «он был человек дюжий и тучный, с лицем красным - и что, по-видимому, он был предан более чреву, чем посту и молитвенным бдениям, - что когда нужно было являться в народе для служений, он придавал лицу своему бледность посредством окуривания себя серой». Митрополит, перед которым совершают каждение серой, - одна уже эта символическая деталь обещала Русской Церкви мало хорошего. Как показали дальнейшие события времени правления Даниила, так оно и оказалось.

Правда, исторический портрет митрополита Даниила нельзя живописать одними лишь черными красками. Поразительный контраст с его мало привлекательными деяниями составляют его литературные труды, которые показывают, что их автор был не лишен дарования духовного писателя. Хотя трудно понять, как все это сочеталось в одном и том же лице. Так, например, разрешив Василию III развод и повторный прелюбодейный брак, Даниил вскоре пишет замечательные произведения, посвященные обличению подобных поступков и апологии строгой моногамии.

Едва лишь став Предстоятелем Русской Церкви, Даниил предпринял действия, ставшие своего рода программными. Свою преданность Василию III, равно как и готовность действовать по указке великого князя, не считаясь с щекотливостью поручений, митрополит засвидетельствовал вскоре после своего поставления, когда вновь встал вопрос о завлечении в Москву Василия Шемячича. Даниил пригласил его в Москву, целовав крест и обещая Шемячичу неприкосновенность. То есть все то черное дело, от которого отказался Варлаам, Даниил с готовностью исполнил. Доверившись первосвятительскому слову, князь Шемячич приехал к Василию III в Москву, где, конечно же, был схвачен и посажен в заключение и вскоре уморен. Даниил же, как утверждал его современник боярин Берсень-Беклемишев, не только не стыдился своего поступка, но, напротив, радовался происшедшему и говорил, что Господь «избавил великого князя от запазушного врага Шемячича». Даниил, таким образом, совершил небывалое в истории Русской Церкви: он поставил ее на служение политическим целям государства. И хотя это было государство православное, «Третий Рим», но «Божие» и «кесарево» оказались в деятельности Даниила смешанными понятиями, что было явным симптомом духовного кризиса. Именем Церкви начинали обманывать, заключать в тюрьму, убивать и т. д. Русская православная теократическая идея, едва зародившись, оказалась сильно искаженной. И если бы не линия, которую впервые навязал Русской Церкви Василий III через Даниила, тирании Грозного с опричниной, многотысячными казнями и прочими мерзостями, вероятно, не было бы. Ее начало надо искать в том духе сервилизма, который, к сожалению, стал проникать все глубже в ткань церковного организма с этого времени. Это, конечно, не должно понимать в том смысле, что идея Третьего Рима оказалась ложной и гибельной. Никоим образом. Но и идеализировать нашу церковную и державную историю того времени также не нужно.

Но история с Шемячичем была только началом неприглядных деяний митрополита Даниила. Еще более его угодничество по отношению к великому князю проявилось, когда у государя возникли проблемы семейного характера. Великая княгиня Соломония (урожденная Сабурова) не имела детей. Для Василия III проблема заключалась в отсутствии наследника. И хотя Московский княжеский дом отнюдь не находился в ту пору на стадии вымирания, и у государя хватало родственников - дядей и братьев, ему непременно хотелось передать престол сыну. Но с Василием Соломония прожила около 20 лет, а детей у них не было. Государь винил во всем Соломонию. Правда, Василий Иоаннович не задумывался, что причина могла быть и в нем самом. Тем более, что помимо вопроса физиологического, он мог усмотреть и Промысл Божий в том, что причиной отсутствия наследника могут быть его не слишком нравственные поступки. Но государь об этом не думал. Василий Иоаннович объяснял свою озабоченность проблемой наследника возвышенно. Он говорил, что если отдать престол боковой линии московских Рюриковичей, то начнется опять на Руси междоусобица, и государство, с таким трудом собранное, снова развалится на уделы, запустеет. А там опять придут татары, и так далее… Хотя непонятно, почему именно такой должна была быть судьба Руси в случае перехода престола к кому-либо из родственников государя.

Словом, монарх задумал развестись с Соломонией ради того, чтобы обеспечить себе наследника. Мня себя православным царем, Василий уже абсолютно уверился в том, что ему позволено все ради государственного интереса, трактуемого самим великим князем так, как ему покажется выгодным. Однако Василий напрочь забыл о том, что Православная Церковь имеет весьма определенное учение о браке как таинстве. А потому в ситуации с Соломонией никаких канонических оснований для расторжения брака быть не могло. Но Василия это уже мало волновало. Он все решил, а от Церкви зависело теперь только одно: обосновать его решение и благословить монарха на попрание канонов. Бояре московские охотно советовали великому князю развестись с Соломонией и, женившись на другой, решить проблему престолонаследия. Слово было за митрополитом. Даниил, таким образом, оказался в довольно щекотливой ситуации. При всей своей угодливости митрополит не сразу решился благословить государя на столь откровенное беззаконие - насильственное пострижение и заточение ни в чем не повинной супруги в монастырь и повторную женитьбу. С точки зрения канонов это можно было квалифицировать только как блуд. Однако и отказать великому князю Даниил тоже не мог: это был не тот митрополит, который бы добровольно повторил участь Варлаама. Пережив весьма щекотливые минуты, Даниил - обладатель незаурядного дипломатического таланта - придумал, как ему выпутаться из трудного положения. Он решил послать послов к Восточным Патриархам, чтобы спросить их мнения на сей счет и благословения на развод в случае положительного исхода. Даниил рассуждал, вполне как Насреддин. Поскольку посольство отъезжало надолго, да к тому же должно было путешествовать посреди опасностей мусульманского мира, митрополит вполне мог надеяться, что многое за это время изменится само собой. Но ничего, к сожалению для Даниила, не произошло. Через год послы вернулись живыми и невредимыми и привезли отрицательный ответ Патриархов и афонских старцев: никакого развода быть не может, если нет к тому канонических предпосылок. Но Василий уже настолько свыкся с удобной ролью православного царя, которому как защитнику Церкви все позволено, и все средства хороши, что убедить его не нарушать каноны было уже невозможно.

Митрополит Даниил отлично помнил, чем кончил его предшественник. Он легко мог повторить его участь. Поэтому, взвесив все за и против, 28 ноября 1525 г. Даниил разводит великого князя с Соломонией. Ее насильственно постригают в московском Рождественском монастыре. Причем, это было сделано грубо до безобразия: Соломония отказывалась читать обеты и сбрасывала с себя монашеские одежды, и тогда один боярин протянул бывшую государыню плетью по спине. Потом ее сослали в Покровский монастырь в Суздале. В монашестве Соломония получила имя София. Позднее ее стали почитать в Суздале как местночтимую святую.

После пострига Соломонии прошло буквально два месяца, и уже 21 января митрополит Даниил обвенчал великого князя с Еленой Глинской. Событие это произвело крайне неблагоприятное впечатление на русское общество того времени. И хотя большинство людей молчало, нашлись и такие, кто при всей суровости нрава Василия III отважился высказаться. Даже одна летопись того времени прямо назвала этот брак прелюбодейным. Естественно, что ничего хорошего от него не ждали. Так и получилось: плодом этого брака стал Иоанн Грозный, а в его малолетство Елена Глинская ввергла Россию в пучину новой боярской смуты. Высказались против поступка князя и митрополита Максим Грек и Троицкий игумен Паисий. На обоих быстро нашли управу. Даниил таких вещей не прощал и умел расправляться с врагами весьма решительно. Но все же митрополит чувствовал себя неловко и пытался сгладить тягостное впечатление от всего происшедшего своими литературными трудами. Как уже говорилось, он написал целых три слова, в которых излагал православное учение о браке и говорил о недопустимости нарушения церковных канонов в отношении таинства брака. При этом допущенное им отступление он оправдывал исключительно соображениями государственной необходимости. Писал Даниил и произведения, в которых ратовал за всеобщее введение общежительного устава в монастырях. Однако это скорее было декларацией иосифлянских убеждений митрополита, нежели реальным стремлением улучшить монастырскую жизнь. Дальше писаний дело не пошло, и ничего неизвестно о практических мерах Даниила по приведению в порядок русских монастырей на основе общего жития.

Таким образом, в лице митрополита Даниила мы видим первого в истории Русской Церкви Предстоятеля, который целиком подчиняется государственной власти, становится ее слугой. Его церковное правление - это поворотный пункт во взаимоотношениях Церкви и государства на Руси. Ни о какой симфонии уже не было и речи. Власть государя не совладала с искушением подчинить себе власть митрополита. Авторитет Первоиерарха также очень сильно упал в глазах русских людей. Как это бывало всегда, прекращение внешних испытаний оказалось чревато для Церкви внутренним ослаблением и застоем. Государство довершило дело установлением диктата над Церковью. Именно это привело к появлению на Руси такого рода иерархов, каким был митрополит Даниил.

Не более радостными были в правление Даниила и его деяния, касавшиеся непосредственно церковных вопросов. Главным, в чем он проявил завидную энергию и упорство, явилась его борьба со всеми, кого он считал своими противниками - идейными или личными (Даниил, впрочем, этих понятий не разделял). Среди жертв митрополита на первом месте стоят его оппоненты - нестяжатели. И хотя иосифлянство Даниила - это по сути уже пародия на убеждения преп. Иосифа, - в нем не осталось ничего подвижнического, но гнать и бить нестяжателей Даниил считал своим прямым долгом. Тем более, что личные мотивы здесь играли не меньшую роль. Подробнее на этом вопросе мы еще остановимся несколько позже, когда речь пойдет о преп. Максиме Греке и Вассиане Патрикееве.

В декабре 1533 года великий князь Василий Иоаннович скончался. Он оставил регентшей при 3-летнем наследнике, будущем Иоанне Грозном, его мать - Елену Глинскую. Даниилу Василий поручал опеку над Еленой и Иоанном, что заключалось в формальном поставлении его во главе боярской думы. Однако парадокс заключался в том, что Василий сначала с помощью Даниила лишил Русских митрополитов реального влияния и даже авторитета, а при кончине своей взвалил на Предстоятеля Русской Церкви такое тяжкое бремя правления, понести которое было под силу лишь личностям уровня св. Алексия, время которых давно минуло. Быть может, если бы Русскую Церковь возглавлял не Даниил, а кто-то другой, авторитет митрополичьей власти в такой ситуации еще удалось бы поднять. Но Даниил остался верен себе: привыкший угождать и интриговать, он неминуемо включился в борьбу боярских партий, и в итоге все закономерно окончилось его низложением. Власть Елены Глинской была слаба, начался период полнейшего боярского своеволия. Различные боярские партии боролись в думе за власть, а митрополит, не привыкший к самостоятельной деятельности, лишь пассивно решал, к кому из бояр примкнуть, чтобы удержаться. Митрополит стал потворствовать их самым неприглядным делам, желая заручиться поддержкой великой княгини Елены, ее фаворита - боярина князя Овчины-Оболенского и других сильных бояр. Так, например, Даниил не сказал ни слова в защиту Дмитровского князя Юрия Иоанновича, брата Василия III. Князь некогда много помогал Иосифо-Волоцкому монастырю, игуменом которого был Даниил, но даже память об этом не подвигла митрополита защитить опального Юрия, которого посадили в тюрьму и там уморили. Еще менее достойно повел себя Даниил в деле изведения другого брата Василия III - князя Андрея Иоанновича Старицкого. Митрополит, идя навстречу пожеланиям Елены и ее бояр, звал князя Андрея прибыть в Москву, обещая, как и в случае с Шемячичем, полную неприкосновенность. Мало того, Даниил угрожал князю церковным отлучением в случае неявки. Но Андрей уже прекрасно знал, с кем имеет дело, а потому ударился в бега, но был пойман и заточен в темницу.

Став послушным орудием в руках бояр, Даниил не решался защищать и интересы Церкви, на которые все более посягали временщики. Елена Глинская и ее бояре издали распоряжение, согласно которому монастырям запрещалось покупать новые земли или принимать их в качестве вкладов без разрешения правительства. Митрополит, несмотря на свою видимую принадлежность к кругу иосифлян, вновь исправно молчал. При Данииле впервые с духовенства начинают собирать подати. В частности, в 1534 г. сбор денег с митрополита и духовенства был осуществлен в Москве и Новгороде, что объяснялось якобы имевшейся необходимостью строительства новых городских укреплений. Также впервые собираются с Церкви средства якобы на выкуп пленных из татарской неволи. В 1536 г. была предпринята новая попытка конфискации церковных земель. Это опять случилось в Новгороде, где у монастырей и приходских храмов были отписаны на казну пожни, которые тут же были сданы прежним владельцам в аренду. В конце концов, митрополит своим сервилизмом заслужил себе презрение даже со стороны тех, чью благосклонность он намеревался заслужить. С ним просто перестали считаться.

Однако Даниил еще держался на кафедре, пока была жива Елена Глинская, которая продолжала покровительствовать ему, ибо не могла забыть услуги - благословения Василия III на второй брак. Но она умерла в 1538 г., будучи по всей вероятности отравленной кем-либо из бояр. 8-летний Иоанн IV, естественно, не мог еще править самостоятельно, и вся власть была Еленой перед кончиной передана боярской думе. Поэтому после смерти великой княгини борьба бояр приняла особенно острый характер, и Даниилу нужно было выбирать - на чью сторону встать. Соперничество развернулось главным образом между партиями князей Шуйских, с одной стороны, и князя Ивана Бельского - с другой. Сначала возобладал князь Василий Шуйский. Затем соперником ему стал Иван Бельский. Даниил должен был определиться, с кем ему быть. Митрополит сделал ставку на Бельского, но победили Шуйские, отправившие Бельского в тюрьму. Так что при всей своей изворотливости на этот раз Даниил потерпел фиаско. Правда, Василий Шуйский не успел сместить Даниила, так как сам вскоре умер. Но взявший в свои руки бразды правления брат Василия - князь Иван Шуйский сместил Даниила в феврале 1539 г. Низложенный митрополит был отправлен туда, откуда был взят на первосвятительскую кафедру - в Иосифо-Волоцкий монастырь, где он ранее столь успешно держал в заключении своих противников.

На место Даниила был поставлен митрополит Иоасаф (Скрипицын). При этом отречение Даниила было оформлено задним числом. Уже в монастыре его принудили написать грамоту, в которой он отрекался от митрополичьей кафедры. Даниил написал: «Рассмотрех разумения своя немощна к таковому делу и мысль свою погрешительну и недостаточно себя разумех в такых святительских начинаниях, отрекохся митрополии и всего архиерейского действа отступих». Но прежде, нежели Даниил написал все это, в течение двух месяцев на Руси юридически было два митрополита - Даниил и Иоасаф. Показательно, сколь мало сильных мира сего смущало в эту ужасную пору боярского произвола беззаконие, которое творилось теперь уже не только в государстве, но и в Церкви. Даниил пожал плоды своего неумеренного угодничества перед властями. В Иосифо-Волоцком монастыре бывший митрополит скончался в 1547 г., дожив до венчания на царство Иоанна Грозного. Это тоже в известной степени символично: поставлена последняя точка в иосифлянской идеологии Третьего Рима. Но сказалось вырождение самого иосифлянского направления в лице Даниила - величие православной монархии парадоксально соседствует с ее трагедией, и первый русский православный царь становится первым тираном Русской земли.

Справедливости ради следует признать все же одно положительное качество за Даниилом - его бесспорный литературный талант. Он был весьма одаренным и плодовитым духовным писателем, хотя учил, по словам Голубинского, не делами, а словами. Он также являлся редактором так называемого Никоновского летописного свода. Доказано, что Даниил лично редактировал эту летопись. Митрополит Даниил был весьма высоко образованным для своего времени человеком. Сохранилось до двух десятков его проповедей, написанных мастерским слогом.

Портрет митрополита Даниила получился безрадостным. Однако надо отметить, что некоторые авторы более благосклонно относятся к личности этого Первоиерарха, в том числе и по причине недоверия к свидетельствам Герберштейна. В то же время сопоставление фактов, приводимых этим мемуаристом, с данными русских летописных источников позволяет думать, что имперский посол едва ли погрешил против истины, описывая деяния митрополита Даниила. Вряд ли барон Герберштейн имел злостное намерение опорочить Московское государство и Русскую Церковь, что подтверждается его вполне благожелательным отношением к предшественнику Даниила - митрополиту Варлааму.

Преподобномученик Варлаам (в миру Василий Евфимович Коноплёв) родился в 1858 году в Юго-Кнауфском заводе Осинского уезда Пермской губернии в крестьянской семье старообрядцев-беспоповцев.

В автобиографии, в которой преподобномученик описал свои поиски истины и приход в Православную Церковь, он так рассказывал о себе: «На десятом году я выучился грамоте; молился с беспоповцами, со стариками и простолюдинами; когда стал приходить в возраст, полюбил читать Божественное Писание. Всё свободное время я отдавал чтению книг, покупая их или прося у других для прочтения. И постепенно стал разгораться во мне дух к Богу - я размышлял о вере, о расколе, о Православной Восточной Церкви, размышлял о священстве, без которого, видел, спастись нельзя. В этих думах я забывал всё. Ночью часто вставал на молитву перед иконами Господа Вседержителя и Пречистой Богородицы и молился усердно, горячо, со слезами, просил Господа: «Господи, открой мои очи, дай разуметь путь спасения; скажи мне путь, каким мне идти, научи творить волю Твою». И ещё просил указать, в какой Церкви и через каких пастырей благодать Святого Духа действует».

До тридцати пяти лет Василий был постоянно в размышлении о Церкви, стараясь уразуметь Евангельские, апостольские и прочие Писания, находя их зачастую несходными с писаниями о Церкви и священстве у старообрядцев. В это время он много путешествовал, посещал старообрядцев-беспоповцев, присутствовал на их беседах. Перелом в поисках истины совершил чудесный случай в неделю Всех святых, когда Василий уехал в Саратовскую губернию в старообрядческую обитель.

Там он усердно молился: «Милостиве Господи, как мне уразуметь о Церкви Твоей святой; не хочу быть раскольником, но не знаю, как уразуметь раздоры церковные, не знаю, какая половина ошибается, то ли старообрядцы что-то недопонимают, то ли Церкви Восточная или Греко-Российская погрешают. Господи, покажи мне чудо, разреши мои сомнения и недоумения; если Церковь Российская за перемену в обрядах не лишилась благодатных даров, то во время торжества духовенства на Белой Горе, во время их молебна, пошли, Господи, в это знойное время дождь обильный на землю, чтобы мне уразуметь, что через их пастырей действует благодать Святого Духа». И, действительно, по дороге домой он услышал разговор, что на Белой Горе среди торжественного молебна сошёл на землю обильный дождь.

В результате своих поисков Василий Коноплёв в 90-х годах XIX века через таинство миропомазания присоединился к Православной Церкви. Соединился с Церковью и его отец Евфим Тихонович - ему было тогда семьдесят пять лет - а также младшие его братья Антон и Павел с женами и детьми и семейство старшей сестры. Всего присоединилось девятнадцать человек.

В ноябре 1893 года Василий был пострижен в рясофор, и поселился на Белой Горе. Постепенно к нему стали собираться все желающие монашеского жития. К 1894 году собралось двенадцать человек. 1 февраля 1894 года Василий принял постриг в монашество с именем Варлаам, а на следующий день он был рукоположен в иеродиакона. 22 февраля во время освящения престола в малом храме во имя Святителя Николая его рукоположили в иеромонаха.

С этого времени отец Варлаам был назначен управляющим новостроящегося миссионерского монастыря на Белой Горе, получившего впоследствии название Уральского Афона. Он восстановил Православное уставное Богослужение и, памятуя, что монастырь миссионерский, поставил на должную высоту проповедь, которая звучала в нём утром и вечером. Ни одно богослужение не оставалось без поучения.

В 1913 году пермский священник Иаков Шестаков писал о батюшке: «Отец Варлаам - руководитель совести, это лицо, которому поручают себя люди - миряне, точно так же, как монахи, ищущие спасения и сознающие свою немощь. Кроме того, к отцу Варлааму, как вдохновенному руководителю, обращаются верующие в трудном положении, в скорбях, в часы, когда не знают, что делать, и просят по вере указания. Отец Варлаам отличался особой опытностью, аскетизмом, крепостью духа и детским незлобием. Молва о его мудрости росла; к нему стал стекаться народ со всей Пермской губернии, пошли даже инородцы из глухого Закамскаго края... Каждый, приходя к отцу Варлааму, выносит сильное незабвенное впечатление: в нём есть неотразимая сила. Аскетические подвиги и трудовая жизнь изнурили здоровье батюшки, но он никому не отказывал в совете. Великие таинства совершались в его тесной келье: здесь возрождалась жизнь, утихали скорби и текли слезы умиления и радости. Четверть века Белогородская обитель утешала страждущих.

В первых числах июня 1917 года в обители состоялось последнее величественное торжество - освящение Белогорского собора. Были посланы приглашения всем благодетелям и посетителям обители, а также отпечатаны и разосланы по всей России извещения о предстоящем торжестве. 2 июня в обитель приехал священномученик епископ Пермский Андроник (Никольский, память 7 июня); 5 июня стали прибывать в монастырь из окрестных селений крестные ходы с многочисленными богомольцами. Пройдя долгий путь при дневном летнем зное и пыли, они не выказывали утомления, лица многих были радостны, на них лежал отпечаток какого-то неземного состояния. Храмы не вмещали паломников, и богослужения совершались прямо под открытым небом; всенощные, панихиды или молебны - повсюду славилось имя Божие. И сама природа, казалось, внимала этому дивному зрелищу; не было ветра, свечи не гасли, так было тихо и хорошо.

Прошёл год со времени освящения собора. В августе 1918 года большевики захватили обитель. В главном алтаре собора красноармейцы разворотили и осквернили престол. В келье архимандрита Варлаама устроили отхожее место, а иконописную мастерскую превратили в театр, где монастырских мальчиков-певчих заставляли петь светские фривольные песни. Многие монахи были после зверских пыток убиты.

12 (25) августа красноармейцы арестовали настоятеля монастыря архимандрита Варлаама и по дороге в уездный город Осу расстреляли его. Мученическую кончину приняли и многие монахи обители. Их имена: иеромонахи Сергий, Илия, Вячеслав, Иоасаф, Иоанн, Антоний; иеродиаконы Михей, Виссарион, Матвей, Евфимий; монахи Варнава, Димитрий, Савва, Гермоген, Аркадий, Евфимий, Маркелл; послушники Иоанн, Иаков, Петр, Иаков, Александр, Феодор, Петр, Сергий, Алексий. Могилы мучеников были скрыты властями и пребывают в неизвестности.

Прославлены в 1998 году как местночтимые святые Пермской епархии. Причислены к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.

Архиепископ Пермский Варлаам (в миру Виктор Степанович Ряшенцев) родился 8 июня 1878 года в Тамбове в семье купца второй гильдии Степана Григорьевича Ряшенцева. Мать, Мария Федоровна, урожденная Затонская, также происходила из купцов. В семье было восемь детей. Уклад был традиционно православным, в доме строго соблюдались посты. Религиозность и высокий духовный настрой матери в наибольшей степени передались ее сыновьям Виктору и Николаю (в будущем также епископу, священномученику Герману, 1883-1937), которые даже лицом были более других детей похожи на мать .

Наследственными в семье были музыкальная и художественная одаренность, легкий и жизнерадостный нрав. Почти все дети получили высшее образование — экономическое, медицинское, а Виктор и Николай — богословское.

Степан Григорьевич, выходец из крестьян, имел мануфактурный магазин на главной улице города, семья жила в большом двухэтажном доме. Но после его смерти (по-видимому в начале 1890-х годов) вдова, мать Владыки, не смогла вести дела и разорилась, магазин купили приказчики. Спустя несколько лет пришлось продать и большой дом и переселиться в маленький, одноэтажный.

Иеромонах Варлаам

В 1896 году Виктор оканчивает классическую гимназию в Тамбове, а в 1901-м — Казанскую духовную академию со степенью кандидата богословия.

В 1901 году, 29 сентября, Виктор был назначен преподавателем Уфимского Духовного училища. В этом же году, 8 октября, он был пострижен в монашество с именем Варлаам, а 9 октября епископом Уфимским и Мензелинским Антонием (Храповицким) рукоположен во иеродиакона и 10 октября — во иеромонаха.

К этому периоду относится рассказ племянницы владыки Варлаама, дочери его брата Леонида, Гали Леонидовны Солоповой о жизни в семье Ряшенцевых:

У бабушки, Марии Федоровны, единственно, что сохранилось по смерти мужа, — это небольшое имение под Тамбовом, недалеко от станции Ляда. Там был выстроен большой рубленый дом, а с появлением на свет многочисленных внуков к нему была сделана пристройка. Летом на дачу съезжалась вся большая семья, братья и сестры со своими детьми. Всем хватало места, у каждого была своя комната. Дача была окружена лесом. Сразу за забором начинался сосновый и дубовый лес, какой-то участок был посажен Марией Федоровной и назывался «бабушкин лес». Вся детвора должна была каждый день отправляться на сборы ягод и грибов, их было великое изобилие поблизости от дома. А вечером на костре отваривались грибы и варилось варенье, детям при этом полагались душистые пенки, которые намазывались на кусок черного хлеба. В отдалении от большого дома, примерно в полукилометре от него, среди поля, был построен маленький деревянный домик для монашествующих, Варлаама и Германа, там они жили, когда приезжали на дачу. Этот домик назывался «скит». Мы, дети, а нас было семь человек, сами понимали, что здесь особый мир, и не бегали, не шумели около него. Отец Варлаам был необыкновенно добр и кроток, глаза его так и сияли лаской. Никогда нельзя было услышать от него повышенного, сердитого тона. Всегда ровный, спокойный, самоуглубленный, удивительный... Недаром в семье его называли «кроткий ангел», «тихий ангел». Он был какой-то неземной! К отцу Варлааму мы относились с невольной почтительностью, удивлением и даже страхом. Мы считали его святым, хотя никто не говорил нам этого. Отец Герман в то время был более земным, и мы его не боялись, он любил поговорить и пошутить с нами.

Преподавательская деятельность в течение 1901-1906 гг. в духовном училище и семинарии Уфы закончилась в 1906 году назначением о. Варлаама (уже в сане архимандрита) ректором Полтавской духовной семинарии. В этот период о. Варлаам пишет ряд научно-богословских трудов, в основном по апологетике. Наиболее известны его работы «Ренан и его книга “Жизнь Иисуса”. Изложение содержания и критический разбор при свете евангельского учения», «Теософия перед лицом христианства», «Вера и причины неверия», «О христианском воспитании детей».

Книги эти написаны на злобу дня: упадок веры и, как следствие, упадок нравов, особенно в высших слоях общества, интеллигенции в тот период для современников был очевиден. «Тлетворное дыхание неверия благодаря литературе и ложному направлению науки разносится всюду, и редкому человеку не приходится вступать с ним в борьбу», — писал о. Варлаам.

Еп. Гомельский Варлаам, 1913г.

Воспитанник полтавского кадетского корпуса, святитель Шанхайский и Сан-Францисский Иоанн (Максимович) впоследствии вспоминал, что особенно повлияло на выбор им жизненного пути именно общение в то время с о. Варлаамом.

11 января 1913 года в Свято-Троицком соборе Александро-Невской лавры в С.-Петербурге состоялось наречение, а 13 января — хиротония архимандрита Варлаама во епископа Гомельского, викария Могилёвской епархии, которую возглавил митрополит С.-Петербургский и Ладожский Священномученик Владимир (Богоявленский) .

Примечательны слова владыки Варлаама, сказанные при наречении во епископа. Они звучат как предвидение им своего исповеднического пути:

Времена ныне наступили тяжкие: многие отступают от веры, восстают на Христа и на Его святую Церковь . Ныне, когда путь истины — в поношении от многих (см.: ), пастырю уже нельзя молчать и молча переносить скорби. Нужно защищать истину и громко свидетельствовать о ней, быть как бы исповедником. А быть исповедником — значит быть священномучеником. Таков и есть путь святительский.

В первый раз владыка Варлаам был арестован 23 июня 1919 года в Гомеле, «по подозрению в контрреволюции», но уже 5 июля освобожден на основании прошения пяти тысяч верующих. После освобождения Владыка был назначен епископом Мстиславским, викарием Могилёвской епархии, в 1922 году он временно управлял Могилёвской епархией. С 16 сентября 1923 года он епископ Псковский и Порховский, одновременно с 17 июня 1924 г. управлял Гомельским викариатством.

Второй арест произошел в конце 1924 года в Пскове. Владыка Варлаам был приговорён к двум годам тюремного заключения и отбывал срок в ярославском политизоляторе. В 1926 году он был освобожден без права проживания в Ленинградской и Псковской губерниях и остался жить в Ярославле. Ярославским митрополитом священноисповедником Агафангелом (Преображенским) епископ Варлаам был назначен на Любимское викариатство Ярославской епархии на смену арестованному епископу.

13 июля 1927 г. Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием владыка Варлаам был возведен в сан архиепископа и назначен на Пермскую кафедру. 24 ноября того же года он был уволен на покой. В конце декабря 1927 г. митрополит Сергий по представлению митрополита Агафангела вновь назначил владыку Варлаама временно управляющим Любимским викариатством.

В июле 1927 года появилась Декларация Заместителя Местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия о лояльности к советской власти. Ее появление было связано с попыткой митрополита Сергия обеспечить Церкви легальный статус в новых исторических условиях — в условиях советского режима, который не собирался падать, а всеми признаками показывал, что будет стабильно существовать еще долгие годы.

В конце 1927 года некоторые архиереи, не согласные с Декларацией, заявили о своем отделении от митрополита Сергия, высказав намерение править епархиями самостоятельно. 6 февраля 1928 от митрополита Сергия с сохранением подчинения находившемуся в заключении Патриаршему Местоблюстителю митрополиту сщмч. Петру (Полянскому) отделилась и Ярославская епархия во главе с авторитетнейшим иерархом митрополитом Агафангелом. В составе группы ярославских архиереев, поддержавших позицию митрополита Агафангела, был и владыка Варлаам.

Вскоре, как впоследствии свидетельствовал сам владыка Варлаам, ярославские епископы поняли, что, хотя «обращение его [митрополита Сергия] вводит в заблуждение верующих, но... открытая борьба приведет к разгрому. В данных исторических условиях... раскол, вызванный нашим обращением, ведет к ослаблению Церкви». Уже 10 мая, в результате переговоров с митрополитом Сергием, ярославские архиереи ради сохранения церковного мира и единства заявили о возвращении в молитвенное общение с первоиерархом. Инцидент, таким образом, был исчерпан.

Осенью 1928 г. по просьбе тяжелобольного митрополита Агафангела владыка Варлаам управлял Ярославской епархией вплоть до кончины священноисповедника, последовавшей 16 октября того же года. В июле 1929 года архиепископу Варлааму было поручено принять управление также Ростовским викариатством, в его ведении в 1929 году находилось около 300 православных общин.

7 сентября 1929 года архиепископ Варлаам был арестован в Ярославле по делу «церковно-монархической организации “Истинное православие”» и обвинен в том, что «совместно с другими лицами... вел организационную работу и агитацию, направленную к подрыву и ослаблению Советской власти». 3 января 1930 года особым совещанием при коллегии ОГПУ он был приговорен к 3 годам ИТЛ и направлен в котласские мастерские Северных лагерей ОГПУ особого назначения, где работал в переплетной мастерской.

7 марта 1931 года архиепископ Варлаам был арестован в самом лагере и помещен в котласский следственный изолятор. 20 мая 1931 г. постановлением коллегии ОГПУ срок заключения Владыке был увеличен до 10 лет, его перевели в СЛОН. В 1933 году заключение в лагере было заменено на ссылку: архиепископ Варлаам был сослан в Северный край и поселился в Вологде.

К старцу-архиепископу за духовными советами и наставлениями обращалось в Вологде множество людей. Владыка лечил и физические недуги — гомеопатическими средствами.

К архиепископу часто приезжали священнослужители, жаловавшиеся на невыносимые условия, в которые поставила их советская власть, и просившие благословения оставить священнослужение и пойти на светскую работу. Таким Владыка настоятельно советовал терпеть до конца и служения не оставлять.

Архиепископ Варлаам

Живя в ссылке, Владыка окормлял бывших насельниц закрытых советской властью монастырей. Многие из его духовных чад в Вологде, Житомире, Гомеле, Орле и других городах, объединившись по 2-3 человека, селились в одной квартире и вели монашеский образ жизни. К ним Владыка посылал письма с духовными наставлениями. Он рекомендовал регулярно бывать в храме, больше молиться, читать духовную литературу.

Для пользы своих духовных чад Владыка составлял подборки поучений и выписок из святоотеческих книг («О любви и дружбе», «Как сохранить веру», «Краткие правила жизни» и др.), которые переписывались его вологодскими последователями. Сам находясь в ссылке, Владыка помогал чем мог другим репрессированным за веру: кому деньгами и вещами, а кому посылая для помощи своих духовных чад.

В воспоминаниях о жизни церковной Вологды 30-40-х годов протоиерей Алексий Резухин, в то время иподиакон вологодского архиерея, так писал о владыке Варлааме.

Среди находящихся на вольном поселении в Вологде были в одно время, в 1934-35 годах, два архиерея — архиепископ Варлаам (Ряшенцев) и епископ Евгений (Кобранов). Оба они ходили молиться в храм на Богородском кладбище. Никакого участия в богослужении они, конечно, не принимали.

Архиепископ Варлаам был в возрасте 55-56 лет, худощавый, прямой, среднего роста, седой, с небольшой полной бородой, с мелкими чертами лица, заостренным носом и удивительно чистыми небольшими голубыми глазами. Волосы на голове у него были редкие и длинные. Я видел Владыку всего несколько раз в летнюю пору. Он ходил в храм только к ранним литургиям, а я всегда к поздним, притом он ходил только в праздничные дни и стоял в конце храма с правой стороны у стола, где лежали поминальники, чуть-чуть впереди нищих. Одет Владыка был в серый, самый простой плащ, из-под которого выглядывал черный подрясник. На голове у него была черного цвета поношенная скуфья. Владыка был очень скромным, осторожным, ни с кем в храме не заводил знакомства и не разговаривал, вел себя так, что можно было его и не заметить, выходил со службы и сразу же смешивался со всеми. Квартировал он на улице Транспортной.

Владыка Варлаам, как потом я узнал, был видным архиереем и старцем. Когда я поступил учиться в Богословский институт, то там встретился с пожилым москвичом, интеллигентным церковным человеком. Узнав о том, что я из Вологды, он, возгоревшись духом, сказал: «Там же был архиепископ Варлаам!» Далее он восторженно сообщил, что владыка Варлаам был большим старцем, духовным руководителем многих москвичей. В Вологде я знал монахиню Капитолину, алтарницу Рождественско-Богородской церкви сороковых-семидесятых годов. Как-то в разговоре с ней выяснилось, что она была духовной дочерью архиепископа Варлаама и многие вологодские монахини были руководимы этим старцем. Время сохранило духовный труд Владыки в виде машинописи на 42-х листах под названием «Наставления Преосвященного старца архиепископа Варлаама (Ряшенцева). Памятка иноку».

В Туле живет наш большой друг — крестная моей дочери Марии — Наталия Александровна Верховцева, девяностодвухлетняя старица, которая была хорошо знакома в двадцатых годах с владыкой Варлаамом. Архиепископ подарил ей и ее матери Вере Тимофеевне свою фотографию с такой надписью на обороте: «Родным по духу и искренне уважаемым р.Б. (рабам Божиим) Вере и Наталии на молитвенную память от е[пископа] Варлаама. 11 января 1927 г.» Это фотоизображение Наталия Александровна подарила мне, как и «Памятку иноку», о которой говорилось выше.

Кроме наставлений духовным чадам «Памятка иноку» до нас дошли и некоторые письма владыки Варлаама из ссылки.

Дух писаний Владыки подлинно святоотеческий. Стиль — ясный, лаконичный, простой, лишенный какой бы то ни было академической вычурности. Слова его идут от сердца, от личного опыта. Да и сам Владыка подчеркивал в своих работах, что вопросы веры могут постигаться лишь самой жизнью.

Из следственного дела. Внутренняя тюрьма УНКВД. 1940г.

11 ноября 1940 года архиепископ Варлаам был арестован в последний раз и заключен во внутреннюю тюрьму УНКВД. При обыске у него нашли 330 книг, обширную переписку, архиерейское облачение и др. Книги были уничтожены сразу, все остальные предметы — по окончании следствия. Владыка обвинялся в том, что создал и возглавил на территории Вологодской области «широко разветвленную контрреволюционную организацию церковников... Главной целью их была непримиримая борьба с советской властью с целью свержения ее и восстановление монархического строя». 26 августа 1941 года судебная коллегия по уголовным делам Вологодского областного суда приговорила архиепископа Варлаама к расстрелу. Постановлением Президиума Верховного Совета СССР от 25 ноября 1941 года расстрел был заменен 10-ю годами лагерей. Но этот срок владыке Варлааму отбывать уже не пришлось: Господь освободил Своего верного раба от земных уз — архиепископ Варлаам умер 20 февраля 1942 года в тюремной больнице г. Вологды.

Вот строки из письма монахини Сергии (Клименко), лично знавшей брата Владыки сщмч. Германа:

«Стяжи Друга — Господа», — говаривал наш современный мученик архиепископ Варлаам (Ряшенцев), умерший в вологодской тюрьме. По словам воришек, в камере с которыми был заключен Владыка, когда он умер, то свет излучался от него.

Сведения о семье владыки Варлаама взяты из книги: «Письма владыки Германа», М., ПСТГУ, 2004.

(Ряшенцев Виктор Степанович; 8.06.1878, Тамбов - 20.02.1942, Вологда), архиеп. Пермский. Из семьи купца 2-й гильдии, старший брат сщмч. еп. Германа (Ряшенцева) . В. Ряшенцев окончил в 1896 г. тамбовскую классическую гимназию, в 1900 г.- КазДА со степенью канд. богословия. 29 сент. 1901 г. назначен преподавателем рус. и церконослав. языков в Уфимское ДУ. 8 окт. того же года пострижен в монашество с именем Варлаам, 9 окт. Уфимским и Мензелинским еп. Антонием (Храповицким) рукоположен во иеродиакона, 10 окт.- во иеромонаха. 5 марта 1902 г. назначен преподавателем основного, догматического и нравственного богословия в Уфимскую ДС, с янв. 1903 г. инспектор семинарии. Одновременно являлся благочинным единоверческих храмов Уфимской епархии. В авг. 1906 г. возведен в сан архимандрита и назначен ректором Полтавской ДС, одновременно исполнял обязанности председателя Полтавского епархиального училищного совета.

11 янв. 1913 г. в Троицком соборе Александро-Невской лавры в С.-Петербурге состоялось наречение, 13 янв.- хиротония В. во епископа Гомельского, викария Могилёвской епархии, к-рую возглавил С.-Петербургский и Ладожский митр. сщмч. Владимир (Богоявленский) . При наречении во епископа В. сказал: «Времена ныне наступили тяжкие: многие отступают от веры, восстают на Христа и на Его Святую Церковь. Ныне... нужно защищать истину и громко свидетельствовать о ней, быть как бы исповедником. А быть исповедником - значит быть и священномучеником. Таков и есть путь святительский». С окт. 1918 по весну 1919 г. В. находился в Киеве, 29 апр. 1919 г. был уволен от управления Гомельским вик-ством из-за невозвращения в Гомель. 23 июня 1919 г. В. был арестован в Гомеле по «подозрению в контрреволюции», 5 июля приговорен Губревтрибуналом к 2 годам заключения условно, из-под стражи освобожден на основании прошения 5 тыс. верующих. После освобождения назначен епископом Мстиславским, викарием Могилёвской епархии, в 1922 г. временно управлял Могилёвской епархией. 27 июля 1922 г. в Могилёве состоялось первое собрание обновленческого (см. Обновленчество) духовенства, к которому присоединился В. После освобождения Патриарха св. Тихона из-под ареста в 1923 г. В принес покаяние в уклонении в раскол и 16 сент. 1923 г. был назначен епископом Псковским и Порховским, одновременно с 17 июня 1924 г. управлял Гомельским вик-ством. В кон. 1924 г. В. был арестован во Пскове, приговорен к 2 годам тюремного заключения, отбывал срок в политизоляторе Ярославля, освобожден в 1926 г. без права проживания в Ленинградской и Псковской губерниях. Жил в Ярославле, Ярославским митр. св. Агафангелом (Преображенским) был назначен на Любимское вик-ство Ярославской епархии на смену арестованному весной 1925 г. еп. Сергию (Мельникову).

В происшедшем весной-летом 1926 г. споре митрополитов Агафангела и Сергия (Страгородского) о Местоблюстительстве Патриаршего Престола В. поддержал митр. Агафангела, но активных действий не предпринимал. 13 июля 1927 г. Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митр. Сергием В. был возведен в сан архиепископа и назначен на Пермскую кафедру, к месту назначения не поехал, 24 нояб. того же года уволен на покой. В кон. дек. 1927 г. митр. Сергий по представлению митр. Агафангела вновь назначил В. временно управляющим Любимским вик-ством. 6 февр. 1928 г. в составе группы ярославских архиереев во главе с митр. Агафангелом В. подписал обращение к митр. Сергию, в к-ром говорилось об отделении ярославских архиереев от митр. Сергия и учрежденного при нем Временного Патриаршего Свящ. Синода с сохранением подчинения находившемуся в заключении Патриаршему Местоблюстителю митр. сщмч. Петру (Полянскому) . 11 апр. 1928 г. митр. Сергий и Временный Священный Синод отстранили В. от управления Любимским вик-ством и временно запретили в священнослужении с требованием в месячный срок подать письменное отречение от обращения 6 февр. В. запрещению не подчинился. Вскоре, как впосл. свидетельствовал В., ярославские епископы поняли, что, хотя «обращение его [митр. Сергия.- Авт .] вводит в заблуждение верующих, но... открытая борьба приведет к разгрому. В данных исторических условиях... раскол, вызванный нашим обращением, ведет к ослаблению Церкви». 10 мая 1928 г. митр. Агафангел, В. и викарный Ростовский еп. Евгений (Кобранов) направили письмо митр. Сергию с разъяснением своей позиции: «Мы... не прерываем нашего молитвенного общения с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митр. Сергием... Распоряжения Заместителя, смущающие нашу и народную религ. совесть и, по нашему убеждению, нарушающие каноны, в силу создавшихся обстоятельств на месте, исполнять не могли и не можем». В Ярославской епархии вплоть до кончины митр. Агафангела богослужебное поминовение митр. Сергия и прошения на ектеньях о властях не совершались. 30 мая 1928 г. запрещение в священнослужении с В. было снято.

Осенью 1928 г. по просьбе тяжелобольного митр. Агафангела В. управлял Ярославской епархией. В окт. того же года, после кончины Ярославского митрополита, управляющим Ярославской епархией был назначен член Временного Патриаршего Синода архиеп. Павел (Борисовский) . В. объявил, чтобы в храмах поминали за богослужением только правящего епископа, а его самого - тогда, когда он служит. Попытки архиеп. Павла ввести в храмах Ярославской епархии поминовение за богослужением митр. Сергия и гражданских властей (архиеп. Павел требовал это в первую очередь от В. как от своего викария) привели к новому обострению ситуации. В рапортах от 25 нояб. 1928 г. (архиеп. Павлу) и 20 янв. 1929 г. (митр. Сергию) В. просил отказаться от введения указанных молитв в храмах Ярославской епархии и оставить епархию в том положении, в каком она была при митр. Агафангеле. После безуспешной попытки убедить митр. Сергия и архиеп. Павла В. заявил, что служить не будет, пока не прекратится насилие над его волей, значительная часть духовенства и паствы епархии его поддержала. На Пасху 1929 г. В. и архиеп. Павлу удалось найти компромисс: В. возобновил священнослужение при условии, что его не будут обязывать поминать митр. Сергия и вводить моление о властях. В июле 1929 г. В. было поручено принять управление также Ростовским вик-ством, в его ведении в 1929 г. находилось ок. 300 православных общин.

7 сент. 1929 г. В. был арестован в Ярославле по делу «церковно-монархической организации «Истинное православие»», обвинен в том, что «совместно с др. лицами... вел организационную работу и агитацию, направленную к подрыву и ослаблению Сов. власти». Содержался в Ярославском доме заключения. 3 янв. 1930 г. особым совещанием при коллегии ОГПУ приговорен к 3 годам ИТЛ, направлен в котласские мастерские Северных лагерей ОГПУ особого назначения, работал в переплетной мастерской. 7 марта 1931 г. арестован в лагере, помещен в котласский следственный изолятор, 20 мая 1931 г. постановлением коллегии ОГПУ срок заключения В. был увеличен до 10 лет, архиерея перевели в СЛОН. 22 февр. 1933 г. В. был досрочно освобожден, сослан в Северный край, поселился в Вологде. 19 сент. 1934 г. В. подал заявление в Вологодский сектор НКВД, в к-ром просил досрочно освободить его из ссылки, 29 окт. получил отказ.

В Вологде В. вел аскетический образ жизни, совершал тайные богослужения дома. К нему приходило множество людей за советами и наставлениями, В. также лечил гомеопатическими средствами физические недуги. К архиепископу часто приезжали священнослужители, жаловавшиеся на невыносимые условия, в которые поставила их советская власть, и просившие благословения оставить священнослужение и пойти на светскую работу; таким В. настоятельно советовал терпеть до конца и службы не оставлять. В. окормлял бывш. насельниц закрытых мон-рей. Многие из его духовных чад в Вологде, Житомире, Гомеле, Орле и др. городах, объединившись по 2-3 чел., селились в одной квартире и вели монашеский образ жизни. В Вологде под рук-вом В. были созданы небольшие монашеские общины под управлением бывш. игум. жен. мон-ря в Орле Евгении (Тимашевой), игум. Серафимы (Чичаговой), бывш. насельницы жен. монастыря в Риге, дочери митр. сщмч. Серафима (Чичагова) . В. наставлял своих духовных детей в письмах, которые доставлялись до адресатов членами тайных общин. Архиерей рекомендовал своим духовным чадам не участвовать в общественной жизни, не читать советской лит-ры, не посещать кинотеатров, театров, регулярно бывать в храме, больше молиться, читать религ. литературу. В. составлял для своих духовных чад подборки поучений и выписок из имевшихся у него святоотеческих книг, эти подборки («О любви и дружбе», «Как сохранить веру», «Краткие правила жизни» и др.) переписывались вологодскими последователями В. Архиерей стремился поддерживать репрессированных за веру: в 1937 г. послал одну из духовных дочерей в Сыктывкар для помощи сосланному бывш. Вологодскому еп. Стефану (Знамировскому) , помогал деньгами и вещами епископам Варсонофию (Лузину) , Евгению (Кобранову), Иоасафу (Удалову), прот. Константину Гриневичу (впосл. архиеп. Варсонофий), игум. Корнилию (Афанасьеву) и мн. др.

11 нояб. 1940 г. В. был арестован в Вологде, заключен во внутреннюю тюрьму УНКВД. При обыске у него были изъяты 330 книг, обширная переписка, архиерейское облачение и др.; книги были уничтожены сразу, все остальные предметы - по окончании следствия. В. обвинялся в том, что создал и возглавил на территории Вологодской обл. «широкоразветвленную контрреволюционную орг-цию церковников... Главной целью их была непримиримая борьба с советской властью с целью свержения ее и восстановление монархического строя». 26 авг. 1941 г. судебная коллегия по уголовным делам Вологодского областного суда приговорила В. к расстрелу, постановлением Президиума Верховного Совета СССР от 25 нояб. 1941 г. расстрел был заменен на 10 лет ИТЛ. В. скончался в тюрьме № 1 Вологды.

Соч.: Ренан и его кн. «Жизнь Иисуса»: Излож. содерж. и критич. разбор при свете евангельского учения. Полтава, 1908; О христ. воспитании детей. Полтава, 1910; В труде - жизнь. Полтава, 1912; Вера и причины неверия. Полтава, 1912; Теософия перед судом христианства. Полтава, 1912; Речь при наречении во еп. Гомельского // ПрибЦВед. 1913. № 2. С. 65-67; Письма из ссылки // ВРСХД. 1973. № 108/110. С. 36-45.

Лит.: Иоанн (Снычёв), митр . Расколы // ХЧ. 1991. № 6. С. 33-34, 42; он же. Церк. расколы. С. 106-108, 111, 115, 119, 120; Не предать забвению: Кн. памяти жертв полит. репрессий, связанных судьбами с Ярославской обл.: В 3-х кн. Ярославль, 1993. Кн. 2. С. 79; Дамаскин . Кн. 2. С. 393, 396, 397, 399, 422, 519; Следственное дело Патриарха Тихона: Сб. док-тов. М., 2000. С. 899; Политбюро и Церковь. Кн. 2. С. 325, 500, 530; Шкаровский М. В . Иосифлянство: течение в РПЦ. СПб., 1999. С. 19, 130-136, 144, 189, 276-277.

А. В. Мазырин, М. В. Шкаровский

Архиепископ Варлаам (в миру Василий Иванович Успенский ; 1801 , село Ухолово, Рязанская губерния — 31 марта 1876 ) — епископ Русской православной церкви, архиепископ Тобольский и Сибирский , духовный писатель, астроном.

Писателем Лесковым описан случай, как однажды сломался мост и Владыка был вынужден выйти из кареты и пройтись пешком.

Попросту говоря, он шел пешком, потому что его карета не могла переехать через мост. Зато шел святитель, окруженный толпою, состоявшею человек из двадцати духовных и недуховных людей, между которыми особенно замечательны были две бабы. Одна из этих православных христианок все подстилала перед святителем полотенце, на которое тот и наступал для ее удовольствия, а другая была еще благочестивее и норовила сама лечь перед ним на дорогу, - вероятно с тем, чтобы святитель по самой по ней прошелся, но он ей этого удовольствия не сделал. Сам он представлял из себя особу с красноватым геморроидальным лицом, на котором светились маленькие, сердитые серые глазки, разделенные толстым, дубоватым носом. Во всей фигуре владыки не было не только ничего “святолепного”, но даже просто ничего внушительного. Он казался только разгневанным и “преогорченным”. Тревожный взор его как будто вопрошал всех и каждого: “Что это такое? Отчего это я могу ходить пешком.

Во время служения Владыки Варлаама в Пензе, в городе жил богатый Англичанин Шкотт, он был человек очень благородный и добрый, но своеобычный. Он был очень вежлив, но если встречал с чьей-либо стороны грубость и наглость, то не спускал их никому.

Однажды англичанин Шкотт вошёл в православный храм, куда наведался Владыка Варлаам.

Царские врата были открыты, и свободно долетали слова: “пес, дурак, болван”, которые, кажется, главным образом выпадали на долю отца-настоятеля, но, может быть, по частям доставались и другим лицам освященного сана. Но вот, наконец, епископ, все обозрев и сделав все распорядки в алтаре, вышел на солею, у которой стояли ктитор и еще человека два-три не из духовных. Здесь же находилась и “матушка” отца-настоятеля, пришедшая просить его преосвященство на чай.

Преосвященный все супился и, раздавая всем по рукам благословение, спрашивал каждого: “чей такой?” или “чья ты?” и раздав эти благословения, на низкий поклон и привет матушки ответил:

Ступай, готовься, - приду.

И затем он вдруг неожиданно обратился к англичанину, смиренно стоявшиму на левом клиросе, и громко крикнул:

А вы что? Чьи вы? Чего молчишь, старик?

Англичанин замотал головою, что у него обыкновенно бывало признаком неудовольствия, и неожиданно для всех ответил:

А ты чего кричишь, старик?

Архиерей даже покачнулся и вскрикнул:

Как? Чт? ты такое?

А ты что такое?

Шумливый епископ как будто совсем потерялся и, ткнув по направлению к нам пальцем, крикнул священнику:

Говори: кто этот грубец?

Грубец, да не глупец, - отвечал Шкотт, предупредив ответ растерявшегося священника.

Архиерей покраснел, как рак, и, защелкав по палке ногтями, уже не проговорил, а прохрипел:

Сейчас мне доложить, что это такое?

Ему доложили, что это А. Я. Шкотт, главноуправляющий имениями графов П<еров>ских. Архиерей сразу стих и вопросил:

А для чего он в таком уборе? - но, не дождавшись на это никакого ответа, направился прямо на гостя.

Момент был самый решительный, но окончился тем, что архиерей протянул Шкотту руку и сказал:

Я очень уважаю английскую нацию.

Благодарю.

Характерная нация.

Ничего: хороша, - отвечал Шкотт.

А что здесь случилось, прошу покорно, пусть остается между нас.

Пусть остается.

Теперь же прошу к священнику: откушать вместе моего дорожного чаю.

Отчего не так? - я люблю чай.

Значит, обрусели?

Нет, - значит - чай люблю.

Преосвященный хлопнул Шкотта по-товарищески по плечу и еще раз воскликнул:

Ишь, какая характерная нация! Полно злиться!

А вы ступайте по своим местам.

И наговорившие друг другу комплиментов англичанин и архиерей долгонько кушали чай и закусывали “из дорожных запасов” владыки, причем его преосвященство в это время не раз принимался хлопать Шкотта по плечу, а тот, не оставаясь в долгу, за каждую такую ласку в свою очередь дружески хлопал его по стомаху. Оба они остались друг другом столько довольны, что на прощанье братски расцеловались, причем Шкотт так сильно сжал поданную ему архиереем руку, что тот сморщился и еще раз вскрикнул:

Ох, какая здоровая нация!

По книги: "Мелочи архиерейской жизни" Лесков